Глупые щенята естественных факультетов, они сошли с ума от успехов физических наук, они в восторге от единых теорий, они бредят по ночам великим объединением.

Вл. Хлумов

«Мастер дымных колец»

Физики умеют шутить!

Действительно ли так уж все мрачно с интеллектом человечества? Понятно, что случаи с тем же «Интеллектуальным казино», или «Новой хронологией» во главе с настоящим академиком и гением шахмат, или с филологией — опять же с академиками в ранге вплоть до членов Президиума РАН, не способствуют укреплению оптимизма. Если человек чего-то не знает или недопонимает, то еще пол-беды. Но когда действительные члены Академии Наук без страха и упрека издеваются над здравым смыслом, то возникает закономерный вопрос: не установила ли Природа нечто вроде предохранительного клапана на уровень интеллекта мыслящих своих проявлений? Тех самых, которые называют себя людьми?

Впрочем... Кто знает — может, просто особи такие случайно один к одному попались?.. Невероятное стечение обстоятельств — что-то типа аномалии в законах вероятности?.. Неплохо бы поинтересоваться положением в группах людей, интеллект которых заведомо является неотъемлемой частью профессиональных качеств. К оглавлению

Для меня, например, такой группой всегда были и остаются физики-теоретики, способностью которых мыслить сложнейшими абстрактными категориями невозможно не восхититься. Лобачевский, Резерфорд, Эйнштейн, Планк, Сахаров — вот типичные представители мыслящей элиты нашей планеты. И вот интересно, как срабатывает интеллект в нестандартных (или, наоборот, не срабатывает в тривиальных) ситуациях именно в этой профессиональной группе.

Четко сознаю, что уже самой постановкой вопроса рискую нарваться на удивленно поднятые брови — в первую очередь самих физиков-теоретиков. Которым, возможно, даже захочется напомнить зарвавшемуся автору о калашном ряде... Поэтому заранее оговариваюсь: не собираюсь измерять глубину интеллекта гениев — для нас, смертных, это все равно невозможно. Но попытаться определить (хотя бы пунктиром) границы проявления интеллекта у кого-то из представителей этой элиты человеческой мысли все-таки стоит. Есть основания утверждать, что временами такие границы просматриваются достаточно четко, и сами физики знают о таких случаях лучше меня. Другое дело, что они не рассматривают их в такой плоскости...

...В приветственной речи по случаю наступления нового века патриарх физики Резерфорд настолько высоко оценил научные достижения уходящего XIX, что даже выразил снисходительное сочувствие будущим коллегам, на долю которых значительных открытий уже не осталось. Правда, упомянув о неудаче с опытом Майкельсона — что-то там у него не получилось с обнаружением мирового эфира в корыте с водой — Резерфорд великодушно оставил эту проблему физикам наступающего ХХ века — молодежи будет хоть чем-то заняться...

...Буквально через каких-нибудь пять лет «молодежь» предложила объяснение результатов опыта Майкельсона. Это объяснение носило форму небольшой журнальной статьи с совсем неамбициозным заголовком: «К вопросу об электродинамике движущихся тел» и текстом, о котором человечество говорит теперь не иначе как с придыханием — как о Теории относительности Эйнштейна. Это уже потом, после создания Общей теории относительности, за теорией 1905 года укрепилось уточненное название: «частная». Практически одновременно возникла и Релятивистская Теория квант, и так далее и тому подобное — словом, нечто такое, что и по объему своему, и по значимости для прогресса человеческой мысли намного превзошло все то, о чем сам Резерфорд вряд ли мог даже мечтать.

Так вот, вопрос заключается в том, почему такой талантливый (если не сказать — гениальный) физик как Резерфорд буквально на самом пороге величайших научных открытий за всю историю человечества не смог правильно оценить ситуацию в той самой отрасли науки, одним из лидеров в которой являлся.

