Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Королева Глориана, полновластная правительница Альбиона, где царит новый Золотой Век, — терпеливая и любящая мать для своих подданных, императрица, перед которой почтительно склоняется весь мир. Но за все приходится платить: груз ответственности, лежащий на ее плечах, не дает вздохнуть полной грудью, не позволяет ни на секунду забыть о государстве и почувствовать себя обычной женщиной...
Бьюсь об заклад, первое чувство, которое испытают поклонники фэнтезийных саг Майкла Муркока, открыв «Глориану», — недоумение. Многосоставные сложноподчиненные и сложносочиненные предложения, длиннющие перечни и списки, архаизмы и анахронизмы, маскарадная пестрота, барочная вычурность, бесконечные лабиринты слов... Да право, Муркок ли это? Тот самый, что создал Эльрика из Мельнибонэ и Корума Джайлин Ирси? Автор многотомных эпосов в жанре «меча и магии»? Муркок, Муркок, не сомневайтесь. Но на сей раз — для публики, выросшей из коротких штанишек героической фэнтези и открытой для экспериментов, в том числе радикальных.
По сути «Глориана» — авантюрный квазиисторический роман с элементом фэнтези, почти «Три мушкетера» или «Графиня де Монсоро». По форме — литературный опыт, причудливый конструкт, основанный на дошекспировской прозе елизаветинской эпохи. Понятно, почему выбран именно этот стиль: главным прототипом Глорианы, Повелительницы Альбиона, Совершенной Государыни, Благороднейшей Королевы Истории (заглавные буквы — непреложная часть игры), стала Елизавета I, последняя из династии Тюдоров, покровительница искусств и ремесел, в чье правление Англия обрела статус ведущей европейской державы. The Virgin Queen, королева-девственница — хотя Глориана отнюдь не невинна, скорее наоборот: у нее девять детей, и плотских утех она не чурается. У правительницы половины мира другие проблемы, ей недоступны иные радости — собственно, на этом отчасти и построена интрига романа. Королева Глориана — зримый символ, главная движущая сила, светлая душа Альбиона, вокруг нее, как планеты вокруг Солнца, вращаются поэты и ученые, мореплаватели и метафизики, купцы и чужеземные посланники. В то же время сам Альбион Муркока не идентичен Англии XVI века — это более яркая, почти опереточная ее версия, возникшая в одном из бессчетного множества сопряженных миров. Но даже у идеальной правительницы, которая обеспечила процветание державы, прекратила войны и отменила смертную казнь, найдутся могущественные недруги, способные организовать заговор с драматическим финалом в шекспировском духе: «Унесите трупы!». На этих весах фигуру Королевы уравновешивает Капитан Квайр, убийца, растлитель, авантюрист, бессеребренник, любимец черни, «творец событий», обаятельный дьявол, считающий утонченную интригу высшим искусством, а себя — гениальным, но непризнанным художником. Классический трикстер, которого хлебом не корми, дай только выкинуть какой-нибудь финт. Провокатор, возмутитель спокойствия, «необходимое зло», еще один краеугольный камень, на котором зиждется могущество Альбиона. Муркок остался верен себе: так же, как Глориана олицетворяет стабильность и порядок, ее оппонент воплощает извечный хаос, изменчивость, непредсказуемость. Конфликт неизбежен, но и развязка предрешена — достаточно вспомнить предыдущие книги автора.
Британский писатель Питер Акройд, финалист Буккера и стилизатор не из последних, в интервью, которое вошло в это издание, называет «Глориану» «важным романом». По-своему важна эта книга и для тех, кто неравнодушен к истории фантастики. «Глориана», посвященная Мервину Пику, автору «Горменгаста», вышла в свет в 1978 году, когда на бесплодных равнинах жанровой прозы безраздельно властвовали два общепризнанных авторитета: Роберт Говард, отец-основатель «героической фэнтези», и Джон Толкин, задавший моду на фэнтези эпическую. То есть, конечно, не они сами, а их бессчетные последователи и подражатели — что не меняет сути. «Глориана» не вписывается ни в одну из этих традиций. Майкл Муркок убедительно показывает, что двумя схемами стилистическое и нарративное разнообразие жанра не исчерпывается. О дворцовых интригах и кабацких драках, изысканных шевалье и грязных наемниках, метафизике и путешествиях между мирами можно писать и по-другому — более откровенно, жестко, и в то же время тонко, ажурно, вычурно. Увы, тогда, в 1978-м, этот одинокий крик в темноте никто толком так и не услышал: до момента, когда его подхватил Майкл Суэнвик в «Дочери Железного дракона», а затем и «новые странные», оставалось почти полтора десятилетия...
