© Елманов В., 2017

© ИК «Крылов», 2017

* * *

Памяти моего брата Александра Миленина посвящается…

Пролог. Затишье перед бурей

Петр проснулся резко, словно кто-то толкнул его в бок. Торопливо сев на своей постели, он с силой потер виски и застыл в раздумьях, но ненадолго. Спустя минуту он уже одевался, а когда поднялся Улан, обычно просыпавшийся гораздо раньше своего друга, тот уже сидел за столом и что-то сосредоточенно строчил на третьем по счету бумажном листе. Еще два, заполненные мелким убористым почерком, лежали на краю стола.

– Небывалое явление, – прокомментировал Улан. Вся канцелярская работа в их дуэте обычно возлагалась на его плечи. – Мой побратим-одессит Петр Сангре взял в руки перо. Самолично. Без многочасовых коленопреклоненных просьб. Без угроз и суровых санкций. Вот любопытно, ты с цепи сорвался или тебя муха укусила? И кому это ты решил с утра пораньше эпистолу отправить, тратя драгоценные листы?

– Зря что ли я цельную пачку у секретарей Гедимина позаимствовал? Вот и решил попользоваться. А чего это тебя на столь беспощадную самокритику потянуло? – рассеянно откликнулся Петр, продолжая что-то быстро строчить на бумаге, периодически макая перо в здоровенную чернильницу.

– На какую самокритику?

– Ну как же. Вон, про санкции заговорил, то есть решил себя вконец опозорить, на одну доску с Евросоюзом поставив, а у тебя, насколько я знаю, с мозгами все в порядке.

– Ты мне зубы не заговаривай. Лучше сразу колись, кому строчишь?

– Не кому, а что, – очень серьезно, почти торжественно поправил друга Петр. – Записки для потомков.

– И, пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет, – понимающе кивнул Улан.

– Надо ж сообщить, как мы сюда попали, чтобы народ от болотного тумана предостеречь.

– Всенепременно, – преувеличенно серьезно согласился Улан, и посоветовал: – Только побольше страху нагони, чтоб прониклись. Как там… – он ненадолго задумался, припоминая, и завывающим голосом произнес: – Сему провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю: остерегайтесь выходить на болото, именуемое Красный мох, особенно когда на него спускается туман и силы зла властвуют безраздельно.

– Это твой баскервильский шутка, да? – мрачно поинтересовался Сангре. Улан кивнул. – Хорошо, я обязательно сделаю ха-ха в твою сторону, но таки потом, когда допишу. Кстати, имей в виду: строчу я в первый и последний раз. Это твои музыкальные пальцы созданы для сюрикенов и гусиных перьев, а мои совсем для другого: сабля, меч, копье, арбалет, на худой конец нож и в крайнем случае кузнечный молот. Ферштейн?

– Нихт, – не согласился Улан, бегло проглядывая исписанные листы, и пояснил: – Как я вижу, мне добавлять-то уже нечего – ты все успел написать. И про то, как мы сюда попали, угодив в туман на болоте, и про то, как нас по пути медведь чуть не загрыз, и как меня выходила местная деревенская знахарка Заряница, и как я позже по незнанию показал дорогу убегающему от тверичей московскому князю Юрию Даниловичу, и как нас за это чуть не повесил Дмитрий. Кстати, рекомендую указать, что он – сын тверского князя Михаила Ярославича и возглавлял погоню за Юрием, а то читателю будет непонятно. А почему ты не написал, что мы не просто развернулись и поехали на Запад, а вынуждены были это сделать, чтобы нас не прикончили по приказу озлившегося тверского боярина Ивана Акинфича? А озлился он за то, что я выиграл у него «божий суд», а если проще, то победил в рукопашном бою без правил. И про то, как мы его в заложники взяли, промолчал, и про то, как напугали божьей карой, чтобы он нас не преследовал, тоже упустил.

– Критиковать легко, – буркнул Сангре. – Вот взял бы сам и написал.

– Ну почему ж только критиковать, – добродушно возразил Улан. – Дальше у тебя все нормально идет, даже здорово. И как мы на святилище литовское напоролись, рыцарями разоряемое, и как крестоносцев валили, и как по просьбе Кейстута организовали для литвинов взятие тевтонского замка, – он бегло пробежал глазами по остатку текста и похвалил друга. – А про Римгайлу вообще очень деликатно написано. Согласилась не отнимать у нас пленных, потому как добра душой, ибо является жрицей богини любви. И никаких подробностей про твой тяжкий труд, из-за коего она и подобрела.

– Смеешься, – проворчал порозовевший от смущения Сангре.

