Все отзывы на произведения Алексея Иванова

napanya, 19 декабря 2008 г. в 15:59

2000 год. Молодой человек 31 года от роду ставит точку в романе. Роман сделает его знаменитым, но этого события ждать ещё долгих три года.

Молодого человека зовут Алексей Иванов и живёт он в Перми. Его писательская карьера не задалась: несколько публикаций в периодике, волчий билет от сообщества фантастов. Руководитель малеевского семинара сказал просто, как пудовую гирю на чашку весов бросил: так писать нельзя. Коллеги-семинаристы, зачитывавшие избранные места и дружно хохотавшие, наверное, не задумываясь бросили бы свой разновес на ту же чашку.

Позже, оседлав зелёную волну успеха, издатели выбросили на рынок сборник ранней прозы Алексея Иванова. О, там были ужасающие провалы вкуса и вопиющие сюжетные нестыковки, а повесть «Корабли и галактика» можно демонстрировать в качестве пособия как не надо писать... нет, не фантастику, вообще прозу. Но одновременно были робкие попытки молодого автора идти неторными путями. Повесть «Победитель Хвостика» показывает, что Иванов в своих поисках был близок к едва заметной дверце, которую вскоре по-хозяйски распахнул автор «Верволков средней полосы».

Но пока — готовая рукопись и полное отсутствие перспективы. Роман толстый. Исторический. Приключенческий. Как ныне модно говорить — неформатный. Проще верблюда затолкать в игольное ушко, чем молодому и неизвестному писателю из провинции пробить в печать такой роман. Рукопись рассылается в издательства, оттуда — молчание, редко — высокомерные отписки. Знающие люди представляют, как исчезающе мала вероятность попадания самотёка на глаза заинтересованного человека. Не проявили сочувствия и местные литераторы, хотя проживающая в городе супружеская пара иногда печатается в столичных журналах и, наверное, словечко могла бы замолвить. Борис Кузьминский в 2001 году, когда ещё вёл серию «Оригинал» в издательстве «ОЛМА», пол-России объездил в поисках достойной прозы. К пермским писателям тоже заглянул, «...пять белых ночей сидел в гостиничном номере и читал то, что они мне принесли. Всё без исключения было из рук вон... К моменту моего визита роман пермского писателя Алексея Иванова «Чердынь — княгиня гор» был уже год как закончен. Однако ни о романе, ни об Иванове ни один из моих новых знакомых мне не сказал. Возможно, и впрямь не знали. Но задним числом представляется: наверняка были в курсе. Молчали, отсекая сильного конкурента».

Роман всё-таки пошёл в печать. Но пока пермское издательство реализует свой тираж по ему одному известным адресам, а в Москве Олег Дарк редактирует, т.е. сокращает рукопись, есть время осмотреть бесконечное поле русской словесности. Не слишком радостная картина открывается...

Русская литература в 90-е годы напоминала Древнюю Русь перед батыевым нашествием: множество удельных княжеств, разделённых высокими заборами и широкими рвами. В каждом княжестве свой вождь, своя гвардия, свой Эверест (где размером с Монблан, где с могильный холмик). Вот господствующая высота, на ней разместились воины нескольких московско-питерских когорт: «Знамя», «Новый мир», «Звезда», «Дружба народов», некоторых других. Безусловно, на рубеже 80-90-х у них были все основания считать себя наследниками лучших рыцарских традиций, но всеобщая деградация коснулась их в той же мере, что и всех прочих, разве что падение было с полутораметровой высоты, а у прочих — с нулевой отметки дальше, ниже уровня плинтуса.

Однако по-прежнему неустанно декларировался тезис о том, что вся настоящая проза публикуется в толстых журналах либерального лагеря, и декларировался именно тогда, когда проза оттуда исчезла. Критики всё чаще стали оперировать определением «текст», пришедшимся на диво кстати. За прозу стали выдавать медузообразные «тексты» без сюжета, без персонажей, без мало-мальской интриги. Для какого читателя они предназначались — тот ещё вопрос, если даже профессионалы вдали от софитов выдавливали из себя: «Замучил меня этот Ш.» (дальше звучало что-то и вовсе иррациональное: «...а премию всё-таки ему дадим». Дали. И предложили другим помучиться, чтобы самим не так обидно было).

Итог представляется следующим.

Три четверти немаргинальной, т.е. статусной русской литературы постсоветских лет — сплошное <нрзб>: вяло, аморфно, с игрушечными страстями неумело нарисованных людей. Эту малоаппетитную кашицу, в которую и супружеский дуэт из Перми подбрасывал свои липкие комочки, без тени сомнения выдавали за литературу. Более того — тщились доказать, что это и есть НАСТОЯЩАЯ литература. Делалось это так долго и напористо, что в скором времени многие уверились, что Андрей Дмитриев — и в самом деле хороший писатель, что Михаил Шишкин оригинален и глубок, что мемуарная проза Сергея Гандлевского достойна всяческих похвал.

И тут появляется «Сердце пармы», оно же в девичестве «Чердынь — княгиня гор». Необычный мир, бешенные страсти, столкновение вселенных, твёрдый, пусть и прогибающийся местами сюжетный каркас, люди из плоти из крови. А пейзажи! Да выросшие в каменных джунглях писатели уже и забыли, что есть огромные реки, непроходимые леса, болота, буреломы. Это вам не взгорбки-взлобки да разнотравье подмосковных дач. И каждому бурелому нужно подобрать незатасканное слово! И автор подбирает, и рассыпает слова горстями, и описывает небо, облака, дождь, снег, наплевав на то, что снобы сочтут это дурновкусием. И это не всё! В тщательно вымышленных, но оттого не менее достоверных реалиях разворачивается настоящая человеческая трагедия, с преступлениями, тайнами, кровью, банальной глупостью....

Бешенный напор смыл пластиковые тексты производства Дмитриева-Гандлевского. В этом водовороте утончённым господам стало неуютно. Они за долгие годы привыкли, что их жалкие ручейки называли реками, а тут все увидели настоящую реку. Тогда влиятельные сеньоры мейнстрима постановили, что эта река — не река. Т.е. они сказали, что это не литература, как подумали глупые читатели и умные Кузьминский с Юзефовичем на пару, а банальная графомания. И именно под таким соусом не допустили «Сердце пармы» до букеровского шорта. Когда это объяснение не проканало, изобретательная И. Роднянская объявила, что «произведение несколько иного жанра — фэнтези... Мы считаем, что этот роман просто залетел к нам из другого премиального пространства. Он не звучал для нас». Вряд ли Роднянская читала эссе Суэнвика, тем не менее интуитивно почуяла — мало что может испортить репутацию автора так, как приветственный чмок в щёчку от имени фэнтези, особенно если эта фэнтези отечественного разлива. Так исторический роман был объявлен фэнтезийным. Ну да, там есть бессмертные персонажи, которым не найти вечного покоя до тех пор, пока не исполнится их земное предназначение, там описываются красочные шаманские камлания и люди верят в духов. Что за беда, коль по таким зыбким критериям значительный массив литературы можно записать в фэнтези (по временной шкале — от «Фараона» Болеслава Пруса до «Крамолы» Сергея Алексеева) — это будет осознано потом, а аргументы надо подбирать сейчас.

Время покажет, насколько обоснованы восторги, связанные с появлением в литературе Алексея Иванова. Очевидный плюс: автор развивается, роман «Золото бунта» явственно демонстрирует, сколь сильно прибавил прозаик по части сюжетостроения. Другой плюс: «Географ глобус пропил» и детско-юношеская «Общага-на-крови» наглядно демонстрируют, что Иванов отлично себя чувствует в реалистической прозе. О богатой языковой палитре писателя, сравнивая «Географа...» и «Сердце пармы», высказался Максим Кронгауз: «Думаю, что ни одна лингвистическая экспертиза не показала бы, что это произведения одного автора. И уж точно между ними нет ничего общего на уровне лексики». Минусы... Можно было бы и о минусах поговорить, да в желающих недостатка никогда не будет. Но даже скептик Немзер пользуется определением «добротный исторический триллер» «мастеровитого исторического романиста». «Добротно» и «мастеровито» — совсем не мало, это тот фундамент, без которого ничего не бывает, а уж на нём, на фундаменте, каждый увидит именно то, что хочет видеть: кто-то — скромную двухэтажку, кто-то — сортир, кто-то — царский терем.

kkk72, 18 января 2010 г. в 19:36

Не так часто я берусь читать сугубо реалистические произведения, но для Алексея Иванова я сделал исключение и остался очень доволен знакомством с этим автором. Нечасто мне приходится сталкиваться со столь качественной литературой. Чем же так хорош этот роман?

Во-первых, своей искренностью. Очевидно, что роман во многом автобиографичен, и что главный герой обладает многими чертами самого автора. И очень нечасто мне доводилось сталкиваться с таким беспощадным отношением автора к своему герою (а по сути, к самому себе), к его слабостям и недостаткам, с такой открытостью в изображении весьма нелицеприятных сторон жизни. Алексей Иванов, как мне кажется, возрождает в этом романе классическую традицию описания в литературе «лишних людей». Метания героя в поисках любви, друзей, своего места в жизни изображены удивительно реалистично. И очень четко видно, как Виктор Служкин не вписывается в существующую реальность, как те лучшие черты, которые есть в нем, оказываются никому не нужными, кроме нескольких его учеников, как именно его порядочность мешает ему стать таким же, как и все. Впрочем, большинство персонажей романа — и жена Служкина, и его друг Будкин, и бывшие соученицы Саша, Лена, Ветка точно так же мечутся в поисках своего счастья, делают всевозможные глупости и остаются, по большому счету, у разбитого корыта. И только подлый и циничный Колесников чувствует себя в этой жизни как рыба в воде.

Поразительно, как автор, совершенно не акцентируя на этом внимания, сумел сказать так много о нашем обществе 80-90-х годов, обществе, породившем потерянное поколение. Ведь уже ученики Служкина — от «красной профессуры» до заядлых двоечников и хулиганов гораздо лучше вписываются в окружающую реальность. Вообще, яркие, противоречивые, живые герои — одно из самых сильных достоинств романа. Очень нечасто после окончания чтения произведения так отчаянно хочется узнать, как же сложились дальше судьбы его героев. И если за судьбу Служкина мы можем быть в значительной мере спокойны, хотя роман и завершается на пронзительно печальной ноте, то что же случилось дальше с Надей и Будкиным, нашли ли свое счастье Саша и Ветка, кем стали Маша и Люся, неугомонные «отцы» и шебутной Градусов, так и остается за пределами повествования.

Еще одна сильная сторона романа — поразительное умение автора и его героя сочетать иронию и серьезность, писать смешно о важных вещах, легко переходить от комедии к драме и наоборот. Вот только читатель не может удержаться от улыбки при виде очередного перла Служкина, как внезапно переходит к возмущению, удивлению или сочувствию героям. В результате роман, большая часть которого отнюдь не изобилует яркими событиями, оказывается расцвечен яркими красками и читается буквально на одном дыхании.

Еще одна сильная сторона автора и его героя — умение подмечать красоту там, где ее, казалось бы и вовсе быть не должно. Как же непросто увидеть красоту и гармонию в рабочих районах Перми, в забитой корабликами пристани, в мерзкой погоде и в серой реке. И вдвое сложнее суметь описать это так, чтобы читатель буквально увидел все происходящее своими глазами и поверил автору, чтобы самому ленивому книжному червю хоть на минуту захотелось бросить все и отправиться под дождем и снегом в отчаянное покорение уральских рек.

Конечно, речной поход — самая яркая часть романа. Именно здесь, перед лицом могучей и прекрасной природы, в условиях нелегкого испытания с героев романа спадает все наносное и каждый из них показывает свое истинное лицо. По сути, для каждого из них этот квест — самый важный на свете, ведь каждый ищет самого себя. И, наверное, нет большего счастья для учителя, чем осознание того факта, что твои ученики смогли, преодолели себя, добились своей цели. Значит, этот год в жизни главного героя прошел недаром.

Очень о многом еще можно рассказать в этом отзыве: о ярком эпизоде из детсва героя, о его непростой и бестолковой личной жизни, о его дружбе, о сложностях педагогической работы. Тем-то и хорош по-настоящему сильный роман, что им можно любоваться как бриллиантом, рассматривая все новые и новые его грани. А можно просто подойти и посмотреть в него, как в зеркало, беспощадно показывающее правду не только об авторе, но и читателе.

Смело рекомендую этот роман всем, кто хочет прочесть действительно сильную прозу.

Narcus, 12 августа 2014 г. в 01:39

Почитал отзывы и прямо ужаснулся! Ну вы, блин, даёте! Таким совком пахнуло, аж зубы от оскомины сводит. В духе «Чему может научить эта книга нашу молодёжь?!» и «Какой аморальный тип этот Служкин!». (Произносить скрипучим голосом :) ). Или, может, это у нас в Перми (живу я тут, на родине героя и автора) место такое уникальное, и только в нашей школе старшеклассники водку в походах пили (бывало и с учителем)?

Такие рецензии, где произведение по пунктам разбирается (1.Алкоголь, 2.Друзья, 3.Женщины и т.д. — см.ниже. (Автор рецензии, наверное, с блокнотиком в руках книгу читал, сразу отмечал, что куда)), может кому-то и нужны, но точно не мне. Предпочитаю воспринимать книгу целиком. И книга эта совсем не о любви (или «недолюбви», как тут кто-то выразился, имея ввиду, по-видимому секс), не о воспитании подрастающего поколения и не о тяготах учительского труда, не о семейных проблемах (вполне банальных). Книга о том ощущении, которое появляется во второй половине жизни, (по крайней мере, у меня иногда), что чего-то ты не доделал, не успел и уже вряд ли успеешь, а то и вовсе, что жизнь проходит мимо, а ты сидишь на берегу, смотришь на неё, как на сверкающий огнями пароход, да иногда машешь рукой, потягивая пиво. И такая тоска, что мечешься, как Служкин по Речникам на последней странице романа, а приткнуться и некуда. Ну а последняя фраза в романе для меня вообще звенит, как оборвавшаяся струна в конце песни.

Ну и, раз уж тут прошлись по книге профессиональные Учителя и Туристы, со своими придирками (напомнив мне моего дядю-отставника, который фильмы о войне оценивал исключительно по тому, правильно ли располагаются пуговицы на форме), добавлю, как профессиональный нарколог — признаков алкоголизма у Служкина не обнаруживается. Так, бытовое пьянство (вспомните, как легко он вылил вино в цветочный ящик на последней странице. У алкоголика бы рука не поднялась).

Ещё отмечу, как всегда, богатейший литературный язык Иванова, описания природы прямо вызывают желание схватить рюкзак и бежать на электричку, прокатиться по Чусовой. Живой классик всё-таки, уже сейчас тексты диктантов для международных олимпиад по литературе из его произведений берут.

З.Ы. Вообще-то, я зашёл сюда после просмотра фильма, хотел предупредить тех, кто ещё не читал и фильм не смотрел: обязательно сначала прочитайте книгу, а потом уже смотрите кино. Хабенский, конечно, очень талантливо играет, но мысли и переживания главного героя полностью не передаются так как в книге, поэтому в кино Служкин больше на обычного алкаша похож.

wolobuev, 21 мая 2012 г. в 23:37

Почти шедевр. Именно почти. И именно шедевр. Есть произведения, которые оценивают по принципу «читать всё равно было нечего» и «на фоне других пойдёт». Фтопку их. «Географ» настолько выше всех подобных поделок, что кое кому может даже показаться дешёвкой (высшая похвала для реалиста!). Двойная сюжетная линия, насыщенная переплетением характеров, внезапная смена лица, ведущего рассказ, перетекание легковесной диалоговости в густые описания природы — всё это делает «Географа» явлением по меньшей мере неординарным. Странное дело, по мере чтения я всё больше убеждался, что книга эта, вполне реалистическая по духу, на самом деле близка в чём-то магическим реалистам. Ведь о чём сия нетленка? О грустных буднях российской провинции? Ерунда. Этот роман — о стремительно убегающем времени, о лихорадочной смене поколений, о изменяющихся с возрастом ролях человека. По своему посылу «Географ глобус пропил» — вещь столь же метафизическая, как «Сто лет одиночества», но при этом несравнимо более мощная и сильная — хотя бы потому, что Иванов сумел ограничить сюжет рамками одного года. И вот главный герой проделывает эволюцию за этот год от одной личности к другой, так же точно, как подопечные его, пережив катарсис в походе, становятся другими людьми. Маркес сотоварищи вкрапляли элементы волшебства в нашу действительность, а Иванов неуловимо наполняет её романтизмом. Удивительно, но вещь эта, пронизанная бытовой беспросветностью, очень романтична по духу. И дело здесь даже не в любовных линиях (которые как раз — больше отражение приземлённости и грязи), а в личности главного героя, который, не находя себя в городе, выплёскивается во всю ширь на природе.

Это был бы шедевр, но есть некоторые шероховатости, которые не позволяют мне поставить десятку этому блестящему и глубоко меня тронувшему произведению. Шероховатости эти — неумение автора (особенно в первых частях) ограничивать себя в каком-либо литературном приёме. То у него идут непомерные диалоги, то столь же непомерные описания природы. Ничего среднего (впрочем, изумительная третья часть, кажется, лишена этих недостатков). Кроме того, Иванов кое-где и неряшлив, особенно в части тех же диалогов: описывая какую-либо сцену, он совершенно забывает о действиях героев, и получается, что они беседуют в пустоте. Допустим, входит некто в квартиру, начинается разговор, и этот разговор тянется и тянется, будто люди болтают на пороге, хотя по мимолётным оговоркам понятно, что они уже переместились в комнату или на кухню. Иванов просто забывает сказать об этом, что приводит к какой-то «пьесовости» романа. И последнее: главный герой вроде бы давно вернулся в Пермь после окончания университета, но создаётся полное впечатление, будто он приехал только что и заново выстраивает свои отношения со старыми одноклассниками. Все эти любовные хитросплетения наводят на мысль, что главный герой внезапно окунулся в давно им покинутое общество, а не варился в нём всё время.

И тем не менее — твёрдая девятка. Ибо так, как это текст, меня уже давно не перепахивала ни одна книга. Тут не просто послевкусие, тут целый букет во рту, как похмелье, так настойчиво донимавшее главного героя. :)

amlobin, 15 июня 2011 г. в 12:31

Вот почитал других и тоже захотелось, тем более, что повод весомый — Алексей Иванов безусловно талантлив, а книга и серьезная, и солидная.

Тем не менее, понравилась не особенно сильно, хотя впечатляет мощно — и это главная причина того, что не очень понравилась.

Не знаю как у других, а у меня уже к середине текста появилось ощущение, что автор слишком сильно давит на читательские эмоции. И чудеса там и леший бродит, и ламии скачут, и трупы — горой.

Но больше всего утомляет эпический размах: одного епископа распяли на березе, другой спалил крепость и сам потом сгорел в обнимку с идолом. Города и церкви горят, как спички, детей режут, взросые сами себя казнят, жених перед казнью убивает невесту, раненые добровольно прыгают под лед, а из банального любовного треугольника Полюд-Бисерка-Ветлан вырастает совершенно космический катаклизм.

И полный апоыфеоз — история с Тиче... то она любит мужа и войну из-за этого готова устроить, то бегает от него, то спасти пытается, то предает. Ребенка охотно крестит, но сама почему-то не хочет, а в конце концов зачем-то сгорает почему-то в христианской церкви и именно перед алтарем — как ее, бесовку, туда вообще занесло?!?!

Вся линия семейной жизни Михаила здорово смахивает на бразильский сериал и вставлен он специально чтобы из читателей лишнюю слезинку выдавить — другого смысла не усматриваю вообще. И не говорите мне, что она ламия — этот факт совершено ничего не объясняет, потому что у нормальных ведьм все равно должна быь какая-то цель и логика, а здесь ее и рядом не стояло.

И точно также с остальными героями — нормальной корыстной логикой пользуются только пришлые: шибан Мансур, князь Иван, воевода Пестрый — да они плохие люди, но понятны и последовательны, а в итоге последствия их действий значительно менее кровавы, чем у одержимого Ионы или доброго Михаила. Он то ловит Асыку, то вдруг (без веских на мой взгляд причин) отпускает, с Москвой ссорится и все княжество под удар ставит — и все без личной корысти на голом гуманизме и порядочности.

Уже на середине книги возникает ощущение, что читаешь не исторический роман, пусть даже с элементами мистики, а полноценную скандинавскую сагу или греческийй миф, потому что в Парме никакой истории нет, а есть Судьба и Сорни-Най.

Перечитал, что получилось и сам удивился — как-то очень уж зло и ехидно. А я ведь никого обидеть не хотел и книгу оцениваю вполне высоко. Откуда ж такая желчь?

