Рецензии на фантастические книги

Ганс Гейнц Эверс "Альрауне. История одного живого существа"

Никто никогда не задавался вопросом — почему человека тянет создать свою искусственную копию? Что такого привлекательного может быть в недочеловеке, искусственном воплощении самого совершенного создания на земле? Любой клон, синтетический образец, созданный по образу и подобию, будет лишь напоминать нам о своем собственном несовершенстве. Ученые не задумываются об этом как о тупиковом варианте человеческой расы. А вопрос искусственного человека стоит перед нами с античных времен — вспомните миф о Галатее. Поговорить об опасности вторичной формы человеческого бытия не преминул и мастеровитый немец Ганс Гейнц Эверс, создатель романа «Альрауне».

Магистральная тема романа: отображение жизни искусственного человека в обществе времен самого писателя. Книга начинается с событий, развернувшихся за приличный срок до рождения самой Альрауне. Откровенно говоря, роман очень долго раскачивается, и пока автор подходит к рождению героини, не замечаешь, как пролетает треть книги. И не стоит сетовать на писателя за такое долгое вступление, великолепный язык повествования — насыщенный, образный, льющийся подобно ручью, завораживает своей красотой. Редкое произведение может похвастаться таким смачным стилем, изобилующим множественными метафорами и аллегориями. Языком Эверса можно восхищаться до бесконечности, перечитывая моменты и пробуя на вкус сочные фразы.

Куда любопытнее авторского стиля — идея романа. С момента знакомства с Альрауне у читателя пойдет гамма смешанных чувств и, скорее всего, преобладать будет отвращение. Героиня не вызывает ни капли симпатии — властная, гордая, привыкшая требовать и получать желаемое, да еще планомерно использующая людей вокруг себя ради собственной выгоды. Читатель имеет право рассчитывать, что автор сломает антипатию к Альрауне, но нет, вместо этого он противопоставляет ей современное ему общество со всеми его многочисленными грешками. Фактически весь остаток романа мы наблюдаем личностные конфликты между героями. Наблюдать за такими мизансценами — это истинное удовольствие, они емкие, живые и до ужаса правдоподобные, пробирают прямо до костей! Чего только стоит сцена, где Блан решает покончить жизнь самоубийством по наущению Альрауне. Этот момент можно перечитывать не единожды, и каждый раз будет становиться не по себе. Не менее живо и жестко Альрауне обходится и с кавалерами, которые буквально умирают из-за неё.

Все деяния жестокости проходят через роман красной нитью. Хотя, к финальным главам романа куда больше проникаешься образом Альрауне как беспощадного существа, которое олицетворяет насущную жизнь обывателей начала XX века. Второстепенные герои романа поданы очень хорошо, симпатизируешь неоднократно Манассе и Гонтрам, а особенно — Франку Брауну, неутомимому исследователю, чье любопытство отчасти и породило Альрауне.

Этот роман куда больше вызывает отвращения и мерзости, пока бредёшь по его бесчисленным ступенькам к концу. Ядовитая желчь общества наглядно противостоит холодной жестокости Альрауне. И мы видим столкновение человека настоящего и искусственного. Чью сторону выбрать, решать только вам, но решить, кто прав — сложно. Видение картины Эверсом заключается в том, что ни правых, ни виноватых в конфликте нет. Не права Альрауне своим отношением к людям, как и homosapiens со своим фирменным эгоцентризмом и неисчислимыми пороками. Судить здесь можно почти всех, даже Франка Брауна за его любопытство к эксперименту. И куда ни глянь, везде на протяжении романа мелькает злая сатира.

Эверс написал идеальную историю как поучение всем будущим экспериментаторам и ученым, желающим получить искусственного человека. Мы не можем заранее знать последствия вживания в нашу среду искусственного человека. И предложенная изнанка науки, полная мистического холода, пугает не на шутку. Современные идеи о клонировании могут тоже привести к побочному эффекту, подобному Альрауне и её магнетизму, с помощью которого она усеивает свой путь смертями. Главная героиня — в некоторой степени, вполне себе человек, только холодный и опустошенный, лишенный эмоций и человечности. И это поколение искусственных людей?

Грандиозный замысел Эверса напоминает в итоге камерную театральную постановку с длинным вступлением. Читать его книгу — сплошное эстетическое удовольствие для любителей языковых причуд, содержание тоже радует своими поворотами и колкими ситуациями. Книгу можно настоятельно советовать любителям качественной литературы и тем, кто хочет прочесть что-то по теме искусственных людей. Увлекательная история, рассказанная настоящим мастером слова, способна увлечь вас долгим камерным представлением, длящимся до последних строк.

Будущее, Дмитрий Глуховский, 2013

«Я – скорбный дух, над бездною парящий,

Со всем, что вечно, ставший наравне.

Оставь надежды, всяк сюда входящий».

