Родился зимой с 1942 на 43-й год на Кубани, в зоне боевых действий, поэтому, став писателем (а раньше – журналистом) немало написал антивоенного. Вырос сиротой, потому что родители погибли на войне. Из-за этого пожил по всему Советскому Союзу – от Кубани и Крыма до Сахалина и Камчатки. Но по детям и внукам – коренной томич.

Получил три высших образования: техническое, социологическое и педагогическое (по специальности «Русский язык и литература»).

Служил на Черноморском флоте, пловец-подводник.

Летал на планере в Томском аэроклубе.

Имел разряды по нескольким видам спорта.

Работал столяром, слесарем, радиомонтажником, строителем, вальщиком леса, мастером профтехучилища, инструктором ГАИ, журналистом, охранником, переплётчиком-реставратором...

Всю жизнь любил читать и писать, вёл рабочие дневники по принципу: «Мысль – как гость: не предложишь сесть – постоит и уйдёт». Среди записанных мыслей попадались и сюжеты, из которых получались реалистические, фантастические, сказочные и даже критические и литературоведческие сочинения – как для детей, так и для прочих.

С 1999 года – член Союза писателей России.

Успел издать к 2008 году две детские книги – сказочные повести «Пегасик» (Томск, 1987) и «Ангел-хранитель» (Томск, 2003), художественно-документальную книгу «Цена Победы» (Новосибирск, 1984), первый том социально-фантастического остросюжетного романа «Беспорядок» («Колымский тоннель», Новосибирск, 1998), роман в жанре «суровая мужская лирика» – «Все свои» (Новосибирск, 2004), сборник рассказов «Мандариновый сад» (Новосибирск, 2006), аудиокнигу «Сказочно правдивые истории» (Томск, 2007). Рассказы, сказки и повести издавались также в коллективных сборниках по России, в различных журналах, альманахах, газетах и буклетах.

Назвать кого-то из писателей своим учителем не берусь, поскольку список любимых авторов длинен, а принцип ученичества в литературе требует писать не так, как любимые авторы. Сравнение «лучше-хуже» в литературе применимо только для эпигонства. Достоинством литератора считаю несходство – разумеется, при выполнении классических литературных требований.

Моя философская опора: «Человечество – ошибка природы, но такая грандиозная, что жалко исправлять». Духовная: «Ад страшен только со стороны». Религиозная: «Бога нет, но Он всё видит». Бытовая: «Лучше уметь, чем иметь». Любимые тосты (хоть я и непьющий): «За тех, кого любим» и «За тех, кто любит нас».

Издания ждут ещё несколько книг – уже написанных и пока писомых: романы, повести и сказки. «Великий нищий», «Неблудные дети», «Оля из Вира», «Бой с тенями», «Демон самосуда», «Гений самосуда», «Саги о Беспорядке» – эти и другие названия ещё будут на обложках моих книг.

Но по названию ничего не скажешь о книге. Вот кое-что из «Боя с тенями»:

Авторами боевиков и детективов обычно становятся биологические трусы: хорошо развитое перспективное воображение не допускает их к преступлениям и подвигам, а выливается в художественные выдумки.

Джузгун — дерево в Кара-Кумах. Растёт только на сыпучем песке, не гибнет ни в засыпанном, ни в вырванном состоянии, а хорошо вцепившись, укрепляет почву. Когда почва окрепнет и на ней появится обычный лес, джузгун там больше не растёт, идёт дальше. Растение переднего края, как кипрей, череда, хвощ, берёза, осина... Так и некоторые люди. И некоторые писатели. Очень некоторые.

«Нет, мы не предсказываем, мы предотвращаем». Это сказал Рэй Дугласович, и я долго завидовал, что не я: точнее сказать о фантастике, думал, невозможно. Обаяние авторитета. Но ведь не может фантастика ничего предотвратить. Пожалуй, перевод несколько неточен: — Мы не предсказываем и не предотвращаем, мы — предупреждаем. Но и это — весьма немало.

«Ангажированность» — это по-русски просто «продажность». Так же, как «демократия» по-русски — просто «беспредел».