А потому что накал страстей в романе зашкаливает так, что писать спокойно никак не выходит: или от восторга слюной захлебнуться, или плеваться как верблюд.

Но попробую все же быть сдержанным и объективным — я ведь всего лишь о проблеме жанра хотел написать...

То есть поначалу мне этот вопрос проблемным не показался: ну сами посудите, какой же это исторический роман, если обсуждаем мы его в лаборатории ФАНТАСТИКИ, премии автор получил на конвентах фантастики и в разделе историческая фэнтези? Если половина главных героев не закляты, так прокляты и бессмертны, или хотя бы одержимы, как Иона? И это ведь не для пущего колориту — все сюжетообразующие поступки совершают именно Михаил, Асыка, Калина, Иона, Тиче и прочие, роком отмеченые.

Формально рассуждая, никакой это не исторический роман — там сюжет движет или реалистичная (в принципе) интрига как у Скотта и Дюма, или логика истории, экономика, классвовая борьба и т.д. А здесь что?

Но формальный подход не всегда продуктивен, потому что узок, а основа в романе вполне историческая (если верить тем, кто леописи почитать не поленился) и конфликты вполне реальные: Москва строит империю и колонизирует Север, крещение язычников тоже не автором придумано.

Если пару часов пощелкать мышкой, то всю эту сюжетообразующую фантастику можно будет легко убрать (оставив только ту, что для колорита) и получится, что не-бессмертный князь Асыка будет исторчески логично воевать с русскими, пермяки будут сопротивляться христианизации, Князь Михаил закономерно будет конфликтовать с Москвой. Это, конечно, будет совсем другой роман: хотя в объеме он не много потеряет, однако того запредельного мифоэпического размаха уже не будет.

Значит автору вся эта мистика нужна только для того, чтобы реальные исторические конфликты раздуть и обострить? Наверное, не только для этого — тут можно было бы и поинтересней закрутить (как, напрмер, в «Золоте бунта).

Все-таки без хумляльтов и Вагийормы роман потеряет это самое мифо-поэтическое измерение и станет просто историческим боевиком, что тоже было бы грустно.

Потому что Парма у Иванова никакое не княжество, а Тридевятое царство, сказка, совершенно мифологическое пространство типа толкиеновского Средиземья, живущее по особым законам. Это Москва, Новгород и Афкуль — нормальные населенные пункты, где живут по пошлой исторической логике, а Парма — это восе что-то другое....

Тут и люди совсем другие: мудрые шаманы, одержимые князья, суровые охотники. И мудрость другая — перечитайте, напрмер, беседу Асыки с Памом, или поучение простого охотника-вогула княжичу Матвею — Даниилу Заточнику или князю Мономаху впору такие лекции читать.

А как эта Парма описана! Как много там нежити и нечисти, сколько там идолов и богов! Сравните описание города Афкуля и деревни Бондюг, гле Покудливая береза стоит, а шаманы жертвы приносят. А дорога на Москву, куда Михаила везли, а сама Москва — это же просто очень большое пространство, забитое соборами, заборами, амбарами и почими клетями. И никаких там легенд и сказаний.

А как умирают в Парме: в огне, в воде, в бою, красиво, кроваво, чаще всего бессмысленно и жестоко. А вот Исура и Бурмота в Москве очень скучно казнили — убили просто, и описано все коротко, сухо, совершенно не по-Ивановски...

Другой признак Пармы как пространства скзочно-мистического — экономика, точнее ее полное отсутствие. С одной стороны, княжество вроде бы маленькое и бедное, своего хлеба нет. С другой — про голод тоже вроде бы не сказано, зато пермяки своим идолам золото килограммами в жертву приносят, а князья их восточными коврами чумы свои кроют. Неужто они только на охоте так приподнялись?! Получается так. Иванов легенды обильно вставляет, а вот реального быта тут что-то немного. Так и напрашивается аналогия с эльфами, которые в Лориэне огордов не копали и коров не пасли, а все же сыты были.

И про вогулов хотелось бы вспомнить — это надо же: подчинились заведомому хумляльту Асыке, отцеубийце, много лет подряд ходили походами на Чердынь, которая им, кстати, ничем особо не мешала, какие потери понесли — и все для того, чтобы отсрочить колонизацию и крещение, которые им за уралом угорожали, в худшем случае, лет через двести...

Так что конфликт тут не между княжествами, и не между религиями-культурами, а между миром реальным (хотя и плохим) и миром сказочным (хотя и очень страшным местами).

Поэтому обвинять Иванова в нелогичности также бесмысленно, как Свифта или Гомера. Его книга — вообще не про Историю, а про Рок, про Судьбу, про трагедию этногенеза.

Если вернуться к проблеме жанра, то я согласен почти со всеми, кто об этом писал (а так или иначе, все высказались). Тут есть и история, и фантастика, и мистика, и элемент хоррора — только историю я все же поставил бы на второе место: это не историческая фантастика, и не историческое фэнтези (сюжет не того типа), и тем более не историческая проза с элементами мистики или фантастики. Это — мифоэпический роман. Определение Роман-легенда вполне подходит, хотя на термин не тянет. Его поэтика ближе к исторософии начала XX века, тут Мережковским пахнет, Андреем Белым и Сологубом, можно также и Гоголя вспомнить, и Вельтмана с Булгариным.

P. S. Совсем забыл написать про язык... Невежливо, эта тема у всех на первом месте. Язык мне понравился. Нет, не потряс, скорее позабавил. Плотный такой постмодернистский изыск, с обилием этнотопонимов и этнонимов, описания сочные... Кстати, к середине книги этот лингвистический карнавал заметно стихает, дальше автор переходит на читый фольклор.

kerigma, 10 мая 2011 г. в 16:33

Иванов очень редкий в своем роде автор: он пишет очень по-разному. Не в смысле по-разному хорошо или плохо (хотя и это тоже), а в смысле, по-разному стилистически, в плане жанров, направлений, тематики, серьезности текста и тд.

«Сердце Пармы» — после всего предыдущего, что я у него читала, оказалось очень неожиданным. Сюжет построен вокруг личности пермского князя Михаила, правившего Пермью, Чердынью и окрестностями в конце 15 века. С одной стороны (а точнее, со всех сторон), далекое северное православное княжество поджимают многочисленные языческие народы — вогулы, пермяки, которых сейчас называют коми, манси и тд. С другой стороны, существует очень далекая, но куда более значительная угроза со стороны Москвы — именно в этот период в Московской Руси появилось огнестрельное оружие, татары постояли за Угрой и ушли несолоно хлебавши, да и вообще Иван Великий был очень крут, чего там. Историческая часть романа, насколько я могу оценить, в значительной степени базируется на Вычегодско-Вымской летописи. И, опять же насколько я могу судить, основные события и персонажи переданы весьма достоверно, и хронология вроде бы сходится (правда, очень смутил момент, где Ивана Великого почему-то называют IV, но это наверняка опечатка).

С другой стороны, исторические источники об этом периоде очень скудны, так что остается достаточно широкий простор для фантазии автора. И тут Иванов размахивается очень красиво и изящно. В его романе нет на самом деле ни грамма «историчности» того плана, которая обычно бывает в исторических романах — с «общей картиной эпохи», попытками обосновать те или иные действия, логически достроить какие-то события. «Сердце Пармы» — очень *художественный* роман, иногда кажется, что даже слишком.

Первое, что поражает, когда начинаешь читать — это язык. Причем не скажу, что приятно поражает. Складывается такое впечатление, что читаешь транслитерированный текст на иностранном языке — столько в нем нерусских и при этом совершенно непонятных слов (как раз из языков этих малых народов Севера). Не говоря уж о том, что и слово парма наводит на мысли в первую очередь о Стендале, а вовсе не о тайге)) Но потом отчасти лексика упрощается, отчасти привыкаешь и начинаешь местами даже ловить кайф и вспоминать, что вот это и это ты где-то уже слышал. Если о соответствии историческим источникам я еще могу как-то судить, то об аутентичности лексики — нет вообще, увы. Но в любом случае — вне зависимости от того, восстановил это все Иванов или выдумал — работа огромная, и она того стоит. Потому что создает некое особенное впечатление от текста — выгодно отличающего роман от классического, простигосподи, «славянского фэнтези». Знаете, то же впечатление, что и когда читаешь народные эпосы, удивляешься непривычным именам, названиям и больше всего — непривычному взгляду на мир.

У Иванова удивительно ловко вышло сочетать несочетаемое — с одной стороны, текст во многом про политику — про захват территорий, построение городов (да какие там города, в общем, так, остроги), про «битвы» (в которых участвует с каждой стороны человек по сто), про насаждение православия и «Москва — 3 Рим» (которую — бугага — сам Иван в тексте и озвучивает). Но с другой стороны, все это остается не то чтобы за скобками, но на заднем плане — как некая неизбежная данность любой жизни. А сама жизнь героев проходит в текущих событиях, от ерундовых до больших и страшных. Это удивительный маленький мирок, в котором нет особой разницы в положении князя и простого работника, и особых границ, в том числе социальных, еще не установилось, так что каждый может, по сути, жить той жизнью, которую сам себе выберет, и может круто ее изменить (во всяком случае, попытаться). За этим люди и бежали из Москвы кто на север, а кто на юг. Такая жизнь куда интереснее, чем тоскливое сидение на одном месте в одном качестве — шаг влево — шаг вправо. Но с другой стороны — куда беспокойнее. Потому что с одной стороны собственное миропонимание, а с другой стороны внешние факторы не дают людям спокойно пахать и сеять и не менять ничего годами. То Москва требует новой дани, то война с северными племенами, то самодержавие-православие-народность нужно насаждать насильственными методами, то древние языческие боги и ведьмы бунтуют. По сути, из всей жизни всех описанных в романе персонажей спокойными бывают только очень короткие отрезки, больше похожие на передышки между двумя большими бедами.

А еще удивительную сторону романа составляет языческая мистика — ведьмы, послушные волки и медведи, княжеская жена-ламия, герои, которые не могут умереть, пока не исполнят своего предназначения. Причем мистика очень органично вплетается в текст — примерно на том же уровне, на котором вплетается в него и христианство со всякими святыми и чудотворцами. Вроде бы все об этом говорят, а кое-кто даже и наблюдал, но на деле всегда остается ощущение, что герой на самом деле спит или бредит, и все это ему мерещится. Ламия оборачивается обычной женщиной, пусть и привлекательной, страшный языческий хан — обычным противником, которого можно победить. И хотя события текста все равно развиваются так, будто магия в них действительно присутствовала, здравый смысл упорно твердит, что это морок. Издержки мифологической картины мира. А с другой стороны, такая именно картина делает роман красивее и ярче — более небезнадежным, что ли. И хорошо, что еще боятся древних тварей и верят в силу проклятий и запретов — зато не закоснели окончательно в царепапизме и утилитарном православии.

Текст романа в целом — очень плотный, и складывается, как много слоев кружев. Москва, северные народы, судьбы отдельных людей, языческая мистика, распространение православия, войны ради выгоды и войны ради свободы, картины тайги и много крови. В основном картины получаются очень мрачными и жестокими, но это интересно и необычно.

vsvld, 02 апреля 2011 г. в 17:46

В январе 2011 г. в Сети появилась некая весьма похабная по отношению к Иванову статья (Кузьменко «Золота ни фунта»), посвященная главным образом данному роману. Смысл статьи таков: с момента выхода прошло 5 лет, роман не выдержал проверки временем, и это не удивительно, ибо он и его автор — оба одно г-но.

Я общался с Ивановым и могу сказать, что более закомплексованного и противного субъекта не встречал. Да-да, мне даже подумалось тогда, что я сам чего-то не того с ним напортачил... Лишь потом я посмотрел передачу, где он общается с Т. Толстой, и понял, что он такой по жизни — вот такой вот: абсолютно не переносит критики, любит оскорбляться, любит, когда его хвалят, делает замечания, если не хвалят (мне, например, сказал, что я не имею права его критиковать, ибо его «знает читающая Россия», так вот читающая Россия его никогда не критиковала, а кто я такой?)

Если бы пресловутая статья долбала Иванова за это, я бы понял ее автора. Проблема в том, что статья изничтожает Иванова как писателя, а это необъективно и несправедливо. Иванов как писатель значительно выше Иванова как человека. Он пишет много лучше, чем говорит. Для писателя это, пожалуй, нормально. Вот если бы было наоборот — это действительно была бы ситуация, драма.

Статья «во первых строках» изничтожает писателя за то, что он перелопачивает груды словесной руды ради нескольких удачных метафор. Чушь. У Иванова на каждой станице 700-страничного «Золота бунта» (кто читал — знает) встречается 4-5 удачнейших и красивейших метафор: я, кажется, уже никогда не забуду горы «сытые, как послеобеденный вздох», да еще с «медвежьей складкой», «осенние глаза» Бойтэ, в которых печаль «мелькнула сухой веткой», перелетающих в лесной темноте рябчиков, похожих на «комья мрака», «продырявленный валунами ручей, напоминающий ветхое полотенце», Кумыш — «речку-щенка», молоденькие березки в сугробах, похожие на девок на сносях, или вот еще — «нахлобучивающуюся на голову» падающему кверху ногами Осташе опрокинутую картину речного створа и т.д. и т.п. — сотни примеров, бери не хочу.

Но автор статьи делает вид, что ничего этого нет. Он берет козырную 459-ю стр. первого издания, ту самую единственную на весь роман глокую куздру, которой Осташа (в коем «не остыли страсти») иезуитски хвалит мастера Кафтаныча (и, понятно, старик Кафтаныч от такого аж заколдобился), и делает вид, что роман из такого только и состоит. Это, пишет критик, каждому можно спародировать, т.е. вывод — не шедевр. Очень хорошо. Пусть каждый возьмет с любой (а не только 459-й) страницы по одной метафоре — вроде тех, что я здесь привел — и спародирует... Я не говорю, что невозможно. Знаете, что получится? Сухую ветку печали в глазах Бойтэ можно, конечно, заменить бревном и вставить его вышеупомянутой Бойтэ совсем в другое место — но тогда пародия все-таки будет напоминать не текст Иванова, а скорее текст пресловутой статьи. Что-то много пошло статей, изваянных в форме плевательницы.

Мне защищать Иванова интереса как бы нет... мне другое не понравилось. Не понравилось, что автор статьи чусовские скалы-бойцы обозвал палеозойскими огрызками (или как-то так), и противопоставил себя уже не писателю, а природе. Я живу в городе, вокруг которого растут убогие леса — но я и то знаю, что лес выше города, лучше города, святее города. Откуда знаю? А мне лес транслирует, и не одному мне. И даже если в жизни чусовские скалы действительно огрызки (я не был, не видел), то мифотворество Иванова, изваявшего из них сотни прекрасных страниц, сделало и из них нечто сверхъестественное, как роман. А противоставлять себя cразу и природе и сверхъестетсвенному — ну-у-у, это так смело, как объявлять себя публично уродом без души. Ургаланом. Что автор статьи и сделал, пустив ее в свет.

Но вот что интересно. Иванов может быть прав: дело действительно превыше души. Статья пойдет — станет эталоном критики при оценке этого произведения. Эпоха такая...

naladchiks, 12 июля 2011 г. в 23:34

Я тоже жил в общаге. Тоже был очкариком и отличником(почти). Мы вчетвером жили. В комнате тоже был Ваня-пьяница(даже имя совпадает). Со своей девушкой с пионерлагеря был знаком. За пьянку его выгнали с общаги. На двух кроватях часто, ночами спали парами. А КУДА ДЕНЕШЬСЯ? В книге очень понравилась Лёлина откровенность, когда Ваня один «глушил» водку под липами на скамейке. А на крыше общаги Отличник продолжал эту тему. И его высказывание: -Потому что сам бы я никогда не выдумал бога, если бы решил объяснить этот мир. Замечательные слова!!! И Игорь был в нашей группе(мы его Гошей звали, что то же самое). В отличии от книги, у нас Игорь на гитаре очень хорошо играл. Ушёл от нас на первом курсе в строительный институт. Сейчас руководит строительной фирмой. Но на 30 лет окончания не пришёл. Более того, не захотел встретиться с нами! Бывает. И Нелли была(Женей звали). С Игорем вина напьются ОДНИ в комнате. Потом к нам в комнату приходила. И ко мне целоваться лезла, братцем Кроликом называла. Ну я краснел конечно. После учёбы стала военной. Недавно вышла на пенсию. На встречу уже второй раз приходит. Не изменилась. С мужем развелась.Со встречи ушла не одна. Вот только комендантша у нас была хорошая. А Серафимы не было.Девчёнка с нашей же группы ко мне в комнату несколько раз приходила. Это на 4-ом курсе уже было. Я ей «Битлов» включал(сам на бас-гитаре в общаге на танцах играл, в том числе и «Битлов», пели многоголосьем). Она сидела, слушала. И уходила. Что приходила? Что ей надо было? Хоть всю книгу переписывай с некоторыми поправками. И авторство своё ставь. Манера написания книги понравилась. Я предчувствовал, что Отличника за Совесть и за Бога держали. Ему даже имени нет. В процессе чтения я это понял. А Серафима как Добрый ангел. Даже имя- СЕРАФИМА. Серафима — женская форма от мужского древнееврейского имени Серафим (мн. число от слова «сараф» — жгучий, огненный): огни, светочи, пламенный, пламенеющий; огненные шестикрылые ангелы, особо приближенные к Богу, его прославляющие. Но у нас такой драмы, как в книге, не было.

P.S. Была Серафима(Марина). Была! Она поступила после 8-ого класса. Нам с ней вместе выпало дежурство по общаге. Так и познакомились. потом приходил к ней в комнату. Сидел, шутил(Приставать не смел. Она для меня такой чистой была). Потом к себе уходил. И вишнёвое варенье было. Засахарившееся. Я из дома привозил.......

elninjo_3, 30 января 2015 г. в 15:40

Мдааа...а как хорошо все начиналось. Думаю, вот оно! Мистический триллер с древними верованиями в российской глуши. Сейчас начнется! Но началось что-то совсем не то.

Бодро развивающееся действие, к середине романа сменилось бесконечными причитаниями главного героя о том, какие все вокруг него дегенераты. Горит торфяник- дегенераты же, пусть задыхаются, нет газа в доме- совсем дегенерировали, иконы в машине- дегенератская пошлятина, привычка есть у телевизора — все признаки совковой дегенерации . И так через абзац. Снобизм и презрение главных героев к окружающей их деревенской действительности зашкаливает. А главные герои, кто они? Обычный ничего не достигший в жизни офисный планктон: диванный интернет- воин, работающий в книжном магазине, ничем не занимающийся «эльф 80-го уровня» и урбанизированный «креативный» неудачник. И эти люди с презрением называют деревенских жителей выродками, потому что они донельзя упростили свою жизнь. Похоже, автор писал эту книгу именно для этого контингента — городской прослойки, которая сейчас гордо именуется «кративными образованными молодыми людьми», отличительная черта которых состоит в том, что они черпают свои знания из гугла, верят в Голливуд и в свою непогрешимость. Поэтому в процессе чтения, мне было трудно сопереживать главному герою и его мировоззрению. Маленький человек с большим презрением ко всему, что его окружает, к людям, к их обычаям, к их прошлому, настоящему и будущему.

Главный тезис романа о том, что псоглавцы охраняют границы поведенческих зон не выдерживает никакой критики, т.к. показанная Алексеевым деревня- нереальна. Он собрал в ней все самое отрицательное, что есть в настоящих деревнях и спроецировал на весь деревенский социум. Но бесконечное повторение слова «деградация» никак не показывает эту самую деградацию. Так же как многократное повторение слова «псоглавцы» не заставят читателя сильнее бояться. Автор хотел показать нам извращенный жестокий мир из фильма «Поворот не туда», но в такой мир в русской деревне может поверить только такие же, как и главный герой, жители мегаполиса, ни разу в этой самой русской деревне не бывавшие. Остальным все это покажется надуманной нелепостью. Автор плохо понимает деревенскую жизнь. Он, видимо, сталкивался с этими людьми и совершенно ничего о них не понял. Да, персонажи типичны. ВДВшник, Саня Мурманский, склочные бабы, мещяне и алкаши. Но никто из героев даже не попытался с ними поговорить. Понять. Узнать, что же там за этим фасадом. А за всем этим скрывается самое главное. Эта деградация по Кириллу, эта упрощение жизни, «на огороде картошка, вечером самогон», чем она отличается от бизнес-ланча в обед и два литра пива вечером в пабе? Только тем, что все эти гаджеты, жжшечки, вай-фай и боулинг скрывают суть. Даже больше — они замещают суть, смысл жизни этого самого самодовольного офисного планктона.

