Немало дорог на Руси Великой. Одних она вела, разве что до ближайшего поля или речки. А другие уходили по ней так далеко, как только позволяло воображение: в далекие страны, таежные дебри, на снежные горы, «в край не пуганых птиц»!
Такая дорога — судьбина и увела десятилетнего казачонка Ивана Петрова.
Из родной станицы Федосеевской сначала недалече, в Зотовское духовное училище, а потом все дальше и дальше от тихой речки Бузулука и родных казачьих мест!
Она вела нашего земляка по пути необычному, который выбирают лишь немногие и упорные, но следуют ему до конца.
Осенью 1849 году Иван Петров уверенно шагал с котомкой на плечах
— навстречу своей мечте! Он хотел получить духовное образование, чтобы стать миссионером — подвижником!
Годы учебы его в Зотовском духовном училище, что в области Войска Донского, а затем в Воронежской семинарии, пролетели быстро.
И вот наш Петров, будучи студентом Киевской духовной академии, принимает непростое решение — стать монахом. Обряд пострижения совершал сам ректор академии 29 марта 1855 года. Теперь наш земляк получает другое имя — Владимир.
Ему исполнилось всего 25 лет!
И вот здесь – то, сначала, я и потерял в архивах следы молодого монаха!
Однако через немалое время нашел редкостные издания, проливающие свет на его судьбу! Копии этих раритетов прислали мне из крупнейших архивохранилищ Москвы и Санкт – Петербурга. Это «Миссионер Владимир — архиепископ Казанский и Свияжский» и личные дневники его, под названием «Записки алтайского миссионера».
Обратимся к этим материалам, каким же был монах Владимир в то время? Это веселый, добродушный отрок. Среднего роста, с короткой курчавой бородкой, ясными глазами, глядевшими через очки. Выросший среди простора полей, он всем сердцем любит природу, людей, отзывается на все быстро и радостно.
Согласитесь, что такая наружность и характер как-то не вяжутся с представлением об уходе в замкнутый мир монашества, в мир религиозных чувств и заповедей!
Но дело в том, что Владимир именно таким путем мог осуществить свои планы к заветному миссионерству! Пылкий, он даже хотел бросить обучение в Академии, чтобы поскорее приступить к миссионерству, как он пишет, на «тот путь, куда звали меня душевные наклонности». И сердце юное его стучало в такт со словами:
Иди ж, стремись к чужим пределам
В непросвещенный дальний край
И там юнейших братьев смело
Христовой вере наставляй!
Но после окончания Академии его направляют служить то в одну, то в другую епархию России. Однако спокойная жизнь не по душе нашему монаху-казаку!
И мысли его все чаще направляются в глубины Дальнего Востока. На заброшенный Алтай и в Забайкалье! Ведь там крепко обосновались пронырливые заграничные пришельцы — миссионеры, англичане и шотландцы! Они широко развернули работу по обращению в католическую веру местных кочевых племен!
Владимир много читал об этом нашествии, и был возмущен, что на российской земле вовсю распоряжаются чужестранцы, далекие от её извечных религиозных и культурных традиций. А природные русские, те оставили в глухой тайге и тундре свои малые народности, без должного внимания! Конечно, имелось в виду приобщение их к православной вере, культуре, улучшение их жизни! Да и не только!
Владимир напористо делает шаг вперед, и добивается перевода на Север, в Томскую духовную академию. Там еще больше убеждается, как тяжела жизнь местных инородцев. «В какой нужде и тьме нравственной пребывают они!». Так напишет потом он на всю Россию.
Перевод его в 1861 году в Санкт- Петербургскую духовную академию совсем не радует. Даже в высоком сане архимандрита. И дела научные не прельщают его. Ведь он никогда не просил легкой судьбы ни у Бога, ни у Святейшего Синода!
Пользуясь пребыванием в столице, он упорно делает второй шаг!
Вместе с высокими благотворителями, княгинями, купцами добивается открытия на полудиком Алтае русской миссии! О чем он так истово мечтал и верил! Сама императрица Мария Александровна приняла новорожденное общество под свое покровительство.
Обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. Толстой лично предложил архимандриту Владимиру принять на себя управление Алтайской миссией, на что тот дал смиренное согласие.
Итак, определением Святейшего Синода от 20 ноября 1865 года Владимир был назначен начальником и строителем монастыря на Алтайских горах, с подчинением ему Алтайской духовной миссии.
Какие грозы и молнии, невиданные испытания ждут его в заброшенном таежном краю?
Нередко в литературе миссионер представлен на площади перед храмом, где читает проповедь и проводит обряд крещения иноверцев. Примерно так думал и я, раскручивая нить судьбы нашего Владимира. Но в жизни это выглядит совсем иначе!
Представьте Владимира в маленькой миссии селении Улала (ныне г. Горно-Алтайск, столица республики Алтай), затерянном среди непроходимых северных дебрей, угрюмых гор и бурлящих рек. Где две трети населения составляют неграмотные, примитивные кочевники, не ведающие о другом мире и не желающие порвать с жизнью своих предков! Где в лесах и на горах только волки и медведи поджидали неосторожных путников.
И Владимир с проводником, верхом и пешком, преодолевает от стана к стану сотни изматывающих километров, чтобы составить свое представление о кочевых племенах. Горя желанием нести слово Божье. Посему, не убоясь ни диких зверей, ни бродяг, они проникали далее и далее, защищаемые только крестом. В чащах встречали хворых разбойников, которые просили у них подаяния.
Из записок нашего земляка в первые годы на Алтае.
«Когда мы, усталые и голодные, вошли в одну из юрт, то ужаснулась душа моя увиденному! Оборванные люди, копошатся чумазые дети, кругом грязь, животные. О чем можно говорить с ними? Лишь приветливо улыбнуться. Дать по сухарику детям, да пить кипяток, чтобы согреться. Сколько времени пройдет, когда я заговорю с этими язычниками о душе, о доброй жизни — один Бог знает!».
Переустройство Владимир начал решительно — со строительства!
Он основывает со своими священниками миссионерские селения, в которые переселялись кочевники и многодетные семьи крещенных. В записках рассказывал, что если новокрещенный был бедняк, то ему выдавались домик, корова или лошадь, земледельческие орудия, продукты на первое время. Все это из запасов миссии. А сколько боев с местными властями вынес Владимир, за данные новокрещенным льготы от податей и повинностей, которые щедро текли мимо льготников прямо в распахнутые карманы чинодралов.
С другой стороны, на Владимира ополчились местные князьки — зайсаны, ибо теперь новокрещенные кочевники освобождались от их хомута, и с ними нельзя было обращаться по-прежнему самовластно и бесконтрольно. Тогда языческие князьки воспылали ненавистью и стали преследовать крестившихся сородичей.
Владимир ужасался, ибо жестокостью своей преследования напоминали времена раннего христианства! Желающие креститься рассказывали стонали ему, что пытками, огнем и истязаниями их заставляют отказываться от своего намерения.
Крестившиеся поведывали, что их жестоко бьют нагайками, морят голодом, заставляют есть идоложертвенное, уродуют руки и ноги, а потом захватывают все их имущество. Бывали и скрытые убийства особо непокорных, строптивых… Скажу, что и эту тяжбу-войну Владимир в чем-то выиграл, понудив Томскую губернскую администрацию принять ряд мер, необходимых «для ограждения новокрещенных от обид и для успешного распространения христианства на Алтае и обрусения тамошних инородцев».
А затем окрыленный Владимир, с новыми друзьями приступил к большому строительству начальных школ и больниц! Представьте, им было основано около 20 новых селений. Возвышалось более десяти бревенчатых школ с большим числом учащихся. Вели занятия свыше тридцати набранных учителей и толмачей-переводчиков. Это было невиданно! Среди великого древнего кочевья он осваивал с инородцами сельское земледелие и хозяйство, садоводство, медоносное пчеловодство! В его сердце жила прочная и крепкая любовь к этому величественному, полному суровой красоты краю, в который пришел он с горячим желанием отдать все силы на служение ему. Он часто жаловался своим диаконам, что время летит неудержимо быстро, что он мало вершит дела на славу Божью и на благо Алтая. «Жатвы много, да делателей мало»,- сетовал он.
