Роман написан блестяще, автор в совершенстве владеет своим даром. Но сюжетная составляющая не слишком впечатлила, некоторые моменты показались натянутыми и не естественными.

Маньяк — крото-чел, которым завлекает аннотация — это, наверное, даже не второстепенная часть сюжета, а что-то еще менее значимое. Это, действительно, роман о любви (правда, основная любовная линия — это что-то с чем-то), о потерях и о попытках справиться с ними. О писательском мастерстве, поисках вдохновения, творческих удачах и проблемах. О том, как много невымышленного и личного порой попадает в художественное произведение.

Роман психологичен и глубоко проработан; Ирвинг очень внимательно относится к деталям и ничего не забывает, у него все взаимосвязано, все сюжетные линии ловко сплетаются в общий клубок. При этом читается книга очень легко. Это тот случай, когда ты можешь с интересом читать те главы, где почти ничего не происходит. Интересны даже казалось бы банальные эпизоды.

Можно было бы сказать еще много чего, рассказать о тех местах, к которым у меня возникли претензии, но тогда придется заспойлерить весь сюжет, а делать этого мне бы не хотелось.

В итоге роман, не смотря на некоторые проблемы (чисто сюжетного свойства, и точно не технического — в этом аспекте он прекрасен), мне понравился. К тому же он оставляет заметное послевкусие и заставялет поразмыслить о некоторых вещах. А женщинам, думаю, он может понравиться еще больше.

Пасторальная обложка с дурманящим названием «Правила виноделов» не должна вводить в заблуждение потенциального читателя. Ведь за яркими солнечными лучами сокрыта бескомпромиссная проза человеческой жизни и, в частности, её рождения, первых неуверенных шагов. Впрочем, автор, описывая даже самые отвратительные сцены гинекологических процедур, ставит своей целью не шокировать. Это неизбежная данность романа, призванная отбросить в сторону лирическо-патетические стереотипы о новорожденных, обязательно купающихся в море любви.

Скрупулезно поднимаемая тема абортов и нежелательной беременности – глубокая моральная дилемма, разрешать которую придется самому читателю. На что мы обрекаем ребенка, получая удовольствие в момент его зачатия? Ведь судьба малыша, особенно сироты, непредсказуема как сорванный листик, подхваченный круговоротом жизни. Но автор твердо уверен в одном – за легкомыслием неизбежно приходит горечь стыдливого покаяния со слезами в глазах и прячущимся взглядом. К слову, роман – еще один балл в пользу сторонников «childfree».

В изложении событий Ирвинг намеренно избегает вычурных метафор и высокопарного слога, оставляя их на откуп отрывкам из произведений незабвенных классиков – Чарльза Диккенса и Шарлотты Бронте. Автор будто бы ведет с ними вневременную дискуссию о взрослении, которое зачастую принято приукрашивать и хоть чуть-чуть да романтизировать. На этом контрасте «Правила виноделов» можно смело отнести к гиперреализму. Правда, нужно отметить одну значительную деталь – роман пронизан тончайшей иронией и даже в самых тяжелых эпизодах нет-нет да блеснет солнечный зайчик с обложки.

Джон Ирвинг, взяв за основу судьбу сироты, создал действительно увлекательнейшую историю взросления. Потому как мы, без преувеличений, можем увидеть рождение личности с полностью чистого листа. Несомненно, эта книга станет прекрасным путеводителем для тех, кто желает переосмыслить свое прошлое, чтобы отыскать тропу в солнечное будущее.

Обычно перед покупкой книги я проверяю текст на соответствие писательского стиля моим критериям. Что касается именно этой книги — это еще было время бумажных книг в моей жизни:) — то с первых же страниц меня привлекла некая описательность и обещание скорого развития сюжета.

Это был любопытный штришок к моему представлению об Америке. Думаю, если я теперь услышу выражение «штат Мэн», то буду вспоминать именно эту книгу. Чудесно описан океан, а название фермы «Океанские дали» будоражит воображение. Главный герой Гомер Бур мечтает об океане еще задолго до того, как впервые увидит его, а позже его сын Анджел проникновенно описывает океан своей возлюбленной.

Итак, автор книги Джон Ирвинг понравился мне как «бытописатель». Та особенность, что события в книге нанизаны на канву рассуждений о правилах и прочем устройстве жизни, придает книге каркас, но по сути рассуждения как раз оставляли меня довольно равнодушной, а вот само живописание понравилось и «зацепило».

Большая часть книги посвящена совершенно обезоруживающему описанию детского приюта в местечке Сент-Облако. Читатель наблюдает непритязательную жизнь детей-сирот, единственной радостью которых было дождаться вечернего чтения вслух сентиментального романа, а также — мечтать об усыновлении приемными родителями. Автор рисует картину подвижничества главы приюта доктора Кедра и помогающих ему сестер. Жизнь в приюте проходила в ежедневных заботах, радостях и печалях, а образцы добродетели, привитые воспитанникам, вспоминались потом Гомером Буром как образец искренности в противовес лицемерному порой укладу общества.

Интересная деталь: перед сном воспитанники слушают чтение романов Чарльза Диккенса и Шарлоты Бронте. Так вот, оказалось, что критика сравнивает роман Ирвинга как раз с романами Диккенса, много писавшего об обездоленных детях.

Итак, центральная фигура романа — доктор Кедр. Именно он сделал приют таким, как мы его увидели. Недаром вскоре после смерти доктора Кедра заканчивается и сам роман. При этом кирпичики обстоятельств часто складываются так, как было задумано и подготовлено доктором Кедром, и многое из задуманного и предвиденного доктором Кедром сбывается.

В этом плане мне даже страшно себе представить, что за фильм получился при экранизации книги, если доктор Кедр из главного персонажа превратился во второстепенного!

Доктор Кедр считает любовь злом, причем у него есть для этого все основания. В самом деле, любовь приводит к абортам, брошенным детям или венерическим болезням, не говоря уже о многочисленных страданиях. У самого доктора Кедра опыт любви весьма печальный, что также способствует его неутешительным выводам о природе любви.

На всем протяжении романа приводятся красноречивые цитаты из труда доктора Кедра, в котором он, параллельно со своей медицинской деятельностью, описывает историю приюта.

Таким образом, весь роман Джона Ирвинга можно считать прелюдией к летописи Сент-Облака, написанной доктором Кедром. Жалко, что читателям так и не дали ее прочитать целиком! Я думаю, что это было бы очень интересное и поучительное чтение.

Не суй руку в пасть голодного льва…

Трагикомическая сага — понятие, подходящее едва ли не для любого романа — жизнь по своей сути и есть явление трагикомическое.

Вся завязка истории подробно выказана в аннотации. При этом получился краткий пересказ четверти книги. А ведь автор делает повествование неспешным и детальным, насыщенным вкусами и запахами и наполненным событиями и чувствами/эмоциями. И потому по мере чтения читатель постоянно пробирается среди нагромождений разной степени тонкости и целостности деталей и подробностей, причём некоторые нюансы автор умудряется ставить на круг как заезженную пластинку с постоянно повторяющейся музыкальной фразой — так, мы вынуждены постоянно проговаривать, что собака доктора-трансплантолога постоянно жрёт всё вокруг съедобное и несъедобное включая собственные экскременты и фекалии других собак — обстоятельство это столь часто повторяется в соответствующей главе, что вырвалось оттуда даже в текст этого отзыва о книге.

На самом деле история самой трансплантации не является центральным событием романа — я-то всё ждал, что будет много букв и слов о пересадке и всяких приручениях пересаженной руки, ну и всё такое постоперационное и жизненное, но автор погнал колесницу повествования совсем по другому маршруту.

Вам интересно было бы читать историю взаимоотношений того, кому была пересажена рука, с супругой донора? Тем более, что там и правда было одно совершенно определённое условие согласия на донорство (см. аннотацию).

Вот именно эти отношения и стали основным смысловым и содержательным наполнением всего остального романа. Хотя, конечно же, без внимания не остались и профессиональные закавыки нашего героя (помним, что он человек ТВ и потому вполне медийный и известный персонаж), и его жизненные и романтические движухи — оказывается, происшедшее с ним стало привлекающим женщин фактором, и его личная интимная жизнь не стала бедна или скучна.

Ну и конечно Джон Ирвинг перестал бы быть самим собой, если бы не заготовил новые и неожиданные сюжетные повороты, так что читатель до конца романа не может предугадать, что уготовано нашему главному герою — хэппи энд или жизненное фиаско…

На обложке книги значилось: «Новая Библия». До Библии не дотягивает по всем параметрам.

История об Оуэне Мини претендует на судьбоносную. Каждый, казалось бы не связанный между собой, пазлик со сценками его жизни в конце складывается в полную картину.

Картину интересную и драматичную, но не эпичную.

Если нравится как пишут американские писатели, то Вам и эта книга понравится.

Достойно. Первая половина XX века, провинциальная Новая Англия, сиротский приют, сами сироты, доктор, чередующий роды с абортами, любовный треугольник, яблоневые сады, жизнь, смерть… Для тех, кто любит длинные саги, написанные хорошим языком. Но, надо отметить, в книге довольно много натуралистических описаний родов, абортов, секса. Но при этом это ни разу не чернуха, это не смакуется. Просто оно и понятно, что раз речь про сиротский приют, то куда без этого. Из песни слов не выкинешь. По книге фильм сняли, надо будет тоже посмотреть.

Страшно подумать, но за Джона Ирвинга я не брался лет пятнадцать, а ведь прочитав последовательно первые пять его романов, был большим поклонником творчества этого писателя. В какой-то момент я утратил вкус ко всей современной западной литературе, за исключением фантастики, и лишь недавно вновь его обрел.

И вот возникла потребность в прокладке между двумя намеченными к чтению книгами Салмана Рушди, и я вспомнил о своем давнем любимце. По совпадению, «Сын цирка» посвящен Рушди, и отзыв уважаемого Borogove оказался крайне комплиментарен ,я решил не упускать эти знаки высших сил и с энтузиазмом взялся за книгу.

«Это роман не об Индии». Так звучит первая же строчка предисловия к роману, и фраза эта может быть камертоном ко всему восьмисотстраничному опусу. Действие в нем происходит в Бомбее и окрестностях, Цюрих лишь упоминается, Торонто — локация для пары кратких эпизодов. Но роман не об Индии, утверждает автор. Очередная волна «охоты на ведьм» в Штатах еще и не начиналась, но зная сутяжную суть своих сограждан, Ирвинг поспешил откреститься от возможных нападок и обвинений в расизме, шовинизме, великодержавном высокомерии. Ведь Индия в его романе грязная, нищая, жестокая и беспощадная. Ее населяют бомжи, калеки, преступники и дегенераты. Если упоминаются какие-то достопримечательности, то они в буквальном смысле пропитаны мочой и измазаны калом. История Индии — каннибальская мясорубка, социальные порядки как на живодерне, религия ее — бесчеловечный сатанизм. Это классическая англосаксонская стратегия — признать кого-то равным себе, а потом втоптать его в грязь по самые уши со сладенькой улыбочкой на устах.

Это и не детектив, так как убийцу даже невнимательный читатель вычислит в первой же сцене, страниц за четыреста до того, как его открытым текстом объявит и предъявит автор. И это не триллер о жестоком серийном потрошителе, так как в книге нет ни грана саспенса, насилие показано гротескно и абсурдно, не вызывая ни крохи волнения.

