«Философия означает — быть в пути. Ее вопросы существеннее, чем ее ответы, и каждый ответ превращается в новый вопрос.» (К. Ясперс)

... А еще Яперс писал, что человеку с самого раннего детства свойственно философствование, и познать философию можно лишь на практике, через философствование. То бишь размышляя о структуре бытия, сознания, науке, личности и общества, взаимосвязях между ними и прочих вопросах, ответ которым не 42. Хотя... Именно это «хотя» и наступает в мире, которым овладела эпоха постмодерновости, всеобщей деконструкции и построения чудовищных симулякров. Вещей, которые не вещи; понятия, оторванные от реальности. Именно о философствовании над эпохой постмодерна и симуляций, ее составляющих, трактат Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляция». Кстати сказать, автор открещивается от ярлыка постмодернистского философа.

На самом деле, книгой я несколько обманулся. Не заставил себя проверить ее бэкграунд, а все как оказалось. Без некоторого знания предыдущих работ Бодрийяра, которые я теперь вынужден буду прочесть, трудно проникнуться всеми его теориями в «Симулякрах и симуляции». Таких, как «Общество потребления» и «Символический обмен и смерть». А еще плюс ко всему у писателя-философа крайне своеобразный и особенный стиль письма и подачи информации. начнем с того, что, опять я прогадал, книга оказалась сборником статей. А тема, которая взята за основу, явно нуждается в большей унификации и централизации. Здесь жанр отдельных статей явно не подходит. Была бы единая книга с прологом и эпилогом, а в середине можно и главы-статьи сделать было. А сам язык? Черт, столько терминов, в том числе выдуманных самим Бодрийяром. Ладно автор, но переводчики, издатели да редакторы — удосужились бы сделать сноски. Хотя бы пару-тройку штук. Так или иначе, вам понятно, что чтение не развлекательное. В принципе, это понятно и без моих пояснялок — это же публицистика и философия. Но такую сложную тему, как природу постмодерновости, надо обсуждать с более доступным языком.

Но это все мои обывательские мелочные недовольства. «Симулякрами и симуляциями» я в общем и целом остался доволен. Все на злобу дня, от информационного пространства, в котором информации как синонима истинного или хотя бы ложного знания больше нет. Диктат рекламы. Общество и конгломерат человеческих знаний, чья природная суть начинает меняться под действием источников постмодерновости. Умерщвление университета и даже власти...

Но знаете что? Пусть это и очень увлекательное чтение, даже без должной систематизации и доведение до состояния нормальности языка, все равно все происходящее, думается мне, каждый человек замечает. Или каждый более-менее внимательный. Скорее чувствует, даже. Не осмысляет на уровне рацио, а каким-то квалиа ощущает. Ощущает, что вокруг него пустота и что старый-понятный-добрый мир исчез(ает). Что СМИ давным-давно перестали доносить факты. Зачем их собирать из реального мира, если можно взращивать их уже в самом СМИ-пространстве? Да и сама грань между фактом и его интерпретацией как-то стерлась. Впрочем, а была ли она когда-то вообще? Чувствует, что фетишизм и вещизм дошел до какой-то шизофренической стадии. «Реальность переосмысливается через ее остаток. Нормальность через сумасшествие» — примерно так у самого Бодрийяра. Люди и вправду стали организовывать свою жизнь по потребительским уравнениям-функциям, дабы довести потребление до бесконечности. Даже свой ум выстроить идеально удобно и максимально эффективно для потребления. А все ради чего? Зачем фетиш-бытие так определяет сознание и наоборот?

И вот великий русский вопрос — что делать? И ответ вполне русский, как и у автора, — нигилизм. Базаровщина. Но разве не Жан Бодрийяр же упоминает, что антитеатр восходит к отрицанию театра и т.д., и в этом смысле не является чем-то уникальным? Если сам театр поглощен, то не поглотит ли и антитеатр всемогущее цунами симулякров? Отрицать и ломать, строить новое, но не модерновое и уж тем более не постмодерновое. Думаю, мы уже испытываем нужду в таком постмодернизме, который деконструирует априори деконструктивный постмодернизм. То есть постпостмодернизм. Хватит уже пустых смыслов и смысловой пустоты. Бессмысленного воспроизводства гиперреальности. Систематизированная антисистематизация... Настала пора чему-то новому, если что-то новое, кроме вечных римейков старых кинолент, о которых тоже вспоминает французский социолог и философ, еще может быть.

Но это все из пустого в порожнее. Простите за философствующую прокламативность. И некоторую пафосность... Я что хотел этим сказать, на что ссылаться в своей деконструкции отзыва? Жан Бодрийяр написал красивую работу, но которой жуть как не хватает единой линии размышления, большего числа примеров, чуточки доказательности в умозаключениях и независимой от прошлых книг автора подачи материала. Но о нашей звенящей пошлости (не могу избавиться от этой цитаты) постмодернизма, такой, черт подери, привлекательной в ее низведении всего к ничему, прекрасно пишет Виктор Пелевин. В гораздо большей степени понятней и доступней, и даже с предоставлением целого плана действий по поводу убегания от наступающего диктата пустоты. И упомянутый француз, правда не Бодрийяр, но в рецензии на роман Пелевина, Ги Дебор, также объясняет текущую ситуацию гораздо более доступнее, красочнее, целостнее и вызывающе на ответ реальности постмодернистского диктата капитала!

«Из Иванушки-дурачка в вампирского мужичка или кровососы мира сего»

«Не каждый строит империю. Важно строить империю, но свою, Иначе за вас построят Империю.» (современный классик)

Как-то моей подруги, не я, а некая ее знакомая, подсунула вот эту самую книжку. «Empire V» Виктора Пелевина. Приобщить, так сказать, к современной русской литературе. Я довольно порадовался данной новости — как никак, появление еще одного собеседника для обсуждения пелевинщины. Ан-нет. Не особо понравился ей роман. Как сама выразилась, много непонятностей и сумбурностей. Слишком экзотичное чтение и, опять-таки, чересчур обильное количество белых пятен... Так или иначе, но на экранизацию с участием Oxxxymiron'а пойдем. Поэтому о самом романе, его недостатках и грядущем фильме — далее.

«Ампир В» и вправду вышел крайне неровным произведением. Сразу скажу, что начинать знакомство с творчеством Пелевина с этой книги — дело если и не гиблое, но точно не благодарное. Вроде бы как основная цель — создание сатиры на общество потребления — выполнена. Думаю, не составляет особого труда провести параллели между капиталистами-маркетологами-медиамагнатами и т.д. и их вампирскими аналогами. Посткапитализм в виде искусственной пищевой цепочки вампиров. Недурно, конечно, но бывали и более изящные издевки у писателя над современностью. Юмора вышло как-то меньше, чем обычно. Порой он бывал и вовсе не смешным. Слишком простым, прямым и просто не ахти. С другой стороны, чернушности в первой части пелевинской вампирской саге — самый минимум. Практически и нет вовсе. Как всегда есть и новые объяснения устройства пелевинверсума (пелевиниады) имеются в изобилии — сразу три взгляда на анонимную диктатуру вампиров. С другой стороны «Ампир В» с чисто литературной точки зрения вышел слабым. Кажется в целом каким-то недоработанным. Например, принцип чеховского ружья, о котором я упоминаю в который раз в своих рецензиях. В тексте он явно пострадал. Например, совершенно непонятно, зачем было добавлять в самое начало про конфликт Брамы и Митры. Это как-то сказалось на образе Митры? Или на образе Брамы. Возникла какая-то линия повествования, которая связана с поисками Рамы Второго, главного героя, ответов на загадку причин их конфликта и последующей дуэли? Нет. Совершенно лишняя деталь. Такие моменты встречаются и далее, но они уже слишком мелочные и незначительные. Или если их отнять, то пелевинского абсурда не выйдет. Так что бог с ними. Но непрописанность главных героев не прощу! Во-первых, основные второстепенные и практически, можно сказать, тоже главные, герои — Митра и Гера — вышли чересчур функциями. Персонажи без должных развитых историй и т.д. Более того, упоминаются они оба по нескольку раз, но в этих упоминаниях не бывает рассказа их прошлого, мотивов их действий, взглядов на жизнь. И догадаться об этом практически нельзя — максимум с Герой как-то получается. Опять-таки никакого наставничества со стороны Митры не видно совершенно. А сам главный герой что! Рома или Рама. Несмотря на то, что повествования идет от его, первого, лица, что нам рассказана история его детства и юности, Рама выходит довольно пустым. Ибо большую часть «Ампира В» все равно занимают диалоги с другими вампирами о дискурсе и гламуре. В которых раскрыться должным образом сути персонажа невозможно. А то, что раскрылось... Вышел образ какого-то Иванушки-дурака. «Малолетнего дебила» (с). Ну тупой же вышел! Ничегошеньки не понимает и не знает, даже не из истории вампирского рода, а просто из базисных знаний школы той же. Так еще какие у него были завышенные требования к будущему! Не знаю, мне Рама ни чуточки не понравился. Вообще в этой книге не первостепенные, ни второстепенные персонажи не вышли. Абсолютно никакие. Не то, что «Поколение П», «Крайняя битва масонов с чекистами», «Священная книга оборотня», «СНАФФ», «Чапаев и Пустота» наконец! Роман, если можно так сказать, вывозится лишь за счет в разы повышающегося уровня абсурда. В духе Пелевина, хех. Но юмор не на былой высоте, а герои — я уже сказал.

Таким образом, средняя работа для пера Виктора Пелевина. Примерно на той же высоте, что и «Т», и «Омон Ра». То есть бывало лучше. Книга выглядит сыроватой и недоделанной. Натужными кажутся моменты с самыми явными что ни на есть отсылками на «Поколение П». Их б убрать и больше действа внести вместо диалогов-размышлений о гламуре да дискурсе... Больше жизни «Ампиру В» надо. Определенно. Надеюсь, что Гинзбург в своей экранизации, которая выходит в ноябре, с этим справится. И Мирон Янович, как мне кажется, будет очень к месту в роли Митры. Только больше б ему экранного времени! Как можно больше. И поэтическое противостояние в конце книги лучше превратить в самый настоящий баттл. Может даже рэп-баттл. Так что верим и надеемся на кинематографического «Ампира В», а книжного читаем лишь из-за большой любви к мэтру современного литературного стеба.

PS. Хотя, не знаю, некоторую недалекость и интеллектуально-духовную пустоту Рамы Второго можно спустить на современное общество потребление. Которое Пелевин и высмеивает. Вон, даже в эпизоде вечери халдеев и вампиров был маленький диалог о состоянии современной культуры. Завершающая стадия постмодернизма, где остались лишь ссылки на ссылки, цитаты цитат, обрубленные от первоисточников и изначальных культурных кодов. И этими ошметками и шелухой мы восхищаемся теперь.

(Цитата: Oxxxymiron)

«Секс-откровения русского «аятоллы» или похождения непризнанного поэта»

Почему современная литература переполнена обсценной лексикой, откровенной чернухой и сплошь пустой бессмыслицей? Есть мнение, что вина лежит лишь на выродившимся писателе, распустившемся чрезмерно после эпохи стальной цензуры Советской власти. Богатыри пера поредели, а в мастера слова ныне берут кого ни попадя. И те лишь за денюжку, без великих идей и уж тем более богатого языка. Но мне ближе несколько другая теория. Если бытие действительно определяет сознание, то триада эпоха-общество-культура определяет почерк писателя в конкретном месте, времени и социуме. Поэтому, когда берутся винить таких наших современных мэтров, как Пелевина да Лимонова, о котором речь ниже, за беспардонную матерщину и «беспросветную пошлость» (с), то как же можно забыть элементарное. Писатель — это губка общественного сознания. А его фолианты — все то дерьмо, что автор-губка впитал из всех или почти всех социальных страт. Ибо какое время, такой и пиит. Тем не менее дальше я собираюсь несколько попрекнуть и пожурить Лимонова же за «Это я — Эдичка». Который, насколько я понимаю, является самым его успешным романом.

До нацболов и «Другой России», до седины в волосах и козлиной бородки, до «Монголии» и прочей прозы был, видимо, совершенно другой Лимонов. Эдуард Вениаминович Савенко. Непризнанный бюрократическими аппаратниками поэт, который угнал на волне великого Исхода диссидентов, евреев и их гибридов в свободную Америку. За американской мечтой, которая ему, тому Лимонову, тому Эдичке, виделась как творческая вольница. Но для него и еще тысячи прочих экс-советских граждан она оказалась не этим растиражированным симулярком чудес и довольства, а реальностью грузчиков, посудомоек и официантов. В жизнеописании именно такого Эдички и бытия самых разношерстных русских (советских) эмигрантов роман, безусловно, хорош. Да и цитаты там есть очень животрепещущие и актуальные. Чего стоит только вот эта: «Мы пили водку, Семен заказал оркестру «Полюшко-поле», и я увидел, что он плачет, и слезы его капают в бокал с водкой. «Мы смеялись над понятием Родина, – сказал Семен, – и вот я сижу, и играют эту песню, и у меня болит душа, какой я к черту еврей – я русский».»

Вообще образ литературного героя Эдуарда Вениаминовича, да и самого Лимонова, в книге вышел удачным в плане определенной русскости. Ведь кто такой Лимонов? За всей этой своей диковинностью, эпатажностью, вычурностью (во всем), его персонаж и личность представляют сущность русской души. Непонятная, дикая, странная, крайне эклектичная, сочетающая несочетаемое. Душа слишком свободная для собственной Родины. Ментальность, которая стремится небось куда, к радикальной переделке всего. В принципе, такое сублимированное в текст представление непостижимой и самостийной русскости вполне подойдет для западного читателя. И понятно, почему наш Лимонов, этот крайне странный и, видимо, последний романтик революции, писатель снискал популярность в Европе да Америке.

Но совершенству нет предела. И поэтому есть за что покритиковать «Это я — Эдичка». Я не ханжа, при том же в самом начале сам сказал, что ругать автора за нецензурную брань и прочие «прелести» — не самая удачная и достойная затея. Ан все же я стою на том мнении, что все должно быть обосновано. В особенности в произведении литературы. В особенности, уж простите за культурный национализм, русской литературе. Мы ведь литературоцентричный народ и, быть может, цивилизация. Поэтому я, подверженный идеологии «чеховского ружья» и прагматики использования любого приема в художественной работе, считаю, что книга Эдуарда Лимонова сверх всякого переполнена абсолютно ненужной грязью. Да бог уж с тем, о чем именно повествует писатель. Да-да, гомосексуальные моменты. «Мне настолько плевать на геев, что я даже не гомофоб». Но насколько ж до чертиков Эдичка и его герой все детализируют! Каждая мелочь эякуляции, анального и обычного секса расписана до таких нюансов, что аж как-то не по себе, довольно либеральному читателю. Опять-таки, пусть Э.В. отнекивается по поводу степени автобиографиности написанного. Мне особой разницы на его похождения нет. Покидать партию Лимонова я не собираюсь, ибо элементарно в ней не состою, хех. Просто интересуюсь его деятельностью, творчеством и политическими мыслями. Все это не затемняет его же, безусловно, интересной и непростой личности. Но дело ведь не только в треклятых сценах половых сношений с неграми! Перейдем к эпизодам и упоминаниям второй жены тогда непризнанного поэта. Елены. Доставила она тебе боль. Ты ее особо, правда, и не ругаешь, даже оправдываешь, в любви ей чуть не признаешься на страницах. Но зачем все до последней ниточки грязное белье вытаскивать! Как ты ее трахал, чем, где, с кем она еще резвилась, как, чем, где и т.д. Это элементарно неуважительно к ней, коль ты говоришь, что любишь ее. Да даже если и не любил — ну вот элементарно, зачем все это поминать в своем творчестве? Имена бы изменил, если совсем неймется. Я молчу про всех остальных женщин, совокупления с которыми и, к сожалению, имена оных также встречаются на протяжении романа. Это ведь не красиво для такого лирика революции, как вы, многоуважаемый Э.В.! Про обилие и какой-то, даже не знаю, прорвавшийся фонтан матерных словоформ я уже не буду упоминать. Порой невозможно читать. Даже мне, который сам слаб на произношение чего-нибудь такого в виде междометий и чересчур эмоциональных ситуациях. Но лишь в словах, иногда, а не в книге и практически на каждой мать ее странице! И последнее, за что хочу кольнуть Лимонова-писателя, это пропитанность жалостью к самому себе. Э.В., ну как же так. Революционер себя жалеть не должен! Ему, наоборот, прописано быть несчастным и во всяческих лишениях, которые лишь усилят собственные убеждения.

Что сказать под конец. Как документалистика о быте советских евреев (и не только) переселенцев в стране несбыточных грез — очень достойная вещь. Характеры и истории второстепенных персонажей великолепны. Но главные герои... В особенности Эдичка. Не знаю, если взять и зашвырнуть его образ в вакуум, получится нечто удобоваримое для любования европейцами да американцами в попытке понимания сложных отношений русского (писателя/революционера) к своей Родине, жизни и людям. Но в остальном, в придачу припоминая безмерное количество мата и лишних сцен, как-то не то. Поздние работы Эдуарда Лимонова, вроде «Монголии», лучше в разы. Как и интервью с ним. Кстати, именно в одном из них наш внесистемно-оппозиционный политик заявил, что хотел бы стать русским аятоллой. Духовным лидером. Ну и как вам такой аятолла, а?

