Рецензии на фантастические книги

Если и есть за что поругать «Хронолитов», так это за слишком уж торопливое изложение событий и схематичность второстепенных персонажей (то есть всех, кроме главного героя, который все-таки очерчен достаточно подробно). Казалось бы, некоторые эпизоды романа просто требуют размаха в описании, но Роберт Чарльз Уилсон подходит к делу крайне лапидарно. Пара абзацев на то, пара абзацев на это – поехали дальше. С прописыванием персонажей то же самое: выбрано одно их качество, и мы будем читать о нем из раза в раз. Хотя некоторые из персонажей все-таки в финале нас удивят. Но финал на то и финал, редко какой автор не припасет для него пару козырей.

Вот и имеем мы отличную историю, которую можно было бы рассказать гораздо лучше. Хотя есть соблазн все оправдать осознанным авторским приемом. Главный герой по сути пишет мемуары, понятное дело, что он стремится сделать это побыстрей, старость не в радость, смерть маячит впереди, можно и не успеть.

В любом случае, читать «Хронолиты» стоит не ради стиля (возможно, в оригинале там все получше, мы же имеем дело все-таки с переводом, уж простите за это очевидное примечание), а ради всех этих сплетающихся в единый узор обстоятельств и мелочей, в общем, ради сюжета.

Никто у нас не любит книги про «попаданцев» тем более, если они написаны современным российским автором. Кому могут быть интересны «влажные мечты очередного обиженного развалом СССР совка-графомана»? Не вжился, дескать, не приспособился, не выдержал удар – значит, не способен конкурировать, и вся его писанина только доказывает косность его (и читателя) мышления. Военнослужащие-де и другие излишне узкие специалисты тогда никому не были нужны, вот и приходилось им писать про самих себя и для таких же, как они сами.

Многие склоняются к тому, что единственная сфера, на которую может претендовать «попаданчество» – это юмор и нетрадиционная подача «отработанного» фантастического и фэнтезийного материала. «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена, «Плоский мир» Терри Пратчетта, цикл «Чародей с гитарой» Алана Дина Фостера, произведения Андрея Белянина – вот на что надо ориентироваться, не впадая в пошаговое пародирование, издевательство и откровенную пошлятину. Посмеялся, отдохнул и забыл. Вновь принялся за серьёзную литературу.

Позвольте спросить, а что такое «серьёзная литература»? Одному ценителю это будет «Сильмариллион» Дж. Р. Р. Толкина, другому «Война и мир» Л. Н. Толстого, третьему новинка от Роберта Сапольски. Вы знаете, есть люди, читающие только учебники, справочники и энциклопедии, современную политологию, статьи в научных журналах, прессу или блоги. Есть люди, всерьёз считающие, что фантастика – это вообще любой литературный вымысел. Одним литература – часть мировой культуры, другим – акт потребления, третьим – наука и новости. Всегда будет разделение литературы на художественную и научно-документальную, или на то, «что читаю я», и на «глупости всякие». Значимое для одних всегда было и будет пустым звуком или объектом насмешек для других. Всё относительно, поэтому вернёмся к «несерьёзной литературе»: фантастике, фэнтези и «попаданцам».

Почему произведения Э. Р. Берроуза, Э. М. Гамильтона, К. С. Льюиса считаются классикой и «золотым фондом» мировой фантастики и фэнтези, а произведения А. А. Бушкова, С. В. Лукьяненко и А. В. Мазина – «низовым» и подростковым «чтивом»? В чём разница между героическими приключениями Джона Картера и Сварога, перенесённых на другие планеты? Чем привлекательнее реваншизм американского капитана конфедерата («южанина») в сравнении с бывшим советским майором ВДВ? Неужели эскапизм после распада СССР пошлее и банальнее бегства от войны в платяной шкаф, туда, где добро побеждает зло? Быть может, Марк Твен показал прошлое достовернее, чем Александр Мазин? Или любовь Джона Гордона и принцессы Фомальгаута романтичнее отношений Сергея с принцессой планеты Тар? Так в чём разница? В «девственности» затронутой тематики и проблематики или в их актуальности? На нестареющих «вечных темах» построена вся мировая классическая литература, их новое освещение и полемика со старым, встраивание в условия каждой следующей эпохи тоже приветствуется далеко не всеми современниками, но при этом воспринимается как совершенно нормальное явление следующими поколениями.

Кто-то вспомнит о таких понятиях, как «стиль» и «качество текста». Хорошо, давайте рассмотрим стилистику и языковые особенности канонического художественного текста, не являющегося изначально русскоязычным. Мне уже смешно, но давайте продолжим. Какой, к примеру, перевод «The Hobbit, or There and Back Again» вам больше нравится и почему? Исполнения очень разные, впечатление от каждого (если читал только одну версию, а не сравнивал их) почти одинаковое. А как вам язык и стиль «The Thirty-First of June» Джона Бойнтона Пристли на русском? Простенько как-то, без изысков, не находите? Выходит, дело не только и даже не столько в этом. Есть ещё сюжет, фабула, система образов и множество других компонентов, далеко не идеальных вместе и по отдельности даже в произведениях фантастики, признанных образцовыми. Теперь задумаемся, почему многим российским фантастам приходилось использовать иностранные псевдонимы. Не потому ли, почему раньше женщины писали под мужскими именами?

Лишь добравшись до основ, до проекции мифа на произведение, до мифопоэтики, осознаёшь ту разницу, что смутно чувствовалась с самого начала. Многие авторы современного «попаданческого» жанра, отталкиваясь от недавних исторических событий, свидетелями и участниками которых они были, имеют обыкновение напрочь в них увязать. Относительно русскоязычной фантастики такими событиями стали распад СССР и «лихие девяностые»: кавардак в экономике и политике, обострение межнациональной розни, засилье криминала и нищеты, великое множество личных кризисов и трагедий. Авторы, а следом за ними и читатели примерно их возраста, раз за разом окунаются в слишком уж хорошо знакомое «болото». Одним не хочется читать «сказку для взрослых», в которой действуют реальные персонажи: узнаваемо, больно, противно, страшно. Другим смешно видеть победы «былинных богатырей» над «новой ордой» в ином или, что ещё смешнее, нашем мире. Третьим хочется чего-нибудь чистого и светлого, глубокого и древнего, далёкого и волшебного – Средиземья или Нарнии. И вот им-то достаётся больнее всех: бандитско-полицейско-обывательский маскарад… Что и говорить – мелко и пошло. Хорошо, что хотя бы некоторые писатели этого жанра способны не только оттолкнуться от реальной ситуации, но и подняться над нею – и помочь в этом своим читателям. Удивительно, когда некоторым из них удаётся показать события девяностых в обобщении от частного к общему таким образом, что они становятся понятными и – более того – интересными поколениям читателей, непосредственно эти события не заставшим.

