цитата ganhlery

А вот в индийских "Рассказах попугая" я истории о черепе не обнаружил, только о смеющихся рыбах

цитата

Благодаря кропотливому труду таких собирателей как Н.Е.Ончуков, А.А.Шахматов, Д.Георгиевский, М.М.Пришвин, мы с вами имеем возможность читать сказки в том виде, в котором они бытовали в народе. Без ремарок, без пересказов и без искажения смысла, который неизбежен при любой адаптации текста.

цитата Абарат

хотел отчитаться о проделанной работе

цитата Абарат

"Словарь всемирной мифологии"

цитата

Местный уроженец, молодой каракалпакский ученый У. Кожуров рассказал нам слышанное им в детстве сказание о Гульдурсуне.
Некогда Гульдурсун, по словам старожилов, назывался Гюлистан – «Цветник роз». Это был богатый город с цветущей, изобилующей водой округой. Городом правил старый падишах, имевший красавицу-дочь по имени Гульдурсун. И вот счастливый город постигла беда: из пустыни пришли полчища калмыков, разрушая все на своем пути. Калмыки опустошили цветущие поля и сады и плотным кольцом охватили город. Мужественно оборонялись жители, и враги были не в силах преодолеть их сопротивление. Прошли месяцы, и на помощь завоевателям пришел еще более страшный враг – голод. Иссякли запасы. Люди умирали на улицах. Поредевшие защитники с трудом держали оружие в ослабевших руках. Созвал тогда падишах на совет своих вельмож и полководцев. И нашелся среди них один, предложивший испытать последнее средство спасения. Это был хитроумный план. Осажденные гюлистанцы тайно привели во дворец лучшего из сохранившихся еще нескольких быков, досыта накормили его последней пшеницей из царских закромов и выпустили за городскую стену.
А от голода страдали не только осажденные, но и осаждавшие. Опустошив округу, калмыки за многомесячную осаду съели все, что можно было съесть, и в лагере их начали поговаривать о неизбежности снятия осады. Голодные калмыки поймали и убили быка, и когда увидели, что желудок его набит отборным пшеничным зерном, пришли в смятение: «Если они скотину так кормят, какие же еще у них запасы! – кричали воины. – Осада безнадежна, город неприступен, надо ухолить, пока мы не умерли с голоду».
Так решили и военачальники калмыков, и в лагере начались сборы в обратный поход.
Но иначе решила дочь падишаха – Гульдурсун. Много месяцев наблюдала она со стен за предводителем калмыков, молодым красавцем, смелым витязем – сыном калмыцкого царя. В ее сердце вспыхнула неудержимая страсть к предводителю врагов ее народа. И когда увидела она, что хитрость осажденных удалась, что над лагерем врага стоит рев нагружаемых верблюдов, одна за другой исчезают свертываемые бесчисленные юрты калмыков, что не пройдет и нескольких часов, как они уйдут и навсегда уйдет с ними красавец царевич, совершила она недостойное дело: с преданной служанкой послала она калмыцкому витязю письмо, где описала свою страсть к нему и выдала тайну гюлистанцев. «Подожди еще один день, — писала она, — и ты увидишь сам, что город сдастся».
Калмыки развьючили своих верблюдов, и вновь в ночи загорелись бесчисленные лагерные костры. И когда на рассвете гюлистанцы увидели, что враги еще теснее охватили город, что не увенчалась успехом их хитрость, они пришли в отчаяние, и умирающий от голода город сдался на милость победителя.
Город был разграблен и сожжен, жители – частью перебиты, часть уведены в рабство. Предательницу Гульдурсун привели к царевичу. Он взглянул на нее и сказал: «Если она из-за недостойной страсти к врагу своей родины предала свой народ и своего отца, как же она поступит со мной, если кто-нибудь другой пробудит ее страсть? Привяжите ее к хвостам диких жеребцов, чтобы не смогла она больше предать никого».
И разорвали кони тело Гульдурсун на мелкие части и рассеяли его по полям. И от проклятой крови предательницы запустело это место и стали звать его не Гюлистан, а Гульдурсун.
В этом трагическом сказании есть зерно исторической истины. В народной среднеазиатской традиции под именем калмыков – грозных завоевателей XVII-XVIII вв., огнем и мечом прошедших по Казахстану и северной части Средней Азии, сплошь и рядом скрываются еще более свирепые завоеватели XIII в. – монголы Чингис-хана.

цитата ganhlery

каракалпакская легенда

цитата ganhlery

Кстати, хитрость с быком немного напоминает легенду о белгородском киселе из "Повести временных лет".