Этот подвижник открыл училище, мастерскую иконописи, прибыльный свечной завод. А так же устраивал детские приюты, избы-читальни и аптеки. Он усиленно создавал местное просвещение, направлял алтайских мальчиков в Казанскую учительскую семинарию. Смело брался за переводы на алтайский язык священных, духовных и поучительных книг, и выпускал их в собственной типографии. А особенно радовались здесь алтайско — русскому букварю, напечатанному по ходатайству Владимира в Санкт-Петербурге и Грамматике алтайского языка, изданной в Казани. О, как все это нужно было для новеньких 28 церквей и молитвенных домов, простого люда... Хотя вначале познание чужого языка, нравов и обычаев коренных жителей давалось ему с трудом.
К делу миссионерства были привлечены Владимиром студенты, дворяне и торговцы, благотворители из городов российских, Москвы! Да он не жалел и собственных средств. А во время русско-турецкой войны уже сами новокрещенные жертвовали, кто сколько сможет, в пользу раненых русских солдат!
И вот, поди, за двадцать лет неимоверных трудов Владимир создает огромное Миссионерское общество, работу которого одобряла сама матушка – императрица.
А чем же закончилась эпопея иноземных миссионеров, англичан и шотландцев, спросите вы? Да они просто вынуждены были покинуть этот край!
О деятельности алтайского миссионера широко писали газеты. В дореволюционном фолианте я вычитал о нем: «Деяния его были самоотверженными. Он никогда не щадил себя, мерзнул, тонул и голодал, при дальних поездках питаясь нередко кореньями и травами». Шутка ли, при нем христианство проникло во все углы Алтая, вплоть до границ Китайской империи.
Владимир старался сплотить вокруг себя единомышленников, собирал нередко миссионеров у себя дома. Он, человек благодушный и хлебосольный, умел вести задушевные беседы и смешить всех анекдотами, до которых был большой любитель и остряк.
«В миссии его звали орлом. И, действительно, было что-то орлиное в его взгляде. Большие, умные глаза его смотрели смело и бодро на Божий мир, в них светилось что-то проникновенное и бодрящее, их взгляд умел пробуждать энергию в человеке, и не мудрено, что миссионеры шли за ним по его слову на всякое трудное дело, охотно и с любовью подчиняясь ему. Быстрый в движениях, с ясной речью, добрый, чуткий и отзывчивый, он являлся образцом для молодых и старых, и алтайская паства полюбила этого Улу-абыза, как отца».
Но на светлом пути его скапливались грозовые тучи, и виной тому стали большие деньги!
На дела миссии были собраны огромные финансовые средства. За их использованием следил Совет, а отвечал Владимир. Вот на эти-то суммы и позарились прожженные мошенники.
Среди миссионеров неискушенный в наживе Владимир выделял прямо – таки, «бескорыстного купца», строителя дальних церквей и селений некого Малькова. Да тот был явно не промах!
Этот ловкий пройдоха давненько заприметил простоватого подвижника миссионерского дела в дебрях Алтая. Втерся к нему в неограниченное доверие, а заодно запустил алчную руку во вверенные капиталы. Разоблачить Владимиру Малькова было чрезвычайно трудно. Это был энергичный делец, большой дипломат, умеющий необыкновенно искусно заинтересовывать собой других лиц. По наружности казался богомольным, постоянно говорившим о монастырях, юродивых, знаменательных видениях.
Владимир не подозревал, что под такой благочестивой внешностью кроется прогоревший купец и ловкий плут. И Мальков жил и кормился у него несколько лет, отбивая поклоны и крестясь на образа.
На ниве миссионерства вся деятельность этого ненасытного купчины состояла из сплошных приписок, денежных хищений, подлогов векселей и фальшивых документов. К тому же он горел завистью и непомерным честолюбием, желая достигнутое Владимиром выдать, как сделанное им самим, и получить за то признательность общества и блага. И вот злоречивые недруги Владимира, ведая о мошенничестве Малькова в Алтайской миссии, поспешили донести о том в столицу, до сведения государыни-императрицы. Тень тернового венца нависла над архиепископом Владимиром!
