НА РАНДЕВУ С ФАНТАСТИКОЙ — ТРИ ЗНАМЕНИТЫХ ПОЭТА
Сорок лет назад всемирно известный французский литературовед-структуралист и теоретик фантастики Цветан Тодоров написал в своём труде «Введение в фантастическую литературу»: «Взаимно друг друга исключают фантастическое и поэтическое. Поэтическое прочтение представляет собой препятствие для фантастического… Для возникновения фантастического требуется наличие реакции на события, происходящие в изображаемом мире. Поэтому фантастическое может существовать только в вымысле…Не существует “фантастической поэзии”»! (Тем более – «научно-фантастической».)
А ведь ещё задолго до нашего Перельмана и американца Гернсбека английский поэт и эссеист Уильям Уилсон (William Wilson), автор «A House for Shakspere», в своей «Маленькой важной книжке на большую старинную тему» (A Little Earnest Book upon a Great Old Subject), вышедшей в Лондоне в 1851 году, даже в подзаголовок Х главы ввёл ставшее через сто лет чрезвычайно популярным словосочетание «Science-Fiction»! Признавая важность обращения поэтов к философии и науке, он писал: «Science-Fiction, в которой открытия современной науки сплетены с захватывающей историей, может быть не только поэтичной, но и верной фактам». Такие дела…
Почти тридцать пять лет спорят с утверждением Тодорова и поэты из Американской Ассоциации НФ-поэзии, ежегодно присуждающие за «фантастическую поэзию» Премию Райслинга (да ещё в двух номинациях). Россия – не Америка, вот у нас «фантпоэзии» как явления, действительно нет. Но нескромному очарованию фантастики в разное время поддались немало даже известных русских поэтов.
В начале шестидесятых годов прошлого столетия поэтические выступления собирали тысячные аудитории. Это и вечера в Политехническом музее, и ночная площадь Маяковского с взволнованными слушателями… 30 ноября 1962 года стихи впервые в истории вышли на стадион – в «Лужниках» родилась «стадионная поэзия»! Кто был тогда «на коне»? Ахмадулина, Светлов, Окуджава, но прежде всего тройка тридцатилетних, но таких разных поэтов – Вознесенский, Евтушенко, Рождественский. Со временем сказалась разновекторность их талантов, но вот в памяти старшего поколения эти имена связаны навсегда. Что интересно – прирождённый «эстрадник» Евтушенко, «формалист» Вознесенский, Роберт Рождественский («наш советский Евтушенко») – все трое оказались неравнодушны к фантастике! Хотя выразилось это в их творчестве совсем по-разному.
Роберт Иванович Рождественский (1932-1994) славен был прежде всего ярко выраженной гражданственностью и высокой патетикой. Не только затрагивал важные морально-этические вопросы, но и писал тексты очень популярных в Союзе песен. И в тоже время первым из «троицы» обратился к фантастическим темам. В совсем новом, но уже набирающем популярность «оттепельном» журнале «Юность» (№10 за 1956 год) на всю одиннадцатую страницу опубликовали его «Стихи о противостоянии» — и как же они начинались?
«Марсианский профессор/ читает доклад./ Зал/ пленён/ остроумием новых идей/ и цитатами/ из марсианских вождей./ Мудрый спор идёт/ уже много лет:/ есть ли жизнь на планете Земля/ или нет?» Куда уж фантастичнее…
«Марс,/ обитель таинственных Аэлит…/ Ты плывёшь,/ красным светом облит…/ Слышишь, Марс!/ Всё равно я к тебе приду.»