Роман не о цирке, хотя в нем действуют цирковые артисты и бывшие артисты, и есть несколько эпизодов на арене и под куполом шапито. Но эпизоды эти хаотично и далеко разнесены в тексте, не несут в себе довольно важной нагрузки, являются вспомогательными. Впрочем, помогать им особо нечему.

Это и не традиционная для Ирвинга семейная сага. И хоть семейные связи, предъявленные в романе довольно многообразны и сложны, но уж слишком хаотичны, взаимоотношения родственников остры, но не выстраиваются ни в какие драматургические линии, называются, но глубоко не прорабатываются. Это не семейный портрет мастера жанра, а рисунок генеалогического древа, корявый, прихотливый, но не прописанный.

Это не роман о кино, хотя два центральных персонажа — киноактер и сценарист. Но если суммировать, что об этом искусстве сказано во всей книги, вряд ли объема достанет и на серьезную рецензию.

Больше всего внимания в романе уделено проблемам гомосексуалистов, трансгендеров и кастратов. Так что под конец мучительного чтения мне казалось, что роман как раз о «п....ах в хорошем смысле», но и это заявление стало бы обидной натяжкой. Так о чем же автор рассказывал на протяжении почти тысячи страниц? Обо всем и ни о чем.

Поясню.

Я был на встрече Ирвинга с читателями в Москве в 2009, кажется, году. Он представлял свой тогда крайний роман «Покуда я тебя не обрету». Рассказывал, в частности, о своем творческом кредо. Мол, учился он не у модернистов и реалистов 20 века, а у романистов классической эпохи жанра. Были названы Диккенс, Теккерей, Шарлотта Бронте ,возможно, моя любимая Джейн Остен. И это правда, в чем может убедиться любой непредвзятый читатель Джона Уинслоу Ирвинга, но штука в том — и неудачный роман «Сын цирка» это хорошо показывает — что он взял у классиков только форму, а не суть и не идейную сердцевину и философию их искусства. Диккенс начал с «Посмертных записок Пиквикского клуба», но потом написал «Дэвида Копперфильда», «Холодный дом» и «Нашего общего друга» ,Шарлотта Бронте начала с «Учителя», а закончила глубоким и эпичным «Городком», ровно на ту же тему частной школы. И Теккерей, и Джордж Элиот — эти и другие великие мастера позапрошлого века проделали глубокую и масштабную творческую эволюцию. А Ирвинг — как точно заметил коллега Borogove — раз нашедши свой язык и доступную структуру для стряпания романов, так с этого конька и не слез. Он всегда двигался в ширь, а не в глубину проработки драматургии и глубины постижения человеческих страстей. Принимаясь за новую книгу он, кажется, думает: а вот про маньяка я еще не писал, про цирк не писал ,про кино. Пришла пора затронуть эти темы. По верхам пробежаться, наследить.

Так вот, «Сын цирка» — это «Пиквик» в Бомбее. Беллетристическая окрошка из тем и жанров, ловко скроенная умелым ремесленником в легкую удобочитаемую форму. Взял десять сюжетных линий, мастацки их переплел между собой, ни во что глубоко не вдаваясь. Тяп-ляп, и готов томина весом в килограмм.

В Индии процветает чудовищное классовое неравенство, политическая вакханалия жулья и совершенно пещерные предрассудки, а в чем причина, корни явления, основная линия противоречий? «Да пофигу!» Родители калечат психику своих детей и рушат им судьбы. Какой механизм этой трагедии, какая психологическая подоплека этих явлений? «Какая разница!» Судьба жестока к людям. Покажи нам драму рока. «Не ко мне!»

Ярким маркером может служить тема изучения ахондроплазии у карликов, ставшая завязкой романа. Она бессильно утекла в никуда, так как исследователь, еще один заднеприводный господин, умер от СПИДа.

Таким образом, Ирвинг просто рассказывает разнузданную историю нескольких нелепых и страшных паяцев, полную гэгов и абсурдного комизма. Эта книга полна «шума и ярости», прямо как рассказ идиота из финального монолога Макбета, и так же не значит ни черта.

Я, конечно, дам еще шанс Ирвингу и прочитаю другие его книги — зачем-то же я их покупал и зачем-то пылились они у меня на полках долгие годы — но многого ждать от этого стряпчего точно не буду. Сколько-нибудь приемлемую оценку я дам этому роману только за композиционные навыки автора и умение его иногда рассмешить даже крайне раздраженного и разочарованного читателя.

Короче, мне было жаль потраченного на роман времени. Ни уму, ни сердцу. Это далеко не «Мир от Гарпа» или «Отель Нью-Гемпшир». Я бы постыдился такую стряпню посвящать Салману Рушди, подлинному мастеру первого ряда мировой литературы.

Занудный, болотистый, псевдофилософский, пессимистичный, прямолинейный и влобнонравоучительный роман, скрывающийся под маской семейной саги от Мастера Ирвинга.

Я опять-таки не могу точно сказать, о чём эта книга (второй раз при чтении его книг, первый — «Отель “Нью-Гэмпшир”»): либо это завуалированная история о Предназначении и Судьбе, либо просто прямолинейная без секретных лазеек и неожиданностей история о жизни и смерти. Да, опять перескоки по времени и пространству, да внутренние микроглавы в повествовании героя, какие-то копошения фоном и резкая концовка. Герой, который никакой, его родственники и друзья, которые занимают линию от “просто странных” до “омерзительно неприятных”, да есть ещё “плоские и невыразительные” (вспомнил цинично-критично-саркастичного доктора Варгаса, вот его образ автору удался), но никому нет ни сочувствия ни сопереживания.

Наверно, в этой книге автор попытался вступить пусть не на область чистой фантастики, но уж магического, да не просто, а латиноамериканского реализма, точно, что совершенно не его. Чужды описания свалок и церквей, неестественна испанская речь, а мыльная мексиканская опера не побуждает, затаив дыхание, следить за перипетиями отношений.

С другой стороны, возможно, на писательский процесс оказывалось давление со стороны блюстителей расовых равновесий да прав всех меньшинств, что автору показалось легче вместить их всех в одну книгу, чтобы будущие стали очищены от неожиданных ++ отношений.

Перевод ровный, спасибо, что без матов, да только в одном случае не могу согласиться с переводчиком, но нужного для всех варианта не предполагаю: “дети свалки” могут быть “свалочными детьми”, но уж больно это близко к “сволочным”.

Роман Не-Ирвинга.

В ОЖИДАНИИ Г̶о̶д̶о КИТТЕРИДЖА

...- Знаешь, Билл, к чему нетерпим ты сам?

- И к чему же, Ричард?

- Ты нетерпим к нетерпимости — так ведь? И ты гордишься своей нетерпимостью, Билл! Но ты не всегда снисходителен, правда?...

Люблю Джона Ирвинга с «Правил Дома Сидра», читать которые взялась после оскароносных «Правил виноделов» — фильма неплохого, но по сравнению с книгой полной ерунды. С этим романом мгновенно и насмерть влюбилась в доктора Уилбура Кедра, делавшего Божью работу – аборты с применением анестезии в стране и во время, когда они официально были под запретом. Это был первый на моем читательском веку пример яростного протеста против ханжеской морали, одновременно объявляющей священной всякую жизнь и обрекающей ее подательниц с нежеланными детьми на позор, нищету, снижение и полную утрату социального статуса. Предоставьте тем, кому предстоит нести бремя заботы о ребенке, право выбора, — говорит Ирвинг. Не умножайте бед этого мира, приводя в него ненужных детей.

Декоративная история молодых людей, попавшая из книги в фильм, удачно обрамляет эту идею, но главное там не они, а старый эфирный наркоман, прошедший войну, гнивший в окопах, лечившийся по молодости от триппера и отказавшийся от личной жизни ради работы в сиротском приюте. Хотя показать такое в кино на рубеже тысячелетий было бы еще немыслимо. Видите теперь, как возросла наша толерантность за неполные два десятка лет? И не последнюю роль в этом сыграло творчество Джона Ирвинга, говорю без иронии и в совершенной убежденностью. После «Правил» очень долго не читала его, боялась снизить планку. В моем случае так и вышло, ни одна из прочитанных позднее книг Ирвинга, не приблизилась к «Дому Сидра» (я носитель субъективной позиции и выражаю ее, никому не навязывая)

Не стал исключением и последний по времени роман «В одном лице». Да простят меня фанатичные поклонники писателя, но с этой книгой он словно бы задался целью перепономарить пономаря. Герой-рассказчик, чьи детство-пубертат пришлись на шестидесятые, растет в неполной семье с мамой, позже – мамой и отчимом. Отец, сбежал, бросив их, когда Билли был еще совсем малышом, там какая-то мутная история, мама просто говорит, что выгнала его, увидев целующимся «кое с кем». В целом парень не очень страдает от отсутствия мужской руки, потому что у него есть дед. Бывший лесоруб и бессменный режиссер любительского театра. Он же обязательно исполняет в собственных постановках женские роли – страсть как любит переодеваться в женскую одежду, чего яростно не одобряет бабушка. А когда появляется отчим, преподаватель местного колледжа, который тоже станет играть на театре и влюбится в маму, бессменного суфлера – то комплект мужских фигур в жизни Билли станет полным.

А для полного счастья отчим запишет его в библиотеку и библиотекарша мисс Фрост станет первой любовью мальчика. Ну и что с того, что ровесница матери, мальчики часто влюбляются в женщин, много старше себя. А теперь, господа, я оглашу весь список, а вы вдумайтесь: дед Гарри трансвестит; мисс Альбертина Фрост (много говорящее знакомым с Прустом читателям имя) – транссексуалка с членом, в прошлом одноклассник тетки Альберт Фрост; партнерша по спектаклю Элейн и первая партнерша по сексуальных опытам – позже станет лесбиянкой; сбежавший отец – открытый гей; одноклассник, проходящий вместе с героем лечение у логопеда – мимикрирующий под гетеросексуала гей; любовь всей жизни рассказчика одноклассник Киттредж – трансгендер, сделавший операцию по превращению в женщину; герой-рассказчик – бисексуал. Не много для заштатного городка в Вермонте? Кажется, куда ни плюнь, непременно попадешь в человека с особенностями гендерной самоидентификации.

Весь этот кордебалет бурлит страстями, совокупляется, описания секса с разными партнерами, на редкость скучные и унылые, занимают довольно солидный пласт общего объема книги. Скучно невыносимо и насколько тонкой, изящной филигранной работой предстает в сравнении с этим история Фергюссона из 4321 Пола Остера герой в одной из ипостасей тоже молодой писатель-бисексуал. Что касается «В одном лице», то здесь вкус изменяет Ирвингу тотально (и фатально) Чего стоит одна только сцена с девушкой героя, дублершей сопрано Венской Оперы, которой выпадает счастье спеть леди Макбет перед участниками конгресса американских гинекологов двадцать второго ноября тысяча девятьсот шестьдесят третьего. Стоит заметить, что Джулия еще и большая поклонница Кеннеди. И снова не могу удержаться от сравнения с 4321, как об этом событии рассказывается в хорошем романе, земной поклон Максиму Немцову за перевод.

Кстати о переводе. Здесь он любительский. Но весьма неплох и я далека от мысли перекладывать вину за грехи автора на голову переводчика. Кем бы он ни был, справился достойно. Но книга из серии «старый конь борозды не испортит, да и глубоко не запашет».