Рано или поздно замечаешь, что претензии к «попаданчеству» высказываются точно такие же, как до того (да и сейчас тоже) к художественной литературе вообще, тем более к фантастике и «чистому» фэнтези. Общность видна невооружённым глазом. Негатив может вызываться также относительной новизной этого направления и массовым «саранчовым вылетом» его представителей, многих из которых можно смело отнести к «коммерческим эксплуататорам» свежей темы. Этот поджанр далеко не идеален, как фэнтези и вся фантастика в целом, его представляют авторы разновеликого таланта и умения. Тем не менее, он закрепился, и он есть. Зачем? Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мечтатель мог отыскать свою звезду.

Кто такой Виталий Зыков? 1979-го года рождения, школьный отличник и золотой медалист, окончил факультет автоматизации и информатики ЛГТУ (г. Липецк), кандидат наук. Одновременно с этим член Союза писателей России и Совета по фантастике и приключениям, неоднократно награждён и премирован на литературном поприще. За свой дебютный роман «Безымянный раб», написанный в двадцатипятилетнем возрасте, стал лауреатом «Меча без имени» и номинантом «Звёздного Моста».

Подобное соединение математического склада ума и литературного таланта у автора часто означает видимые любому читателю преимущества его творчества, и прежде всего это логика. Что она даёт? Ход рассуждений и умозаключений персонажей похож на естественный, с ним можно не соглашаться, но его легко понять. Почти как у лучших писателей-реалистов, поведение и становление героев прослеживаются от и до, и обосновываются сообразно внешним влияниям и даже внутренним спонтанным побуждениям. Мало что остаётся «за кадром» повествования, «провисает», «обрывается» или «теряется». Сюжетные линии, коллизии и конфликты, книги и циклы обыкновенно закончены, такой автор не только не оставляет недосказанности, но прямо и однозначно отказывает фанатам в просьбах вернуться к продолжению полюбившейся им истории. Наконец, при написании серии романов такой автор в последних книгах очень редко забывает о том, что и как именно было в первых. Немаловажные и весьма ценные качества, не находите? До Виталия Зыкова я встречал такие среди российских фантастов лишь у Н. В. Басова, в его цикле «Лотар Желтоголовый».

Недостатки у писателей-«физиков», в сравнении с «лириками», тоже есть, их немало, и они также имеют общий характер. Вот лишь некоторые из них. Довольно бедный словарный запас, часто и подряд повторяющиеся синтаксические конструкции, слова и целые фразы. Невнимание к средствам выразительности и образности, либо, что хуже, неумелое, «натужное» их использование. Крайне низкая эмоциональность персонажей вплоть до полной их неуместной невозмутимости. Простой до примитивности и, как правило, линейный сюжет без всяких изысков и неожиданных поворотов. Высокая вероятность просчитывания (предугадывания) дальнейших событий. Многим эти недостатки критичны настолько, что служат основанием для обвинения автора в отсутствии у него литературного дарования. Для других, и меня в их числе, эти особенности более чем уравновешиваются достоинствами. Красота у теоремы и формулы совершенно другая, совсем не та, что у стихотворения.

Внушает уважение ответ, данный Виталием Зыковым Марии Гончаровой в интервью для ростовской газеты «Поиск» на её вопрос о побудительных причинах начала его литературной деятельности. Он двоичен, как система кода, и отражает суть его творчества – соединение чувств, или эмоций, и разума, или практики. «0» – давний спор с однокурсником о книгах Ника Перумова, позволивший взять себя «на слабо». «1»: «Будучи читателем с огромным стажем, постоянно вступал в спор с авторами. Это мне не нравится, с этим не согласен, в это не верю. Недовольство копилось, пока, согласно одному из основных вопросов философии, количество не перешло в качество – окончательно и бесповоротно сформировалось решение бросить пустую критику и написать нечто такое, что понравится самому...» Пойти бы по его стопам хоть части литературных критиков! К сожалению, умение разбирать и анализировать художественные тексты далеко не всегда означает умение их собирать, и притом делать это интересно.

Думаю, многие, как и я, согласятся со следующим высказыванием Виталия Зыкова о фантастике из того же интервью: «Это огромное поле для моделирования ситуаций, реализм которых в нашем мире весьма сомнителен. Речь не идёт о внешнем антураже каждого фантастического произведения: магии и иных мирах или бластерах и космических кораблях. Многие довольно ограниченно воспринимают фантастику как некий жанр, ориентированный на детей и впавших в глупое ребячество взрослых. На самом деле, речь идёт о методе познания нашего мира. Бывает фантастический боевик, детектив, психологическая драма, роман-приключение и роман-катастрофа. Даже у самых примитивных представителей этой большой литературной семьи во главе угла стоит Человек. Фантастика (не важно, fantasy или science fiction) — это прежде всего способ заглянуть за грань, а идёт ли речь о мировоззрении, науке, психике или просто горизонте Terra Incognita... это уже дело десятое!» Как видно, традиции А. Азимова с его «социальным экспериментом на бумаге» живут и здравствуют и в наше время.