цитата

A myth tells that it was Opossum who first used a deadly substance for purposes of black magic. One day, as he was working in his garden, two female visitors arrived at his hearth, where they were welcomed by his mother, the Mushroom Woman. She sent a child to the garden to tell Opossum the news; he came running, already painted and adorned, to sit in his hammock and strut before the young women, who were very beautiful; but everything smelled foul, and they held their noses. The Mushroom Woman drew a muscle out of her own thigh and offered it to them, saying: "Eat this tapir meat!" They refused it because of its fetid odor.
After a while, Opossum asked them to go and prepare some tobacco on the site of an empty hearth a short distance away. They went there. The place belonged to a man named Honey; everything smelled good, everything was beautiful and pleasant to look at. Honey soon appeared: His skin was neither too light nor too dark, but appealingly dusky, and his body was magnificently painted. They immediately forgot Opossum and gave their preference to Honey.
Opossum was jealous and conceived a fierce hatred against his rival. That night he prepared a deadly charm with the hairs of a red rodent — the bena — which he fastened to some darts. At the break of dawn, armed with a blowgun, he posted himself near a path where Honey appeared followed by the women who were courting him. Opossum loosed his poisoned darts; Honey fell and expired. When the body was cremated in the central plaza, the coals changed into honeybees. At length, suspicion focused on Opossum; he was forced to flee, and his fright was such that he grew feathers and flew away. He took refuge in a rock cave, but was discovered. All the birds in the vicinity tried to excavate the rock, but their beaks bent under the stress; only the toucans, with their massive beaks, managed the task and made the enormous mass of rocks fall on Opossum. His blood spread out into puddles where the birds came to paint themselves: The curassow covered his beak with it, and it has been orange-red ever since; the colored partridges traced a circle around their eyelids; the toucan dipped in it the base of its tail which, since then, has been amaranthine; the kingfisher rubbed his breast with it; and the macaw made spots with it on his feathers. When they were all painted with Opossum's blood, Toucan assigned to each a rock as his dwelling place: From now on they were hekura and immortal.

цитата

Миф рассказывает, что именно Опоссум первым использовал смертоносное вещество ​​для целей черной магии. Однажды, когда он работал в своем саду, две женщины пришли к нему домой, где их приветствовала его мать, Грибная Женщина. Она отправила мальчика в сад, чтобы сообщить Опоссуму новость; он прибежал, уже разрисованный и украшенный, чтобы лечь в свой гамак и встать перед молодыми женщинами, которые были очень красивы; но вокруг омерзительно пахло, и они зажимали свои носы. Грибная Женщина вырезала мышцу из своего бедра и предложила им: «Ешьте это мясо тапира!» Они отказались от этого мяса из-за его зловонного запаха.
Через некоторое время Опоссум попросил их пойти и приготовить ему немного табака, взяв его в пустом доме неподалеку. Они пошли туда. Дом принадлежал человеку по имени Мёд; там хорошо пахло, всё было красивым и радовало глаз. Вскоре появился и сам Мёд: его кожа была ни слишком светлой, ни слишком темной, но привлекательно смуглой, а его тело было великолепно раскрашено. Они сразу же забыли Опоссума и отдали предпочтение Мёду.
Опоссум взревновал и затаил лютую ненависть к своему сопернику. Ночью он приготовил смертельные амулеты с шерстинками красного грызуна — bёna, которые он прикрепил к нескольким дротикам. Когда рассвело, он, вооружившись духовой трубкой, поместился рядом с дорогой, на которой появился Мёд, в сопровождении женщины, которая ухаживала за ним. Опоссум выпустил свои отравленные дротики; Мёд упал и умер. Когда его тело кремировали на центральной площади, обугленные останки превратились в медоносных пчел. В конце концов все подозрения сошлись на Опоссуме; он был вынужден бежать, причем испуг его был таким сильным, что он сумел обрасти перьями и улететь. Он нашел убежище в скале, но был обнаружен. Все птицы из окрестностей пытались извлечь его из скалы, но только погнули свои клювы; лишь туканы, с их массивными клювами, справились с задачей и обрушили огромную массу камней на Опоссума. Его кровь растеклась лужами, в которых птицы разрисовали себя: гокко покрыл кровью свой клюв, и с тех пор он стал оранжево-красным; цветные куропатки очертили круги вокруг своих век; тукан окунул в кровь основание своего хвоста, который с тех пор стал ярко-алым; зимородок втер кровь в свою грудь; попугаи ара нанесли пятна на свои перья. Когда все они раскрасились кровью Опоссума, Тукан назначил каждой птице скалу в качестве жилища: отныне они все стали духами hekura и бессмертными.

