Польская фантастика

Майя Лидия Коссаковская (Maja Lidia Kossakowska) "Гриль-бар "Галактика" (Grillbar Galaktyka)

По форме — юмористическая космоопера, по сути — политическая сатира. Вначале читается как что-то среднее между "Космическим госпиталем" Джеймса Уайта (только юмористическим, а не серьёзным) и сериалом "Кухня". Постепенно добавляются игры с широко известными и даже культовыми вещами вроде "Чужого", "Звёздный войн" и т.д. Главный герой, шеф-повар шикарного ресторана "Рыдающая Комета" Эрмосо Мадрид Ивен, непревзойдённый мастер своего дела, руководит безумным коллективом гигантской кухни и решает возникающие проблемы, включая борьбу с инспектором от Галактического Союза, ничего не понимающим в кулинарии, и эффективной менеджерицей, пытающейся включить в меню мерзкую зелёную кашицу, переговоры с гангстерами и даже охоту на Чужих в кладовке. Но однажды Ивена подставляют, и с этого момента он вынужден скитаться за пределами Союза, поскольку включён там в список самых разыскиваемых преступников. В ходе скитаний герой обретает новых друзей и разбирается со старыми обидчиками. Таков, вкратце, сюжет книги.

Однако, как мне кажется, главная цель автора не просто повеселить читателя, а показать всю абсурдность и отвратительность упрощения и унификации динамичной и разнообразной в своих проявлениях жизни. Символом этой унификации (вплоть до полной гомогенизации) служит мерзкая зелёная кашица, навязываемая всей Галактике в качестве основного и единственного продукта питания. В принципе, цель достигается, но из-за этого книга получилась, с одной стороны, не космооперой, а космоопереттой, а с другой — градус серьёзности по мере развития сюжета нарастает, так что оперетта получается какой-то недостаточно легкомысленной. Опять же, как для оперетты в тексте многовато красочных описаний, что хорошо, если по книге намечается снимать мультфильм, но книгу, как текст, по моему мнению, избыточно утяжеляет.

Итого, написано неплохо — можно настричь цитат, но в целом, как нынче принято говорить, "много текста". Могу рекомендовать любителям дамских космических оперетт, владеющим польским языком.

P.S. Пара цитат (осторожно, вскрывают суть!)

Продолжу знакомить читателей колонки с фрагментами рассказов и повестей, вошедших в международную антологию "Эпоха единорогов".

И на сей раз расскажу об Анне Бжезинской. К сожалению, она пока не очень известна нашим читателям -- это первый её рассказ, переведённый на русский. Сперва он был опубликован в минском журнале "Космопорт", а вот теперь -- после дополнительной редактуры -- в книге. Рассказ этот принёс Анне её первого (но не последнего!) Зайделя, он же положил начало цикла Бжезинской о бабусе Ягодке.

Добавлю, что Бжезинская -- писательница весьма разноплановая: помимо фэнтезийных произведений, на её счету весьма неожиданный цикл "Великая война" и несколько нон-фикшн книг. Новейшая из них -- "Дочери Вавеля" -- посвящена повседневной жизни женщин в средневековой Польше.

Надеюсь, "И любил её..." будет началом знакомства читателей с книгами Бжезинской.

Анна Бжезинская

И любил её хоть помирай

Из Вильжинской Долины далеко было в любую сторону. Большак обходил ее широким крюком, потому к цивилизации вели здесь лишь две извилистые, заросшие травой дороги. Верхняя тропа взбиралась меж тремя нависшими над долиною скалами, Сваей, Дрюком и Монахом, и вела до самого купеческого шляха. Тропка нижняя неспешно спускалась вдоль Вильжинского Потока и бежала по землям старосты к дальним владениям аббатства. Правда, была еще и третья тропка, однако ж вела она отнюдь не к цивилизации, а в сторону совершенно противоположную.

Шимек, надобно сказать, никогда не пускался куда глаза глядят ни верхней, ни нижней тропкой — по крайней мере, не дальше чем до границы пастбищ, где выпасались купно овцы из всех трех сел Вильжинской Долины. Лишь единожды, неосторожно наслушавшись россказней странствующего жреца, решил, что сделается староштинским дружинником. Мерещилась ему воинская слава, водка в корчмах при тракте и охочие до вояк девки. Из-за таких вот мечтаний глубокой ночью он выскользнул из села и погнал вниз берегом Вильжинского Потока. Но еще и рассвет не наступил, как поймал его владыка, а поймавши, пересчитал парню ребра и вразумления ради забил в колодки.

