12. В замечательный Словарь польских авторов фантастики Анджей Невядовский добавляет еще две персоналии: писателя и историка Стефана Бушчиньского/Buszczyński Stefan (1821 – 1892) и писательницы и публицистки Марии Буино-Арцт/Buyno-Arctowa Maria (1877 – 1952). Здесь же (в рубрике «Pożołkle kartki/Пожелтевшие страницы») публикуется отрывок из «Рукописи из будущего века/Rękopis z przyszłego wieku» (Kraków, 1918) С.Бушчиньского c небольшой черно-белой иллюстрацией РИШАРДА ВОЙТИНЬСКОГО/Ryszard Wojtyński.
13. Книгу «The Best Science Fiction of the Year», vol.10 (Edited by Terry Carr. London, Victor Gollancz Ltd. 1981), откуда, вероятно, и был взят для перевода рассказ Ф.Дика, рецензирует Славомир Кендзерский
Здесь же Мацей Паровский рецензирует книгу Ф.Дика (Philip K.Dick. «Sloneczna loteria», Czytelnik, 1981). Раздел украшен небольшим черно-белым рисунком ПШЕМЫСЛАВА УЛЯТОВСКОГО/Przemysław Ulatowski.
14. Статья «О климате, искусственных светилах и political fiction» (название дано редакцией) Гая Лайона Плэйфэйра и Скотта Хилла/Guy Lyon Playfair, Skott Hill – выдержка из книги «Небесные циклы. Космические факторы и их влияние на нашу жизнь», которая в это время готовилась к публикации в издательстве PIW (Państwowy Instytut Wydawniczy) в серии (замечательной! говорю с придыханием) «Библиотека современной мысли/Biblioteka Myśli Wspólczesnej». О чем – понятно из названия.
15. Далее следует врезка с информацией о Гожувском (m. Gorzów) клубе любителей фантастики. Эти замечательные парни и девушки помимо прочего издавали целую серию очень интересных книг – некоторые из них стоят на моих полках. И сейчас я с некоторой ностальгией читаю строки: «Жаль, что все они (эти книги) все еще издаются в маленьких, едва двадцатитысячных тиражах (а у первых книг тираж был и вовсе только 10000 экземпляров)».
16. В начале статьи «Над великой тайной/Nad wielką tajemnicą» Арнольд Мостович/Arnold Mostowicz усердно пересказывает гипотезы Захарии Ситчина о существовании некоей 12-й планеты, откуда прилетали на Землю ее обитатели, подкрепляя сказанное сообщением о вышедшей в 1940 году книге китайского ученого, проживавшего в Париже, в которой также говорилось о некоей неизвестной нам ныне планете, о которой, однако, знали древние китайцы.
Далее Мостович переходит к рассказу об удивительных астрономических знаниях догонов, напоминает об известном казусе с описанием Джонатаном Свифтом спутников Марса, а следом – об одном из приключений Мюнхаузена, в ходе которого бравый барон, отправившись в космос и двигаясь по прямой линии, возвращается аккурат в то место, из которого вылетел (что идеально согласуется с современными научными взглядами). Напомнив о гелиоцентрических взглядах Аристарха Самосского, далеких от аристотелевских, Мостович рассказывает о выявленных связях между положением планет на небесном своде в момент рождения человека и его (человека) характером и даже судьбой, чтобы затем изящно перейти к рассказу о картах Пири Рейса… И вот тут, когда у недоуменного читателя складывается в голове вполне определенный вопрос, Мостович сам его задает: «После знакомства со всеми этими примерами, в которых история смешивается с биологией и географией, а Джонатан Свифт – с Кеплером и Аристархом, читатель вправе спросить: что из этого следует? Ну, так, по правде говоря, я и сам не знаю». То есть знать-то точно Мостович не знает, но догадка у него есть: похоже, что все это – кусочки некоей единой великой тайны, которую еще предстоит постичь…
17. В этом номере «Фантастыки» впервые на ее страницах появляется человек, который затем еще долго будет определять одну из важных черт складывавшегося облика журнала – научный обозреватель Мацей Иловецкий/Maciej Iłowecki.