«В обществах, достигших современного уровня развития производства, вся жизнь проявляется как огромное нагромождение спектаклей. Всё что раньше переживалось непосредственно, отныне оттеснено в представление...»

К одному из первых и самых известных романов Виктора Пелевина «Поколение П» (заглавие которого, как повелось в субжанре «пелевинщины», носит множество коннотаций) я шел довольно долго. Все отодвигал да отодвигал прочтения книги по всяким разным причинам. Наконец-таки прочел и, разумеется, остался доволен, хоть данное одно из первых произведений Пелевина выглядит несколько необычным для его пера.

«Образы, оторванные от различных аспектов жизни, теперь слились в едином бурлящем потоке, в котором былое единство жизни уже не восстановить. Реальность, рассматриваемая по частям, является к нам уже в качестве собственной целостности, в виде особого, самостоятельного псевдо-мира, доступного лишь созерцанию. Все образы окружающего мира собрались в самостоятельном мире образов, насквозь пропитанном кичливой ложью. Спектакль вообще, как конкретное отрицание жизни, есть самостоятельное движение неживого...»

Нет, само собой ««Generation «П» как всегда можно без оглядки разбирать на цитаты. Они не самые лаконичные и вызывающие улыбку, но все же пропитаны иронией, сарказмом и литературоцентричным осознанием бытия. При том же бытия довольно печального, чересчур ложного и эгоистичного, лишенного возвышенных целей. Теперь истины как таковой нет; есть лишь стремление выжить в замкнутой системе накопления и гниения капитала и общества. Взять те же диалог о российской экономике и виртуальном бизнесе, размышления о новой русской идее, экзистенциальной роли России в мире, современном (пост)капитализме, несамостоятельности российской политики, монолог Че Гевара в амплуа революционного буддиста об обществе потребления как примитивном беспозвоночном организме. И все же тут Пелевин не совсем тот Пелевин, который рванул в мир постсоциалистической литературы где, как он сам иронично заметил, модернизма отродясь не было, но неожиданно образовался постмодернизм.

«Спектакль — это стадия, на которой товару уже удалось добиться полной оккупации общественной жизни. Оказывается видимым не просто наше отношение к товару — теперь мы только его и видим: видимый нами мир — это мир товара. Современное экономическое производство распространяет свою диктатуру и вширь, и вглубь... В передовых странах общественное пространство заполнено целыми геологическими пластами товаров...»

После крайне сюрреалистичного, дзен-буддистского и естественно постмодернистского романа «Чапаев и Пустота», пропитанного во истину стебом, Виктор Пелевин написал практически реализм. Реализм, которому не надо выискивать фантастические допущения для предания абсурдности и антиутопической безнадежности. Все того и надо постараться довольно точно вспомнить «золотые» 90-ые и совсем чуточку гипертрофировать образы людей и событий, которые там водились в изобилии. Вавилен Татарский — маленький одинокий человек, который ни во что не верит. Даже в тот древний восточный мистицизм, в который лишь изредка окунается повествование. Азадовский — бескомпромиссный, решительный и без йоты скромности и сомнений карьерист, для которого шагать по головам даже не жизненное кредо, а не отторгаемая обыденность. Вовчик малой — типичнейший новый русский, напичканный слишком реалистичной стереотипностью.

«Имеем ли мы право осознавать наши желания, даже более того, обладать сознанием!?- вот что стоит на кону современной классовой борьбы. У неё может быть только два исхода: в одном случае, нас ожидает уничтожение классов, мир, где трудящиеся смогут контролировать все сферы своей собственной деятельности. В другом... общество спектакля, в котором товар созерцает сам себя в им же созданном мире...»

Что уж говорить о проблематике, поднимаемой в тексте. Тут и Чеченский кризис и расползающаяся парадами суверенитетов страна, пропитанная ложью и первыми потугами новой манипуляционной политикой властей в информационном пространстве. Даже определенное пророчество в виде «ложнославянской идеологии/диктатуры». Черт подери, но Пелевин, как и в «S.N.U.F.F.»'е вновь прочувствовал будущее образами нарратива. В более позднем романе он предрек, как, во всяком, кажется мне, возникновение российско-украинского кризиса и войны (а не только сделал аллюзию по поводу существующего соперничества-противоречия между Россией и Западом). А в этом же он обозначил долгоиграющий, в том числе и в дне сегодняшнем, тренд российской государственной идеи (идеология же запрещена, а таким новомодным понятием мне один мой друг из соответствующих организаций обозначил сегодняшнюю экзарц-идею наших господ для народа). Так или иначе, лично у меня сложилось впечатление, что если бы не концовка «Поколение «П», то его можно было б рассматривать как самый что ни на есть настоящий реализм с незначительной примесью психоделики и реверансами в сторону эзотерики и буддизма. Последние в данном понимании романа лишь усиливают его бьющую серостью будней и безысходностью реальность.

«Самоосвобождение в нашу эпоху должно заключаться в избавлении от материальной базы, на которой зиждется ложь современного мира...»

Подведу итоги и выскажу еще пару мыслей напоследок. Бытие определяет сознание также, как и выбранная тема (эпоха) определяет авторский почерк и жанровую стилистику писателя. Безыдейная и совершенно не чарующая эра первоначального накопления капитала в новой России не оставила особого плацдарма для развертывания стандартной «пелевинщины» современному классику. Поэтому постмодерновости, абсурдистики и юморесок тут предельно мало, из-за чего «Поколение П» может быть крайне не интересно для фанатов среднестатического Пелевина и довольно любопытны для любителей мейнстрима российского толка. Еще добавлю пару слов об экранизациях романа — да-да, во множественном. Никогда не задумывались, что в целом неплохой, хоть под конец и слишком выделяющейся сокращенностью первоисточника фильм Гинзбурга, не единственный по данной книге Виктора? По мне «Москва 2017» 2012 года является как раз не обозначенной, но визуализацией сюжета книги. А что? Главный герой — российский делатель рекламы. Все происходит в рамках метафизического осмысления рекламы и ее влияния на потребителей. Маркетинг представлен в метафоре босхианских чудовищ. Присутствует некое божество, которое так или иначе связано напрямую с владычеством в мироустройство рекламного бытия. Так что ай-яй, товарищи с «ТНТ«!

Однозначно рекомендую читать людям, более симпатизирующих современному модернизму, но и старым-добрым поклонникам гуру тоже. И да, приведенные цитаты — вовсе не из работы Пелевина! Это Ги Дебор «Общество Спектакля» — публицистика от леворадикала-ситуациониста, историка, художника и писателя французского гражданства. Очень советую как довольно художественно, красочно и понятно поданные рассуждения о сути капитализма дня сегодняшнего и природе общества потребления. Почему все так и не иначе и что может статься совсем скоро — именно об этом пишет Дебор, во многом сходный в данной теме по взглядам с Виктором Пелевиным.

Майкл Суэнвик с момента прочтения «Танцев с медведями» вошел в пантеон почитаемых и читаемых мною фантастов-современников. К сожалению, среди них затесалось мало русскоязычных писателей — разве что Виктор Пелевин, но новинки соотечественников не обхожу вниманием, так что все поправимо. Так или иначе, после грандиозно-великолепного «Однажды на краю времени» я с нетерпением ждал второго сборника британского писателя. И вот, наконец дождался.

В целом и обобщенно говоря, вышло чуть послабее, нежели чем в обозначенном авторском сборнике. Но не вижу в этом ничего дурного; даже без столь сильных рассказов и повестей, как в ранней антологии (вроде «Гинунгап», «Зимняя сказка», «Край Мира», «Троянский конь», «Бежали мы от падшей славы вавилонской» и т.д.), ««Ничего особенного», — сказал кот» вышел книгой интересной и ровной. Прочитанной влет, за пару вечеров. Тут, правда, стоит учитывать четыре рассказа («Тауни Петтикоутс», «Камень одиночества», «Бежали мы от падшей славы вавилонской», «Озеро гоблинов»), которые уже появлялись на русском — довольно сильные произведения — лишь одно из которых я прочел повторно, а остальные не учитывал для составления общего представления о сборнике.

Самыми лучшими и любопытными историями лично для меня стали два рассказа — «Платье из ее ярчайшего пурпура» и «Остановка на Земле». Первая новелла — своеобразный и оригинальный пересмотр-деконструкция произведений о снисхождении героя в приступе всеспасительной любви на выручку своему любимому человеку в царствие отсутствия надежд. То бишь в Ад, которым заправляет сексапильная, властная, стильная и стервозная Дьявол(ица). Так что кроме оммажа на великую неповторимую «Божественную комедию», тут еще и чувствуется дух современных постмодерновых пересмотров Подземного царства — тот же «Проповедник». Это лишь красит довольно лиричную, пусть и пошлую в своей форме «черного юмора», историю. Следующий сильный рассказ сборника — «Остановка на Земле». В чем-то, да не будет это спойлером, также авангардное видение жизни после смерти, да еще вкупе с хроникой Первого Контакта. Лишь один нюанс к отличнейшей работе — она не больно-то оригинальная. И сам Суэнвик прибегал к данному фантастическому допущению в «Зимней сказке», как и классик минувших день, Филип К. Дик, в «Дело Раутаваары». Но это, опять же, красивое повествование о человеческих жизненных и послежизненных невзгодах не портит.

Чуть менее, но тоже выделились «Человек из тени», «Женщина, сотрясшая мировое дерево» и «Ухмылка затаившейся волчицы». Последняя, к слову, которая со слов самого писателя является оммажем на произведения сразу двух великих фантастов прошлого, также напомнила мне «Зимнюю сказку». Тут, наверное, книгофильское дежа вю произошло ввиду схожести волкоподобных аборигенов. Про две остальные новеллы могу лишь сказать, что по духу первая из них по духу не-реальности близка к Дику, а вторая, хм, почему-то напомнила что-то из «островного цикла» Кристофера Приста.

В следующем, данном, блоке хочу отметить два рассказа насчет нас, то бишь России и ее народа — «Пушкин-американец» и «Либертарианская Россия». Произведения неплохие, живые, но несколько непонятные по причине своего смыслового содержания. В особенности хочется обратить внимание на «Пушкина-американца» — да, хорошая идея показать таким образом любовь к русскому языку, но не вижу особого смысла передергивать пусть и в полушуточной форме биографию Пушкина. И не подумайте, что ярый я патриот в данном плане, ан все же. «Либертарианская Россия» — тут тоже не пойми к чему сделано и написано. Да и два мировоззрения главных героев, сталкиваемые в рассказе, не особо и различны. Либертарианство — правый вариант анархизма, то бишь анархо-капитализм по своей сути. А русский дух, ментальность, простите за помпезность и субъективщину, все же, во всяком, раньше, отдавал коллективистским анархизмом. А так не знаю, слабенькие работы, слабенькие идейно.

Оставшиеся новопереведенные примеры малой прозы Суэнвика, по мне так, были средне-интересные. Вряд ли решусь их перечитывать — у автора есть гораздо более сильные вещи. А тут просто качественное, но не шибко оригинальные и захватывающие работы. В особенности лишним выглядит «До сновидений» — часть непереведенного у нас цикла Майкла, который в отрыве от остальных элементов его выдуманного мира смотрится крайне невзрачно.

Таким образом, сборник читать обязательно — довольно и крайне средний, но неплохо сбитый и, как модно говорить, добротный результат творческих усилий Суэнвика. Без особого обилия шедевров, но и не вообще без них.

*...Учтя ошибки анти-рецензии на «Фоллера», продолжаю по злому року критиковать и поносить на чем свет стоял труды неизвестных пиитов...*

Последние полгода из-за личного интереса и образовательной необходимости жизнь моя проходит в революциях. О нет, не переживайте — я просто изучаю статьи, фолианты, монографии, публицистику и художественную литературу, связанную с Великой Русской революцией. Если кто не знает, это период с Февраля по Октябрь, а иногда в этот термин включают и Гражданскую войну, которая есть не просто логичное следствие революционных политических процессов, но и не отторгаемая часть Революции. Ибо, скажите мне, чем гражданская война отличается существенно от революции? Так вот, хоть мне и крайне любопытна и интересна эта тематика и исторический период, чувствую, что если продолжу чтение о нем, то элементарно к нему охладею. Поэтому решил, что вот, крайнее произведение о том, как русские умеючи разваливают империю, перед завтрашним летом — и все, беру отпуск от всех этих ваших большевиков да белых офицеров. И черт меня дери, что перед долгожданной паузой я соизволил прочесть именно роман Кена Калфуса «Наркомат Просветления».

Кто вообще такой этот Калфус, спросите вы? Да я сам о нем ни слуху, ни духу был. Даже не помню, как именно обратил внимание на эту его конкретную книгу. Видимо, как-то пробегал по фантлабу в поисках революционной фантастики — и вот. Кен — американский журналист и писатель, который успел побывать в разных уголках земного шара. В том числе в нашей холодной Москве. У него даже целый сборник рассказов о России есть, художественных, конечно: «PU-239 and Other Russian Fantasies». По одной из этих историй всеми любимый за «Игру престолов», а мной за «Мир Дикого Запада» HBO даже снял одноименный фильм. О работнике из экс-секретного научного городка в России, который облучился на нашей дряхлой АЭС, из-за чего на него ополчились местные вертухаи-менеджеры, а потом он же рванул в столицу к местному гангстеру (гангстеры в России...), чтобы подсобрать деньжат за продажу энного количества «экспроприированного» военного плутония... Но мы ведь тут собрались именно из-за «Наркомата...», не так ли?

Больше всего претензий должно быть у меня к себе самому — тут сработал эффект обманутых завышенных ожиданий. Правда, я из-за аннотации, а частично и жанрового классификатора думал, что буду читать примерно следующую «историческую фантазию»... Сатирический памфлет, полный гротескностей в виде оживших Толстого и Ленина, которые сквозь объектив кинокамеры и трансгуманистическое бальзамирование преображают мир под свои фантазии. При том же ожидал чего-то доходящего то откровенного сюра. Мне представлялось именно так, во всяком: очень яркая, очень гипертрофированная там где надо, сатира на наших утопистов-теоретиков и практиков. И в принципе о Революции с уместной для подобного жанра высоты достоверности. На самом же деле оказалась эта книжка вполне себе реализмом с претензией на историческую правду и очень, очень, крайне минимальным полу-недо-фантастическим допущением, которые в синтезе дают пустоту. И вышел в итоге нефантастический не-реализм, бессмысленный в виду отсутствия каких-то авторских идей для размышления читателю в сюжете книги, с отсутствием главных героев как таковых — то есть базиса для сопереживания, а также всяческими изъянами иного толка.

Насчет не-фантастичности, думаю, я успел втолковать — ибо это элементарно не фантастика. Любого толка. Ну и бог с этим. Теперь про реалистичность, то бишь историчность. В чем заключается «историческая фантазия» Калфуса? Я так до конца и не понял. Мы еще чуть позже к этому вернемся, но вне этой фантазии историей и не пахнет. Клишированные кроваво-ужасные чекисты, всех изничтожающие, какой-то Сталин, которому я, вторя Станиславскому, кричу «не верю!», до фальсифицированности вычурные агиткиноролики, бредовый инцидент в церкви с вскрытием мощей местечкового святого, съемки одного из пропагандистских фильмов, в который добавили реалистичности с помощью расстрела массовки! Были и другие моменты, но теперь о героях. Тут крайне сложно вычленить главных персонажей. Первая часть книги, посвященная 1910 году и смерти графа Толстого, знакомят нас с тремя попутчиками по ж/д-купе — британским журналистом, русским молодым кинооператором и эктравагантно-гениальным профессором-анатомом. И думаю не мне одному показалось, что раз они являются действующими лицами в первой половине романа, то данная троица и есть главные герои. Не тут-то было. Профессор оказывается второстепенным, хоть и крайне важным для «исторической фантазии» далее, персонажем, всплывающим вновь лишь под конец второй половины текста. Британский журналист — возведенное в абсолют нарушение канонов «чеховского ружья». Ибо зачем ему была отведена одна из основных ролей в первой части книги, зачем он и его бизнес-план по брендизации личности великого не-насильника необходимы — совершенно не ясно в финале, после прочтения всего романа целиком. Вроде бы как тот самый юнец-адепт нового искусства, в итоге ставший красным комиссаром, является главным героем с наиболее широкой по наличию в сюжете аркой развития, да вот тоже не до конца с ним клеится. Грибшин частенько выпадает из повествования, давая место для замысловатых крючковатых видений автора, Калфуса. И что еще важнее, читая страницу за страницей крайне внимательно и дотошно (тут мой поклон писателю и переводчику — оба человека отлично владеют языком; строй повествования и буквенный ряд цепляют и не дают оторваться от чтения), до меня не сразу дошло, что появившийся нежданно-негаданно комиссар Астапов и есть Грибшин. На это указали лишь воспоминания из прошлого большевика-пропагандиста, которые совпали с пареньком-ассистентом французского оператора. Возвращаясь в рассуждения о том, кто же главный герой, хочется добавить, что столь же часто, вместе с мысленными потугами Кена, материализуется товарищ Кобо — не карикатурный тупой горец с злобой на весь мир, но все равно далекий от правдивости. Но к его образу все равно претензии минимальны, да и показывается он половину своих «пришествий» в повествование с позиции Астапова-Грибшина. А последний несколько повернут на будущем властителе и основателе Красной Империи. Но даже если Астапов и есть основной действующий персонаж книги, то сопереживать ему не хочется — и не от того, что плохой, а потому что все же никакой. Скажем так — бывало и хуже, так что он между никаким и плохим фанатиком.