Наконец, в связи с принадлежностью творчества Виталия Зыкова к «попаданчеству», считаю необходимым привести его самоопределение по отношению к СССР и России (всё из того же интервью): «Я гражданин России, более того, я гражданин Великой страны. В момент распада Советской империи мне было двенадцать лет, и это время стало периодом страшного шока, катастрофы всех внутренних убеждений. Когда на твоих глазах рушится государство, когда обезумевшие слепцы плюют в лицо защитникам чести общества — офицерам, когда... слишком много этих самых "когда". Я не хочу переживать это вновь, уже в другой стране, в России, я — патриот. Мне одинаково мерзки узколобые националисты, норовящие перевернуть наш многонациональный корабль, и слепцы демократы, готовые ради утопических, мёртвых идей продать страну, народ, Родину. Я зол и агрессивен, а потому — радикален, и из двух вариантов решения вопроса наверняка отдам предпочтение наиболее хищному, мощному, угрожающему. Если угодно, то у меня мировоззрение "ястреба". Кто-то называет такую позицию максимализмом... Возможно, но этот максимализм взращён на почве истории, политой теориями развития общества и государств». Возможно, что-то изменилось за прошедшие со времени интервьюирования годы у самого автора, но цикл «Дорога домой» написан именно в таком мировоззрении, и его следует принять во внимание. Считаю основополагающими следующие определения: «империя», «патриот», «шок», «зол», «радикален» и «ястреб» (сторонник эскалации и член «партии войны» в политике). Что это – действительно максимализм и эмоциональный подростковый бунт против всех, и националистов, и демократов? Уже то, что автор признаёт его, хоть и с поправками, позволяет предположить в его высказывании долю наигранности и желание произвести впечатление или войти в роль.

Торн – не условный плоский и бескрайний мир, а конкретная планета земного типа, тоже одна из восьми в системе и также имеющая один лунообразный спутник. Его поверхность складывается из четырёх материков, одного отдельного крупного острова и длинного архипелага, а также из шести океанов. На приложенной в иллюстрациях карте полушарий заметно сходство с земной географией, «подправленной» естественным дрейфом материков, глобальным потеплением, очередным залётным метеоритом, «ядерной дубинкой», вышедшим из-под контроля научным экспериментом, захватчиками из космоса или всем сразу. Вариантов причины этого сходства может быть несколько, но все они подводят к тому, что Торн – это Земля в будущем или Земля параллельного мира. Откуда взялись подозрения? История и предания Торна сохранили воспоминания о многочисленных глобальных катаклизмах, в том числе о разрушении целого континента по вине воюющих государств. В центре материка, что может быть остатками Евразии, есть обширная Стеклянная Пустыня с радиацией и артефактами прошлого, а на его севере, по самому «разлому» или же по границе «прокола» в иное пространство, расположены Запретные Земли с небом и светилом другого цвета, населённые не то мутантами, не то пришельцами.

Расы, населяющие Торн, оригинальностью не отличаются: люди, эльфы, гномы, тролли (самоназвание почему-то «тарки», как у зелёных берроузовских марсиан), орки (похожие на степных кочевников), гоблины (как сибирские аборигены) и почти вымершие разумные драконы – «курразы». К счастью, их образы и система взаимоотношений не толкиновская, а, скорее, Терри Брукса из «Летописей Шаннары». Судите сами, Торн заявлен как мир магии, но в тексте цикла постоянно встречаются упоминания о том, что эпоха пороха и даже атома в нём давным-давно прошла. Например, до сих пор кое-где встречаются списки заклинаний, способных воспламенить порох в патронах. Вновь, как и в случае с географией этого мира, возникает ощущение, что конец света в нём уже был – а то и бывал несколько раз подряд. Наособицу стоят ныне вымершие и забытые обличьем, но не деяниями вартаги, обитавшие на местном и тоже уничтоженном варианте Атлантиды, и их, возможно, искусственно созданные слуги: рептохи (ящеролюди), рептохорсы (ящерокентавры) и логи (высокоразвитые предки драконов). Их явная чуждость и агрессивное противопоставление всем остальным расам может подтверждать идею «прокола» в иное пространство. Ещё есть хаффы – «неигровая» раса людей-кроликов, чей малый размер и волосатые ноги заставляют вспомнить о хоббитах, а всеобщее к ним презрение, их внешний вид и вредоносность – о крысолюдах. Зачем они тут, если не в качестве «пасхалки» толкинистам или подтверждения «постапа» эволюционировавшими грызунами, мне не известно. Время от времени появляются и усложняют всем жизнь демоны, нежить, отродья, изменённые тем или иным способом люди, обитатели иных планов бытия и разнообразные чудовища.

На флору и фауну Торна автор обращает слишком мало внимания, чтобы можно было свести их в систему, для него это по большей части декорация. Залезть на дерево, ползти в траве, сидеть в кустах, оцарапаться о колючки. Иногда появляется что-то экзотическое, описанное на сравнениях, иногда попадается вполне себе земная сосна. С животными дела обстоят лишь немногим лучше. Единственное, что всё ещё бросается в глаза (несмотря на известную заезженность), это смешение шести- и четырёхлапости и сосуществование ящеров и млекопитающих, а также гигантизм и монструозность некоторых морских и земноводных созданий. С одной стороны, большего сюжет и не требует. С другой – много ли могло выжить форм жизни в постапокалиптическом мире? Сам собой напрашивается ответ, что мало, и все они будут изменены спонтанными или селекционными мутациями, а то и вовсе быть инопланетного происхождения.

История Торна – это непрекращающиеся войны и связанные с ними частые катастрофы, меняющие ландшафт планеты. Изначальная и почти божественная деспотия вартагов сменилась после их таинственного исчезновения яростным соперничеством их служителей: логов, рептохов и рептохорсов. Когда рептилоиды уничтожили друг друга, а большая часть логов покинула планету, люди объединили остатки разумных рас в милитаристскую Закатную Империю, просуществовавшую несколько тысяч лет. Не менее длительный период «феодальной раздробленности» этой империи ознаменовался двумя особенно крупномасштабными конфликтами, в результате которых распался не только «многонациональный союз племён», но и сами «племена», породив, к примеру, «светлых» и «тёмных» эльфов.

К моменту появления землян Торн достиг пусть вооружённого, но стабильного мира, обеспеченного союзом четырёх сильнейших человеческих государств, Объединённым Протекторатом. Светлые эльфы и рассорившиеся даже между собой гномы закрыли свои государства для людей и свели официальные контакты с ними к минимуму, но продолжают тайно вмешиваться в мировую политику, не гнушаясь в средствах. Тёмные эльфы вообще придерживаются политики самоизоляции. Орки государственности не имеют, но постоянно воюют друг с другом и соседями, а в голодные годы нанимаются в армии любого правителя целыми кланами. Гоблины, тролли и Люди Лихолесья ведут варварский образ жизни на своих землях и в политике не участвуют. Хаффы живут везде и занимают место сельскохозяйственных вредителей.