Иди речь о ком другом, наверняка бы владыка, человек крайне суровый к беглецам, на колодках бы не остановился, однако Шимек и вправду был в Вильжинской Долине персоной важной. Опеке его доверена была дворская свинья, кою он умело приучил к поиску трюфелей. И вскоре стало ясным, что у безрогой упрямицы будто рога выросли: без Шимека к сотрудничеству не склонялась никак. Разобиженные хавроньи не желали отходить от колодок, а большой рыжий кабан — вожак стада — из чистой злобности поддел на клык любимую хозяйскую гончую. В конце концов рассерженному владыке пришлось парня отпустить.

Так и закончились Шимековы странствия. Время для него тянулось неторопливо, и не столько бежало, сколько ползло, неспешно и с достоинством. Новости в их края не добирались, купцы да разбойники заглядывали в Вильжинскую Долину куда как нечасто. Впрочем, и первым, и вторым нечего было здесь искать. Околица тутошняя была неурожайной, а народец — убогим, спокойным и столь пугливым, что, едва услыхав на тракте коней, хватал скарб в охапку и прятался в горах. Особенно осенью, когда объявлялись мытари.

Шимек и сам был пуглив, подобно соседям, и оттого частенько сиживал в компании свиней своих глубоко в лесу. До самой до прошлой недели. Поскольку так уж оно вышло в последнее воскресенье, что, когда он, согласно обычаю, вместо того, чтоб слушать проповедь, стоял в компании знакомцев под старой липой и с чувством поплевывал на площадь перед святынькой, влюбился он в Ярославну, дочку Бетки-мельника. И так влюбился, что хоть помирай.

Было се чувство огромное, объявшее всю Ярославну, купно с чудесными ее небесными глазками (особенно полюбился ему левый — казалось, тот непрестанно косится в его сторону), четырьмя коровами приданого, пуховой периной, тремя вышитыми подушками, которые Шимек видал в кладовой, и с четырнадцатью моргами землицы, которым однажды должно было перейти Ярославне в наследство. Отца избранницы, Бетку-мельника, объял он любовью своею чуть более неуверенно, не без причины опасаясь, что глубокое чувство сие может остаться безответным.

Именно поэтому крался он теперь, согбенный, третьей тропкой к избушке Бабуси Ягодки, кою местные частенько кликали старой паршивой ведьмой. Однако же нынче Шимек усиленно старался об этом ее прозвище позабыть. Надеялся также, что Бабуся будет пребывать в приязненном к людям, добродушном настроении. Хлюпнул носом. А ежели и не будет, то всё-дно сумею сбежать, — подумал. Счастье еще, что к весне Бабусю крепко скрутила подагра.

Избушка Бабуси, гинекологической знаменитости двух поветов, с виду чрезвычайно подходила профессии владелицы: была запущенной, грязной и воняла козьим говном. Однако же слава хозяйки расходилась куда дальше вони животинки. Селяне шептались, что якобы Бабуся тишком верховодит бывалыми лиходеями с Перевала Сдохшей Коровы, да только случалось порой и так, что посылали за ней дворню владыки. И что оно в свете сделалось, плевались селяне, когда в самый полдень Бабуся Ягодка гордо вышагивала сельской площадью. Было ж время, когда ведьмы знали свое место, только ночкой и решались в мир выходить, да и тогда — покорно стоя под воротами, подле виселицы. А теперь?

Криво поглядывали и на милуемого Бабусей козла, поскольку ж всякому известно, что у ведьм в обычае держать в хозяйстве разнообразных тварей; и как знать, что там под козлиной шкурой кроется? Селяне не раз устраивали на него засады, но скотинка была сообразительной и скоренько давала деру. Не преследовали его, поскольку боялись: как для ведьмы, Бабуся Ягодка была на удивление быстра разумом и, пожалуй, не слишком-то любила обитателей Вильжинской Долины. Разговоры о ее каверзах особенно оживали в недород, а поскольку последние годы были сухими, да еще и овечий мор лютовал, владыка местный беспокоился все сильнее.

Правду сказать, подумывал он даже, как бы ту Бабусю Ягодку по-тихому огнем уморить. А поскольку был осторожен, то сперва поговорил с местным настоятелем, который, однако же, его замыслам решительно воспротивился, понимая, что так уж повелось испокон веков, что во всякой околице была, есть и должна быть своя ведьма. Кроме того, Бабуся Ягодка скручивала необычайно действенные затычки от геморроя, а недуг тот издавна одолевал почтенного пастыря. Одна мысль, что поразительный секрет сего ремедиума сгорел бы с бабой вместе, наполняла настоятеля смертельным ужасом.