В том же журнале ровно через семь лет (№10 за 1963 год) уже на двенадцати страницах и с рисунками Анатолия Брусиловского разместилось «Письмо в тридцатый век». Поэма эта, конечно, больше о веке двадцатом, но начинается она следующем пассажем:
«Эй,/ родившиеся в трёхтысячном,/ удивительные умы!» И штрихи той удивительной (естественно — коммунистической) жизни поэт всё же рисует:
«В трёхтысячном/ в дебрях большого музейного здания/ вы детям/ о нашем столетье/ рассказывать станете…/ Ну как живётся вам/ в тридцатом веке?/ Кто из людей планеты/ мир/ потряс?/ Какие Сириусы/ какие Веги/ в орбитах/ ваших беспокойных трасс?» Но только штрихи, для советского поэта главное – современность: «Да!/ Мы – камни / в фундаментах/ ваших плотин…/ Завидуйте нам!»
Элементы «космической фантастики» встречаются также в поэме «Пятнадцать минут до старта» (1959), стихотворениях «НЛО» (1982) и «Мир мечется без сна…» (последнее включено в сборник «Байконур-Вселенная», 1987). Но всё это лишь малая толика из творчества секретаря Правления СП СССР, лауреата Госпремии, награждённого пятью орденами…
Андрей Андреевич Вознесенский (1933-2010) к научно-космическим темам особо склонен не был, но «фантастическое» в его стихах с начала шестидесятых годов также появляется. Это совсем другая фантастика.
«Да здравствуют Антимиры!/ Фантасты – посреди муры./
Без глупых не было бы умных,/ оазисов – без Каракумов».
«Кто ты? бред кибернетический?/ полуробот? полудух?/
Помесь королевы блюза/ и летающего блюдца?»
В «Антимирах» (1961) и «Нью-йоркской птице» (1961) — только подступы, но вот «Оза (Тетрадь, найденная в тумбочке дубненской гостиницы)» (1964) – нет в поэме и в помине восхищения наукой, нет никакой патетики.
«Экспериментщик, чертова перечница,/ изобрёл агрегат ядрёный./
Не выдерживаю соперничества./ Будьте прокляты, циклотроны!»
Наука, конечно, великая сила, но она такое может сотворить:
«Связи остались, но направление их изменилось…/ Деревья лежали навзничь как ветвистые озёра,/ зато тени их стояли вертикально…/
Глубина колодца росла вверх, как чёрный сноп прожектора…» Изображая «оборотный мир», поэт использует средства условности, фантастики, сатиры, выступая против оболванивания/роботизации человека. Именно с фантасмагорийной задачей Вознесенский ввёл в поэму прозаические куски, и протокольная проза стала «чудовищнее» фантазии…
В 1975 году увидел свет «Монолог читателя на Дне поэзии 1999»:
«Четырнадцать тысяч пиитов/ страдают во тьме Лужников./
Я выйду в эстрадных софитах -/ последний читатель стихов…
Мне грянут аплодисменты/ за то, что выслушал их».
А ведь похоже на нынешнее положение вещей, но не в поэзии — в фэндоме «просто читателя» не так-то просто найти, днём с огнём не найти его на фантконвентах!..
Ещё в семидесятые заметили «феномен Вознесенского» — двойственность его поэзии, а именно – тоску по подлинности/серьёзности и невозможность отказа от иронии и вышучивания этой самой серьёзности… К примеру, фантастическое и шутейное граничат с серьёзным в истории мамонтёнка, найденного в вечной мерзлоте – поэме «Вечное мясо» (1977).
«Посапывал мамонтёнок, от времени невредимый,/ оттаивал, точно тоник, на рыжих шерстинках иней./ Водители пятитонок его окрестили Димой./
Зачем разбудили Диму?/ На что ты обиделся, Дима?../ Мамонт пролетел над Петрозаводском,/ Трубя о своём сиротстве…»
Но сквозь всё шутейное проходит «красной нитью»:
«Чем больше от сердца отрываешь,/ Тем больше на сердце остаётся…»
Или утопический «Поэтарх», проект которого в виде поэмы был опубликован всё той же «Юностью» в №9 за 1983 г. на с.34-37 и с.3 обложки...