Следом уже на Земле некто Ярослав Клыков, программист и аспирант двадцати четырёх лет, вяло собирается на работу, испытывая дикую головную боль от ночных кошмаров и переживая позорную смену гражданства родителей на американское. Он копошится, ленится, готовит яичницу с колбасой, заговаривает с соседом, выходит на улицу и садится в маршрутный автобус… Автор подробно описывает всё то, что делает почти каждый из нас утром буднего дня. Контраст с показанным краешком волшебного мира просто разительный, но Ярик об этом пока даже и не догадывается. Нас, читателей, ведут за кольцо в носу незнамо куда, попутно бубня о не поддающейся объяснению даже «столичных специалистов» аномалии в провинциальном городке Сосновске.

И вдруг сюжет взбрыкивает и пускается с места в галоп. Среди багровых туч открывается воронка в небе, оттуда налетает стая бронированных крылатых тварей и, пугая людей среди бела дня назгульими волнами ужаса, когтит и уносит автобус, выжившие пассажиры которого и становятся героями сериала. Свет гаснет, и следующая сцена уже в другом мире. Каменистая пустошь с чахлой растительностью и костями под тусклым зеленоватым светилом, на ней вырублена и частично заполнена кровью сложная геометрическая фигура со множеством иероглифов, в центре её – нечто щупальцатое словно со страниц «Некрономикона», а жрецом незнаемого и исполнителем человеческих жертвоприношений выступает огромный тёмно-бордовый дракон…

Несколько сумбурное начало, не находите? Почти перумовский фэнтезийный «зачин» переходит в не самую плохую заявку на советскую научную фантастику, а та резко прерывается смерчем из ниоткуда и стадом крылатых обезьян, которые уносят домик Элли на плато Ленг, расположенное почему-то на Горе Грозящих Небу Демонов. Чем дальше – тем страшнее, но совсем не в том смысле, которого хотелось бы. Сигурд всё так же негероически забивает излишне разговорчивого Фафнира и омывается в его крови, следом экстерном проходит обучение у местного академика Павлова и становится Джоном Картером первых дней на Барсуме, Тарзаном-повелителем джунглей, яростным Фессом и всеми обиженным Глэдом попеременно.

Бросить и забыть? Думаю, не стоит нервничать. Писатель-то «физик». Он просто не может себе позволить щёлкнуть пальцами, ослепительно улыбнуться, сказать «вуаля» и пропустить такие фазы, как условия «попадания» и подготовку к нему, сам процесс и его последствия, всю длительную процедуру вхождения героев в чужой для них мир. Всё так скрупулёзно описано именно потому, что автору самому интересна «химическая реакция» в стабильной уравновешенной среде иного мира, запущенная добавлением редкого земного «реагента» или, скорее, практически не расходующегося в процессе реакции «катализатора».

Соглашусь, что эпизоды с драконом (логом) Рошагом и Шипящим (артефактом рептохов) поначалу выглядят слабо и, гм, «ненатурально». Взял-де автор лягушку и надул её до размеров динозавра. А теперь позвольте напомнить, что использованные им ходы традиционны для фэнтези и фантастики: вариации «крови Фафнира» и «мастера Йоды», простите, «волшебника Мерлина». Далее, это соответствует логике техномагической сути Торна: сначала выбор избранных, следом магическая инициация лучшего из них, затем виртуальная мозговая атака в пространственно-временном континууме, организованная древним обучающим устройством. При этом держим в уме тот факт, что землян долго искали по каким-то там параметрам и собирали вместе, подталкивая одних и удерживая других: Ярика удивил полупустой в час пик автобус и отсутствие пенсионеров, обычно едущих в это время на дачные участки. Все пассажиры в то роковое утро были молодыми людьми, ассоциирующимися со студентами или начинающими преподавателями. Наконец, способ, которым Ярик убил дракона, выглядит дико лишь в глазах «лириков», желающих схватки грудь на грудь, или «реалистов», предпочитающих в подобных столкновениях яд или катапульту. С точки зрения автора, был физически нарушен уже запущенный процесс, оперирующий огромными энергиями. Даже то, что «закоротившая цепь» поразила лишь одного инициатора ритуала, не чудо – все токи сил и без того были завязаны на Рошаге. Единственный по-настоящему крупный недостаток этих эпизодов в том, какими средствами они были описаны. Увы и ах, это действительно выглядит некрасиво с литературной точки зрения. Эстетов ничем обрадовать не могу, но в дальнейшем, в следующих книгах, стиль несколько улучшается, а образность выравнивается и становится более самостоятельной.

Идём дальше. «Безымянный раб» – творческий дебют Виталия Зыкова, но присмотритесь к формальной структуре этого романа. Обратите внимание, как точно оглавление отражает действие книги и авторский замысел: зачин, «Прибытие», «Первые шаги», «Земли за горами», «Новые дороги», эпилог и даже глоссарий. Это же дневник героев, схема или план действий автора! Зачин уравновешен эпилогом, а во всех частях (кроме последней) ровно по десять глав. Кроме того, автор с самого начала использует в качестве эпиграфов высказывания персонажей, которые появятся в цикле много позднее, отражающие будущее состояние дел на Торне, в том числе время, наступившее после окончания сериала. Получается, система мира и схема действий в нём уже была выстроена к моменту начала написания первого романа цикла. Далее. Сюжет линейный, но параллельно ведётся сразу несколько историй, причём внимание разделено примерно поровну между землянами и торнианами. То время, что отдано Ярику, сэкономлено на его товарищах по несчастью, а тот экшен, что он выдаёт, компенсируется вводно-ознакомительными, диалоговыми и описательными сценами с участием всех остальных персонажей. С первой же книги Виталию Зыкову удаётся выдать стройную, гармоничную и уравновешенную композицию, и я считаю это не только не «странным», но странно хорошим началом.