«Глориана» — своеобразный тест для читателей, не столько на уровень интеллекта, сколько на нонконформизм, открытость новому. Несомненно, ценители Джеффа Вандермеера и Чайны Мьевиля пройдут испытание с легкостью — не говоря уж о поклонниках Мервина Пика с его титаническим «Горменгастом».
Для привлечения внимания: с переводчиком (он справа) на Петербургской фантастической ассамблее.
Всегда искренне уважал Майкла Муркока как харизматического лидера и главного идеолога «Новой волны», но его сочинения ценил невысоко. Основания – несколько десятков романов, прочитанных в «лихих девяностых». За первый том из цикла о «полковнике Пьяте» взялся с некоторым предубеждением, ничего особенного не ожидая, исключительно под влиянием уважемого Коли Караева (на «ФантЛабе» — angels_chinese): уж больно восторженно он отзывался. И — сюрпрайз! – вынужден пересмотреть сое мнение о творчестве британского классика. Муркок, оказывается, может, когда хочет! Отличная книга, Коля прав, а я нет — что с удовольствием признаю.
Другой Муркок
Майкл Муркок. Византия сражается: Роман. / Пер. с англ. А.Сорочан. — СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2015. — 512 с. — (Собрание сочинений Майкла Муркока). Тир. 2000. — ISBN 978-5-91878-132-6.
Вряд ли тридцать шесть лет назад, заканчивая работу над первым томом из тетралогии о «полковнике Пятницком», Майкл Муркок мог предположить, что этот роман когда-нибудь выйдет в нашей стране. Хотя речь на страницах книги идет именно о России — более того, повествование ведется от имени одного из участников исторических событий начала XX века, лично знакомого со многими знаковыми фигурами эпохи, от Сосо Джугашвили до Осипа Мандельштама.
Имя Майкла Муркока известно в России с начала 1990-х — но прежде всего в связи с бесконечными (и бесконечно однообразными) эпопеями о Вечном Воителе. В лучшем случае — по хулиганскому постмодернистскому циклу «Конец Времени» или повести-провокации «Се человек». Переводили Муркока обильно, почти как Гарри Гаррисона, но за редкими исключениями (трилогия «Кочевники времени» в переводе Е.Хаецкой) — из рук вон плохо. Фэнтези есть фэнтези, что тут умничать — чай не Джойс, не Сэллинджер и даже не Воннегут. А в нулевых и вовсе забросили: читатель наелся до отвала, а платить за права на издание книг, которые паршиво продаются, не станет ни один вменяемый издатель — по крайней мере, ни один издатель массовой литературы.
Роман «Византия сражается» («Byzantium Endures») открывает нам совсем другого Муркока. Саркастичного — но чуткого к мелким психологическим деталям; не чуждого литературной провокации — но способного заставить читателей всерьез сопереживать далеко не безупречному герою; пишущего размашисто, крупными мазками — но с глубоким знанием материала. Все по-взрослому, как у больших. Становится понятно наконец, благодаря каким талантам Муркоку удалось увлечь и повести за собой всех этих Баллардов, Олдиссов, Дилэни и прочих отчаянных экспериментаторов, влившихся в «New Wave», англо-американскую «Новую волну» шестидесятых-семидесятых, которая взорвала изнутри уютненькое «фантастическое гетто».
«Византия сражается» — стилизация под автобиографию русского эмигранта, известного жителям Лондона как «полковник Пятницкий» или попросту Пьят (искаженное русское «пять»). На первых страницах это вполне традиционный для классической русской литературы «роман воспитания», парафраз на тему «Детства» или «Моих университетов» — однако ближе к развязке напоминает скорее «Конармию» Бабеля, сдобренную нарезкой из «Хождения по мукам». Сам Муркок ссылается в предисловии на Бориса Пильняка и Андрея Белого, но и Алексея Николаевича Толстого, судя по некоторым эпизодам, определенно читал, причем довольно внимательно.