Для тех же людей, кто периодически бывает в деревне среди этих самых деградантов, очевидно, что все эти на вид быдловатые деревенские ужимки — всего лишь маска, чтобы прощупать, что ты за человек. А за ней, в большинстве своем, скрываются добрые отзывчивые люди, которые помогут тебе в любой ситуации, которые за счет своей простоты-деградации видят все таким, какое оно есть на самом деле, зрят в корень, мыслят. И если бы на меня напал бы кто-то с собачьей головой, то я не побежал бы просить помощи у трех парней в мерседесе, а побежал бы к алкашу и мелкому вору Лёхе, потому что он точно поможет.

Но главные герои даже не пытаются понять этих людей, они сразу вешают на них ярлык выродков и лишь с презрением кривят губы.

Вообщем- то я еле дочитал. Эта бесконечное презрение утомило. Оно полностью поглотило атмосферу, интригу, романтическую линию. Я до последней строчки романа искал намек на то, что мнение героя отличается от мнения автора. Тогда я бы поверил в его, автора, мастерство и величие. Но я ничего не нашел. Автор думает, что пишет о действительности. И это плохо. Т.к. писатель не должен был так от нее отдалиться.

mick_ekb, 14 апреля 2012 г. в 21:37

Я стараюсь писать отзыв по каждой прочитанной книге непосредственно после прочтения. Неважно, понравилось мне произведение или нет. Эта книга мне не понравилась. После такого заявление я должен предложить аргументы, вот они:

1) Книга нудновата. Если бы я описывал этот же момент, как достоинство, то написал что-то вроде: повествование, как суровая уральская природа, неспешно и многолико, глубоко и монолитно, медленно и неумолимо поднимается из неводмых глубин и накатывает валом эпитетов и метафор на читателя. Но черт возьми, я не буду прятать за фигурами речи недостатки. Автор описывает природу и людей потоком диалектизмов и эпитетов. При этом, как мне показалось, каждое новое описание неотличимо от предыдущего. Тут ручей — тут идол ручья. Тут гора — тут богатырб горы и ведьма на горе.

2) Русь и провославие. Мне не нравится такой стиль и такое повторение одной и той же мысли на протяжении всей книги. Да вспрянет Русью Русью великой во всей своей руссоксти через провославие во имя Христа и Руси на пермской земле. Да придут русские и да установятся на новой Руси, обретая веру русскую через Русь. Ну что за глупости. Я с первого раза понял. Да, Русь, да культурная экспансия. Замечательно.

3) Тамги и прочие диалектизмы. Придает атмосферу. Но о половине значений слов оставалось только догадываться.

4) Герой-страдалец. Страдал. Пожалуй, все. А нет, еще врастал Русью в Русь через Русь и веру.

5) Мистика. Особенно, ламии. В чем роль мистики? В чем смысл сюжетной линии Калины?

Роман описывает пермяков, как инертных фаталистов. Да и сам он инертен. К достоинствам можно отнести только грамотный язык. Но что-то мне подсказывает, что грамотное письмо — это техника, а не мастерство.

Гвардеец, 02 ноября 2010 г. в 20:01

Читал книгу и думал — а читают ли подобные вещи авторы убогих одноразовых фэнтезийных поделок, а если читают, то как после этого у них рука поднимается кропать свои ничтожные книжонки? Я бы на их месте со стыда сгорел...ведь вот, вроде, исторический роман, но насколько всё пронизано волшебством и религиозным мистицизмом! Сама природа участвует в людских делах в этом непостижимо загадочном месте, и Река и Утёсы-Бойцы и сама Тайга живут своей особой потаённой жизнью! Оживают сказки, мешаясь с реальной жизнью, морок, мленье, волшба повседневно и буднично входят в жизни людей, и люди, являясь частью этого первобытно дикого и неукротимого Мира Реки, живут соизмеряя свои поступки и с божьим промыслом и с древней волей духов природы...

Читать «Золото Бунта» — истинное наслаждение, какая мощь чувствуется во всём, и в языке и в совершенно бесподобных описаниях природы! Это — классика, это будет читаться и через пятьдесят и через сто лет, потому что настолько изучить и так проникнуться миром своих героев может только по настоящему, на века талантливый автор.

Заключительная часть, Сплав — это вообще что-то потрясающее воображение! Какими же отчаянными надо быть людьми, чтобы каждый год добровольно окунаться в эту пучину, где жизнь человеческая не стоит и полушки!

Завидую я тем, кто ещё не читал эту книгу!

glaymore, 13 июня 2012 г. в 18:40

«Комьюнити» — это не книга.

Это набор креативного контента минаев-стайл, сгенерированного по стандартам веб 2.0 для прогрессивно-молодежной таргет-группы.

В тексте присутствуют все необходимые минаев-маркеры, обновленные до v.2012 — глянец, продакт плейсмент, айпэд, твиттер, лексус, презерватив, коньяк, рассуждения-о-дерьмовости-жизни. Герой экзистенциально страдает и желает найти Смысл, но сколько он ни бухает и как ни трахается, понимание Смысла не приходит к нему. Кроме того, в офисах оживают мертвецы, а менеджеры превращаются в демонов чумы. Все время что-то напряженно происходит, но при этом не происходит ничего.

Этот роман даже нельзя назвать «плохим» или там «убогим». Он — никакой. Он как глянцевая фотография пластмассового яблока. Идеальный образец модной литературы (которая, как пресловутая морская свинка, не имеет ни малейшего отношения ни к литературе, ни к моде).

Papyrus, 21 апреля 2009 г. в 13:51

«Единственным недостатком этого романа является большое количество непонятных слов и выражений, неизвестных названий и имён», — начал я писать отзыв и остановился. Ведь автор сделал это сознательно, и уж явно не с целью добавить в книгу «единственный недостаток», а то уж чересчур хороша получается. Он прекрасно понимал, что мы будем, особенно поначалу, и останавливаться, и спотыкаться. Он сразу дал нам понять, что лёгкой прогулки не будет. Даже значение слова «парма», вынесенное в заголовок, не в каждом словаре найдёшь, а Word реагирует на него красным цветом. И погружение в другой мир, в другую эпоху, не может и не должно быть простым.

Прогулка по парку с асфальтированными дорожками легка и приятна, поездка по шоссе в хорошем автомобиле ещё комфортнее, но вы и не увидите того, что найдёте в нехоженом лесу, хотя там вам придётся и спотыкаться, и перелазить через завалы, и спускаться и выбираться из оврагов.

Прекрасная книга, сильные характеры героев, увлекательный сюжет. Атмосфера чудес, но чудес, к которым можно прикоснуться, следы которых ещё можно увидеть. Мы восхищаемся авторами фэнтези, создающими придуманные миры, а Иванов дарит нам возможность посмотреть на мир, в котором мы с вами живём, другими глазами, увидеть то, что было, и то чего не было, но могло бы быть.

Я по-хорошему готов позавидовать пермякам, что у них живёт писатель, который с такой любовью и мастерством написал об истории своего края. При этом меня не сильно интересует, насколько история в романе совпадает с реальной историей и точно ли передана мифология коми, ханты и манси. Иванов создал свою историю на крепкой основе, историю, которой восхищаешься и в которую веришь.

MikeGel, 08 марта 2014 г. в 22:35

Без всяких сомнений, ярчайший, пробивающий, мастерски написанный роман.

Литературный уровень такой, что можно одуреть, блестящие метафоры — шквалом. Казалось бы, сколько раз можно описать дождливое небо так, чтобы читателю не набило оскомину и так, чтобы он всякий раз «видел» несколько другое небо — не то, что было в предыдущем описании. Иванов делает это десятки раз, с лёгкостью и настолько метафорично, что кажется — будто именно тебя лупит дождём, хлещет грозой, окутывает моросью...

  То же относится и к любому, хочу подчеркнуть — любому антуражу, к реке, к скалам, к пристани, к школьному зданию, к снегу, к костру. К персонажам тоже, ко всем кроме... кроме главного героя.

  Я почитал предыдущие отзывы, во многих из них, наиболее глубоких, продуманных, говорится о том, что главгер узнаваем, что он из категории «лишних людей», неудачник, жертва своего времени — и роман тоже о времени, перемоловшем героя и его окружение, пригнувшем их и сломавшем провинциальной безысходностью.

  Я вижу это несколько не так, а точнее — совсем не так. Я воспринял это произведение, как роман об убитой любви. Всё прочее прошло фоном — изысканными литературными приёмами, подчёркивающими, оттеняющими, а чаще всего — гипертрофирующими то обстоятельство, что любви нет, что вместо любви у героев остался некий поганый её суррогат, вот он и искорёжил их, низвёл человеческие отношения до банального перетраха, который по инерции герои ещё называют любовью. Все, кроме главгера, которого недолюбовь искорёжила настолько, что он, человек умный, остроумный и сложный, рассуждает о любви, словно о банке слив в креплёном вине. Что для него нормально подложить пригласившую его на ночь женщину, которую он называет и счиатет другом, под примитивного полового вездехода, что для него нормально стерву-жену подложить под друга, нормально любить четырнадцатилетнюю девочку и рассуждать о том, что может в любой момент её взять. И нормально её не взять, а равнодушно пройти мимо, при этом рассуждая о философских материях.

  Она в каждой главе романа, в каждом эпизоде — эта свалявшаяся, потасканная, опущенная до примитива любовь. Флэшбэки — о детстве героя — они все о любви. Нет — о недолюбви, это вереница историй, как одна за другой девочки, в которых влюблялся Витя, ему не давали. А давали его друзьям. И продолжают давать — на протяжении всего романа и все подряд.

Какое там к чёрту время, какая, к чертям, эпоха. Фон это, по моему мнению — антураж. Любви нет, решил Иванов в начале своего романа и ни разу не изменил этому постулату до самого конца. Ни один из его героев не любит другого, даже если небрежно роняет «я жить без него не могу». Они трахаются, спариваются наперекрёст, легко отдатся, легко бросают, расходятся, сходятся, трахаются по новой... Это взрослые. Но четырнадцатилетние школьники вполне им вторят, они уже тоже закоснели в этой нелюбви, в подглядывании в щели женского туалета и в окно женской бани, в тисканьи в тёмных углах, то с одним партнёром, то с другим, в предложении себя учителю, а в потенциале — кому угодно.

  Да — всё это в жизни есть, безусловно. В любую эпоху и в любое время и в любом городе. Но гимн этой бесстрастной, деловитой, никакой любви спел А. Иванов в романе «Географ глобус пропил». Он здорово спел, шедеврально. Поэтому и остался у меня после романа жуткий, склизклый осадок.

tarasovich09, 04 февраля 2013 г. в 18:25

Наверное более грустной книги я в своей жизни не читал. Нет, написана она прекрасно, спору нет. Язык замечательный, сюжет летит стремительно, как птица.

Но острое чувство одиночества, неприкаянности, ненужности главного героя книги Виктора Служкина передалось и мне, и тяжким грузом легло на душу. Что и говорить — многое из пережитого мне знакомо, особенно, то, что касается семьи и дочери. Все когда-то переживалось, причем в то же время, что и в романе — в 90-е годы.

Остается выяснить, что же произошло? Почему Служкин так катастрофически одинок, непонят, брошен?

В ХІХ веке появилась такая категория литературных персонажей — «лишние люди». Все эти Чацкие, Печорины, Обломовы и им подобные живут в каком-то окружении, что-то пытаются делать, но почему-то никем не оценены, никому не нужны, не знают куда себя деть.

Такой же лишний и Служкин. Он окружен друзьями, подругами, но одинок и беззащитен. Его постоянно пилит откровенно не любящая его жена. Его разочаровывает понравившаяся было ему пошловатая учительница Кира. Он любит школьницу Машу, но и та в конце книги уходит от него с другим, так и не посмотрев ему в глаза.

Служкин никак не может найти себя в этом мире. Биолог, он работает преподавателем географии в школе. Но ни преподать как следует свой предмет, ни воспитать детей он не может. Поначалу он еще пытается завоевать авторитет у ребят. Становится своим, выпивает вместе с ними, идет в поход. Но уже прогулка со спусканием с ледяной горки на фанере показывает,что и эти методы не срабатывают. Он остается один. И во время второго похода «отцы» отказываются признавать его руководителем, называют просто Географ. Он стремительно теряет авторитет. Не спасает даже экзамен с подготовленным поголовным списыванием.

Отсутствие самодисциплины, хоть какой-либо моральной работы над собой, приводит к постепенному «падению вниз».

Остается лишь грустно смотреть на пароходы в порту, любоваться рекой, прикладываясь время от времени к бутылке, и сожалеть о Несбывшемся.

Писатель поставил важную для нашего общества проблему. Одиночество человека на самом обитаемом острове под названием Земля.

Alexey Zyryanoff, 16 августа 2011 г. в 19:09

Одна моя знакомая и уважаемая мною женщина, работающая библиотекарем, на сайте «Живая литература» обратила внимание на единственно достойного, как можно судить по её мнению, «положительного героя именно в сегодняшних негероических обстоятельствах». И этот герой – Виктор Служкин, главный персонаж книги пермского писателя Алексея Иванова «Географ глобус пропил».

Я не мог, из уваженья к ней, не прочитать сие творение, и не оставить отзыв.

Итак, приступим к чтенью.

«Будкин точен, как свинья, — сказал он. — Точность – вежливость свиней». Такие нотки мерзости в отношении знакомых возмутили сразу, и на протяжении всей книги не ушло подпорченное ощущение. Но оно потонет и забудется в разжиженной субстанции сюжета этой книги.

И в семье, с дочуркой, не менее мерзко поступает Служкин:

«Меня Андрюша Снегирёв мучит. Щипает, толкает…

— Дай ему в рог, — посоветовал папа…»

И этого «героя-папу» в романе ещё кто-то будет называть романтиком. Он раскуривает сигарету при ребёнке, и учит проявлять агрессии? Куда с таким отцом идти ребёнку?

Отец ведёт дочурку отдохнуть, но так, как это более всего привычно людям его круга:

«Папа, а куда Будкин пошёл?

— На охоту за мамонтом. Он его на шашлык порубит, мама пожарит, и мы

съедим. Мамонт — это слон такой дикий, волосатый.

— А ему больно будет?

— Нет, что ты, — успокоил дочку Служкин. — Он специальной породы —

мясной. Когда его на шашлык рубят, он только смеётся…»

Безбожное враньё не достойно поощрения. Мне видится мерзейшим все потуги главного героя врать напропалую дочери своей, милейшему созданию.

И мнения на Витю Служкина у героинь второго плана не менее категоричны, и не расходятся с моими: «…у тебя кроме шуточек и нет ничего больше!... Пусто за душой! Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь!».

Жизнь главного героя Служкина прямо-таки соткана из коротких сентенций и пословиц, да вот только в мудрости ему отказываешь, когда видишь всю неизбывную грязь его прозябания и падение в низы.

И ученики имеют основание утверждать в мою поддержку:

«…- Градусов говорит, что вы пьяный с берега упали, — добавила Люська.

Она пила чай из блюдца, поднимая его к губам и дуя.

— Поклёп это, — отрёкся Служкин. — Просто я ключи дома забыл.

— Ну и что?

— Как что? Дверь заперта, а войти надо. Ну, я вспомнил детство в

Шао-Лине, решил дверь ногой выбить. Разбежался, прыгнул, да силы не

рассчитал. Дверь высадил, пролетел через всю квартиру, проломил стену и

рухнул вниз с четвёртого этажа. Нога пополам.

Люська обожглась чаем.

— Врёте вы всё, — с досадой сказала она, вытирая губы. — Непонятно

даже, как вы, такой, учителем стали...». И меня в очередной уж раз подобная догадка ужаснула. А ведь писатель Алексей Иванов сотворил роман, основываясь на опыте работы педагогом. Надо полагать, он так же заигрывал с молоденькими учителями, а осведомлённость его учеников об этом его не донимала? И сам же им на лестничной площадке разливал спиртное в честь дня его рождения!?

Неотличимо и всё взаимопроникающе: язык детей и их же поведение — аморально, а сам герой лишь тем гордится, что в глазах своих ещё невзрослых подопечных видит уважение к себе. Круг замыкается в воронку рефлексивной жалости к самим себе.

На чём всё вертится у взрослых в романе «Географ глобус пропил»? Да на изменах всех и вся, на эгоизме каждого, а это – пошлость, представленная как банальность, и если бы ещё она писалась с глубиной раскаянья, но такого и незаметно в тексте. Герои советуют друг другу находить любовников, ища в таком решении единственную путь-дорожку на жизненных перипетиях отношений женщин и мужчин. Я с теми заодно, кто не приемлет оного.

О Служкине ещё раз сказано из уст любимой им когда-то женщины: «Конечно, на первый взгляд ты податливый: мягкий, необидчивый, лёгкий на подъём, коммуникабельный... Но ты похож на бетономешалку: крутить её легко, а с места не сдвинешь, и внутри — бетон». И весь сюжет таков: крутится вокруг одной лишь сложности взаимоотношений, дальше не уходит, и внутри – неосознаваемая пошлость, низость и тлетворность смысла существования всех без исключения героев. Мир книги однобок, нет в ней ни одного персонажа, который может вызвать уважение в сердцах и мыслях у меня, как у читателя. Ни один персонаж не отличается от главного героя книги.

Все, у кого внутри борьба за истинную чистоту, а не наивное самолюбование и жалость, и те, кто искренность в себе воспитывает, а не идёт от мысли «врать во благо», отвергнут эту книгу однозначно, лишь малость пожалев расклад совсем уж «негеройских» жизней.

«Декамерон» Боккаччо – шедевр, наполненный интимно во всём объёме текста, а у Алексея Иванова – смрад сексуальных отношений. У Боккаччо – есть красота и в низости времён средневековья и трогательных историй о любви, а у Алексея Иванова – «грязное бельё» будто бы чистых душою людей современности. «Декамерон» я буду перечитывать ещё, «Географ глобус пропил» — в ближайший день верну в библиотеку.

Закономерно, представив себе случай, что книгу эту я не взял в библиотеке, а купил в любимом книжном магазине, то ясно осознал, что крайне был бы раздосадован о зря потраченных деньгах. И сэкономил денег бы, конечно, не порядком, но времени убил бесповоротно много: за день-другой я мог бы вновь прочесть «Декамерон», и был бы счастлив в тот же день, неся в душе успокоенье.

С читателем наедине я задаюсь вопросом: героем Служкиным нам можно восторгаться?

25 июня 2011

kerigma, 06 июля 2010 г. в 10:12

Не верьте тому, кто говорит, что «Общага» — это предтеча прекрасного «Географа». То есть, конечно, оно, может быть, и так, но разница между ними примерно как между Коэльо и Хайдеггером, хотя и то, и другое величают философией. «Географа» можно не любить, это уж на вкус на цвет, но нельзя отрицать, что он очень здорово написан, умно, едко и смешно. Это очень зрелый и очень качественный текст. А вот «Общага» — юношеская поделка, совершенно никчемушная и беспомощная.

Действие происходит, натурально, в общаге, которая представляется просто квинтессенцией всего мерзкого и бессмысленного, что в принципе бывает в общагах. Какое там, что по идее люди собрались здесь, чтобы учиться в каком-то вузе — забудьте. Учиться никто и не думал. Герои поголовно занимаются тем, что пьют как слепые лошади и трахаются все со всеми, тоже как слепые лошади По пьянке ведут себя уже не как лошади, а просто как сволочи, в общем, кто бывал в таких компаниях и ситуациях, тот поймет. В изложении Иванова выглядит особенно неприятно по той простой причине, что все люди, конечно, не образец нравственности и трезвенности, но обычно кроме пьянок и промискуитета бывает у них в жизни еще хоть что-то. У ивановских героев не бывает ничего, как у бомжей в подвале. Правда, один из героев, самый маленький мальчик, мечтает тайком о «райском острове Тенерифа» (именно так, с «а» на конце), но это как-то даже, кхм... (была я на том Тенерифе, кстати, обычный вулканический остров, ничего не растет и все побережье застроено отелями)

Но хуже того — совершенно внезапно, ни с того ни с сего посреди пьянки или с тяжкого похмелья герои вдруг заводят длинные речи «о душе, о боге». Философия кухонная, изд.2-е, испр. и доп. И серии «ах зачем я на свет появился, ах зачем меня мать родила». Видимо, эти «философские» вставки призваны подтвердить, что герои все же люди, думают и чувствуют, и страдают, ах бедняжки, от несовершенства себя и этого мира. Но в контексте всех остальных событий (см. выше) это выглядит очень нелепо и смешно. Фактически стиль романа описывается известным анекдотом: «Жена, ты Шопенгауэра читала?» — «Нет». — «В койку»

Местами читала откровенно по диагонали, особенно «пафосные» места. Картины творящегося в общаге разврата и падения нравов не вызывают ужаса, а только легкое отвращение. Философские разговоры раздражают своей пафосностью. Очень слабо.

vsvld, 09 сентября 2008 г. в 12:00

П.Вайль и А.Генис писали как-то, что нет ничего труднее, чем написать хорошую патриотическую книгу. Это правда. Вспоминаешь «Тараса Бульбу», «Тихий Дон»... а что еще? И вдруг в позорнейшее время России с какой-то зачуханной Камы приплывает такой шедевр! Господа, 10 баллов однозначно.