Интересно, что в цикле «Дорога домой» почти нет навязчивого патриотизма и реваншизма большинства «попаданческих» историй. Легко угадывается, что континент Сардуор, на котором изначально появились земляне и на котором впоследствии развернул свою бурную деятельность Ярик – это осколок Евразии, практически уничтоженной оружием запредельной мощи. Именно здесь располагалась древняя Закатная Империя – единственный в истории Торна союз, сумевший объединить все расы в одно государство. Ничего не напоминает? Сейчас здесь дикие Запретные Земли на северной оконечности, мёртвая Стеклянная Пустыня в центре и больше десятка слабых, нищих, склочных и затюканных Объединённым Протекторатом микрогосударств. А ещё здесь же, на севере, живут отродья, дикие племена троллей, гоблинов и Людей Лихоземья, что уже не совсем люди. Тут снова на ум приходит жанр постапокалиптики и та судьба, что западные эксперты прочили СССР и пророчат России… Как же хорошо, что Виталий Зыков пошёл по пути Стерлинга Ланье с его «Странствиями Иеро» и создал живой мир с трагичной историей, а не груду едва держащихся и ещё дымящихся развалин.

Конструирование «идеального государства», без которого обходится редкий представитель «попаданческого» жанра, началось именно на Сардуоре, на основе региона Западный Кайен. В мире Торна он выделяется своим названием, сохранившим память о новокаенском языке Закатной Империи. Как и на всём севере Сардуора, здесь всё ещё говорят и пишут на гральге, произошедшем из новокаенского, чему весьма недовольны и с чем борются всеми возможными средствами страны Объединённого Протектората. Примечательно, что к востоку от Западного Кайена существует ещё и Восточный Кайен, и что разделены они радиоактивной Стеклянной Пустыней, так что прошлое этого региона легко восстанавливается и без специальных упоминаний о нём. Видимо, Виталию Зыкову особенно важно подчеркнуть верность своему прошлому, своему видению истории, важность той народной стойкости, что способна веками и тысячелетиями хранить свой менталитет и культуру, невзирая на военное и идеологическое поражение и постоянное насильственное вытравливание традиций.

Царская и послекоммунистическая Россия и СССР исторически делятся на западную и восточную части, но почему именно «Кайен»? В реальности есть несколько подобных топонимов: Кайен, город и горы на востоке Ирана, и Кайенна, административный центр Французской Гвианы в устье одноимённой реки на северо-востоке Южной Америки. В тексте цикла встречаются обмолвки, что автору нравятся иранские простота и чистота, пейзажи, все эти ковры и подушечки для сидения, но дальше них дело не пошло – догадывайтесь, дорогие читатели, сами. Рискну предположить, что тут сыграли свою роль следующие факты. Иранцы называют свою страну Ираном с древних времён, а в 1935 году добились того же и на международном уровне, тогда как весь остальной мир предпочитал использовать древнегреческое наименование «Персия». Далее, Иран – одно из древнейших государств, чьё только почти пятитысячелетнее существование подтверждают письменные источники, и более двух тысяч лет он был одним из влиятельнейших политических и культурных центров мира. Воинственность персов и парфян известна всем. Название страны восходит к авестийскому «Арийская страна» или «Страна Ариев». Сам авестийский язык, его письменный памятник религиозных текстов «Авеста» и зороастризм также имеют значение. Наконец, Иран до сих пор является одним из наиболее развитых государств региона и занимает стратегически важное место в Евразии. Как видите, параллель Закатной Империи Торна с Ираном земного прошлого видна невооружённым глазом. Чем знаменита Французская Гвиана? Кайенским перцем, золотыми месторождениями, каторгой для политических заключённых и космодромом Куру, совместно используемым Европейским космическим агентством и французским Национальным центром космических исследований. Конечно, Ярик тот ещё "перец", политических ссыльных в Западном Кайене тоже достаточно, да и самоназвание драконов Торна – «курразы» – созвучно названию космопорта (ведь логи, предки курразов, могли покинуть планету вслед за вартагами), но в сравнении с иранским Кайеном Кайенна Французской Гвианы явно проигрывает. Иранская аналогия выглядит правдоподобнее ещё и потому, что исторически Иран и Россию-СССР связывают длительные, с конца шестнадцатого века и рюриковичей, и до событий новейшей истории в основном мирные отношения.

Поневоле возникает естественный интерес: а что, собственно, «восстанавливает» Виталий Зыков в своём цикле? Жанр «попаданчества» вроде как подразумевает безусловный реванш идей СССР, но что имеет в виду сам автор? На своём официальном сайте в рубрике «ЧАВО» он на стандартный вопрос «Вы всегда говорили, что концепция цикла «Дорога домой» плотно увязана с политикой. А какие страны Торна имеют земные аналоги?» недвусмысленно отвечает, что «на самом деле прямых и однозначных аналогов нет. Да, Нолд имеет черты США, Маллореан – Великобритании, Объединённый Протекторат – стран НАТО, а Сардуор – России. Но, повторюсь, речь идёт только об отдельных чертах. Это не фантастические копии…» Получается, что сама концепция тысячелетней верности родной культуре Виталию Зыкову гораздо важнее и интереснее «страшного шока» от развала СССР. Ну что же, в его исполнении уровень абстракции оказался куда как выше средней по «примитивному жанру» планки, а сам жанр далеко не таким простым, как мы привыкли ожидать.

Лидерство в группе сразу же было отдано Олегу, сыграли роль его «героическая» внешность, уверенность в себе и командные навыки. Обращает на себя внимание то, что новообразованный лидер сразу же стал придираться к Ярославу, беспрестанно тормошить его поручениями и наставлениями, резко реагировать на любое его поведение, отличающееся от беспрекословного повиновения. Это притом, что израненному Ярику не хочется и не можется «бороться за власть», его едва откачали после ритуала. При этом также нельзя утверждать, что Ярослава все бросили, обманули и предали, как Глэда у Олега Борисова, нет. Олег не раз делает попытки понять его состояние и помочь объяснить замеченные в нём перемены, а Настя сочувствует и утешает. Но инициация, запущенная кровью дракона, даёт о себе знать и выделяет Ярослава из группы, делает его чужим, и это чувствуют все. Нападение крупного хищника лишь завершает этот процесс, уже фактически оставив его в полном одиночестве. То, что Виталий Зыков не смог выразить в своём тексте самостоятельно, он с лихвой компенсировал отсылкой к частично процитированному стихотворению «Я и вы» Николая Гумилёва, которое я хочу привести полностью:

Да, я знаю, я вам не пара,

Я пришел из другой страны,

И мне нравится не гитара,

А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам,

Темным платьям и пиджакам -

Я читаю стихи драконам,

Водопадам и облакам.