Вот-вот, совсем немного, продолжая размышлять о выделении главных персонажей «Наркомат Просветления», и мы подходим к «исторической фантазии» и смысловой нагрузке произведения. Не знаю, насколько сильно я вас убедил, но приму как факт, что вы мне все же поверили — у Калфуса в этом романе трудно с созданием должных главных героев и единой сюжетной колеи, по которой бы те перемещались и развивались, а мы бы уже решали — кто антигерой, протагонист и антагонист и кому из них сопереживать. И принимая в расчет эту плохо связанную между собой биполярность романа (половина 1910 и половина пост-1910), приходим к тому, что кандидаты на роль главных героев все же Астапов-Грибшин и Сталин. И забудьте о них, ведь главный герой, смысл всех смыслов и действующая сила всей книги — это бальзамирование. Увы, и ах, и ах-ах-ах, но это так. Впрочем, как и «историческая фантазия», фантазийность которой заключается в наличие во вселенной Кена Калфуса эффективной технологии практически идеальной мумификации тела, создание этой технологии тем самым профессором-анатомом, применение технологии на графе Толстом, а после на Ильиче. Вот и все. А все персонажи книги, которые все еще сохранили присягу принципам чеховского ружья, функциональные дополнения к развитию этой технологии. Еще нельзя обвести стороной и Кино с большой буквы как одного из ведущих персоналиев нарратива. Хотя, если вглядеться, то и кино — лишь один из вариантов бальзамирования все еще живущих до их перехода в мертвичный мир.

И в итоге вы меня спросите примерно следующее: «так подожди, получается, что весь сыр-бор, все повествование по сути дела — огромный пролог к насильственной мумификации Ильича товарищем Кобой с посредничеством Астапова и профессора?». И я отвечу, ну, а как же иначе, если без этого все лоскутное одеяло текста просто-напросто рассыпается окончательно. Без этой связки получаются сюжетные островки вроде самого крупного — цельной первой половины романа, самой удачной и интересной, но обрывающейся определенным клиффхэнгером; мини-истории из Гражданской войны про показ фильма в деревенском храме; историю изнасилованной комиссаром Астаповым монашки и ее преображения в нечто предельно более пошлое и мерзкое, чем умеренный вариант теории стакана воды; съемки кинца с участием актера, похожего на Сталина и спецэффектом в виде настоящей стрельбы по настоящей массовки; ни к селу ни к городу натужный эпизод бальзамирования еще живого Ленина; где-то за обочиной сюжетного архипелага умозаключение-эпилог. Так что, действительно, Кен написал книженцию про создание усовершенствованной мумии Первого Вождя Пролетариата. Он не писал про Русскую революцию — ни плохую ее интерпретацию, ни хорошую, ни нейтральную, ни достоверную (цэ все же не публицистика) — во всяком случае, у него это не вышло или вышло чересчур поверхностно. Это литературная история изобретения бальзамирования Великих Русских. Ничего более. Спрашивается лишь, зачем нужна к черту эта история? На кой ее надо было выдумывать? Лучше бы я увидел еще более клюквенную сказку про зверски пьяных, обкуренных коноплей и нанюханных кокаином большевиков-матросов, берущих в свои звериные волосатые лапы бедную (право)славную Матушку-Россиюшку. А лучше бы я вообще не тратил драгоценное время на подобную безвкусицу и что еще хуже — бессмыслицу. Хотите иностранщины про наших? Лучше упейтесь чтением Муркока — «Византия сражается». Достоверные и далеко не добрые картины настоящего русского бунта с насилием и кровью невинных и любопытным антигероем, их проходящим. Или, в конце-концов, документалистику по типу Чайны Мьевиля «Октябрь» никто не отменял! Британцы, как показала практика, реалистичнее глядят на наши страдания, нежели чем американские коллеги.

Наконец-то руки вновь добрались до Роберта Ч. Уилсона и новенькой (сравнительно) антологии ныне уже покойного, земля ему пухом, Гарднера Дозуа.

Рассказ «Utriusque Cosmi» писателя-фантаста с земель Канадских, богатых именно авторами фантастического пера, к сожалению, опять рассказывает нам историю, лично мне поднадоевшую. Вариацию на тему излюбленных и, вправду, интересных мне в свое время гипотетиков — древней сети эволюционировавшей сети самореплицирующихся машин фон Неймана от наших дней до далеких-далеких эонов уже умершей Вселенной. Только зачем снова и снова Уилсон, богатая фантазия которого умеет порождать сюжеты причудливее и оригинальнее, возвращает нас к этому фантастическому допущению и уже опостылевшим декорациям? «Спин», «Горящий рай», «Слепое озеро»... В чем-то и «Дарвиния» с «Жатвой», но по большей части первые три романа с обозреваемым рассказом — все, по сути, об одной и той же теме/фантдопущении, но немного по своему. «Опоздавшие» Дэвида Брина и «Ночь всех мертвецов» Йена Макдональда — тема и в последнем случае сюжетное построение уже были в этих повестях также использованы.

Так что мне, как ценителю и фанату Уилсона, было приятно вновь погрузиться в миры гипотетиков, далекого будущего, почти исчезнувшего человечества... Но ведь автор может создавать новое и точно так же интересное — поэтому лучше именно этим ему и заняться.

PS. Хотя, безусловно, приятно видеть произведения Р.Ч. Уилсона, которые являются немногими из современной литературы (в целом) еще отдающими позитивностью и оптимизмом по поводу нас самих, мира вокруг нас и будущего. Вот же причудливые канадцы — одни рады попугать, другие побаловать светлыми картинками.

Рецензирующей традиции ради, начну вновь не с мыслей о самом произведении.

Помню, как я, теперь и тогда — захудалый гуманитарий, поступал в свой вуз. Любимый и единственный, разумеется. Новая, студенческая жизнь, новые знакомства, новые друзья и близкие, новые знания, новые любимые преподаватели... Но в первые дни случилась вещь, казалась бы, маленькая и столь незначительная, что и запомнить ее не следовало. Так, короткий незавершенный диалог (точнее, полилог-дискуссия). Но тем не менее в голову врезался надолго. Мы тогда собрались в общежитии у новоявленной одногруппницы небольшой компанией — человек шесть, насколько помнится. Только что образованная команда для местного институтского «Что? Где? Когда?», решившая поупражнять свои извилины и логический аппарат. И так уж вышло, что в перерыве от вопросов, знакомясь друг с другом получше, так сказать, зашли в дебри «полемики» по эволюции. Точнее дарвинистской ее интерпретации. К своему великому удивлению, я обнаружил, что далеко не все люди, поступающие (т.е. и пригодные — вроде бы как) для обучения в высшем учебном заведении (обители и дворце научных знаний — вроде бы как) убеждены в правильности британского бородатого гения. И знаете что еще смешнее? Среди вот этих шести-семи человек за вычетом, собственно, меня и девочки, решившей не вступать в завязавшийся спор (как оказалось, не зря — вряд ли бы астрология и эзотерика могли пойти в словесный бой со мной одним фронтом) я оказался один. А один, как известно, в поле не ахти какой воин. Ладно, пара аргументов в мою защиту была — но суть в том, что именно в мою защиту, а не бедняги Дарвина и его порицаемой профанами и т.п. теории естественного отбора (если обратиться к Дарвину, то тут был половой отбор — миловидная девушка, разумеется, нашего вида, просто обороняла своего потенциального и чуть после, на некоторое время, настоящего парня). И оказался я вокруг аргументов по типу «почему белые в Африке не чернеют» и т.д. А высказать что-то стоящее я смог не вполне должным образом — количество знаний, неразвитое умение дискутировать и «плохой пол» тогда меня затмили.

Но, должен вас заверить, ситуация поменялась. Во многих смыслах. Как мне кажется, знаний в моих нейронных связях поприбавилось, как и умения спорить аргументированно и логично, без софизмов и всяких непристойных вещей для таких случаев. Команды для интеллектуальной игры уже нет, не все остались друзьями, но самые верные, конечно же, в ходе культурно-социального отбора остались рядом. Так это я все к чему? А к тому, что вот, какая ситуация в стране и, исходя из слов самого Докинза, в мире. Мракобесие, Новое Средневековье или просто нео-варварство, шарлатанство, секты, фальш-ученые. И, даже припоминая из учебников истории гонения на генетиков и кибернетиков, так и хочется сказать — в Совдепии такого не было! И, плавно перейдя от демонстрации проблемы вырождения образовательного и научного пластов нашего общества, плюс, соответственно, необходимости усиления пропаганды и популяризации науки, начинаю уже о «Слепом часовщике» Ричарда Докинза.

В общих словах, талмудик современного популяризатора науки, ученого-эволюциониста, создателя нескольких теорий дарвиновского толка, а также в прошлом верующего христианина-креациониста (немножко тавтологии) — это очень понятная, как раз для массового потребителя, интересная, пусть и несколько затянутая, качественная работа об абсолютной правильности и работоспособности сегодняшней синтетической неодарвинистской теории эволюции. Множество примеров, основные позиции и ключевые места эволюционной теории, ряд важных имен (кроме самого Дарвина и Докинза), сделавших многое для ее появления и развития, интересные идеи из эволюционной биологии, аргументы, производимые из креационистских брошюр и, в принципе (насколько я знаю о Докинзе и его остальных работах и высказываниях, это для него непросто), не столь сильное внимание к критике религии — все это, безусловно, достоинства «Слепого часовщика». Да, порой, как я уже сказал, повествование становится слишком затянутым, но в основном это приносится на алтарь понятности. Правда, грань между тем, когда попытка максимально упростить мысль окончательно ее запутывает тонка, Докинз все же ее не переходит (или делает это очень редко). По мне так, он максимально доступно показал правдивость, применимость и как логическую, так и вещественную доказательную базу современной модели эволюции. Накапливающий отбор (с компьютерными моделями Ричарда, где из ничего появляются сложные формы с помощью простых изменений) и возникающие ошибки при копировании генов вкупе со старым-добрым и, самое главное, созидающим естественным отбором — не понимаю, как это может быть до сих пор непонятно некоторым, а что еще более странно, не хочется быть понятым.

Но куда без минусов? Другое дело, что кроме благого дела — пропаганды официальной науки и общей модели синтетической теории эволюции, Докинз не забывает «толкать» и свои собственные причуды. При том же не всегда доказанные и на сто процентов принятые. Пойдем от меньшего зла — геноцентричная теория эволюции («Эгоистичный ген», «Расшифрованный фенотип»). Я лишь планирую прочесть работы автора по данной теории, которая, насколько мне известно, таки являются практически доминирующей на данный момент в научной среде и не обладаю должным набором знаний, чтобы с ней спорить. Я же захудалый гуманитарий, как сказал в самом начале, и не отрицаю это. Но и спорить тоже не хочу, просто пытаюсь донести мысль, что не очень скромно в книге, которая должна популяризировать именно общие взгляды на эволюцию, саму эволюцию (ведь именно таково назначение данного конкретного произведения ученого), преподносить и свои собственные теории. Но и не преступно, конечно. Тем более, что в последних главах он упоминает несколько взглядов антидарвинистского толка и эволюционного, но альтернативного геноцентричному (или уточняющему его и эволюционную теорию в целом). Но все равно это не создает плюрализма теоретического характера, за который Докинз коль взялся, то должен был довести до конца! Например, теория многоуровнего селекционного отбора и в принципе группового отбора не упомянута. Или упомянута в виде межвидового отбора... Да уж, тут гуманитарий ногу сломит, хотя, опять-таки, несмотря на критику, геноцентричный взгляд кажется весьма убедительным (но все еще имеющим альтернативы). Самый главный минус, на мой взгляд — упоминания этой троклятой меметики. Серьезно, Ричард отнекивался после шквала критики на его идею о культурных генах, мол, это просто аллюзия и метафора, а не какая-то новая теория, ан все же... Даже я понимаю, что о культуре нельзя судить по малым ее частям, что человеческий культурный организм не поддается рамкам эволюционных шаблонов. Это все негативные последствия эры привязывания эволюционных стереотипов ко всему. Нет-нет, не забываем — я эволюционист, просто как когда-то в умах властвовали механистические аллюзии, после властвовали биологически-эволюционистские. Теперь психологически-социологические, по идее, должны. Но не суть, самое главное, что Докинз в своих «пояснялках» к мемам часто путается — то эти мемы идеи, то мысли, то непонятно что. Но явно не материалистическое, а значит, вне рамок науки. Да и каким образом происходит репликация и кодирование этих ментальных генов духовного пространства человека? Мда.

Но, не считая этих минусов, малочисленных и субъективных, «Слепой часовщик» — фолиант, стоящий к изучению. Поэтому всем советую, мои научно-фантастические товарищи!

П.С. А вообще рад, что в свое время мои родители породили во мне любовь к чтению — как энциклопедическому, так и художественному. И, следуя заветам растоптанного ламаркизму, я читаю и больше, и, как мне кажется, лучше. И буду передавать это приобретенное качество и далее, своим детям.

Уже не один раз про это писал, но напишу вновь. Питер Уоттс для меня один из самых актуальных, любопытных и крайне интересных современных писателей. В том числе, кроме затрагиваемых тем в его произведениях и проработанных научно-фантастических допущениях, потому, что мне нравится с ним не соглашаться и спорить. Пусть и только в своей голове и на фронтах под графой «отзывы» на фантлабе. Сегодня, все также вкушая ожидание самой важной для меня книг из грядущего потока вероятностей — «Всеведения», разумеется, — я хочу снова поспорить и заодно с тем похвалить, да и просто поразмышлять вместе с Питером и героями его рассказа «Вифлеем» о нем, собственно.

Если честно, то поначалу было не очень понятно, что передо мной именно произведение, пусть и раннее, пера биолога-фантаста Уоттса. Слишком уж наш «твердый», благо не лбом, фантаст тут «мягок» да гуманитарен. Вероятности, коллапс волновой функции, эффект наблюдателя. Это же опостылевший мейнстрим! Да еще и устаревший. Плюс ко всему околонаучный. И это авангард научности в фантастичности литературного гетто, еще почему-то не посвященный в рыцари, канадец Питер Уоттс? На фоне фантастического допущения он явно теряется с такими своими соотечественниками, как Р.Ч. Уилсон и Р. Сойер. Но будет сказано сие не в обиду ни двум названным последними товарищам — я их обоих почитаю и уважаю, а что важнее и читаю, — ни Питеру. Потому что в литературной части он остался самим собой.

Гнетущая атмосфера безысходности и декаданса. Маленькие люди. Увядающий и умирающий в нарастающих агонии и хаосе мир де-факто, но еще не де-юре постапокалиптики. «Ложная слепота» да «Эхопраксия», ни дать ни взять. Разве что без пришельцев с отсутствием самосознания, которых с трудом можно назвать братьями по РАЗУМУ, и без высокотехнологичного пейзажа перехода в тень постчеловечества. И никаких хэппи-эндов, естественно — не чурайтесь и не корчитесь, это не спойлер. Вы ведь не в первый раз читаете этого фантаста-биолога из смежного с нами климатического пояса?

Далее хочу не рассказать и живописать сюжет «Вифлеема», а несколько поразмыслить над его смысловым и ценностным содержанием. То, что у Питера явное предчувствие по поводу надвигающихся потрясений и призрака хаоса, который бродит по не одной лишь Европе, я не сомневаюсь. Тут он прямо и поминает хаос, обзывая его космологической энтропией, которая сметает высокоорганизованные структуры. Хочу заметить и момент с забыванием, который можно в виде аналогии перенести в наши уже, простите за пошлость, оруэлловские новостные ленты. А также напомню и про линию отношений главного героя и Дженет, точнее, их холодную начинку:

«Вот почему мы так близки. Не потому что у нас общие интересы и мы разделяем страсть к научным открытиям, даже не потому что я часто ставлю ее главным автором в статьях. Нет, мы просто не лезем друг другу в душу. Негласно признаем границы, принимаем их. И полностью доверяем друг другу, так как никогда и ничего друг другу не рассказываем.»