ПЕНИС (1702 раза)

Интуиции надо слушаться. моя читательская говорила мне, что больше одной книги Джона Ирвинга перебор. Были «Правила Дома Сидра», чье место в личной табели о рангах терялось в заоблачных высотах и, вопреки обыкновению проглатывать у полюбившегося писателя все,до чего смогу дотянуться, продолжать знакомства не рвалась. Внутренний голос говорил: «Хватит». «Человека воды» взяла для игры, хмыкнула понимающе: ага,вот тут, значит, истоки; «Мир глазами Гарпа» — потому что стыдно не знать главного произведения совершенно своего автора — восхитилась, кивала со значением: ах, многотемье, ах поразительная откровенность. А для чего «Покуда я тебя не обрету»? Тщеславие, батенька, чистой воды выпендреж, как это, у кого-то есть топовая пятерка Ирвинга, а у меня нет. За него и была наказана.

Книга показалась невыносимой. Точнее всего ощущение от нее передаст аналогия с прошлогодним чтением «Ады» Набокова: поначалу страшно радовалась, потому что Владимир Владимирович мое все и априори знак качества, игровое задание сулило упоительные читательские впечатления; по ходу чтения радость истаивала, уступая место чувству, что на сей раз вкус и чувство меры в стремлении повторить раз достигнутый с «Лолитой» успех отказали мастеру, а количество непристойностей, вываленное на беззащитную читательскую голову, приближается к критическому порогу.

То же с «Покуда...» Ирвингу словно бы не дает дышать зависть к самому себе, создавшему «Правила» и «Гарпа»: отчего один роман стал манифестом феминизма (хм, сомнительной красоты словосочетание, но так есть, потому оставлю), а фильм по второму взял «Оскара» (и не суть, что от романа в фильме остались рожки да ножки). Значит если написать что-нибудь, еще более шокирующее и сентиментальное, успех можно повторить и упрочить? Нельзя. Потому что изначально должна быть история, которой пришло время поведать себя миру. Она выбрала тебя в качестве посредника, и твоими устами (твоим пером, шариковой ручкой, пишущей машинкой, компьютером, мобильным телефоном) рассказала себя. Гордись, они выбирают в симбиоты лучших.

«Покуда...» — книга иного рода. Закамуфлированная под автобиографию, под завязку набитая шокирующими и сентиментальными подробностями многословная муть, высосанная из пальца (хотя больше в качестве источника вдохновения хочется назвать то слово, которое автор повторит на протяжении повествования тысячу семьсот два раз, «пенис», кто еще не догадался). А на закуску, осведомленный о читательской благосклонности к тем, кто рассеивает мрак невежества в какой-то из областей, Ирвинг предложит массу сведений о... татуировках. Почему нет, об этом. кажется, еще никто не писал беллетристики?

Периоды, когда хотелось бросить (долгие) перемежались признанием «далан, ничего так» (короткими), но в целом я рада. что додавила шедевру до победного. Главным образом потому, что не в чем себя упрекнуть. Но читать девятисотстраничную книгу о том, как сначала мама мальчика таскала его по борделям,потом его бедную пипиську тискали старшие девочки в школе, после насиловали все тетки, появлявшиеся в поле зрения. А потом он вырос большой, стал знаменитым актером и научился, наконец, отбиваться от тех, с кем спать не хотел. Так вот,читать никому не посоветую.

ЖДАТЬ, КОГДА ПРОПЛЫВЕТ ТРУП

...Кетчума может убить только Кетчум...

Для того, чтобы продолжать любить Джона Ирвинга, мне всегда достаточно будет одних «Правил Дома Сидра». С остальным как ни грустно, он скорее не мой автор. То, что читала после, вызывало сдержанную приязнь («Мир глазами Гарпа», Человек воды»), недоумение («Покуда я тебя не обрету»), откровенное отторжение («В одном лице»).

Не могу даже сказать, что с годами он хуже, потому что знаю людей с отменным литературным вкусом, которые чрезвычайно ценят позднего Ирвинга. Стоит принять как данность, что сама не принадлежу к их числу и порадоваться, что первая встреча с писателем оказалась такой удачной. Начнись знакомство не «Правилами виноделов», оно тотчас и закончилось бы.

В «Последней ночи у извилистой реки» много бытописательства лесорубов, пота, крови, боли, страданий, насилия, секса, писательства, вольной борьбы, медведей (подлинных и мнимых), реминисценций, антивоенного пафоса, кулинарных рецептов, алкоголя, феминизма, голых женщин в разных позициях, в том числе летающих по небу и бродящих по свиным загонам.

Как такое возможно, это же глубоко противоположные по смыслу вещи? Почему нет, в жизни как-то все уживается. С поправкой, что в жизни помянутые вещи довольно четко разделены, не смешиваясь. А в книге все в едином кипящем котле. Я бы даже сказала, в восьмидюймовой чугунной сковородке. Она сыграет в повествовании особую ритуальную роль и пройдет с героями от его начала до конца, чуть не вековой промежуток.

Сейчас уточнила, восемь дюймов — чуть больше двадцати сантиметров, стандартная кухонная утварь, многого в ней не уместишь, а представлялась, когда читала, чуть не с противень размером. Такой глубокий след оставила в судьбах персонажей. Этот роман такая же сковорода, в которую натолканы горы снеди, по всему, не должной уместиться, но, ужарившись в процессе, являют миру вкусное и питательное рагу.

Из которого можно вытаскивать отдельные кусочки: физическая страсть здешних мужчин к порядочным крупным женщинам при любви к шлюховатым худышкам; мотив бесконечного бегства; эпизод с «небесной леди». А можно рубать подряд: история трех поколений мужчин одной семьи и великой мужской дружбы; творчество; судьба семьи в судьбе страны; жизнь — это река; через тернии к звездам. Кому что нравится.

Мне ничего из перечисленного. И, откровенно говоря, почти с самого начала главным интересом в книге был вопрос, когда же по этой реке проплывет труп. Неважно чей, хотя бы даже кого-то из главных героев или всей троицы (четверки). Никого особо не жаль.

Иногда интерес к книге вызывается не сюжетом.

Знаете, я тот человек, который сначала посмотрел фильм, раз 20, а только потом узнал, что снят-то он по книге. Как только купила книгу, то тут же решила погрузиться в уже полюбившуюся историю, но не тут-то было. Итог — роман получил низкую оценку и благополучно отправился на книжные полки в Питер. Повторный пересмотр не дал положительных результатов, но и по-другому восприняла.

Правила виноделов — это роман о любви. Как бы я не любила такие истории, но перед нами книга, способная утащить на эмоциональное дно. Тяжелое, меланхоличное развитие сюжета, где герои идеализированы, но со своими изъянами.

Я даже не хочу слишком углубляться в сюжет, основное есть в аннотации, а дальше — решайте сами. Прекрасно подойдет для пасмурной, дождливой погоды, когда на душе скребут кошки, и ты хочешь добить себя окончательно.

P.s. а все же фильм нравится больше

Серьезная психологическая драма-мелодрама в классическом стиле — со множеством героев, связанных целой сетью отношений между ними, на протяжении нескольких десятилетий. Хорошо передана атмосфера американской глубинки — сельской жизни на ферме и сидроварне, с одной стороны, и жизни замкнутого коллектива сиротского приюта, с другой. По ходу романа действие переключается между этими двумя местами и несколькими другими, но все судьбы героев связаны единой нитью и в итоге сходятся. Яркие характеры, гуманизм, ощущение легкой светлой грусти в каждой сцене. Роман явно писал большой мастер. Если бы не эпизоды с гинекологическими медицинскими подробностями (тяжелыми, но важными для отображения быта и работы героя-акушера) и сексуальными сценами, то вполне бы походило на старый классический роман из русской литературы — такое же погружение в психологию героев и их самокопания, в хорошем смысле, такая же неспешность и поучительность. В наше время так пишут редко.

Кроме того, книга поднимает вопрос запрета абортов, актуальный и будоражащий умы до сих пор. Это самое серьезное литературное произведение из мной прочитанных, где эта тема показана так ярко и заставляет задуматься. Показаны обе точки зрения, причем у двух основных героев они противоположны. Но авторская симпатия явно на стороне мнения доктора Кедра.

И в завершение отзыва — цитата, которая запомнилась мне надолго:

«Даже когда в приюте так же тихо, как в могиле, ... Уилбуру Кедру все равно слышался плач младенцев, и они плакали, он это знал, не потому, что хотели родиться. А потому, что родились...»

Ирвинг — признанный мастер коммерческой мелодрамы со своим стилем и поклонниками. «Отель» — роман совершенно с цыганщиной, с ряжеными и цирковыми, животными и Веной, инцестом и изнасилованием. Автор развернулся в духе любимого им циркового шапито, чтоб лицом в торт. Признаться, первая часть глянулась больше, а во второй механизмы авторской техники уж слишком очевидны: сценка смешная. а в следующей надо кого-то покалечить. Ну и подобно тому как смотреть Кустурицу подряд не следует, романа Ирвинга, густого, с соплями и слезами среди карнавала, одного на год точно достаточно. При чтении подряд авторские приемы для массового зрителя слишком режут глаз. Кинг как то, отбрехиваясь от сравнений с Диккенсом, сказал, что скорее его полпредами являются Рушди и Ирвинг. Оба — избыточные, барочные создатели шапито, мастера площадного фарса. Если сравнивать с тем, что читал, «Отель» порасхристанней и «правил виноделов» и «Гарпа» — но читается очень легко.

Show Must Go On

А ведь, пожалуй, авторы аннотации не ошиблись, назвав этот роман Джона Ирвинга бурлеском. Прежде всего потому, что эротическая составляющая в этом романе занимает довольно видное, а может быть даже и почётное центральное место. Но ещё и потому, что сама конструкция этой книги выглядит как театрализованная постановка, как некое сценическое действие. Рассчитанное, в первую очередь, на зрителей (в нашем случае роль зрителей выполняют читатели), а уж потом на актёров-персонажей.

Однако за всей этой эротико-театрализованной мишурой скрываются довольно значимые и сильные смыслы. Потому что и эротико-сексуальные сцены и рассуждения, и точки кризисных переломов в сюжете романа на самом деле подводят читателя к осмыслению самой жизни, к её реалиям, к тому, что чаще всего не показывается никогда и никому, хотя на самом деле постоянно присутствует в жизни любого общества, хоть нашего постсоветского, хоть западного насквозь демократического.

* Разве подростки с определённого возраста не интересуются друг другом и пренебрегают любого рода информацией о взаимоотношении полов и о способах удовлетворения взаимного влечения.

* Разве молодые люди не пробуют себя на сексуально-эротическом поприще (либо при полном попустительстве, либо при робком и зачастую неумелом консультировании и руководстве со стороны взрослых).

* Разве молоденькие неопытные девушки не подвергаются то и дело насилию со стороны своих сверстников или мужчин чуть, а то и значительно старше.

* Разве мало в реальной жизни людей, нетвёрдо определившихся со своей сексуальной ориентацией и потому порой блуждающих между выборами.

* Разве мало в мире женщин разного возраста, промышляющих торговлей своим телом — официально ли или же тайно и в виде своеобразной «подработки», а некоторые и просто «из любви к искусству».

