Кир Булычев в стране чудес.

Почему жирафа в отличие от НЛО быть не может.

В советскую эпоху доктор исторических наук Игорь Всеволодович Можейко работал в Институте востоковедения, добросовестно писал многочисленные научные работы, и коллеги не подозревали о его побочных увлечениях. Пока комитет по Государственным премиям не рассекретил, что именно он — знаменитый писатель Кир Булычев, книги которого в один присест поглощаются взрослыми и до дыр зачитываются детьми.

Как и нескольким поколениям благодарных читателей, прекрасное далеко казалось писателю близким, и еще оставались надежды, что оно наступит вскоре и навсегда. Не наступило. Но дети и взрослые по-прежнему читают Булычева, а его герои выказывают редкую жизнеспособность: поклонники выдуманной писателем Алисы Селезневой даже поставили возле метро «Речной вокзал» памятник любимой героине, а недавно вышла в широкий прокат переработанная версия фильма «Через тернии к звездам».

Сам Булычев работает над новыми книгами, причем не только фантастическими, но и научно-популярными. Таким образом, наш собеседник сегодня не только писатель-фантаст, но и ученый-историк.

— Вы начали литературную жизнь с мистификаций: первый опубликованный рассказ был выдан за перевод никому не известного бирманского автора. Затем появился несуществующий человек Кир Булычев. Почему так старательно скрывали свое имя?

— Я в то время начал работать в Институте востоковедения и очень живо представил себе, что будет. Прочтут рассказ в институте — и выяснится, что младший научный сотрудник, который сбежал из колхоза, прогулял овощебазу, не явился на профсоюзное собрание и отнесся не по-товарищески к известной красавице Ивановой, еще и пишет фантастику! Гнать такого Можейку из института! В общем, я испугался. И в одну минуту придумал себе псевдоним: Кир — от имени жены, Булычев — от фамилии матери. На что-то более изысканное в тот момент не было времени.

В страхе перед разоблачением я существовал и потом, но ничего особенно ужасного в таком положении не было: работа историка — совершенно другая сфера моей жизни, и люди, с которыми я работал, никакого удовольствия от того, что я пишу, все равно не получили бы. О моих литературных увлечениях в институте никто, кроме самых близких друзей, не знал до 1982 года, когда я получил сразу две Государственные премии. Да и вообще, какого черта я буду навязываться другим людям, пусть даже только своей фамилией? Поэтому я взял псевдоним, никогда не вступал ни в партию, ни в Союз писателей и старался пореже иметь контакты с властью на любом уровне.

— В последние годы стала популярна сенсационная историческая концепция Фоменко. Как вы ее оцениваете с точки зрения историка?

— Жулики вроде Фоменко подобны гадалкам, потому что мы живем в мире, где научные ценности подверглись инфляции. Вот в Америке усилиями ученых выходит несколько популярных журналов, которые пытаются обратиться к здравому смыслу оболваненного общества — у них тоже хватает подобной квазиистории. Но в нашей стране такие журналы невозможны, потому что никто их не будет читать. Здесь даже на выборы многие ходят голосовать не «за» кого-то, а «против», из одного только чувства протеста. Это следствие оппозиционного характера нашего общества, во многом — общества рабов.

Если же на человеке висит этикетка академика математики, как на Фоменко, или, допустим, чемпиона мира по шахматам, как на Каспарове, то считается, что самим Господом Богом ему позволено говорить все что вздумается. Желающему оболваниться можно раз за разом напоминать, что ученые против, а в Академии наук уже создана специальная комиссия по борьбе с жульем. Но реакция будет следующей: «Ага! Против Фоменко наш научный истеблишмент? Обязательно прочту его книжку и узнаю, что истории не было, а пирамиды висят в воздухе».

В свое время в журнале «Знание — сила» существовала комиссия по контактам, куда входили несколько ученых, в том числе и я. Однажды мы опростоволосились, когда на экраны вышел фильм фон Деникена «Воспоминания о будущем». Когда я смотрел его, то в пределах своей специальности четко понимал, как врет автор, почему врет и в чем его слабость. Но лишь только фильм выходил за пределы моих знаний, я ловил себя на позорной мысли: «А вдруг в этом что-то есть?». Оказалось, что мои коллеги находятся в похожем смятении.