Я люблю — как араб в пустыне

Припадает к воде и пьёт,

А не рыцарем на картине,

Что на звезды смотрит и ждёт.

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,

Протестантский, прибранный рай,

А туда, где разбойник, мытарь

И блудница крикнут: вставай!

Замечательное стихотворение Николая Гумилёва, поэта Серебряного века русской поэзии, основоположника школы акмеизма, мужа Анны Ахматовой и отца создателя «Теории пассионарности и этногенеза» историка Льва Гумилёва. «Настольного» поэта Виталия Зыкова, между прочим. Считается, что стихотворение – обращение к Елене Дю-Буше, да и пусть с ним. Как-то не верится, что Николай Степанович, намеренно выстреливший в воздух на дуэли из-за женщины, способный уехать от молодой жены в Африку и уйти от неё и маленького сына на войну, написал столь яркий манифест-самоопределение с единственной целью понравиться какой-то француженке. Некоторые друзья и возлюбленные поэтов появляются только после их смерти, в мемуарах. Да, в 1918-м – году написания «Я и вы» – Н. С. Гумилёв развёлся с женой, но уже через три дня после развода снова женился, и совсем не на Дю-Буше. Само написание местоимения в названии стихотворения со строчной и прописной буквы варьируется по изданиям. Думается, что суть тут в противопоставлении природы и цивилизации, искусственной гармонии академической музыки и духовности звуков простой восточной дудки, естественного живого араба и рыцаря как раба застывшей культуры, активного стремления за мечтой и пассивной мечтательности, а также в неприятии излишней «прилизанности» современного церковного христианства. Герой «Я и вы», как и Ярослав Клыков, может читать стихи красивой женщине при луне (что он и делал одной полуэльфийке), но желает припасть к ней не как платонический воздыхатель-рыцарь, а как желающий напиться араб к настоящей воде в пустыне. Если она ему этого не даёт или если в ней изначально нет желаемого, он её бросает. Их обоих естественнее видеть не в обществе аристократов, а в пустошах, среди дикарей или разбойников, стоящими на одинокой скале среди облаков и драконов или наоборот, забившихся в расселину. Это очень интересно, что у писателя-«физика» используется настолько романтический герой, не правда ли? И ещё один каверзный вопрос: на философию романтизма или всё-таки акмеизма следует обратить внимание в случае с творчеством Виталия Зыкова? Я считаю, что именно акмеизм тут на первом месте.

Дружной компании из землян не получилось, и после потери Ярослава разделение продолжилось. Олеся с Наташей вышли замуж, причём, в нарушение земной культуры и порядочного воспитания, вдвоём за одного местного. Олега и Анастасию сначала временно разделило обучение в разных университетах, а спустя небольшое время они расстались навсегда по Настиной инициативе, также решившей выйти замуж вместо того, чтобы ждать, пока её земной жених займёт здесь хоть какое-то достойное положение. Если общий раскол группы можно объяснить отражением общего разброда и мелочного приспособленчества, начавшихся в перестройку, то некоторые детали откровенно эмоциональны. Помимо неприязни к «извечно женскому варианту» благоустройства, очень плохо закончившегося для всех землянок, есть ещё множество забавных деталей. К примеру, неприятие программистом Яриком крупных и физически развитых мужчин. Если то, чем была «вознаграждена» честная служба Олега в мире Торна, ещё можно объяснить слепой и бездумной привычкой исполнителя повиноваться системе и, частично, судьбой советских военнослужащих при становлении «демократического государства», то внутренняя духовная слабость за фасадом из мощной и рельефной мускулатуры погибшего «собрата» по ритуалу выглядит несколько наигранной. К слову сказать, в цикле богатырским телосложением могут похвастаться лишь тролли и другие очень немногие персонажи из массовки, а лучшие бойцы здесь поголовно худы и жилисты. Не критично, конечно, но весьма и весьма забавно.

Кем являются персонажи с Земли? Ярослав – модный и востребованный специалист-компьютерщик, не поддавшийся и открыто воспротивившийся процессу «утечки мозгов» за границу. Один из всех отстоял свободу воли под давлением неблагоприятных к тому обстоятельств. Олег – бывший военнослужащий, пытающийся стать коммерсантом, но постоянно почему-то напоминающий о своей причастности армии. Возможно, участник Афганской войны 1979-1989 годов. На Земле и на Торне он ищет любовь и мечтает о семье, но не достигает желаемого в обоих мирах. Единственный, кто оставил своё собственное имя и никак не изменил его в новом мире. Анастасия – гуманитарий и интеллигент, увлеклась на Торне большой политикой, классическая стерва почти по перумовскому шаблону. Наташа с Олесей – безликая молодёжь женского пола, возможно, отражение «народа» и полудетской мечты «не хочу учиться, а хочу жениться», бывшей во времена Д. И. Фонвизина дворянской. Очень может быть, что эти три барышни (блондинка, брюнетка и рыжая) появились в цикле в пику женскому «попаданческому» фэнтези. Полностью в этом не уверен, но то, что интерес к ним со стороны загадочных аристократов, тайных агентов и древних вампиров проявлен был, остаётся несомненным.

Логично всё, кроме противопоставления Ярослава и Олега. Неприязнь идёт односторонне, от Олега, и нельзя утверждать, что она полностью обусловлена влиянием Истинных магов и политикой Нолда. Олег сам не в состоянии понять причину возникновения своей ненависти – ненавидит и всё тут. Единственное, что приходит на ум, это зависть открывшимся способностям Ярослава и желание обвинить хоть кого-нибудь в произошедших ещё и на Торне катастрофах при полной неспособности «деревянного» служаки понять их истинные причины. В таком ключе кажущийся искусственно созданным и без меры раздутым конфликт Олега и Ярослава становится вполне понятным противопоставлением жизненных позиций двух узких специалистов – военного, снова стремящегося примкнуть к чему-то большему, и самостоятельно ищущего выход из сложившейся ситуации гражданского, желающего прежде всего сохранить свободу воли и самостоятельность.