* Разве нет более семей, которые не сталкивались бы хоть в какой-то форме с проявлениями сексуальных трудностей, испытываемых хотя бы одним членом семьи: несчастная или счастливая любовь, первый сексуальный опыт, тайное и потому стыдное мастурбирование, отсутствие мест, где взрослые и вполне законные пары могли бы предаться телесной любви, ситуации с подглядываниями и подслушиваниями, поддразниваниями и всем прочим околосексуальным.

Ни в одном из предыдущих перечислений я не поставил ни одного знака вопроса (потому что кажется, что тут ответ закономерен), равно как не выстрелил ни разу «крикуном» (просто потому, что тема секса и эротики насколько привлекательно-волнующа, настолько же и злободневно-обыденна). Просто и эротика и секс в нашей жизни есть. Даже в жизни тех, кто лишен секса — просто потому, что тогда секс присутствует в виде томления тела, снов и прочих телесно-психических (и слава богу если без психиатрических) проявлений.

Единственная и при том сомнительная претензия к автору — я бы роман закончил чуть раньше. Однако по здравому размышлению (и памятуя, что это бурлеск, т. е. Представление) принимаю от автора такую концовку книги, потому что Show Must Go On (ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ).

Вообще-то книга довольно долгое время меня напрягала

Напряжение это возникало само собой, непроизвольно, и я не сразу понял, на что именно делает стойку моё эмоциональное «Я». А потом сообразил, что все эти реакции отчуждения и неприятия происходят из-за довольно объёмистой массовой доли религиозных оттенков и смыслов, из которых в значительной степени состоит роман. И сразу волна напряжения превратилась в лёгкую «мёртвую зыбь» — слегка неприятно, но не смертельно.

А настоящий интерес к содержимому романа появился примерно к половине объёма — то ли читатель расчитался, то ли автор расписался, то ли мы с ним (и с героями повествования) одновременно сделали встречные движения, но как-то эмоционально всё устаканилось. Да и интерес появился, к чему это автор всё ведёт?

Ещё одна перелицованная история о новом «Иисусе», который явился в этот мир с совершенно конкретной и определённой целью. Однако цель эта не всеохватная, как у самого Иисуса (спасти всё человечество), а именно что конкретная и определённая, локальная и ограниченная. Однако потребовавшая от «спасителя» того же самого, что и от Иисуса — его жизнь в обмен на жизни других.

Однако сам этот случай, как чаще всего и должно быть в литературе, находится в самом конце книги, а весь текстовый массив романа состоит из рассказа о судьбе маленького Оуэна Мини. Судьбе, переплетённой с судьбами многих других людей — жителей небольшого городка в Америке.

Мастерство рассказчика Джона Ирвинга делает этот неспешный рассказ полнокровным и эмоциональным. И довольно оригинальный событийный ряд оставляет читателя если не в постоянном напряжении, то как минимум на волне интереса к чтению и к стремлению узнать, а что там будет дальше. Тем более, что автор, намекая на необычность личности Оуэна Мини, до самого конца сохраняет интригу главного поступка в жизни Оуэна (и мы тоже не будем эту интригу разрушать), причём мы понимаем о жертвенности судьбы Оуэна уже примерно перевалив за книжный экватор.

Тем не менее, в моём личном рейтинге романов Джона Ирвинга эта книга заняла третье место, пропустив вперёд великолепную «Правила виноделов» и увлекательную «Мир глазами Гарпа». Однако сохранив желание прочесть ещё и «Отель «Нью-Гэмпшир». Для полноты картины.

Джон Ирвинг, полюбившийся после чтения романа «Правила дома сидра», порадовал и в этот раз. Вообще, он очень щедрый писатель, этот самый Джон Ирвинг. Он умудряется поместить в роман столько сюжетных линий, что из всего этого концентрированного сгущения можно было бы нарезать ещё пару-тройку книг, и даже не рассказов и повестей, а вполне самостоятельных романов. При этом каждая такая сюжетная тема довольно остра и приключабельна и вполне может тянуть интерес к событийному ряду самостоятельно. И герои-персонажи этих сюжетиков вполне живые и яркие личности, вполне соперничающие с основными героями самого романа Ирвинга.

А центральных фигур и самых настоящих героев романа у Ирвинга опять несколько. Тут вам

Невероятно много в романе Ирвинга и поднимаемых им острых и значимых вопросов. Тут вам

И так и хочется порой вспомнить своего любимчика Николая Васильевича Гоголя и воскликнуть подобно ему «И чего только нет на этой ярмарке!», имея ввиду ирвинговский многослойный, многофакторный, политемный и разносторонний роман.

Единственное, что показалось в романе лишним — это концовка книги, где перечисляются все полюбившиеся нам люди, с которыми так накоротке свёл нас Джон Ирвинг — ну вот зачем он

Как мне кажется, не самый удачный роман хорошего писателя — то ли старость не радость, то ли подиссяк порох в пороховницах воображения. Если с художественной точки зрения роман — один из самых малоубедительных за всю карьеру Ирвинга (особенно малоубедительны старички в возрасте за 80, прыти которых — в разных областях жизни — позавидовали бы и многие юнцы; ну и крайне неубедительна завязка романа: 12-летний пацан ухитряется одним ударом 8-дюймовой сковородки убить женщину весом 120 кг!), то с политической он весьма занимателен. Автор вкладывает в уста одного из главных героев, Кетчума, такие слова: «...Айова — это ведь тоже индейское название. Чёрт побери, когда-то индейцы жили здесь повсюду. И что эта страна с ними сделала? Поневоле задумаешься, какие вообще намерения у Штатов. Вьетнам — не первое место, где мы обмазались дерьмом. Куда движется эта тупая, придурочная страна? Я так думаю: если бы все эти мёртвые индейцы — в Айове и в других местах — вдруг ожили, они бы нам так и сказали: вы непременно пожнёте то, что посеяли». Потом для Кетчума слова :«Эта поганая, придурочная страна...», становятся просто рефреном всех его монологов. Самый главный герой — альтер эго Дэнни Эйнджел думает об этих словах: «Не слишком ли жестоко судил Кетчум об Америке?» Дальше автор «защищает» своего героя: «Дэнни по-прежнему чувствительно относился к тому, что писали о нём на родине. Там на него часто ставили клеймо «антиамериканиста». И дальше: «Во всех остальных частях света, включая Европу, а также в самой Канаде, мнимый «антиамериканизм» писателя, наоборот, считали явлением положительным.» Вот так вот, цитируем к месту и не к месту не относящиеся к развитию сюжета слова о «придурочной стране», мочим почём зря политику республиканцев и особенно Джорджа Буша-младшего (не называя его имени), а потом отмазываемся словами про «мнимый антиамериканизм». Хотя, что там говорить, Ирвинг — патриот, свою страну и свой народ он любит побольше многих критиков (любовью этой, можно сказать, пропитаны все его книги), но, без сомнения, градус его «мнимого» антиамериканизма в данном опусе существенно выше всех его предыдущих опусов. Видимо, допекла жизнь в родной стране даже такого патриота.

Уважаемый Джон Ирвинг, Вашу книгу о бегстве и мести через много-много лет, я прочитал давно, но только сейчас попытаюсь сформировать свои мысли и мнение о ней. Роман долог и содержателен, наполнен малыми историями и прошит насквозь одной цельной, грустен и жизнерадостен, наставляет и иногда удивляет, но вместе со всем этим он стерилен; длинен, хотя хотелось бы ещё больше страниц; повествование занятно, но слишком далёко и выглядит, как чёрно-белый забытый снимок, о котором интересно узнать, но не вспоминать.

Герои бегут, и хотелось бы немного приостановить их бег, попридержать течение реки Сказания, столь Извилистой, но от одной страны к другой, от одной женщины к другой бросает нас в водовороты событий Автор. Да, эпизодичность здесь не так часта, как в “Отель “Нью-Гэмпшир””, но тоже не идёт на пользу соучастия читателя в событиях.

И, пусть рушащие какой-то спокойный мотив Ваш автор, я ожидал увидеть в книге моменты:

Несмотря на недостатки книги, я считаю, что она подходит для знакомства с Автором. Ведь здесь есть медведи, спортивная борьба, отцовство и семья, война и мягкий юмор, что являются главными темами творчества Джона Ирвинга.

Невероятно нудная книга, дочитать которую у меня так и не хватило сил. Слишком уж вяло в ней развиваются события, слишком много в ней религии и бесполезных житейских подробностей. А что самое главное – много необоснованных восторгов сыпется в сторону Оуэна. Автор каждые несколько страниц говорит нам – смотрите, какой это необычный человек, вот сейчас этот Оуэн такую офигительную вещь сотворит, прям как Иисус станет! Но ничего офигительного не происходит, и автор снова увлекается перечислением подробностей жизни героев – как они растут, во что играют, как смотрит телевизор их бабушка… Всё это сопровождается ощущением того, что сюжет вот-вот сдвинется с мёртвой точки и в нём действительно произойдёт что-то необыкновенное. Но это необыкновенное всё не происходит и не происходит, а читать становится всё скучнее и скучнее.

Книга по какой-то неведомой мне причине (религиозность? Упоминание Вьетнамской войны?) входит в список лучших книг Америки. Её наперебой хвалят критики и читатели. И многие признают, что она написана крайне неспешным языком, что читать её поначалу может быть скучно, и осознание её шедевральности приходит только под конец, а то и вовсе после прочтения.

Обещания чего-то сверхнеобычного в конце с большим трудом удерживали меня на протяжении половины книги, после чего я её забросила почти на полгода. Когда же я к ней вернулась, чтобы дочитать и поставить галочку «прочитано», то... Ну, вот эта вот галочка принесла мне больше удовольствия и морального удовлетворения, чем книга. Как бы не хвалили её финал, он впечатлил меня не больше, чем газетная статья на не интересующую меня тему.

Очень, очень толстый роман затрагивающий тему феминизма и с многочисленными сценами секса и насилия. Вот пусть это и читают феминистки может им и понравится, а мне как то не очень. Несмотря на ряд действительно сильных эпизодов и неплохой вставной рассказ в целом роман не сложился. Жизнь, мне кажется , не состоит только из различных сексуальных проблем и всяких не очень реальных ситуаций вроде откушенных членов, отрезанных языков, операций по перемене пола и череде насильственных смертей, особенно если учесть , что речь в основном идёт об образованных представителях среднего класса. Осталось впечатление некоторого недоверия автору.

Порнография. Нет я понимаю, многочисленные сцены половых актов не более как литературный приём для сгущения атмосферы чувственности. И маститому , знаменитому автору блестяще удалось в романе такую атмосферу создать. Что мне не нравится в произведениях современных западных писателей, так это мелкотемье, их героев интересуют только проблемы половой самоиндетификации, физической в лучшем случае творческой импотенции. Все интересуются только собой, может ещё половым партнёром. В этом конкретном романе главная героиня писатель, её отец писатель, её мать писатель, любовник её матери писатель. И о чём они пишут? О себе, о своих переживаниях, о своих личных проблемах в общем сплошноё самолюбование и самопережёвывание. Отец главной героини сочиняет короткие страшилки для детей, хоть какой то элемент творчества, а в общем полный застой.

О чём эта книга? Роман взросления. Очередная та же история, рассказанная автором, с добавлением новых странных людей, пусть в старой обстановке, но так, возможно, встретиться с такими непохожими на нас и такими уже теперь привычными. О медведях, нестрашных и забавных, об очень умных медведях; о маленьких людях, которые в “Попытке подрасти” и тех, которые постоянно повторяют “Что?”; о Вене; о женщинах, которые гораздо логичней представителей мужского пола; о травмах любви, о взрывах; о борьбе и беге; о том, что мы уже читали в его книгах.