Святейший Синод потребовал строгого расследования.
Тогда изворотливый Мальков все прегрешения свои и проступки свалил на главу миссии, доверчивого Владимира. Закрутился беспощадный маховик уголовного дела. Вначале это обвинение повергло нашего земляка в смятение. Но не надолго!
Он лично объехал по Алтаю все места, где якобы Мальков строил храмы и поселки. Владимир собрал множество документов, уличающих Малькова, и с этим багажом отправился прямо в Санкт-Петербург. По обозным разбитым дорогам и ухабам. К дворцу царскому! Чтобы вывести миссию из безотрадного положения!
Тогда меня, отдавшего четверть века следственно-прокурорской работе, очень заинтересовало данное уголовное дело. Ведь по нему Владимиру грозило наказание вплоть до каторги. И оно нашумело в газетах по всей стране! Сколько грязи и пасквилей продолжал изливать на миссионера наглый Мальков!
Этот жулик, жаждавший злата и славы, никак не угомонялся, поддерживаемый прихлебателями. За процессом пристально следили все. Переживал за земляка от мала до велика и Дон родной!
Мне удалось разыскать и изучить материалы о том. Первое, что поразило меня — насколько грязно оно было сфабриковано и состряпано! Второе, удивила способность и умение Владимира в такой сложной, почти безвыходной ситуации, верно проанализировать обстановку.
И найти из нее правильный юридический выход! Ведь, защищая себя умело, собирая дополнительные доказательства своей невиновности, показания многочисленных очевидцев и важные финансовые документы, он один проделал огромную работу целой оперативно – следственной бригады!
Ко всему открылось, что Мальков еще построил для себя на миссионерские деньги склады под хлеб, оборудование для ловли сельдей на озерах, раскрутил меновую торговлю с инородцами, вплоть до китайской границы. А своей торговой базой сделал огромный монастырь в дикой, малоприступной местности.
В довершение всего Владимир выявил, что хваткий брат Малькова на подозрительные денежные средства развернул в Алтайской округе широкую винную торговлю, усердно спаивал в гнусных кабаках-притонах языческое население, киргиз, татар и своих единоверцев- христиан.
Скажу, что Владимир проделал работу, которая еще не под силу каждому профессиональному юристу!
Так вот, по приезде в блистательный Петербург Владимир скинул с плеч тулуп, расчесал бороду, вынул из пазухи — и представил лично обер-прокурору Синода три пухлых тетради с разоблачением деяний Малькова. Поддерживавшие в верхах Малькова сановники постыдно перетрусили. Когда же заинтересованный император самолично изучил сие скандальное дело, то вынес на нем резолюцию: «Отец Владимир не виновен. Весьма рад». Так он был полностью реабилитирован, а Мальков отдан под суд. Народ, истый ценитель, был на седьмом небе: «Надобно того лихоимца-богохульника держать в темнице, пока сам не сгниет».
Однако это были еще не все напасти, посланные хихикающим диаволом. Разгорелась по стране вражда между светской и церковной властью, а кто же из них сильнее? Целью было отстранение духовенства от управления миссионерскими делами, (зачастую многообещающими и прибыльными). И под эти жернова попала Алтайская миссия с ее огромными неосвоенными землями, лесами, пушным зверем, горными запасами. Дабы прибрать ее, готовенькую, к гражданским рукам, стали обвинять Владимира в вышеописанном якобы расстройстве миссии, требовать от него немыслимых бухгалтерских отчетов, создавали иезуитские козни и шельмовали его.
Плелись изощренные интриги на местах, в них втягивались хапучие чиновники земской полиции. Алтайские миссионеры и новокрещенные чувствовали себя овцами среди клацающих зубами волков.
Страсти накалились так, что ярые охотники на Алтайскую миссию отпечатали в типографии все пасквили на нее в большущий том и, потирая руки, ехидно направили его Государыне Императрице.