А вскоре вышло наружу, что предательство роится и в самом доме владыки. Ибо заметил он, что даже собственная жена его, Висенка, плетет сговор с Бабусей. Владыка подозревал, что имеет оный нечто общее с напитком, что его жаждущая прироста семейства женушка вливала в него всякое воскресенье; весь день потом держался во рту гадкий привкус. А поскольку Висенки он побаивался — а тем паче побаивался ее отца, прославленного старосту Змеика, господина над Помещеницами, — то и решил держаться от Бабуси подальше: до благовременья, поскольку, наблюдая за местными женками, владыка высчитал, что самое большее после четвертого спиногрыза Висенка распрощается с сими мыслями, и тогда-то ведьма ответит за все, включая воскресное чудо-зелье.

Пока же практика Бабуси шла успешно. Шимек приметил, как из ведьминой избы выскочила молодая женка солтыса и, сжимая что-то в подоле, что было духу помчалась в лес. Из-за неприкрытой двери раздавался издевательский гогот. Смущенный Шимек почесал нервно ногу о ногу, но видения светлого будущего рядом с Ярославной превозмогли страх.

— Хм-кхм, — откашлялся он вежливо.

Бабуся отворила дверь энергичным ударом клюки. Какое-то время всматривалась в свинопаса, грызя желтый ноготь большого пальца, а после проскрипела:

— Опаньки!

Парень покраснел.

— Опаньки! — повторила она с тенью недоверия и удивления в голосе. — Вот же ты вымахал, Шимек. Кто бы подумал, — захихикала.

Он собрался с духом и несмело начал разговор:

— Водочки, Бабуся? — Шимек слыхал, что ведьма иногда не прочь выпить, и запасся у корчмаря порцией оковиты.

— Водочки? — переспросила ведьма с сожалением. — Не пью уже водочки. С той поры, как Висенка обеспечила мне постоянный сбыт любавницы, пью только скальмерские вина из погреба ее мужа. Ты мне зубы-то не заговаривай, Шимек, давай по-быстрому: чего хочешь? В кого?

— В Ярославну, — выпалил он и глупо улыбнулся.

Бабуся с неодобрением покачала головой.

— И четырнадцать моргов, — пробормотала под нос. — Вы что ж, никогда ничему не учитесь? Ты разве не знаешь, что любавница цветет на болотах? Или думаешь, я люблю гонять голышом под полной луной? Ты что же, не можешь найти себе какую-нибудь милую расторопную девицу?

— Нет! — Шимек был уверен в своем чувстве. — Или Ярославна, или никто!

Бабуся снова заворчала.

— А чем платить собираешься? — спросила подозрительно.

/.../

(перевод Сергея Легезы)

   Цезарий Збежховский (Cezary Zbierzchowski) "Холокост Ф. (Holocaust F)"

Роман из цикла "Ramma". Киберпанк, нанопанк, (пост)апокалипсис, транс/постгуманизм и даже религиозная фантастика в одном флаконе.

Издательская аннотация: "Концы света имеют в фантастике живописную традицию. Но что, если распадаются не только миры, но и смыслы, общества, метафизические системы и онтологии?
"Холокост Ф" Цезария Збежховского это дерзкая жёсткая НФ в современном стиле, представляющая образ неумолимого будущего, повествующая о войне, в которой военные действия сами по себе являются произведениями искусства. Какие тайны скрывает колыбель крадлера? Что открыл в бесконечности космоса туннельный корабль "Сердце Мрака", который — попав в пространственно-временную петлю — в очередной раз приближается к орбите Земли? Что такое плазмат, покинувший Землю, а что — френы, которые на ней остались? Как сражаться с Саранчой, модифицированными "вампирами" или изменяющим распределение вероятности "мороженным"? Стоит ли спасать мир, если в нём кончилось всё, за что стоило бы сражаться?
"Холокост Ф" это динамическая смесь энергии Стросса, масштабного видения Стивенсона, пессимизма Уоттса и щепотки-другой безумия Дика. Такие книги появляются необычайно редко, но появившись неизменно становятся большим праздником для читателей".