(В этой фразе, если что, я для себя уловил нарастающий момент отчужденности людей в мире с социальными сетями и доступностью, казалось бы, любого вида общения; таки Теннис и его общество и община)

Так что временами пускай и несколько топорно, неуклюже и слишком напрямую (оно и понятно — один из первых рассказов автора вообще), Уоттс, как мне показалось, прочувствовал мир вокруг нас и отрефлексировал его прямо на страницы (экраны) «Вифлеема». И я согласен с этими чувствованиями о том, что вокруг, и моментом с близким наступлением тяжелых, в ряду прочего своей непонятностью, времен. Но Питер уже в этой практически дебютной истории уже верен себе, рисуя все только прочными красками, не видя никакой возможности, даже необходимости, к попыткам нахождения пути нового рассвета , а также чрезмерно критично и предвзято относясь к объекту своего изучения — живому. Я частенько порой сравниваю его и Грега Игана — двух «твердых» писателей, но разных по полярности видимого будущего и вере в человека. Один явно пессимист, другой оптимист. В виду «мягкости» сей новеллы, введу в сравнительный оборот другое значение. И нет, не «Последний контакт» Бакстера, хотя схожести есть. А именно Роберта Рида и его небольшую повесть «Восемь эпизодов» или «Вторжение малого мира», которую советую к прочтению. Именно данная работа наиболее схожа по поставленной теме с «Вифлеемом». Если Питер приходит к неутешительным выводам, мол, жизнь — чересчур случная, нелепая ошибка, которая в самое ближайшее время исчезнет из Вселенной, что даже для этой самой жизни и хорошо, то Рид настаивает на ином. Жизнь, конечно, явление редкое, неустойчивое, способное изничтожить само себя, но это же и феномен, который обязательно станет одной из постоянных констант мироздания. И с этим умозаключением, которое, возможно, исходит из сердца по большей части, я согласен. Я человек, я способен мыслить, ошибаться и, что не мало важно, верить. И строить тот мир, который я хочу. Покорять и созидать, ибо жив и мыслю.

Таким образом, заканчиваю, резюмирую: поклонники Уоттса, читаем, изучаем своего любимого писателя в самом начале выбора творческой ниши и жанровых особенностей. А также не забываем про «Восемь эпизодов» — научно-фантастическая достоевщина нашего любимого, разумеется, писателя прекрасна и нужна, но порой ведь нужно чего и жизнеутверждающее, не так ли?

Из рук вон плохо.

«Фоллер» Уилла Макинтоша, без всяких обиняков в сторону давеча незнакомого автора, максимально плохая и неумелая вещь. Безынтересная, скучная и непомерно затянутая. Но постараюсь высказать свое негодование, мягко говоря, по порядку.

Целую неделю я провел в интеллектуальном голоде — без книг. По определенным обстоятельствам. Даже дописал в своем своеобразном «изгнании» на обрывках блокнота главу для собственного творческого «произведения». А вернувшись сразу упал одновременно и в болото столь желанной сетевой прокрастинации, по которой тоже соскучился за несколько дней, и в неотложные дела. Но голод-то остался! И нагулявшись да напившись, я обрадовался, увидев у себя в руках книгу «Фоллер». Данный роман я давненько приметил в обозреваемых англоязычных новинках фантлаба. Необычная аннотация, доводящая вроде бы как историю с недурным потенциалом интересности и оригинальности. Даже не думал, что увижу ее на русском! И тут, на тебе, перевод в таком прекрасном издании, в такой хорошей серии и со столь привлекательной обложкой. Да-да, я порой забываю про правило «не суди по обложке» + «по аннотации». И при каждом подобном забытьи получаю по сусалам. Как и в этот раз.

С авторского же предисловия Макинтош погружает нас в чудную историю сего опуса. Мол, его первая литературная идея, долго им вынашиваемая и взращиваемая. Столько времени не мог ее вывести в свет, и вот, с помощью всяких-разных знакомых писателей и ученых, доведя ее до ума, таки издал эту книжку. Оно, конечно, понятно, почему для Уилла «Фоллер» столь важен не как просто идея и первый литературный эксперимент, заключенный навеки в столе. Первый опыт, как мы все знаем, самый важный, волнительный и незабываемый. Вот и решил Макинтош его увековечить. А, наверное, лучше б было оставить его в закромах того самого стола для писанины автора. Счастье любит тишину, ибо.

Итак, собственно, о «Фоллере«! Чересчур графомански растянутый текст с наличием полностью блеклых, не цепляющих и не вызывающих интереса/сочувствия/т.д. героев, которые по сути просто персонажи-функции. Я их имена уже успел забыть. К слову, «уже» в данном случае — через пять минут после прочтения книги. Искусственно растянутый всяко-разной водой сюжет для коротенькой повести не соизволит даже предоставить нам интригу. Может, она бы была, если Макинтош додумался на заигрываться с параллельным повествованием, сделав отрывистые флэшбеки и разбросав их равномерно по основной линии романа. Постоянные перевороты нарратива в прошлое с самой первой главы просто убивают всякую интригу при дальнейшем чтении. Может, конечно, это я просто стал чрезмерно опытным для таких вещей, насмотревшись уже всех возможных фильмов с неожиданными финалами и начитавшись соответствующих же книжек, а также не забыв курс логики из института. Да, такое возможно, но по мне так тут кичиться и чванствовать резона нет. Ибо «Фоллер» — недоработанная, однообразная, не впечатляющая, нудная и ненужная история с серыми персонажами. Даже засчет мира не получилось у Макинтоша выехать — мультсериал, который, если я не ошибаюсь, назывался «Охотники на драконов» гораздо интереснее, динамичнее, драматичнее и даже логичнее и поумнее будет. Ведь как смешно читать про российские беспилотники, бомбящие Соединенные Штаты, и наши же танки там, разносящие «этих пиндосов» в пух и прах. Что за аляповатый новый «Красный шторм»? А уж о физической подоплеке происходящего помалкиваю. Я захудалый гуманитарий, но чувствую тут ненаучность и непроработанность.

Итог таков — пропускайте «Фоллер» Макинтоша. Даже не раздумывайте. Серая и графоманская, утомляющая скукотища. Ни оригинальности, ни неожиданности в сюжете, ни динамики, ни персонажей, с которыми себя можно интерпретировать, сопереживать или хотя бы за которыми было возможно с интересом наблюдать. По всем статьям писатель пролетел, так еще и собственноручно, в самом начале романа, убил всякую интригу. Читать смысла не имеет никакого, даже на полнейшем безрыбье. В мире столько всего более прекрасного, особенно хороших книг и женщин, что на этой безвкусице не надо останавливаться.

Who is Edward Limonov?

Я стал задавать этот вопрос несколько лет назад, когда фигура Лимонова нежданно-негаданно возникла посреди нашего застоявшегося медийного пространства. Чудаковатый старичок в ярких пиджаках и бедноватой бородкой аля Лев Троцкий. Диковинный оппозиционер, эпатажный великодержавец, но не доходящий до клоунады его идейного собрата в Думе. Слишком патриотичный для официальной власти и чересчур эксцентричный для разношерстной не-власти. Какой-то экспрессивный интеллигент с еврейской судьбой (пишу это без сарказма и антисемитизма) из среды левацко-имперской оппозиции. Символика его ныне запрещенной на территории РФ партии, которую, не удивлюсь, сам Лимонов и выдумал, вызвала у меня и моего друга позыв нервного смеха и недоумения, который завершился у моего товарища ироничной заметкой: «наверное, из-за несчастных случаев, которыми заканчивались надрывные порывы хохота от рассмотрения символики партии, ее и запретили». Вот такие более-менее оформленные мысли вышли у меня на выходе после поверхностного анализа его биографии, речей и идеологической закваски.

Личность и значение Эдуарда Лимонова увлекли и заинтересовали меня, довольно аполитичного человека своею какой-никакой, но необычностью для нашего политического захолустья. Для меня Лимонов стал в новинку и объектом изучения, ведь расцвет славы этого седовласого экстравагантного пришлось на то время, когда я был совсем-совсем еще младым, а может и чуть ранее. Тем не менее я решил проштудировать его литературно-публицистические изыскания-памфлеты, чтобы лучше понять для себя эту неординарную и возможно не совсем характерную для российских болот демократии личность. И начал с последней книги Эдуарда Лимонова — «Монголия».

«Монголия», как в предисловии обращает внимание сам автор, не имеет никакого отношения к одноименной стране. Хотя азиаты и Чингиз-хан неоднократно упоминаются на страницах книги. Данный роман — сборник разрозненных или лишь порой объединенных в какую-то, по некоторому признаку, последовательность статей-эпизодов из размышлений и памяти этого удивительного человека. География самая масштабная — Сибирь, Москва, Питер, Байкал, Париж, Карабах. Время действия также не останавливается на настоящем и постоянно сдвигается то в прошлое, а иногда и в будущее. Будущее, которое, по мнению Эдуарда и ряда других современных писателей, предвещает мало чего хорошего. Хаос, одним словом, что в этом вероятностном грядущем с войной России с Китаем, падении старой Европы и уничтожением аврааимических религий с введением тиранического контроля над рождаемостью. Друзья, враги, юмор, мысли о себе и о разных событиях прошлого и нынешней обыденности, порой нелепые и попахивающие национастичностью и профанацией высказывания (которые могут быть обычной иронией или провокационной остротой), любовницы, семья, религия, патриотизм... Чего только не найдешь в этом постмодернистском романе, в котором стиль, конечно, далек от возвышенно-диссидентского пера Солженицына, но содержание захватывает и заставляет читать неотрывно до самой последней страницы.

«Монголия» — произведение, с которым стоит ознакомиться, разумеется, поклонникам и сторонникам Эдуарда, любителям всяческой политоты и, конечно, исследователям дел сегодняшних, которые дойдут до истины в современной интерпретации чернышевского «Что делать?» и общего «Да что здесь происходит, вашу мать?».

Воспитанием, опытом и знанием я приучен восхищаться двумя вещами, вне зависимости от собственных переживаний и проч., — нетривиальностью и полнотой (грандиозностью) проделанной работы. Обе они присутствуют в романе Милорада Павича «Хазарский словарь».

Первое произведение у автора и первый сербский писатель в моем читательском опыте, которые кроме прочего владеют теми самыми двумя аспектами моего восхищения. Нетривиальность? Присутствует! Роман-словарь, книга, которая может читаться как угодно, книга, которая в разных переводах имеет разные начало и конец. Вдобавок одно из немногих художественных красивых и достойных произведениях о хазарах, которых что в советской, что в российской системах образования школьник если и помнит, то лишь при упоминании имени князя Святослава. Русского государя, положившего начало распаду хазарской государственности и идентичности (хотя историк-востоковед, один из со-создателей самой самостийной и великодержавной «идеологии» Л.Н.Гумилев видел это в принятии хазарами «ужасного» иудаизма). Так что идея создания экспериментального постмодернистского романа в виде глоссария (даже трех) с непопулярной, казалось бы, основной тематикой исторического толка во истину новаторская! А уж о широте проделанной работы и можно не добавлять. Собрать крупицы далеко, крайне и кошмарно неполной хазарской истории, прочитав научные исследования и средневековую литературу о ней, превратить их в сложную историю, которая бы не теряла единство в словарнообразном повествовании романа с сохранением его восточных легких мотивов и, собственности, интересности — работенка кропотливая. Павич ее таки выполнил, предоставив нам историю таинственных степняков в интерпретации иудеев, христиан и мусульман, мистики и литературы постмодерна.

Подводя итоги, упомяну определенное наставление и одновременно с этим минус «Хазарского словаря». Из-за разрозненных, лишь временами сходящихся сюжетных линий, щедро разбросанных ссылок (перекрестных моментов) между разными частями и статьями романа (в нахождении и соотнесении которых и содержатся все смысловые — каббалистические, мистические, гностические и проч. мотивы и пласты), необходимо вести неотрывное (регулярное и длительное) и непрерывное (не пересекающиеся с чтением чего-либо еще) чтение-изучения этого (гипер)текста. Иначе тайны хазарских сновидений от талантливого серба ускользнут от вас.

«Витающие в облаках» — мое первое знакомство с творчеством британской (таки шотландской) писательницы фантастики и детективов Кейт Аткинсон, в библиографии которой для меня еще есть два «острова» для открытия («Жизнь после смерти» и «Боги среди людей»). Но уже эта прочитанная книга дает понимание грядущего чтения и в целом трудов автора.

Наверное, в чем-то роман напомнил для меня «Осиную фабрику» Бэнкса, ведь оба произведения — фантасмагоричные в своей реалистичности истории-загадки, пейзажем которых являются (частично) шотландское гротескное захолустье, а сюжет обернут кафтаном постмодернистской прозы. В принципе, на этом общие черты названных двух работ заканчиваются, и начинается осмысление конкретно «Витающих...». Хоть уже и упомянутая постмодерновость Аткинсон явно сильнее выражена, именно в данной книге, нежели чем в «Фабрике...» Бэнкса, т.е. сюжет достаточно многослойный и сложно составленный, роман Кейт показался мне, как ни странно, более кинематографичным и вместе с этим легче усваиваемым (читай легче экранизируемым). Я б даже сравнил «Витающих...» с фильмом «Лучшее предложение» 2013 года — правда, лишь в качестве произведения-загадки-игры с чуточку схожей панорамой и совсем идентичным ходом, который можно обозвать «затягивание интриги до такого состояния, когда об интриге забываешь, и в этом и есть интрига». Да-да, нелинейное повествование, регулярно перемежающееся линиями диалога Эффи с ее (не)матерью Норой, историей недавнего прошлого героини, которая одновременно и ее книга, отдельно встречаемые вставки ее литературного творчества, сбивчивые рассказы не-совсем-мамы о диковатом и крайне сюрреалистичном фамильным прошлом, множество разветвлений истории-книги Эффи, является легкой для полно объемного перевода его в русло полноценного кинофильма или мини-сериала. Вышло бы в таком случае вполне недурное (кино/ТВ)произведение с любимым мной сюжетной запутанностью, не отгадываемым концом, которое бы заняло не последнее место в гипотетическом топе таких фильмов/сериалов. Так что многочисленных отсылок, которые переводчик и редактор добросовестно и на славу разглядели в тексте и перенесли в сноски, постмодерновых хитросплетений бояться не стоит. Как говорится, не так страшен этот черт, как о нем глаголят. Другое дело, что «Витающие в облаках» в плане смыслового содержания не то, чтобы очень, но пусты. Оно и понятно — это игровая литература, с элитарными вкусами, вброшенными в массы. Очень качественная и достойная ознакомления игровая литература, но без глубоко развернутых или хотя бы просто поднятых вопросов бытия, жизни, любви и прочего. Попытки, правда, имеются, но в основном, касаясь некоторых взаимоотношений героев, слишком много какого-то, не знаю, пошлого примитива.

Но не хочу заканчивать отзыв на первый (и ранний) прочитанный мной роман Кейт Аткинсон. «Витающие в облаках» — красивая и на самом деле не сложная история (в плане восприятия), действительно похожая на лабиринт, игру, в которой нужно найти правильные ключи-паззлы и составить из них правильный заключительный ответ. Я некоторые нашел и кое-что перед раскрывающим все финалом успел обмозговать. Другое дело, что духовной заполненности, СКРЕП, а-хах-ха, здесь вряд ли вы найдете. Да, особых душевных переживаний героев, заставляющих задуматься и помыслить о высоком, вечном или просто близком не имеется, но опять-таки — роман себя так и не позиционирует! Поэтому коль нравятся игровая постмодернистская литература — берем и читаем. И должным образом оцениваем, потому что это непростой труд — постмодернистские игры в авангарде литературного мейнстрима!

Я уже не раз упоминал, что очень люблю запутанные, многослойные киноистории с неожиданными сюжетными поворотами и концовками. И в поисках этих трудно предугадываемых финалов я обошел пару десятков сайтов, видеообзоров, воспользовался множеством советов знакомых и друзей. В итоге успел просмотреть уже четвертый десяток, если мне память не изменяет, подобных фильмов. Успел приноровиться в них, замечать мелкие детали, ложные лазейки и сбивающие места, специально сбивающие с правильного хода мысли, расставляемые режиссерами и прочими творцами кинематографических произведений. И за годы уже поисков и просмотров этих загадочных фильмов я понял, что есть такие, которые *во всяком случае, лично для меня* нельзя переплюнуть в атмосфере нераспутываемости правды, загадочности и элегантности в создании тайны. Конечно же, один из — «Престиж» Кристофера Нолана, идеально выверенный, продуманный до мелочей, красивый, яркий и глубокий фильм; кинокартина, которая, как мне думается, переплюнула свой книжный оригинал, что бывает достаточно редко. И да, я не читал оригинала тезки режиссера — прекрасного писателя Кристофера Приста, но по отзывам на роман все же могу судить именно таким образом. Так что дабы не обидеть достойного внимания британского фантаста, и быть справедливым, хочу рассказать о своих впечатлениях о другой запутанной, с неожиданной концовкой, и такой же красивой и глубокой истории — романе «Сближение».