Прекрасно образованный журналист и публицист, Мацей Иловецкий (род. 1935) в 1974 – 1990 годах работал в журнале «Проблемы/Problemy». В задуманном им цикле статей для «Фантастыки» Иловецкий собирался показать (что, впрочем, и сделал), что, «возможно, не все, что кажется очевидным или надежно установленным, таковым на самом деле является». «Я предлагаю читателям, -- пишет он далее, -- совершение ежемесячных путешествий на ту сторону зеркала, то есть в мир, в котором возможно все, а границей служит лишь собственное воображение». Отсюда и название этой вводной статьи, которое позже превратится в название рубрики: «С той стороны зеркала/Z tamtej strony lustra».Статью сопровождают три иллюстрации: небольшая цветная ТОМАША МАРЕКА ВИСЬНЕВСКОГО/Tomasz Marek Wiśniewski, большая (на лист) черно-белая РОБЕРТА ЛЕХОВИЧА/Robert Lechowicz и совсем маленькая черно-белая БАРБАРЫ ЗЕМБИЦКОЙ/Barbara Ziembicka.
18. «С перевесом переводов/Z przewagą tłumaczeń» -- так называется интервью, которое Мацей Паровский взял у Катажины Кжемуской/Katarzyna Krzemuska, главного редактора «Литературного издательства/Wydawnictwo Literackie», расположенного в Кракове. Это издательство прославилось на ниве фантастики изданием великолепной серии «Фантастика и Ужас/Fantastyka i Groza», в которой и в самом деле печатались лишь иностранные авторы. Что касается польских – у WL было только два отечественных автора, книги которых издательство охотно публиковало. Но зато каких!
Адам Висьневский-Снерг/Adam Wiśniewski-Snerg и Станислав Лем/Stanislaw Lem! У Лема как раз в эту пору печаталось в издательстве собрание сочинений. Понятно, что интервьюер спросил об этом – и этот фрагмент я изложу подробнее.
«-- Как это началось с Лемом? Это он предложил WL издание своих избранных произведений, или издательство – ему?
-- Лемовская серия, чье второе издание выходит теперь в новом графическом оформлении, была инициативой и замыслом издательства. Лем, разумеется, выразил согласие и, казалось, был доволен предложенным. Но это он, а не мы, всегда он сам устанавливает порядок, в котором выходят тома; он, а не редакторы, соответствующим образом группирует произведения в томах.
-- Я понимаю, что в случае другого автора это было бы мучительным. Но Лем…
-- Ох, Лем очень трудный в сотрудничестве автор, об этом можно было бы рассказать много смешного. У него эмоциональный характер, он быстро сам себя доводит до кипения и раздражается из-за пустяков. Лем время от времени приходит в редакцию в 9-10 часов утра – приезжает из поселка Клины за покупками, у него записано на листках бумаги, что нужно из продуктов купить, ну и заодно выясняет состояние своих дел в издательстве. Уже прямо с порога, не глядя на то, есть в редакции какие-то посетители или нет, он излагает целый список последних прегрешений издательства перед его особой. В этом бывают тени истины, но бывают и совершенные выдумки. Впрочем, это мне симпатично, я привыкла к этому, и когда Лем долго не появляется, мне этого не хватает. И вот, значит, я усаживаю Лема и, выслушав претензию, раболепно объясняю, что и как, и даю при этом ему понять, что жить без него нам ну никак нельзя… Что, впрочем, сущая правда, только изложенная из конъюнктурных взглядов в этот именно момент. Он же, в свою очередь, изливает на меня все свои обиды, как бы все время, наверное, ожидая заверений в том, то издательство все еще его любит. Дает мне, впрочем, почувствовать, что ко мне лично претензий не имеет, даже наоборот, но осаживает меня, как представительницу учреждения. Вслед за объяснениями, обещаниями приходит пора на прощание, и Лем уходит распогоженный, излеченный от претензий.
-- А чего чаще всего касаются эти семейные споры?
