|
Дайте-ка я с грусти бахну (текст, а не то, что обычно). Так, тленка без претензий на что-либо.
Утренний поезд
Утром подморозило. Снег, успевший десять раз выпасть и столько же – растаять, схватывался под ногами коркой, лужи замерзали и город превращался в стылый грязный каток. Казалось, он весь состоял из грязи, полустаявшего снега и деревьев в жухлой, не успевшей опасть листве. В этот раз лето задержалось, непонятно на что надеясь, а зима выпнула его со своего места рано, грубо, бесцеремонно. И почти не осталось места для поездов.
Он стоял на перроне и высматривал что-то в самом начале путей, скрытое в тумане раннего утра. Потом раскрыл новенькую пачку сигарет, вытащил одну, неумело раскурил и начал затягиваться шумно, резко, с трудом сдерживая кашель, мешал в лёгких колючий зимний воздух с едким дымом. И то и дело светил красным огоньком, словно уходящий состав, и ёжился в своей осенней чёрной куртке.
- И с чего ты взялся курить?
Она появилась внезапно, словно соткалась из тумана – серое драповое пальто в клетку, неброский тёмный берет, едва заметный макияж и тёмный чемодан на колёсиках, словно верный пёс возле ног хозяйки. Мужчина едва заметно вздрогнул, развернулся к ней:
- Никогда не поздно изменить свою жизнь. Вот сегодня начну курить, завтра – брошу. И каждый день что-то новенькое. Ты же это любишь?
- Глупый ты. – Чемодан отправился к краю ближайшей скамейки метить углы. Вот, теперь он здесь был: другие чемоданы узнают это по следам резиновых ножек. – Смешной. Новое должно радовать, а ты… Опять шутишь?
- Опять. Шучу.
Он выбросил окурок в урну, стараясь попасть в нанесённый снежный сугробик.
- Ты решился? Поедешь?
Мужчина сжал губы, сморщился и замотал головой. Вздохнул. Окурок в урне испустил последний в своей жизни дымок и замёрз.
- Тогда зачем ты здесь?
- Ты такая же суровая, как зима в этом городе. И всё никак не отступишься.
- Зачем? – повторила она с нажимом.
- Просто хочу тебя проводить.
Он машинально посмотрел вдоль путей, в сторону западного направления. Там, укутанные туманом, паром и изморозью, спали поезда: стылые электрички, унылые работники-контейнеры и грязные, в потёках, цистерны. Откуда-то в город шли усталые поезда: постоят, зальют воду, заменят в своих утробах пассажиров и поползут дальше тащить бремя долгой жизни. Всё – не те.
А как сюда попадают те самые? Тоже ткутся из тумана и света фонарей?
Он попытался засунуть сигаретную пачку в карман, но что-то мешало; наконец, он вытащил полускомканную бумажку. Та засветилась, заиграла яркими красками, разгоняя утренний зимний сумрак.
- Всё-таки едешь, — улыбнулась женщина. – Всё-таки едешь!
Он аккуратно сложил пополам цветную бумажку, сунул её в свободный карман, стараясь не встречаться со спутницей взглядом.
- Нет, не еду, — наконец, буркнул он.
- Тогда тебе нечего делать на этом перроне с этим билетом!
Он не обернулся вслед сердитым шагам и шелесту одежды. Она тоже не стала оглядываться, лишь привычно поймала рукоятку преданного чемодана. Прошла сколько-то, похрустела снегом.
- Но почему, чёрт возьми?! Ответь мне наконец! – неожиданно вскрикнула она.
Мужчина повернулся к ней – первый раз за всю беседу. И неожиданно тихим, спокойным голосом ответил:
- У меня семья. Ты знаешь, я не могу бросить их в зиму. Я – не ты, я не могу всё бросить, а весной приехать и будто бы ничего не было. Ты мне запудрила голову этим своим поездом…
- Но ведь нам было хорошо вместе! Было же!
Она бросилась к мужчине, обняла его так, что снег вокруг растаял, а вода под каблуками зашипела от жары, поцеловала – требовательно, жадно. Они стояли так, позабыв о времени, и откуда-то повеяло теплом, густой запах луговых трав поплыл над перроном…
Мужчина с трудом оторвался от поцелуя.
- Послушай, — начал он. – Я так не могу. Я… Я не для этого рождён. Я даже не знаю, зачем я тебе нужен…
- Ты нужен мне, и всё. Потому что я люблю тебя.
- И ты приедешь весной. Может, на таком же поезде. И я дождусь тебя, если хочешь. Если ты и правда любишь. Ведь я… Я тоже…
Она вновь нахмурилась. Её ресницы вдруг побелели от инея.
- Ты не понимаешь. – чеканила она слова. – Если я приеду… Когда я приеду. Так вот, это буду уже не я. Не та, которая тебя любит, не та, которая помнит. Поезд стирает все следы. Обратный путь сотрёт память, и тебя, и меня – таковы правила. Единственный способ остаться вместе – это не прощаться.