...»Частная» Теория относительности 1905 года... Окажись Эйнштейн чуточку более гениальным и создай сразу Общую теорию относительности, как знать — на пороге Третьего тысячелетия благодарное человечество вряд ли признало бы его Человеком ХХ века. Парадоксально, но невиданная слава (с которой ни в коей мере не может сравниться популярность других, не менее гениальных физиков того же ХХ века — ну кто из читателей прямо вот сейчас, навскидку, назовет фамилию не менее гениального создателя релятивистской квантовой теории?) закрепилась за Эйнштейном благодаря его ошибке... в интерпретации его же собственной Теории относительности!

...На этом месте редкий представитель Благодарного человечества не подумает чего-нибудь презрительного в адрес зарвавшегося автора... Который посмел... Вопреки...

И все же автор имеет смелость утверждать, что при опросе этого самого Благодарного человечества о содержании Теории относительности минимум 99 процентов на первое место поставят такой знаменитый релятивистский эффект, как встреча возвратившегося из космоса моложавого папаши с дряхлым стариком — его собственным сыном. Если же проявить настойчивость и спросить, что же из Теории относительности следует поставить на второе место, то у подавляющего большинства представителей Благодарного человечества ответа не окажется. К оглавлению

И действительно, если бы не экзотический «парадокс близнецов» с его сокращением пространства и времени [1], то «средний интеллигент» планеты Земля вряд ли слышал бы об Эйнштейне чаще, чем о Планке или Ферми. И вот парадоксальность ситуации заключается в том, что этот самый «парадокс близнецов», на все лады воспетый журналистами и фантастами, с детства вдолбленный нам в голову как величайшее достижение научной мысли, на самом деле является не чем иным как ошибочной интерпретацией физических процессов, которые фактически описываются «Частной» Теорией относительности. Но все же главный парадокс заключается в том, что сам Эйнштейн очень нескоро признал ошибочность такой интерпретации.

Думаю, не будет ошибкой назвать «парадокс близнецов» виртуальным эффектом знаменитой теории. Виртуальность которой этим не ограничивается — ее там гораздо больше. Причем настолько больше, что оказывается, что сама теория описывает как реальные вовсе не те процессы, о которых мы, рядовое население планеты Земля, привыкли слышать и читать. «Не то, не так, не там», словом... Но стоит почитать, как уже современные физики объясняют любознательному человечеству и самим себе отсутствие пресловутого «парадокса близнецов» — в их объяснениях сам черт ногу сломит. Читая такое, невольно чувствуешь свою никчемность на фоне этих полубогов, которые вон в каких мудреных материях разбираются. А на поверку оказывается, что объяснить все можно просто и понятно, буквально в двух словах: виртуальность — она ведь и в Африке виртуальность. Ведь если в теории, описывающей (как утверждают) движение материальных тел, отсутствует выражение такого важного параметра, как импульс, то уже с самого начала должно быть и ежу понятно, что такая теория может описывать что угодно, но ни в коем случае не физический процесс, связанный с состоянием несчастного космонавта и стареющего на Земле его сына или брата-близнеца.

Вовсе не хочу бросить тень на светлую память одного из величайших гениев ХХ века. Который, кстати, при всей своей гениальности, квантовую теорию относительности так и не признал. Нет, это несколько затянувшееся вступление преследует совершенно иную цель. Дело в том, что творчество Вл. Хлумова охватывает в том числе и вопросы теоретической физики, и в этой части некоторые его априорные утверждения не могут не вызывать недоумения. И, чтобы сам объект исследования не обиделся за то, что его более чем неординарный случай разбирается в одном ряду с «проколом» в пресловутом «интеллектуальном» казино или с «обыденным мышлением» шахматиста, то и предварил свой разбор примерами, которые для любого физика могут служить достаточно почетным прецедентом на случай ошибки. Все-таки, «ошибка по-эйнштейновски» — это далеко не «зевок по-чукотски»...