Как все великие книги, СП написана так, будто автор о существовании литературы узнал на днях, поэтому писал не литературу, а что-то свое, небывалое. Помесь историчеких романов Евг.Федорова не то с отстраненной манерой прозы Л.Добычина, не то с варварскими орнаментами в зверином стиле. Местами звучит как тот же «Тихий Дон», однако отличий больше, чем сходства, плюс философская проблематика в активе. Вроде бы простецкие описания, но не перестаешь удивляться — травы опять «светятся и звенят», ручьи шумят... постоянство действия сил природы в present indefinit удваивает эпичность текста, а недостатки его (вроде князя Ермолая, велевшего дворовым купить княжичам пару сапог — по сапогу на брата? так, что ли? оригинальный вы человек, князь Ермолай!) были и остаются настолько единичными, что сам себя одергиваешь за блохоискательство, неуместное рядом с ЧУДОМ. Компоновка свободная (первые главы по 5 стр. каждая, последние — по 50), без оглядки на то, что скажут критики. Один из них так и сказал: книга слишком нелепая, чтобы рекомендовать ее. Все так, да. С точки зрения обычности, традиционности — она действительно нелепа, потому что оригинальна настолько, что иначе, чем полюбив ее, с ней нельзя смириться. Но в том-то и плюс, что как раз любовь к себе она способна вызывать. Не зная ГГП или ЗБ, читатель может подумать, что СП — это единичный прорыв некоего графомана: уж слишком откровенно СП застолбила для себя нишу на грани между дилетантизмом и гениальностью, слишком уж подчеркнула узость этой грани. Традиционная же литература не признает ее, вылизывает сама себя за счет стандартных (давно уже) приемов сокрытия истины, делает все, чтобы читатель поверил, будто бы между гениальностью и дилетантизмом не узкая грань, а широкое поле, и вылизанное надлежащим образом произведение находится на нем близко к краю гениальности и максимально далеко от края дилетантизма.

Тут же ничего подобного нет. Правда жизни достигается за счет того, что не скрывается ничто — даже подпорки и даже там, где их можно, вроде бы, убрать... Но единожды соглав — кто тебе поверит (К.Прутков). И автор честен настолько, что обвинить его проще, чем защитить. Ведь для защиты нужно прочитать весь роман, а для обвинения достаточно первых 3 глав. Возьмите хоть их. Начать пошло, и не испугаться, что читать не станут — это сильный ход. Начало воистину выглядит как безвкусная переводная фантастика (с маленькой буквы) со всеми этими «золото тускло отблескивало», плюс еще и уснащенное массой локальных терминов а ля «Многорукий бог далайна» С.Логинова. Ничто не предсказывает того, богатства, каким является роман в целом (СП не стоит делить на фрагменты, оно срабатывает только целиком, как море — ведь девятый вал не накатывает отдельно от предыдущих восьми, но опрокидывает и топит реально).

Самое сильное у Иванова — эмоции, а не логика. Князь Михаил в каждый отдельный момент времени логичен, прав перед собой. Но этого мало, все равно у него в жизни все — бардак. Целое дается в руки не через разум, а через сердце. Иванов не раз подчеркивал, что главное — не идея, а отношение (подробное изложение авторской философии на эту тему см. в О-н-К). Идеи, через к-рые Михаил проходит последовательно, так же последовательно развеиваются в прах, а вот его гуманистическое отношение к земле, к людям исподволь строит ему тот вечный дом, где он и окажется в финале — светящимся песком.

Роман передает это на 100%, поэтому оно доходит и до читателя. Как мысль — это, пожалуй, не новость, а как чувство — это ЧУДО. Ну-ка поищите второе такое...

strebkov, 17 ноября 2019 г. в 22:13

«Пищеблок» — это такой своеобразный анти-Крапивин. И хотя я очень люблю произведения самого Владислава Петровича, но и новый роман Иванова мне тоже очень понравился.

Интересно, что негативные отзывы (на 1 балл) написаны здесь людьми 1965 и 1990 годов рождения (я посмотрел, не поленился :)). И оба они — и «бумер», и «зумер» считают, что жизнь в советских пионерских лагерях протекала как -то иначе. Пионэры не употребляли слово «жопа», «говно», и все как один были готовы к борьбе за дело и т.п. А автор это всё ужасным образом очернил. Ну, ОК!

А вот я как человек, проведший не одну смену в лагерях с 1984 по 1990 годы, могу подтвердить практически документальную достоверность и лагерного быта, и пионерского лексиона. Детский фольклор собран здесь просто изумительный. Фразочки, поговорки, страшилки. Многие из них настолько хорошо мне знакомы, что достаточно произнести начало, и конец всплывает в голове автоматически.

В общем, огромное спасибо автору за погружение в мир моего детства, не вылизанный, не вычищенный цензурой и не приукрашенный.

Ev.Genia, 20 февраля 2014 г. в 11:51

С первых же строк Автор погружает читателя в далёкие события истории, пронизанные атмосферой суровой природы, верой в мощь и величие древних богов Пармы, древнейшей связью человека и природы. С первых же слов понятно, что путешествие будет непростым из–за наличия непонятных слов, выражений, наименований и имён. Но Автор сделал это, чтобы подчеркнуть и передать часть эпохи. И погружение в другой мир, в другую эпоху, не должно и не может быть простым.

Испокон веков в Парме жили вогулы – древний народ и была эта древняя земля их, и боги пермские были жестоки — ,,они мчатся по дороге судьбы и не остановятся и никогда не задержат своего бега, даже если обессиливший человек споткнется и упадет''. И князь Асыка — хумляльт, последний властитель этого исчезающего мира. Человек, идущий навстречу. Человек призванный, человек одержимый. И ещё Тиче – как призрак исчезающего языческого мира, разговаривающая и повелевающая животными, ведьма, ламия, но как–бы ни была сильна её вера, её жилания, огонь перемен всё погребает в своих объятиях.

Но уже какое–то время с Руси переселяются в Парму русские люди, ища свободы и воли. Они несли в Пермь свои потери, свое горе, согнавшее с места, но несли и свои дарования, свои надежды. У них тоже свой бог – ,,русский бог ничего не объясняет, он попросту разрубает узел связующих нитей равнодушным мечом прощения''. И здесь более всего вызывает сочувствие князь Михаил. Он человек чуткий и мыслящий и явно опередивший своё время. В нём сочетаются гуманизм христианина и особое понимание и ощущение природы, свойственного язычникам. Недаром рядом с ним долгое время находился зодчий Калина, от которого Михаил перенял уважение к чужой вере. Но, к сожалению, подобное мировоззрение и понимание становятся причиной многих бед.

Покорение Пармы показано особо жестоко – огнём и мечом, кроваво, песпощадно, с корнем, чтобы не осталось даже намёка на былое. И здесь произвёл впечатление епископ Иона. Как много может сделать один человек наделённый властью, а особенно словом Божьим да ещё среди людей неграмотных, необученных, тёмных. ,,Без малого греха большой грех не одолеешь» — многое он сотворил покрываясь такими словами. Страх — вот что может любого заставить уважать и подчиняться, но лучше, когда тебя боится свой. И он устрашал словом. Было бы не удивительно, если в будущем его деяния могли бы быть представлены, как дела великие, а сам он мог бы выглядеть мучеником, а на сaмом деле, в отношении народа Пармы, он чудовище – злобное, уверенное и одержимое.

И так постепенно и неотвратимо, словом и делом, огнём и мечом, как торфяной пожар, что душит дымом, шло завоевание Чердыни. И пермяки, конечно, не сразу станут русскими. Им придется заплатить очень дорого. Они потеряют своих князей, своих богов, свои имена, сказки, свой язык… Но они сохранят нечто большее — свою землю в веках и свою кровь в поколениях.

Книга невероятно интересна — она погружает в себя основательно, окружая неведомым, притягательным и одновременно таким земным и настоящим. Она производит впечатление яркими и динамичными событиями, живописным повествованием и прекрасными и характерными персонажами. Я в восхищении от этой книги, в которой Автор подарил возможность посмотреть на мир другими глазами, мир, который мы знаем и в котором живём и увидеть то, что было, и то чего не было, но могло бы произойти.

duke, 19 сентября 2009 г. в 20:24

Смотрим биографию – Алексей Иванов родился в 1969 году. Смотрим дату написания книги – 1992 год. Вычитаем одно из другого: получаем 23. Не знаю, кому как, а я этим фактом просто-напросто поражён. Чёрт с ним со слогом — примеров писателей, в молодые годы умевших так владеть языком, достаточно. А вот чтобы создавать такую глубокую психологическую прозу – по пальцам одной руки.

В одном из предыдущих отзывов отметили, что главный персонаж сильно смахивает на Алёшу Карамазова. Есть такое. Более того, «достоевщиной» (в хорошем смысле) от «Общаги-на-Крови» разит за милю. Иван из «Общаги» — Иван Карамазов, обе дамы – гремучая смесь Настасьи Филипповны и Грушеньки, ловелас Игорь – Дмитрий Карамазов (с натяжкой, правда) и, наконец, Серафима (шестикрылый серафим) до боли напоминает сменившего пол центрального героя «Идиота» (не страдающего, к слову сказать, здесь припадками падучей). Длинные философские разговоры «за жисть», непременные поиски Бога и смысла жизни. Всё с надрывом, на грани, на изломе, и уже невозвратимо исковеркано. Инкарнация незабвенного Федора Михайловича во всей красе.

Специальный это писательский ход или нет – судить не берусь. И не смотря на то, что история вышла мрачной, гнетущей, жёсткой и депрессивной, мне она понравилась. Смущение вызвало две вещи: слишком длинные «философствования» (чересчур и неправдоподобно умнО) и финал, с которым я наивно-категорически не согласен.

suhan_ilich, 28 сентября 2007 г. в 20:48

К новому роману Иванова приступал с большой опаской, и дело было даже не в странноватых рецензиях, вроде Нестеровской, а в страхе, что Иванов, обычно писавший с небольшой скоростью, не мог с такой скоростью всего за один год написать полноценный новый роман. Я ошибся, чему очень рад. Видимо, слишком давно Иванов вынашивал идеи, вокруг которых он выстроил свое произведение, они не производят впечатления скоропалительных выводов, сделанных только ради того, чтобы было что вставить в текст. Иванов наблюдателен, он сумел увидеть и выделить болевые точки современного социального устройства и мировоззрения, а в таланте описать это на хорошем правильном образном русском языке сомневаться никто не будет, на этом поприще с Ивановым мало, кто может тягаться.

Роман отнесен автором к поджанру «плутовской порнографии», в этом, мне кажется, есть немного самолюбования, потому что несмотря на то, что он включает себя и остроумные проделки главного героя и эротические сцены, описанные подчеркнуто физиологично, не к плутовскому роману, не к порнографическому отнести его невозможно. К роману идей, кстати, я бы тоже его не отнес. Иванов будучи вполне в традициях русского романа написал роман всеединый — «слепок эпохи», в котором найдется месту всему: и описанию жизни России, и мыслям автора о причинах этой жизни, и остроумной по-хорошему злой сатире, и настоящей трагедии. Я пока не прочитал второй роман, вышедший в прошлом году и так же претендующий на ту же роль — «Ж/Д» Дмитрия Быкова, поэтому сравнивать виденье двух писателей не могу. Но Иванов, на мой взгляд сумел справиться с задачей, которую перед собой поставил. Сумел Быков почитаем.

Место действия — провинциальный город Ковязин. Самый обычные и ничем особенно не привлекательный. Небогатая история уже в прошлом, медленное умирание сейчас. Центрами жизни становятся уже не квартиры с семьями, а разнообразные общественные учреждения, школы, бани, рестораны. Жители Козявина разучились жить семейной жизнью. Главный герой — недоучившийся художник Борис Моржов, немножко плут, немножко философ, все возможным развлечениям предпочитающий занятия любовью. Нежданно негаданно к нему пришел успех, его картины, а вернее даже не картины, а пластины, а это ИМХО важно — хорошо продаются в Москве. Несмотря на то, что с деньгами у него все в порядке он продолжает работу в доме творчества юных скрывающемся под злой аббревиатурой МУДО. Аббревиатуры это страсть главного героя, он легко преобразует базовые принципы окружающей действительности в короткие хлесткие сокращения (возможно, мне показалось, но ИМХО эта стрела в сторону ДПП(НН) Пелевина). Один из местных начальников решает провернуть небольшую авантюру, преобразовать МУДО в Антикризисный центр, разогнать старых преподавателей и спокойно сидеть на финансовом потоке. Все бы прошло гладко, но мешает случайно сделанный американцами выбор как места отдыха — летнего лагеря, принадлежащего МУДО. Так закручивается цепочка событий, временами довольно абсурдных, временами очень страшных, а временами очень трагичных.

В своем романе Иванов дает основы своего представления о пиксельном мышление. Упрощенное, плоское штампированное мировозрение делающее своего носителя абсолютно адекватным происходящему вокруг. Такой тип мышление дает ответы на все возникающие вопросы. Короткие фразы — почти катехезис современной жизни. Страшно, что войти в него очень легко а вот выход чрезвычайно сложен. Даже главный герой, который вроде бы и подмечает эту особенность, поначалу мыслит в рамках пиксельного мышления (Иванов это подчеркивает тем, что тот раскрашивает пластины, а не рисует картины. Вроде бы очень близка суть, но насколько разный смысл). Как не странно, выход Моржова из пиксельного мышления связан не столько с какими то внутренними рефлексиями, сколько с внешними событиями, которые в первую очередь касаются не столько Моржова, а его коллег. Первоначальная цель потрахаться с тремя женщинами, также поехавшим в лагерь, в какой то момент преобразуется в жалость и ответственность за них, а пиксельное мышление с жалостью сосуществовать не может. Какой ответ внешнему давлению может противопоставить Моржов — создание семьи нового типа — фамильона на основе ОБЖ — обмена биологическими жидкостями.

9/10 и очень рекомендую.

_Y_, 15 апреля 2014 г. в 19:23

Эта книга оказалась в списке моих персональных рекомендаций с очень высокой прогнозируемой оценкой 8,75 (достоверность 39). Нет, я не пожалел о потраченном времени, но прогноз был очень уж оптимистичен.

Сюжет книги линеен, но тем в ней много и они, в общем-то, мало друг с другом связаны. Раздели по параллельным темам, поименуй героя по-разному и никто не заметит, что была, собственно, одна книга. Так что и «препарировать» эти самые темы я буду по отдельности.

Внимание: Спойлеров не ставлю, т.к. не могу определить что из последующего может показаться раскрытием сюжета. Не читали книгу — может стоит бросить этот отзыв?

Начать с хорошего или с плохого? С плохого, конечно. С одной стороны – я персонаж злобный, с другой пусть хорошее будет наградой персонажу, трудолюбиво дочитавшему рецензию до конца.

1. Тема «просто хороший человек» — главный герой, то есть. Хороший человек, наверное, был основой в замысле автора (ну или мне так показалось). Тема, которая должна объединять все другие. Почему я так посчитал? Да потому, что в других темах даже и попытки объединяющей не было. Как всем уже понятно, не удалась. Тряпичный такой герой получился. Не плохой, конечно, но и не такой, чтобы его хорошести хотелось сочувствовать. Никакой герой, в общем.

2. «Алкоголь». Берем совершенно нормального человека. Судя по поступкам — скорее «почти-что-трезвенника», чем «любителя жизни». Описываем его день или неделю. А теперь — оп-ля — врезками добавляем «достал бутылку», «попросил выпить», «глотнул из горлышка». Получаем портрет Географа. Ах да, еще постоянные совместные пьянки с четырнадцатилетними школьниками. Не увлекает, не впечатляет, скорее противно.

3. «Друзья». Друг, собственно, один — школьный. От главного героя ничем не отличающийся. Если читать невнимательно, постоянно путаешь героя с его лучшим другом — кто что сказал, кто что сделал...

4. «Женщины». О-о-о! Первая мысль — сочувствие автору, у которого все так плохо с женщинами. Вторая — да нет, это он, наверное, с женой поругался на момент написания романа. Ни одной нормальной женщины. Стервы или дуры. Ну или стерводуры и дуростервы. Ах да, ещё ученица прилежная. Ни стерва, ни дура, но и не человек вовсе — картонная кукла какая-то правильная, и до жути старательно нарисованная. Впрочем, и остальные женщины картонны как вождь, рядом с которым предлагает сняться уличный фотограф.

5. «Философия». Показалось мне, что автор её в книгу закладывал. Наверное где-то в типографии затерялась.

Но есть же в книге ЧТО-ТО ХОРОШЕЕ? Есть. И вот это-то хорошее УДИВИЛО. Понравились-то две совершенно чуждые мне темы: описание школы (да еще и гадостного ранне-тинейджерского возраста) и описание природы.

6. «Школа, работа учителя». Классно написано. Неправдоподобно, но весело, заставляя дочитать книгу до конца. Жаль, что эта тема занимает не 90% книги.

7. «Природа». На удивление хорошие описания природы, да и вообще прекрасные описательные врезки. Короткие и производящие впечатление. Даже на меня.

С темами закончил. Не могу не придраться к незнанию автором того, о чем пишет. Большая (и приятная в развлекательном плане) часть книги – описание турпохода. И вот тут-то... Нет, автор, видимо, сбегал к кому-то из друзей и наспрашивал туристической терминологии. Но этим и ограничился. Не буду указывать на конкретные ошибки (кто желает – обсудим в привате, большинству это не интересно), но, чтобы расписать такую чепуху, надо еще и постараться. Понимаю, что нельзя от автора ожидать знания всего и вся, но можно было хоть к тому же приятелю сбегать, у которого терминологией запасался, готовый вариант нескольких глав показать?

В целом: как развлекательное чтение пошло, может и кому-то еще пойдет. Но всем и каждому рекомендовать не буду – слабовато. Оценку ставлю 6, так как на фантлабе принято оценки завышать.

anagor1, 30 ноября 2012 г. в 23:09

Самая слабая книга Иванова! Куда слабее «Псоглавцев». С «Золотом бунта» и «Географом» вообще не сравнить.

Собственно, выше (точнее, ниже) всё уже сказано. Но добавлю-таки свои субъективные пять копеек.

Лично у меня по мере чтения упорно нарастало раздражение, из-за которого не то что «запоем» читать не получалось, а вообще приходилось продираться сквозь текст. Нет, вовсе не потому, что увидел в персонажах себя. Наоборот! Среди моих знакомых москвичей — от менеджеров средней руки до крупных бизнесменов, от 20 до 60 лет — нет никого, кто всерьез относился бы к той системе ценностей, которая базируется на упорно муссируемом Ивановым тезисе «человек — это его айфон». Персонажи «Комьюнити», на мой взгляд, слеплены не столько из реальных черт реальных людей, сколько из мифов о «зажравшейся» Москве, бытующих в «бедной несчастной провинции». Тут Иванова настигла та же беда, что и Славникову в «Легкой голове». Какой-то «комплекс провинциала», что ли?

Да, конечно, писатель вправе утрировать. И выбирать персонажей, подходящих для раскрытия своего замысла. Да, наверно, вправду есть такая болезнь — «гаджетомания» с осложнением, например, в форме «синдрома хомячка». Но, имхо, напасть сия сколь-нибудь всерьез поражает лишь недоразвитые личности. Каковые (составляя, впрочем, устойчивое большинство социума) во все времена были подвержены самым разным и самым нелепым напастям. Ну и что? При чем тут чума? Тот факт, что мир катится куда-то не туда, подметили, небось, еще древние шумеры. И колесо в первое время после его изобретения ведущие мыслители шумерского народа наверняка полагали вреднейшим гаджетом, разлагающим привычный жизненный уклад социума — а, следовательно, аморальным, гнусным, бессмысленным и безбожным.

То есть, я принципиально не разделяю авторскую позицию, ага. На мой взгляд, если уж использовать метафору чумы, то для такого понятия как консъюмеризм, которым человечество заразилось задолго до Веб2.0. Сеть лишь выявила новые его формы.

Но раздражает не это. Раздражают менторские нотки, которые вкупе с каким-то совершенно избыточным цитированием сетевых ресурсов убивают в тексте Иванова художественную литературу, превращая его почти в публицистику. Нечто подобное случилось с Рыбаковым: сначала злободневные интервью вместо рассказов, а потом вот такая вот мутотень вместо романа. Что это? Старость? Или глухота из-за медных труб?