Есть у Вознесенского стихотворение с чётко определённой волей автора принадлежностью. «Изумрудный юмор» имеет подзаголовок «научно-фантастические стихи». Но представления поэта о «НФ»- специфические, очень поэтические и, в то же время, в чём-то пародийно-обывательские. С одной стороны, он пишет:
«Я разрабатываю метафору/ что стало духовным каналом связи…»
А тут же: «НЛОжницы — / отличные наложницы,/ принимают форму Венеры и Вирджинии Вульф,/ а если сможете, то двух».
И начинается стих с одной из любимейших тем обывателей тех лет:
«Я вас предупреждал о неопознанной/ летающей О»./ Нынче всех повело:/ ноль становится НЛО./ Изумрудный юмор летает в мире,/ принимая форму Ту-104…» Что тут скажешь… Сам поэт в конце напишет: «…Сейчас перечитываю с интересом,/ что записал я, не понимая…»
Что касается «летающей О» — то это намёк на опубликованную в «Новом мире» (№11 за 1982 год) без всяких подзаголовков прозу. В «О» все главки начинаются на эту самую букву: «Однажды в душный предгрозовой полдень я забыл закрыть форточку и ко мне залетела чёрная дыра…» Вот так!
Маяковский мог «пить чай с солнцем», почему Вознесенскому не пообедать с чёрной дырой? Хотя вначале поэт «в ужасе забился в угол»…
Чёрная дыра явилась в облике «0»… А это одновременно звук «О» и математический знак «нуля». Похоже выглядит (так пишут) в одной из математических моделей на стыке пространств эта самая «ЧД»… Тут поэт выступил чуть ли не «популяризатором»: «Она была шарообразна…» В остальном же – поэтическое прежде всего. Одинокая, с возможностью полной гибели, наша цивилизация (она же ЧД) осталась жить у поэта… «Она передавала мысли… Но иногда издавала странный вздох, напоминающий наше “О”… Я звал её именем О».
Фантастичен только посыл, в остальном тексте фантастика определяющей роли не играет. Вознесенский пишет о скульпторе Муре, о Театре на Таганке, Шостаковиче, Бретоне и Арагоне, о собственном деде и его ульях, о первой своей книжке… Так что называть текст «фантастической повестью», как иногда делают, не правомерно, это – «проза поэта»!
Вознесенский – поэт! То, что он лауреат советской Госпремии, почётный (иностранный) член десятка академий, как-то Американской Академии искусств, Баварской Академии искусств, Гонкуровской академии, Французской Академии имени Малларме и прочих – это только внешние проявления. А вот то, что на стихи Вознесенского написано множество популярных песен (только «Миллион алых роз» чего стоит) – вот это кое-что значит…
Евгений Александрович Евтушенко (1932), недавно встретивший своё восьмидесятилетие, за шестьдесят с лишним лет творческой деятельности, как бы подтверждая тезисы Тодорова, написал лишь пару-другую стихов «с элементами фантастики». Вот «”Прелестный” сон», увидевший свет в
«Юности» летом 1988 года:
«Здесь на прилавках/ груды убеждений./ Их продают из лучших побуждений…/ Здесь продают друзей, отцов и братьев,/ Страх наказанья божьего утратив…/ А по ночам/ сгребают самосвалы/ как выкидышей, наши идеалы…» «Сон», что ни говори, фантастический «жанр»… Но этот «сон» в руку оказался, хотя четверть века назад подобные ситуации казались только возможными…
Многое из того, что волновало поэта в те давние уже восьмидесятые, поэт сумел выразить в своей фантастической повести «Ардабиола», опубликованной всё в той же «Юности» в марте 1981 года. Начинается всё в битком набитом трамвае – кто ж в таком не думает о бессмысленности жизни?.. Но не герой повести, только что защитивший кандидатскую генетик Ардабьев. «Пытаясь стать гениальным», он скрестил ген мухи цеце с геном сибирского федюнника и получил «дитя насекомого и растения» ардабиолу, плоды которой обладают антиканцерогенными свойствами! Настоящая «научная фантастика». Да только гораздо важнее для автора просто жизнь – смерть Ардабьева-старшего, ссора с женой, пресловутый «дефицит»… Из-за джинсов (даже не «фирменных») тройка пацанов избивает учёного до потери памяти, он забывает о своём открытии… И заканчивается повесть чуть ли не «мистически»: поражённый «предательством отца» куст ардабиолы выбрасывается из окна на новую «Волгу» — тут и настаёт момент «вспомнить всё»!