...Да вовсе и не об ошибках Вл. Хлумова будет идти речь. Хотя, конечно, на самом деле в общем-то об ошибках. Но не о таких, которые были разобраны в предыдущих главах. Ведь одно дело — ошибиться в источнике отопления метро, а другое — в количестве миллионов нулей, характеризующих вероятность (или неизбежность?) Контакта со Сверхразумом... Сорок три десятка или сорок три миллиона нулей в степени числа — ну какая от этого разница? Все равно много. Неправдоподобно много... Но совершенно другое дело — как именно ошибиться... В том смысле, что является ли такая ошибка Вл. Хлумова действительно ошибкой, или это весьма утонченная шутка из серии «Физики продолжают шутить»? Причем настолько утонченная, что наличие этой шутки могут не распознать и свои же коллеги-физики... И даже — поди знай!— сам автор «ошибки».

...Подозревает ли сама Джоконда, что характер ее мимики может вызывать многовековые споры относительно наличия или отсутствия весьма утонченной, не то демонстративно скрываемой, не то целомудренно-вызывающей улыбки?.. Эта улыбка (или ее отсутствие?) — бескрайний космос ... вселенная ... человек... Женщина, одним словом... Познав этот феномен до конца, человечество познало бы весь мир. Только было ли бы оно от этого счастливо?.. К счастью, Природа, похоже, защитила нас от этой катастрофы, сделав мир бесконечным, Джоконду — непознаваемой. В том числе — изнутри. Причем изнутри — в первую очередь...

Так вот: подозревает ли сам Вл. Хлумов о том, что те ошибки других физиков, которыми он на полном серьезе, без малейшего намека на шутку оперирует в качестве научно установленных фактов в своих статьях по Сверхразуму, напрочь опровергаются в другом пласте его творчества — сугубо литературном? Настолько беллетристическом, что просто диву даешься: как могут уживаться в одном мозгу два казалось бы противоположных подхода к миру. С одной стороны, физик-теоретик, доктор физико-математических (!) наук, профессор крупнейшего вуза... Мегапарсеки, какие-то нейтронные и двойные звезды, черные дыры, пульсары с квазарами, степени с сорока тремя миллионами нулей... Короче, из тех, кого менее талантливые представители человечества, по причине неладов с «точными» науками ставшие литературоведами, великодушно называют «физиками» — прощая тем самым их неспособность к постижению нетленного, высшего... И, естественно, оставляя за собой титул «лириков» — в качестве эдакого пропуска в это самое нетленное...

В своей ипостаси литератора, Вл. Хлумов создал Мастер дымных колец Вл. Хлумов серию фантастических рассказов и фантастический (фантасмагорический?) роман »Мастер дымных колец». В этом романе черты самого автора угадываются в образе главного героя — такого же физика, пребывающего в нескольких ипостасях одновременно — естественно, тоже под разными фамилиями. Мне удалось завладеть изображением «астрофизической» ипостаси автора — щелкните по изображению слева и убедитесь, что в романе описан именно он самый.

Конечно, если с сугубо формальной точки зрения, то «чистые» «лирики» могут найти основания брюзжать как по поводу содержания романа, так и его формы [2]. Иными словами, по поводу того, что по канонам литературоведческой критики может быть расценено как «недостаточная художественность». Но все дело в том, что процесс художественного творчества не подчиняется никаким канонам, тем более устанавливаемым «лириками», а процесс оценки произведения искусства носит исключительно иррациональный характер и никакой научной классификации не поддается. Поэтому в качестве исходного постулата вооружимся положением о том, что роль искусства в развитии общественного сознания как раз в том и заключается, что истинное произведение искусства если и не взламывает какие-то привычные эстетические каноны, то по крайней мере шире раздвигает их границы.