Самое главное, если Вы начали читать, постарайтесь не привыкать к героям. В этом романе автор не жалеет их. Это почти подсказка, да и имя пса Грустец (отличная, кстати, находка переводчика) настраивает тон романа. Грустец в начале и в середине, да и в конце. Грустец не тонет. И судьба тоже. И любовь.

И да. Я не знаю о чём эта книга. Для меня она стала красивой в эпизодах, нецельной, неуравновешенной, разной.

Я читал книгу полгода. Знал, что произведения автора долго загружаются для меня, раскачиваются. Не понимал: нравится ли она мне или нет. Порой скучал от непонятных взаимоотношений героев, иногда следил за параллельностью историй, пытаясь предугадать дальнейшее, иногда встречал те страницы Истории мира, которые далеки и географически и во временной шкале. Прерывался, забрасывал, возвращался и забрасывал снова. Только последнюю треть текста читал без больших пауз. Возможно, так долго читать роман оправданно, потому что стал бы, не отвлекаясь, искать какие-то неточности, что не нужно. Вообще. Другие романы Ирвинга также медленно пускают тебя к себе.

О чём это произведение? Семейная сага; история непредумышленного случайного убийства; повесть о сироте, ищущем отца и нашедшего что-то иное и большее; эпическое полотно одной войны и влиянии её на всех; саркастический взгляд на предвзятое отношение людей к особенным и странным; долгая многостраничная новелла, растянутая и сложнопонимаемая. Всё это, в разных долях.

Главный герой Оуэн Мини, человек маленького роста с громким голосом, который при первой встрече всегда вызывает удивление и интерес, юноша с непреклонными амбициями, заставляющий прислушиваться к нему и имеющий способность влиять на всех. И рассказчик, Джон Уилрайт, преподаватель литературы, вспоминающий своё детство и взросление рядом со своим необычным другом. Оуэн, слабый физически, но твёрдый морально и душевно, своими поступками вольно и невольно провоцирует трагикомические ситуации и даже однажды, успешно отбив подачу в бейсболе, становится убийцей. Вы скажете “ ЭТО ПРЯМО ДЛЯ ТЕЛЕВИДЕНИЯ!” и будете правы.

Он раздражает, отталкивает и притягивает, кажется настолько неправильным и неприятным, что хочется убить его. Уважаемый Джон Ирвинг, Вы действительно поступите так со своим персонажем?

Резкие повороты и неожиданные открытия в последних главах преображают образ Оуэна. Джон в 87-м говорит о трагических событиях двадцатилетней давности, а я не верю. Сарказм это всё, наверно. И последние 30 страниц не верю. Ну что может произойти? На описание встречи одноклассников, похоже. С утренним похмельем. И потом ещё десяток страниц нависает ожидание. Да вот, уже конец книги. Оуэн, с тобой всё будет хорошо.

А потом… потом понимаешь, что не хотел этого.

Книга о Предназначении, которое трудно почувствовать и понять.

Спасибо.

Книга, конечно же, лучше «Гарпа» (что, в общем-то, нельзя назвать великим достижением, поскольку все, что угодно, может быть лучше «Гарпа»), но читается с трудом. Дело даже не в том, что здесь типичный американский стиль «основного потока» — тягучее многословное расписывание бытовых подробностей. Американцы уверены, что в их жизни каждая мелочь имеет великое значение для всего человечества, всем интересно об этом читать, даже про их неудачные отношения с девушками, подростковый онанизм и про то, где и под каким кустом они с*али. Последнее американские авторы описывают особенно подробно и с большим вкусом. Видно, для американца каждый поход в сортир — жизненно важное событие. Реализьм, как же. Я, всеконечно, понимаю, что это признак настоящего мастерства писательского — интересно описывать самые обыденные действия, вроде ковыряния в носу. Хотя вилами по воде писано: битву на Пелленорском поле интересно написать — тоже талант иметь надо. Во-вторых — не так уж интересно все это Ирвинг пишет. Читаешь кусочками, маленькими порциями, когда больше читать нечего. Год читаешь, два читаешь — все до конца не доберешься. «Санта-Барбара» какая-то!

Просто так сложилось, что я, во-первых, люблю романы короткие, динамичные, безжалостно отредактированные. Возьмите «Богач, бедняк» Ирвина Шоу, «Законы привлекательности» Эллиса — ни одного лишнего слова! Романы написаны, как рассказы! Говорят, что короткая проза должна читаться за один вечер. Настоящий роман, мне кажется, даже объемом в 450 страниц, должен читаться дня за два-три. Второго «Гарри Поттера» я прочел за три с половиной часа! (Квиддич, правда, пропускал). Не люблю я эти толстые кирпичи, через них продираешься, как через вьетнамские джунгли, и с тем же результатом. Если вещь не можешь прочесть хотя бы за неделю — ты просто теряешь к ней интерес. У меня, взрослого человека, нет столько времени на чтение. Ясно ведь, что даже в 1000-страничном талмуде мысли в конце концов окажется на короткий фельетончик.

Второе. Я люблю авторов трагических, надрывных, мощных — таких, как Достоевский, Шекспир, отчасти Кинг. А Ирвинг — человек явно счастливый и позитивный. Я не знаю более светлого писателя. «Оуэн Мини» — это такое милое, ровненькое, приятное произведеньице, вот такие обычные маленькие люди, и они вот живут, и такие у них все мелкие проблемки... Прямо отдых для души. И для мозга. Ромео и Джульетту мне давайте! Макбета! Чтоб кулаки сжимались, чтоб слезы из глаз (кровавые), чтоб отчаяние, боль и страсть били ключом из разорванных артерий и души израненной! Я русский, блин! Мне любить, так королеву, а воровать, так миллион. Размах где? Глубина? Надрыв?

Ну ладно, поговорим о центральном персонаже. Утверждается, что это типа Иисус Христос. Если так, то надо признать, что религиозную тематику Ирвинг освоил очень... по-американски, мягко говоря. Назвать «Мини» христианским романом у меня язык не поворачивается.

Посмотрите на Оуэна и выслушайте, что я вам скажу: люди, Христос таким НЕ БЫЛ! Это пародия.

Церковь, лишив Иисуса сексуальности, крайне обеднила его образ. К тому же на страницах Евангелия ГГ появляется уже в возрасте тридцати лет. А до этого он где шатался?

Мало кто говорит о том, что Христос вообще-то был в молодости кем-то вроде черного колдуна, занимался магией, проводил обряды. Этим всем он занимался в ссылке на берегах Северной Африки — из Иудеи Христа выгнали, как я подозреваю, за разврат, пьянки и драки.

И никаким нелепым чудиком Иисус, повторяю, не являлся. Это искажение христианства чудовищное. Иисуса любили, обожали, баловали женщины, он имел успех у них. Бабы дрались за право мыть ему ноги! Иисус — это был стиль, крутизна. «Плохой парень» на мотоцикле, понимаете? Рок-н-ролльщик, если проводить аналогии с нашим временем. И все это не умаляет в моих глазах его учение, чудеса, которые он творил. Напротив, образ Христа становится многомерным, объемным, интересным и неоднозначным. Не был он юродивым!

Так что, как непритязательное чтение для расслабухи — «Мини» сойдет. Как серьезная книга, ставящая серьезную философскую проблему — не очень.

Уважаемый Джон Ирвинг, в других местах на земле мы любим читать истории взросления и семейные саги. С большим количеством страниц, раскрытием тайных грязных историй и чистых помыслов даже второстепенных героев. С юмором и возможно эротическими моментами. Но у Вас мы не нашли такого. Точнее весь этот любимый реализм пахнет эфиром и ранними грейвенстинами, которые так хороши для пирогов, что говорит о том, что будет больно и вкусно.

Роман не даёт читателю спокойно перелистывать первые страницы, засыпая с книгой на коленях, первая четверть романа предельно жёстка и подобна корочке на пироге. Захочешь – разгрызёшь и доберёшься до начинки, нет – роман тебе не по зубам и не твоё это вовсе. Отбор.

Истории Рассказчика, даже с многократными повторами (в отличие от приёма соседа по штату Мэн для создания напряжения) не надоедают. Момент с постоянной сменой объекта повествования, как оркестр, где слышен каждый отдельный инструмент. Красиво.

Об экранизации красноречиво поведала Ваша бессловесная роль в этом фильме. Слов нет. Отдельное, не сравниваемое произведение.

А заглавие? Что значит? Всё просто. Правил нет, потому что мы не можем их прочитать, поэтому не нужно переживать об их нарушении.

Их нарушении. Точно.

Этот роман Ирвинга меня откровенно разочаровал. Главный провал этой книги, на мой взгляд, заключается в том, что автор весьме красочно расписывает нетрадиционные отношения двух семейных пар, но упорно хранит молчание о том, «как они дошли до жизни такой». А ведь для читателя не зацикленного на одном только сексе, это, пожалуй, самый интересный вопрос. И вот автор на него не ответил. Потому лично у меня и всё остальное, что происходит в романе, вызывает маловато доверия...

Впервые прочитал этот роман, Мир глазами Гарпа, почти 10 лет назад и был тогда просто в восторге от первой главы, а затем — страшно разочарован главами последующими... Главное, не сумел разобраться, каков же он, мир глазами Гарпа? Зато сейчас я понял, кажется, всё...

В этой книге рассказана история короткой, но довольно яркой жизни писателя Т.С. Гарпа, родившегося во время Второй Мировой войны при довольно необычных обстоятельствах. Собственно, как раз этим обстоятельствам, тому, что предшествовало рождению Гарпа и посвящена первая глава романа. И сейчас для меня совершенно «прозрачен» секрет её, так поразивший 10 лет назад, — ведь здесь столько всего сошлось: радикализм матери Гарпа, не желающей жить в обычных семейных устоях; тайна смерти, тайна рождения, даже тайна человеческого сознания. По мощи эта глава не уступает лучших творениям Маркеса, быть может. А вот следующие главы действительно здорово «провисают» — особенно на фоне такого зачина. Чувствуется, что автор хочет выдержать взятую им такую необычную ноту, старается изо всех сил, но вместо этого у него получается какая-то развлекаловка.

Да, детство Гарпа, опыт его жизни в Австрии, только что пережившей советскую оккупацию, и его первые литературные опыты (за которые автор почему-то так цепляется чуть ли не до самого финала своего романа) — на мой взгляд, не более чем затянувшийся «оживляж». И всё-таки я не прав был 10лет назад, «оживляж» этот только лишь предшествовал более глубокой прозе, возобновляющейся где-то со средины романа, с описания событий, подготовивших трагедию в семье молодого писателя Гарпа.

Дальнейшее -уход из жизни один за другим близких людей — снова на том же уровне, что и первая, такая драматическая и даже эпическая первая глава романа. Здесь опять встречаются тайна рождения и тайна смерти, тайна смысла человеческого существования... Читая эти главы, я понял-таки, что представляет собой мир согласно Гарпу (мир по Гарпу, мир глазами Гарпа). Это мир, в котором почва под ногами может быть не жёстче спортивного мата, но в котором отношения близких людей так хрупки... И жизнь их хрупка. Поэтому в этом мире следует помнить всё — а что ещё остаётся, когда все, кто окружают нас, обречёны рано или поздно умереть?