– Да нет, наоборот, восхищаюсь твоей скромностью. И насчет выкупа за пленных крестоносцев ты тоже всю правду написал, не утаил, что лопухнулись мы и фальшивые гривны у монахов взяли. Кстати, а почему ты не указал, что бывшего тамплиера крестоносца Бонифация инквизиторы выкупали у нас из плена только для того, чтобы подвергнуть парня жестоким пыткам, выведывая у него невесть какие тайны? И про его кузину Изабеллу тоже ни слова. А ведь с нею еще больше загадок связано. Коль она, узнав про то, что Бонифация собрались выкупать инквизиторы, настоятельно просила нас отказать им, суля заплатить за своего двоюродного братца втрое больше, значит, знала, что с ним сотворят. Откуда? И почему у нее три года назад вдруг возникло желание поменять постоянное место жительства. И ладно бы она переехала из Испании куда-нибудь во Францию или в Англию, а то ж в Галицко-Волынские земли. Вообще-то местечко не из тихих.

– Ты сам и ответил, – пожал плечами Сангре. – Потому и не упоминал, что пока у нас сплошные вопросы, а они потомку-читателю без ответов не нужны. Вот выясним, тогда и… Кстати, напомни-ка, во сколько именно у нас договорено с нею встретиться?

– Завтра в полдень, – быстро ответил Улан и, выглянув в маленькое слюдяное окошко, заметил: – Вообще-то лучше бы нам сегодня туда заранее наведаться, чтобы завтра точно знать, где тот постоялый двор и сколько до него отсюда добираться.

– Да мы и так не заплутаем. Вспомни, что Кейстут сказал. На окраине города, на дороге, ведущей к Владимиру-Волынскому. Ничего, – отмахнулся Петр, – авось Берестье – городок маленький, не думаю, что постоялых дворов там много. Скорее всего, он вообще один-единственный, влет найдем. Так что лучше всего вначале заняться поиском специалиста по фальшаку, а то как бы опять чего не вышло…

– Сами управимся, – досадливо отмахнулся Улан. – Разломаем и увидим.

– Это если она заплатит нам за своего двоюродного братца гривнами, – хмуро возразил Петр. – А если в ее флоринах или дукатах золота меньше чем меди, тогда как? Я, например, в подобного рода сплавах дуб дубом, а наступать второй раз подряд на те же самые грабли желания не испытываю.

– Сам же сказал, что городок маленький, – успокоил Улан, – так что и постоялый двор найдем, и какого-нибудь менялу отыскать успеем. И вообще, ты, по-моему, совсем не о том беспокоишься и ставишь телегу впереди лошади.

– В смысле?

– Ну-у, пока неизвестны ни окончательная сумма выкупа, ни в какой валюте она ее выплатит, не говоря уж о том, когда и где. Вот прояснится ситуация, тогда и станем думать, как проверить ее монеты на подлинность. А сейчас, учитывая ее горячую письменную мольбу не продавать кузена, ясно лишь, что сам выкуп у нас почти в кармане. Но и то почти, – повторил Улан, сделав нажим на это слово.

– Перебираешь ты с осторожностью, – возразил Петр. – Не забудь, ее прежнюю обеспокоенность сегодня надо помножить как минимум на десять. Не зря ж мы продемонстрировали ее гонцу, в каком состоянии нынче ее братишка. Значит, она может привезти выкуп прямо с собой и рассчитаться с нами уже завтра. Кстати, у меня ощущение, что у нее именно такое намерение. Получается, желательно быть готовыми ко всему.

– Твоими бы устами… – задумчиво протянул Улан. – Но мне отчего-то кажется, что не все так легко и просто.

– Мнительный ты стал, Сидор, – посетовал Петр, постаравшись скопировать голос атамана батьки Бурнаша. – Ой, мнительный. Уже и мне не веришь, а зря, ибо коль твой закадычный старинный друг говорит, что ныне у нас казачок точно не засланный, то…

Закончить свою мысль он не успел: дверь скрипнула, открываясь, и в проеме возник хозяин хором и наместник князя Давыда в Берестье воевода Олелько. Большой и грузный, с красноватым от мороза лицом, он, тяжело отдуваясь, произнес:

– Вота стало быть решил самолично зазвать вас на трапезу.

– Это дело, – одобрил Улан, а Сангре, не удержавшись, добавил:

– Как говорили древние греки в Нижнем Тагиле, утреннюю пайку схавай сам, обеденную шамовку подели с корефаном, а ужин засунь в хлебало своего врага – пусть подавится, падла.

Лицо воеводы вытянулось от удивления – вроде бы по-русски сказано, но ничего не понятно, и Сангре, сжалившись, воспроизвел фразу вторично, но изрядно сократив ее за счет специфических терминов. Олелько тут же согласно закивал, расплылся в улыбке и они все вместе подались вниз по неимоверно скрипучей лестнице, где их уже поджидал богато накрытый стол и сидящий за ним любимец кунигаса Гедимина городненский князь Давыд.

– Завтракать стоит хотя бы для того, чтобы не терзаться мыслями о навсегда покинутом нами двадцать первом веке, но с самого утра убедиться в неких ароматных, вкуснющих и экологически чистых преимуществах средневековья, – негромко заметил Сангре, усаживаясь на лавку и хищно оглядывая содержимое здоровенных блюд, выбирая, с чего начать.

И ни он, ни сидящий рядом с ним Улан, даже не подозревали, что отведенная им судьбой передышка от приключений, и без того маленькая, всего в несколько дней, почти на исходе…