Вновь вернувшись в мир вечной тысячелетней и, разумеется, как и в любом другом мире, бессмысленной войны, временных искажений, чудесного и экзотичного Архипелага Грез, Кристофер Прист создал вторую «Лотерею», хотя бы в плане целостности сюжета и снова используемого приема запутанности главных героев между мирами. Но это все равно не будет точным обобщенным описанием для нового произведения автора. Да, «Сближение» выглядит более цельным, нежели «Архипелаг Грез» и «Островитяне», но в нем почти, хех, нет самого мира Архипелага — он появляется лишь в заключительной части романа. По большей части сюжет движется вокруг старушки Земли, и то в разных временах и даже реальностях, превращая в итоге, казалось бы, биполярную систему устройства книжной Вселенной Приста в «классическую» Мультивселенную. Так что целостность сюжетного древа и соотношение места действий (Архипелаг/Земля, Англия) «Сближения» можно описать в следующем неравенстве: «Островитяне» < «Сближение» < «Лотерея».

Но это все отход в сторону — не в коэффициенте целостности или хаотичности повествования заключается талант Приста и красота конкретно данной книги. Персонажи, вопрос реальности-нереальности, извечные проблемы бытия, и то, как писатель раскрывает, показывает и в чем-то отвечает на них — вот самые главные достоинства его работ. Поначалу никак не связанные сюжетные линии [1) о гибнущем в пучине экологического апокалипсиса мира нашего будущего, где Туманный Альбион стал Туманным Халифатом, где фотограф Тибор теряет свою жену и отправляется на поиски ответов по исчезающей во всех планах Англии; 2) Некий фокусник пытается помочь сделать невидимыми самолеты британцев в далекую Первую Мировую; 3) Польская летчица Кристина Рошка встречает среди британских военных механиков удивительно похожего на свою потерянную в оккупированной Польше любовь юности] чудесным и изящным образом объединяются в одну пьянящую воображение панораму. И происходит это, кстати, хах, при помощи, как ни странно, еще нескольких сюжетных линий. В том числе и из мира Архипелага. И, казалось бы, чрезвычайно сложная, перегруженная и эклектичная текстовая структура становится в конце концов легкой и простой, понятной на своих глубинных и основных смысловых уровнях. Каких? К примеру, уровне, который доносит до нас силу и безграничность любви. Уровне, повествующем о такой же всеохватности и, к сожалению, неизбежности войны и пагубности ставшей уже аксиомой борьбы с насилием при помощи насилия. И, наверное, уровне, рассказывающем об одновременно как сложности, так и простоте жизни, мира, реальности, Вселенной... О бесконечной вариативности судьбы и мироздания, но вместе с тем и единых правил его течения, в чем-то шаблонности.

Подытожив, можно сказать, наверное, следующее. Кристофер Прист постарался действительно на славу, достигнув вершины «Лотереи». Он объединил все лучшее в своем литературном мире, добавив новые элементы и приемы, но все также постмодерново придавая главным, назовем их, наставлениям романа гротескные и чарующие сложность формы. И в этом полном хаосе и запутанных перипетий букв и абзацев, размытых смыслов понять суть можно лишь путем еще большего усложнения имеющегося. И да, возможно, дам подсказку для тех, кто только решается на попытку разгадать и прочитать «Сближение». Вернитесь к фильмам-загадкам, например, таким, как «Связь» 2013 года, «Идеальные незнакомцы» и «Облачный атлас», а также... Хотя, думаю, на этом все. Усложняйте, приходя в итоге к простоте, истине и красоте. Читайте Кристофера Приста, получая в итоге удовольствие, непередаваемое послевкусие и работу для ума.

PS. По поводу взглядов на наше ближайшее будущее, как мне показалось, Питер Уоттс и Кристофер Прист все же схожи. Будущее «ближнего прицела» — круговорот катастрофичных или как минимум не понятных для обычного (не пост-) человека событий и явлений; ужасающий своей вездесущностью хаос в разных сферах жизни общества и мира вообще. Наверное, я соглашусь с этим размытым, но пугающим своей высокой вероятностью пророчеством.

Есть люди, с которыми ты хочешь встретиться при жизни. Они — писатели, философы-ученые, актеры, режиссеры, прочие деятели мысли. Хочется увидеть их в живую, пожать руку, присесть за скромненький деревянный столик теплым вечером и поговорить... Да о чем угодно. С Людьми с большой буквы можно говорить о всем возможном, при этом всегда получая истинное непритворное удовольствие. К сожалению, эти люди так же стареют, как и мы, быстро переходя в иную группу — тех, с кем бы хотел встретиться при жизни, но их жизненный путь уже оборвался.

Именно к этой второй группе с недавнего времени стала относиться Урсула Ле Гуин — писательница и женщина, не побоюсь этого, мыслитель и феминистка, деятельностью и личностью которых можно и нужно гордиться. Именно эта американская создательница удивительных миров с нечеловеческими цивилизациями с вполне человеческими проблемами и вопросами морали и прочих ценностей масштабов вселенной, да и просто душевных, как сейчас их модно обзывать, «ламповых» историй, приложила свою руку к написанию одного из моих наилюбимейших романов — «Обделенных», которые безусловно повлияли на мое мировоззрение. Чему, к слову, я безмерно благодарен. Ее книга об удивительно реальной безвластной утопии стала для меня вершиной ее творчества, ее опус магнум, за который я и буду ее помнить и благодарить.

Но и сборник рассказов и повестей «Роза ветров» от Эксмо из серии «Вся Ле Гуин» доказывает, что Ле Гуин далеко не автор одного романа и даже двух известных циклов, а также шикарная фантастическая романистка. В ее портфолио можно найти чудеснейшую и многочисленную, разнообразную и диковинную малую прозу, от реализма мейнстримного характера до ее обычных, но от этого не менее великолепных фантастических рассказов.

Расширенное собрание сочинений Ле Гуин от Эксмо включает в себя в том числе и первые шажки начинающего автора в профессиональной стезе, в основном, что абсолютно нормально, не шибко развернутые и с мятым, каким-то куцым финалом. Порой некоторые новеллы кажутся какими-то пустыми, обделенными глубиной чувственных переживаний — но какая разница? Это же Урсула, пусть и ранняя, творящая опытным путем проб и ошибок будущие штрихи к своим шедеврам. Как большим, вроде «Обделенных», уже названных, и «Левой руки тьмы», так и объемом поменьше, по примеру «Слово для «леса» и «мира» одно». Поэтому простить любые огрехи тут, по мне так, можно.

Но наличие не самых удачных и бледненьких историй не говорит о том, что в «Розе ветров» нет достойных вещей! Постараюсь на свой скромный, непрофессиональный и любительский взгляд их выделить. Первой такой вещью стал рассказ «Поле зрение», где сразу выделяется красивое фантастическое допущение, которое общей тематикой и развитием сюжета роднит его с романом Хайнлайна «Чужак в стране чужой». Философская зарисовка в виде «Те, кто покидают Омелас» тоже заинтересовала, но не особо. Следующим выделившимся мазком пера Урсулы стал еще один рассказ с мощным по полету фантазии допущением под заглавием «Автор «Семян акации» и ...». Наверное, в плане оригинальности и фантастической проработки одно из лучших произведений сборника и вообще у автора. Неплох отдающий латиноамериканским магическим реализмом диптих «Две задержки на Северной линии», но более ярким оказался следующий рассказ — «КН». Ироничная фантастическая проза о пределах адекватности сегрегации и селекции, собственно, адекватности. И, наконец, приблизились к бриллианту этого сборника — «Дневникам Розы». Да, в чем-то повесть с классическим антиутопическим антуражем — антидемократическое, тоталитарное, с мощной идеологической пропагандой и, видимо, социалистической/коммунистической диктатурой (как не назови, а все равно... кхм), государство, где инакомыслящие подавляются не только с помощью расстрелов и гулагов, но и с вмешательством электрошоковой терапии. Но у Ле Гуин вышла красивая история о любви, выборе, свободе, красоте внутреннего мира, личности и мысли. Очень человеческая, трогательная, захватывающая и чертовски реалистичная. В чем-то рассказ контрастирует и полемизирует, разумеется, в рамках моей головы с недавно прочитанным у Грега Игана «Chaff», доказывая, что изменить себя и стать другим, начать мыслить по-другому можно и без всяких имплантов с вирусными биотехнологическими наркотиками. Обязательно к прочтению всем, в особенности поклонникам писательницы. Сильными и обаятельными оказались и истории, рассказанные в «Изменить взгляд» и «Сон Ньютона» — рассказах, схожих в некоторых элементах антуража, национальности главных героев, а также определенных посылах, пусть и финальные строки приводят к противоположным выводам и выходам из общих сюжетных завязок. Неплохи и «Тропки желания», «Лабиринты», «Сур», но следующим достойным выделения из общего ряда, на мой взгляд, является рассказ «Камень, изменивший мир» с вновь интересным и нечеловеческим в плане культуры и основ цивилизации миром. А последними значимыми для меня вещами стали «Стоя на своем», «Существа, о которых я часто вспоминаю» и, наконец, «Старшие» — мистико-фэнтзийный и мрачный рассказ о своеобразной жизни после смерти, будто списанной с какого-то древнего забытого мифа кельтов или других древних обитателей Европы. Метаморфозы, которым бы позавидовали Кафка и Брэдбери (последний — «Превращение», в принципе, как и первый).

И что можно сказать после этого беглого разбора творчества этой прекрасной женщины? Наверное, лишь покойся с миром. С миром, на самом деле, которому можно позавидовать — достойная жизнь, семья, дети, творчество, признание и память, как мне думается, на века. Преклоняюсь, почитаю и продолжу читать — благо, что библиография Ле Гуин не только замечательна, но и обширна.

Я иногда поражаюсь...

О, нет, я не стану вновь распинаться в критиканстве над царефилами, суперантисоветчиками, игнорированием исторических фактов и логики; обелять «красных», защищать Ленина и «есть такая партия!» (с), Красную Империю и, упаси Господь, если он есть, товарища Кобо. Надоело заниматься этим на преимущественно фантастическим ресурсе и изображать из себя Птицу-Говоруна. Хватит это терпеть, хех. Тем более уж странно порою мне самому ощущать себя в роли адвоката пусть и не Дьявола, но явно системы и идей, мне не близких. Не соприкасающихся с моей внутренней основой, которая именно за «Свободу, равенство и братство!», а не за централизованную и бюрократизированную диктатуру, пусть изначально все и не должно было быть совсем так...

Продолжая оборвавшуюся начальную вступительную фразу, я поражаюсь порой тому, насколько сильными в проницательности бывают классики. Особенно русские (российские). Особенно про Россию и ее извечные «что делать» и «вечные проблемы». Действительно, наша странная ментальность и русская душа. Хах, особый путь, особая судьба. Или же особенный культурный код, матрица, самостийная и исконно наша государственность, ее шаблон, который и выстраивает нашу историю, наше общество, наш дух и ум. Ведь как еще можно объяснить то, что Константин Дмитриевич Бальмонт как в воду глядел? Лиричный психоисторик! О чем я? Да просто поменяйте в бриллианте «Песней мстителя», в стихотворении «Наш царь», несколько слов-маркеров и сочетаний их на подобные же, но относящиеся уже не к увековеченному в лике мучеников Николаю Кровавому, а к первому президенту недавней еще РСФСР, за вычетом трех букв и n-количества населения, ресурсов и надежд. Первая Чеченская, расстрел Белого дома, «берите суверенитета, сколько сможете»... Да, эшафота не было, но в метафорическом смысле он-таки состоялся — гильотина истории, общественного, НАРОДНОГО мнения и бутылки была. Да и не к одному ему данный шаблон-стих можно подставить.

Надеюсь, наша, да и мировая последовательность повторяющихся образов когда-нибудь прервется. Надеюсь, когда-нибудь уже не понадобятся эшафоты, не будет Цусим и Мукденов, расстрелов и казней, а талантливым обличительствующим поэтам вроде Константина Дмитриевича будет другое занятие.

«Эта штука посильнее «Фауста» Гете»

*сказал один усатый деятель прошлого, породив один из аргументов, контраргументов и линию споров по поводу верности и ложности интерпретаций оных и, собственно, цитаты выше для словесных противостояний спустя века — так что удивляться дракам этих во истину интеллигентных спорщиков в прямом эфире не приходится. Русская интеллигенция особенная, самостийная и незалежная, тьфу, то есть... Да не важно*

Нет, конечно же, шутка — эта штука не будет сильнее вещей немецких, да и русских, классиков. Все-таки авторский стиль, язык вполне себе добротный, но не восхитительно живой и богатый. Тем не менее на фоне большинства прочих произведений на территориях постсоветских государственной, в том числе и прямиком из литературных гетто, роман Тима Скоренко «Сад Иеронима Босха» выглядит очень достойно. Даже возвышенно, что ли. Уж точно оригинально, нетривиально, современно в хорошем смысле слова, в меру вычурно и чернушно. Последнего пусть и кажется, что многовато, ан вспоминаю сразу, как часто в гораздо более изощренных и отвратных формах встречается настоящая, во истину пошлятина, то мигом снимаю все подобные обвинения.

Ибо, повторюсь, даже не с самым выразительным языком писателя, сереньким и почти хилым, неизвестный мне до обнаружения этой книги в серии чуть более известного издательства автор берет и чуть ли не захватывает другим. Новизной, пусть и не шедевриальной, но новизной с грамотным подходом. Написать антиклерикальный роман, использующий ряд апокрифичных идей, не слабо поносящий на чем земля стоит церковную систему, в том числе и через введение нового, ОЧЕНЬ СВОЕОБРАЗНОГО Мессии, используя лишь биографический тип повествования, да еще и с рядом плотских мерзостей и непотребств — надо уметь. Да так, чтоб это понравилось не только кругу ооочень высокоподнявшихся в дебри постискусства творцов, солдатам-фронтовикам Воинствующего Атеизма и, простите, быдлу, нужно еще как уметь. Чтобы все эти новейшие жития не отталкивали, не заставляли даже марксистских атеистов получить приступ приближающихся рвотных позывов, как с каким-нибудь тупым и несмешным анекдотом про Христа, занимающегося на воде не пойми чем *вызывающего еще и желание даже у меня, привыкшего получать все привилегии от сидения на двух стульях агностика, дать в мордочку волосатым кулачком*, а заставили задуматься, иногда посмеяться, иногда всплакнуть, вдохновиться и прийти к чему-то пусть и не глубокому, но и не поверхностному.

Новеллизировать ТВ-комикс «Проповедник» так, чтоб не вышли «Проповедник» или дебаты мусульманских и православных богословов *к слову, зрелище интересное и стоящее ознакомление для повышения эрудиции в энных вопросах*, да и какое-нибудь очередное скучное или слишком броско вызывающее фантастическо-литературное Евангелие надо постараться. Тим Скоренко постарался, и вышла книга с неожиданным финалом. Конечно, по уровню не таким, как нолановская экранизация «Престижа» Приста *к слову, это, видимо, я один такой недогадливый — вот, к примеру, одна из моих бывших девушек и сестра как-то быстро до всего дошли. Эх, я бы сказал, женская интуиция, на что мне бы мой верный друг ответил — ах ты сраный сексист*, но интрига вышла продуманная. Да и финал во многом поменял акценты «Сада...» так, что вышла по-настоящему продуманная притча о том, что пути Господни-то неисповедимы, если Он есть, конечно, но в любом случае жизнь у нас одна. А прожить ее можно хоть и по-разному, но стоит сделать это, оставшись настоящим Человеком. Ни о чем не жалея под конец, не о свершенном, не об упущенном. В том числе и о прочитанных книгах, судари и сударыни, в том числе и о них.

*Видимо, год обещает быть щедрым на охапку отзывов по публицистике и научно-популярным работам, раз четвертый из пяти рецензионных комментариев я за январь составляю именно таким произведениям*

Не только художественная литература заставляет во время и после прочтения покопаться в своей голове, в слоях стародавних событий и заново оценить их и самих себя. Такими же по мощи, в каком-то смысле и крышесности, могут стать и труды по философии сознания и когнитивным наукам. Прочитав одну из глав рецензируемой ниже книги ночью, я долго старался уснуть. Но все эти теоретизирования, размышления и данные нейронаук по поводу устройства нашего разума, Я, сознания, самосознания и памяти не позволили мне этого сделать сразу. Они соблазнили меня на собственное миниатюрное исследования — путешествие вглубь собственных воспоминаний. Непрофессиональная интроспекция, если таковая вообще может быть профессиональной. И выводы, к которым я пришел, оказались плачевными, но об этом чуть после.

«Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель Эго» — научно-популярная работа Томаса Метцингера, немецкого философа, который стал известен лично мне не в ходе изучения литературы и прочих материалов по сфере изучения и философствования над изучением сознания, да и другим, думаю, из-за упоминания о нем у Питера Уоттса *которого я за едва успевший начаться год упоминаю уже в раз десятый*. Ведь предыдущая и, насколько я понимаю, более научная по специфике изложения книга данного исследователя, «Быть никем», серьезно подстегнула известного канадского «хард»-фантаста к написанию «Ложной слепоты». Видимо, не без влияния этого фактора, следующая, данная работа Метцингера, «Тоннель Эго», и была издана у нас в России.