Авторам аннотации не позавидуешь, поскольку роман Збежховского сложно описать, а ещё сложнее понять, что, собственно, в нём происходит. Нет, с точки зрения сюжета, всё, вроде бы, начинается достаточно привычно. В связи с усилением активности неких партизан полёты запрещены, и семейство, владеющее огромной корпорацией "Элиас Электроникс", вынуждено добираться до своей крепости в горах на автомобилях. Повествование ведётся от имени сына главы клана Франтишека, страдающего синдромом Туретта, так что поначалу описываемые странности можно объяснить этим фактом. Но вскоре концентрация странного становится слишком высока. Описываемый мир явно высокотехнологичен — нанотехнологии, прямое подключение к сети, андроиды, искусственные интеллекты и т.п., но в то же время из мира ушёл Бог, и это не фигура речи, а факт. Упомянутые партизаны оказываются вампирами, по дорогам бродят зомби, пострадавшие от компьютерных вирусов, а мозги главного героя и всего его семейства, как выясняется, заключены в специальные колыбели (потому они и крадлеры), что позволяет менять тела, если и не как перчатки, то ненамного сложнее, чем дома. В общем, "всё страньше и страньше". Конечно, постепенно, все эти странности выстраиваются в систему, и к концу автор объясняет почти всё, но, на мой взгляд, далеко не каждому читателю будет по зубам этот роман. Странно даже, что авторы аннотации не сравнили Збежховского с Дукаем, тексты которого весьма не просты для восприятия неподготовленным читателем. С другой стороны, автор столь смело и неожиданно смешивает самые разные направления и идеи, что, на мой взгляд, любителям неординарной фантастики стоит напрячься и, таки, прочитать. Единственное, о чём пожалел лично я, это о том, что не застолбил хотя бы в небольшом рассказике использованную Збежховским богословскую идею, которую я обдумываю вот уж лет двадцать. Впрочем, сам виноват, идеи носятся в воздухе и часто залетают в более чем одну голову, а голова Збежховского, похоже, их просто притягивает.

Рекомендую, как я уже написал, любителям неординарной фантастики, владеющим польским языком. Впрочем, как я понял, вскоре должен выйти перевод романа, так что последнее ограничение будет снято. Сам же я попробую найти рассказы из того же цикла, в которых, как рассказывал на "ЛиТерре" Сергей Легеза, раскрываются некоторые загадки, оставшиеся не раскрытыми в романе. Вдумчивого нам всем чтения.

   Ян Потоцкий "Рукопись, найденная в Сарагосе"

После просмотра одноимённого фильма (мой отзыв на фильм) решил прочитать роман, о котором много и неоднократно слышал, но который никогда не попадал мне в руки. И не разочаровался в своём решении.

О сюжете: во времена наполеоновских войн рассказчик находит в захваченной французами Сарагосе рукопись, в которой повествуется о приключениях молодого капитана валлонской гвардии Альфонса ван Вордена. Через некоторое время рассказчика захватывают испанские партизаны, руководитель которых оказывается потомком этого самого Альфонса и любезно соглашается перевести рукопись на французский язык. Этот перевод рассказчик и предоставляет нашему вниманию. Итак, молодой Альфонс ван Ворден, направляясь в начале XVIII века в Мадрид к месту службы попадает в горах Сьерра-Морены в весьма странную историю. Вначале его оставляют слуги, убоявшиеся гнездящихся в горах злых духов. Потом, когда Альфонс располагается на ночлег в покинутой хозяевами гостинице, его ночью искушают две прекрасные сарацинки, а утром герой просыпается в двух часах пути от гостиницы — под виселицей, на которой висят местные разбойники братья Зото. После этого он встречается с отшельником и одержимым, его пытается захватить инквизиция, а в конечном итоге Альфонс с обитающим в затерянном в горах замке каббалистом и его сестрой присоединяются к цыганскому табору и блуждают с ним по горам, слушая истории, которые рассказывает вожак цыган и другие персонажи. Собственно, из этих историй роман, в основном и состоит. Причём рассказываются истории рекурсивно: персонаж рассказывает историю, персонаж которой рассказывает историю, персонаж которой рассказывает историю и т.д. где-то до пяти уровней вложения. Истории причудливо переплетаются, персонажи переходят из одной в другую, а порой и появляются на самом верхнем уровне — в рамочной истории, и из всего этого пёстрого плетения постепенно становятся ясны суть и цель приключений главного героя. И, кстати, оказывается, что роман, поначалу казавшийся фантастическим (в том смысле, в каком может быть фантастическим роман начала XIX века) ничуть не более фантастичен, чем, к примеру, "Граф Монте-Кристо", или "Дон Кихот". Он, скорее криптоконспирологический, но дойдя до этого места, стоит, пожалуй умолкнуть.

Романы двухсотлетней давности могут показаться заметной части современных читателей скучными и затянутыми, поскольку писались они в расчёте на неторопливое чтение по нескольку страниц в день и повторное перечитывание. Я же люблю такие повествования, написанные витиеватым и несколько тяжеловесным старинным слогом, наполненные эвфемизмами, тонкими и тончайшими намёками и столь же тончайшей, не всегда уловимой привыкшим к современному прямолинейному юмору читателем иронии. Последнее — особенно.