Роман «Мастер дымных колец» довольно значителен по объему. И все же десятикратное повторение даже в таком объемном тексте сочетания «вельветовый пиджак» может вызвать недоумение со стороны самого либерального литературоведа, буде у того хватит терпения дочитать роман до конца. Возможно, потому что роман «сам-по-себе» читается с напряжением — мы слишком уж избалованы творчеством фантастов типа Стругацких, которое стало каноном. Но, скорее, потому, что оригинальная, вызывающе-непривычная форма подачи материала, вывод фабулы на «метауровень», в один ряд с реальной биографией и научным творчеством его автора — все это может представлять проблему для тех, которые именуют себя «лириками».

Крепко знающие свое дело литературные критики наверняка криво усмехнутся в отношении «оригинальной, вызывающе-непривычной формы подачи материала» в романе Вл. Хлумова. Как же — Хлумов не только «позаимствовал» у Булгакова форму подачи материала в виде фантасмагории, но и дважды более чем прозрачно намекнул читателям о присутствии в романном поле самого Булгакова-Бездомного [3].

Могу даже добавить литературным критикам, что булгаковская параллель этим не исчерпывается, что «фантасмагория» Вл. Хлумова имеет более прямое отношение, скорее, к «Бегу», чем к «Мастеру и Маргарите», поскольку речь идет об изображении «сна наяву», о чем Вл. Хлудов (виноват, описался — Хлумов, конечно же) прямо сигнализирует в тексте романа: «Сон нужен человеку как эксперимент науке. Без него сохнет тело и мертвеет душа. Но самое интересное происходит на границе, вернее, на той нейтральной полоске времени, разделяющей полный сон от полного пробуждения. Кстати, непонятно, достижимо ли в природе идеальное состояние сна или идеальное состояние бодрствования?»

Так что не торопитесь, уважаемые критики, с выводами: Вл. Хлумов, оказывается, не только Булгакова знает, но еще и такое, что известно немногим — о чрезвычайной важном воздействии на интеллект фазы «парадоксального сна» с ее альфа-ритмами. И, наверное, он — едва ли не единственный, кто сделал это уникальное физиологическое явление (без которого немыслимо никакое творчество) объектом художественного изображения. И художественную оправданность таких прямых и несколько демонстративных отсылок к Булгакову следует оценивать с точки зрения того, в какой степени художником решена его «сверхзадача», выведенная на самый верхний уровень произведения с такой непростой структурой.

Хотя «булгаковские» аллюзии несут в романе значительную композиционную нагрузку и являются частью его структуры, все же сфера моих интересов больше тяготеет к вопросам, философской эстетикой еще не описанным. В данном конкретном случае основной интерес для меня представляет не столько даже «многослойность» романа «Мастер дымных колец» и творчества Вл. Хлумова в целом (что само по себе чрезвычайно интересно), сколько бинарная структура получившейся художественной системы, отражающая «джокондовскую» интенцию автора. Поскольку подобные структурные аспекты не изучены и пока даже никем не сформулированы, и, поскольку за ними стоит неординарная личность автора, то попытаюсь сконцентрировать внимание на анализе именно этих аспектов, оставив более углубленный разбор традиционных вопросов литературным критикам.