Переходя уже к самому содержанию произведения немецкого философа и основным его тезисам, надо сказать, что все-таки не зря издали именно его, а не предыдущую книгу. Ибо если момент о наукоемкой лексике и специфическом повествовании и ходе мысли в качестве основных характеристик «Быть никем» верны, то это действительно благо. Помнится, что сам Питер Уоттс, по-моему, в послесловии к «Ложной слепоте», писал, что не до конца понял главные выводы этой книги. Так что если бы весь шквал подобного изложения переместился и сюда, то понять теорию Томаса Метцингера о тоннеле эго и я-модели как структуры и формы нашего сознания было бы для меня вовсе невозможно, раз уж подобное переварить целиком не получилось у ученого фантаста. Между тем, плюсом «Тоннеля Эго», сразу скажу, является то, что данная монография не являет собою лишь широкое развертывание объяснений и доказательств я-модели автора как сути нашего Я, в отличие от предыдущей. «Тоннель Эго» хорош больше как сборник более-менее, ибо такие делаются и в данный момент, последних результатов исследований и экспериментов когнитивистов и нейрофизиологов по работе нашего мозга. Тут имеются подробные описания работы и природы зеркальных нейронов, опытов выхода из тела, зеркальных фантомных рук, даже некоторые заметки по успехам робототехники, интервью с ведущими специалистами в областях исследования сознания и многое другое.

Доказательный ряд и повествование Метцингер выстраивает примерно следующим образом. В первой части Томас наиболее кратко излагает основные вопросы исследования и познания сознания, в основном философского характера, в тоже время выстраивая свою я-модель и тоннель эго как теорию, разрешающую и дающую ответы на эти вопросы. В том числе и в рамках проблемы эволюционной необходимости сознания. В следующей части своей работы Метцингер рассказывает об опытах выхода из тела и природе сна и осознанных сновидений, а также как исследования данных сфер помогает и уже помогло в изучении природы сознания. Здесь представлено очень много небезынтересной фактологии и пересказов некоторых экспериментов в данных областях — в том числе и такие опыты, в постановке которых участвовал и сам философ. А также здесь и в последнем разделе затрагивается тема использования медитаций для изучения сознания. В заключительной части автор описывает уже последствия всего того вала открытий, который, по его мнению, уже совсем скорого — а именно к 2050 году — обрушатся на человечество. Открытий в области сознания, конечно. Тут же, кстати, присутствуют сведения о наиболее недавних успехах в рамках разработки искусственного интеллекта. Здесь же Метцингер рассказывает о своих способах решения после момента крушения нашей этики и морали из-за деятельности когнитивистов и создании новой этики.

Так о чем же именно пишет Томас Метцингер? В чем заключается новизна его теории и как к ней можно относится? Ну, во всяком, как к ней отношусь я... Тоннель эго есть воображаемая аналогия нашему я. Стены этого тоннеля — наши восприятия реальности, за ними — вся та реальность, которую мы из-за ограниченности нашего восприятия не можем познать. И в этот же тоннель входит я-модель — представления мозга о собственном теле. Из всего выходит, что и реальность, которую мы якобы осознаем, и тело, которым якобы обладаем — лишь симуляции мозга. Симуляции, облегчающие переработку, обработку и выведение новой информации. И в данном случае, в рамках теории Метцингера, да и в принципе всех прочих подобных же гипотез функционалистов и большинства когнитивистов выходит, что так называемое Я, взгляд с первого лица — тоже своеобразная симуляция, созданная посреди прочих симуляций. И как такового Я, как сущности любого рода — физиологической ли, нематериальной ли — не существует. Это иллюзия, ошибка так называемой «народной психологии», лишь специально оставленный эволюцией более удобный способ понимания мира вокруг, повышающий шанс на выживание. Наверное так, в общих чертах и наиболее точно, без отсебятины и ложных интерпретаций, и можно описать теорию о природе нашего разума автора. На мой взгляд не-специалиста, доказательная база ученого местами провисает. В принципе, сам Томас Метцингер и говорит, что некоторые решающие открытия лишь впереди. И кажется, что иногда у автора мелькают софизмы (например, по вопросу редукционизма), притянутые за уши ответы на ряд вопросов, порой кажущееся умножение сущностей без надобности, обход стороной определенных специфик проблемы сознание-тело (откидывание квалиа, к примеру). Здесь для меня до сих пор убедительны критики функционализма и сильного ИИ вроде Нагеля, Серла (со стороны здравого смысла), Чалмерса. В данном же русле крайне интересна наша исследовательница мозга, нейроученый-лингвист Татьяна Черниговская (о начальном тезисе книги Томаса она отозвалась с некоторым недоумением — об иллюзорности Я), которую я, правда, пока только слушал, а не читал. Так вот, по ее мнению и к 50-ым годам до конца понять как мозг продуцирует сознание мы не сможем из-за чрезвычайной его сложности. Про нотки Радикального Переворота Всего, Технологической ли, Биологической ли Сингулярности от автора, приветствие подобного, я тоже молчу. Пусть и про проблемы, возникающие с исчезновением старых «духовных скреп» цивилизации до-открытия-истины-сознания Метцингер тоже не забывает. Ну, в данном случае понятно, откуда Уоттс «понабрался» частично некоторых идей.

В общем, подводя итог, «Тоннель Эго» — замечательная вещь в плане фактологии по современным данным когнитивистики, философии сознания и философии ИИ. Конечно, подход автора, на мой взгляд, опять же — человека, для которого «Китайская комната» есть символ критики целого ряда теорий в данной сфере знания — несколько узковат. Ибо функционализм. Но сама идея небезынтересна, да и вообще Томас Метцингер — один из немногих философов, вплотную работающих с нейрофизиологами и целым рядом специалистов смежных дисциплин самого высокого уровня. Конечно, плюс ко всему было любопытно узнать, откуда ноги «Ложной слепоты» растут. И язык автор постарался сделать максимальным образом доступным, стараясь объяснять большинство специфической профессиональной лексики. Так что прочитать стоит, разумеется.

А возвращаясь к моим собственным интроспекциям... Не знаю, ждут ли нас великие потрясения *России они не нужны, хах* и время перемен посреди наших эфемерных человеческих жизней. Не знаю, правильным ли путем идут когнитивные науки, Метцингер и функционалисты со сторонниками сильного ИИ. Понятия не имею, но одно я понял точно. Человек не совершен и совершенен одновременно. Не знаю, видимо, он ограничен своим уникальным безмерным мыслительным океаном. Как это проверить? Постарайтесь вспомнить свой самый лучший момент в жизни. Понимаю, их наберется не мало, но профильтровав и отсеяв их, выберете самый счастливый и значимый тем самым для вас. Да-да, при котором у вас наивысший духовный подъем, уровень счастья или всплеск эндорфинов — называйте как хотите. Не важно, как давно он произошел — десять, двадцать лет назад, или всего лишь минул год. А то и пара месяцев... Вы, думаю, сможете вспомнить в определенных подробностях распорядок того дня, хронологию событий, некоторую предысторию и все те мелочи, связанные с тем самым моментом. А сможете ли вы при этом вспомнить те эмоции, которые вы испытали при этом? К своему сожалению, я понял, что нет. Это невозможно. У меня получилось лишь воспроизвести воспоминания о воспоминаниях о тех чувствах. И на основе памяти о памяти о испытанном я делаю сравнение со всем остальным, что может быть соизмеримо. И знаете что? Не нахожу ничего подобного. Тот момент по эмоциональности ничего не переплюнуло в последствии. В те секунды, осознав эту мысль, я испытал одно из самых сильных разочарований в жизни. Я понял, что самое лучшее, что мог испытать, я уже испытал. А что хуже всего, я это понимаю даже на основе искаженных представлений о Том Моменте, исходя из воспоминаний о воспоминаниях о... Не знаю, возможно, все тщетно, смыслов нет, целей нет, ничего возвышенного нет, наша культура и цивилизация — блеф, человек ничего не значит, а постчеловеки в полном отрицании всего человечного тем самым нас во всем и перепрыгнут. Но даже если так, кто сказал, что мы не можем эти смыслы выдумывать, а наша несовершенная природа, позволяющая создавать и познавать что-то более совершенная — ошибка или слабость? Человек силен своим несовершенством, своей смертностью и всей той новой формой бытия, созданным им — языком и культурой, о которых Метцингер не слишком-то много и говорил *в этом плане мне гораздо симпатичнее мысли о бикамеральной возможности происхождения разума*. А дабы стать счастливее и совершеннее не обязательно становиться постчеловеками эпохи надвигающейся Технологической или бог знает какой Сингулярности. Достаточно думать о своих поступках и о людях, что с нами, с которыми мы делаем Те Самые Моменты. Берегите их, эгоистичные тоннельщики по Метцингеру, а по мне — совершенные несовершенностью человеки.

*обычное уже предупреждение о политотных нотках*

По сложившийся уже год назад традиции, начну чуть издалека.

Прошлый год, как известно, порадовал *и огорчил* нас многими событиями, важными мероприятиями, юбилеями и прочими происшествиями из всех сфер жизни. В России одной из подобных значительных дат столетняя годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Вместо широкого и всестороннего обсуждения всех философских, моральных, политических, экономических и демографических вопросов, связанных с проблемой понимания данного события в новой России, в объективном ПРИНЯТИИ случившейся сто лет назад катастрофической, но логичной трансформации общества *как, к примеру, во Франции, где в среде историографии и общественности до сих пор их Великая Французская революция является предметом теоретического обсуждения, тем не менее французы сходятся в том, что существовал целый кластер предпосылок и противоречий, который логично вылился в социальный взрыв; и да, своих революционеров они не обливают постоянно тоннами оскорблений и «обличений»*, и попыток примирения антагонистических взглядов, что мы могли увидеть? Довольно узколобые и прямолинейные пропагандистские кино- и ТВ-поделки, доносившиеся из кинотеатров и федеральных каналов; обличение личности Ленина *даже курьезные попытки превознести над ним Троцкого*; море высказываний плеяды uniteders-думцев и внесистемных оппозиционеров о величии царской России *«дайте нам n-ое количество лет, и мы покажем этим америкашкам, всему миру, и без всяких революций!», как любят они цитировать* и бандитах-наркоманах-шпионах-предателях/«пятой колонне», т.е. большевиках, которые погубили нарождавшиеся демократические ценности; памятники жертвам кого угодно, но только не царского режима или белого движения; очередные попытки «обеления» некоторых коллаборационистов из ряда бывших белодвиженцев, не считая продолжения скандала с доской Маннергейму.

Так из-за чего это я? А вот почему. При всем этом вышеописанном мракобесии и практически абсолютном информационном молчании легальных, системных и нет, российских «левых» разного толка, я решил пару дней назад глянуть дебаты по сему же поводу «Русской службы BBC». Просто раз уж один фантаст-британец, товарищ Чайна, смог довольно объективно *кроме пары мест* представить события Февраля-Октября, почему бы другим британцам *ну ладно, лишь их посредникам в России* не провести хоть сколько-нибудь адекватные дебаты по поводу столетия столь значимого события мирового масштаба? Знаете, объективность и объективность данного мероприятия разрушается уже после первого вопроса из зала и ответа со стороны приглашенных «специалистов». На вопрос «нужно ли отмечать Октябрьскую революцию как праздник?» никто из этих шести человек не поднял руки. Все, после этого можно было далее и не смотреть эти очередные потуги максимально очернить прошлое с красной расцветкой, но я все же пробежался глазами. А потом все бросил — когда на «дебатах» от оппозиционной стороны есть только одна юная, привлекательная, но с такими убогими лексикой и интонацией, the red lady, которая таки своей милой ручки не подняла *хоть немного и поспорила с appler-депутатом, оставив нападки на красных демонов революции от uniteder-думца без реакции* на упомянутом вопросе, для меня эти самые «дебаты» сразу заканчиваются.

А вот теперь уже, наконец, к самому роману «Соть» Леонида Максимовича Леонова. Столь долгая прелюдия нужна была не только для обуздания моих графоманских потребностей и не столь ради замещения пустых электронных строчек абзацами водянистого текста, сколько для понимания значимости данного плода одного из ведущих литераторов соцреалистической направленности. Возьмите героев «Соти» — Увадьев, Потемкин, Фаворов... Наркоманы, сатанисты, предатели, убийцы, содомиты или какой-либо еще мерзкий эпитет — это о них? Нет, при том, что первые двое — большевики, да и раскинутое по всему книжному полотну множество персонажей и второстепенных героев не являются антисоветчиками. И не в силу конъюнктурности автора, а в объективной реальности, так сказать, за окном. За окном почти вековой давности, времен нэповского расцвета, сменившего упадок Гражданской войны и трудностей *да что уж греха таить, и зверств* военного коммунизма. Начала великих строек, короткой эпохе конвергенции капитализма и социализма, предвоенного роста экономического, духовно-культурного и эмоционального, в конце концов. Эпоха наибольшей революционной свободы, надежд в скорое светлое будущее, даже в Мировую революцию, святое незнание будущих Темных Времен (рецидива Гражданской войны, волн террора и Второй Мировой), интеграции в новое общество разных классов ради общего будущего... А дальше было тяжелее. То, что было. Но нет, я не оправдываю! Я стараюсь смотреть не только на *как делит один современный историк* разрушительный проект большевиков, но и на созидательный! Электрификация, урбанизация, индустриализация, великие победы, создание определенного социализма *разного в разные советские эпохи, но уникального и прогрессивного для своего времени общественного проекта*, ликбез, единая бесплатная система образования, здравоохранения и многое другое. Не резня бывших дворян и кулаков, других левых и социалистов, репрессии и депортации народов, были конечной целью режима. И не типичные «кровавые нквдшники и чекисты» были типичными его служителями и представителями. Нет, это были мечтательный Потемкин и одинокий Увадьев, и поднимавшаяся вслед за ними, за волной просвещения и трудовой экспансии народная масса, которую накормили, обучили, дали работу и цели. Да, идеологию, да, не всегда положительную в самых разных случаях *и вообще заставлять как-либо мыслить и притеснять тех, кто с этим не согласен, ПЛОХО*, но безусловно более человечную, гуманную и справедливую по сравнению с правыми первой половины двадцатого века. И столь же более приемлемую, чем постоянно вытесняемый лоббистами Капитала с большей буквы капиталистический интернационал.

Так что доказывает и показывает Леонид Максимович, как и множество других писателей с разными судьбами тех лет? Если в целом, то его метафоричная «Соть» показывает, как пара-энтузиастов, в хорошем слове фанатиков своего дела, пытаются по Марксу лишить природу противоречий, подчинить ее Человеку. Точнее ее маленький уголок — реку Соть, построив на ней бумажно-целлюлозную фабрику, чему противостоят как сами люди, так и природа. Именно о судьбах разных людей, не только большевиков, красоте природы и перестройке не только мира естественного в мир искусственный (из мира нецелесообразного в мир разумный), но и мира клерикального, царского в мир новый, Советский. При тем же не с помощью концлагерей и расстрельных команд. И да, который раз уже повторяю, разумеется, вышло не все и не совсем так. Идиллические надежды и реалии были во многом разрушены верхушечными политическими интригами и событиями извне, Великими Ошибками и исчезновению свобод, заработанных кровью ушедших лет. Но пытаются ли об этом сказать? Говорить о причинах как Революции, так и темных событий советского времени? Все это просто сваливают в одну кучу псевдоисторического дерьма, забывая о том, что все, имеющееся сейчас — наследие созидательного проекта ненавистных маргиналов-большевиков. Но если это правда так? Задумайтесь, если бы революционеры *которыми были не только большевики, хех* действительно были наркоманскими бандитами и больными уродами, то смогли ли они взять не только Зимний, но и Рейхстаг, вопреки Сталину, конечно? Могли ли большевики, будь они только рэдлэдис *выше* и кокаинистами-предателями, отстроить всю страну несколько раз, защитить ее суверенитет, произвести всеобщее позитивное форматирование общества и страны?

Не думаю. А вывод из этого такой... Читайте не только «В круге первом» (одна из моих любимых книг, но недостоверности цифр по заключенным и репрессированным и определенных событий этого не меняет), но и «Соть», и множество другой литературы. Смотрите с разных сторон и разглядите истину, которая непростая и не факт, что легкая. Прошлое любой страны наполнено трагичными и мрачными страницами, но ведь все познается в контексте? И если сегодняшняя власть и дальше продолжит дискредитировать весь советский период и превозносить все Ъ-Царское, не стоит удивляться, что вскоре мировой оценкой-интерпретацией событий двадцатого века станет теория сегодняшнего немецкого историка, Эрнста Нольте. А по нему все предельно просто до невозможности. Коммунизм есть предтеча фашизма, из чего следует, что нацизм немцев — защита против большевизма русских, а классовая борьба ничем не отличается от расовой политики Тысячелетнего Рейха! То есть целенаправленная политика истребления голодом населения Ленинграда нацистами — превентивный удар по гидре советской азиатчины! Ревизионизму и реваншизму ура! Нравится? Некоторым уже симпатизирует видеть Сталина фигурой более демонической, чем немецкий фюрер, а солженицинские несправедливости советской действительности — чем-то несравненно более ужасающим, нежели политику Рейхстага в отношении евреев, цыган, гомосексуалистов, психбольных, коммунистов и в конце концов славян. Да и правый переворот в таком случае переставать ждать не стоит *видимо, многие забывают опыт Второй Мировой, когда ослабление левых, к сожалению, и со стороны Советов, привело к усилению правых*. Нравится? Думаю, не очень, но именно такое отношение к прошлому *а не как у французов, к примеру, с их политикой внедрения культуры примирения* и политика по отношению к нему приводит к подобным вещам. Поэтому читайте советскую классику, публицистику, в том числе и современную, но, пожалуйста, не сумасбродную. И Леонова с его «Сотью», с ее безупречным русским, великим и могучим *черт, даже я, к своему стыду, гуглил пару слов*.

