Мелоди Понд – или Мелодия Пруд?

Девяносто шесть дорог есть, чтоб песнь сложить ты мог,

И любая правильна, поверь!Р. Киплинг (пер. М. Фромана)

В комментах к предыдущей заметке была высказана мысль, что из книги читатель запоминает только имена и о качестве перевода судит только по ним. Это примерно согласуется с моими наблюдениями. Как-то в Крыму моя сестра купила замечательно дешевое издание «Властелина колец» (ах, как бы мне хотелось обойти молчанием эту истоптанную тему! но явно не получится), а начав читать детям вслух, обнаружила, что это не ее любимый перевод, а вовсе даже какой-то другой. Что ж, она без труда решила задачу превращения нелюбимых Григорьевой и Грушецкого в любимых Кистяковского и Муравьева: при чтении заменяла Сумникса на Торбинса и проч.

Разумеется, переводчикам это очень горько и обидно. Каково повару знать, что из его торта оценят только вишенку? Однако оставим чувства переводчиков в стороне и вернемся к вопросу: когда переводить говорящие имена, а когда лучше не стоит?

Утверждение, с которого я начала пост, отлично подтверждается тем, что из всей соответствующей главы в «Слове живом и мертвом я помнила только один пассаж:

цитата

Наш читатель не обязан понимать, что в блистательной, беспощадной «Ярмарке тщеславия» хитроумная Бекки недаром носит фамилию Шарп. А тем самым облик героини утратил некую черточку, и читатель, как ни говорите, отчасти обокраден. Значит, нужно искать какие-то другие пути, более современно передавать словесную игру автора.

А как прикажете поступать? Дать нашей мисс Бекки фамилию Проныра?

Нет, конечно, нет. Но нельзя ли сочинить что-то такое, что звучит более или менее по-английски и в то же время таит некий намек? Нельзя ли переименовать героиню... ну, скажем, в мисс Бекки Востр?

С трепетом сознает автор этих строк, какие громы и молнии обрушатся на его крамольную голову. Говорят, ересь. Говорят, традиция. Говорят, нельзя.

Ну, может быть, в данном случае и нельзя – сильна традиция. А в иных случаях все-таки надо! Необходимо!

Помнила, потому что в свое время он вызвал у меня сильнейшеее возмущение, которое и предвидела Нора Галь, когда писала эти провокационные строки. И дело не в крамоле, не в нарушении традиции – а в том, что «Ярмарка Тщеславия», на мой взгляд, не та книга, где говорящие имена надо переводить.

Разницу между говорящими именами в разных книгах проще всего проиллюстрировать примерами из русской литературы. Перечитав сейчас упомянутю главу из «Слова живого и мертвого», я обнаружила, что эта оригинальная мысль не мне первой пришла в голову.

цитата

Были и у нас Стародумы и Скалозубы, недаром и у Шиллера злодей именовался Вурм – червяк! Смешным анахронизмом было бы сейчас переводить такие имена «в лоб», разводить на страницах западного романа Скотининых или Смердяковых.

Допустим, Смердяков – не просто говорящее имя, мы знаем из романа, как эта фамилия возникла. Дарю тему, как эту проблему решали переводчики, любому желающему провести такое исследование. Сама бы я переводила прозвище Смердящая, а при первом появлении Смердякова дала сноску – могу поспорить на некрупную сумму, что по этому пути пошло большинство европейских перводчиков.

Вообще многие имена на языке оригинала что-то говорят читателю. Вот князь Мышкин… будь он князем Волчищевым, он бы воспринимался нами несколько иначе, но это не повод переводить его фамилию.

Где проходит граница? Возьмем Фонвизина и Грибоедова. Вне контекста фамилии «Стародум» и «Молчалин» одинаково говорящие, тем не менее интуитивно чувствуется, что в «Недоросле» говорящие фамилии переводить надо обязательно, а в «Горе от ума» — не стоит.

Проверяем.