...Похоже, что тема «вельветового пиджака» для того и муссируется в романе до такой степени, чтобы зафиксироваться в мозгу читателя в виде знака. Достаточно устойчивого, чтобы от него не так то легко было избавиться. Ведь когда — пусть даже случайно — читатель вдруг увидит вроде бы вовсе не относящееся к делу фото человека с совершенно другой фамилией, но в знакомом по роману вельветовом пиджаке, он обречен на то, чтобы безошибочно опознать в нем того самого мастера дымных колец, который так не совсем по-стругацки описывает свои фантазии. И понять, что содержание романа выходит за пределы непосредственно текста, оно заключено в переплетении с внешними сюжетами, привнесенными с помощью не всегда понятных с первого взгляда ходов автора, которые на поверку оказываются композиционными (то есть, чисто художественными) приемами. Представляется, что «вельветовый пиджак» как раз и является одним из таких приемов, учитывающих психологию читателя. Правда, о степени художественности этого средства можно будет судить только когда станет известной его роль в решении дидактической «сверхзадачи» автора. А в таком многоуровневом произведении, построенном на базе текста «Мастера дымных колец» с вовлечением массы дополнительного материала совершено различного свойства, выявление этой сверхзадачи — дело непростое. Во всяком случае, непривычное. То есть, постижение содержания этого своеобразного конволюта из привычного чтения превращается в работу. В первую очередь — серого вещества, которым вымощены мозговые извилины... А напрягать свое серое вещество привыкли далеко не все... («И все же бывают люди, которые могут часами, днями, да что там — месяцами не думать.» — Вл. Хлумов. «Мастер дымных колец»).

Следует отметить, что любое заключение в отношении художественности отдельных приемов или всего произведения в целом всегда относительно — художественное творчество неотделимо от иррациональных элементов мышления, а кто возьмется взвесить с аптекарской точностью это самое «иррациональное», если никто не знает, что это такое, и в первую очередь — сам автор? Тем более в произведении такого типа, где подсознательное, иррациональное начало является не просто творческим средством художника, но, более того — объектом изображения? То есть, элементом фабулы и сюжета. А это уже серьезно. Потому что, в отличие от «нормальных» произведений, познать позицию автора по поднятым им философским проблемам в данном случае можно лишь определив с достаточной степенью вероятности, насколько это описание иррационального носит преднамеренный, и насколько — подсознательный характер.

Конечно, точно определить это соотношение невозможно — сам автор может не осознавать четко, в какой из частей своего «бинарного» творчества он выступает в качестве еретика. Нам, читателям, важно усвоить другое: корпус всего «мета-романа» состоит из двух конфликтующих полюсов, одним из которых является текст непосредственно романа плюс примыкающих к нему рассказов Вл. Хлумова. Другим полюсом является «мирская» деятельность автора в качестве профессора-астрофизика — в форме научных работ и научно-популярных статей, писанных с позиции установившихся в этой среде (да и в обществе в целом) канонов, которые солидному профессору в его «астро-физической» ипостаси нарушать вроде как бы не совсем прилично.

...Если человек не бунтарь, то это — не личность. Не гражданин. Так, часть населения... Возможно, Вл. Хлумов не просто бунтует; очень может быть и такое, что бунтарское начало его носит подсознательный характер, проявляясь на уровне инстинкта. Но то, что своим художественным творчеством литератор-философ опровергает значительную часть того, чем так уверенно оперирует «в миру», является бесспорным фактом. Причем, характер некоторых художественных приемов, направленных на сопряжение в едином корпусе «мета-романа» двух конфликтующих контекстов, свидетельствует в пользу того, что такое противопоставление носит если и не преднамеренный, то уж как минимум полуосознанный характер.

Что же является сутью конфликта, который происходит в [под]сознании Вл. Хлумова? Конфликта, проявляющегося в том числе и в фазе «парадоксального сна», описанного в романе с настолько глубоким знанием дела, что невольно возникает вопрос — а не занимался ли автор профессионально всю свою жизнь психоанализом, копаясь в подкорке себе подобных, а не во внутренностях далеких от нас звездочек? Впрочем, описать это состояние можно и без психоаналитической практики: ведь это — «обычное» для гения «рабочее» состояние, в котором как раз и проявляется его сверхинтеллект. Каждый из нас тоже пребывает в таком состоянии, причем каждый день. Но вся беда в том, что, находясь в этой фазе сна, мы не в состоянии зафиксировать свои ощущения, а при выходе из нее, в отличие от гениев пробуждаемся слишком быстро и слишком окончательно. При этом все ценное, что было наработано мозгом, уходит в подсознание. Нет, оно не пропадает бесследно — когда-то может вдруг и совершенно наяву выскочить из глубин подсознания и озарить человека «неожиданной догадкой»; может периодически всплывать во время «парадоксальной фазы» и снова уходить вглубь. Словом, оно живет и развивается, и, даже не осознаваемое при бодрствовании, все же на уровне интуиции оказывает свое влияние на принятие «эвристических» решений. Например, управляя из подсознания творческим процессом, оно диктует мастеру, как следует водить пером или резцом...

