И небольшая реплика Романа Арбитмана:
«А что ему? Кругом пятьсот,
И кто кого переживет,
Тот и докажет, кто был прав, когда припрут».
В.Высоцкий
С Виталием Пищенко я виделся «вживую» раза три или четыре и один раз с ним разговаривал. Кажется, о погоде. Ну не о фантастике же?
Когда на Фантлабе появился первый блок его мемуаров, я сразу вспомнил строки Высоцкого, которые и взял в качестве эпиграфа. Дело в том, что речь в этих воспоминаниях шла о временах публикации медведевского «Протея» в сборнике ВТО МПФ (этой конторой и руководил в ту пору Пищенко), и рассказывалось о реакции на это происшествие Бориса Стругацкого – чему будто бы Пищенко и был свидетелем. Удивительный протуберанец памяти мемуариста был явлен читателям буквально через несколько дней после прощания с Б. Н. Стругацким – таким образом, Борис Натанович уже физически не смог опровергнуть воспоминаний Пищенко. Обычно дистанция между кончиной исторической личности и попытками мемуаристов навести тень на плетень исчисляется годами, но в данном случае Пищенко решил проявить оперативность. Или, быть может, ему просто не терпелось обнародовать давно заготовленный текст – просто живой Стругацкий был невольно помехой автору воспоминаний. Теперь же препятствий не было...
Заведомо не касаясь подробностей, «вспомненных» Пищенко, замечу, что меня в данном случае заинтересовало даже нечто другое. Некий «паралеллизм» в процессе квазимемуарного мифотворчества. Сравните: вот это Пищенко, пересказывает свой разговор с БНС:
На следующий день, дождавшись окончания обеда, я подошёл к Стругацкому, поздоровался и сказал: «Борис Натанович, некоторые из ваших учеников утверждают, что я нанёс вам оскорбление. Хотелось бы обсудить эту проблему с вами...» Стругацкий как-то подтянулся, зло сверкнул глазами и, специально повысив голос (дабы услышали все, собравшиеся вокруг нас), выдал: «Передайте, пожалуйста, моим так называемым ученикам, что я сам в состоянии разобраться с теми, кто меня оскорбил, и что посредники в этом деле мне не нужны! Что касается вашей, Виталий Иванович, деятельности, то она, на мой взгляд, достойна всяческого уважения»...
А вот это другой мемуарист, советской еще поры, писатель Михаил Алексеев, пересказывает свой якобы разговор с Александром Твардовским (на которого в свое время написал донос в «Огоньке» – после чего вскорости Александра Трифоновича изгнали из «Нового мира»).
«Немало волнений, – рассказывал М.Алексеев, – пришлось пережить с повестью «Карюха». В «Новом мире» скоренько подготовили на нее рецензию. Рецензия была разгромная. На редколлегии, где решалась судьба рукописи, разгорелись страсти. Редактировал журнал в эти годы Александр Трифонович Твардовский. Он, конечно, не мог читать все материалы, поступающие в журнал, и очень доверял вкусу, профессиональному чутью своих сотрудников. Но тут дело было спорное. Его убедили прочесть «Карюху». Он взял ее с собой домой. А на другой день звонит в редакцию и просит прислать ему «Хлеб – имя существительное», в свое время в пух и прах разнесенный на страницах того же журнала. А потом потребовал и «Вишневый омут». Далее рассказывалось о том, как «через несколько дней» после описанных событий, когда в Центральном доме литераторов «праздновали юбилей М.Исаковского», Александр Трифонович подошел к М.Алексееву и, побагровев, произнес «ошарашившую» его фразу: «Алексеев, мы были к Вам несправедливы».
(Комментарий Ю. Буртина: «Для всякого, кто сколько-нибудь следил за ходом литературно-общественной борьбы второй половины 60-х годов, это сообщение было едва ли не сенсационным. Твардовский, краснея, признает свою неправоту- перед кем? Перед тем, кто имел заслуженную репутацию одного из главных его литературных противников!»)
Как видим, в обоих случаях пересказ «разговора» – уже после того, как Твардовский и Стругацкий умерли. Проверить невозможно. Однако, как и в случае с Алексеевым немыслимо поверить в то, что Твардовский «повинился» перед доносчиком, так и в случае с Пищенко немыслимо слово «уважение» к публикатору «Протея». Действия обоих «воспоминателей», как мне кажется, более всего смахивают на мародерство. В обоих случаях расчет на то, что «запоминается последняя фраза». Кто последний поставил свою точку над i, тот вроде как и прав. Типа истины в последней инстанции.
Большая ошибка, господин Пищенко. Такие «мемуары» следуют публиковать не раньше, чем вымрут все, кто в курсе упомянутой истории. И те, кто может удивиться подобному тексту и возмутиться.
Кстати, «мемуар» Пищенко выдает в нем человека с примитивной и мелкой фантазией. Нет масштаба. Можно было бы написать круче. Например, так:
«Стругацкого затрясло: «И пусть мои так называемые ученики из моего так называемого семинара знают, что я в своей жизни не читывал ничего лучше ваших, дорогой Виталий Иванович, сборников ВТО МПФ! А я и на смертном одре буду повторять: повесть Медведева «Протей» – настолько гениальна, что мне с моим так называемым братом не удалось в своей жизни даже приблизиться к этому литературному шедевру! Спасибо вам от всей так называемой души, Виталий Иванович, за эту публикацию!! Низкий вам поклон!!!»
А что? Никто ведь не проверит. Дерзайте, господин Пищенко, начало положено...
Роман Арбитман