*Дубль два спустя три года после прочтения*

В начавшимся году в своих отзывах я уже несколько раз упоминал имя канадского «твердого» фантаста с уклоном в биологические науки, Питера Уоттса, что натолкнуло меня на мысль написать вторую миниатюрную *ах-хах* рецензию на прочитанный уже давненько роман «Ложная слепота». Ведь так часто апеллируя к своему отношению к данному произведению автора, моим оценкам романных *и вообще* оценок и взглядов писателя и ученого к некоторым вещам, я понял, что так ни разу и не представил их в должном виде. В развернутом и лаконичном варианте, так сказать, которому никак не соответствуют ни первый, слишком короткий, непродуманный и чересчур эмоциональный, на собственно «Ложную слепоту», ни следующий, на «Эхопраксию», более сдержанный, но не самодостаточный в плане понятности изложения моих мыслей, отзывы. А также сделать второй расширенный комментарий к уже ставшей культовой книге Питера Уоттса я хочу в связи с ожиданием «Omniscience» («Всеведения», «Всезнания») — заключительного эпизода истории «Ложной слепоты» и ее вбоквела, к выходу которого (а оный будет дописан, прикидывая навскидку, и увидит свет года так через два) я надумал создать полноценную рецензию что на него, что на всю трилогию. А понимая то, что грядущие как книга, так и мой отзыв могут получиться достаточно объемными, мысли из последнего я решил перенести сюда, в модифицированный вариант рецензии на «Ложную слепоту», благодаря которой я окунулся в увлекательный мир проблемы тело-разума и философии сознания и искусственного интеллекта.

Начну с попытки не обоснования, но объяснения своей оценки. Столь грандиозной и нашумевшей истинно «хард-сай-файной» направленности, ставшей своего рода современной классикой, я поставил лишь шесть баллов. На самом деле «шестерка» не означает, что книга плохая и возненавиделась каким-либо образом мной. Моя система оценивания любого художественного произведения вообще довольно специфична, ибо достаточно ситуативна и субъективна (как, думаю, и у большинства среднестатистических читателей). Иногда пролистывая список романов, повестей и рассказов, которым я поставил наивысшую оценку, я осознаю, что они неравноценны даже между собой. Десятибалльная система достаточно условна, во всяком случае, лично для меня, ведь тот самый наивысший балл я могу поставить и общепризанному шедевру, и работе с проработанной формой и фабулой, и необычной, выбивающейся из общего ряда, книге, достаточно неоднозначной, возможно, и высоком по многим критериям труду любимого мною автора, и просто приглядевшемуся мне произведению, и книжке, давшей мне потрясающие и непередаваемые эмоции, или же наоборот, попавшейся мне в руки тогда, когда она соответствовала моему эмоциональному состоянию... И не счесть числа подобным примерам и контрвариантам их. Шесть же баллов «Ложной слепоте» Уоттса являются, возможно, и показушной, но формой несогласия со взглядами писателя в мере большей, чем просто равнозначность определенным небольшим минусам книги.

Расскажу все же сначала про увиденные мною неудачные моменты романа *замеченные, впрочем, не только мной*. Литературность, персонажи и драматургия. Обобщенные в один сплошной спрессованный минус, данные пункты у великолепного фантаста-выдумщика *выдумщика в хорошем смысле, конечно* и ученого-популязатора, проседают и довольно сильно. Так уж вышло, что один из самых интересных твердо-научно-фантастических авторов, у которого в плане создания общей сюжетной канвы истории все великолепно, малость похуже остальных прорабатывает образы персонажей и в принципе эмоциональную сторону произведения, что ли. Ни одному из героев «Ложной слепоты», даже бедняге Сири Китону, сопереживать не получается. Не «не хочется», ведь сказать, что участники миссии «Тезея» плохие парни или даже антигерои — язык и пальцы на клавиатуре не поворачиваются, а просто-напросто не получается из-за их не достаточной проработки и почти отсутствующей драматургической части. Нет, конечно, можно выделить некоторую эволюцию Сири как персонажи и личности по ходу сюжета и даже увидеть определенную долю иронии в эпилоге романа, связанную с ним (думаю, особым спойлером для произведения с тремя тысячами оценок и семнадцатью страницами комментариев не будет то, что в конце-концов рассказчик, сам не являясь до конца человеком в классическом смысле — то бишь носителем именно человеческого сознания — возможно остается единственным носителем разума именно в этом понимании в наблюдаемой Вселенной; так это или нет будет ясно в третьей книге цикла «Огнепад») — то есть сказать, что в такой подаче героя Китона и заключается авторский смысл; что отсутствие сопереживания к нему как к главному герою, да и к остальному персоналию, обосновано Уоттсом тем, что в книге обычных людей, с обычным сознанием или разумом, называйте как вздумается, нет. Сопереживать там некому. Но, как думается мне, это не так, если разбирать и дальше литературность, но уже в последующих работах Питера Уоттса. Тот же вбоквел «Ложной слепоты» — «Эхопраксия». Как уже отмечалось, развертывание истории и процессуальность сюжета в общем довольно схожи с первым произведением цикла. Но точно также можно провести параллели и между их главными героями. В Дэниэле Брюксе мало чего нового. Он, по сути, нарезка из Сири и его отца, полковника Джима Мура. Последний, чуть отвлекаясь от общего потока мыслей, представленный в роли протагониста в рассказе «Полковник», является самым удачным из всех персонажей Уоттса для меня в плане «живости» и всего остального. Возвращаясь к Брюксу: как и Сири, он не может понять других людей (в его случае постлюдей, их ход уже не совсем человеческих мыслей, ведь Дэниэл «исходник», немодифицированный человек; в принципе, и Китон является таким же, только у него проблемы с эмпатией, из которой исходит непонимание и к обычным людям); как и полковник Мур, в его драматургической составляющей вписана жена, ушедшая жить в виртуальный рай (кстати, один из очень удачных эпизодов «Эхопраксии» связан именно с их диалогам). Так вот, и к нему вызвать некоторую сопричастность (сопереживание, связь и идентификацию с героем — короче говоря, самый важный элемент любого художественного произведения) получается лишь пару раз. Но поболее, чем к Китону. Да, тяжеловесная и слабо аргументированная критика, ан все же и сам Питер сие признает в интервью («я женат на авторе фэнтэзи. Мне нравятся ее книги. Развитие персонажей, например, ей дается куда лучше, чем мне»).

А вот теперь к главному доводу к низкой шестибалльной оценке романа Уоттса. Я не согласен. Я несогласный. А еще я люблю спорить и дебатировать, при том же порой вступать в дискуссию на стороне, противоположной, возможно, моей собственной позиции и внутренним идеалам, ибо андеграунд, критика нужна всегда (ибо следую в данном случае двумя принципам: один из романа Ван Вогта «Волшебник атомарной империи», где в конце неожиданно произносится небезынтересная мысль о важности оппозиции именно как противоположной, критикующей, а не вожделеющей занять место мейнстриймного элемента структуры; а второй был произнесен мудрецом из цикла Зинделла «Реквием по Homo Sapiens», который заповедовал своим ученикам «уметь менять мировоззрения как перчатки»). Моя позиция по некоторому ряду вопросов, точнее оценок ответов на них, кардинально расходится с современным мэтром научно-фантастического гетто. И вновь упомяну слова писателя же по сему поводу из «Послесловие: навстречу антиутопии в компании разгневанного оптимиста», где писатель приводит данные о том, что его произведения считают антиутопичными, постапокалиптичными и мрачными, с чем он не совсем согласен. И в чем-то я согласен с этими читателями, но моя мысль-претензия заключается в несколько иной грани. Я считаю, что Уоттс рисует для себя утопию и на самом деле симпатизирует постчеловечеству и всему, что способно заменить человека в его классическом понимании, с классической формой сознания и всем остальным. Мне кажется, что Питер Уоттс считает необходимым приход такой Технологической Сингулярности, которая постепенно заменит Человечность с большей буквы и Человека; покажет ничтожность и вредность всего, чем мы являемся, и необходимость отречься от старого, стать постлюдьми. Частично это подтверждается в одном его интервью, а частично опровергается в «Эхопраксии» (кстати, в той самой диалоговой сцене, где ставшая уже постчеловеком жена главного героя называет себя и остальных убегающих от реальности в постсингулярные эскапистские убежища трусами). Я же симпатизантом такого не являюсь и не считаю нашу человеческую суть, в чем-то несовершенную, но уникальную, ошибкой, от которой необходимо избавиться постсингулярной вакциной. В мире «Огнепада», на Земле, где растут непонятные коллективные разумы, своей независимой жизнью живут многочисленные постлюди, воскрешают способные мыслить о двух вещах одновременно вампиры, сражаются армии немыслящих зомби, вторгаются пришельцы с иным типом сознания, а точнее его отсутствием, я был бы скорее всего Реалистом — своеобразным нео-луддитом данной вселенной.

Но это, разумеется, мои глупые и никому не нужные придирки и критикантство очень и очень достойной научно-фантастической работы, правда, чье приложение-послесловие с перечислением и краткими пояснениями научной основы романа читать в чем-то даже интереснее самой художественной основной части. В связи с чем я бы посоветовал Питеру Уоттсу проявить себя, хотя бы просто попробовать, в жанре научно-популярной документалистики. Думаю, вышло бы что-то очень достойное, интересное и доступное для читателей, которые все же не все как один ученые мужи. А продолжая заключать в некоторый общий сокращенный итог мои мысли по «Ложной слепоте» и в принципе творчеству Уоттса, хочу сказать, что я жду не только его «Всеведения», но и других его грядущих романов. Ведь Питер это тот автор, с которым интересно спорить. И я не вижу ничего плохого в том, что с его идеалами я кардинально не соглашаюсь — по-моему, полемизировать и регулярно из-за этого «переваривать» прочитанное просто замечательно. В таком ключе несогласия с данным канадским писателем мне хочется сравнить с Солженицыным, которого я обожаю читать, но определенные его спорные позиции мне не по дуще. «Ложная слепота» — крайне примечательная работа из серии «необычных Контактов», к которым также я отношу «Конец детства» и «Раму» Кларка и «Жатву» Уилсона, а также представитель образующегося жанра «постсингулярной драмы», о которой я расскажу чуть позже *как говорится, если и плодить лишние сущности, то только фантастические*. И мне, успевшему прочитать внецикловые вещи писателя, плюс его вполне цикловые произведения вроде «Полковника», «День знакомства», «Эхопраксию» и «Богов насекомых», будет все также интересно наблюдать финал и дальнейшие заключительные события в самой ожидаемой на данный момент мной книге — «Всеведение». Ведь вбоквел и рассказы к «... слепоте» показали некоторое смещение акцентов автора к оценке Человека и добавили дополнительные стороны и участников нарастающего конфликта между разными по природе и мышлению вариантами Разума. Их носители столкнутся здесь, на Земле, где все может решиться... Как угодно. Это же Питер Уоттс. Но то, что это будет научно и круто — безусловно.

Наконец я подобрался в своем «триптихе» отзывов на работы Тьюринга и Нагеля по философии сознания и искусственного интеллекта к своеобразной «вишенке» — ставшей классической и довольно популярной статье американского философа Джона Сирла (или Серля) «Разум, мозг и программы» («Minds, Brains, and Programs»). К тому самому эссе, где впервые упоминается известный мысленный эксперимент, являющийся критикой теста Тьюринга и функционализма одновременно, т.е. работой и по философии сознания, и по философии искусственного интеллекта. Да, та самая «китайская комната», которую упомянул в «Ложной слепоте» Питер Уоттс, которая является в романе канадского фантаста одной из линий рассмотрения неразумности внеземного разума в нашем, человеческом, классическом его варианте.

Джон Серл в некотором смысле, а именно интернетного сленга, является «философским троллем-хейтером». Хотя лучше всего называть его философским нигилистом-разоблачителем, обладающим (исходя из этой его работы и выступлениям, к примеру, в TED) иронией и чувством юмора. Что лично для меня является признаком интеллекта, не иначе. И критикует Серл не только разделенную им же на две части проблему ИИ (при том же именно названный им «сильный ИИ», то есть концепцию создания электронного разума на основе современных вычислительных систем, который будет являться всего лишь очень сложной программой), связанный и порождающий ее подход к проблеме сознания в виде функционализма, когнитивные науки, но и основы философии как таковой. Например, и в «Разуме, мозге и программах», и в других работах Серля затрагивается идея об ошибочности что дуализма, что материализма. Да и авторитетных философов прошлого американский мыслитель характеризует как людей, в основном не решавших, а создавших сложные проблемы.

«Разум, мозг и программы» максимально доступным образом объясняет критические взгляды Джона Серля на представление сознания как некоторой совокупности программ и идеи о том, что создание искусственного интеллекта — это прежде всего создание этой самой совокупности программ, имитирующих программы человеческого сознания. Но это имитирующая совокупность, как показывает он же в «китайской комнате», не подразумевает автоматического возникновения понимания — основной отличительной способности человеческого сознания. Стоит заметить, что статья Серля построена не просто как описание его воззрений на проблему, критике существующих теоретических положений через контрпример с «китайской комнатой». Автор поступает более изящно, не сразу критикуя эти самые положения и представления и высказывая свои мысли по проблематике. Серл отталкивается от ответов на его контрпример, полученный от сторонников функционализма и «сильного ИИ», рассматривая и анализируя уже их. И делает это лаконично и абсолютно доступно для понимания такому скромного гуманитария, как я, коему неведомы все эти «ваши» когнитивистские, нейробиологические и кибернетические термины *но которыми я уже успел пополнить свой внутренний вокабуляр*. В этой же статье далее Серл, подводя итоги, частично заявляет и о своей позиции по проблеме разум-тело и возможности создания сознающего машинного существа. Именовать ее американский философ предлагает как биологический натурализм (или эмерджентный интеракционизм), которая сводится примерно к следующему: сознание есть результат мозговой активности, ее превосходящий. И в данном понимании проблемы возникновения разума важными составляющими являются множество факторов. И сама структура мозга, и его материалы, и процессы, там происходящие, и биологические программы — но не только последние, на чем заостряет внимание Джон Серл.

К слову, говоря о проблеме сознания вообще (а как не упомянуть про это, если я читал Серля в работе-антологии его оппонентов, когнитивистов-функционалистов Хофштадтера и Деннетта) — и в рамках философии сознания, и в философии искусственного интеллекта, и в когнитивных науках, и в психологии, и в нейрофизиологических/-биологических дисциплинах, — оная является крайне актуальной и интересной, многоплановой и разносторонней до сих пор, в чем можно убедиться даже без изучения соответствующих предметных работ, а элементарно пролистав одноименные статьи Википедии. Объяснения и решения трудной проблемы сознания чрезвычайно широки, включая в себя огромный ряд научных и философских теорий. И когнитивистские, и нейробиологические, и квантовые (одна из самых встречаемых в фантастике, например, в вариации Хамероффа-Пенроуза в произведениях Роберта Сойера, переводам которого мы обязаны почившему Вячеславу Слободяну, земля ему пухом), и электромагнитные, и всяческие панпсихические (ставящие сущность сознания рядом с гравитацией и электромагнитизмом, как, к примеру, идеи Чалмерса или теории интегрированной информации), редукционистские и, в конце концов, впадающие в мистицизм и религиозность теории происхождения и работы нашего «я». Критикуя и опровергая друг друга, одни специалисты говорят, что другие либо слишком усложняют, либо слишком упрощают данный вопрос. Джон Серл обозначает свою позицию где-то посередине между этими двумя фронтами критикантства, ругая обе стороны. Хотя сам философ более принадлежит к тем, кто критикует упрощения, сам он при этом впадает в грехи усложняющих. Но это вовсе не преуменьшает заслуг Серля и его замечательной работы «Разум, мозг и программы», которую обязательно стоит прочесть. И опять же хотя бы из-за того, что ее упоминание не обошел стороной сам Питер Уоттс, о котором я еще скажу позднее.