Вообще, русский язык велик уже тем, что любое иноязычное враньё легко ставит на своё место. Я доволен, что Госдума приняла закон, запрещающий «публичным людям» употреблять иноязычные «электораты» и «менталитеты», если есть аналоги в русском языке.

Какого чёрта: «Авэ, Цезар! Моритури тэ салютант!» Давай по-нашему: «Эй, император! Привет те от смертников!»

Для меня литература — такой же тяжёлый труд, как любой физический, только доставляющий мне наибольшее удовольствие.

Обидно, что из слова «культура» вырвали и испоганили корень «культ». Фашизм — это жизненная позиция нищего, которому мало подали, или богача, не желающего подавать милостыню. Так я думал 20 лет назад, и формула получилась броская. Однако с тех пор я много часов посвятил изучению этого явления и составил о нём более полное представление. Там один Господь Бог, наш Создатель, чего стоит... Но об этом потом.

Создать бы «Музей борьбы за мир». Выставить там все виды оружия...

Каково главное отличие культуры от цивилизации? Возьмите трактор, установите на него броню и пушку...

Теория предательства. Я насчитал четыре вида предательства: в дружбе, в любви, в родстве и в отечестве. Первым совершается предательство в дружбе, поскольку она бескорыстна. В дружбе ты предаёшь честь. Вместе с чьей-то любовью ты предаёшь и свою любовь. Предавая в родстве — предаёшь собственную кровь и обязательно начнёшь болеть. Предавая отечество, освобождаешься от совести и остатков чести. Совершив все четыре предательства, получаешь право на звание выродка. Поэтому предательство менее выгодно, чем смерть.

Человек, всё прощающий себе, чаще всего не умеет прощать другим.

В детских играх есть постоянно убегающие и постоянно догоняющие. Эти роли, как правило, сохраняются за людьми на всю жизнь.

Безбожие, воспитанное в нас при вождях, теперь превратилось в безвождие. Атеизм есть разновидность веры. Безбожие — вот что страшно в человеке.

Старый знахарь дядя Гриша говорил мне: «Нет такой болезни, котору бы мы лечили, а врачи не могли. Но люди в это не верят. Один врач не справилса, они — всё — к нам идут. И главно то, что идут с верой, потому что — куда ещё идти? Вот вера их и вылечиват, потому что она сильнее любой травы, любой таблетки». Дядю Гришу и его жену тётю Лену убил пьяный пациент, пожелавший завладеть их только что полученной пенсией. Это и есть безбожие.

Мне в публикациях отказывали часто, притом бывало, что под противоположными предлогами. Сегодня спокойно списываю это на посредственность, а тогда искал иные мотивы, потому что друзья ведь хвалили. Я не считал редакторов дурными людьми. Ну, не для этого журнала моё сочинение, ну, переполнен портфель: самая пишущая страна в мире... Но однажды возмутился всерьёз. Мне сказали, что надо сменить псевдоним. Я ответил, что это настоящая фамилия. Тогда посоветовали завести псевдоним. А я ответил, что под этой фамилией мой отец погиб, защищая Родину, и никто не требовал от него псевдонима.

Ни один писатель никогда не напишет свою главную книгу: над чем же тогда он будет работать и, главное, что же будет согревать его до конца жизни?

Для иллюстрации последнего из цитируемых постулатов могу предложить небольшое сочинение из цикла «Рассказы о писателях».

То, что ты задумал, и то, что ты изготовил, – не всегда одно и то же. Даже – точнее – всегда не одно и то же. Особенно если изготовлял не сам. Вот не могу я сам сделать обложку, и получается срам: не то нарисовано, не тем шрифтом набрано, и вообще брать её в руки...

А вот и нет. Когда берёшь в руки только что изданную книгу, бандеролькой присланную, с обратным адресом: «Издательство РАШЕН КРИМИНАЛ», а в книгу вложен листок всего с двумя словами: «Сигнальный экземпляр» – это сильно впечатляет. И пошлое желание погладить ладонью обложку не кажется таким уж пошлым. Честно говоря, даже пошлая картинка на глянцевой обложке не так уж и раздражает. В конце концов, это дело издательства – продать мой товар, так пусть и отвечает – за этих двух полуголых на обложке, за их автоматы непонятной конструкции, за этот перекошенный над ними вертолёт с хищной эмблемой и за этот размазанный лесной фон, изображающий тайгу. Важнее то, что имя автора на обложке – сугубо русское. Мода на иностранные имена прошла, читатель ждёт национального чего-то, так на, возьми его скорей. Я бы и издательство переименовал, но вот это уже не стоит. Имя издательства, как и имя автора, должно быть хорошо «раскручено», должно быть на слуху. Хватит и того, что все надписи на обложке сделаны этакой славянской вязью – сразу видно, где происходят события. Русский дух начал возрождаться, ему надо себя осознавать, но и этот процесс, как всякое лечение, необходимо дозировать.

