Вы никогда не ездили в ближнее зарубежье в тысяча девятьсот девяносто пятом году? Автобусом? В шоп-тур? Скажем, в Венгрию? Нет? Напрасно. Это было очень интересное, поучительное и познавательное мероприятие. И, главное, веселое. Тогда, в общем, и время было такое – веселое, интересное, познавательное и поучительное.
Я тогда был заместителем главного редактора одной пухлой и популярной газеты. Газета к тому времени набрала тиражи и популярность, а вот солидности как-то еще не достигла. Двадцать четыре страницы, еженедельник и без статей «от нашего зарубежного корреспондента» — с моей точки зрения в этом была какая-то неправильность, которую я решил исправить.
Вначале – бартер. Самый популярный и безотказный способ оплаты того времени. Небольшая туристическая фирма согласилась отвезти двух человек за небольшую рекламу в нашей газете. Считай – бесплатно. Директор газеты, задумчиво посмотрев мне в глаза, согласился отпустить ме6ня на неделю с работы и даже выдать на три дня пребывания в Будапеште целых пятьдесят долларов США. Но потребовал, чтобы я взял с собой видеокамеру и снял пару сюжетов про город контрастов и рекламку нашей газеты.
Видеокамеры в нашем городе в то время были все наперечет, новорожденные каналы использовали их круглосуточно, посему я отправился в синагогу и попросил видеокамеру там. Тогдашний глава общины был уверен, что использует меня в темную как агента влияния, я полагал, что эксплуатирую его как источник криминальной информации – в общем, мы практически дружили, так что камеру он мне дал. И очень просил обращаться с ней бережно.
Оператором вызвался подрабатывавший в нашей газете студент, для которого пятьдесят долларов на три дня были о-о-чень большими деньгами, и который пару-тройку раз пользовался такой камерой у приятеля на телеканале и обещал потренироваться два дня до отъезда.
И мы поехали.
Автобус был заполнен мелкими частными предпринимателями, едущими в Будапешт на Китайский рынок за товарами. Поскольку они за свою поездку платили, то каждый ехал на двойном сидении. Нам с оператором Женей досталось одно двойное кресло на двоих. Предприниматели поглядывали на нас с опаской, прикидывали – стоит попадать в кадр или ну его.
До границы добрались без приключений. Разве что один молодой человек выронил на стоянке в лесу свой бумажник, который я без свидетелей подобрал и ему вернул. Заработал «Спасибо» и чувство выполненного долга. Это был самый толстый бумажник, который я держал в своих руках.
На самой границе мы стали в очередь, стояли недолго, всего часа два. Для автобусов и автомобилей очереди были разные, некоторые легковушки ехали мимо всех, притормаживая лишь перед шлагбаумом, если замешкавшийся пограничник не успевал его поднять.
Пока мы стояли, один сильно подержанный мерседес совершил несколько ходок туда-сюда, выезжая с нашей территории с пассажирами и возвращаясь пустым. В тот день я в первый и последний раз видел, как подбежавший к этому мерседесу погранец, опасливо оглянувшись по сторонам, что-то вручил водителю. Подчеркиваю – не водитель пограничнику, а вовсе даже наоборот. Может быть, благодарность водителю за то, что тот пользуется именно этим пунктом пересечения границы.
Как потом оказалось, все пограничники и таможенники с нашей стороны прекрасно знали русский язык, я не исключаю, что и украинский, но пользовались при общении друг с другом исключительно венгерским. Все вышли из автобуса и отправились на проверку документов, а меня попросили остаться, потому что я, как человек порядочный, при заполнении декларации спросил – видеокамеру вписывать или как?
-Ага… — сказал таможенник, молодой симпатичный парень, когда я достал из хозяйственной сумки тяжеленную камеру, завернутую в одеяло. – А чья это камера?
-Телекомпании, — на всякий случай соврал я.
Журналистское удостоверение у меня было, но газетное. А в частном владении камера типа супер-VHS в те времена встречалась редко.
-А где грузовая декларация? – спросил таможенник. – Это же оборудование?
-Так давайте, я заполню, — предложил я.