Я не знаю, есть ли английский перевод «Недоросля», но в англоязычных литературных энциклопедиях есть пересказ пьесы, и в них фамилии разъясняются: Starodum (“Mr. Oldwise”), Skotinin (“Mr. Beast”). Рассказывая о пьесе, автор статьи употребляет именно эти переведенные фамили:

цитата

In 1782 Fonvizin finished The Minor. Since it was unthinkable that these lines could be read aloud to Catherine, he arranged a performance at Kniper's Theater in St. Petersburg with Dmitrievsky as the character, Mr. Oldwise.

А вот в английском «Горе от ума» сохранены русские фамилии. Алан Шоу в предисловии разъясняет лишь одну:

цитата

Griboyedov is very Russian, and departs entirely from the French tradition. The lies of Tartuffe, though they lack nothing in imaginative verve, are all calculated to serve his ends; the lies of Zagoretsky and Repetilov are typical Russian vranyo, indulged in for pure love of lying. <…> The least sympathetic character in the play is the one who has no views of his own, who never says anything bold or witty, for fear of endangering his humble position (his very name, Molchalin, connotes “silence”).

Грибоедов – очень русский драматург и полностью уходит от французской традиции. Ложь Тартюфа, при всей своей изобретательности, имеет четко просчитанную цель; ложь Загорецкого и Репетилова – типичное русское vranyo, вранье из любви к вранью. Самое несимпатичное действующее лицо в пьесе – персонаж, у которого нет собственных мнений, который из страха потерять свое скромное место не говорит ничего смелого или остроумного (даже его фамилия, Молчалин, происходит от слова «молчание»).

Алан Шоу переводил пьесу для театра и едва ли рассчитывал, что все зрители прочтут его предисловие и узнают, что значит фамилия «Молчалин».

Как же быть с этим:

цитата Нора Галь

Но и отнимать у нашего читателя то, в чем находит еще новые краски, дополнительную прелесть и остроту читатель подлинника, – обидно и несправедливо.

Думаю, тут спасает то, что настоящая литература обладает избыточностью (не в том смысле, что там что-то лишнее, а в том смысле, в каком этот термин употребляется в теории информации). Зритель и без того достаточно узнает о Молчалине из пьесы.

Теперь для равновесия надо было бы рассказать о случаях, когда говорящие имена переводить надо, и привести примеры удачного перевода, но тут я просто сошлюсь на статью Инны Максимовны Бернштейн Английские имена в русских переводах, благо она лежит в сети на законном основании.

Если с крайними случаями все более или менее понятно, то в промежуточных переводчик принимает решение, исходя из собственных взглядов. По моим наблюдениям, особенно склонны к переводу всех подряд говорящих имен новички. Так родился мистер Отсохи – легенда вудхаузовского форума (кстати, его автор – теперь уже вовсе не начинающий переводчик, надо бы его при случае спросить, написал бы он «Отсохи» в переводе Вудхауза сейчас).

Некоторые переводчики считают, что русские корни в английских фамилиях сразу разрушат «английскость». Так, Е.Мартинкевич, переводя «Книгу кладбищ» Геймана (которая в издательстве стала «Историей с кладбищем»), использовала русскую основу только в имени главного героя, Бода (Нободи), который у нее Никт (Никто), но оставила ему английскую фамилию Оуэнс. Во всех остальных случаях, где требовалось значащее имя, она использовала понятные для русского читателя, но нерусские слова, скажем, «матушка Хоррор».

Ну, и в завершение про Бильбо, как же без него! Толкин в свое время составил рекомендации для переводчиков, и там сказано, что говорящие хоббитские имена и названия надо переводить. Не знаю, удалось ли Кистяковскому и Муравьеву добыть эти рекомендации или они просто решили (вполне разумно), что в детской книге говорящее имя (которое к тому же обыгрывается) должно быть переведено. Мы с Бакановым, переводя «Хоббита», прочли рекомендации Толкина и тем не менее оставили Беггинса Беггинсом. Вот такие бывают нахальные переводчики, которым даже сам автор не указ!

На этом я заканчиваю тему про имена. Другие обещанные заметки (про сноски, про ошибки у автора и что там я еще посулила) будут, но скоро не обещаю.