Рекомендую любителям старинных хитросплетенных романов.

P.S. Выписал для памяти некоторое количество цитат. Никакого специального смысла большинство из них не имеют, просто понравились мне по тем или иным причинам, так что помещаю их под кат.

Для тех, кому интересно заглянуть в антологию "Эпоха единорогов", -- фрагмент из повести Анны Каньтох. (Первый, но не единственный фрагмент из этой антологии; будут и другие -- из других текстов).

Я же добавлю здесь, что Анна -- одна из самых титулованных нынче писательниц в Польше. На её счету пять премий имени Зайделя и две имени Жулавского. Работает она в разных жанрах, сейчас от года к году у неё одновременно выходит по нефантастическому ретро-детективу, подростковой фантастике (с элементами ужасов и готики) и нестандартные тексты для взрослых (нечто вроде магреализма).

В антологии мы знакомим читателя с фант.детективами Анны из серии о Доменике Жордане. Первые два тома серии вышли в 2005-6 годах и с тех пор переиздавались (а скоро грядёт ещё одно переиздание), в 2015-м же году Анна вернулась к циклу с новым рассказом и недавно, на Полконе-2017, обещала закончить третий том с новыми расследованиями Жордана.

Добавлю, что подростковая фантастика Анны в следующем году выйдет на украинском в харьковском издательстве "АССА" -- и наконец предоставлю слово самой писательнице.

— - -

Анна Каньтох

Черная Сесса

Рено д’Андро приветственно поднял бокал.

Из пяти играющих в саду девушек лишь одна, высокая и рыжеволосая, ответила ему улыбкой. Она приблизилась к уставленному яствами столу и взяла себе вина.

— Совсем как дети, правда? — обронила, глядя, как подружки гоняются за разноцветной бабочкой.

Над ними, высоко в небе, появилась черная точка.

Рено смотрел на свою троицу. Девушки были красивы и молоды — и ни одной не исполнилось еще восемнадцати.

Самая смелая сняла туфельки и чулки, а потом пробежала несколько шагов босиком. Но сразу же присела на расстеленное одеяло. Уже с месяц не было дождя, и трава, сожженная июньским солнцем, сделалась сухой и жесткой.

В быстро приближающейся точке уже можно было распознать крупную птицу.

К Рено подошла маленькая блондинка и что-то прошептала. Хихикнула, отскочила, а он протянул руку и поймал ее за талию. Приблизил губы к ее украшенному золотой сережкой уху.

Ему пришлось наклоняться, поскольку мадемуазель, крепко удерживаемая за талию, откидывалась назад, словно желая сбежать от кавалера. Но смеялась она весело.

Огромный коричнево-черный орел пошел вниз. Не кружил в поисках жертвы. Падал прямо на Рено д’Андро.

Блондинке наконец удалось вырваться. Она погрозила юноше пальчиком и беспечно спряталась за рыжеволосой девушкой, которая как раз пила маленькими глоточками вино. Именно та и заметила орла первой.

Рено развел руки, давая понять, что с женским коварством поделать он не может ничего. Состроил при этом смешную мину, словно бездомный щенок, мокнущий под дождем и просящий, чтобы впустили в дом.

Блондинка рассмеялась. И тут на лице ее рыжей подружки удивление сменилось беспокойством.

— Смотрите! — крикнула она.

Юноша взглянул в небо.

Двадцать фунтов перьев, мышц и когтей — словно из железа — ударили его в лицо. Рено завопил и откинулся назад. Орел зацепил когтем левую глазницу, вырвал глазное яблоко. Крик Рено, тонкий, словно звук царапающего стекло ножа, сломался и перешел в хриплый скулеж. Выть начала и одна из девушек, монотонно, на одной ноте. Две другие помчались в сторону дома, блондинка же пала на колени и глядела на юношу широко распахнутыми, пустыми глазами.

Действенней всего, хоть, возможно, и совершенно безрассудно, отреагировала рыжая. Схватила бутылку вина и метнула ее. Не попала, стекло лишь чиркнуло по орлу, и бутылка разбилась о камень, но птица на один короткий миг замерла. Потом повернула голову и взглянула на рыжую.

Девушка, которая в дальнейшем станет рассказывать эту историю сотни, если не тысячи раз, никогда не упомянет, что именно она увидела в орлиных глазах.

А был это человеческий разум, приправленный не гневом или ненавистью, а горечью.