Когда писатель в России старается стать «больше чем писателем» — как писатель он, видимо, заканчивается. Разумного у него становится — полным-полно, прям как в энциклопедии. Но доброе и вечное-то где? Подумать вроде есть над чем (если не лень), а сочувствовать — нечему. Ну и на хрена мне такая литература?

У нас в стране, знаете ли, каждый по совместительству — мудрый эскулап, гораздый ставить диагнозы как России, так и человечеству в целом. А то и всему мирозданию. Но литература, имхо — это не средство диагностики, это скорее лекарство, ну или по крайней мере — обезболивающее, пусть даже с наркотическим эффектом.

И вот, скажем, «Географ» — он ведь лечит, именно что путем пробуждения чувств, добрых и вечных, тот самый недуг, о котором всего лишь рассказывает, нудно и самоуверенно, «Комьюнити». Как говорится, «почувствуйте разницу».

ЗЫ. Кстати, «Коммутация» Каганова — примерно о том же, даже названием схожа, но на порядок сильнее и точнее. Да и «Лена Сквоттер» при всей своей стебности политературнее будет.

Вертер де Гёте, 13 сентября 2008 г. в 10:10

Прежде всего роман порадовал очень хорошим языком. Понимание, «чутьё» языка есть далеко не у каждого автора; многие пишут неживым, внешне правильным, но фальшивым и оторванным от жизни языком, точнее набором словосочетаний, которые когда-то выучили; иные творцы в надежде оживить свои произведения насыщают их уродливыми просторечиями и слэнгом. Иванову удаётся найти золотую середину: язык его произведения живой, ироничный, образный, автор понимает слово, знает ему цену и потому не боится играть с ним. Что же касается «обилия « мата, то его не такое уж и обилие, там же , где «непарламентские» выражения встречаются, они выглядят вполне к месту, как необходимый элемент истории. То же самое можно сказать и об эротических сценах, описанных смело, но, как ни странно, в тоже время — деликатно. И несмотря на лукавое определение «плутовская порнография», ничего неприличного в романе нет, присутствует разве только озорство. Фантастики, конечно, в книге немного, точнее — почти и нет, так, намёки. Но уж реализм реальный.

Главный герой произведения — Борис Моржов — житель классического провинциального городка Ковязин, серого и скучного,«где первые на последних похожи». Моржов — успешный художник. Но «успешным художником» его считают в Москве и за рубежом, для ковязинцев он просто странный тип, который умеет «рисовать похоже» и каким-то непонятным образом сумел устроиться в жизни. Ковязинцы тоже хотят стать успешными, но у них совершенно иные представления об успехе: хорошая работа ( продавцом в супермаркете или даже проституткой), удачное замужество ( пусть даже жених — сутенёр и алкоголик), культурные развлечения ( бухнуть, потрахаться, спереть, что плохо лежит), главное — жить не хуже других. Принципы другой жизнь многим из ковязинцев трудно понять, ведь они противоречат их житейскому опыту. Это не просто картина мрачных сторон российской действительности, а в более широком смысле — описание оскудения человеческих личностей, очутившихся в болоте духовной бездеятельности и безысходности. И Моржов предполагавший лишь несколько амурных приключений, начинает борьбу со злом, для этого ему нужны таланты Казановы и Остапа Бендера. Книга не ограничивается социальной сатирой, здесь немало философских размышлений, интересных психологических наблюдений и целая философская жизненная система.

george1109, 03 сентября 2019 г. в 12:41

Подавляющее большинство жутко хвалебных отзывов написано ничуть не хуже, а кое-какие – так даже лучше – очередной повести об очередном лишнем человеке.

Хотя, как справедливо отмечено в других отзывах, никакой он не лишний. Он – персонаж 90-х. Тех самых, когда четверть страны ринулась корчить из себя пассионариев, четверть – успешно водворяла в жизнь принципы люмпенства, а интеллигенция, в предчувствии своей смерти, как класса (ну, или как прослойки), поделилась на три равные части. Первые две примкнули к пассионариям (абсолютно безуспешно) и к люмпенам (полностью их переиграв), а третья просто отдалась течению жизни, как это, собственно говоря, интеллигенции и присуще. Герой «Географа…» именно из этой, последней трети. Он просто живет. Такое впечатление, вне времени, вне политики, вне страны. С этой точки, кстати, интересно было бы посмотреть, как он перенес легкую эйфорию июля 1996-го, или жесткую абстиненцию августа 1998-го.

В целом же… Язык прост, неплох, быстр. Слов многовато, но «ненужные» абзацы пробегаются глазами по диагонали «на автомате». Сюжет не менее прост, чуть сказочен/неряшлив (ниже отмечалось, что заработать учителем в 90-е нельзя было от слова «совсем», что описанный речной порог крайне сложен и непроходим для детского экипажа и т. д.), немного натянут. Как сова на тот же глобус. В общем… имеем культовую книгу, которая НИ ЗА ЧТО не должна была становиться культовой. Случай, по нынешним сумасбродным временам не такой уж и редкий...

P.S. Ау, коллеги-лаборанты первой половины 70-х годов рождения, со слезами на глазах пишущие в отзывах «как в детство окунулся». Опомнитесь. Не было такой, как в «Географе…» совокупности «школа-учитель-ученики-водка» в 80-х годах. Не было! Да, встречались крайне редко географы-биологи-химики без специального образования. (Сельские школы в расчет не беру). Да, в каждом классе были свои сорвиголовы, свои гопники и свои откровенные дебилы. Но не в таком количестве, и не в 14 лет. И, да, кто-то пробовал уже в этом возрасте алкоголь. Но не на столь профессиональном уровне, чтобы хлестать водяру едва ли не стаканами. Да, были учителя, пьющие с учениками. Но что бы делать это на каждом шагу… Похоже, коллеги, либо вам изменила память, либо мы жили в разных государствах.

Вот, к середине 90-х все перечисленное уже стало распространенными явлениями.

P.P.S. И еще немного о времени. Точнее, о временных рамках романа. Судя по классификатору, половина прочитавших уверена, что действие основной линии книги происходит в XXI веке. Ну…

Цитирую. «Итак, тема сегодняшнего урока – поэма Гоголя «Мертвые души»». В СССР ее проходили в 8-м классе. Смерть Брежнева – 1982 год. То есть, гг осенью 1982-го 14 лет. (Можно было бы и не высчитывать возраст, ясно же, что в реминисценции ему столько же, сколько его воспитанникам в основном тексте, но блезиру ради, пожалуйста))). Путем нехитрых математических вычислений получаем, что в 1985 году на выпускном ему 17, плюс 5 (ну, чуть больше) лет института и возможного послевузовского безделья, и имеем время действия 90-93 годы XX века.

Enciso, 31 октября 2013 г. в 15:19

Хорошая книга. Честная, незлая, написанная со знанием дела.

Но как человек, связанный с преподаванием, не могу не отметить одну удивительную деталь, главный авторский ляп. В книге не раз говорится о том, что Служкин пришел в школу зарабатывать деньги и кормить семью. Однако это невозможно. Он ведет географию в трех девятых классах, максимум, это 6 часов в неделю, т.е. треть ставки. Одна ставка на наши деньги — это 15 тыс. рублей, а в 90-х учителям платили еще меньше. Вот и считайте, какие копейки получал главный герой в школе, ради чего он целый год терпел измывательства Угрозы и выходки Градусова. Теоретически я допускаю, что Витус мог где-то подрабатывать, или вести предметы еще у каких-то классов в той же школе, но автор не счел нужным сообщить нам об этом.

А ведь многие проблемы героя, если задуматься, проистекают именно от безденежья, сопряженного с праздностью.

strannik102, 07 апреля 2019 г. в 06:13

Ничем орлят не испугать, орлята учатся летать (из песни)

При всей кажущейся подростковой простоте книга у Иванова вышла совсем не простая. А непростая!

Понятно, что основными являются три смысловых плана. Это пионерско-летние будни детского оздоровительного лагеря (впрочем, в те поры эти лагеря всё ещё звались пионерскими); это вампирско-кровососательная история типа детско-подростково-пионерской же страшилки, которыми во все времена вовсю стращают друг друга дети; это некоторым образом сатира на всю загибающуюся советскую идеологическую кухню 80-х. При этом первый смысловой слой плавно смыкается со смысловым слоем третьим.

Поскольку в ДОЛах мне привелось работать в течение нескольких летних сезонов (а кроме того полгода в «Орлёнке» и четыре месяца в «Прибое» (Сукко), то какую-никакую вожатскую кухню я знаю не понаслышке и не из хвастливо-приключенческих рассказов приятелей и приятельниц, а изнутри. И тут есть некоторые вопросы к Алексею Иванову. Потому что с организацией летней педагогики в лагере он слегка… скажем так — переподшутил. Хотя допускаю, что многое, видимо, и в самом деле соответствует тому, что и как там было в лагерях в описываемые Ивановым годы. Просто я работал уже на пару десятков лет позже и в наши времена планирование и обеспечение работы лагеря и проводимых мероприятий было уже слегка иным. Взять хоть те же педотряды, школы вожатых и прочие сборы и курсы будущих летних педагогов.

Зато крайне интересно и с полным внутренним правдоподобием описывает Иванов внутренние и внешние реакции детей на предлагаемые им в лагере дела и мероприятия. Да оно и понятно, при полном отсутствии какой-то вовлечённости ребят в планируемые дела лагеря и отряда никакой заинтересованности у них этими показушно-казёнными делами не вызовешь. Ну, и просто все детско-подростковые отношения со всей их иерархией и нюансами было читать крайне интересно. Дружбы и будущие влюблённости, секретики и тайные дневники, обмен галстуками и всё такое прочее. Да и многое из отношений вожатых друг с другом тоже не надумано, а живо и жизненно.

Про кровопийно-вампирско-упырскую направленность романа ничего критического просто не скажу. Во-первых, это в тренде. Во-вторых, позволяет писателю (и читателю) сделать некоторые смысловые переносы на реал тех лет, что-то запараллелить, а что-то прочитать иносказательно. В-третьих, Иванов классно продумал и изложил всю упырскую систему, начиная от стратилатов с переходом на рядовых кровососов и с деталировкой по обстоятельствам и уже наработанным в литературе схемам вурдалачества и вампиризма. В-четвёртых, некоторая ироничность материала позволяет воспринимать его именно как одну распространённых в лагерях детских страшилок историю (кстати говоря, Алексей Иванов очень дельно и толково включил в текст романа несколько таких детских полуночных пужалок и страшилок). В-пятых… и в-шестых... — при желании список можно продолжить.

В результате, читатель получил занятную, лёгкую в прочтении и глубокомысленную при всей своей простоте и лёгкости развлекательную историю. С подтекстами и сносками, с кавычками и скобками, с лукавым прищуром и ироническим смешком.

А поскольку я роман слушал в аудиоформате, то могу только порекомендовать его для тех, кто хочет сэкономить время и получить дополнительное удовольствие от мастерства чтеца. Интонации — великолепные!

cadawr, 11 июня 2015 г. в 06:15

Алексей Иванов начинает свой роман с лихого криминального замеса, как бы настраивая читателя на бандитский боевик, но это «обманка». Дальше будет по-другому. Я тоже начну с противоположного, с того, что мне не понравилось, чтобы больше к этому не возвращаться.

Так получилось, что незадолго до Ненастья я прочитал роман Шаргунова 1993. Срез жизни семьи и срез эпохи. Самым потрясающим в романе были люди. Они не были персонажами, они были абсолютно живыми: перед тобой просто сидел мужик, устало рассказывая свою жизнь. В Ненастье Иванов замахнулся на большее, чем срез одного года – он практически разбирает эволюцию постперестроечной России. Но об этом чуть позже, сейчас же я хочу сказать о героях. Нет, они отнюдь не шаблонные, не картонные, не плоские. Характеры проработаны, они глубокие и запоминающиеся. Но в каждом своем герое Иванов выделил какую-то черту и усилено акцентирует ее, я бы даже сказал – педалирует. И сердце отказывается сопереживать, воспринимает их все-таки персонажами, собирательными образами, архетипами. И все эти архитипы неприятны – либо сволочи, либо слюнтяи. Ни с кем из них не хочется иметь отношений.

Совсем другое дело, когда эти персонажи начинают взаимодействовать – вот здесь уже мастерство на высоте. Сцены психологически достоверны, наполнены живыми эмоциями, драматизмом и зрелищностью. Книгу и читаешь от сцены к сцене, упиваясь не людьми, а их танцем.

И второе – та самая динамика эпохи, живой, дышащей, зримой. Иванов чудесно показал именно эволюцию социального дискурса. До прочтения этой книги я даже не задумывался, насколько динамичной была смена общественных отношений и общественного самосознания, окон Овертона, если хотите.

Уважаемый Ank привел пример встречи двух поколений, я же хочу привести другую цитату, с середины 90-х.

«Серёга очутился в другой эпохе, где даже деньги были другие — дойчмарки и баксы, а не купюры СССР. Серёга никогда не видел супермаркет, не умел пользоваться банкоматом, не играл в компьютерные игры, даже йогурт не пробовал. Сняв проститутку, он не понял, что за тесёмочки на ней надеты.

(…) Охренеть: круче всех стала братва — отряды бандюков на огромных и чёрных импортных тачках! Бандюки для Серёги всегда были злыми тварями, не способными к умственной деятельности, а сейчас они овладели навыками, которыми Серёга не владел, и ориентировались в жизни лучше Серёги. Им завидовали. У них был стиль, была организация; они определяли понты. И деньги сейчас зарабатывали совсем не так, как думал Серёга. Точнее, не зарабатывали, а добывали.

(…) Раньше Серёга надеялся, что слава афганской войны будет крепчать, но шиш: страна получила новую ненавистную войну в горах, и животный страх перед Чечнёй не позволял уважать Афган. «Афганцы» стали выглядеть как то двусмысленно; им завидовали, типа как они отвоевали влёгкую — при нормальной власти и в нормальной армии; короче, везунчики. Лихолетов не ожидал, что Афган окажется неважной темой. Афган — он уже в прошлом, он далеко, и зацепил он не каждого. А здесь и сейчас все ненавидят чеченов.

В Чечне (censured) всю республику. Бородатые боевики (а ведь когда то они были советскими пионерами!) отрезали головы русским парням — так же, как в Панджшере это делали моджахеды, которые в жизни знали только опиум и Коран. Город Грозный напоминал Сталинград. Генерал Дудаев — кстати, «афганец» — озверел, и его грохнули. Россия боялась террористов.»

Очень тонко показана лавина и глубина изменений, и насколько кукольным и заботливым кажется общество, где самым страшным был Афган – партизанская войнушка в маленькой периферийной средневековой стране. Добро пожаловать в капитализм. Воодушевление и братства начала девяностых сменяются бандитским беспределом, осознанием перспектив «честной» экономики и, в конце концов, безусловным лидерством одиночек. И это показано не только на примере города, но и конкретно в динамике развития афганского Коминтерна. Разумеется, расчетливые своекорыстные подонки были во все времена, но даже в начале 90-х им приходилось мимикрировать, ибо советское наследие (окно Овертона «человек человеку друг, товарищ и брат») еще доминировало в сознании общества, и по-другому было стыдно, но уже в нулевых они не только не скрываются, но презрительно демонстрируют свое эволюционное превосходство. Социал-дарвинизм во всей красе.

В 80-х Лихолет высказывает идею, что война – это соперничество среди своих. Но еще даже в начале 90-х это соперничество какое-то спортивно-соревновательное, братское, а в нулевых — это схватка бойцовых собак, ни на жизнь, а насмерть. И проигрывает в ней тот, кто еще не перестроится, кто бьется по старым правилам, кто еще верит в какое-то «братство», в каких-то «своих».

Иванов в аннотации пишет, что роман о поиске причин, почему один человек может доверять другому, мне же показалось, что роман о том, как этих причин не остается. Это больно, печально и это настоящая трагедия.

ivan2543, 25 мая 2011 г. в 21:39

Прочитал роман по рекомендации ФантЛаба – привлекло сочетание исторического сюжета и мистики, тем более, что действие происходит в России.

Что могу сказать – в эту книгу нужно вчитаться. Первые несколько глав ошарашивают нагромождением иноязычных слов, диалектизмов, историзмов. Все эти загадочные термины со временем находят объяснение – но далеко не сразу. Например, кто такой «хумляльт» нам объяснят… ближе к концу романа. Похожая ситуация и с другими словами из речи пермяков, вогулов, а также древнерусскими терминами. Из-за этого поначалу книга вызывает отторжение – похожее ощущение было у меня, когда я впервые открыл «Дюну» Фрэнка Герберта. Нечто роднит «Сердце Пармы» с этой эпопеей – странная тяжеловесная поэтичность, причудливая философия, и, конечно, герой-властитель, для которого власть стала страшным бременем.

«Сердце Пармы» — книга, диктующая читателю свои правила. Ее нужно захотеть прочитать, захотеть прочувствовать – если это, конечно, вам близко. Мир ее героев – это другой мир. Не вымышленный, но давным-давно исчезнувший мир древнерусского средневековья, надолго задержавшегося на нашей земле. Самое начало ее приготавливает читателя к тому, что легкого чтива под этой обложкой нет.

Удивительно, как в этом романе сочетаются реалистичность и мистика. Очень много внимания уделяется тонкостям политики, тактике сражений – и в то же время рядом с историческими подробностями – загадочная ламия Тиче, которой подчиняются дикие звери, с которой говорят души умерших; и страшный, непобедимый вогульский князь Асыка, который преследует князя Михаила словно воплощение его злой судьбы.

Да, князь Михаил, как один из главных героев, более всего вызывает сочувствие. Он – человек, явно опередивший свое время, человек чуткий и мыслящий. Его сознание стоит на границе двух ментальностей, так же, как его княжество – на границе двух цивилизаций. Он наделен и гуманизмом христианина, и особым чувством природы, свойственным язычникам. Недаром его учителем становится таинственный зодчий Калина, вера которого противоположна формальному христианству, насаждаемому епископом. Именно от Калины перенял Михаил уважение к чужой вере и критическое мышление. Но, как ни печально – именно такое прогрессивное мировоззрение и становится причиной многих бед. Михаил отчасти напоминает шекспировского Гамлета –

Из других персонажей стоит отметить Калину – пожалуй, единственного настоящего христианина в книге, смелого воина Полюда, который стал примером для многих поколений воинов; жутковатую фигуру князя Асыки, последнего властителя уходящего мира, более похожего на нежить, чем на человека. Правда, среди персонажей все же присутствует условное деление на «хороших» и «плохих» — если Калина и Полюд – личности почти безупречные, то для епископа Ионы автор не пожалел «черной краски». Довольно неприятной фигурой выглядит сын Михаила княжич Матвей; дьяк Венец, прямо скажем – отвратителен. Впрочем, это искупается хотя бы неоднозначным образом Ивана III, который из соображений государственного блага готов сравнивать с землей русские же города; образами Тиче и Асыки, похожих на призраков исчезающего языческого мира.

Да, и еще повторюсь – книга читается тяжело, стиль тяжеловесен, а непонятных слов много и напрямую их значение поясняется редко. Это может и отпугнуть. Среди небольших недостатков можно отметить также несколько избыточные в плане подробностей сцены битв – с описанием кровавого насилия автор местами переборщил. Впрочем, история есть история.

И о фантастическом элементе. В основе сюжета нет никакого фантастического допущения – но весь роман пропитан языческой мистикой. Есть даже элемент хоррора – чего стоит бесславный поход князя Васьки, закончившийся «робинзонадой» на болоте (в этом месте вспомнился уже не Герберт, а «Террор» или «Гиперион» Симмонса).

Итог: не случайно я провожу все время параллели между романом Алексея Иванова и эпопеями Фрэнка Герберта и Дэна Симмонса. Они очень похожи – только книга Иванова переносит нас не в далекую-далекую галактику на тысячелетия вперед, а в наше прошлое. Остается только выразить восхищение этой уникальной книгой и благодарность автору, вложившему в нее столько труда.

anagor1, 23 марта 2014 г. в 20:34

«... у него в кармане Сартр, у сограждан — в лучшем случае пятак» (БГ)

.

Боже, какой роман!! Какой потрясающий роман! Такие книги не то что издавать — писать нельзя! Они же повышают уровень суицида в стране! Если ваш покорный слуга, живший в общаге лет двадцать назад, сутки приходил в себя, после того как всю ночь, не отрываясь, читал Иванова, что же на его месте должен чувствовать тот, кто доныне обречен на счастье в ней жить? Г-н Иванов о бедных иногородних студентах подумал?