Кто-то предложил посмотреть картину коллективно, и совместными усилиями мы выяснили, что никаких действительно необъяснимых фактов там нет. Написали коллективную рецензию, где даже не очень глумились над Деникеном, который в то время сидел за мошенничество в швейцарской тюрьме. После чего стали ждать благодарности от читателей. И дождались! В редакцию пришло около пятисот отзывов — люди тогда любили писать в журналы. Не было ни одного письма поддержки, где говорилось бы: «Молодцы, доктора наук, славно потрудились!». Наоборот, часто предлагалось следующее: лишить нас научных степеней, выгнать с работы, обломать наши паршивые пальцы, посадить в тюрьму и даже расстрелять, чтобы мы не портили своим смрадным дыханием воздух планеты Земля.

Правда, долго мы не расстраивались, сообразив, что попытались бороться научным скепсисом с неподвластным логике явлением религиозного сознания. И были обречены на поражение, потому что в конечном счете каждый человек, как бы он ни храбрился, живет под страхом физической смерти. И если Бог для него — устаревшая концепция, то он выдумывает летающую тарелочку, сажает в нее зеленых человечков, и они играют для него функцию Бога. Он всерьез надеется, что если завтра мы опять начнем грозить друг другу атомными бомбами, то с неба спустятся зеленые человечки и грозно скажут: «Прекратить!». Конечно, я упрощаю, но вера в иррациональное — это всегда надежда на волшебное избавление от смерти.

— А если подойти к паранормальному с точки зрения фантаста?

В 1896 году во Франции была издана книга одного лионского библиотекаря, который доказывал, что Наполеон — это солярный миф, а на самом деле никакого Наполеона не было. Эта книжка была переведена в России и пользовалась успехом. В том же журнале «Знание — сила» у нас была еще и Академия веселых наук. Однажды мы написали там, что никакого жирафа нет и быть не может -животное с такой длинной шеей просто не удержит на ней голову. Вы бы видели, сколько писем пришло в редакцию! Читатели, слепо веря в печатное слово, писали: «Как же так! Журнал «Огонек» докатился до мистификации, поместив фотографию несуществующего животного!». Сыпались упреки в адрес Брема и учебников зоологии. Похожая реакция последовала на сочиненное мной «письмо» пенсионера Ложкина, где со ссылками на авторитеты он сообщал, что грецкие орехи — наши ближайшие братья по разуму. В палеонтологическом прошлом они ползали по веткам деревьев и охотились на мух, но затем неумеренная любовь к семье привела их к тому, что они стали объединять два мозга под одной твердой скорлупкой и нежиться там в любви и согласии, позабыв о внешнем мире. Очень трогательное получилось письмо, и в конце был призыв: откажитесь от пожирания братьев по разуму!

На эту публикацию пришло несколько десятков откликов с обещанием никогда больше не есть грецких орехов. Лучшим из писем было коллективное послание от пограничной заставы.

— Мифология массового сознания вас тоже не обошла стороной. Принято считать, что Булычев — это детский писатель.

— Сначала все было с точностью до наоборот: я получил известность с выходом романа «Последняя война» и первых «гуслярских» рассказов. Детские произведения существовали параллельно и догнали взрослые популярностью после мультфильма Романа Качанова «Тайна третьей планеты».

Детская литература была для меня не радостью, а бедой. В то время существовала квота на издание фантастики, можно было издать только десять книг в год. Когда я предлагал написать «взрослый» роман, завредакцией говорил: «Игорь, я очень хочу тебя напечатать, но уже восемь человек стоят в очереди на две книжки — им же тоже кушать надо. А вот для детей 10-12 лет никто не пишет, кроме тебя и Крапивина. Садись и пиши». Я садился и писал. Кушать хотелось.

-Фантастику долгое время считали литературой второго сорта, и сейчас тоже есть четкий водораздел между «толстыми» литературными журналами и миром поклонников фантастики, которые регулярно проводят свои слеты, делают специализированные журналы и интернет-сайты, вручают собственные премии...

— Вся литература мира делится на две примерно равные половинки, и нет более безграмотного определения, чем называть фантастику «жанром». Когда древний человек вернулся с охоты и нарисовал на стенке пещеры убитого им оленя, это был момент рождения реалистического искусства. Когда, уходя на охоту, он нарисовал оленя, которого собирается убить, появилось искусство фантастическое.

То же самое и в литературе. Писатели обычно четко делятся на фантастов и реалистов. Например, Толстой — всегда реалист. А Гоголь, что бы он ни написал — всегда фантаст и ничего другого, кроме фантастики, писать не умел. Как и Булгаков — типичный писатель-фантаст. Но в современной литературе существует удивительный феномен. Вот я, например, считаю Стругацких — именно как писателей, как литераторов — людьми, на голову выше 99% реалистических писателей. Тем не менее было и есть понятие фантастики как литературного гетто, и, допустим, в «Новом мире» произведения Стругацких никогда не печатались. Зато литературные журналы полны банальной, плохо сделанной, скучной реалистической прозы, потому что издаются ограниченной тусовкой, которая решает потом, кому дать «Букера», а кому нет.