Птица достала когтями до горла жертвы. Рыжая метнула бокал. Снова промазала. Орел, не обращая на нее внимания, взвился в воздух.

Девушка подскочила, чтобы помочь Рено, но тут же отступила, увидев его обезображенное лицо. Юноша тянул руки и глядел на нее уцелевшим глазом, словно моля о помощи. Сквозь дыру в левой щеке белели зубы, из раскроенных, шевелящихся губ текла кровь. Рыжая глухо охнула, заслоняя лицо.

Рено покачнулся и упал на стол.

Разлитое по белоснежной скатерти вино было красным, но не таким красным, как кровь, бьющая из разорванной артерии.

***

— Люси я отравил стрихнином, она умерла в течение двух часов. Смерти предшествовали сильные судороги. Я разъял ее тело, прошу взглянуть на характерные кровавые язвы в мозговой ткани и в мышцах. Жосье я подкожно ввел вытяжку из чертового глаза, Берта получила ее же, только раствор был смешан с жиром, которым я натер ее оголенную кожу. Жосье уже умер, Берта еще держится, хотя полчаса назад наступил паралич мышц.

Седой, словно лунь, профессор Пармен подковылял к клеткам с милыми кроликами. Он был подслеповат, и, чтобы увидеть хоть что-то, ему приходилось почти втыкать нос между ячейками сетки.

— Славно, славно, — бормотал он. — Жаль только, мы не можем проводить опыты на чем-то большем.

— Например, на людях.

Профессор взглянул на него довольно сердито. С чувством юмора у профессора было плохо, но даже обладай он веселой натурой, шутки ассистента все равно раз за разом заставляли бы его задумываться. Доменик Жордан выглядел классическим меланхоликом — был бледен, спокоен, а каждую фразу произносил с такой абсолютной серьезностью, словно слово «шутка» было ему знакомо только из чужих рассказов.

Пармен снова повернулся к клеткам.

— А это что? — В голосе его вдруг прозвучала нотка подозрения.

— Кролик, господин профессор, — ответил Доменик Жордан. — Мертвый кролик, как мне кажется.

— Твой? И как его зовут?

По лицу Жордана промелькнула тень раздражения.

— Я записал его в журнал как «кролик номер четыре». Не вижу смысла давать имена животным, особенно если те обречены на смерть — так или иначе.

— Не видишь смысла, да? Тебе кажется, юный наглец, что раз ты — мой ассистент, то тебе все можно?

— Профессор, вы сами дали мне позволение заниматься собственными исследованиями. Замечу, что это никоим образом не мешает мне выполнять свои обязанности в отношении вас.

Вежливый тон вместо того, чтобы успокоить старика, лишь распалил его гнев. Профессора и ассистента сближало лишь увлечение наукой. В остальном они кардинально отличались. Пармен был одиночкой без семьи и друзей, покидал стены университета, только когда в том была крайняя необходимость. Жордан же — независимо от того, был ли он дворянином или только изображал такового, — одевался и вел себя как молодой граф, предпочитал разгульную жизнь и имел множество высокопоставленных друзей.

Об этом последнем факте профессор Пармен вспомнил, когда его старческие глаза заметили несомненную причину смерти кролика номер четыре: подвешенный в клетке пучок сушеных трав, связанных ниткой, с которой свисал череп какого-то мелкого грызуна. Простой колдовской амулет, усиленный смертельными заклинаниями. Слишком слабый, чтобы убить человека, но для маленького кролика смертельный.

***

— Красный, — с легкой улыбкой заявил Ипполит Малартрэ, епископ Алестры. — Словно кровь. Очень красивый.

Доменик Жордан легким кивком поблагодарил его и снова надел перстень на палец. Ждал дальнейших слов епископа, поскольку Его Преосвященство наверняка вызвал его не для того, чтобы говорить о драгоценностях.

А тот потянулся за лежащим на ореховой столешнице письмом.

— Читай.

Жордан развернул листок и скривился при виде бледно-салатных чернил. Короткое содержание письма произвело на него куда большее впечатление.

— «Донна Патриция, положив руку на Библии, поклялась, что на Рено д’Андро напала не птица, а человек», — прочитал он вслух.

— Отец Совен просит прислать кого-нибудь, кто помог бы отыскать убийцу. Я подумал о тебе.

— А не лучше ли послать какого-нибудь одаренного милостью ясновидения священника?

— В Шарнавене есть один, некий монах, чьего имени я и не вспомню. Если уж он не сумел помочь, полагаю, в этом деле более пригодятся разум и знания, а не способности ясновидения.