//Данте Алигьери.

***

«Я боюсь будущего. Я не хочу жить в таком будущем. Оно нежизнеспособно». Дмитрий Глуховский будто твердит это снова и снова, но иносказательно и в многочисленных вариантах. Действительно, написанная им картина грядущего мира ужасает, как полотна Иеронима Босха. Чем дольше вглядываешься, тем больше замечаешь деталей, тем яснее видишь их значения и взаимосвязи, и тем страшнее и омерзительнее становится.

Мир без мечты, труда, цели и смысла

Вертикально организованные мегаполисы-«свечки», нехватка натуральной пищи и рециркуляция отходов, социальное расслоение вплоть до степени «смертный – бессмертный», диктатура и грызня политических партий и корпораций, неумелое вторжение в человеческую ДНК, «человек-винтик», «таблетки счастья», химическое подавление эмоций и инстинктов. Всё это уже было, и много раз. Но чтобы всё вместе и в таком освещении – не припомню. Человечество, застрявшее на количестве без перехода на иной уровень качества. Больше людей, больше благ и лет жизни для них – но какой ценой? Государство не просто позабыло о духовной составляющей своих граждан в погоне за всё усложняющимся обеспечением их базовых материальных потребностей или бросило все силы ради всепоглощающей Идеи или Великой Цели. Нет, оно сознательно и на законодательном уровне отказало в самом праве на существование мечте о выходе в космос, стремлению куда либо вообще, любви, семье и деторождению. Это временная, вынужденная и обусловленная необоримыми причинами мера? Нет, в романе упоминается ещё два не менее значимых государства, которые пошли по другому пути и по-своему преуспели. Был сделан сознательный выбор, он оказался ошибочным, но признавать это, исправлять и менять что-то никто не собирается. «Мы живём хорошо, у нас всё есть». Самодостаточный самодовольный коллапс. Форма, сохраняющая свою структуру не из-за устойчивости её компонентов, а только благодаря полному исчерпанию всех источников и запасов внутренней энергии.

Идея человеческого «муравейника» тоже не нова. Жёстко организованное общество с набором узкоспециализированных каст в большинстве своём стерильных особей. Похоже? И да, и нет. «Улейного» сознания нет. Нет чувства сопричастности чему-то большему. Главное же отличие в том, что нет развития. Здесь инертны и бесплодны все, от «рабочих» до «трутней», и рой отсюда не вылетит никогда. Это не единый живой организм, стремящийся к адаптации, самоулучшению, самовоспроизведению и освоению новых территорий, а, скорее, механизм. Механизм не из тех, что производят или делают хоть что-то помимо поддержания собственного состояния существования, а сложная настольная конструкция со множеством шарниров и противовесов. Движение есть, толку нет. Топтание на месте. Вечный двигатель, замкнутый на самом себе.

В этом обществе будущего забыли о смерти, старости и болезнях, но взамен оно оказалось поражено пандемией разнообразных и вроде бы взаимоисключающих фобий. Боязнь замкнутых и открытых пространств. Боязнь толпы и одиночества. Отторжение лиц даже с первыми признаками старения и детей. Ксенофобия и отвращение к себе подобным. Тотальный, довлеющий страх, ставший небом нового мира и привычным для всех состоянием. Как следствие – наркотики, антидепрессанты, алкоголь, сексуальная раскрепощённость. Горы таблеток, море алкоголя и многокилометровые траходромы с тёплой водичкой, со скруглёнными углами и водяными горками, чтобы слишком часто в них не застревали и не давили в толчее насмерть. Одна беда – ко всему вырабатывается устойчивость. Необходимая доза «успокаивающего» уже способна убить, а тереться с противоположным или даже со своим полом надоело до полной физической дисфункции и атрофии. Куда идти и что делать? Некуда бежать, буквально некуда. Пространство и само небо над головой вытеснены, их уже века как имитируют на мониторах. Заняться нечем: нет ни работы как таковой, ни развлечений, поскольку всё давно автоматизировано, надоело или устарело. Никто не видит результатов своего труда. Бездумное вечное общество, как биомасса мяса крупного рогатого скота в питательном растворе. Немногочисленная прослойка всё ещё осознающих своё существование особей ярится и рвёт на части себе подобных, как кормовая саранча в узких стеклянных колбах. Бессознательное довольство и слепой гнев – вот два полюса нового мира. Первый заменил счастье пассивным обывателям, второй дал иллюзию выхода деятельным и сильным людям. Право выбирать между ними тоже отсутствует, государство всё сделало за тебя и без твоего ведома, ещё в раннем детстве. Ничего не изменить. Ни-че-го. Государственный механизм настолько отлажен, что давит любой бунт в зародыше, ещё на уровне идей и эмоций.