В послесловии к роману автор вспоминает, что суть этой книги ясно понял его старший сын Колин (которому, наряду с его младшим братом Бренданом, собственно, посвящён роман), тогда двенадцатилетний подросток. Это книга о страхе отца за своих детей. В широком смысле это книга о страхе смерти. Ведь как гласит завершающая фраза романа: ... in the world according to Garp, we are all terminal cases. (... в мире глазами Гарпа все мы просто «терминальные случаи»)

Из этой книги вы узнаете, где лучше всего сделать татуировку в Норвегии, Швеции, Финляндии, Дании и Голландии, из каких улиц состоит квартал Красных фонарей в Амстердаме, как получить «Оскара» и многое другое...

Джон Ирвинг в очередной раз доказывает, что в эпоху комментария и иронии можно создать крупный познавательный и интересный роман, сочетающий в себе разочарования постмодернистской литературы с классическим каноном Чарльза Диккенса. 900 страниц читаются на одном дыхании, удивляя количеством неприятных подробностей и вместе с этим неутомимой жаждой жить.

Тем, кто не знаком с творчеством писателя — попробуйте начать с «Гарпа».

А тем, кто уже привык к «миру глазами Ирвинга» будет приятно снова надолго погрузиться в этот причудливый калейдоскоп человеческих взаимоотношений.

Если бы не отзыв Мисс Марпл — не обратил бы, наверное, внимания на эту книгу. Но меня заинтересовало: как же так? И не реализм, и не фантастика... Люблю такие вещи — в которых (пардон за банальность) тонкая грань между реальностью и «миром внутри» несколько... того... смещена.

Нет, роман, конечно, можно понимать и в прямом смысле — но тогда он будет хуже восприниматься (вы этого не почувствуете, впрочем — только если потом подключите «второе зрение», которое поглубже). Вроде бы речь идёт о такой же примерно семье, как та, что описывал Макьюэн в «Цементном саде» (совпадает очень многое, до деталей) — но смысл совершенно другой. Здесь — не какая-то обычная семья имеется в виду, это просто образ, в к-ром «зашифровано» молодое поколение того времени. Зачем понадобилась такая аналогия (всё поколение = два брата и две сестры)? А вот затем, чтобы показать его «замкнутость», самодостаточность и... неконтактность (со старшими — и с теми, кто придет после).

Здесь есть и грязь

А может быть, речь просто о взрослении. До какого-то периода видишь во всех окружающих женщинах скорее «сестер», чем подруг. Потом это проходит, сменяется более взрослыми чувствами.

В общем, тут какую трактовку ни выбери — такое не-буквальное прочтение обещает гораздо больше смысла, чем обычное, «as is».

А мл. брат-«голубой» (при этом — добрейший и располагающий к себе парнишка)? Такой же ведь собирательный образ. Когда это писалось — важна была идея, что «они тоже люди, пусть и не такие».

И т.д., и т.п. У всего в книге — двойное дно: почему, например, ГГероиню (духовного лидера семьи) зовут Фрэнни? Как по мне — это еще одна отсылка к Сэлинджеру; только у него Фрэнни была младшей и поэтому — жертвой депрессии, а «вождем» в семье — брат: грубоватый, ехидный и своим несколько беспардонным поведением их всех вытягивающий из «болота» житейской рутины. Тут они с Фрэнни просто переставлены местами, «поменялись амплуа», т. ск.

Любой поворот сюжета оборачивается чем-то «непрямым», абстрактным и потому — важным.

Не совсем понятно, что делает Ирвинг на Фантлабе... Но, если ради кого и стоит покидать фантастические миры, то Джон Ирвинг несомненный кандидат. Его проработка персонажей действительно фантастична.

Это книга с очень длинным шлейфом, как хорошие духи. Длинная, тягучая, подробная до безумия. И сначала тебе она не нравится. И потом она тебе не нравится. И чуть позже она тебе не нравится. А через месяц ты понимаешь, что она гениальная. Такое же у меня было с фильмом «Убийство Джесси Джеймса».

Удивительно, как Ирвинг все незаконченные линии, все обрывки, воспоминания, слухи и слова сумел внести в эти последние полторы странички огромного тома, и как ты вдруг понимаешь, что бог тут, в общем-то, ни при чём, а мальчик Оуэн Мини — это и есть некое воплощение человека-бога, человека-судьбы. И когда Мини подпрыгивает и взлетает над вьетнамскими детьми, тебе хочется закрыть книгу, чтобы не знать того, что произошло на самой последней странице. Пусть летит.

Чудесная книга, чудесная. Светлая, необыкновенно светлая. Кажется: сейчас, вот сейчас произойдёт трагедия, сейчас всё будет плохо и ужасно, но из «Правил Дома сидра» бьёт свет, бьёт необыкновенным лучом. Эта книга ценна маленькими историями, вложенными в неё, блестящими маленькими историями, составляющими этот величественный, великолепный мир Ирвинга. Особенно потрясает та маленькая история, когда герой узнаёт, что у него — болезнь Альцгеймера, и радуется, и все радуются, и это счастье сквозь слёзы, потому что он же не пьяница, он не идиот, он просто болен, и значит — им можно гордиться, и пусть это страшная болезнь, но она означает, что он не сломлен. И так все герои этой книги — они не сломлены. Они прекрасны.

Значительно более слабый роман, чем прочитанные мной ранее «Молитва об Оуэне Мини» и «Правила Дома сидра», Даже не верится, что его писала та же рука. Да, кстати, о руке. Слишком много замешано вокруг руки в этой книге, слишком много подробностей, не несущих ни смысловой нагрузки, ни сюжетной линии, ни каких-то стилистических щедрот. Просто мастер расслабился, и от него срочно требовался новый роман, издатель звонил и писал, говорил — где, где роман, и мастер быстренько написал душещипательную, мастерски исполненную, но пустую историю.

Вот же не ждал. Мне очень понравились «Молитва об Оуэне Мини» и «Правила Дома Сидра», и я подумать не мог, что самый знаменитый, самый раскрученный роман Ирвинга «Мир глазами Гарпа» — это такая затянутая бессмысленная и картонная муть. В «Оуэне мини» и «Правилах» у героев была цель, смысл жизни. Вся система, всё их существование строилось, как пирамида, для того, чтобы привести их к самому важному кирпичу, к венчающему башню флагу, к Эвересту. У Гарпа же нет никакой цели. Роман — это набор практически несвязанных между собой глав, роялей в кустах и абсурдных ситуаций, в результате которых Гарп становится помесью рохли и размазни, а потом внезапно погибает (причём тоже картонно до невозможности). Может, я чего-то не понимаю. Но это не роман, а средней осмысленности набор слов. Впрочем, помнится, что у весьма уважаемого мной Мураками самый известный роман «Норвежский лес» — тоже адский бред. Пипл хавает, что тут.

Я не так много читал Ирвинга, чтобы всерьёз делать какие-то выводы — это на самом деле всего второй его роман, что я прочитал, — но я просто не могу удержаться. «Мир глазами Гарпа» очень-очень-очень похож на «Отель Нью-Гэмпшир». Начать хотя бы с того, что лучшая вещь Гарпа, «Пансион Грильпарцер», это такой черновик-набросок к «Отелю». Да и вообще слишком уж похожи герои обоих романов, сюжетные повороты, не точь в точь, конечно, но оттенками. В сюжетах романов Гарпа прослеживаются, кажется, и отсылки к ранним романам Ирвинга — «Свободу медведям» и «Семейная жизь весом в 158 фунтов». Так что что бы там ни говорил Ирвинг устами Гарпа, чертовски трудно удержаться от вывода, что вот он сидит и пишет восхитительно прекрасную, отточенную эмоционально, но просебятину. Гарп вот тоже никак не мог избавиться от мотивов памяти в своих книгах, и это усугубляет параллель Ирвинг-Гарп ну просто до невероятия. Стилистически книги тоже похожи, тут вам и Вена, и медведи, и даже плавно эволюционирующая в Грустеца Подводная Жаба. Книги Ирвинга вообще у меня запоминаются какими-то отдельными образами-лоскутами да пронизывающим текст настроением. Вот что-что, а эмоции передать он умеет здорово. Где-то фоном здесь же содержится очень много серьёзных дум о судьбах и нужности феминизма, свободе личности и прочем значимом и серьёзном, но просто о людях вне контекста всего этого читать намного интереснее. Ирвинг пытается расрыть героя исподволь, реконструировав перед читателем его картину мира. И далеко не факт, что нам понравится то, что мы увидим теми самыми глазами Гарпа. Сбиваясь с фарса на трагедию, истерично и нервно Ирвинг лепит героев, выворачивает их перед нами наизнанку. А ведь Гарп далеко не святой. Что ещё забавно, несуразности и нелогичности в поведении героев общего впечатления даже не портят, а наоборот, сперва сходят за странности характера и тараканов в голове, а ближе к концу романа так и вообще как нельзя лучше укладываются в их, героев, восприятие мира.

О сюжете и вообще о каких-то фактах говорить здесь трудно. Отмечу только, что книжка хоть и тяжёлая и нервная, но всё же полегче «Отеля». Это отчасти и минус, потому как местами драйва всё же немного не хватает. Пишет Ирвинг и о сексе, и о насилии, не зацикливаясь на них, но и не обходя стороной. Роман задевает за живое, но вовсе не мерзок, как, скажем, некоторые вещи Паланика или Бёрджесса. Советую всё же читать эту книгу не первой у автора, как минимум «Отель» желательно, как мне кажется, прочитать прежде. Но и до «Мира» потом добраться нужно непременно. Хотя если проза Ирвинга придётся вам по вкусу, это выйдет само собой.

Рассказ — безусловно, не формат мечты Джона Ирвинга, в чём он, собственно, и признаётся в этом сборнике: романов у него больше, чем рассказов, — у него как у писателя преобладает романное, эпическое мышление. Однако и в не самом любимом формате мастер даёт угля: например, лучшая вещь сборника — «Воображаемая подружка» — это почти что список соревнований по борьбе, в которых автор участвовал либо как спортсмен, либо как тренер, либо как болельщик (оба его старших сына тоже занялись борьбой). И при этом данный «почти список» читается как роман или как поэма — Мастер он и есть Мастер. Также нельзя не отметить панегирик Диккенсу («Король романа»), после которого мне захотелось даже почитать классика, хотя когда-то давным-давно такая попытка кончилась ничем: настоящий Писатель, обуреваемый настоящей страстью, умеет быть по-настоящему заразительным. Будучи поклонником Ирвинга-романиста, с опаской отнёсся к сборнику рассказов, мемуаров и предисловий, однако опасения были развеяны — почти 500-страничный сборник прочитан за один выходной: всем, кто любит и ценит Ирвинга, читать рекомендуется КАТЕГОРИЧЕСКИ :-)

You can check out any time you like

But you can never leave!

The Eagles, «Hotel California»

Наверное, Ирвинг прав. Потому что я тоже думал когда-то, что всё у меня обязательно будет хорошо и славно, и будет любовь, и будет счастье, и смысл тоже будет, и будет всё-всё-всё вообще. Наверное, все так думали. А потом — бац! — и ты уже взрослый, и жизнь начинает разгоняться вниз, и ты понимаешь, что жизнь твоя стала каким-то чёртовым отелем. Где постоянно снуют какие-то странные и не очень симпатичные люди, а родные и дорогие уходят и не возвращаются, и всё привинчено к полу, и ты не радушный хозяин, а какой-то жалкий забитый постоялец из углового номера, а где-то в ванной с тошнотворно-надсадным булькающим звуком всплывает Грустец.