Такое ощущение, что книга написана на едином нерве, на одном дыхании, экспромтом, сходу, в порыве вдохновения без перерывов на еду и сон. И читается так же. Для меня загадка, как подобные вещи, например, подвергать авторской правке? Какой же нужен цинизм вселенский, чтобы эдак спокойно и рассудительно работать над текстом, задумчиво покусывая колпачок шариковой ручки: «Ага, тут слабовато, зачеркнем… пожалуй, лучше так. А тут поищем синоним, где там у нас словарик?» Под таким накалом страстей автор должен скончаться, не приходя в сознание, в крайнем случае свихнуться. Странно, что он до сих пор жив, в здравом уме и даже продолжает что-то писать. При этом за весь роман лишь пара стилистических кочек, о которые споткнулся глаз…

Вот такие мысли лезут в голову на первые сутки после бессонной ночи с «Общагой».

На вторые сутки начинаешь думать сам.

Во-первых. Прочитанный после «Географа», «Сердца Пармы» и «Золота бунта», роман выглядит несколько аляповато, чуть вычурно, немного по-менторски. Ничего удивительного — ранняя вещь, автору было 23 года, написано, видимо, «по свежим следам». Между прочим, «Общага» 14 лет пролежала «в столе». Издатели в сговоре с автором берегли народ от стресса.

Во-вторых. Характеры главных героев. Что-то в них не так, какая-то легкая неестественность, картинность в поведении, нарочитость, происходящая, думаю, из-за того, что автор слишком глубоко в них копается, и одновременно стремится создать из них характерные типажи. Мне это кажется несовместимым: чем лучше человека знаешь по жизни (или по книге), тем менее он типичен. Или-или.

В наименьшей степени вызывает недоверие Серафима, именно потому, что это очевидно идеальный персонаж, «ангел во плоти». А самым большим диссонансом прозвучал для меня образ Ваньки. Поначалу он был каким-то нечетким, ускользающим от понимания — вплоть до «Времени колокольчиков». И тут я увидел в Ваньке Башлачева — как себе его представлял. Но я-то сужу по стихам, а Иванов – по мифам реальной общаги. И, видимо, есть разница. Так или иначе, последний разговор Ваньки с Отличником мне откровенно резанул ухо.

В-третьих. По мере рассудочного анализа начинает вызревать несогласие с авторской позицией. С ней вообще путаница какая-то. С одной стороны, «резать вены – еще не способ…», с другой – вроде бы как раз наоборот, только правоту доказываешь не окружающим, а себе самому. Развязка — вообще плевок в рожу ортодоксальному христианству, и тут я в кои-то веки встану на его сторону…

В четвертых…

В пятых…

На третьи сутки начинаешь рыть критику…

И действительно, какого хрена я тут распинаюсь? Читайте статьи на сайте arkada-ivanov.ru! Умные дяденьки и тетеньки разложили все по полочкам. Одни приложили автора к крестику и аккуратно постукивают молоточками, вбивая гвоздики ему в ладошки, зато другие уже прозрели (к чему «Аркада» и подталкивает аккуратненько своей подборкой) и истово молятся. Сюсюкают, обливаются слезами умиления, обзывают «модным», завидуют, подозревают в сексуальной озабоченности...

Рытье в критике – занятие весьма познавательное и веселое. Так и чудится то рафинированный хмырь, всю жизнь презрительно державшийся на расстоянии выстрела от любых общаг, то старая мымра с воспалением желчных желез, осложненным клиническим недое..ом…

Фигня всё это, ребята, честное слово, полная фигня!

Есть лишь два действительно важных момента.

Первое. Да, Алексей Иванов стал «модным». Но он и вправду талантлив! Я абсолютно равнодушен к моде, клянусь. И будь «Общага» выпущена тиражом двести экземпляров в подпольной типографии Усть-Урюпинска – думал и говорил бы то же самое. Но как же здорово, что мода и талант все-таки могут жить вместе! Это значит, что у тонущих в мутном потоке попсы есть надежда спастись. И очень хочется надеяться, что медные трубы не заглушат талант Иванова фальшивыми визгами.

Второе и главное. Да, «Общага» — не БСЭ и не Лао Цзы, я не узнал ничего нового и вряд ли стал мудрее. Ну и что? Зато я словил ИСТИННЫЙ кайф! Не тот животный кайф, которому потакают все популярные шоу. А другой, когда хоть ненадолго ощущаешь себя способным насмешливо харкнуть в морду неумолимому memento.

.

(с) 2006 г. (Опубликовано в ЖЖ)

.

UPD С момента написания данного текста прошло 8 лет. И увы, видимо, всё же заглушили...

ALLEGORY, 14 мая 2012 г. в 23:08

Моя персональная система ценностей так устроена, что большую симпатию всегда получает тот автор, который, вне зависимости от того, что даже и напишет иной раз лековесную чушь и глупость, но находит какой-то конкретный образ, какое-то точное и лаконичное определение тому ощущению, с которым я сама постоянно сталкиваюсь, но мучаюсь от неспособности подобрать ему имя и название. Когда знакомый забегает в кафешку на встречу с тобой, но вместо поцелуя в щёчку со словами «прекрасно выглядишь» первым делом отмечается в фэйсбуке и с лёгким презрением в голосе замечает «а Вася-то – лох, в клубе «Х» сидит, туда уже никто не ходит». Когда получивший несколько пинков от г-на Иванова журнал «Афиша» и в самом деле говорит мне «ни одна правильная барышня без такой вот кофточки в этом сезоне не позволит себе выйти из дому», стремясь к чему? чтобы я сидела дома? или чтобы чувствовала себя «неправильной барышней»? Когда несчастный зазомбированный житель этого Вавилона под названием Москва-столица выбирается в весенний лесок, но, встретив какой-нибудь первый подснежник – нет, не любуется им, нежным и трогательным, он его даже не замечает, но быстро делает фотку своим айфоном и постит в твиттер: «ребят, какая круть, а?». Что это? Несколько лет уже, как мучаюсь попытками придумать определение, в голову лезут слова «резиновые люди», «целлулоид», «фикция» и даже «псевдопространство». Алексей Иванов пошёл самым простым путём и назвал всё это словом «чума». И целый роман заточил под этот образ. Прав в общем-то.

Да, я, видимо, брежу и хвалю сейчас автора, который когда-то казался «надеждой российской словесности», но как будто бы «не оправдал» и в итоге пошёл путем «дэнжерологии» — то ли модного проекта, то ли чтива для электрички. В сущности, если вдуматься, Иванову всегда были интересны слом, угасание, разложение и смерть, предполагающие последующее обновление. В «Сердце Пармы» распадался языческий Урал под пятой имперского славянского нашествия. «Географ..» плясал на костях остатков «развитого социализма». Несерьёзные, но симпатичные «Псоглавцы» пугали угасанием российской глубинки.

«Комьюнити» же – это глумливая, нарочито картонная и почти ничем сюжетно не увлекающая история про провинциала, который очень рвался из своей провинции к столичным золотым горам. До, прямо скажем, не самых высоких гор он дорвался, но не сумел им обрадоваться, застыв в образе «престарелого хипстера», завязнувшего душой и телом в статусных предметах и брендах, в «вебдваноль» и в бессмысленных отношениях без чувств и без тепла. История, разумеется, разбавлена изрядным количеством попсовых исторических справок, развивается за счет некоторого количества предательств и довольно схематичных, но точно узнаваемых портретов-типажей и радует парой-тройкой очень находчивых определений действительности за окном. Эту штуку странно оценивать как литературное произведение. Это транспарант какой-то – мол, ребят, мы чем-то не тем дышим, не то делаем, не то ценим и не туда едем. Чума, кругом одна чума. Она не просто в режиме фантастического допущения лезет из виртуальности в реальность, она уже вокруг нас. И изложена вся эта «дэнжерология» так доступно и — почти боюсь сказать – примитивно только лишь, чтобы достучаться. Явно. Алексей Иванов — человек вполне тонкий, чтобы знать: с ними, «вебдванольными» читателями, по-другому нельзя, не поймут.

И волей-неволей выходит, что вокруг меня на московских улицах — всё те же с любовью исследуемые автором разложение и смерть, и лично мне от этого страшно. Когда автор, который не из последних, пишет такой вот «кукольный мультик» прямым текстом, мне не хочется упрекать его в халатности и стремлении к быстрому заработку. Мне, увы, становится ясно, что это не малосимпатичного героя романа, а это выбивающуюся из общепринятого стиля жизни меня в общем-то пора сажать на заднее сиденье Форда без водителя, с включённым круиз-контролем и пускать на МКАДе под колёса тяжелого грузовика… А грусть-то только лишь в одном: смерть смертью, она имеет право быть, но путей обновления и «фениксного» возрождения милейший автор пока так и не видит, увы.. Ой, подарите уже мне кто-нибудь ма-альенькую такую отдельную планету, которая будет жить по моим законам, а?)..

P.Ludmila, 09 декабря 2011 г. в 20:53

Романы про школьную жизнь не люблю. Поэтому чтение книги долго откладывала. Начав читать, пару раз останавливалась — что-то щемило и настроение портилось, однако ближе к середине и до конца — уже прочитала залпом, не отрываясь. Поразительно щемящее ощущение, атмосфера 80-90 годов передана так, как будто окунулась в то время, а когда умер Брежнев — была в возрасте Географа. Все так и было, так мы себя и ощущали, и сейчас вспоминать это смешно, и больно местами. Я думала, что так уже не пишут — так просто, ясно и безжалостно. Ведь без сюжета практически книга, как бы ни о чем — и обо всем в то же время. Это и есть талант. Интересно, а понятна ли она, интересна ли современной молодежи? Кажется, что они совсем другие — а чувствуют так же? Не знаю даже понравилась мне книга или нет — но эмоционально сильно задевает, и язык великолепный.

Смешно читать некоторые отзывы — какой герой омерзительный, какая действительность гадкая — такие эмоции по отношению всего лишь к литературному герою — респект автору.

Hohmach, 05 февраля 2019 г. в 13:26

На идейном уровне книга продумана просто и изящно. 1980 год, в пионерлагере живёт старый вампир, который по местным вампирским правилам раз в месяц пьёт кровь безвинных детишек. Укушенные маскируются под обычных НОРМАЛЬНЫХ пионеров: носят значок, галстук, ходят строем, участвуют во всех активностях, изображают единение с коллективом. Так они притворяются до той самой ночи, когда взрослый вампир выпивает их детскую кровь.

Из этой нехитрой конструкции выводится такая же нехитрая метафора: вся (поздняя) советскость состоит из бессмысленных ритуалов, нужных лишь затем, чтобы под их прикрытием элита пила народную кровь. Более того, проскальзывает мысль о том, что так оно, возможно, и надо. Например, футбольная команда начинает грамотно играть и побеждает лишь когда тренер становится вампиром и “мотивирует” раздолбаев вампирским трюком с подчинением. Не было бы кровососа — не было бы и победы. Чувствуете, да?

Вообще, поразительно, как Иванов не побоялся выпустить в свет такую явную контру и антисоветчину, пусть даже гротескную. Ведь посыл прописан прямым текстом: мы думали, что красное знамя, серп и молот, гимны и великая история что-то значат, а на поверку это лишь ширма, которая прикрывает бесчеловечные преступления. С этим можно согласиться или нет, но за смелость автора, я думаю, можно лишь похвалить.

Большую часть текста занимает описание пионерского быта. И тут ситуация двоякая.

С одной стороны, Иванов явно провёл большую работу по сбору пионерского фольклора — многочисленные игры, речёвки, анекдоты, страшилки и байки взяты из реальной жизни. Читая всё это, действительно приоткрываешь дверь в ту жизнь, которой у тебя никогда не было (в моём случае), и этот колорит почти что самоценен.

С другой стороны, здешние пионеры — просто набор статистов, у которых есть в лучшем случае фамилия и какая-нибудь одна черта (хулиган, футболист, зазнайка), а чаще всего нет даже этого. Более того, пионеры здесь не только безликие, но ещё и какие-то неприятные: они постоянно переругиваются, ссорятся, дерутся, обижаются друг на друга. Конечно, для детей это нормально, но ведь есть и другая часть спектра – дружба, симпатия, взаимовыручка – и вот этого здесь почти нет. И это очень вредит пафосу книги, ведь таких одинаковых и не очень-то приятных детей тебе совсем не жалко.

Ещё меня удивил язык романа, очень простой и бесцветный. Всё формулируется напрямую, бесхитростно, в лоб. Я не читал других книг Иванова и не знаю, всегда он так пишет, или, может, это такая стилизация (например, под советскую литературу для подростков). Но, как бы то ни было, текст сам по себе эстетического удовольствия не принёс. Он гладкий, но и только.

Роман я прочитал всё-таки не без удовольствия, и остался скорее доволен. Но не покидает ощущение, что автор писал его как-то вполсилы, реализовывая идею по минимуму затрат. Мне кажется, что потенциал идеи значительно мощнее.

Lilit_Fon_Sirius, 01 июня 2018 г. в 15:54

В Тобольске стоит единственный кремль в Сибири. Вокруг его строительства Иванов воздвигает весь роман-пеплум. Автор показывает целый исторический пласт, описывая не только Сибирь и ее дебри, но и зарождающийся Петербург, Китай, Монголию. А также властного Петра и «светлейшего» Меншикова, губернатора Сибири Гагарина и тобольского архитектона Ремезова, пленных шведов и кочевых степняков, опальных людей и беглых раскольников. Масштаб, мягко говоря, завораживает.

Историческая канва повествования – не просто великолепный фон для романа, скорее это художественная интерпретация персонажей и некоторых событий аккуратно введены в готовый исторический материал. Чувствуется громадность проведенных автором исследований. Правда, местами в текст как будто вставлены фрагменты из учебника истории. На мой взгляд, неподготовленному человеку воспринимать такие абзацы тяжело. Когда повествование возвращается к привычным персонажам и действиям, читать становится намного свободнее.

Безусловное достоинство романа в том, что в нем нет однозначно виновных, нет осуждения. Любое значимое событие подано с разных точек зрения, и благодаря мастерству автора веришь каждой из них. История воспринимается не как битва добра и зла, а просто как многогранная, переменчивая и предельно ценная одним своим существованием жизнь.

Следующей по значимости темой после исторического контекста для меня идет вера. В «Тоболе» безбожников нет. Ходжа Касым верит в Аллаха, Филофей, Иоанн, Ремезов, Бухгольц – в Христа, Авдоний – в свой Корабль, остяки – в своих богов. Но вера у каждого своя. Кто-то, как губернатор Гагарин, переносит товарно-денежный смысл жизни в отношения с богом. Кто-то не прощает слабостей ни себе ни другим. Сердцем сближения человека и бога становятся события на Пасху, происходящие с Бухгольцем. И ни на мгновение не вспоминается, что именно автор устроил совпадение, которое берет за душу и больше не отпускает. Далее в тексте еще несколько раз повторяются попытки удержать ощущение божественной десницы, распростертой над судьбами людей. Жаль, что в такие моменты живые люди вновь становятся персонажами, а их бог – просто автором, который диктует судьбы своих подопечных.

С самого пролога первого тома мертвец-висельник задает мистический тон повествования. Больше всего мистики в романе связано с тайгой, с остяками и их языческими богами, которые живут в деревянных идолах и приходят по зову шаманов. Приворот на крови, шаман-дерево, духи леса – все это и пугает, и завораживает. Сразу вспоминаются ночи в горных лесах Алтая, когда звуки ветра в деревьях и рокот воды кажутся разговорами духов. Но под конец дилогии уже многие центральные персонажи свободно беседуют с мертвецами, и это не признак сумасшествия. Мистика из восхитительно тонкого, будоражащего чувства, ощущения на самой грани реальности хаотично и неуправляемо вырывается в грубую материальную форму.

Итог. Информация в тексте уложена предельно плотно, в одной главе на 10 страницах может спокойно разместиться судьба человека, да еще с историческим экскурсом. Так что роман-пеплум мог бы быть еще раза в два-три больше. Спасибо автору за разумную краткость.

Алексей Иванов как талантливый мастеровой, по готовому чертежу истории на бумаге создает здание романа. Отшлифована каждая деталь, любовно выписаны комнаты, стены, и главное – человеческая душа творения. Лишь те пристройки, которых не было в изначальном чертеже, неуклюже подпирают мастодонта с боков и коверкают общий вид.

Первому тому я присвоила свои субъективные 10 баллов, а вот второму – уже 7, настолько меня разочаровало вплетение «боевиково-приключенческого» сюжета с кольчугой Ермака ближе к финалу. Погоня через сибирскую тайгу за шаманом тоже вызвала недоумение. Как будто попадаешь в «Убыр» Измайлова, настолько явно в книге оживает нечисть, и смещается акцент в сторону триллера. Возникает ощущение, что сюжет начинает провисать сразу, как только отступает от исторических фактов. Интересно было бы узнать взгляд профессионального историка на «Тобол».

Читать ли «Тобол»? Однозначно читать, несмотря на субъективные мелочи-минусы. А сибирякам – так вдвойне обязательно. Поверьте, даже если вам не нравятся исторические романы, «Тобол» стоит потраченного времени.

БорЧ, 10 мая 2012 г. в 23:05

Для меня – это глубочайший и ярчайший роман, который я читал за последние годы. А среди непосредственно исторических романов – даже и не знаю с чем его можно сравнить. Что же касается его некоей фэнтезийности – тут не знаю… При том потрясающем впечатлении достоверной обыденности описываемых событий – как-то даже складывается впечатление, что два героя действительно вполне могли прожить до 100 лет на мощнейшем самовнушении запрета собственной смерти ранее достижения назначенной себе цели. Ну а уж такие «мелкие чудеса» как умение отводить глаза или йети в парме – вообще удивления не вызывают.

Думается, что эта книга уже никогда «не потеряется» и «не заблудится» в вале современных «одноразовых» публикаций.

ismagil, 17 сентября 2010 г. в 20:03

Первая в жизни Алексея Иванова публикация была помечена любопытной финтифлюшкой: художник «Уральского следопыта» поперек открывавшего «Охоту на «Большую медведицу»» рисунка вывел чертежным шрифтом довольно длинную невразумительную фразу типа: «Сережа, помнишь, долгими вечерами мы слушали «Наутилус» и спорили до хрипоты? Тот спор еще не окончен». За имя и детали не ручаюсь, почти 20 лет прошло, журнал давно утерян, а книжные издания обошлись без этой телеги. А жаль: она довольно емко объясняет суть любимого Ивановым приема, связанного с отсеиванием лишнего читателя.

Прием примитивен: сразу дать читателю понять, что ждет его серьезное грузилово, и ежели ты к нему не готов, то отскочь. А если не боишься юношеских хриплых споров под «Наутилус» — сам виноват.

Этот метод применен вроде в каждой крупной вещи пермского автора (только за «Общагу-на-Крови» не скажу, не читал еще). Скажем, «Географ глобус пропил» начинается с пролога, очень не совпадающего по тональности и смыслу с последующим текстом: ожидается надсадная остапбендеровщина, а получается хард-версия «Доживем до понедельника».

В исторических романах еще проще: сначала Иванов 50 страниц подряд беспощадно волочет читателя по глуби густого киселя, сваренного из абсолютно непонятных слов и названий. Потом автор оглядывается, убеждается, что балласт утоп, а выжили только те, кто действительно хотел дочитать, — и переходит на вполне современный русский язык. А странице к 150-й даже начинает объяснять, что означают финноугризмы и диалектизмы (пам, хумляльт, ламия, потесь, огниво, парма, наконец), которые читатель давно принял как симпатичный, но бессмысленный фоновый узор

Этим «Вниз по реке теснин» мало отличается от «Чердыни — княгини гор». И не только этим. Книги не то что похожие — однотипные. Просто автор решил в житии святого поменять главного героя на просто хорошего парня, у которого всего один грех – гордыня. А правила не менять. Ну, и время действия перенести, чтобы не так очевидно было.

Ведь про что, если коротко, «Чердынь»? Про юного пермского князя Михаила, который любил местную ведьму и хотел только тихого семейного счастья – а ему пришлось жизнь положить на защиту своей земли и своего народа.

А про что «Теснины»? Про юного сплавщика Осташу, который любил местную ведьму и хотел работать сплавщиком — а ему пришлось мыкаться по лесам да застенкам, защищая свою веру в бога и в отца.

Совпадений, сюжетообразующих и почти случайных, вообще много. В обеих книгах главный герой эдак дуалистично спарен – пресветлый Михаил с диаволическим вогульским князем, злой Осташа – со своим праведным отцом. В обеих павшее на героя проклятие гасит всех встречных-поперечных – но не его самого. В обеих, кстати, татарин за героя страдает: молодого хана Исура эпизодический Иван III на кол посадил, пытаря Бакирку эпизодический диверсант раздавил. В обеих мистики и просто жути хватает на несколько чистых хорроров. Обе, наконец, мощно написаны – хотя это вообще Иванову свойственно. И еще обе книги зачем-то переименованы издательствами.