Повесть родилась из совершенно реальной истории, но чтобы усилить разоблачительный посыл тогдашнего, почти всеобъемлющего «вещизма», Евтушенко прибегает к смешению реальности с фантастикой, создавая «метафорическое» произведение. А в многоплановом романе «Ягодные места» (1981), над которым он работал семь лет, писатель попытался совместить уже несколько идейно-стилевых пластов: реалистическое живописание, лирическую прозу, сатиру, фантастику. Фантастики немного, лишь в конце романа, действие в основном происходит в те самые дни в сибирской тайге. Но роман «мозаичен», пишет автор о Гагарине и других космонавтах, о Циолковском тоже пишет.
«Пролог» Евтушенко помещает в окончание романа, именно тут вся «фантастика» (восемь страниц) и сосредоточена. КЭЦ (К.Э. Циолковский) и не подозревает, что за ним наблюдают «два незримых существа»! Ы-Ы и Й-Й, два лучистых атома из Галактики Бессмертия, где давно уж решён вопрос о переходе жителей в лучевое состояние. И даже их наш КЭЦ удивляет, ведь он «уже и сейчас бессмертен…» Сам же Циолковский в тяжких раздумьях,
он сильно сомневается, что изменение психики произойдёт в близком будущем, а без этого… Правильно сомневались Циолковский/Евтушенко –
психика человека мало изменилась за тысячелетия…
Проза лауреата Госпремии СССР, орденоносца, почётного члена Испанской и Американской академий только подчёркивает, что он всегда (по возможности первым) стремился высказаться по самым животрепещущим вопросам современности, истории, морали, политики, литературы!
Две повести, эпизод романа, три поэмы, два десятка стихотворений за полсотни лет – фантастическую литературу три знаменитых поэта не очень обогатили. Но для собственного творчества обращение к фантастическим темам и сюжетам оказалось достаточно плодотворным и оправданным. Читателей эти произведения находили как во времена публикаций («Ардабиола», к примеру, издана в Австрии, Греции, Индии, Швеции), так и в нашем компьютерно/интернетовском веке.
Валерий О К У Л О В https://fantlab.ru/blogarticle46145
P.S.
Итого: Ардабиола, Ягодные места, Прелестный сон, Мама и нейтронная бомба (см.), Фуку (см.)
Художественный фильм "Взлёт" 1979 : Евг. Евтушенко в роли К.Э.Ц.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B...
"Рождение идеи. Циолковский"
Год выпуска: 1980
Страна: СССР
Жанр: документальный
Продолжительность: 00:29:29
Режиссер: С. Лосев
Описание: Всю жизнь Константина Циолковского считали неудачником. С детства глухой мальчик не мог хорошо учиться в гимназии, отчего его учителями стали книги…
Величайший ученый, открывший человечеству дорогу в небо, Константин Циолковский неутомимо конструировал аэростаты и монгольеры. Увлеченный полетами, он пишет фантастическую повесть «На Луне», и мечтает изобрести «птицеподобную машину, чтобы подняться в небесные пространства». Не смотря на весь трагизм существования и непонимание окружающих, он прожил многотрудную и счастливую жизнь. И всего четверть века он не дожил до осуществления мечты — полета человека в космос.
Доп. информация: Автор сценария — Владимир Губарев.
Текст фильма в кадре и за кадром читают Иннокентий Смоктуновский и Евгений Евтушенко.