Герой, любовник, психопат

Главному герою сложно даже думать о себе по имени. Зато у него есть личный порядковый номер и работа. У него есть жилая ячейка, куб со стороной в два метра. Кровать, шкаф, полка, стул и монитор во всю стену. Он ещё хорошо обеспечен. Жаль, что у него клаустрофобия. Ничего, уже терпимо. Он научился, едва переступив порог, запивать текилой снотворное и отключаться до следующего оперативного вызова. Он представитель силовых структур, он в Фаланге. Надевает маску Аполлона, как все, и делает то, что должно. Он с детства в неоплатном долгу у государства. Он рождён незарегистрированным, изъят у родителей и выращен в детдоме воспитателями в масках гневного Зевса. Общество потратило на него ресурсы, он отрабатывает, изымая детей и отдавая их представительницам парной своей службы в масках Афины. Вся его жизнь в службе. Уйдя с неё, он потеряет абсолютно всё и сразу. Он ненавидит себя, службу, государство, своих родителей, вопреки закону родивших его, людей, заставляющих его служить своим нежеланием сопротивляться скотскому инстинкту размножения. Спрессованный гнев, копящийся годами, как раздражение, лишь заставляет его лучше исполнять свои обязанности. Только развитая химическая промышленность не даёт ему окончательно сойти с ума.

Как водится, героя находит неожиданный покровитель из правящей верхушки – Олимпа – и даёт ему особое задание на грани политики и криминала. Это послужило катализатором для начала многих событий и, главное, пробуждения его личности. Прямо сказать, не самой приятной личности. Читателя проводят по кругам его ада: подробности воспитания, экзаменов, службы. Ни детства, ни дружбы, ни любви. С виду здоровый ампутант, не знающий даже, каково это – быть целым, но болезненно переживающий и ощущающий свои уродство и неполноценность. Он полностью слился бы с общей безликой массой, не будь у него нескольких мучительных и навязчивых воспоминаний: деревянное распятие с Христом и пара коротких фраз матери о религии. Непрекращающийся внутренний монолог о вере и ненависти, раскрученное до предела и уже перегретое динамо. Вот это действительно интересный и новый ход Дмитрия Глуховского: использование религии без морали, мистики, откровений, чудес и фанатизма. Его герой наделён чувством сродни инстинкту, чем-то подсознательным и привитым с детства. Чем-то, что можно выразить словами: «Я не знаю, как должно быть правильно, но то, что сейчас, неправильно». Это даже совестью назвать в полной мере нельзя, но на том он и стоит, тем только и интересен.

Очень жёсткое, намеренно жестокое и эпатажно бесстыдное повествование. Дмитрий Глуховский не использует иносказания, не замолкает при описании многочисленных отвратительных моментов из прошлого и настоящего своего героя. Он будто упивается чернухой. Если за ним в детдоме гонится, чтобы изнасиловать его, старший воспитанник, это чувствуешь. Если он пошёл к проститутке, то уж будьте уверены, что полка будет навешена на все три дырочки. Бьют беременную женщину в живот – это видишь. Герой получает по морде – читатель, имеющий этот опыт, узнаёт свои ощущения. «Любовный» треугольник – их тут висит целых два на одном герое – изображён в том же стиле. Никакой возвышающей любви и никаких нежных чувств. Вместо диалога влюблённых – один его безумный монолог. Мысли, чувства и желания женщин не важны настолько, что отсутствуют в фокусе книги. Им приходится раздеваться, как-то по-особенному отдаваться, изменять, отбиваться, скандалить и орать только для того, чтобы их заметили. В чём ценность и особость женщины, если деторождение под запретом, а заниматься сексом можно с кем угодно? «Заткнись и двигай телом!» Намотать волосы на кулак и по лицу отхлестать, чтобы в крик, чтобы в слёзы, чтобы тушь потекла. Женщина – жертва? Нет, обоюдный эгоизм и взаимное непонимание во всём. У обоих полов только телесное, только низменное. Грубо и изощрённо удовлетворяемая похоть, больше похожая на издевательства. Хирурги будущего всё зашьют. Что это, демонстрация бездумной трансляции порно, теперь уже из мозга в реальность? Может быть. Зависть, ревность, обида, гнев. Желание либо полностью обладать, либо растоптать, унизить и уничтожить. «Я тебя люблю – я тебя убью – я себя убью». Деградация налицо. Вопрос в том, только ли общество будущего деградировало?

***

Я действительно удивлён, встретив антиутопию столь высокого уровня, и рад, что её написал именно российский автор. Рано, рано ещё заколачивать гвозди в крышку гроба современной отечественной литературы. Форма не та? Ну да, согласен, отнюдь не классическим слогом писано. Так ведь и мы с вами уже давно не дамы и господа. Порой, чтобы прийти в себя, просто необходимо получить хорошую полновесную затрещину. Некоторым помогает. Что такое страх будущего? Это боязнь неизвестности, любых перемен, и прежде всего – смерти. Дмитрий Глуховский в этом романе возвёл страх будущего в принцип, сделал его законом существования. Но убежать от будущего невозможно, как нельзя остановить само время. Стремление контролировать абсолютно всё, и даже смерть, лишило общество развития, привело его к ступору, следом погрузило в кому, которая, в свою очередь, грозит перейти в смерть. Парадокс: смерть от желания её избежать. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Смешно, вот только почему-то никто уже не смеётся.

