Как и положено, список примеров открывается античной классикой. Архилох по случаю солнечного затмения пишет, что после такого уже не надо ничему удивляться,
Если даже зверь с дельфином поменяются жильем
И милее суши станет моря звучная волна
Зверю, жившему доселе на верхах скалистых гор.
(буквально: «если сухопутные звери поменяются местами с дельфинами и отправятся жить в их солёные пастбища и полюбят шумные морские волны больше, чем сушу, тогда как дельфины предпочтут горы»)
(«...рыбы по полю гуляют...»)
Если три строчки Архилоха не выходят за пределы сравнения, то у Вергилия художественная мотивировка усложнена: в его 8-й эклоге пастух Дамон, которому изменила девушка, так выражает своё огорчение:
Ныне пусть волк бежит от овцы, золотые приносит
Яблоки кряжистый дуб и ольха расцветает нарциссом!
Пусть тамарисков кора источает янтарные смолы,
С лебедем спорит сова, — и Титир да станет Орфеем,
Титир — Орфеем в лесах, меж дельфинов — самим Арионом!
(Титир — это ещё один пастух).
(«...и расцветает трын-трава, и соловьём поёт сова...»)
Привязка к мотиву «любовного безумия» сохраняется и в Средние века.
Кретьен де Труа («Клижес» 3848-3858):
Выходит, гончую собаку
Зайчонок может затравить,
А горлица бобров ловить,
Орлов пугает голубица,
Страшит крестьянина телица,
Кирка пугает мужика,
Боятся соколы чирка,
Пугает ястреба цыпленок,
За волком гонится козленок,
Олень медведя задерет:
Вселенная наоборот.
Арнаут Даниэль:
Стал Арнаут ветробором,
Травит он борзых быком
И плывет против теченья.
Из этого же источника, видимо, трагический гротеск Теофиля де Вио («Ода»):
Вспять потоки потекли,
Лезет бык на шпиль церковный,
Кровь бежит струёй неровной
Из расщелины земли.
Над высокой башней мгла,
Там змея грызёт орла;
В глыбе льда огонь пылает;
Месяц ветром унесло,
Солнце чёрное взошло,
Лес округу покидает.
(Перевод М. Кудинова)
Сатира. Епископ Теодульф в послании к Ангильберту, иронизируя над поэтастрами при дворе Карла Великого, замечает, что теперь уже не вызовет удивления, если Орфей и Титир поменяются ролями: Орфей станет пасти овец, а Титир развлекаться во дворце. (Вергилиева топика).
Из песни «Florebat olim studium» («Кармина бурана»):
А нынче все мальчишками
Спешат расстаться с книжками,
Учить спешат, горячие,
Слепцов ведут, незрячие,
Птенцы — взлетают юными,
Ослы — бряцают струнами,
Быки — в дворцах бесчинствуют,
А мужики — воинствуют.
Где новые Григории?
В кабацкой консистории!
Где Киприаны новые?
Вершат дела грошовые!
Где Августин? За кружкою!
Где Бенедикт? С подружкою!
В таверне разминаются,
Пред чернью распинаются,
Что Марфа — благодольная,
Мария — хлебосольная,
Что Лия — чревом праздная,
Рахиль — слепообразная,
Катон их стал гулякою,
Забыв про строгость всякую,
Лукреция — блудницею,
Гулящею девицею.
Что прежде было мерзостно,
Теперь кичится дерзостно;
Иссохшим стало водное,
Горячим — все холодное,
Соленым стало пресное,
Бездельем — дело честное;
И все, что днесь сбывается,
С путей своих сбивается!
Есть известная среднеанглийская песня When Nettuls:
Когда крапива зимой расцветёт красными розами,
И на терновнике вырастет инжир,
И из смолы получится жемчуг,
И на лавре вырастут вишни,
И на дубе вырастут финики,
И сухой стебель даст мёд —
Тогда ты сможешь доверять женщине.
[/b][/p](И ещё шесть куплетов с таким же рефреном).
В IX веке Валафрид Страбон написал стишок «Сопоставление невозможностей» (Similitudo impossibilium):
Воронов белых пусть кто-нибудь словит иль лебедей черных,
Кстати улиток болтливых найдет иль цикад молчаливых,
Купит рогатых коней иль бычков безрогих отыщет,
Рыбам плавать не даст, летящих птиц остановит,
Бег задержит ручьев, а горы бегать заставит.
Воды пусть вверх потекут, а пламя вниз устремится,
Глина пускай от воды, а воск от огня затвердеет,
Прыгать начнут червяки, пресмыкаться в прахе олени,
Козы пусть яйца кладут, а куры рождают козляток.
(В переводе М. Е. Грабарь-Пассек пропущена одна строка, 3-я с конца: Ossaque sanguinibus tumeant, nervique medullis, т. е. «пусть кости пухнут кровью, а нервы костным мозгом»).
Кажется, это первый пример нонсенса ради забавы.