В «Теснинах», кстати, постоянно указывается, что «после Пугача» народ стал жесток и отморожен. Доказательством служит россыпь абсолютно зверских, не поспоришь, эпизодов. Но в «Чердыни», действие которой происходило двумя сотнями лет раньше, зверства было никак не меньше. Достаточно вспомнить главу «Беспощадная», про Зимний Закон. Сперва пленные вогулы по предложению русских поочередно рубят головы друг другу. Потом русские, измочаленные походом, чтобы спасти боеспособную часть войска, договариваются с больными и ранеными о том, что те добровольно пойдут в прорубь –а живые за это позаботятся о семьях ушедших. С другой стороны, два века – достаточный срок для многократной гармонизации человечества и обратного отката в каннибализм.

При столь разнонаправленных исходных судьбы героев, конечно, по-разному сложились. Михаил был проклят вогульским князьком, побежден московским царем, пережил многие унижения и гибель близких, но землю отстоял, жил как святой и погиб так же. Осташа был проклят истяжельцами (подвид староверов), лишен смысла жизни, пережил много унижений и напастей, но мечту исполнил (сплавщиком стал, имя отца защитил, казну Пугача нашел и зарыл обратно) – и тут же выкинул. Сбыча мечт, известно, штука неласковая.

В итоге Михаил ловит сердцем свою стрелу — логично и неизбежно. А Осташа возвращается домой.

И тут Иванов демонстрирует преемственность и близость традиции. Концовка в ноль списана с фильма «Место встречи изменить нельзя» (в «Эре милосердии», литоснове культового сериала, другой финал), и отчасти – с «Кого за смертью посылать» Михаила Успенского.

К тому времени Осташа крепко обучен жертвовать, причем людьми, которые ему поверили. Это, пожалуй, главная горчина «Теснин». И главное отличие их героя не только от Михаила Пермского, но, скажем, от Левы Абалкина, история которого плясала по той же кривой.

Героя «Жука в муравейнике», как и героя «Вниз по реке теснин», лишили любимой работы, любви, друзей, родины, наконец. Лева Абалкин пытался бороться с недоброжелателями, не выходя за рамки коммунарской этики – и тогда Майя Глумова закричала. Осташа Переход пытался бороться с недоброжелателями в рамках этики крепостного кержака, кулаками, штуцером, мужским естеством и немного подлостью – и в конце тропы, заваленной трупами недоброжелателей, закричала мать осташиного дружка, загубленного младшим Переходом, и загугукал счастливый сын героя.

Гуманистическая фантастика, в которой начинал Алексей Иванов, такого финала бы не стерпела.

Возможно, поэтому Алексей Иванов покинул фантастику.

soi22, 04 февраля 2010 г. в 10:10

Книгу читала неделю: прочитала сразу половину, а потом неделю боролась с приступами тошноты и гадливости, а потом дочитала вторую половину. Теперь понимаю алкоголиков: они тоже утром умирают от головной боли и тошноты, а вечером снова пьют. Тяжело, безнадежно, правдивые тенденции, юношеские метания с поиском «высшей истины» в чем угодно, тошнотворно, жутко до приступов депрессии и ...безумно талантливо, сильно, верно.

92-93г.г.- это моя общага. Странная вещь, таких патологических типов, как герои, не было (да, пожалуй, и быть не может), событий с такой концентрацией безнадёги и беспредела тоже не наблюдалось, никто не произносил длиннющих монологов о смысле жизни, но все это было... Общага-упрощенный срез общества, поэтому были и алкаши опустившиеся, и непризнанные гении, и тихушники с тараканами в голове и... Бывало и плохо, и пьяно, и безумно весело, и тоскливо. Была почти неограниченная власть замдекана по общежитию, были мысли о смысле жизни(правда, чаще всего, не озвученные), была юность с ее максимализмом.

  Да, такого не бывает, но все так и есть. Это не документальная зарисовка, а художественный вымысел. Все здесь концентрировано, из двух-трех личностей получается только один герой, но эти прототипы реальны. Герои озвучивают не свои мысли , а размышления целого типа личностей, из которых они собраны, поэтому получается длинновато, зато полно.

  Общага всех выводит на чистую воду, здесь никого не обманешь. Уже через полгода ясно кто жмот, кто подлец, кто слабак. В общаге все какие-то голые, даже самые близкие не знают о тебе столько, сколько сосед по комнате. Все в книге реально, но не настолько концентрировано по времени, по числу участников, событиям. А, главное, не так безнадежно, как кажется на первый взгляд.

  Трудновато формулировать сразу по прочтении. Может, через недельку лучше напишу. Просто сейчас у меня похмелье от Иванова.   ТЕПЕРЬ КУПЛЮ ЛЮБУЮ ЕГО КНИГУ!

   Жаль только, что многие другие книги теперь кажутся слишком простыми и плоскими.

kerigma, 14 января 2010 г. в 19:49

Это жутко веселая книга, которая оставляет почему-то очень тягостное впечатление.

Хотя прелесть ее состоит в том, что можешь как хочешь, так и понимать. Скажем так, на разных уровнях погружения, абстрагирования, прочувствования и тд. Не столько в меру своей испорченности или сознательности, сколько — в зависимости от того, что хочется видеть в текущий момент.

Сюжетно имеем раздолбая лет 30, с женой и дочкой (брак, естественно, по залету), с такой же дурацкой раздолбайской компанией друзей, где сегодня бьют тарелки и валяются пьяными в подвале, а завтра устраивают семейные торжества. Российская провинция, года 80, еще, кажется, СССР, но это уже не очень страшно, да и в провинции нет особой разницы. И вот герой то ли от безысходности, то ли от скуки устраивается в обычную такую школу учителем географии.

А дальше — все как по писанному. Кому не повезло — вспомните свои школьные годы, полное отсутствие попыток научиться, зато выходки, которые уже никак нельзя назвать проказами, умеренную травлю, детский алкоголизм и общее состояние «выпряженности». Кому повезло — тот сидит и смотрит, как это бывает Можете не верить сколько угодно, но примерно в это время в российской провинции именно так бывает сплошь и рядом. Так — в смысле, банда малолетних злобных гаденышей против измотанных жизнью 50-летних теток со стальными нервами и громким голосом. «Перед выменем твоим и все такое». При желании на таком материале можно сделать все, что угодно, от психологического триллера советского разлива в духе Гальего до чего-то милого и светлого, в зависимости от того, каких красок подлить.

Иванов делает ужасно смешно. Во-1, если задуматься, это и вправду смешно само по себе, особенно с точки зрения взрослого благополучного человека. Ну, дети, в основном не очень благополучные, ну, гадят. Но как это написано! У автора в первой части такой русский язык, что хочется растащить всю эту самую первую часть на цитаты, причем преимущественно для автоподписей. Послушайте только: дети приходят к Географу в гости, он поит их чаем и говорит: «Вранье на третьей парте написано, что у меня на кухне календарь с лесбиянками висит» И далее в таком же духе, что ни предложение — то шутка или игра слов, причем в основном действительно остроумная и, что называется, «в тему». Изрядно добавляет к этому и сам герой — знаете, есть такая порода людей, которые ничего не могут *просто сказать*, им надо обязательно сделать это либо с издевкой, либо с подвывертом. Это обычно очень хорошо идет в компаниях малознакомых людей, а вот при близком общении или, упаси боже, семейной жизни, за это хочется временами убить. С одной стороны, они, вроде бы, милые и веселые, а с другой стороны — на вид какие-то совершенно бездушные твари, которые не могут ничего принимать всерьез, и как им, спрашивается, с таким отношением доверять? Плавали, знаем. Так что жену Географа, которая в конце концов не выдерживает, я просто отлично понимаю) Правда, все эти попытки «серьезного восприятия» нисколько не портят впечатление от текста, потому что все равно по итогам выходит ужасно смешно.

Забавно, кстати, что уже в первой части видят «чернушность» и безысходность, наверное, это отчасти вопрос отношения или личного опыта. Да, действительно, все герои сплошь и рядом — какие-то недотыкомки, у которых все не слава богу, и в семье нехорошо (если она есть), и с работой, и с самоощущением. Одни пьянки, и какие-то ерундовые шутки и измены, и вообще бессмысленное прожигание жизни. А где «нормальные люди» (наш ответ Чемберлену — так в зеркале же. А вот герои считают, что именно так и есть нормально, это и есть жизнь, сначала не глядя влезть во что-нибудь фатальное, а потом расхлебывать, и если двоечники помладше расхлебывают неслучившуюся карьеру, то «двоечники» постарше — нежеланных детей и нелюбимую жену. И в этом нет ничего особо ужасного по той простой причине, что, во-1, примерно вот так живет полстраны, а во-2, каждый выбирает себе сам. Это как раз тот случай, когда «разруха в головах» и больше нигде. Да, разруха. Но жутко веселая, такая очень русская, я бы сказала, «эй, гуляем», «один раз живем» и всетакое) Местами злобно, но неизменно остроумно.

А вот вторая часть, в которой Географ отправляется со старшеклассниками в поход в тайгу, — нечто совсем другое. То есть герои-то те же, но сменилась точка зрения, теперь мы видим все глазами Географа, и оказывается, что он не дурацкий клоун, которым представлялся вначале, а трагическая личность. Которая пытается быть рыцарем, во всяком случае, мужчиной и учителем, в крайнем случае — просто человеком, но получается у него также примерно через два раза на третий. Что придает еще большую трагичность. А что, на самом деле, сюжет, весьма популярный в русской литературе, взять «Игрока» или «Вешние воды» — герой держится-держится, ведет себя прилично, а потом раз — и совершает какой-нибудь совершенно скотский поступок, которым все рушит. Даже забавно, но ведь классика, черт возьми! Иванов взял и использовал классический пример и довел его до грани абсурда, тут уже «скотские» поступки преобладают, а иногда раз — и проглянет «нечто человеческое», остается только смотреть и удивляться. Начинаешь читать как злобный стеб про школьные годы, а заканчиваешь трагической классикой про лишнего человека, и как так получилось?

Роман, действительно, гениальный. Очень здорово написанный, легчайшим языком, остроумно и тонко, несмотря на обилие подростковой лексики, которая ничуть не портит, а только придает достоверности. Очень по-разному, потому что при желании на одном и том же месте можно найти повод и поржать, и поплакать. А еще — задуматься об этой жизни, местами вспомнить что-то подобное, а по итогам понять, как же хорошо, «что у меня не так» Браво автору!

tolstyi1010, 11 ноября 2020 г. в 08:54

Виктор Служкин устраивается работать в школу учителем географии девятых классов.

Дебютный роман пермского писателя Алексея Иванова. Это третье произведение, которое я прочитал у данного автора, и оно мне не только не понравилось, но и отбило охоту в дальнейшем знакомстве с автором, какие бы великолепные книги им не были написаны. Главный герой отвратителен. Постоянно пьет и жалуется на судьбу, при этом ничего менять в своей жизни не хочет. Он может увязаться за бывшей одноклассницей, совершенно позабыв про свою дочь, которую нужно забрать из детского садика. Может уйти с уроков, если его позовет подруга детства, при этом стоять и ждать пока она закончит свою работу. Про его отношения с алкоголем я вообще молчу. Сам не пью категорически, не приветствую выпивающих людей, а алкашей просто ненавижу. Портят жизнь себе и окружающим людям.

Из всех персонажей симпатию вызвала только дочка главного героя. Все остальные вызвали только негативные эмоции. Помимо Таты в книге понравились только воспоминания о школьных годах главного героя.

Пустая книга с отвратительным главным героем. Рекомендовать могу только врагам и людям, который скрытый смысл найдут даже в кучке опилок.

beskarss78, 07 января 2017 г. в 13:59

Когда современные историки берутся за материал, которые еще пару десятилетий назад был заидеологизирован до состояния сферического коня — это уже хорошо. В этом смысле хронология восстания, с яркими образами, судьбами персонажей (до и после), историей народов (до и после) — весьма интересная штука, и части подробностей я до прочтения книги совершенно не знал. Да, это публицистика, а не фундаментальная монография томика на три-четыре, потому вопросы все равно остаются, и в количестве.

Но!

Автор показал процесс в динамике, за что ему и спасибо.

Отличным образом стало сравнение потенциальной державы Пугачёва с «улусом Джучи» — подобного сравнения, с неким архаичным образцом (о котором Пугачёв и не знал, но делал то, что получалось) сильно недоставало «Спартаку» Валентинова. Сравнение отлично укладывается в образы относительно победивших восстаний (например, суданских махдистов в 19-м веке) и очень многое объясняет в ходе боевых действий.

Территория большой степи, где казаки составят основу воинского сословия — вот конечный образ той кочевой лавины, которую вел Пугачёв.

Хорошо получилось сравнение потенциально орды и возникающей нации.

Полиэтническая империя со множеством локальных «территорий-идентичностей» и дворянской аристократией, которая казалась сравнительно чуждой многим народам, но без которой мгновенно наступала кровавое месиво — вот чем была Россия того времени. Самый цепкий и страшный противник Пугачёва, который шел за ним, как охотничья собака — масон Михельсон. В этом смысле попытки уже эпохи «развитого модерна» просто найти иной народ (немцев, русских, евреев, казахов), который виноват во всех проблемах, равно как и найти организацию, виновную в том же (масоны, копинтерн) — смотрятся еще более карикатурно.

Восстание было пожаром — пока имелся горючий материал, пока можно было прийти на новую территорию, крикнуть «с нами царь!», пообещать волю — все катилось и катилось. Не думаю даже, что смерть самого Пугачева что-то изменила бы в самый разгар событий. Но кто именно был горючим материалом? Очень хорошо показано, что люди шли на бунт не только из-за притеснений — материальных или этнических — но из-за отсутствия локальной аристократии, которая бы имела представительство в империи. Как еще в восстании Болотникова участвовали провинциальные дворяне. В этом смысле попав в центральные области России Пугачев получил поддержку крестьян, которые не хотели идти дальше своего уезда — и всё.

Окончательное погашение бунта (проливка перекрытий после пожара) — это казни нескольких сотен человек (на виселицах и плахах после официальных судов — погибло меньше людей, чем было убито собственно дворян), это дарование статуса местным аристократиям (тут лучший пример — донские казаки, которые за лояльность получили выход в дворянство, а уже при Павле решили вопрос с башкирами), это максимальное снижение самоидентичности бунтовавших субэтносов. Автор замечает, что поскольку с местными элитами в итоге пришлось делиться — потом Россия не распалась на тюркскую и славянскую половины.

Собственно инкорпорирование местных аристократий — и было способом расширения империи. Издержки гасились за счет постоянно увеличивающихся полей: Россия несла великой степи пахоту. За счет новых торговых путей. За счет новых технологий. Ну, и за счет крестьян, которым на шею садились все сильнее. Которые составили очень большой процент бунтовщиков, но выдвинуть из своих рядов готовую военную прослойку — не смогли. Они смогут уже в Ипериалистическую и Гражданскую, когда их массово мобилизуют, обучат, дадут оружие.

Потому такой консерватизм и был в первой половине 19-го века: зачем что-то менять, если всё шикарно работает, а технологическое отставание (казалось) можно побороть очередным уральским проектом?

Но когда дело касается старой-доброй экономики — тут автор предпочитает говорить больше о заводах, а не о стране вообще. Та сумма административных изменений и экономических реформ, которая прошла после восстания — остается в тени. Поминается полусловом.

Описание отдельных боев, осад и столкновений. Действие артиллерии не на Сенатской площади, а среди изб, со стен монастырей, прямо с колоколен. Описание хитростей, встречных обманов, рискованных маневров, глупостей и удач. Военный пласт восстания.

Тут очень хорошо видно, какой однообразной оказалась пугачевщина. «Капитанская дочка» — это именно типизация. Очередное ветхое укрепление, в котором слишком мало людей готовы взяться за оружие. Там, где пропорция становилась не такой впечатляющей — либо тупая осада, либо поражение. Да, менялись декорации, менялся состав участников. Исключения есть, но их мало.

Чтобы появилось разнообразие — восставшим требовалась армия, а не орда. Для «полковников» нужны были полки, а больше того — сержанты. Пугачёву требовались не советники и «царицки», но штаб.

И, да, этим боям нужна экранизация. Только не хотелось бы увидеть фильм-попил «Михельсон против Пугачёва»...

Судьбы людей.

Есть лоялисты. Есть бунтовщики. Но самое интересное — люди посередине. Таких автор описывает довольно много. Как просто сумасшедших, вроде солдата-маразматика, так и весьма хитроумных. Как малодушных, так и хладнокровных до состояния ящерицы. Как суетливых — вроде нескольких офицеров, которые слишком рано решили «перевернуться» второй раз, так и совершенно инертных — Шванвича. Есть удачники (а более всех них — удачница-«царицка»), и совершенные лопухи.

Итого. Для специалистов, имхо, в книге не будет ничего особенного. По сравнению с описанием «горно-заводской цивилизации» — довольно много общих мест и повторов. Если хорошо побегать по страницам википедии — узнать можно и побольше.

Но как историческая публицистика — как вторая книга о пугачёвщине (после «Капитанской дочки») — отлично.

Это не третья книга, в которой должен быть обзор казачества, как общего феномена на фронтире великой степи, где необходимо показать самостоятельную, с более слабым государством, эволюцию казаков (восстание Хмельницкого — там ведь получилось много из того, что не вышли ни у Разина, ни у Пугачёва). Это не книга, в которой можно было бы увидеть механизм принятия решений в Петербурге, международную обстановку, сложности мобилизационной машины и т.п.

Но в качестве второй — рекомендую.

Ev.Genia, 15 декабря 2015 г. в 13:10

Даже как–то неловко, честное слово, ставить такую оценку книге, а тем более Автору, произведения которого я ранее читала и была покорена стилем, словом, сюжетом, героями. Я говорю про ,, Золото бунта'' и ,, Сердце Пармы''. Такое впечатление, что это писал другой человек, но имеющий схожий стиль изложения. Нет, читается книга легко, идея сюжета напрашивалась очень даже занимательная. По–началу я предположила, что из загадочного начала выйдет опасная, увлекательная с серьёзным разоблачением и впечатляющей разгадкой история. Но для меня такого в развитии сюжета не оказалось, я не совпала с книгой. Не скажу, что она плоха. Но с ней явно что–то не так.

Хотя интерес к развитию сюжета всегда присутствовал по мере чтения, мне хотелось узнать тайну псоглавцев, но в итоге Автор меня не убедил ни в чём. Я не поверила в нагнетание ужасов – явление собак в темноте, скрип половиц, скрежет когтей, запахи, исчезновение изображения и т.д., я не поверила в любовную линию героев – и не потому, что он москвич, а она всю жизнь прожила в деревне, я не поверила в эту деревню и её жителей – понятно, что представлен только короткий отрезок времени и в нём по–максимуму показан контраст и деградация, я не поверила в страх и невозможность жителей деревни её покинуть – ведь есть же городские отдыхающие, наверняка кто–то из них из этой же деревни, да и ребятишки приезжают на каникулы, я не поверила Кириллу в его естественность – вроде взрослый человек, а от его придуманных страхов, от паступков отдаёт каким–то надуманным ребячеством, я не поверила в развязку – она, на мой взгляд, шита толстыми белыми нитками по тёмной ткани. Я её перечитала дважды, но она такая суперразъяснительная , что эти разъяснения не принимаются после чтения основного текста. А явление охранника поместья с потрясающими навыками реагирования, ровным загаром солярия и белозубой улыбкой в роли властителя ситуации, спасителя и рассказчика попортило едва сохраняемый интерес к сюжету напрочь.

В сюжете дано довольно много документальной информации, собранной Кириллом на просторах интернет. Она призвана усилить интерес и углубить тайну и индивидуальную особенность фрески, её влияния на жителей и историю этого места. Но мне это не помогло. Возможно все эти псоглавцы – это не более, чем метафора в итоге, то, во что может превратиться человек деградируя. Не знаю. Делать какие–либо выводы по поводу текста уже не хочется. Возможно там вообще нет никаких выводов, а это просто приключенческая книга, довольно лёгкая и поверхностная, которая показывает взросление и без того взрослого парня в резком отрыве от привычных комфортных условий и по мере сил своих и всемогущего интеренета пытающегося разгадать загадку Святого Христофора.

Несмотря на такое впечатление от прочтения этой истории, я точно знаю, что Автор большой мастер, у него есть потрясающие книги, которые произвели такое впечатление, что никакие ,,Псоглавцы'' его не испортят.