Тогда в атаку пошел, подобрав полы рясы, сам Святейший Синод, чтобы «очистить архимандрита Владимира и Алтайскую миссию от возводимых клевет». Назначенная им особая Комиссия из ответственных лиц, после тщательной проверки, сделала категорический вывод. «Все выставленные обвинения против архимандрита Владимира и Алтайских миссионеров оказались голословной клеветой» и приложила материалы на 172 страницах. Горький опыт сделал архимандрита далеко предусмотрительным.
Миссию отстояли, и дела ее успешно продолжались... Рассказ об этом занял бы немало времени.
Но я остановлюсь лишь на самом Владимире, который не сломался в самый трудный час. «Час испытаний, посланный Богом», как потом он напишет.
Да, это была крепкая казачья натура!
После Владимир работал еще настойчивее. Хотя он в почетном сане архимандрита, но многое делает сам. День его начинался с зарей, в 4 часа утра, а заканчивался поздней ночью.
Он не выносил полного одиночества, и с ним всегда жил кто-нибудь из родных с Дона, отец или кто – то из братьев. Ведь они связывали его с домом, юностью. Он любил вспоминать мать, которую потерял рано, друзей детства.
Да, еще он много писал в свою станицу Федосеевскую, рассказывал об успехах и начинаниях. Его письма читали станичники и гордились земляком!
Владимир ездил в родной край, радовался знакомым балкам, где пареньками сторожили в ночном лошадей, обнимался с седоголовыми дедами, которые гоняли их с незрелыми арбузами с бахчи, поминал сверстников, преждевременно, а то и никчемно ушедших из жизни, радовался здравствующим. И горевал, что не может пожить дома подольше!
Долг звал его снова в путь- дорогу дальнюю!
А затем он покидает благословенный Алтай.
После торжественного молебна в соборе, обеда и прочувственных речей, обоюдных земных поклонов преосвященный Владимир в дорожном экипаже поднялся на гору. Он вышел из него и долго смотрел на расстилавшиеся под
ногами горные цепи Алтая, долины с синими глазами озер, вечнозелеными лесами, водопадами на кручах, а трехтысячная толпа провожающих окружала его. Хор певчих вознес к небесам незатейливое творение, сочиненное для их отца:
Алтай золотой,
Прости дорогой!
Будь счастлив, родной
И мир над тобой.
Прощаюсь с тобой
На сердце с тоской,
Со слезой на глазах,
С молитвой в устах.
Владимир затем оставил следы духовного и культурного просвещения, благотворительности в Томске и Ставрополе. Он щедро жертвовал на нужды Киевской духовной академии, алтайской миссии и дела церкви.
После мы видим нашего подвижника в Казанской духовной академии. И там он открыл миссионерские курсы, на которые съезжали учиться со всей империи. Выступая в Казани на всероссийском миссионерском съезде, он возрадовался за такой молодой и «многочисленный собор поборников православия и искусных ратоборцев с врагами отечественной церкви. Ничего подобного в наши времена не было, …мы работали на ниве Христовой в одиночку».
Он был интересным оратором, опубликовал свои немногие труды, отличался простотой. И лишь в особо торжественных случаях надевал пожалованные ему многочисленные важные награды.
И думается мне, что из деяний и судеб таких людей и складывается национальное духовное достояние и честь России. Вот и я, земной грешник, сделал немножко, дабы из мрака забвения воскресить имя преосвященного Владимира.
…Документы сохранили рассказы очевидцев, как архимандрит Владимир любил сам чертить всю ночь планы какой — либо постройки. Утром являлся к рабочим, показывал, делал необходимые распоряжения. Потом садился отдохнуть прямо на золотистую стружку. Но бессонная ночь возьмет свое. Владимир склонит голову на стружку, да и уснет крепко. А рабочие, чтобы не жгло его солнце, обложат со всех сторон душистой стружкой, как одеялом и оберегают его сон…
Давайте и мы оставим нашего земляка, архиепископа Казанского, одержимого миссионера Владимира, а в миру казачьего сына Ивана Петрова из станицы Федосеевской, в минуты его сладкого отдыха после трудов праведных.