Наблюдая за Виктором Пелевиным или Татьяной Толстой, можно видеть, как они сознательно избегают самого слова «фантаст», зная, что тогда в восприятии многих перестанут быть «Куртом Воннегутом» и попадут в отвратительные «Стругацкие». Вообще, писатели, которых называют сейчас постмодернистами, чаще всего именно писатели-фантасты, не желающие попасть под сложившееся определение литературного гетто.

Тем более у него есть еще одна, обратная, неприятность — существование огромной армии фэнов фантастики. Недавно был в Филадельфии на съезде WorldCon и наблюдал там четыре тысячи фантастически толстых по преимуществу людей, у которых свои кумиры и свои премии. То же самое происходит в России, но я не имею отношений с нашим фэндомом, потому что для меня он в значительной степени является сообществом ущербных людей, которые не нашли себя в жизни.

Я стараюсь не бывать на подобных сборищах, только иногда по чисто дружеским делам езжу в Екатеринбург на «Аэлиту», организуемую редакцией «Уральского следопыта». Съезд фэнов — страшноватенькое зрелище, поскольку они тщательно блюдут законы своей резервации, где в последнее время желательно купить себе меч и шлем, чтобы участвовать в толкиенистских игрищах. Это чужой для меня мир.

— Насколько изменились за последние 10-15 лет ваши читатели?

— Что касается детской литературы, то читатель не особенно изменился. Я вообще не сторонник ламентаций о том, что дети перестали читать, они по-прежнему много читают, в том числе и меня. А основная часть взрослых читателей — уже не молодежь, а в первую очередь интеллигентные люди среднего возраста. В современном мире мои книги расходятся неплохо, но не настолько хорошо, чтобы возглавлять списки бестселлеров.

— Набор используемых в фантастике сюжетов и идей достаточно ограничен. Можно ожидать появления новых тем?

— Если говорить о России, то значимые прорывы здесь могут быть только в социальной фантастике. Как в том же 1990 году, когда появилась повесть Александра Кабакова «Невозвращенец», вещь интересная и актуальная. Но у многих наших фантастов сейчас очень четко выражена традиция имперской литературы. Тоска и ностальгия по потерянному, жажда воссоздания советской империи. Причем люди, которые этим занимаются, достаточно талантливы, это и Вячеслав Рыбаков, и Эдуард Геворкян, и многие другие. Против этого реально выступают, пожалуй, только Борис Стругацкий и я. Остальным или до лампочки, или они разделяют это желание снова всех победить.

— Вы недавно выпустили книгу стихов, но мизерным тиражом, словно стесняетесь.

— А зачем больше? Я же не профессионал в этой области. Недавно я еще выпустил несколько книг по фалеристике, которой давно увлекаюсь. Последняя — про должностные знаки Российской империи. А моя самая главная книжка -автобиография «Как стать фантастом» — тоже пока вышла тиражом всего в пятьсот экземпляров, хотя в Польше два переводчика из-за нее друг на друга в суд подают.

— На экраны вышла новая версия фильма «Через тернии к звездам», за сценарий которого вы получили Государственную премию.

— Мое участие в этом проекте заключалось в сочувствии, присутствии на просмотре в Доме кино и пресс-конференции по этому поводу. Для меня восстановление «Через тернии к звездам» — пробный шар. За последние годы в нашей стране не снято ни одного фантастического кинофильма. Чуть ли не последний — «Подземелье ведьм» Юрия Мороза, сделанный по моей повести еще в 1987 году.

Подобные кинопроекты требуют огромных вложений, а при существующей неравной конкуренции с американским кино до последнего времени снимались только фильмы с небольшими фантастическими допущениями, как это делали Хотиненко, Шахназаров и некоторые другие режиссеры. Но настоящего фантастического фильма не было давно. Что касается «Через тернии к звездам», то Коля Викторов не так уж сильно переработал фильм своего отца. Он заново сделал звуковую дорожку, чтобы фильм смотрелся динамичней, немного сократил каждый эпизод и слегка добавил компьютерной графики. Теперь с любопытством жду, насколько серьезный интерес возникнет к фильму, когда он пойдет на большом экране.

Беседовал Анатолий Обыденкин.

NovayaGazeta.Ru