Ты пробовал травить его, поджигал и вот теперь утопил, а он, каналья, не тонет, прямо Распутин какой-то. И остаётся только сидеть и печально удивляться тому, что жизнь внезапно стала какой-то чужой, а забавная семейная сага — безумным постмодернистским макабром в отрыве от реальности, и не вернуться назад. Ирвинг, жопа с ручкой, ты что такое творишь, а? Я хотел почитать про милых фриков и медведя на мотоцикле, зачем ты так, а?

И что делать — я топил, а он не тонет. Или идти тихонько сквозь годы по обшарпанному гостиничному коридору, захлопывая за собой двери и не оглядываясь назад, или вот, пожалуйста, окно. Так или иначе, в конце коридора всё равно окно, так не проще ли сразу? Потому что ты, например, карлик, или совсем не умеешь целоваться, или мышиный король. Потому что-то где-то четыреста шестьдесят четыре, а ты так и не начал считать, и не знаешь, как сказать, что любишь, потому что:

- ты гей — таксидермист

- ты влюблён в собственную сестру

- ты старая дева со штангой

- ты слишком умный, но очень грустный медведь

- ты девочка — радикал с кучей мусора в голове

- ты бездарность по сравнению со Скоттом Фицджеральдом

- тебя изнасиловали в детстве

- Грустец не тонет.

Ирвинг, мать твою, что ты такое курил, а? Зачем ты с ними так? Зачем ты так со мной, а? Они ведь не заслужили и не виноваты, да и я, наверное, тоже. Слишком много крови и schlagobers, и боги, как же талантливо.

И вот твоя неосуществлённая любовь разрастается, как раковая опухоль, и ты кричишь, и плачешь, и бьёшься в агонии, и во всём великом и могучем не хватает слов. Weltschmerz, ощетинился своими жесткими согласными и сидит, смотрит. Слово — надгробие, слово — приговор. Любовь камнем лежит на сердце, на живую нитку привязанная, и тоже не тонет, хоть и такая невыносимо-тяжёлая, а так хотелось бы утонуть, но любовь не тонет и вместе с ней сердце. И где-то поблизости так и маячит окно и в нём бессердечные тела Габсбургов, и так не хочется к ним лежать под weltschmerz и слушать безумные оперы Доницетти. И ты уже не понимашь, где кончается любовь, а где начинается Грустец. Если религия — просто очередная разновидность таксидермии, то любовь определённо подвид Грустеца, особенно пакостный и непотопляемый. И остаётся только учиться говорить самому и плавать, тоже самому, раз уж такая штука. И хорошо бы украсить отель к Рождеству, раз уж всё же. И непременно жить дальше и верить, и не сдаваться. И найти свою любовь, и потом уже не отпускать, хоть это и так трудно, что совершенно точно понадобится медведь, здоровенный, как эйфелева башня, и умный как четыреста шестьдесят четыре Эйнштейна. И верьте Фрейдам, обоим, и не расставайтесь с бейсбольной битой, потому что мало ли, и обязательно запоминайте сны, а лучше записывайте в тетрадочку. И самое-самое главное, умоляю вас...

...проходите мимо открытых окон.

Почему этот роман считается лучшим произведением Ирвинга?Честно говоря,до сих пор в недоумении...Очень затянуто.Бесконечные неправдоподобные метания неживых героев.И практически на каждой десятой странице рассуждения о сексе.Как будто все мужчины только и мечтают,куда бы присунуть ,а женщины,кому бы отдаться.Конец книги вообще пролистала.Какая мне разница,когда там,кто и как умер!!!С облегчением закончила читать.По сравнению с Правилами дома сидра,книга вообще ни о чем.

Средняя такая книжка, как мне показалось, абсолютно ничем не выделяющаяся. Либо я люблю другую литературу, либо я недоросла до Ирвинга, либо что-то еще. Не знаю.

И уж насколько я любитель читать «что потолще», погружаясь в книгу с головой, но этот роман мне показался неоправданно затянутым, с абсолютно ненужными эпизодами да и вообще сплошными тщательно прописанными подробностями, не имеющими отношения к делу. Читала эту книгу как эдакий наблюдатель, а вовсе не проживала жизнь Гарпа вместе с ним. В общем, следа в душе, послевкусия роман не оставил.

Правда, понравился включенный в повествование рассказ «Пансион «Грильпарцер»».

«Последняя ночь на Извилистой реке» оказалась тяжеловата для чтения, тогда как все предыдущие книги Ирвинга проглатывались за пару вечеров. То были истории, от которых невозможно оторваться. В этот раз передо мной оказался роман, который не следовало читать.

Прежде всего, следует признать — перед нами очередная книга Джона Ирвинга, а значит, нас ждут немного свихнувшиеся герои, запутанные любовно-семейные отношения, множество второстепенных деталей, спортивная борьба и медведи на заднем плане. И все выше сказанное в тексте присутствует.

Однако, цельной картины, Истории с большой буквы, в данном случае не получилось. Книга состоит из отдельных частей, каждая из которых рассказывает об определенном периоде жизни повара-калеки и его сына — известного писателя. Эти части взаимосвязанны, но в единое целое упорно не складываются. Вдобавок, каждая часть повествует не только о событиях «здесь и сейчас», но и наполнена воспоминаниями о том, что «было между». В итоге все происходящее в книге воспринимается отстраннено и по-настоящему погрузиться в события романа не получается.

Другой неприятный момент — постоянно ловишь себя на мысли, что все это уже было, и не раз — в тексте присутствуют уже известные мысли автора о войне, политике, свободе и ответственности за эту свободу.

В итоге — все вроде бы на месте, но не так, как надо, а скучно и безжизненно.

Ни в коем случае не начинать читать Ирвинга с этой книги.:frown:

Лучшая книга Ирвинга для меня. История длинной в целую жизнь, пронизанная большими и малыми трагедиями, удачами, необыкновенными встречами, путешествиями в Вену, самолетами, изнасилованиями, смехом, слезами; череда сумасшедших характеров, медведей, мотоциклов, отелей, влюбленностей и разочарований. Америка и Европа, щедро раздающие героям и несчастья, и радости. Любовь, доводящая до саморазрушения, и одновременно — заставляющая жить заново. И за всем этим — Автор, заставивший поверить в реальность всего происходящего, словно он и впрямь рассказывает нам историю своей жизни.

О Джоне Ирвинге я слышал давно. Мало того, у меня даже была одна из самых лучших и известнейших его книг «Мир глазами Гарпа»(правда её кто-то «зачитал» и она так и осталась мной непрочитанной). Учитывая, что «Отель» хвалят и считают одной из лучших относительно ранних вещей автора, решил начать знакомство с творчеством Ирвинга именно с него.

Семейная сага, охватывающая, как минимум, четверть века, может смело стоять особняком среди своих многочисленных собратьев. Чего и кого здесь только нет — перелеты через океан туда и обратно, покупки и продажи отелей, Венская опера, медведи (настоящие и не очень), террористы, однополая любовь, изнасилование, инцест, гибель полюбившихся героев, настоящие взлеты и падения, ненормативная лексика и многое другое. Однако всё это не отпугивает — все герои очень живые и по прочтению романа становятся по-настоящему близкими и родными. Роман проникнут удивительным чувством юмора, любовью к жизни, которую нужно ценить, что бы ни случилось, всем смертям назло. «Проходите мимо открытых окон» — такой девиз члены этой удивительной семьи проносят через всю жизнь и напоминают друг другу его и в печали, и в радости. Правда не всем удается следовать ему.

Сразу же после прочтения мне удалось посмотреть одноименный фильм. Великолепные Джоди Фостер, Настасья Кински и другие замечательные исполнители главных ролей смогли лишь показать нам последовательность событий, описанных в книг, но не внутренний мир героев. Очень многое осталось за кадром. Поэтому — читаем книгу и наслаждаемся!

«Знаешь, приятель, потерять такую работу — что может быть лучше?»

Хотела сама написать рецензию, но наткнулась в просторах интернетах на следующую:

Более лаконично придумать нельзя.

От себя могу добавить, что Джону Ирвингу я прощаю то количество жаргонизмов, которые он использует; из его пера не так пошло выходит

Ирвинг — писатель уникальный. Он с самого начала писал удивительно хорошо, уже в первом романе «Свободу медведям» представил читателю свою стилистику, и с тех пор, пожалуй, ей не изменяет. Разве что иногда дополняет. «Сын цирка» написан после двух хрестоматийных хитов — «Мира по Гарпу» и «Правил дома сидра», и данный факт, в общем-то, повлиял на роман. «Сын цирка» ничуть не слабее: в нем, наоборот, чувствуется раскрепощенность писателя, добившегося признания и имеющего возможность писать для души.

Читать книгу легко — не в смысле языка, о котором ниже, а в смысле, скажем так, хода повествования. С одной стороны, композиционно «Сын цирка» — не самая простая вещь Ирвинга: есть и экскурсы-флэшбеки, и несколько пластов повествования, и даже несколько главных героев. С другой стороны, автор явно не из когорты интеллектуалов, одержимых идеей, что читатель обязан держать в голове каждую написанную букву. Вы забыли важную для сюжета деталь? Не проблема — Ирвинг с удовольствием и изящно ее напомнит, не заставляя пролистывать обратно восьмисотстраничный том. Снижает ли это качество романа? Абсолютно нет, так как автору важнее донести мысль, чем играть с читателем в осаду неприступной крепости текста.

Что же так хотел сказать Ирвинг? В основу повествования положен эпизод из жизни врача-индуса, эмигрировавшего на Запад и на короткое время вернувшегося в Бомбей. Это история человека без родины, обеспеченного и счастливого в личной жизни, но «чужого среди своих». Стремление понять родную страну, желание сделать для нее что-то особое, поиски Индии настоящей в Индии реальной (sic) — вот основные «надежды и чаяния» врача Фарука Даруваллы.

Впрочем, не только поиски родины занимают Ирвинга. Как известно, автор «Сына цирка» помимо беллетристики занимался (и продолжает заниматься) написанием сценариев для кино — как и главный герой книги. Возможно поэтому — сначала незаметно, а потом все увереннее — в книге звучит тема творчества и творца. Начинается все довольно невинно — автор периодически делится секретами того, как жизнь вокруг писателя преломляется в написанном им тексте, откуда берутся сюжеты и персонажи, где следует отчеркнуть реальность от вымысла и пр. Но чем дальше, тем более усложняется проблема. Сценарии в книге пишет не только Фарук Дарувалла. И главный злодей словно выдумывает сюжеты своих убийств, досконально планируя их. И детектив Пател пишет сценарии к уже состоявшимся картинам — полицейские отчеты. С другой стороны, актер Джон Д., играющий в кино полицейского, сливается в одно целое со своим персонажем, и в реальной жизни говорит и действует как герой фильма.