Enciso, 20 августа 2015 г. в 21:12

Книга начинается с того, что водитель-инкассатор грабит свой собственный фургон, неожиданно получая в качестве приза свыше 100 миллионов рублей. Он рассчитывал на сумму в три раза меньшую и это ломает его планы, вынуждая осесть в Ненастье — загородном поселке, предназначенном под снос. Теперь его ищут милиция, разгневанные сослуживцы, любящая жена, кто-то еще, а он, пережидая шухер, получает возможность поразмыслить о былых днях. О годах войны в Афганистане, где он приобрел знакомых, определивших всю его судьбу. О «бесславных 90-х», которые насытили его жизнь приключениями, но не принесли ни богатства, ни положения в обществе, а одни лишь горькие воспоминания.

Вообще структура сюжета мне понравилась: все довольно остро и занимательно. Повествование идет по разным планам: то о прошлом, то о настоящем, то от лица героя, то от лица других персонажей. Немного наивно выглядит это «влезание в голову» другим людям, в том числе и главному злодею, мыслящему в духе «как хорошо, что я подлец и мерзавец», но на безрыбье современной литературы... Главное, что это не идет в ущерб интриге и атмосферности. И если интрига вполне непритязательна, хоть до конца не вполне и ясно, чем все кончится, то атмосфера передана первоклассно. Прямо ощущаешь себя там, в провинциальном городе 94-го, где открылся первый супермаркет, где криминальных боссов отстреливают в их же вотчинах, а менты заняты скорее отжатием бандитских бизнесов, чем расследованием преступлений. Чувствуется, что автор сформировался в эту эпоху, и, несмотря на весь негатив, она ему дорога, и он может рассказывать о ней часами.

И вот эмоционально это работает на растормаживание нехороших воспоминаний, причем не только из 90-х, но и из всей жизни, заставляя остро чувствовать моральное состояние героя, находящегося в полном душевном раздрае. Мне слишком знакомо ощущение, когда в кризисной ситуации слепящая темнота тоски и бессмысленности происходящего засасывает в себя, лишая воли к сопротивлению. И только на каких-то бойцовских рефлексах (если они есть, конечно) можно попытаться как-то вырулить из этого мрака. Эта писательская задача Иванову безусловно удалась. Равно как и общий выбор манеры письма. Уныло-тревожный стиль повествования в тональности «от плохого к худшему» способен индуцировать депрессию и у оптимистичного человека. Чтобы расстроенный читатель не захлопнул книгу раньше времени, автор периодически подбрасывает дровишек в топку «духоподъемности»: совсем уж омерзительных гадов тут валят и это приятно.

С другими моментами — хуже. Во-первых, «афганская тема». Все в романе заключается в ее рамки. Главный герой приезжает в незнакомый город, чтобы получить работу от своих парней, объединившихся в ветеранскую организацию, последовательно прошедшую через стадии волонтерской ассоциации, бандитской шайки и акционерного общества, попавшего под контроль бывшего чекиста, а ныне олигарха (это его деньги похищает герой). Но даже когда память об Афганской войне оказывается заслонена более масштабными событиями и вытеснена из ментальности населения, она остается тем паролем, который позволяет даже незнакомым людям мгновенно принимать решение — кому можно довериться без оглядки. Приблизительно это писатель и хотел выразить, но свою идейную конструкцию не подкрепил достаточной обоснованностью. Мысль о том, что те, «кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив» и на гражданке окажутся достойными людьми, а другие, в мясорубку не попавшие или даже вовсе в тылах отсидевшиеся станут кадровым резервом для армии скотов и ублюдков настолько не нова и избита, что даже и не знаю, как Иванову хватило совести писать об этом на полном серьезе.

Другая проблема — Иванов не любит людей. И это видно не только по описаниям внешности и характера, больше напоминающим полицейские ориентировки, но и по беспомощным и искаженным мотивациям, придуманным для них автором. Чтобы женщина — не проститутка! — раздвинула перед посторонним человеком ноги, достаточно наобум пригрозить ей неприятностями для любимого человека. Заказать охраннику собственного босса? — легко, нужно только намекнуть, что ему придется отвечать за преступление, содеянное, но незамеченное несколько лет назад. Никто не будет ничего проверять и, тем более давать «обратку», а послушно выполнит все указания шантажиста, даже и не задумываясь, что такое «доение» может продолжаться бесконечно.

Проза Иванова поражала глухотой к русскому слову с самого начала: «Сердце Пармы» и «Золото бунта» можно было цитировать страницами для разбора студентами филфака на семинарах по стилистике. Однако 20 лет литературной карьеры сделали свое дело и писатель постепенно научился выдерживать некий баланс между разбегом мысли и внятностью текста. Но просто технично и гладко писать Иванову недостаточно, ему хочется то ли изысканности, то ли изощренности, поэтому в ход идут странно напыщенные метафоры: «старики с лицами недогоревших на костре фанатиков», «лес вокруг поляны от снега был толстолапым и толстопалым, как перебинтованный», «бледно покраснела», а лично мне больше всего нравится фееричное «Она состояла из округлостей, которые бесстыже выпукло отсвечивали в полумраке. Герман загребал их в ладони, словно собирал горячие плоды на тучных райских плантациях, словно отрясал отягощённые ветви сказочных яблонь, словно снимал фрукты в оранжерее, переполненной урожаем» — последний раз что-то такое читал то ли у А.Рыбакова, то ли у В.Астафьева, то ли у еще какого-то умученного спермотоксикозом советского динозавра, которому давали в последний раз еще при Хрущеве.

Примечательно, что эти завихрения рассудка соседствуют с литературными клише типа «летела в распахнутой шубке, будто всполошённая птица », «метала гневные взгляды», «с видом превосходства откинулся на спинку кресла», тоже, как будто позаимствованными из социалистических производственных романов. Диалоги, которые всегда были слабым местом Иванова, здесь значительно поправлены в сторону улучшения, но все равно нет-нет, да и проскользнет то канцелярит бухгалтерский (не бухгалтером совсем изреченный), то какая-то псевдо-феня из милицейских словарей 70-х годов.

Вообще, конечно, это спекулятивное чтиво. Когда щекастый лысоватый «ботаник» пишет от лица педагогических работников — это нормально и даже очень круто, но когда он начинает писать от лица солдат и бандитов, включить suspension of disbelief много сложнее. Как бы достоверно и убедительно все не было изображено, ясно, что эту фактуру он черпал где-то со стороны. И тут не избавиться от мысли, что можно с нею и самостоятельно ознакомиться, без чьего-то посредничества, без этой игры в «испорченный телефон».

И вот, даже не знаю, как суммировать мои впечатления. С одной стороны, я благодарен автору за пережитые мной в процессе чтения чувства. Пусть даже это была беспросветная ледяная печаль, все равно достучаться до меня в принципе непросто. С другой стороны, я слишком четко вижу многочисленные стилистические огрехи, небрежность в прорисовке персонажей и ситуаций, явно издевательский финал... Как бы и понятно, почему Алексей Иванов стабильно входит в Топ-5 самых продаваемых авторов, и что его книги, в отличие от макулатуры русофобской вонючки Акунина, действительно несут в себе некое здравое зерно. Но... если задуматься, становится немного грустно за общество, где такая проза определяет стандарты.

Мух, 02 мая 2015 г. в 16:01

Представьте себе сюрреалистическую картинку: Стивен Кинг решил стать Пелевиным. Представили? Вот это и будет примерно «Комьюнити» Иванова.

Нет, конечно, сама книга глубже и интереснее механического смешения жанров. Тема «моделирования (модерирования?) реальности по своему вкусу» вполне себе актуальна. Того, о чем мы не знаем, в этой реальности как бы и не существует, а то, о чем мы знаем, становится вещественным и осязаемым, и в замкнутом пространстве виртуального сообщества возникает новый Символ веры — Ее Величество Чума... Вроде бы, неплохо и остроумно, но...

Но в первую очередь у меня лично осталось стойкое ощущение, что Иванов — на мой взгляд, из лучших современных авторов! — в данном случае играет в чужую игру не на своем поле. Все эти хипстерские фичи, которые у того же Пелевина работают как некие статусные символы, здесь явно вставлены «щоб було», и их обилие попросту раздражает. Для Иванова они столь же чужеродны, как вся та копипаста, которой обильно разбавлен текст романа. Вроде, и не украдено — но в то же время и не свое. Сумбур в финале трудно списать на эмоциональное состояние и крах жизненных установок ГГ — он просто сумбур. В результате основной месседж книги выглядит довольно-таки наивным обличением общества «информационного потребления».

Тем не менее, читается вполне себе напряженно — и, надо сказать, не без удовольствия. Этакая попытка автора «быть в тренде». Но перечитывать эту вещь лично я вряд ли стану.

Шербетун, 27 апреля 2015 г. в 14:45

Эта книга уже стала классикой! Изумительное произведение, мелодичное, ароматное, живое, плавное, в чем-то подобное сказке, вынесенной автором из палат Медной горы хозяйки, но только сказке рассказанной для взрослых романтиков и просто любящих свою Родину людей. Завораживающая книга, созданная мастером!

Живописный, стилизованный язык повествования способствует погружению в реалии далекого 18 века, а вкрапления национального мистицизма лишь усиливают глубину восприятия и создают эффект присутствия. Много интересной информации предлагает автор об экономике и культуре края, об истории пугачевщины, об особенностях старообрядчества на Урале, о быте, верованиях, обычаях и обрядах вогулов, позволяет увидеть привычные нам вещи с совершенно неожиданного ракурса.

Сюжет «Золота бунта…» интересен, все персонажи харизматичны, и пусть иногда читается тяжело и больно, даже обморочно в дыму вогульских обрядов, но ведь такова и цель любой книги – задеть читателя за живое и напомнить, что в жизни идеальных людей (образы которых нам массово скармливает голливудствующая современная проза) не бывает.

Прекрасно описывается уникальная природа красавицы-реки Чусовой, раскрывается специфика работы сплавщиков и бурлаков. А сам сплав – настоящий драйв, взрывающийся адреналином при одном лишь приближении к героям живых коварных скал и валунов, ведущих свою жатву, имеющих не только собственные имена, но и вековую память,.. драйв, пробирающий до морозных мурашек по коже, до заноз от деревянной греби в ладонях, до шевелящихся от ужаса волос,.. драйв, который невозможно вытравить из крови, почувствовав единожды.

Вот как сплавщик Осташа говорит о главной героине романа — реке Чусовой, ставшей для героев книги всей жизнью:

Коли Вы ожидаете легкого чтива и «голых» приключений, то не беритесь за «Золото бунта…». Но ежели Вы любите добротные исторические произведения и классику, то читайте смело и не пугайтесь обилия в тексте архаизмов и диалектизмов — толковый словарик, созданный специально в помощь читателю, поможет сориентироваться!

Ссылка на словарь на сайте Алексея Иванова http://ivanproduction.ru/literoturovedeni...

AlisterOrm, 14 апреля 2014 г. в 00:15

Мы, люди современности, живём в пыли, вокруг нас курятся зловонные испарения ДВС, которые мы уже не замечаем, наше ухо привычно к постоянному шуму большого города.

Когда-то не было ничего подобного. Люди жили в мире тишины. Единственное, что её нарушало — это тихий шум листвы, колышущейся под ветром. Шум деревьев, леса, где-то — пармы. Нельзя сказать, чтобы в этом мире тишины люди были счастливы — нет, жизнь полтысячелетия назад была очень тяжела, полна ужасов и лишений. Но мы что-то потеряли, пусть даже и обретя многое. Что-то, слышимое в листве. В запахе хвои. В стрекоте птиц.

Главное ли это в романе, который носит скромное и неброское название «Сердце Пармы»? Отчасти — да. Стылая, жуткая, таинственная, прекрасная тайга вокруг Каменного Пояса — один из его героев, место, населённое такими силами, которые человек пытался облечь в привычные формы, называя их богами, духами, ламиями, загоняя в привычные формы истуканов... Картина мира этих людей была сложна, не проще нашей — ведь знания естественных наук заменялись познаниями таинств лесов. Жуткий, таинственный мир воинов в шлемах с лосиными рогами и памов-шаманов с костецами и бубнами...

И всё-таки это — часть антуража, мира, созданный писателем Ивановым, вглядывающимся в прошлое своей земли. Но его роман — действительно Большая Литература. Поэтому в центре всего — человек. Князь Михаил Ермолаевич — безумно одинокий и никем не понятый человек, имя на летописной странице, бледнеющее на фоне блестящих эскапад Ивана Московского. Он — русский, но родившийся под сенью пармы. Он пермяк, который всегда останется для своего народа потомком пришлых «роччиз». Ему чужда Москва, расцветающая в своём подобии «Третьему Риму», чужда стылая тайга, которая является прибежищем его кровных врагов... Он разорван надвое, этот сын двух народов, и единственное, что ему любо — это процветание той страны, в которой он родился — той, которую потом назовут «Великой Пермью»...

Конечно, Иванов — интересный человек. Он поместил действие своего романа в XV век, то время, когда откованный русский меч собирал земли вокруг Москвы, когда закончилось время мелких родовых общин и волостей, а наставало время единства и силы. Отсюда и интересный идеологический посыл, вложенный в уста князя Михаила. Чужда ли ему Москва? Да. Его народу? Тем более. Но он добровольно покоряется и склоняет главу перед дедом того, кто назовёт себя «царём всея Руси». Отчего? Пермяки должны оставить обычаи своих предков, забыть свой язык, и влиться в это гигантское, горделивое и великое образование, которое мы сейчас зовём «русским народом». Такова имперская идеология — «единая поднебесная», как мы помним. Такова суть происходящего в те времена — склонение главы перед силой, которую не хочется принимать, но нет выбора — за ней будущее.

Так что-же это за роман? Откуда на просторах нашей родины, раздвинув ряды мелких середняков и откровенных пигмеев, выросла эта роскошная пихта, под названием «Сердце Пармы»? Откуда появился писатель, ничуть не уступающий Г. Г. Кею и прочим мастерам мифотворчества? Конечно, и здесь хватает оборванных линий и мелких нестыковок, но это не портит общей картины — перед нами классический, по всей вероятности, роман, который ещё будет славить автора на века вперёд... Не будем гадать о зашифрованных здесь смыслах — просто насладимся этой влекущей, суровой и безумно талантливо написанной книгой.

Мух, 14 сентября 2010 г. в 21:36

Высшим баллом не разбрасываюсь, но здесь — без вопросов. Степень попадания в авторский мир такова, что после пары абзацев — ты уже ТАМ. И дело тут даже не в шаманах на боевых лосях, а в мироощущении героев, для которых Христос, вогульские и пермяцкие боги, прочие неназванные в парме — данность. Элемент жизни, который опасно игнорировать. В первом прочтении, несмотря на весь нарочитый натурализм, читается как эпос. Битва богов, но от людей зависит — сделать выбор. Каждому для себя.

ЗЫ Бывал в описанных Ивановым местах. Там все по прежнему, только боги ушли.

Nog, 06 ноября 2007 г. в 14:01

Пермский край, XV век. Что мы знаем о нем? Да ничего, в общем-то. До книги Иванова эта земля и это время были интересны разве что местным жителям и части специалистов-историков. Но даже их усилиями до сих пор о том времени известно не так уж много. И вот на этом скудном материале создал пермский писатель свою, пожалуй, самую известную пока книгу.

Строго говоря, «Сердце пармы» вполне можно назвать историческим романом. Вторая половина пятнадцатого века, княжение Ивана III. Москва все усиливается, сгребает под себя русские земли и уже зарится на богатые пушниной Пермь и Югру. Столкновение двух культур, двух вер, двух народов неизбежно, а значит, будет война, кровь, месть... Одного этого бы хватило для создания хорошей книги. Но Иванов щедрой рукой добавляет фантастико-мистические элементы, так что мы видим этот мир таким, каким представляли его в те давние годы местные жители. И ходят по земле хумляльты — люди, ставшие бессмертными до той поры, пока не выполнят взятый на себя обет; и кружат головы мужчинам ведьмы-ламии; и бегают по лесам волки-оборотни; и спит на запретном поле опутанный корнями чудовищный Ящер; и... и... и...

И живут в этом мире самые обычные люди — русские, пермяки, татары, вогулы. Князья, крестьяне, воины, монахи. Любят и ненавидят, дружат и враждуют, сражаются и пашут, интригуют и молятся. У каждого из них своя история, и совсем не обязательно она заканчивается после смерти человека — сотник Полюд тому примером. Впрочем, главный герой книги — князь Михаил, приложивший все свои силы к тому, чтоб сохранить и сберечь доверенных ему людей, спасти перед лицом неотвратимого московского нашествия, чтоб не оказалась Пермь завоеванной страной, а стала настоящей частью Руси, чтоб слилась с ней воедино. И не зря именно ему удалось «охристианить» пермяков, ему, а не непримиримым епископам Питириму и Ионе.

И — один из самых главных плюсов — рассказываются эти истории просто потрясающим по красоте, образности и глубине языком; причем что бы автор ни описывал — пейзажи, битвы или размышления, чтение этих строк доставляет незабываемое удовольствие. Нет, мне, пожалуй, не передать этого...Но главное в другом. Иванова можно и нужно читать. И если после «Сердца пармы» кто-то скажет, что фэнтези (а это все-таки, как ни крути, именно фэнтези) — низкий и попсовый жанр, то с этим человеком лучше дела не иметь, ибо нет у него ни разума, ни вкуса, ни способностей к адекватной оценке прочитанного. И можете ругать меня за снобизм (или как там это называется).

URRRiy, 24 февраля 2021 г. в 00:20

Профессионально-развлекательная вещь с претензией на историчность и интригу мистического свойства и явным расчётом на экранизацию. Как и миллион ей подобных вполне способна расслабить мозг. Но шедевром отнюдь не является — слишком много неестественных элементов, причем сделанных откровенно для кинематографии. Во-первых поведение женщины – капитана, да ещё особого отдела, никак не является ни нормальным ни даже возможным в условиях того времени. Во-вторых, мотивы шляхтича, пусть и захудалого рода, напоминают анекдот о двух ковбоях, которые забесплатно дерьма наелись, только с тем отличием, что этот «ковбой» был один, зато употребил «двойную порцию».

Второстепенные персонажи, военнослужащие — автор опять таки на ровном месте рисует невозможные априори конфликты с нарушением служебной субординации. Замысел понятен, на экране это будет эффектно, но книга — это всё-таки не сценарий к игровому кино, читать подобное ... просто неприятно.

Много лишних исторических подробностей , не имеющих отношения к событиям романа, что с одной стороны, отнимает время, с другой — если человек хорошо знает историю, то достает своей ненужностью, поскольку изложенные факты незначительные и попросту неинтересные.

Но больше всего удручает идиотизм (мягко говоря) главной интриги сюжета и цели привлечения потусторонней сущности. Создаётся впечатление, что это результат страшного последствия ковида для мозга автора или, что вероятней, придумано с целью намеренного оглупления несчастных русскоязычных пользователей теле- и аудио- контента.

vesnyshka, 26 августа 2017 г. в 01:48

Если бы меня попросили дать характеристику этой книге одним предложением, то я бы сказала, что эта книга об одиночестве. Я читала и погружалась в одиночество каждого из персонажей — будь то балагур Будкин, или жена героя Надя, или его подружки — готовая на секс в любое время Ветка или ждущая романтики Саша, но коротающая вечера с женатым и таким же одиноким Колесниковым. И даже кот Пуджик всё чаще гулял где-то в одиночестве. В самом же Служкине — главном персонаже романа — бездна одиночества, с которым он носится по городу да и по жизни, пытаясь его заполнить. Но ни батальные отношения с женой, ни нежность с Сашей, ни попытка страсти с Веткой, ни пьянки с Будкиным, ни вдруг нахлынувшая ностальгия к бывшей однокласснице, встреченной в детском саду, не могут закрыть эту дыру. Потому что время такое — перестроечное и всё очень шатко и, кажется, безвыходно, потому что натура такая — не хваткая, как у Будкина, к примеру, а тонкая, со стихами да прибауточками, потому что славянская душа, склонная к страданиям, а не решениям, потому что вечная подруга — водка — рядом... да мало ли ещё почему.

И вот этого героя занесло в обычную постсоветскую школу учителем географии. А там деточки, на которых управы нету, потому что у них тоже время перестроечное, что в стране, что в возрасте переходном. И выжить в их обществе, ой как сложно. Я сама учительствовала, и в первый свой год в школе вчерашняя студентка к девятиклассникам попала, потому герою сочувствовала и действия его понимала. А действия романа то неслись, как река, по которой Служкин сплавлялся со своей ватагой, то замедлялись, как время на поляне с подснежниками, и вспоминалось что-то своё, откликалось на эмоции. И я верила автору и тому, что происходило на страницах. Время было шаткое, в чем-то дурацкое, и поступки героев нередко такие же, но они не могли быть иными.

А ещё, ещё же помимо одиночества в этом романе много любви. И первой, и единственной, и такой же, как то время, дурацкой, и той, которая навсегда, которая меняет, вдохновляет, ведёт человека. Которой и пытался научить географ-Служкин.