-Не, — покачал головой таможенник, настроение которого отчего-то начало улучшаться. – Такую декларацию вам могут выдать только в пункте отправления. Возвращайтесь, получайте и…
-Тогда это моя камера, — сказал я решительно. – Всю жизнь мечтал такую иметь.
-Как это – ваша? – немного ошалел таможенник.
-Моя. Я имею право провезти свою камеру? По типу запретов нет?
-Нет.
-Вносить в декларацию?
-Не нужно, — таможенник зачем-то посмотрел на номер камеры и махнул рукой. – Проходите на паспортный контроль.
Спохватившись, я вручил ему пару номеров нашей толстой интересной газеты, на развороте в которой публиковался гигантский кроссворд, таможенник обрадовался, и я прошел.
Венгерский пограничник вошел в автобус, когда уже немного стемнело.
-Здравствуйте, — на почти чистом русском языке поздоровался он. – Кто-нибудь в автобусе говорит по-мадьярски?
-Нет! – в один голос ответил личный состав группы, дружелюбно, но немного нервно.
-Хорошо, — сказал пограничник и перешел на мадьярский.
Руководительница группы вручила ему стопку паспортов и листок бумаги с нашими фамилиями и какими-то печатями. И с печатями, как оказалось, было что-то не так.
-Уезжайте, — сказал таможенник, снова вспомнив русский. – Домой!
Группа напряглась, руководительница группы начала что-то торопливо наговаривать таможеннику на ухо, тот отмахнулся, выдал что-то на мадьярском, потом добавил: — Молчи, женщина!
И вышел из автобуса.
Руководительница группы и два активиста из группы бросились следом за ним. Через пять минут вернулись и сообщили, что нужно две бутылки водки и блок сигарет. Иначе – никак. Водку и сигареты извлекли из сумок, завернули в бумагу, чтобы не скомпрометировать должностное лицо, и поместили в непрозрачный полиэтиленовый пакет.
Вручили таможеннику. Тот отошел к фонарю, достал бутылки, развернул, тщательно осмотрел пробки и наклейки, снова вернул бутылки в пакет и, удовлетворенный, ушел ставить печати в паспорта.
Венгрия… Ну что – Венгрия. Первая для меня постсоциалистическая заграница. Будапешт, опять же, прекрасен при любой политической обстановке, за исключением разве что штурмов в сорок пятом и в пятьдесят шестом. Бывший имперский город, широкие проспекты, Рыбацкий бастион, Сент-Иштван, конные полицейские с блистающими саблями на боку…
Не обошлось без разочарований и странных открытий.
Дунай оказался не голубым, а вовсе даже коричневым. А работники отеля, в котором мы остановились, нам были как-то не особо рады или мастерски эту радость скрывали.
Я до сих пор помню, как хотел найти человека, который резал для нас колбасу на завтрак и пожать ему руку. Так тонко режут мясо только большие специалисты при подготовке материала для работы с микроскопом. Еще было блюдо, название коего я так и не выяснил, которое состояло из спагетти, картошки, риса, каких-то овощей, здоровенных кусков шкурок от сала, и которое нам предлагали в качестве украшения шведского стола.
А еще магазин игрушек, в который мы заглянули с моим оператором Женей. Небольшой такой магазинчик на проспекте Ракоци, по правой стороне, если идти к Дунаю, чуть ниже универмага «Корвин». Запомнился не столько магазин, сколько встреча, произошедшая сразу после выхода из него.
-Который час? – спросили нас по-русски.
Мы ответили и обнаружили, что нас окружило человек пять вполне симпатичных молодых людей. Оператора как-то незаметно отжали от меня. Потом задали новый вопрос:
-А вы знаете, какая обстановка в городе?
Обстановка, как оказалось, была напряженная. Город был поделен на районы и, по словам молодых людей, пройти из одного района в другой можно было только заплатив некую чисто символическую толику денег. Всего каких-то десять процентов от суммы, которой турист обладал.
Так сколько у вас денег, спросил молодой человек с самым доброжелательным видом.