Кровь лога, подсмотренный магический знак и часть энергии, выплеснувшейся в пространство после нарушения конфигурации ритуала, позволили ему пройти проверку «свой-чужой» в древнем обучающем устройстве рептохов, но вот все остальные изменения – целиком и полностью его собственная заслуга. Чтобы понять и принять логику происходящего, необходимо учесть особенности магии Торна. Магия здесь существует в качестве одной из естественных сил наподобие элементарного электрического заряда, и магам, чтобы пользоваться этой силой, необходимо пропускать её сквозь себя. Если теорию может изучить каждый, то качества и, самое главное, прочность «проводника» у всех от природы разная. В мире Торна из-за этой особенности существует разделение магов на «Истинных» и «крохоборов». Первым изначально доступно многое, и зубрёжка лишь показывает им новые способы управления силой, до которых они и без того могут дойти сами, интуитивно. Вторым лишь многочисленные и мучительные тренировки незначительно повышают «пропускную способность» и «прочность» организма, закаляя его и позволяя оперировать хотя бы малыми крохами силы. Ярослав был выбран не просто как представитель другого мира, а как один из потенциально обладающих нужными физическими качествами «проводников». Вспомним, что кого-то из доставленных землян Рошаг оглядел и тут же убил из-за их полной непригодности, некоторых использовал для заполнения «контура цепи» кровью (провода?) и черепами (предохранителями?), троих оставил «про запас», а Ярослава и мускулистого парня поставил в ключевых местах каналами для накачки себя силой. Безымянный человек безропотно исполнил свою роль и «перегорел» (возможно, вместо него мог оказаться Олег), а вот Ярослав из природного упрямства воспротивился, сломал «предохранитель» и закоротил цепь, чем и обеспечил все последующие приключения.

На протяжении всего сериала и первой его книги в особенности автор раз за разом показывает, что Ярик – не шестерёнка в механизме Пророчества, не кукла в руках сильных мира сего и не флюгер настроений местных народных масс. Он не ровня Фессу Ника Перумова и Глэду Олега Борисова, он всё взял сам и вопреки. Воспротивился против навязанной ему роли жертвы чужому возвышению, переборол ловушку рептохорсов после получения «знака качества» рептохов, отказался от роли Великого Рырги гоблинов, не смирился с участью отрезанного от магии вечного раба-исполнителя, не захотел встраиваться ни в одно из государств Торна в предложенной ему должности «подопытного пришельца» с надеждой когда-нибудь дослужиться до равноправного гражданина… Продолжать тут – значит пересказывать весь цикл, поскольку его сюжет как раз и построен на столкновении этого и других персонажей с давлением той или иной системы. Все остальные земляне пошли по пути наименьшего сопротивления сообразно своим наклонностям: семейная жизнь, большая политика, государственная служба. Олеся с Наташей, Анастасия и даже Олег согласились с условиями нового мира и были им перемолоты, а Ярослав воспротивился и стал полководцем, императором и почти богом.

Блуждая в Запретных Землях, Ярик по традиционному мифологическому и сказочному сюжету спасения детёныша от змеи обзавёлся петом-фамильяром, с которым не расстаётся все книги цикла, и название которого стало второй частью его нового имени. Больше всего кайфат, этот забавный с виду зверёк, напоминает земного мангуста, вот только обладает почти полным иммунитетом к магии и по праву считается одним из самых опасных хищников даже среди племён гоблинов, троллей и Людей Лихоземья. Это более чем значимый выбор тотемного животного в связи с «иранскими корнями» цикла! В зороастрийском гороскопе мангуст означает храброго, но рассудительного человека, не рискующего без веской причины. При этом он всегда защищает себя и близких, даже в том случае, если нападающий сильнее. Мангуст презирает манипуляторов и лжецов. Уже похоже на Ярослава, но идём дальше. Люди, рождённые под этим знаком, невысокие и худощавые, но обладают отменным здоровьем, выносливостью, да и слабыми их не назовёшь. В точку! Сложный характер, ужиться с ним могут лишь те, кого он выбрал сам, и предавшим его близким он не даёт второго шанса. Любит быть лидером, стремителен и неудержим, имеет своеобразное, «экстремальное» понимание романтики. Знаете, и это есть по тексту сериала в поведении главного героя. Наконец, главное: покровитель года мангуста в зороастрийском календаре не кто иной, как Атар – божество огня в иранской мифологии, триединый Огонь царей, жрецов и воинов. Мало того, что К’ирсан Кайфат прошёл всеми тремя путями этого священного Огня, так он ещё и весь цикл борется с также эволюционирующим драконом междумирья, неубиваемым логом Рошагом.

У Г. Л. Олди есть роман «Я возьму сам», тоже написанный с использованием иранской мифологии. В нём один поэт с длиннейшим именем совершенно случайно проходит инициацию и становится шахом. Так вот он, непрошеным подарком получив божественное сияние «фарра» и покровительство Золотого Барана, всю книгу пытается от них избавиться. Властное давление «фарра», порабощающее людей, обесценивает в глазах поэта исполнение любой мечты, любого желания и саму власть. К’ирсан Кайфат изначально свернул на другой путь – он всё взял сам. «Фарр», или «фарн», или давящая «аура силы и власти», позволяющая подданным считать его богом, у него тоже есть, он её наработал, как мускулатуру. Есть такая и у других сильнейших магов Торна. Отказываться от неё, тем более бороться с ней он не собирается, поскольку она – его естественная часть, а не данная кем-то извне. Если с кем и можно сравнить К’ирсана Кайфата последних книг цикла, так это с Гильгамешем, также воином, правителем и обладателем смущающей даже врагов «ауры власти». Что дал мировой культуре шумерский Гильгамеш? Нескончаемый поиск бессмертия, видение богов злыми, а не благостными, и героя, который отказывался покориться кому или чему-либо. Чего хотел Ярик, очутившись на жертвенном алтаре? Жить. Чего желает бог-император К’ирсан Кайфат? Жизни для себя, своих близких и своего народа. И оба они отказываются быть покорными людям, судьбе, богам и чему угодно. Естественное для всех желание выжить, не испорченное гнусным приспособленчеством, переросло у К’ирсана Кайфата в потребность защищать таких же стойких, как он, но родившихся более слабыми людей. Именно благодаря этой его потребности за считанные годы на Торне родились и окрепли сильное государство и новая религия, способные противостоять не только мировым державам, но и возвращению древних богов, что и не боги вовсе.