Полковник Пятницкий — герой не то чтобы отрицательный, но и не слишком приятный. Он преклоняется перед казаками, жандармами и «настоящей аристократией», презирает гуманитарную интеллигенцию и людей богемы, ненавидит большевиков, анархистов, мещан, иностранцев, мужланов и особенно евреев — хотя его собственная этническая принадлежность довольно туманна. Точнее, ясна как божий день, если читать внимательно, и это объясняет многое, почти все. Еще пять лет назад такой персонаж (радикальный консерватор, православный ортодокс, борец с бездуховностью, «понаехавшими» и жидомассонским заговором, наркоман-кокаинист, сентиментально воспевающий Русь-матушку, царя-батюшку и казацкое братство) казался фигурой гротесковой, полупародийной, карикатурным средоточием газетных клише и штампов. Сегодня это вполне узнаваемый и достаточно распространенный типаж: листая страницы романа, сложно поверить, что книга написана в Лондоне и впервые вышла в свет в 1981 году.
Ровесник века, герой Муркока провел первые сознательные годы в Киеве, где рос под присмотром набожной матери, вдовы бесследно сгинувшего революционера-идеалиста. Если верить повествователю (а верить ему можно отнюдь не всегда), уже в раннем детстве он проявил недюжинную тягу к точным наукам и даже сконструировал одноместный летательный аппарат, который позволил воспарить над городом. Окончив частный пансион, Пьят несколько месяцев прожил у родственников в Одессе, познакомился с радостями и искушениями жизни, столкнулся с первым предательством и плотно подсел на кокаин. Между тем юношу уже ждал предреволюционный Петроград, где Пятницкий не только получил недурное инженерное образование, но и свел шапочное знакомство со многими пламенными революционерами и представителями столичной богемы, звездами «серебряного века», акмеистами, футуристами и прочими -истами, которыми буквально кишел город. Уже на этом этапе проявились не самые приятные черты характера главного героя, которые в будущем, однако, не раз спасут ему жизнь: крайний эгоцентризм, конформизм, умение подстраиваться под любое окружение, становиться своим во всякой компании — а потом без сожалений бросать на произвол судьбы только что обретенных «друзей» и «единомышленников». Кое-что Пьят явно недоговаривает, а некоторые события перетолмачивает в собственную пользу — это неизбывное свойство автобиографической мемуарной прозы Муркок обыгрывает с ловкостью заправского каталы с Привоза. Но вот история страны подходит к роковому рубежу, и Пятницкий возвращается на родину, так и не получив вожделенный «особый диплом»...
Удивительная, надо признать, картина: британский автор со знанием дела, без очевидной «развесистой клюквы», пишет о русской душе, русской судьбе, русской свободе. Кровавая горячка Гражданской войны на Украине, лихорадочная смена власти в Киеве, стремительное, как на американских горках, вознесение, падение и новое вознесение главного героя... Девальвация, расстрелы, предательство, грабеж, изнасилования, бессудные убийства... Безумная попытка создать «гиперболоид инженера Пятницкого» для Петлюры... Гетман Скоропадский, атаман Григорьев, батька Махно, красные-зеленые-золотопогонные... Херсон, Гуляйполе, разграбленная, затихшая в ожидании очередной волны варваров Одесса... Чем ближе к финалу, тем чаще связное, последовательное повествование прерывается «потоком сознания»: ужас происходящего не оставляет герою слов — только бездумное повторение патриотических мантр и образы гибнущего Рима, умирающей в крови и пламени Византии, выползающие из подсознания.
Говорят, перевод Александра Сорочана не идеален и не дает полного представления об оригинале. Охотно верю. Идеал — философская абстракция, в природе не встречается ни идеального газа, ни идеального вакуума, а «взрослые» книги Муркока даже его соотечественники-англичане понимают с пятого на десятое. Что же до отсылок к «Андрею Белому, Борису Пильняку и другим «сказовым» авторам», то меня терзают смутные сомнения: достаточно ли хорошо Майкл Муркок владел русским языком в 1979 году, чтобы ознакомиться с оригиналами для стилизации? Или все-таки штудировал английские переводы? И какого лешего вообще поставил рядом имена двух настолько разных писателей?
Как бы там ни было, читается «Византия...» отлично — на мой взгляд, это лучшая книга британского классика, опубликованная на сегодняшний день в нашей стране. И да простят меня фанаты, едва ли не единственная, заслуживающая прочтения без всяких оговорок. Мощное, драматичное, яркое художественное полотно. Читайте автобиографию полковника Пятницкого, друзья. И ждите продолжения, как жду его я.