А исходить приходится из того, что имеем. А имеем сплошь американские образцы. То есть, чтобы у сегодняшнего массового читателя книга вызвала интерес, на обложке должна быть голая женщина с пистолетом, а название книги – обобщённо – «Смертельное убийство». Даже обидно, что эту гениальную злую шутку придумал не я. Зато у меня на обложке – голые мужчина и женщина с автоматами, а называется она – «Живьём брать не будут». Было ещё два варианта – «Шанс для дичи» и «Опасная мишень». Издательство выбрало этот. Бог с ними. Варианты легко пойдут в следующий роман, об этом же герое, у которого русская казачья фамилия Скидан, служит он в элитном спецназе и работает только в зарубежных командировках. Там свой особый мир, в котором спецназовцы всех стран знают друг друга по именам и относятся друг к другу так же, как у Хема старик Сантьяго относился к Большой Рыбе: «Я любил её и потому убил». Сходство усиливается ещё и тем, что марлин тот старику не достался, акулы съели. Ну и моим спецам ничего не достаётся, кроме орденов да званий. Ну, ещё закрывают глаза на некоторые шалости. Мой Скидан завалит в этой книге несколько и своих россиян, и иностранцев, но это сойдёт ему с рук, потому что ему в очередную командировку ехать. Да и убил-то кого: мерзавцев, которые во глубине Сибири устраивают спортивную охоту на людей, случайно захваченных в тайге: туристов вроде Скидана и его жены, грибников, охотников, бродяг... За большие деньги, конечно, которые надо называть бабками. И ещё многие вещи надо называть не их нормативными именами, а теми прозвищами, которые им даны сегодня. Милиционеры – менты, доллары – зелёные, рубли – деревянные, огнестрельное оружие – стволы, бродяги – бомжи... Стиль эпохи, одно из правил игры.

Не будь таких правил, ах как бы мы все писали. Если бы платили...

Ну, хватит отвлекаться. Ошибок на обложке нет, в выходных данных всё на месте, приятно велик для наших времён тираж, цена книги – договорная. Теперь надо почитать её как чужую, по правилам гамбургского счёта.

Кстати, уже сейчас мало кто знает, что означает милицейская аббревиатура БОМЖ, а что такое гамбургский счёт – давно забыли почти все.

Итак, оценим собственный роман без поддавков. Как говорил поэт, на фоне Пушкина.