Опубликовано на странице книги: https://fantlab.ru/work384361#response345...

Сага о короле Артуре, Бернард Корнуэлл, 1995-1997.

Бернарда Корнуэлла называют автором, возродившим исторический роман. Могу только согласиться с этим утверждением. Удивляет уже то, что во время засилья моды на так называемое «фэнтези», когда этот ярлык без разбору вешают на каждую книгу только для того, чтобы её купили, смогло пробиться к читателю и прочно занять себе место хоть что-то другого жанра, тем более столь качественно сделанное, интересное и полновесное. Его «Сага о короле Артуре», впечатлениями о которой я хочу здесь поделиться, совершила, казалось бы, невозможное: дала ещё одну версию изъезженных вдоль и поперёк и всем знакомых событий. В чём же заключается эта новизна?

Новизна артурианы Бернарда Корнуэлла.

Во-первых, чрезвычайно интересно подано отношение Артура к религии. У Корнуэлла он не христианский рыцарь, не «современный» циник-атеист и даже не вождь-язычник любого толка. Простите за столь вольное допущение, но мне он кажется прагматиком и агностиком. Занимая высокое положение в воинском культе Митры, терпя при себе безумного Мерлина и пользуясь покровительством почти вымерших друидов, заигрывая с ещё молодым и очень агрессивным христианством, он остаётся нейтральным и снисходительным к любой из этих религий, не отрицая ни одну из них. Приносите государству пользу, не вредите людям, и можете делать всё, что вам вздумается. Какой бог существует на самом деле – разбирайтесь сами, моё дело бить саксов, мостить дороги и восстанавливать мосты по римскому образцу, а ещё обустраивать города.

Во-вторых, Артур совершенно не желает править. Здесь он представлен как бастард Утера Пендрагона, защитник и опекун при младенце, отроке и мужчине Мордреде, законном отпрыске законного сына своего отца. Артур на протяжении десятилетий имеет реальную власть, военную и политическую, его постоянно пытается посадить на трон то одна, то другая группировка – а он упорно отказывает всем, храня верность данной отцу клятве. Удивительно, но мечты у него просты: дом в провинции, хозяйство, жена, дети и кузница. Осталось сплотить Британию воедино, перебить всех саксов, воспитать Мордреда и передать ему, наконец, опостылевшие бразды правления. Только вот ковать у него не слишком хорошо получается, в личной жизни тоже не всё так гладко, как хотелось бы, да и в государстве всегда что-то случается и мешает осуществлению его мечты…

В-третьих, артуриана Бернарда Корнуэлла оказалась фактически лишённой волшебства, присутствующего здесь лишь номинально. Оно и понятно: исторический роман тем и отличается от фэнтези, даже от исторического фэнтези. К примеру, у Мэри Стюарт есть замечательная «Трилогия о Мерлине», и в ней тоже реалистично всё, за исключением одного фантастического допущения: видений (выходов из тела, прозрений), которые всегда подтверждались в действительности. В «Саге о короле Артуре» магия – это синкретический комплекс религии, ритуальных действий, устного народного творчества, приёмов психологического воздействия и обрывков античной науки. Но это понятно только автору и его читателям, в художественном же мире «колдовство» имеет значение и способно так или иначе влиять на суеверных людей, верящих в него и поднимающих на знамёна каждое совпадение. Необходимо особо отметить, что такое двойственное восприятие прописано мастерски: отсутствует сатирическое принижение волшебства и причастных к нему персонажей, как, например, в романе «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена. Более того, некоторые совпадения магических действий с изменением ситуации в вымышленной реальности настолько удачны, что заставляют даже скептически настроенного читателя колебаться на тонкой грани: «А может?..»

«Позитивный натурализм» как основа стиля Бернарда Корнуэлла.

В отличие от старых исторических романов, мешавших романтические приключения пополам с реализмом (вспомнить хотя бы «Трёх мушкетёров» Александра Дюма-отца), Бернард Корнуэлл использует натурализм, лишь чуть приправленный романтикой. Натурализм царит во всём, не касаясь лишь чувств и памяти персонажей, той пусть придуманной, но светлой веры в лучшее, которая помогла им выжить тогда и скрашивает старость сейчас. Чтобы не залазить глубоко в дебри терминологии, приведу шаблонный, полученный от вузовского преподавателя пример. Знакомя гостя со своим домом, реалист пригласит его с парадного крыльца и станет водить по комнатам, показывать мебель, картины и вид из окон, а натуралист заведёт с чёрного хода на кухню в чаду готовки, и то только после того, как продемонстрирует на заднем дворе бойню, компостную кучу и выгребную яму. Не собираюсь утверждать, что это пошло или плохо, нет. Непривычно и, возможно, даже ближе к действительности, чем изображение того же 6-го века в «Руси изначальной» Валентина Иванова.