И тут я понял, что встретился с русской мафией. В смысле – с русскоязычной, специфику выговора я как-то в тот момент не отслеживал, не до того было. Собственно, вариантов было немного. Можно было рвануть в сторону маячивших неподалеку местных полицейских. Можно было просто попытаться прорваться и убежать. Но оператор был в стороне от меня, и бросать его было как-то нехорошо, а, кроме того, у него в руках была видеокамера, которую я взял в синагоге под честное слово, и которую какой-нибудь русскоязычный мафиози мог случайно разбить. А какую епитимью на меня наложили бы в синагоге – я и представить себе боялся. Лучше уж пусть мафия.
Будапешт стал выглядеть не так блестяще, жара сменилась холодком, а честность показалась лучшей политикой. Я мысленно восславил прижимистость директора нашей газеты и сообщил, что у меня есть пятьдесят долларов. Оператор, независимо от меня, честно назвал ту же сумму.
Мафиози несколько офигели. Отбирать полсотни баксов у журналиста им наверняка показалось занятием не слишком благородным, а ограничиться привычными десятью процентами… Пять баксов (как и полсотни, по большому счету) – не та сумма, из-за которой стоило идти на гоп-стоп посреди крупного европейского города.
Нет, помочь деньгами нам не предложили. Сокрушенно покачали головами, сказали, что пятьдесят долларов, конечно, сумма меленькая… Уточнили, готовы ли мы выдержать обыск, чтобы доказать нашу честность. Причем, оператора готовы были обшмонать прямо на месте, а меня, приняв во внимание массо-габаритные характеристики, предупредили, что могут незаметно подослать карманника, тот тайно меня обыщет в толпе, и если будет только пятьдесят долларов, то он их мне вернет, а вот если хоть на доллар больше…
Может, он меня и обыскивал, черт их, русскоязычных мафиози, знает, но нам, в конце концов, разрешили следовать дальше, сообщив, что, в случае чего, мы должны говорить всем заинтересованным лицам, что с нами беседовали парни из группы Серого, и что претензий и у этой группы, и у самого Серого к нам нет.
Комитет по встрече растворился в толпе, а мы пошли дальше, пытаясь на ходу перевести дыхание и обмениваясь информацией. Минут через десять к нам подошел молодой человек, спросил по-русски который час и легко перешел к рассказу о том, какая непростая обстановка сложилась в столице Венгрии.
Вот в этом месте я взорвался, помянул родственников молодого человека, группу Серого и еще что-то, чего я сейчас уже не помню. Молодой человек извинился, сказал, что все хорошо и исчез.
Еще был громадный Китайский рынок, на котором продавалось все, о чем только мог мечтать постсоветский человек. Был наш автобус, который челноки загрузили товаром по самые не могу, и был рывок из Венгрии на родину.
Правда, еще был один пассажир, который оказался кришнаитом, притом кришнаитом агрессивным, что само по себе поразило мое воображение. Этот самый кришнаит вдруг решил, что мы с оператором пытаемся зомбировать попутчиков и кодируем их сознание, а потому призвал с нами что-то делать. Чтобы, значит, мы не зомбировали и не кодировали.
Ситуация сложилась несколько абсурдной. Возбужденный кришнаит брызжет в нашу сторону слюной и призывает общественность, а я не решаюсь успокоить его прямым физическим воздействием, потому что он какой-то дальний родственник директора туристической фирмы, с которой мы все еще планируем сотрудничать. Вмешался один из предпринимателей, который, как оказалось, знал правильный способ. Если кому интересно, привожу рецепт.
Нужно встать в проходе лицом к нарушителю спокойствия, взяться двумя руками за багажные полки над креслами, посмотреть в глаза оппоненту и двинуть его обеими ногами в грудную клетку. Кришнаит оценил весомость аргумента, поднялся с пола и затих на своем кресле, а группа выразила свое недвусмысленное одобрение переговорческого таланта коллеги.
Да и не время было для конфликтов. Перегруженный товарами автобус выглядел вполне себе привлекательной добычей для сильных мира сего. Первым начал венгерский таможенник. Мельком глянув на тюки и коробки, он подозвал к себе руководительницу группы и предложил на выбор – либо все выгружать для досмотра, либо предоставить ему немедленно ящик пива. Я так понимаю, что на тот момент у него и других работников таможни уже все было, просто хотелось чего-нибудь легкого. И немного покуражиться.