У полковника Скидана боевое прозвище, оно же позывной – Марлин. Не тот Марлин средневековый, который астролог и колдун, а тот, который меч-рыба. Но и колдун немного тоже, потому что хорошо развита и оттренирована солдатская интуиция. Он чует заранее, где опасность, какова её величина и даже скорость. Он находчив, стремителен, беспощаден, но знает меру и лишнего не натворит. Абсолютный боец. Знали бы организаторы охоты, чью яхту остановили на реке. И совсем ничего, что я, рядовой читатель, заранее знаю: победа будет за Марлином, а вот этого бизнесмена, который охоту организовал, он обязательно достанет. Это мне, читателю, и требуется. Я хочу, чтобы хоть несколько гадов понесли наказание по-настоящему – не в элитных камерах отсиделись, а погибли бы в суматохе драки, мимоходом, как комары на здоровом теле. Неважно, что стрелы у Скидана без наконечников, он и такими... Зато тетива сплетена из волос жены, молоденькой и прекрасной. Неважно, что Скидан достаёт одного из охотников ножом аж на той стороне речки. Речка узкая, а рука твёрдая – такое возможно. Неважно, что башня в тайге у злодеев высотой аж сто метров, а сложена из брёвен, всего лишь скреплённых железными скобами. Основной читатель – горожане, они не поймут. Неважно, что стволы кедров у меня тёмно-коричневые. Никто проверять не пойдёт. Неважно, что слишком много электронных «клопов» в одежде, обуви и прочих предметах, которыми снабдили свою дичь охотники. Такое тоже возможно. Но вот курс городские знатоки проверят обязательно. И поймают меня на серьёзнейшем зевке. Герои находятся в северном полушарии, идут на юг и уклоняются всё правее, чтобы двигаться – куда? На юго-запад! А у меня – на юго-восток. И редакторы в издательстве не заметили. Срам. И насчёт флота всё же прокололся. Мой герой – морской полковник, это бывает, и он часто натыкается на бывших моряков и использует флотскую терминологию. Сам я не служил вообще, но и в автомате Калашникова у меня 30 патронов, и израильский «узи» имеет калибр 9 миллиметров, и таинственный ПП-90 у меня бьёт бесшумно, но АПС всё же лучше... Но какого же чёрта никто не заметил, что один из бывших морячков у меня «служил в Черноморском флоте»? Не во флоте служат, а на флоте. Моряков в России много, посмеются, стыдно. А вот опечатка – удачная и явно не моя: жену героя захватчики бьют по попке, а напечатано – «по полке». Дальше попка повторяется уже правильно и всё смеющимся объясняет.

Зато всё простят за жену Скидана. О такой женщине только мечтать. Верна, надёжна, понятлива, не капризна – это ещё нормально, хотя и уже здорово. Но когда она отсылает мужа «кинуть пару палок» несчастной спутнице, только что потерявшей подлеца-мужа, дабы поднять ей дух – вот за это читатели-мужчины будут аплодировать. И потом простят ей сознательный грех, когда ради спасения связанного мужа она отдаётся сразу троим и потом признаётся Скидану: «Знаешь, что самое страшное? Мне это понравилось. Раз сто кончала». Мужчины-читатели очень её пожалеют, когда отмороженный киллер-кавказец, за секунду до собственной смерти, успеет застрелить её на глазах мужа. «Отморозок» – тоже неологизм, без которого не обойтись.

Кстати, отморозки у меня – разных национальностей. Тут всё штатно. Ни в каком национализме никто не обвинит. И русская слава – налицо: наш спецназ побеждает зарубежных соперников в третьих странах. В общем, всего в меру.

А вот как с сексом, если на фоне Пушкина?

Ну, может быть, слегка сильновато с сексом, это можно признать. Но как ещё показать сегодня настоящую любовь. Пушкину было вольно: до него не было романа. А тут у одного меня этот – шестой. И в каждом покажи любовь немного не так, как в других. Тем более, что тема любви даже патологическим бездарям кажется неисчерпаемой. Не в том смысле, чтоб сегодня на карачках, завтра на люстре, а в том, чтобы испытать её в разных ситуациях, коим действительно несть числа. Измен случайных, вынужденных, ошибочных, сознательных, даже восторженных – бесчисленное множество вариантов, и после каждой возможно прозрение или раскаяние с последующим возвращением к исходному, подлинно любимому объекту страсти. Вот на этом всё и строится, кто не знает... Важно только не перебрать. И хоть немного выдумки.

Вот жена спасла Скидана от верной смерти, отдавшись троим злодеям, вот рассказала ему всё, как своему, а он несознательно стал её избегать: мужское собственничество не может преодолеть. Тогда она открыто ему изменяет с ничтожеством, которому кричит: «Я – твоя блядь!» Небольшой перебор, пожалуй. Зато через несколько страниц спасает мужу жизнь, а ещё через несколько отдаёт за него свою. Почтеннейшей публике остаётся признать: бывает, и такое может быть. Вообще, на свете возможно всё, до чего способен додуматься человек.

Тут дело лишь в том, чтобы у читающего не исчезало ощущение неотвратимости происходящего. Никаких «роялей в кустах». Неудобства, неприятности, засады подстерегают героя везде, где может их вообразить въедливый читатель. Если он их не дождётся, то скажет, что автор подыгрывает герою, и это – поражение автора. Никакого везения, только личное мужество, тренированность, предусмотрительность и – изредка, подарком – помощь друзей. При этом желательно, чтобы друзья понесли потери – для убедительности.