Начало первой книги трилогии («Король Зимы») крепко увязло где-то на задворках пресловутого дома. Если бы не сюжетный ход, начинающий повествование со старого уже героя, ставшего рассказчиком, впечатлительный читатель-эстет мог бы легко бросить неприятное чтение. С места в галоп: «всего лишь» сцена рождения ребёнка. Пронзительные вопли, крики, похныкивания, тяжёлые хрипы и снова крики, стоны и бессильный плач. Мужчина, мечтающий убежать, напиться или убить кого-нибудь. Огонь, дым и крики «помощников», грохот глиняных горшков и ударов копий по щитам. Мочащаяся при всех и прямо на порог комнаты жрица, после разбрызгивающая эту мочу по постели роженицы. Пот, кровь, слизь, солома и амулеты по голому, корчащемуся на шкурах который час подряд телу. Тут же на коленях в углу комнаты христианский епископ истово бормочет молитвы, а его силой выдворенная жена бьётся в истерике за дверью и умоляет Бога простить языческих ведьм… Родили, и ладно. Следом идёт описание жизни сборища безумцев, уродов и калек, собранных Мерлином и поселенных вместе с бездомными детьми, дряхлыми стариками и свиньями… Дальше – визит-инспекция враждебно настроенной группы воинов на двор отсутствующего Мерлина, ужимки и прыжки пришедшего с ними друида, ответный фарс Нимуэ… Весело, одним словом. Читателю предлагается притерпеться и «войти в эпоху», а основному герою, подростку Дерфелю, придётся немало изловчиться, чтобы выжить и вырасти в этих условиях. Он уже решил, что станет воином, как Артур, и будет сражаться под его началом.

Главный герой, Дерфель Кадарн, одновременно и однорукий старик-монах в христианском храме, записывающий молодой королеве Игрейне историю легендарного Артура, и пленный мальчишка-сакс, друг ученицы Мерлина Нимуэ, ставший могучим воином, а после и полководцем. Помните, я упоминал о романтике в изображении чувств и памяти персонажей? История подаётся так, что неясно, было ли многое на самом деле, или только возникло после в пересказе пережившего своё время человека. Это любовь Артура и Гвиневеры, Тристана и Изольды, бескорыстие и идеализм Артура, волшебство Мерлина, Морганы и Нимуэ, подвиги Ланселота и верность Галахада… Вот войны были, были воины, были кровь, грязь, холод и голод. Что там сейчас поют барды, не важно, они уже тогда сочиняли свои песни в угоду гневливым или добрым королям и за их золото. Но песни поют до сих пор, легенды помнят, а жестокостью, нищетой и грязью и сейчас никого не удивишь. Никому не верьте, моя королева, мне верьте. Скучает ещё нерожавшая девочка Игрейна, хочет сказку. Грустит, мёрзнет, грезит и пишет одинокий старик…

Главный герой и сражения.

Трилогия увлекает, хоть далеко и не с самого начала. В дополнение к многочисленным и зачастую излишним натуралистическим подробностям, немного пугает список действующих лиц и мест действия в начале каждой книги. Лично я из-за этого списка заподозрил даже наличие театральности в использовании выразительных средств, как у Джона Бойнтона Пристли в «31 июня», но, к счастью, ошибся. В основном повествование ведётся от первого лица, от имени Дерфеля, ставшего участником, очевидцем и современником описываемых им событий. Непонятно, как один человек, необразованный к тому же, смог столько всего заметить своими собственными глазами и, главное, осознать и свести в единую картину, оценить её, проанализировать и сделать выводы, но об этом во время чтения как-то не задумываешься. После понимаешь, что он – полностью вымышленный персонаж, соединившийся с голосом автора. На протяжении всей «Саги…» Дерфель практически не меняется. Вот он мальчик на побегушках, а вот уже убил своего первого противника и стал мужчиной в войске Артура. Никакого ступенчатого взросления и обучения воинским умениям «в кадре». Выжил – значит, умеет и может достаточно. Вполне соответствует той эпохе. Мыслит он тоже всегда одинаково, возможно, из-за способа подачи повествования от лица себя-старого.