Но Ирвинг берет еще выше! Проблема творчества и творца выходит на метафизический, религиозный уровень. Не сценарист ли Бог? Или даже так — не ограничивается ли Бог только написанием сценария? Не мы ли актеры, которым поручено играть себя? Что будет, если мы сыграем не по тексту, а ударимся в импровизацию? При этом ничего заумного в книге открытым текстом не сказано. Ирвинг нигде не перегибает палку с пафосностью и надрывом — все подается в практически комедийном ключе, но все равно берет за душу. Эффект достигается и за счет того, что, в отличие, например, от садиста Фаулза и апатичного Кутзее, Ирвинг по-настоящему любит своих героев. Кажется, что главным действующим «Сына цирка» мог бы стать практически любой персонаж — настолько внимательно к каждому характеру относится Ирвинг.

Удовольствие от чтения, к сожалению, испорчено посредственным переводом — сквозь русский текст приходится продираться, что при легком стиле Ирвинга само по себе абсурдно. Переводчик грешит направо и налево — плохим знанием английского, русского и общей лингвистики (уважаемый, alley — это НЕ аллея, а pathetic совсем необязательно переводить как патетический, в это слово мы с американцами вкладываем разные значения). С. Ребко к месту и не к месту старается подбирать синонимы именам собственным, чтобы избежать путаницы с «он»-«она», но делает это настолько топорно, что текст прямо-таки расползается по швам. Корректура хромает на пару с переводом. Я, честное слово, не старался выцепить как можно больше фолов — мне в первую очередь все-таки интересен Ирвинг. Но, с Вашего позволения, пара примеров:

Не хочется заканчивать рецензию «в миноре», поэтому напоследок еще раз: книга хороша. Повторно пролистав роман, могу сделать вывод, что огрехи при издании не мешают получить от СЦ кайф. Вещь, действительно, для многократного прочтения.

после прочтения двух предыдущих отзывов, что-то добавить от себя крайне сложно.

Это «творение», этот роман, это нечто такое, которое мы видим каждый день у себя, с собой «творящееся». Эта биография жизни Гарпа, в которой каждый день он жил искренне, правдиво, он отдавал себе отчёт в каждом поступке, в каждом действии, в каждом прожитом дне. Он был очень заботливым отцом, мужем, прекрасным писателем...

Чтение данной книги, «лишило» моей повседневной жизни аж на 3 дня, я постоянно думал о ней, я представлял себя, я пытался подражать, я читал на парах. После прочтения я продолжаю хранить её у себя в памяти, и надеюсь со временем она не забудется. И я буду всем советовать её прочесть.

P.S. единственное, что немного не нравилось — это всё-таки «американизм». Ну не смог бы так жить русский человек.

Никогда бы не подумала, что мне понравится книга с таким количеством секса, насилия, мата и фекалий. Но, черт возьми, до чего же она хороша!

Подразумевалось, что это будет семейной сагой. Это и есть семейная сага, но довольно необычная. Вместо того, чтобы рассказать о нескольких поколениях одной семьи в контексте стремительно меняющегося мира, ценностей и приоритетов, Ирвинг предлагает читателю камерную притчу, весьма далекую от реальности, акцентируя внимание на каких-нибудь 10-15 годах. Повествование ведется от первого лица и номинально главный герой — Джон, средний ребенок в многодетной семье. Однако его история абсолютно неотделима от истории его семьи, они фактически — одно целое. Порою роман напоминает «Пятый персонаж» Дэвиса — герой-рассказчик не принадлежит себе целиком и полностью, он — наблюдатель, описывающий жизнь других, будь то его оторванный от реальности и полностью поглощенный мечтой отец, умная и волевая сестра или медведь по имени Штат Мэн.

Вообще, несмотря на обилие имен собственных и четкую привязку ко времени действия, роман невозможно воспринимать как реализм. Он полностью соткан из метафор и аллюзий, порою непристойных, порою грустных, но почти всегда истерически забавных. Ирвинг построил свой собственный мир, в котором воинствующие радикалы пытаются взорвать венскую оперу, чучело усыпленного пса, как и любовь, не тонет, а «Отель» знаменует погибшую, но постоянно возрождающуюся мечту. Однако в этом калейдоскопе символов и трагикомического абсурда Ирвинг умудряется не терять своиз героев, таких живых и достоверных, которых, несмотря на все их слабости и недостатки, он любит всей душой.

Словно камушки по сокровищнице султана, по роману разбросаны красивые, иногда поэтичные, иногда прямолинейные, мысли автора. О любви, о мести, о свободе, о мечте, о мире, который слишком плох, чтобы в нем жить, но в то же время неизменно прекрасен.

Легкий, нарочито простоватый язык автора как нельзя более подходит общей стилистике романа, в котором самое низкое или самое печальное всегда выставлено в крайне забавном ключе, когда умом понимаешь, что смеяться не стоит и что потом за этот смех будет очень-очень стыдно, когда смешки прерываются резкими всхлипами «о ужас», когда читать дальше противно, но не читать не получится.

Именно поэтому, из-за экскрементов, секса, насилия и мата, я не могу заставить себя оценить роман выше, прекрасно осознавая, что без них он потерял бы часть своего безумного обаяния. Но, на мой взгляд, перебор.

Итог: Но главное — Ирвинг, несмотря на огромное количество боли и смерти в книге, неисправимый оптимист. И свет, исходящий от каждого эпизода, каждого предложения, каждой буковки, искупает все. Очень вдохновенная и притягательная вещь.

Рекомендация: Высокая/очень высокая

Вызывает ассоциации с: «Пятым персонажем» Дэвиса, которому вкололи сверхдозу непристойностей.

“Согласно д ру Кедру, лагерь лесорубов «Облачный» стал Сент Облаком «благодаря пристрастию ревностных католиков, населявших глухие углы штата, цеплять эту приставку к любому названию, как будто она могла облагородить самое мерзопакостное место»”. Доктор Уилбур Кедр – царь и бог этого места. Он помогает женщинам, которые по тем или иным причинам не могут позволить себе иметь ребенка: либо делает аборты (тогда – в 20-е годы – запрещенные в США), либо оставляет новорожденных детей, “принцев Мэна, королей Новой Англии”, в приюте.

Гомер Бур – любимый воспитанник и ученик доктора Кедра. Однако он покидает его – уезжает работать в яблоневом саду фирмы “Океанские дали”. Он подружится с сыном хозяев, Уолли Уоррингтоном, и… влюбится в его невесту Кенди. А когда Уолли отправится на войну… Впрочем, раскрывать все перипетии этой длинной истории я не стану.

“Правила Дома сидра” – семейная сага, но странная ее разновидность. Семьи как таковой, вопреки аннотации, здесь нет вовсе, зато есть сироты, одинокие мужчины и женщины, нетрадиционные связи, любовные треугольники… Все это обильно полито сиропом: это самый сентиментальный роман Ирвинга. Но и самый циничный – такое обилие физиологических подробностей (в основном медицинско-гинекологического характера) вы вряд ли где еще встретите. Кроме учебника по акушерству и гинекологии, разумеется.

Это не Диккенс, скорее пародия на него. Или несерьезный Апдайк, если хотите. Впрочем, как и в “Мире глазами Гарпа”, цинизм не убивает в Ирвинге человечности. Может, отсюда передозировка сиропа: постоянное “я тебя люблю” самых разных героев друг к другу, их мучительные размышления о природе любви... “Не презирай компромисса, путь служения людям не всегда выбираешь сам. Ты говоришь, что любишь ее. Так служи ей. Возможно, ты видишь это служение не так, как она. Но если ты ее действительно любишь, дай ей то, что ей больше всего сейчас нужно, не ставя никаких условий. И не жди за это награды,” – совсем не по-ирвинговски пишет пожилой доктор Кедр своему воспитаннику…

Мать Т.С.Гарпа – наследница обувной империи – предпочла модному высшему образованию профессию медсестры, а скучному замужеству – возможность заиметь ребенка “для себя” и никогда более не иметь дела с мужчинами. С этой целью она попользовалась телом тяжело раненного на Второй мировой стрелка Гарпа, который после ранения впал в тихий идиотизм, однако мужских способностей не утратил. Поэтому наш герой получил весьма оригинальное имя: Т. С. Гарп, причем инициалы (означающие всего-навсего “техник-стрелок”) в документах не расшифровываются. Что до матери Гарпа, то ее автобиография нежданно-негаданно стала Библией движения феминисток. Сам Гарп, тоже твердо решивший стать писателем, таким успехом никогда не мог похвастаться…

Зато чего в жизни Гарпа было с избытком, так это занятных людей и не менее занятных событий. Герой навещает в больнице умирающую от рака проститутку, ловит насильника-педофила, зачитывается телефонными книгами в поисках имен для будущих персонажей, путается сам и путает любимую жену в любовных многоугольниках, а еще все время пишет и рассказывает истории. И так 750 страниц – от рождения Гарпа до его смерти. Скучно не будет: Ирвинг ироничен, но без сарказма, честен, но без цинизма. Он просто любит своих героев – вот и весь секрет.

Однако привыкший к классике читатель уже на трехсотой странице начнет ерзать и чесаться: в чем же мораль сей басни? Ради чего многоуважаемый господин автор, дай Бог ему здоровья и “Оскаров” побольше (один – за сценарий “Правил виноделов” – уже есть), затеял весь этот цирк? “Гарп был прирожденным рассказчиком; он мог выдумывать одну историю за другой, точно нанизывая ожерелье, но каков был их общий смысл и сюжет?” Господа вопрошающие, а вы никогда не думали, что жизни человеческие (а роман Ирвинга – о жизни человеческой) – всего лишь истории, которые где-то там на небесах рассказывают друг другу ангелы, а больше и нет ничего?.. Если угодно, история Гарпа – это история о рассказывании историй (это не только писательское ремесло). “Жизнь, в конце концов, всего лишь первосортная мыльная опера”. Но по этому поводу совсем не хочется язвить – разве что грустно улыбаться вместе с печальным клоуном Гарпом, вся вина которого состоит в том, что он относится к истории своей жизни чересчур серьезно...

P. S. К вопросу об отношении автора и читателя. Однажды Гарпу написала уязвленная его романом читательница, что породило короткую, но яркую переписку, завершившуюся следующим образом:

“Дорогая Айрин!

(писал Гарп миссис Пул)

Вам нужно либо вообще перестать читать книги, либо читать их гораздо внимательнее.

Дорогой Какашка! (писала Айрин Пул)

Мой муж говорит, что если ты еще раз мне напишешь, то он собьет из твоих мозгов мусс.

От всего сердца, миссис Фиц Пул

Дорогие Фици и Айрин! (тут же ответил Гарп) Ну и … с вами!

Так в этой переписке он утратил свое чувство юмора, заодно отняв у окружающего его мира и свое сочувствие”…

Началось мое знакомство с Ирвингом. В принципе автор понравился, но как-то роман не для знакомства, мне так думается. Сюжет книги прост: перед нами 2 семейные университетские пары с двумя детьми у каждой. У всех четырех своя история жизни, всех в какой-то степени зацепила Вторая Мировая война, которой довольно много уделяется внимания. Так вот, решают эти две пары разннобразить свои отношения и меняются партнерами.

И вот перед нами постельные сцены чередуются с огромной скоростью. Я буквально не успевал следить за тем, кто с кем, кто где и в какой позе. Главные герои занимаются сексом так много, что реально всем этим сценам уделенно практически пол книги. Оставшаяся половина — это экскурсы в прошлое об этой четверке, их родителях, о войне и т.д. Понятно, что счастливого финала ожидать в книге бессмысленно, и концу чтения, убеждаешься, что был прав. Вот оно оказывается, как тяжело, когда женами меняешься!