цитата

The Story of the Beggar

ONCE upon a time there was a beggar, with hair in twisted wisps, dirty, dirty face and hands and a few rags for clothing, who begged from the people of the village for his living. On one lucky day he had succeeded in begging about a bushel of barley. He took it home with him, put it in a sack and tied it up to the ceiling to the cross poles of his little hut, so the rats couldn't get it, and then lay down upon his bundle of rags to sleep. He began to count how rich he would be if he got a bushel of barley every day. He could afford him a wife. When he got a wife he would have a son, and he wondered and wondered what he should name his boy. Toward morning the light from the moon fell upon his bed and wakened him and gave him a brilliant thought. He would name his son Däwä Dräbä, which means the light of the moon; he was so pleased he jumped up from his bed, dancing around the room, flourishing his beggar's staff in his glee. But alas, he flourished it a bit too fiercely, for it struck his big bag of barley, which fell on him and killed him, and the father of Däwä Dräbä was dead.

цитата

История нищего

Когда-то был нищий, со спутанными в пучки волосами, грязный, с грязным лицом и руками, одетый в лохмотья, который кормился тем, что выпрашивал у деревенских жителей. В один удачливый день ему удалось выпросить целый бушель ячменя. Он принес ячмень домой, положил в мешок, и привязал мешок к балкам, перекрещивающимся под потолком его маленькой хижины, чтобы крысы не смогли его достать, затем лег спать на свои свернутые лохмотья. Начал он подсчитывать насколько бы он стал богат, если каждый день получал бы бушель ячменя. Он мог бы позволить себе жениться. Если бы у него была жена, то родился бы сын, и он задумался, как бы он назвал своего мальчика. К утру свет луны упал на его постель, разбудил его и подсказал ему блестящую мысль. Он назовет своего сына Däwä Dräbä, что означает "лунный свет". Это его так обрадовало, что он вскочил со своей постели и стал, танцуя, кружиться по хижине, размахивая в ликовании своим нищенским посохом. Но, увы, он слишком сильно размахнулся посохом, ударил им по большому мешку с ячменем, который упал на него и убил, и отец Däwä Dräbä погиб.

цитата

№ 510 (527)

Бедный мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца, обрадовался и говорит: «Вот когда заживу домком-то! Возьму этого зайца, убью плетью да продам за четыре алтына, на те деньги куплю свинушку, она принесет мне двенадцать поросеночков; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей Ваську да Ваньку. Детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да порядки давать: эй вы, ребятки, крикну, Васька да Ванька, шибко людей на работу не туганьте [не понуждайте], видно, сами бедно не живали!» Да так-то громко крикнул мужик, что заяц испугался и убежал, а дом со всем богатством, с женой и с детьми пропал!

цитата

Мужик и огурцы

(Басня)

Пошел раз мужик к огороднику огурцы воровать. Подполз он к огурцам и думает: «Вот дай унесу мешок огурцов, продам: на эти деньги курочку куплю. Нанесет мне курица яиц, сядет наседочкой, выведет много цыплят. Выкормлю я цыплят, продам, куплю поросеночка — свинку; напоросит мне свинка поросят. Продам поросят, куплю кобылку; ожеребит мне кобылка жеребят. Выкормлю жеребят, продам; куплю дом и заведу огород. Заведу огород, насажу огурцов, воровать не дам, караул буду крепкий держать. Найму караульщиков, посажу на огурцы, а сам так-то пойду сторонкой да крикну: «Эй вы, караульте крепче!» Мужик так задумался, что и забыл совсем, что он на чужом огороде, и закричал во всю глотку. Караульщики услыхали, выскочили, избили мужика.

цитата Beksultan

"Folk literature of the Yanomami Indians", составители: Johannes Wilbert и Karin Simoneau

цитата

1982a    Folk Literature of the Mataco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 52). 507 p.

1982b    Folk Literature of the Toba Indians, Vol. 1. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 54). 597 p.

1983      Folk Literature of the Bororo Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 57). 339 p.

1984a    Folk Literature of the Gê Indians, Vol. 2. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 58). 684 p.

1984b    Folk Literature of the Tehuelche Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 59). 266 p.

1985      Folk Literature of the Chorote Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 60). 400 p.

1986      Folk Literature of the Guajiro Indians, Vol. 1-2. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 63). 997 p.

1987a    Folk Literature of the Chamacoco Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 64). 744 p.

1987b    Folk Literature of the Nivaklé Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 66). 763 p.

1988      Folk Literature of the Mocoví Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 67). 391 p.

1989a    Folk Literature of the Toba Indians, Vol. 2. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 68). 823 p.

1989b    Folk Literature of the Ayoreo Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 70). 802 p.

1990a    Folk Literature of the Caduveo Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 71). 198 p.

1990b    Folk Literature of the Yanomami Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 73). 789 p.

1990c    Folk Literature of the Yaruro Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 74). 780 p.

1991a    Folk Literature of the Makka Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 77). 326 p.

1991b    Folk Literature of the Cuiva Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 78). 348 p.

1992      Folk Literature of the Sikuani Indians. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 79). 673 p.

1992b    Folk Literature of South America Indians. General Index. Los Angeles: UCLA Latin American Center Publications, University of California. (UCLA Latin American Studies, Vol. 80). 1323 p.