Забавно: когда я начинал первый роман, героям было чуть за двадцать, а теперь им уже за сорок – стареют вместе со мной. И мои привычки, если всмотреться, они вынуждены иметь: так же страдают без курева, так же любят выпить, так же любят комфорт, так же небрежны в одежде, но следят за чистотой ногтей и часто подмываются. О ком бы мы ни писали, мы пишем о себе.

Даже когда скупо разбрасываю по тексту мелкие приметы нашего поганого времени, я тоже пишу о себе. Слегка подумав, почтеннейшая публика увидит, что в этой мутной воде я один из тех, кто приспособился и не дохнет с голоду, как большинство писателей В ЭТОЙ СТРАНЕ.

Мне не стыдно от этого. Мне не стыдно называть Россию этой страной. Это не моя страна, ибо не я сделал её такой. Я – только выживаю. Более того, если критика напишет, что мои романы – мутные капли мутной волны насилия и разврата, пришедшей к нам с Запада и захлестнувшей, я не буду спорить. Но я объясню, что мои романы – начало конца этой волны. Вина сегодня на тех, кто эту муть начал первым переводить и издавать, кто её разрешил. Я только подключился. Но не как подражатель. Я пишу русское. Это очень важно. Этой конкуренцией мы – а нас немало – сбиваем зарубежную бульварщину в наше национальное русло. И нам это удаётся. А там и муть начнёт оседать.

Мой следующий роман будет называться «Операция «Бросок». Там Скидан будет мстить за убитую жену и погибших друзей, ибо это его первая операция на родине. Все заимки, вроде той, на которой он побывал с женой и где на них охотились иностранные туристы, отслежены самыми новыми средствами обнаружения, и группа Скидана начинает охоту на этих охотников. Без пощады. Молча. И ещё кое-кого зацепят, из пока не называемых. И так зацепят, что почтеннейшая публика поймёт: в России начато наведение порядка. И неважно, какими методами. Публике это никогда не важно. Ей подай интересное. И цель чтоб была благородная. Она, публика, хочет именно того суда над злодеями, который запрещён законом. Это давно есть в американских боевиках. И не только в американских. И не мутной будет русская волна, а кристально справедливой. И любой секс мне тогда простится, и любые способы уничтожения негодяев, и мелкие промахи вроде того, который я сам заметил в последней книжке: герой не может сунуть руки в карманы, потому что карманов нет, а через семнадцать страниц, оставаясь в тех же брюках, вынимает из карманов сигареты и зажигалку. Ничего, простят или не заметят. Да и я больше не прозеваю.

Я очень надеюсь, что напишу и такой роман, в котором смогу работать над стилем столько, сколько хочу, буду, как Экзюпери, защищать те мысли, какие давно вынашиваю, и платить мне за него будут так же, как Экзюпери – чтоб деньги всегда лежали в вазе на столе, и каждый брал, сколько надо. Я уже научился главному в литературе: видеть классику и подёнку не через сто лет, а сегодня, в своих собственных сочинениях. Я честно вижу, что ни один из моих изданных романов на классику не тянет. Все они – дети блуда. Но я знаю и то, что сегодня почтеннейшей публике больше нужны подёнки. А у меня нет другого способа заработать, как их сочинять. Я сам – пока – блудный сын русской литературы. Но блудные сыновья возвращаются. Я знаю, что талантлив. Я знаю, что продаю свой талант в розницу и по дешёвке. Но у меня никогда не пройдут боли от тех шишек, которые мне набили, когда пытался продать что-то стоящее. Я не хотел быть неудачником и я им не стал. Я скоро преуспею и успею написать ещё, и такое, что меня не забудут.

Время бульварщины, конечно, никогда не кончится. Тут я не обольщаюсь. Оно не закончится для общества нигде и никогда. Но оно закончится для меня, отдельно взятого писателя с русской фамилией. Эта фамилия уже достаточно известна, чтобы издать под ней кое-что настоящее. У меня есть это настоящее. Я допишу его непременно, едва закончу контрактные обязательства перед всеми этими рашен криминалами. Беспокоит одно: мои герои будут уже дряхлыми стариками.

03.10.03 г.