Жордан знал, что отказать не сумеет. Церковь толерантно относилась к магии — хотя здесь это слово употребляли неохотно — лишь в том случае, если умение исцеления или ясновидения исходило от кого-то из святых, а одаренный использовал его ради блага людей. Но даже в этом случае непозволительно было анализировать дар или изучать его природу. Люди, пытавшиеся изучать магию научными методами, приговаривались к смерти как чародеи. По крайней мере, так гласило церковное право. На практике же часто случалось, что ученые находили поддержку высокопоставленного лица, которое обеспечивало их безопасность.

Доменик Жордан по образованию был врачом. Интересовали его прежде всего те изменения, каким под воздействием магии подвергается организм, — в том числе и всякого рода деформации, сверхъестественные способности, болезни и смерти. Исследования свои он мог вести исключительно благодаря опеке, какой окружал его епископ Алестры — человек достаточно рассудительный, чтобы иной раз во имя высшей цели закрывать на кое-что глаза. Но опека эта имела свою цену — Жордан не мог отказать Его Преосвященству. Впрочем, отказывать он и не намеревался. Дело его заинтересовало, вдобавок он знал, что будет соответствующим образом вознагражден.

— Это не всё, — епископ, молча приняв согласие Жордана, взял еще одно письмо. — Я хотел бы, чтоб ты взглянул и сюда, хотя не думаю, что это может оказаться чем-то важным.

Автор первого письма, отец Совен, был человеком образованным, который мог ясно формулировать мысли. Автор второго — тоже духовное лицо — писал детским почерком, делал орфографические ошибки и целую страницу посвятил извинениям за то, что осмелился побеспокоить такую важную персону, как Его Преосвященство. Собственно, причину написания письма Жордан обнаружил только в третьем абзаце.

«Ваша Милость наверняка слышал о мертвом уже Упыре из Шарнавена. Да и кто не слышал о том, кого простой люд доныне полагает Демоном, и о его ужасной смерти? Я же, будучи скромным слугой Церкви и веря, что можно лишь лить слезы над теми, кто оказался умерщвлен столь ужасным способом, в день смерти Упыря уразумел, милостью Божьей и нашей Святой, что в Шарнавене дошло до отвратительного преступления, ставшего пощечиной как для Справедливости, так и для святой заступницы нашего города, Аламанды, каковая изрядной опекой окружает и представителей закона».

— Господь величайший, — сказал Жордан, закончив читать. — Неужели отец Фабрессе не может писать чуть более короткими предложениями? И о чем же он, собственно, сообщает?

— Что Упырь был невиновен, — пожал плечами епископ. Он не казался слишком раздражен неясными словами учтивого священника.

Жордан сложил письмо и спрятал в карман.

— Я поговорю с отцом Фабрессе, — пообещал он. — И ради его собственного благополучия надеюсь, что он сообщит мне что-то интересное.

/..../

Между тем антология "Эпоха единорогов" -- четвёртая в серии -- уже вышла и вполне доступна, например, на сайте издательства.

Там же можно прочесть несколько страниц первого рассказа -- новой истории о любви и справедливости (и конечно, о единороге!) от Питера Бигля.

Я же выложу в колонке предисловие от составителя, а потом попытаюсь с более-менее внятной периодичностью дать ещё несколько отрывков из разных рассказов. По просьбам постоянных покупателей мы постарались избежать повторов: львиная доля текстов из книги впервые издаётся на русском.

цитата

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Эта книга, дорогой читатель, о том, что порой кажется нам невероятнее, чем любые драконы и единороги. О высшей справедливости, ее поисках, о дилеммах, перед которыми мы оказываемся во время этих поисков. О том, что бывает иногда выше и важнее справедливости формальной. О чуде, превозмогающем все.

Как и три прежних тома из нашей серии — «Век волков», «Странствие трех царей», «Девятнадцать стражей», книга эта включает в себя рассказы и повести авторов из разных стран. Мы стараемся познакомить вас в первую очередь с новыми текстами, которые показывают, насколько разной может быть современная фантастика во всем ее многообразии (и фэнтези, и социальная фантастика, и космоопера). Команда антологии состоит из авторов и переводчиков из Аргентины, Ирландии, Молдовы, Польши, США, России, Украины. Многие тексты были написаны специально для нашего издания, подавляющее большинство публикуется впервые.

Мы горды представить читателю новейший рассказ классика фэнтези, автора знаменитого романа «Последний единорог» Питера С. Бигла. Его «История Као Юя» — стилизация под средневековые китайские повести, но она же — трогательный, поэтичный рассказ о любви и справедливости.