Боевые действия даны на очень высоком уровне. Я не историк-специалист и тем более не реконструктор, но отличия – в лучшую сторону – от многих и многих авторов налицо, хотя временами всё же возникают некоторые вопросы. К чести Бернарда Корнуэлла, в своих послесловиях он самостоятельно озвучивает многие спорные моменты, в том числе проблему совмещения «зрелищности» и «исторического правдоподобия». В описании битв нет никаких «шахмат», никакого соответствия реальных столкновений предварительно составленным «виртуозным» планам. Есть пересечённая местность и почти полное неведение о местоположении и действиях противника. «Чудо-партизаны» отсутствуют. Чувствуются массовость происходящего и размеры поля боя. Регулярно всем сторонам путают карты погода, заразные болезни и даже временное отсутствие провианта. «Стена щитов», которую все здесь регулярно выстраивают, до боли напоминает римский строй, но должны же были «варвары» перенять хоть что-то полезное у римлян? Сначала в ход идёт стрелковое и метательное оружие, после приходит очередь ударов тяжёлыми боевыми копьями через плечи сдерживающих или толкающих противника сцепленными щитами товарищей, вблизи рубят мечами и топорами, а в самой тесноте и свалке орудуют длинными ножами. Тяжёлая конница, по сути, есть только у Артура, и она всегда непобедима. Возможно, сказываются эффект новизны и неумение ей противостоять на острове, но мне это почему-то напоминает зов трубы, крики «Кавалерия! Кавалерия!» и бегство индейцев. Хорошо, что автор не пользуется ею в каждом столкновении и помнит о рельефе местности и ограниченной выносливости лошадей.

Поединки тоже хороши, и это также заметно в сравнении с читаными-перечитанными штампами. Авторов не называю, просто приведу несколько устойчиво кочующих по книгам и узнаваемых типажей. Даже лучшие воины Бернарда Корнуэлла не виртуозные фехтовальщики, не без меры регенерирующие берсерки, не изменяющие ход времени мастера единоборств, не обладатели парочки тайных и всегда действующих приёмов, не силачи и не умники. Их противники – не снопы соломы, не болваны, не трусы, не увальни, не слабаки, не предсказуемые программы и не сумма рычагов, центров тяжести и шарниров. Противники почти равны друг другу. Как у Корнуэлла описываются поединки? Выходят в круг два мужика, встают напротив и начинают ритуальные оскорбления. Один чуть трусит, другой слегка пьян. У первого доспех похуже, у второго вообще нет. У одного меч, у другого топор или копьё. Если первый удар никто не проворонил, начинается собственно схватка. Смог от пары выпадов уклониться или блокировать их – на следующем обязательно схватишь, и долго рану терпеть не сможешь. Смог обмануть сам или угадать финт противника – замечательно. Оружие ошибок не прощает. Одного, а то и обоих, уносят. Занавес.

Римское наследие и борьба за государственность.

Британия «Саги о короле Артуре» – не мифическая земля туманов, друидов и рыцарей, героически противостоящих приплывшим из-за моря дикарям в шкурах и с топорами, а реальная варварская страна, всё ещё не оправившаяся после почти четырёхсотлетней римской оккупации. Множество вяло грызущихся между собой «королей», властителей «независимых» земель невеликого размера и влияния. Пёстрая смесь не дружащих друг с другом культов, от почти истреблённых местных многобожия и друидизма до привозных митраизма и христианства. Циклопические по меркам местного населения фортификационные каменные постройки. Бани, храмы и библиотеки, использующиеся не по назначению и загаженные. Пришедшие в негодность дороги и мосты. Расколотые статуи. Римские украшения, элементы доспехов и оружие, почти возведённые в ранг артефактов великой силы. Римские монеты. Тесный уединённый мирок, утративший цельность, хозяина и самостоятельность. А ещё воинственные пришельцы извне, уже закрепившиеся и начавшие обживаться на окраинных землях саксы и англы. Именно этот расколотый децентрализованный мир пытаются собрать в единое сильное государство Артур, Мерлин и христиане. Артур военной силой и навязанными союзами, Мерлин – возвращением старых богов, а христианство просто прибывает медленно, неотвратимо и безлично, как очередной сезон при смене времён года. Христианству, как новой эпохе, даже герои не нужны. Ему достаточно обыкновенных людей, таких, как Тевдрик, совсем не героических Эмриса и Сэнсама, и безымянных последователей. Оно не торопится. Лебединая песня Мерлина и Артура красива, но останется лишь в преданиях и легендах. Всего лишь сказка, но она родится и будет жить, как ребёнок Игрейны, только благодаря усилиям Мерлина и Артура. Будет жить и помогать жить дальше.

Опубликовано на странице трилогии: https://fantlab.ru/work267797

По случаю выхода многосерийной экранизации первого романа из трилогии Ричарда Моргана о товарище Такеши Коваче написал небольшую заметку для Афиша-Daily.