Общее «лоскутное» впечатление от цикла выравнивает постоянно добавляемый в «алхимическую колбу» элемент неожиданности. Его не следует понимать лишь как «дырявую удачу», предположим, киммерийца Конана из межавторского книжного сериала, заставляющую героя в каждом финале терять честно отнятые у очередного «босса» ценности и мотивирующую искать всё новые и новые приключения. Относительно фабулы у Виталия Зыкова этот приём оформлен как обман читательских ожиданий: вот, вот опять оно, надоело, сейчас будет… нет, не угадал. Как это конкретно выражается в книгах? По-разному. Давно ли Ярик, упиваясь недавно обретённой мощью, хлестал всех направо и налево «плетью Нергала» и побеждал, уже свалившись полутрупом, но закусывая собственную отлетающую душу за хвост зубами, глотая её обратно и вставая на одной ненависти, подпитываясь силой от своей невыносимой боли? А вот он уже смеётся над манерой боя «а-ля Фесс», утверждая, что так действует «не маг, а позорище какое-то», и на привале тысячекратно воспроизводит один и тот же знак силы, приговаривая, что «повторение – мать учения», а «терпенье и труд всё перетрут». Только что всех катком раскатывал непобедимый псевдоримский легион, но вдруг налетели натовскими бомбардировщиками всадники на драконах – и нет легиона, потом тех драконов на земле «подорвали» боевики-террористы, а отправленное им вдогон подразделение «танковых войск» растерзали первобытные дикари-партизаны… Знакомые по книгам других авторов ситуации сменяются так быстро, что не успевают наскучить.

Такая же тенденция прослеживается и относительно персонажей, но здесь она выглядит проявлением их самостоятельности, делает их поведение жизнеподобным. К примеру, бегут благородный господин и его вынужденный раб от общей неминуемой смерти, жизнь друг другу спасают, в нарушение классовых границ уважать один другого начинают – вот, вот сейчас вольная будет и братание – но нет. Деньги дороже чести и совести, а раб – вещь, в лучшем случае пёс, продать его надо вивисекторам, потому как те больше платят. Идём дальше. Есть тут один романтический герой, то дикарём прикидывается, то шрамы под маской прячет, и влюбился он в красавицу таинственную, и занял спустя годы приличествующее ей социальное положение, и решился наконец на признание, и была у них ночь любви, но жестокосердный отец красавицы воспротивился их законному браку… Какие действия напрашиваются сами собой согласно законам романтического жанра и несытого на секс «попаданчества»? А вот и не угадали: красавица-то не той национальности была, да ещё и с гнильцой в душе оказалась, потому её надо бросить, о ребёнке общем заботиться, а самому жениться и о жене тут же забыть за делами государственными. Недосуг. Или ещё. Вторглись в Королевство силы зла, и вызвал король Мерлина, да только помощь его такой оказалась, что кого бы ещё позвать, чтобы тот заступничка порешил. Скажете, приём ясен – всегда жди худшего, умножай на максимализм автора и не ошибёшься? И тут не угадали, такой аксиомы в цикле «Дорога домой» нет. Нельзя даже утверждать, что всегда что-то происходит. Персонажи в одних ситуациях остаются «послушными», а в других неожиданно «взбрыкивают» и творят такое, что диву даёшься. Читаешь и не знаешь, что дальше будет.

В финале цикла пресловутая подброшенная монетка вообще умудрилась встать на ребро. Что ожидалось? Построим Империю а-ля СССР, врагов к ногтю, дракона в топку – и жить-поживать, красавиц окучивать. Можете поздравлять с наступлением Золотого века, сезонно оживляемого набегами злодеев и чудовищ. В крайнем случае на околоторнскую орбиту выйдет межзвёздный корабль представителей третьей цивилизации, и действие как бы продолжится в антураже космооперы, будем теперь Землю искать техническими средствами. К счастью, не срослось, мы снова не угадали. Империи нет, есть молодое государство, всего лишь одно из многих. Сверхдержав после пробуждения Спящих на Торне не осталось, а вместе с ними не стало их гнетущего противостояния, связанных с ними «застоя» и «мировых заговоров». А что же герой? В нормальных условиях жизненная необходимость в личностях такого масштаба попросту отпала, все прекрасно могут обойтись и без него. На Землю с помощью магии Торна не вернуться, и это было известно с первой книги. Столь долго и упорно возрождаемая К’ирсаном Кайфатом на Сардуоре государственность позволила обрести Родину поверившим в него людям, но не ему самому. Остались зов, слышащий его герой и одинокая гора, на которой его, видимо, ждут врата в иной мир. Не пригрезилось ли, дойдёт ли, найдёт ли? Подброшенная монетка упала на ребро, покатилась и пропала. Продолжения не будет. Занавес.

Как это понимать? Снова ещё один открытый финал? Нет, это не похоже ни на многовариантность или двойственность концовки, ни на модный и многообещающий клиффхэнгер. Действие завершено, расставлены все точки над «i», герой полностью выполнил свою миссию, автор однозначно заявил, что продолжение приключений К’ирсана Кайфата он писать не будет. Что же это? Вы знаете, тут снова следует вспомнить о мифологических и культурных параллелях. Бог, полубог и герой не могут скончаться «в своей постели, при нотариусе и враче», они всегда уходят, засыпают, превращаются в камень или возносятся на небеса. Они сцепляются со своим противником в последнем объятии и падают в бездну, чтобы и в смерти удерживать зло, стоять на страже потомков. Они уходят навсегда и оставляют после себя религию, миф или легенду. Их помнят, и они живут вечно.