Еще один автор из США — лауреат многочисленных жанровых премий, один из самых популярных сейчас авторов эпического фэнтези Брендон Сандерсон. Автор этих строк встречался с мистером Сандерсоном в Барселоне, на всеевропейском конвенте любителей фантастики «Еврокон-2016», и Брендон охотно согласился предоставить для нашей антологии одну из своих повестей — «Первенца». Это внесерийная история о бремени ожиданий и умении проигрывать, динамичная и увлекательная.

Добавим, что оба эти рассказа перевела Наталья Осояну, признанная в 2017 году в Дортмунде, на «Евроконе», лучшей переводчицей Европы.

Разумеется, не забываем мы и о современных польских фантастах — многих читатели уже знают и любят. На страницах антологии снова появляются Яцек Комуда с рассказом о временах Речи Посполитой и Томаш Колодзейчак с историей из мира Солярного Доминиона. Павел Майка в свойственной ему иронической манере изящно сочетает элементы космической и мифофантастики, а Пётр Гочек рассказывает вроде бы обыденную историю, в которой главное, как выясняется, таилось между строк и проступило только в финале.

Новых для читателя имен три. Анна Бжезинская знаменита в Польше благодаря своим фентезийным романам, а также научно-популярным книгам о польском Средневековье. «И любил ее хоть помирай» — дебютный рассказ Анны, положивший начало циклу о Бабусе Ягодке. Он же принес Бжезинской ее первую (но не последнюю) премию имени Зайделя — одну из двух престижнейших наград в Польше.

Большая повесть Радека Рака «Призвание Ивана Мровли» премий ее автору не принесла — но уже его второй роман, «Пустое небо», вышел в 2017 году в финал премии Зайделя и получил золото премии имени Жулавского. Украинскому читателю повесть эта будет особенно интересна и близка (и не зря подзаголовки ее даны, как и в оригинале, на украинском).

Если же говорить о премиях, то, пожалуй, одна из самых титулованных жанровых писательниц Польши — Анна Каньтох. Только премий Зайделя у нее на счету пять, а вдобавок к ним — два Жулавских. Анна пишет одновременно в разных жанрах и с равным успехом публикует детективы, фантастическую прозу, мистические приключенческие романы для подростков. «Черная Сесса» — часть ее знаменитого цикла о Доменике Жордане, детективе, лишенном магических способностей в мире, полном волшебства.

Большинство рассказов и повестей польских авторов, как обычно, переводил Сергей Легеза — писатель и переводчик из Днепра, лауреат премии имени И. Ефремова (2015). Но в этот раз к нему добавились две талантливые переводчицы из Киева — Елена и Ирина Шевченко (прежде работавшие, например, с текстами Лема).

А Михаил Назаренко, выступавший в наших антологиях в роли переводчика (и получивший за работу над рассказами Джеймса Брэнча Кэбелла из «Странствия трех царей» премию имени Норы Галь (2017)), теперь предлагает нам короткий, хлесткий и очень актуальный рассказ.

Помимо новейших текстов, мы пытаемся напоминать читателю о призабытой классике, и в нынешнем томе она представлена двумя рассказами. «О страхе» Кира Булычева был создан в 1971 году, впервые увидел свет лишь в 1992-м и, увы, не устарел до сих пор. Что до рассказанной Шериданом Ле Фаню истории о ребенке, украденном фейри, — ей почти полтора века, и написана она в традиции столь любимых многими народных легенд. В нашем издании Ле Фаню представлен в переводе Людмилы Бриловой, которая работала со многими знаковыми текстами, от рассказов о Шерлоке Холмсе до филигранных романов Джона Краули.

Другой классик — живой и вполне здравствующий — предложил нам свой новый рассказ «Матренины пироги». Как всегда у Святослава Логинова, это мудрая и талантливо написанная история с двойным дном.

Ольга Онойко еще не столь знаменита, как Логинов, но многие читатели помнят и любят ее произведения: «Море имен», «Хирургическое вмешательство», «Летчик и девушка», «Образ жизни» и многие другие. Специально для этой антологии Ольга написала повесть «ХроноРоза» — историю взросления в весьма необычном, непредсказуемом мире.

От раза к разу мы пытаемся расширять географию наших антологий и с удовольствием представляем читателю писателя и редактора из Буэнос-Айреса Серхио Гаута вель Артмана. Автор множества книг, лауреат десятка премий, популяризатор фантастики, вель Артман представил нам миниатюру «Каббала» — пожалуй, одну из самых знаковых в его творчестве.

Конечно, это лишь малая толика того, что можно было бы рассказать о наших авторах, но справедливее всего будет предоставить слово им самим.

Добро пожаловать и приятного чтения!