Регги по Тохтамышу

На пестром холсте российской литературы Михаила Веллера можно изобразить в виде эдакого босховского персонажа — человека с головой Иоанна Предтечи, телом премудрого пескаря и мятежной душою Шендеровича. Любовь Веллера к учительству и крутым философическим обобщениям всегда идет в спарке с мальчишеством, с тягой каждого поддеть за мягкое — от президента Путина до философа Дугина. Впрочем, заступить на должность пророка в своем отечестве, самому сидючи при этом в равноудаленной норке за камушком — есть среди российских литераторов самая востребованная, идущая от школьных классиков позиция.

«Б.Вавилонская» — это сборник из трех новых повестей, объединенных в цикл ветхозаветным кодом: «Мене, такел, фарес». Если кто не помнит, так звучала божественная шифровка вавилонскому царю Валтасару. Ее растолковал талантливый еврейский юноша Даниил и в результате напророчил бедному царю всякие гадости. Каковые не замедлили с царем Валтасаром произойти.

Отчетливо заметен в «Б. Вавилонской» пелевинский след — как в возможной нецензурной трактовке названия (вспомним роман «Поколение П», который, кстати, в английском переводе называется Babylon), так и в тяге к игривым проекциям сакральных текстов на российские страсти. Есть в «Б. Вавилонской» и прямые заимствования из Пелевина: подвыпивший работяга матюгами доказывает оппоненту иллюзорность телевизионной картинки.

Теперь Москва. Вот ты думаешь, что она есть. А почему ты так думаешь? А тебе сказали, <…>. Хорошо. Давай смотреть, кто сказал.

Вавилон в трилогии — это, разумеется, Москва и есть. И вышеупомянутые гадости ей напророчены с таким пентагоновским размахом, что уже никакой Шойгу не убережет первопрестольную от локального апокалипсиса по Веллеру. Для начала в современный город входит пророк, беседует с братками о нестяжательстве, дарит девочке говорящего ослика с философским складом ума, затем проповедует по телевизору и деловито восходит на крест. Словом, в основу повести «Мене» заложен известный сюжетный ход, что кое-где извиняется остроумием его реализации.

— А самые мудрые философы были счастливы, Кирилл Андреевич?

— Да! Но не так, как самые сытые и богатые. Их счастье было в том, что они поняли все, что можно. А это КАЙФ, дети!

«Такел» вновь отматывает пленку назад и начинает ветхозаветный хоррор на московских улицах. Десять сценариев локального Армагеддона, прочно запертого Веллером в пределах МКАД, восходят к десяти казням египетским. Саранчу и песьих мух, насланных на библейских фараонов за вящий антисемитизм, сменили напасти посвежее — последствия глобального потепления и социальные катаклизмы. Холод, ураган, потоп, вирусный штамм, вооруженная междоусобица — каждая по-своему доводят Москву до состояния Хиросимы, красочно, чуть не в ритме регги сметая попытки социальных служб спасти обреченный мегаполис. Чтение по-своему увлекательное — если отвлечься от вопроса о наличии высшего смысла в этой гипотетической авторской кровожадности, рядом с которой легендарный разоритель Москвы хан Тохтамыш — просто теплый степной ветерок.

Наконец, «Фарес», или «Вечер в Вальгалле» — абсурдистская пьеса с участием всех советских вождей. Вожди, понятно, обсуждают, почему у них не получилось с народом и кто из вождей больше виноват.

Ленин. Буревестник прав, товарищи! Всю эту интеллигенцию надо было собрать на пароход… Сталин. И на дно. Ленин. …и отправить в Европу. Глядишь, к настоящему историческому моменту она бы уже и развалилась. Хрущев. Интеллигенция? Ленин. Европа. А лысина вам не идет, товарищ. Не надо меня пародировать. Я все-таки уникальная историческая фигура. А вы все-таки из свинопасов.

Читая «Б.Вавилонскую», не знаешь, к какому чувству склониться — то ли огорчаться некоторой легковесности веллеровских дискурсов, то ли радоваться его дару ехидника и полемиста. Второй вариант, конечно, душеспасительней.