-- Иногда издательство запаздывает с выпуском какой-то из его книг, что в последнее время происходит все чаще и чаще и в чем, в основном, виноваты наши деловые партнеры. Лем заявляет в ультимативной форме, что если к такому-то и такому-то времени книга не выйдет из печати, он разрывает договор с нами. Ну и, расставшись с ним, мы умоляем поторопиться типографию, подгоняем других партнеров, стараемся выполнить все его желания. Я, кстати говоря, прекрасно понимаю его раздражение. Сама, когда у меня что-то в издательстве не ладится, когда вынуждена соглашаться на простои и опоздания с выходом книг, в которых мы ну совершенно не виноваты, думаю: а не бросить ли мне все это и не пойти ли к Лему в секретарши. Ему нужен кто-то, кто бы распечатывал посылки с книгами, отвечал на письма. И, несмотря на наши повторяющиеся стычки, Лем говорил, что готов взять меня к себе.
-- А кто придумал серию «Станислав Лем рекомендует» -- он или издательство? Почему, несмотря на то, что серия пользовалась успехом среди читателей, она так быстро угасла?
-- Замысел серии был лемовским. Это должна была быть серия переводных книг, предлагающая польскому читателю ценные произведения, которые, согласно Лему, следовало этому самому читателю присвоить – произведения как англо-американских авторов, так и авторов из соцстран. К сожалению, уже на стадии переговоров с авторами первых томов начали появляться сигналы того, что замысел серии будет трудным в реализации, потому что, в сущности, все авторы требовали уплаты гонорара в валюте. Это привело, например, к совершенно ненужному недоразумению с Диком, который поначалу собирался приехать в Польшу и поэтому согласился на гонорар в злотых. Потом, однако, появились какие-то сложности с его стороны, он уже не мог приехать и стал высказывать претензии, поскольку узнал, что возможность выплаты гонорара в валюте все же существовала. Но в этом недоразумении Лем совершенно не виноват. Серию пару раз стопорило и по другим причинам: из-за одного из переводчиков, имя которого в то время, в половине 70-х годов, не могло появиться в печати; в свою очередь несколько произведений американских авторов вызывало сомнения политического, идеологического рода… Все это разочаровало Лема по отношению к серии: она толкала его на конфликты, давала поводы к совершенно необоснованным подозрениям, поэтому он отказался от ее продолжения.
-- Ведется ли в издательстве какая-то централизованная политика в области НФ, или она разбита по языковым отделам?
-- Некоего центрального знатока фантастики в издательстве нет. Переводами занимается пани Мария Кани/Maria Kaniowa, список слагается из предложений, которые высказывают сотрудники редакции переводов – те, которые знают и любят жанр. Книги Лема и пары других польских авторов – это, в свою очередь, результат многолетней работы редакции современной польской литературы. Впрочем, большинство книг Лема редактировала я. Лем за мной был записан. И именно этого я больше всего жалею, сидя сейчас в кресле главного редактора – что оно забрало у меня возможность редактирования Лема. У меня нет на это времени, а я охотно занималась бы этим.
-- Погодите, так, значит, «Робот», дебют Снерга в начале 70-х годов, это, наверное, тоже, частично разумеется, ваша заслуга?
-- Так уж сложилось, что дебют Снерга у нас – также моя заслуга. Были разноречивые внутренние рецензии этой книги, у нее были решительно настроенные противники, но поскольку мне она очень понравилась, я настояла на включении ее в издательский план. Потом у нас вышли и другие книги Снерга, на мой взгляд не столь хорошие, как «Робот». Снерг изменил манеру письма, не жанр, может быть, но пропорции, сдвинулись акценты, это уже не тот тип прозы, что был в «Роботе». В прозе Снерга появились новые элементы, и это ей, мне кажется, не идет на пользу…»
Ну вот, длиннющая такая цитата, но оно того, я думаю, стоило. В интервью еще много чего интересного, но мы с вами, пожалуй, на этом остановимся.
(Окончание следует)
цитировать
свернуть ветку