Бессмертие по-прежнему недостижимо, и, как пел Джим Моррисон, «никто не выберется отсюда живым». Однако механизмы оцифровки сознания и его переноса в другие телесные оболочки сделали возможным существование долгожителей-мафов — от имени ветхозаветного патриарха Мафусаила, прожившего 969 лет. Вот только долгая, в несколько столетий, жизнь доступна лишь немногим богачам, способным менять — одну за другой — дорогостоящие оболочки. Удел же большинства — один-два переноса, на которые хватает страховки, а люди религиозные и вовсе предпочитают настоящую смерть череде перерождений. Экономическое неравенство оказывается сущей безделицей перед неравенством социальным, когда одни живут несколько столетий, а другие обречены на короткое нищенское существование.

Неудивительно, что в мире «Видоизмененного углерода» что-то подгнило. Он мрачен, полон конфликтов и насилия. Под стать новому дикому миру и главный герой. Такеши Ковач родом с планеты Харлан, заселенной выходцами из Восточной Европы и Азии. Ветеран Корпуса чрезвычайных посланников, прошедший через несколько военных конфликтов, он не стесняется пускать в ход оружие, чтобы найти убийцу своего нанимателя. Загвоздка в том, что жертва — миллионер Лоренс Банкрофт, воскрешенный в новом теле, — лишена воспоминаний о последних часах своей прошлой жизни. А врагов у Банкрофта, как и у всякого мафа, давно отбросившего условности и моральные нормы, предостаточно.

В «Видоизменном углероде» переплелись традиции нуара и киберпанка. Из нуара в роман Моргана перекочевала фигура крутого главного героя, вооруженного метким циничным словом — и, чтобы добиться большего, пистолетом. Такеши Ковач — футуристический собрат персонажей Реймонда Чандлера и Дэшилла Хэммета. Именно этих писателей сам Морган называет среди тех, кто в наибольшей степени повлиял на его стиль. Наследует у родоначальников нуара он и критический взгляд на общественное устройство, позволяющее сильному безнаказанно попирать слабого. А вот обилием боевых и сексуальных сцен «Видоизменный углерод» напоминает книги другого автора — Мики Спиллейна.

Еще одна примета детективного жанра — спутник главного героя, помогающий ему в расследовании. Здесь в его роли выступает искусственный интеллект отеля «Хендрикс», готовый ради постояльцев нарушить любые законы робототехники и причинить своим действием вред человеку.

Демонстрация же влияния на общество технологических инноваций навеяна классикой киберпанка. Их лозунг «Передовые технологии, отсталая жизнь» хорошо передает мрачную безнадегу, обесценивающую и лишающую смысла человеческое существование. В творчестве Моргана градус этой антикапиталистической критики доведен до предела: работодатели даже метят штрихкодом головы сотрудников, как работорговцы когда-то клеймили свой живой товар.

Отличается же «Видоизмененный углерод» от многих киберпанк-романов, помимо прочего, масштабом происходящего. Обычно в киберпанковском мире будущего действуют якудза и корпорации дзайбацу. Этот антураж вдохновлен японским экономическим вторжением в Америку, следы которого заметны не только в киберпанке, но и в триллере Майкла Крайтона «Восходящее солнце» и даже в кинотрилогии «Назад в будущее», где Марти МакФлай убеждает дока Брауна в том, что японская электроника — самая лучшая. В мире «Видоизмененного углерода» государства и нации уже не играют прежней роли. Мир стал глобальным, и самое ходовое американское порно делают в Улан-Баторе. Земные механизмы власти и подчинения воспроизводятся и на других планетах. Будущее уже везде — и бежать некуда.

Кто автор

Следующий его роман, «Сломанные ангелы», был посвящен новым приключениям Ковача. Вопреки ожиданиям автор отошел от нуар-стилистики: вторая книга оказалась образцовой военной фантастикой, живописующей — по-прежнему весьма брутально — трудовые будни отряда наемников, которые разыскивают звездный корабль марсианской цивилизации. Завершил историю Ковача роман «Woken Furies», в котором харизматичный герой нашел достойного противника — молодую копию самого себя.

Книга «Market Forces» разоблачала капиталистический мир прибыли и чистогана в стилистике производственного романа из жизни менеджеров и гангстеров — причем различия между ними оказывались минимальными. После злободневного романа Морган обратился к жанру темного фэнтези и написал трилогию «Страна, достойная своих героев». Кроме того, писатель всегда охотно соглашался на предложения поработать в смежных жанрах. В его активе несколько комиксов и сценариев для компьютерных игр.

На русский язык переводились только три романа Ричарда Моргана. Теперь, по случаю выхода сериала, к выходу планируется не только трилогия о Коваче в новых переводах, но и лучший, по мнению критиков, роман Моргана «Черный человек». Сюжет этой книги напоминает роман «Мечтают ли андроиды об электроовцах?»: в ней генетически выведенный суперсолдат Карл Марсалис идет по следу своих собратьев-отступников. Однако если Дик исследовал экзистенциальную природу человека, то Моргана больше интересуют ее социальный и биологический аспекты.

