Несчастные «Шлюшки».

После долгого перерыва Маркеса начали переиздавать. В «АСТ». Говорят, там были какие-то выматывающие переговоры: Маркеса слишком часто издавали в Союзе «на халяву», пиратили.

Ну, теперь всё по-честному: лицензионные издания, все дела. Правда, каждую повесть печатают отдельной тоненькой книжечкой, но говорят, таково требование правообладателя. Пусть. Хуже то, что выбросили к чертям собачьим все комментарии -- а они зачастую необходимы. Ну да это тоже как бы ладно. Можно пережить. Скачать из сети, распечатать, сверстать... спасение читающих -- дело рук самих читающих.

Что будем делать, скажите мне, с переводами новых книг?

Вот повесть «Вспоминая моих несчастных шлюшек».

Перевод Л.П.Синянской, между прочим. На минуточку: переводила «Любовь во время чумы» всё того же Маркеса, а также -- Кортасара и Борхеса.

Первое издание в Сети переводчица ругала: дескать, уредактировали до неузнаваемости.

В «АСТ» вышло второе.

Вынесем за скобки то, что в книге 128 страниц с очень крупным кеглем, с колонтитулами и колонцифрами, и полями явно «для заметок». Также вынесем за скобки и стоимость книги (на рынке «Петровка», где традиционно самые низкие цены по Киеву, тянет плюс-минус 7 евро). Допустим, в первом случае -- требование правообладателя, во-втором... ну, за классику нужно платить.

А теперь начинаем читать.

Но при первых же звуках я узнал в телефонной трубке её голос... -- С.11

...возвращаешься только за тем (!), чтобы попросить невозможное -- С.12

...я решил умереть в одиночестве, на той самой кровати, на которой родился, в день, который, я хотел бы, пришёл не скоро и без боли. -- С.13

...Флориной де Диос Каргамантос, прекрасно исполнявшей Моцарта, полиглоткой и гарибальдийкой и к тому же самой красивой женщиной с потрясающим свойством, какого не было ни у кого во всём городке: она была моей матерью. -- С.13

Единственное неудобное в доме, что солнце в течение дня поочерёдно входит во все окна, и приходится занавешивать их все, чтобы в сиесту попытаться заснуть в раскалённой полутьме. -- С.14

Когда в тридцать два года я остался один, я перебрался в комнату, которая была родительской спальней, открыл проходную дверь в библиотеку и начал распродавать всё, что было мне лишним в жизни, и оказалось, что почти всё, за исключением книг и пианолы с валиками. -- С.14

...верю в силу знания, которое черпал из множества за жизнь прочитанных книг. -- С.15

Я помылся, пока готовился кофе, потом выпил чашку кофе, подслащённого пчелиным мёдом, с двумя лепёшками из маниоки, и надел домашний льняной костюм. -- С.16

Тогда я в первый раз подумал о старости применительно к своему возрасту, но потом довольно скоро об этом забыл. -- С.17

Именно в ту пору кто-то сказал, что первый симптом старости -- человек начинает походить на своего отца. Я, должно быть, приговорён к вечной молодости, подумалось мне тогда, потому что мой лошадиный профиль никогда не станет похожим на жестокий карибский профиль моего отца, ни на профиль моей матери, профиль римского императора. -- С.17

Она никогда не платила штрафов, потому что её дом был аркадией для местных властей, начиная губернатором и кончая последней канцелярской крысой из мэрии, и трудно было вообразить, что хозяйке этого заведения не хватает власти, чтобы нарушать закон в своё удовольствие. -- С.26

Опрыскал себя одеколоном «Arya де Флорида» -- С. 28.

На проспекте Колумба, меж застывшей на середине проезжей части шеренги порожних такси, мужчины, сбившись в группки, на крик спорили о футболе. -- С.28

Несчастная проститутка, из тех, кто охотится за солидным клиентом на улице Нотариусов, как всегда, попросила у меня сигаретку, и я ответил ей, как всегда: бросил курить вот уже тридцать три года два месяца и семнадцать дней назад. -- С.28.

Мне не оставалось ничего, как поблагодарить его, свято уверовав, как и все, что нет под солнцем такого секрета, которого бы не знали таксисты с проспекта Колумба -- С.29 /штришок: дело происходит ночью/

Я вошёл в квартал бедноты, который не имел ничего общего с тем, каким я его знал в моё время. -- С.29.

— — —

И это я выписал далеко не всё, и дальше ещё же сто страниц, которые меня уже пугают. При этом, конечно, даже сквозь всё это чувствуется Маркес. И как-то не верю я, что он резко разучился писать.

Кто виноват, переводчица, редактор (впрочем, в выходных данных ни он, ни корректор не указаны)? Не знаю. Но за Маркеса обидно. Насколько я понимаю, в более-менее обозримом будущем других переводов нам не видать. Так что «Шлюшки» таки да, несчастные.