И вот все это Вл. Хлумов не только ощущает, не только сознает суть процесса, но и изображает этот процесс и его результат в виде художественных образов. О том, что в данном пласте процесс носит достаточно осознанный характер, свидетельствует одна из «ключевых» фраз в романе: «Кстати, непонятно, достижимо ли в природе идеальное состояние сна или идеальное состояние бодрствования?» [4] И все же я не стал бы утверждать, что все элементы противостояния конфликтующих концепций в рамках «бинарного» романа выписаны Вл. Хлумовым преднамеренно; не исключено, что часть из них привнесена из подсознания, на уровне интуиции.

В чем же суть конфликта между «чисто художественным» творчеством Вл. Хлумова и его »ортодоксальной» деятельностью как физика-теоретика? В чем конкретно проявляется эффект «бинарности»?

Дело в том, что при чтении его философской публицистики создается устойчивое впечатление, что как физик-теоретик, автор осуществляет поиск »научно открываемого Бога» с неизменно «ортодоксальных» позиций. Иными словами, он уверенно оперирует понятиями и концепциями, прочно укоренившимися именно в этой среде философов (если кто-то заявит, что физики-теоретики — «не совсем» философы, то хотелось бы услышать объяснение, что такое философия, и чем она должна заниматься).

________________

1. Да простят меня физики, но «и» — не описка: те же самые 99 процентов вряд ли помнят, чем «пространство и время» отличаются от «пространства-времени». Да и открытия последних лет в области квантовой механики наводят на мысль, что как бы самим физикам не пришлось пересматривать содержание понятия «пространство-время». Впрочем, вот оно и алиби: сам автор в своей «физической» деятельности оперирует «пространством» и «временем» как отдельными понятиями. Свидетельство бинарности мышления?..

2. Высказанный мною в 1998 тезис о диалектической неразрывности формы и содержания в консервативном литературоведении приживется вряд ли скоро. Представляется, что в «физико-лирическом» творчестве Вл. Хлумова этот аспект проявляется в виде оригинального композиционного элемента. Это стимулирует анализ: для меня содержание произведения в первую очередь представляет интерес как средство для постижения психологии автора. Не всякого...

3. Кстати — уж не опередил ли меня Вл. Хлумов своим романом? Годы создания — 1988-1990... Как раз в мае 1990 г. была подписана в печать моя первая работа, в которой я осмелился заявить, что Бездомный в «Мастере и Маргарите» — сам Булгаков, а жена, накачивающая его наркотиками — Елена Сергеевна Булгакова. Более подробный разбор вопроса о генезисе образа Бездомного содержится в главе XXXVI Бездомный-Понырев в эпилоге моей книги «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение» (1994 г.); о наркотиках и Елене Сергеевне — в более поздней книге: «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: «вечно-верная» любовь или литературная мистификация?», гл. XV: Поклонники возвышающих обманов.

4. По поводу этого не такого уж риторического вопроса: к сожалению, да. Те несчастные, которые спят «непробудным сном» без парадоксальной фазы, неспособны ни к какому творчеству. Судьба же тех, которые никогда не выходят из этой фазы даже в периоды бодрствования, в первую очередь зависит от характера тех снов, которые им снятся наяву. Иногда их считают «странными», редко — гениальными; но чаще всего ставят диагноз.

________________

Часть вторая; Часть третья; Часть четвертая; Часть пятая; Часть шестая; Часть седьмая