О том, как книга стала сериалом, о Джоэле Сильвере и Лаэте Калогридис на сайте "Афиши" — https://daily.afisha.ru/brain/8011-vidoiz...

Эти бессмертные, или флиртующие с Костлявой

В 27 веке человечество заселило множество планет и практически победило смерть. Отныне сознание всех людей оцифровано и может быть загружено в клонированные оболочки в любом уголке обжитого пространства, даруя людям долгую, практически бесконечную жизнь. Понятно, что при этом никуда не делись роковые случайности, усталость от жизни, и преступления.

Такеси Ковач – экс-агент Корпуса чрезвычайных посланников, части спецназначения вселенского масштаба, получает предложение, от которого невозможно отказаться. Лоренс Банкрофт, один из богатейших людей Земли, нанимает Ковача для расследования обстоятельств собственной смерти. Полиция считает гибель его тела суицидом, но Банкрофт не согласен. И не зря.

Ведь, похоже, нити от этого дела тянутся наверх, к самым влиятельным и могущественным людям Земли.

Англичанин Ричард Морган с младых ногтей жаждал путешествовать и писать книги. Первой получилось утолить жажду к странствиям. Турция. Испания. Шотландия. Именно на родине Храброго сердца Морган задержался, работая преподавателем английского в университете в Глазго. Параллельно Ричард всерьез принялся за осуществление второй мечты. В 2002 году выходит в свет его первый роман – наш сегодняшний герой — Altered Carbon. Книга произвела очень хорошее впечатление, принеся автору финансовую независимость, две премии — Филипа К. Дика и «Италия», плюс пару номинаций. Роман со временем был переведен на без малого два десятка языков и заинтересовал киношников, в 2018 году, наконец, выпустивших сериал по этому произведению.

Роману интересному, правда, в некоторых местах жестковатому. Основной фишкой мира, описанного в книге Моргана, стали отношения человечества 27 века со смертью. После фактической победы над Костлявой, люди уже не боятся смерти. Они скорее играют с ней, флиртуют, как с таинственной незнакомкой. Оцифровка сознания – вживление накопителя памяти больших полушарий, позволяет не дрожать от страха перед старостью, болезнью, убийством или несчастным случаем. Понятно есть нюансы. И много. Во-первых – новое тело удовольствие весьма недешевое. Особенно если речь идет не о синтетике, а о натуральном выращенном клоне. Или уж тем более о теле, временно лишенном хозяина по решению суда. Второе – шанс умереть окончательной смертью все же остается. Если исчезнет та самая память больших полушарий. А это возможно при разрушении головы вследствие серьезного природного катаклизма. Или банального убийства, при котором злодей целенаправленно уничтожает память своей жертвы. Можно бороться и с этим, но лишь с помощью вовсе уж несусветных денег. Копирование памяти в защищенное хранилище раз в несколько дней и вы застрахованы почти от всех неприятностей. Но это доступно лишь богатейшим людям вселенной. Плюс как наказание государством используется «стирание» — окончательное удаление памяти и сознания преступника. Правда, это исключительно высшая мера и применяется редко. Зато «хранение» — помещение сознания на склад, отдельно от тела — действие, встречающееся сплошь и рядом. Причем как наказание, срок которого варьируется от месяцев до столетий. Так и как добровольное действие людей, уставших от процесса старения и постоянной повторяемости жизни.

Представляете, какое поле для моральных этюдов? Тут вам и Мафы – люди живущие «Мафусаилов век», почти сплошь люди богатые, влиятельные и мыслящие по-другому, чем короткодневки, или те, кто сбегает от жизни на «хранение». Обычные люди жутко не любят Мафов, считая их снобами и уже как бы не совсем людьми. Мафы отвечают им брезгливостью и восприятием тех как братьев наших меньших. В лучшем случае. Тут вам и та самая усталость от увядания и постоянства бытия («стою я на рыночной площади»), позволяющая изрядному количеству людей прожить полную жизнь и сменить оболочку не более двух раз. После этого они ложатся на хранение и лишь изредка загружаются в тела для важных семейных дел. Тут вам и религиозные противоречия, показанные автором на примере земной секты католиков, члены которой категорически не согласны со сменой тел, считая что воскрешать может только бог. Причем настолько категорично, что перезагрузка католиков для их второй жизни запрещена законодательно «по соображениям вероисповедания». Умерла, так умерла. Тут вам и проблемы при получении оболочки с другим лицом, фигурой (хорошо еще, если пол тот же), и психологического привыкания близких к вашему новому облику.

В общем, несмотря на победу над смертью, мир романа аж никак не утопия. Скорее видоизмененный киберпанк с его безжалостными олигархами и корпорациями, преступными сообществами, техногенными свершениями и потерянными людьми.