С тех, как родилась дочь, мир сдвинулся с места и уже никогда не станет таким, как прежде. Изменилось всё. Даже люди вокруг. Вернее, отношение у ним. Самый распоследний злодей на свете был когда-то маленьким мальчиком… Он так же звал маму и доверчиво принимал ласку взрослых. Думая об этом, я невольно возвращаюсь в тот день, когда побывала в самой большой в ПФО исправительной колонии строгого режима.
Я снова в церкви. Под расписным куполом застыли осужденные. Пять-шесть человек, чьи руки заломлены за спины. Один из них читает вслух Евангелие от Матфея. Хоть век гляди, не поймешь, молятся они или нет. Спины угрюмые, молчаливые. Лицом ко мне лишь чтец. Мы будем с ним говорить. Это убийца, впрочем здесь все почти Каины. Подробностей он не рассказывает, а я и не спрашиваю. Говорит очень бойко. Что служит теперь Господу, что "в существе своем изменился и теперь ему стыдно думать о том, что раньше казалось приятным". На меня, а выгляжу я совсем девочкой, одетой в нелепую для этого места оранжевую куртку, выливается целый набор штампов. Он хочет семью, хочет работать, жить честно. И мне бы радостно было поверить, но очень уж страшно представить себя наедине с ним.
Следующему собеседнику около шестидесяти.
-Убил. По неосторожности, — роняет слова неохотно. Если бы не приказ, ничего бы от него не услышала. И сейчас вынужденный отвечать, он прячет взгляд, смотрит куда-то вниз. Душа глубоко спрятана. За пластами страха, унижения, грубости ее не увидеть. Здесь в нее можно лишь верить.
584 человека убили постояльцы колонии. Только на тот момент. Отчетливее всего помню выстроившихся у жилого блока душегубов -обитателей участка особого режима. Среди них 27 педофилов, остальные почти все убийцы.
Да как же так, Господи? Разве они могли быть детьми? Как в книге "А был ли мальчик?". Был… и если исчез он, сгинул до срока, то виновата мать. Недолюбила, недосмотрела, недодала. И какая же это немыслимая ответственность на женщине… Самое непостижимое на свете – материнское бытие. Неосознанное, ежедневное самопожертвование, из которого вырастает новый мир. Нет ничего сладостнее, как нянчить свое дитя. Нет ничего труднее. Вливаться в него сначала и бережно отступать потом, отпуская в свободное плавание. А без этого, без тихого и незаметного материнского подвига Земля становится колонией брошенных детей. Если их не любили, то и они, вероятнее всего, не научатся этому. И проступки и преступления будут только расти, и не спастись человечеству острым умом и знаниями. В открытой наугад тумбочке в особом блоке рядом с недопитым чаем лежал томик Булгакова. Ценитель хорошей прозы убил и, судя по всему, не единожды. Спасет мир все-таки не красота, ибо она может быть мертвой. Спасет мир только материнская любовь, а ее отсутствие его разрушит.
Когда уже выходили из колонии, заметили чуть впереди силуэт уходящего человека. Оказалось, только что выпустили на волю заключенного. Его никто не встречал. Старый, уставший. Он вышел из колонии и побрел к остановке. Весь сгорбившийся и сжавшийся под так и не ставшей второй кожей — тюремной одеждой.
Тоже чей-то сынок. Чье-то дитятко, никому теперь не нужное. Потертое и переломанное... Жива ли еще его мать?.. Это ведь ей отвечать за него перед Господом.