- Но почему ты…
- Я прихожу осенью и весной. Зимой всё спит, летом всё любит, а мы – я и другие, и ты тоже, хоть и не веришь – живём на границе сна и любви. Это как батарейка в твоём телефоне: пока есть заряд, он живёт. А заряд – разность потенциалов, одно перетекает в другое, минус бежит в плюс, а потом всё перебегает и надо нести к розетке. Вот… Моё время кончилось. Пора на подзарядку.
- Но если я стану таким, как ты, то что с женой? С детьми? Как они?..
- Боишься, что ты их забудешь?
- Да.
Где-то вдали скрипели тормоза. Яркий прожектор то и дело облизывал бетонный перрон, медленный перестук прорывался сквозь ватное одеяло тумана. Мужчина взглянул на часы.
- Это твой, — безучастно сказал он.
Странно, но редкие прохожие словно не замечали, что это был за поезд. Яркий, светящийся, с обтекаемыми обводами, со стёклами, объединёнными в единое целое с корпусом, он словно вышел из картинки про далёкое будущее. Медленно и торжественно он подкатывался к собеседникам, готовясь принять их.
- Помнишь, как мы мечтали вдвоём? – тихо спросила она?
- Да.
- Ты ещё грезил невиданными мирами, какими-то странными машинами, существами на далёких планетах – помнишь? А потом…
- Потом мне приснилась ты.
- Да, так мы и встретились.
- Подошла ко мне днём и толкнула.
Он улыбнулся.
- И даже не извинилась. Сказала…
- «Зачем ты пялился на меня в своём сне?»
- А я сказал: это мой сон, на кого хочу, на того и пялюсь.
Они рассмеялись.
- А потом мы ходили в кино, пили шампанское на чьём-то празднике, потом до полночи…
- Да, а потом ты придумал этот поезд…
- И умение испарять воду во время дождя…
- А сам промок…
- Мы целовались под дождём… И тогда я придумал ангелов, живущих на границе огня и воды.
- Между сном и любовью. Я помню.
- Ты была моим дуновением ветра, моим воздухом.
- Я была незримым образом, шестым чувством. Ты придумал всё остальное.
- Почему я не могу придумать, чтобы ты меня помнила?!
Она потупила взор и сделала шаг назад. Снежинки таяли на её плечах и стекали, смывая рисунок на пальто.
- Потому что ты создал меня такой. А когда закончил, я стала живой, и мир стал живым – и всё, уже не переделать.
- Но так как я могу пойти за тобой, если ты…
- Потому что ты дал нам эту власть.
- Осенью и весной приходить… Как сумасшествие?
- Может быть. Иногда люди называют дуростью всё, что не укладывается в обычную жизнь, ты знаешь. Зимой слишком холодно, летом слишком хочется жить, и лишь два раза в году люди на пограничье плюса и минуса, — и могут творить… Или сходить с ума.
- И ты… Предлагаешь мне… Сойти?
Она промолчала. Молчал и мужчина, теребя в кармане ярко светящийся билет. Репродуктор рявкнул что-то про поезд с первой платформы, к хозяйке услужливо подскочил чемодан. Она стряхнула с себя налипший снег, взмахнула радужным билетом и устремилась в вагон.
- Послушай! – крикнул он вслед. – Ведь будут ещё поезда? В этом сезоне?
- Не знаю, — ответила она тихо, но так, чтобы тот услышал. – Даже если и будут, мы поедем разными путями.
Она зашла в поезд, не оборачиваясь. Поезд подождал чего-то, затем грустно свистнул, двери сошлись, образовав с корпусом единое целое, и он тронулся. Мужчина стоял, не дыша, затем, словно что-то вспомнив, побежал по завьюженному, скользкому перрону, крича на бегу, и так гнался до самого конца, до семафора, загоревшегося ему красным. Он бежал бы и по рельсам, да только поезд скрылся, растаял в тумане, как и не бывало.
Сидеть на бетоне было холодно, неприятно. Мужчина не стал задерживаться и, едва отдышавшись, скользнул в подземный переход.
У дверей, подальше от полиции, поближе к прохожим, сидел попрошайка. Пассажиров было немного, поэтому он сразу вцепился взором в грустного человека в чёрном.
- Подайте, пожалуйста, добрый человек… — затянул он свою привычную мольбу. Прохожий чуть щёлкнул пальцами, отпуская в замызганную шапку бумажный комочек.
- На, прокатись – развеешься.
Попрошайка развернул странную бумажку: она светилась столь ярко и сочно, словно была из другого мира, но похожа была больше всего на неиспользованный билет на поезд. Только пункт назначения был не указан. «Там, где твои мечты» — это же не город, верно? Он хотел было окликнуть странного человека, но того уже и след простыл, только неприметная куртка ещё раз показалась у самого выхода.
|
цитировать