Нет, водки не нужно. Пива. У вас нет? Можно сбегать назад, в Венгрию, там у дороги есть магазинчик. Уже печати стоят в паспортах и возвращаться нельзя? Глупости. Слышь, пограничник с автоматом, пропусти этих, они за пивом. Автоматчик пропустил, двое делегатов от нашего автобуса умчались в темноту, нарушая закон и порядок, потом вернулись, принесли пиво, и нас пропустили на родину.
На родине к нам зашли пограничники, на этот раз уже наши. У них, по-видимому, материальное положение было чуть хуже, чем у мадьярских коллег, посему они спросили, хотим ли мы ехать на яму для досмотра и выгрузки багажа, или сможем найти для пограничников сто американских долларов.
И вот грянул скандал. Если все время поездки группа выглядела сообществом приятелей и чуть ли не близких друзей, то тут оказалось, что платить никто не хочет. И какая может быть складчина, если она везет только с десяток платьев, а они – несколько десятков коробок с одноразовыми зажигалками? Действительно, какое тут равенство вкладов, если они везут дешевые одноразовые зажигалки, а она – дорогущие платья…
Пограничники ждали, торговцы скандалили, за нашим автобусом собиралась очередь из таких же шоп-туров. Я и оператор в обсуждении не участвовали, накапливая жизненный опыт и материал для серии статей. Первыми не выдержали пограничники. Обозвав наших попутчиков жмотьем и еще как-то по-мадьярски, они разрешили следовать дальше, а сами отправились взаимодействовать с другими автобусами.
И мы двинулись дальше. До города Стрый, где нас впервые остановил сотрудник автоинспекции. И предложил торговцам отправиться на автобазу, нанять грузовик, который должен был принять на себя вес товаров, которые иначе создавали угрозу движению нашего автобуса. Или заехать во-он туда и предоставить строителям, созидающим пост ГАИ две-три бутылки водки.
Дальнейшая дорога выглядела фильмом о дерзком рейде героического диверсионного отряда по тылам противника. Блок-пост, остановка, бутылка с горючей смесью и пара-тройка зажигалок. И снова рывок. Блок-пост. Бутылка. Зажигалки. Семнадцать раз. Семнадцать раз от Стрыя до Харькова наш автобус останавливали.
Но самым ярким… Нет, не так. Самым душевным… Нет, тоже не так… Трудно подобрать эпитет для одной интересной встречи по дороге домой.
В видеокамере аккумулятор почти разрядился, оставалось всего пять-десять минут съемки, когда мы увидели, что проезжаем поля маков. Нет, не алых маков какого-то там Иссык-Куля, а вполне себе конкретных пышных лиловых цветов. Некоторые делянки кое-как скрывались за лесопосадками, но большинство привольно раскинулись вдоль шоссе Ровно-Киев. Ну как такое было не снять?
Я попросил остановиться на пять минут. Выскочили с оператором, и тот начал снимать эту красоту. Оператор был занят, поэтому первым приближающегося к нам местного жителя увидел я. Все бы ничего, но абориген был с лопатой в руках, и я подумал, что, наверное, съемку стоит прекратить. Ведь совершенно не понятно было, кому достанется первый удар – мне, оператору или, не дай бог, видеокамере.
-Добрый день, вуйко! – сказал я, когда дедушка подошел к нам на длину лопаты.
-И вам день добрый, — ответил вуйко миролюбиво, опершись о лопату.
-А не боитесь так выращивать мак? – осмелев, спросил я.
-А чего там… Кто его сажал? Мы тут пшеницу сажали. Кто-то пшеницу с маком перемешал, а мы посеяли. Вороны пшеницу выклевали, а мак взошел. Не вырывать же его?
-И что, участковый верит?
-Верит, — светло улыбнулся вуйко. – А чего б ему не верить?
И действительно, подумал я. Чего тут не верить. Сказано же – пшеницу сеяли. А сеять пшеницу закон не запрещает.
Веселое было время… Незабываемое.