«Вычислительные машины и разум» или «Могут ли машины мыслить?» известнейшего британского математика-информатика и криптографа Алана Тьюринга *о личности которого большинству известно из фильма «Игра в имитацию», то бишь по неказистой, но весьма популярной у юных особ мордашки британского же актера с труднопроизносимой фамилией Бенедикта Камбербэтча* является, видимо, первой рабой в области философии искусственного интеллекта и в некотором смысле еще одной работой по философии сознания. В оной предлагается умозрительный эксперимент, который в итоге стал практически обыденной реальностью, который по мнению автора способен доказать наличие у цифровой вычислительной машины сознания. А именно, разумеется, тест Тьюринга.

Наверное, благодаря научно-популярной и в большей части фантастической сферы — литературы, ТВ, кинематографа, игр и т.д. — и в силу своей оригинальности и актуальности данная идея стала чуть не, прости меня официальная наука, культурным мемом (сравнимым по узнаваемости и упоминаемости с Тремя Законами Робототехники великолепного Азимова). Или, во всяком случае, часто встречаемой концепцией проверки у машины разума. По прошествии лет, и немалых, инновационная, но, надо сказать честно, слабоватая и местами вкрапленная софизмами в плане аргументации (в которой по большей части оперируется фраза «но в будущем, возможно, будет и такое» *некоторые их оных, скажу сразу, исполнились вполне точно*) теория тестирования на разумность цифровых творений человека столкнулась с логичной критикой. Самым известным контпримером, кстати говоря, стал не менее на данный момент известный мысленный эксперимент современного философа искусственного интеллекта *и не только* Джона Серля «Китайская комната» (который повлек за собой волну дискуссий и полемики, а также упоминание в в романе Питера Уоттса «Ложная слепота», что автоматически прибавило теории известности). Критика теста Тьюринга, в принципе, насколько мне известно, сопровождает его с самого появления в данной статье, и, на мой же взгляд, сводится она данный момент к вполне понятным вещам. Одна из них — соотношения понятий и их значений. Разум, ум, интеллект, сознание — что именно предлагает искать Алан Тьюринг с помощью своего теста? Что реально можно с помощью него найти? Как логически-понятийному мышлению может быть и разумной *лишь частично* машины отразить неразумное поведение человека в этом тесте, да и вообще? Да и насколько верно судить, что качественная выполненная имитация человеческого поведения машиной говорит о ее разумности в самом широком смысле? О наличие у нее квалиа, субъективного характера переживания, самосознания? Последнее, кстати, можно отнести к также довольно известному и часто встречаемому мысленному эксперименту из философии сознания — «философский зомби» за авторством Крипке и Чалмерса. И пусть оба приведенных контрпримера тесту Тьюринга подвергаются такой же критике и дискуссионным прениям, как и сама идея Тьюринга, нужно закончить главным.

А главное заключается в том, что эссе «Computing Machinery and Intelligence» положило начало философии искусственного интеллекта, многочисленным работам и беседам по данной проблеме, разнообразным теориям и концепциям, целому направлению в области разработки искусственного интеллекта. Тест Тьюринга породил одно из самых известных фантастических допущений в научной фантастике (доведенное до практического абсурда у Виктора Пелевина в романе «S.N.U.F.F.», где в технических характеристиках машин, прошедших тест Тьюринга, фигурируют коэффициенты в 300 с лишним процентам) и множество побочных интересных и актуальных вариаций данного тестирования (обратный тест Тьюринга, тест на бессмертие, тест для школьников и т.д.), а также проекты вроде премии Лебнера. Так что спасибо сэру Алану за подобный толчок для культуры, науки и философии от меня.

Мой институтский курс по философии длился всего семестр и был слишком обобщенным и несколько зацикленном на онтологии, античной и средневековой философии *плюс цитирование Мартина Хайдеггера на практически каждой паре*, и совсем не затронул таких тем, как социальная философия, философия сознания и уж тем более философия искусственного интеллекта. А очень жаль, на самом деле, ведь он, курс и предмет, мог бы стать с изучением данных разделов гораздо интереснее и полезнее, на самом-то деле. Но это и многое другое программа спихнула на самообразование, чем я, собственно, и занялся. Ведь, как представляется лично мне, без прочтения, примерного представления и знания некоторых авторов, книг и работ (художественных, научных и публицистических) человеку не стоит заявлять каким-либо образом о своей... *так как не люблю понятие «интеллигентность», а «цивилизованность» будет слишком помпезным и претенциозным*... состоятельности, компетентности и образованности в практически любой сфере. И одной из таких ключевых работ лично для меня стала статья американского философа в областях сознания, этики и политики Томаса Нагеля «Каково быть летучей мышью?» или «Что значит быть летучей мышью?». И дальше я постараюсь последовательно и логично объяснить, почему и чем данное эссе мне приглянулось, из-за чего «What Is It Like to Be a Bat?» maybe becomes must read for us, любителей-«ожидателей» Первого Контакта, искусственного интеллекта и ответа на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого... Хотя с последним я перегнул палку, но все же.

Философия — особая форма познания и мировоззрения, исследования и знания, которая в разное время являлась и занималась разными вещами. Когда-то она в принципе породила логическую, понятийно-рациональную форму изучения реальности и бытия, породив науку в разных ее областях. Когда-то она была служанкой религии, став инструментом для логического обоснования бытия Всевышнего. Когда-то она пыталась стать одной из наук, которые сама же и образовала в свое время. А вот сейчас, как мне кажется, в уже наше время философия пытается направить науку, а может и остальные формы познания, в нужные русла. То есть пытается показать, куда разуму, рацио, стоит заглядывать, а где это бессмысленно на данный момент или же насовсем. Что познать, понять и описать в формализованном или любом другом языке, в нашем собственном сознании можно, а что, к счастью или сожалению, нельзя.

Именно это на мой взгляд и проделывает данное короткое, но емкое и лаконичное собрание рассуждений и мыслей Томаса Нагеля. «Каково быть летучей мышью?» кидает спасательный круг научному сообществу; пытается направить познавательную силу людей, бьющихся над проблемой психофизического, поставленную еще Рене Декартом, в нужное направление. И для этого Нагель выносит в заглавие кажущийся по началу странным вопрос — что такое быть летучей мышью? При том же быть именно самой летучей мыши летучей мышью, существом, в какой-то степени обладающим сознанием — а именно, как выделяет автор, его самой характерной и такой камнепреткновенной степени, как субъективный опыт. Точнее субъективный характер его, термин, специально введенный Нагелем для объяснение своей точки зрения на данную проблему. И после тщетных попыток объяснить это не то что в наукоемких, а в принципе в каких-либо терминах и понятиях, выражениях и словоформах, автор постепенно приводит нас к довольно грустному выводу — подобное же невозможно сделать и для описания того, что такое быть человеком. То есть постичь человеческое сознание, описать его объективно, а не субъективно. Таким образом, чтобы разумные марсиане или летучие мыши, кукольники Пирсона или вуки смогли с объективного подхода понять такое физическое явление, как Homo sapiens.

Не поддающаяся описанию субъективная сущность сознания, человеческого и любого другого, не дает на данный момент, а может быть и вовсе навсегда науке и человечеству вообще познать свою таки познавательную суть. Но Томас Нагель не пессимистичен и считает, что из дихотомической проблематики объективного и субъективного есть выход и дает некоторые наработки для построения оного в виде иного метода исследований. Который, возможно, в виду специфичности науки, наукой являться уже не будет... Но это уже совсем другой разговор и совсем другой дискурс.

Таким образом, хочу сказать, что статья Нагеля, в виду ее понятного языка *всего лишь два не совсем ясных термина, для объяснения которых под рукой всегда есть вездесущий гугл*, интересного подхода к чуть ли не вечному проблематичному вопросу философии и науки, оригинальных и ясных мыслей по поводу обязательна для человека широкой мысли. Прочитать ее стоит обязательно в том числе и для тех, кому приглянулась «Ложная слепота» Питера Уоттса своим необычным Контактом, странными пришельцами и проблемой разума и сознания. Ведь «Каково быть летучей мышью?» — одна из ключевых и популярных работ в данных сферах и философии сознания вообще.

*нет-нет, на этот раз предупреждение не о историческо-политических моментах комментария, а об описаниях сторонних эмоциональных переживаний, коих, впрочем, будет все-ничего*

Планировал написать отзыв еще в прошлом году *анекдоты про «прошлогодний хлеб»*, но выходит только сейчас, в первом дне 2018 года. Невеликая потеря, от которой, надеюсь, посыл данной не-совсем-рецензии не исказится и будет понятен.

Итак, перед нами «некультурный» и немейнстримовый роман Бэнкса «Transition» («Переход»), близкий к научной фантастике, а своими сходящимися-расходящимися параллельными сюжетными линиями с увеличивающимися по мере развития сюжета перекличками между собой и неожиданными сюжетными твистами-поворотами к таким работам Иэна, как «Мост» и «Шаги по стеклу». Но если действительно заняться поиском аналогий одному из последних произведений шотландского писателя вне библиографии его творчества, дабы лучше всего передать суть данной работы без особых раскрытий основных секретов сюжета, то мне на ум даже до прочтения сразу пришла ассоциация с «Концом Вечности» Айзека Азимова. Одна из моих первых и самых любимых прочитанных книг, культовый роман и классическая хроноопера, она во многих чертах напоминает «Переход». Точнее книга Бэнкса похожа на азимовский шедевр, во многом являясь, как мне показалось, «мультивселенским ремейком» «Конца Вечности». Ведь и тут, и там — вездесущая организация, контролирующая человечество либо по линии времени, либо по линии параллельных вселенных. И тут, и там — главный герой, талант в отведенной ему этой самой организации роли, который влюбляется в противницу этой же организации. И тут, и там эта организация, тайное межвременное/межпространственное правительство (о существовании которой знают лишь, собственно, его сотрудники и немногие избранные из «челяди») занимается целенаправленными изменениями человеческой истории (во времени или в рамках хода событий отдельных реальностей) ради всеобщего блага и максимально возможного счастья, которые, разумеется, ее лидерами понимаются по-своему (и ведут последствия этих минимальных воздействий к довольно сходим ситуациям в конечном итоге). И тут, и там иерархическая система организации довольно сложная, составленная из специальных классов-каст, связанных между собой минимальным образом (в «Переходе», правда, эти касты будут гораздо разнообразнее и интереснее, чем в «Конце Вечности», сильнее разделены и создаются на основе скрытых «суперспособностей» кандидатов, по своим сдерживающим характеристикам друг к другу напоминая чем-то сеттинг фильма «Пятое измерение» 2009 года).

А в остальном, кроме этого самую чуточку подражательно-оммажного каркаса, роман «Переход» абсолютно бэнксовский. И пусть организация «Концерн» (или «L'Expédience»), офисы которой любят воздвигать в городах по типу Стамбула и Иерусалима, как я уже отмечал, напоминает азимовскую «Вечность», она точно также напоминает и бэнксовскую Культуру, хотя в одной из англоязычных рецензий данную роль отводят группе-противнику политике «Концерна», возглавляемого Мадам д'Ортолан — сопротивлению госпоже Малвехилл. Весь фантастический антураж, проработка Концерна, его рабочих каст-сословий, видов параллельных миров (именно их классификации, а не конкретных реальностей — в этом плане книга некоторым образом бедна), следование принципу «чеховского ружья», неожиданные повествовательные ходы, интересные главные герои (при том же не сам агент-суперубийца-переходчик Темджун Оу мне понравился более всего, а линия профессионального пыточных дел мастера по кличке Философ из мира господствующего ислама и террористов-христиан, за развитием которого лично мне было крайне любопытно наблюдать) — все качественное и фирменно бэнксовское.

И в заключение, конечно, обязательно рекомендую к прочтению оригинальный фантастический роман Бэнкса, который вновь навеял меня одной мыслью и одним чувством. Не важно, можно ли изменять время, не важно, сколько множеств бесконечных вариантов реальностей существует, мы живем всего лишь в одной. И жизнь у нас одна, без всяких там возможностей существования колес сансары и загробного местожительства. Поэтому распоряжайтесь ей здраво и без всяких оставлений чего-то на потом. Живете здесь и сейчас в этом Новом Году и всех последующих, осознавая, что главная ценность и главный, простите за некоторый цинизм, товар здесь — это люди. Держите с собой лишь самых преданных, верных и хороших личностей, не теряйте их из-за глупостей и чего-либо еще, чтобы вам всегда можно было поделиться с ними чем угодно, в том числе и настроением от прочитанного томика Иэна Бэнкса.

Так что с Новым Годом, друзья.

Для создания шедевра многого не требуется, на самом деле.

Живые герои, щепотка юмора к месту, хотя можно и не совсем немного и не совсем к месту, интересный, продуманный мир, а также закрученный интригами с отсылками сюжет, и, конечно же, талант писателя-рассказчика — именно этим рецептом для сотворения своих шедевров пользуется Майкл Суэнвик. Во всяком случае в цикле о Даргере и Довеске, двух аферистов-джентельменов на все руки из постапокалиптического мира после войны с машинами и краха более-менее современной технологической цивилизации. Странствующие в руинах современности, где возродилось прошлое в самых своих причудливых эклектично-синкретичных формах, пропитанных фарсом (ибо не даром «история повторяется два раза, сначала в виде трагедии, потом в виде фарса») и постмодернистским отсылкам к нашему миру и культуре. И вот, обойдя уже почти весь земной шар, от родной для себя Америки, пройдя через авантюры в Британии, Франции и Московии, наши замечательные нестандартные герои-трикстеры, уже вписавшие себя своими попытками разбогатеть в историю, оказались в постутопианском Китае второй эпохи Сражающихся царств.

В ходе своего нового путешествия по тонкому и древнему Востоку, Довеску предстоит воскресить своего друга древними утопианскими технологиями у странного китайского отшельника-целителя, а потом уже с головой окунуться в опаснейшую аферу, став советниками одного из могущественных правителей, мечтающего об объединении Китая под своим правлением. Только вот чтобы получить сокровища и дальнейшую беззаботную жизнь нужно выжить в пучине дворцовых заговоров и сплетен, любовных интриг и опасном до непредсказуемости союзе с местными побратимами по роду деятельности двух друзей. А также не допустить термоядерной войны, своего разоблачения, массовых убийств и потери контроля за ситуацией. Если, конечно, последний у них был в этом диковинном приключении, который больше смахивает на увертюру, сыгранную в рояле из кустов. Исходя из финала данной истории с довольно неожиданным сюжетном поворотом-твистом. Хотя чего только не может случиться в мире нового феодализма с азиатским типом производства, не погибшими демонами интернета и армиями археологов, которые выкапывают из оружейных складов боевых пауков?

Подводя итог, заключаю следующее. Суэнвик после блестящих «Танцев медведей» ни сколечко не ослабел в плане владения пером. Сюжет все такой же закрученный и задорный, наполненный хорошим юмором и диалогами, стоящими расхватывания на цитаты. Особенно понравился небольшой момент, где, собственно говоря, Довесок иронизирует над цитатами-отсылками Даргера, почти что разбивая «четвертую стену» между ним и зрителям. Кстати про отсылки. Что касательно эпиграфов в начале каждой из глав — они прекрасны! Постмодернистская фишка романа, в котором все эти начальные строчки — отсылка к той или иной работе (произведению, явлению, фильму и т.д.) мировой культуры, массовой или элитарной — какая разница, если сие эпоха постмодерна. А сами отсылки — иль приписанные самому себе изречения Даргера великих, иль изрядно переделанные им фразы не очень великих. Или же юмористические зарисовки событий, не вошедших в «Полет Феникса». Единственный минус, может быть, в том, что высмеяно не так много стереотипов, как в предыдущем романе цикла, но не вижу в этом ничего страшного — новая книга Суэнвика скрасила мне несколько деньков в дождливом декабре, завершающим этот год, многочисленными своими достоинствами *хоть и действительно, как заметили ниже, персонажи-китайцы при мысленной представлении представляются мало похожими на китайцев, но дело тут скорее в психологии, а в неумелости Майкла рисовать китайскую внешность*. И скрасила на ура *наверное, библиофильская кульминация этого 2017 года для меня*.

Начну с (полу)умной и целиком заезженной мысли о том, что многим спортсменам суждено и очень даже возможно стать чемпионами (в соревнованиях какого-либо уровня), но не всем из них суждено стать тренерами *и политиками, аля депутатами Госдумы, Рады, конгрессменами и т.д., хах*.

Также и с учеными — многим, я уверен, из них должно и очень даже вероятно стать известными специалистами в своей области, открывать что-то настолько новое, что не стыдно дать этому чему-то свое имя. Даже быть интересными и популярными популязаторами *да-да, тавтология намеренная* своей научной дисциплины, умело доносить в простых словах и привлекательных формах сложное для обывателя, подталкивая его к изучению талмудов со сложной терминологией. Но, к счастью или сожалению, далеко не всем их этих ученых мужей (или женщин, разумеется) представляется реальным стать писателями, с приставкой «-фантаст» или и без нее.

Писать интересно и грамотно, оригинально и красиво, свежо и притягательно, создавать литературные шедевры с проработанными и чуть ли не живыми, привлекательными персонажами, умело манипулировать и направлять взор читателя, как иллюзионисты своих зрителей, таким образом, чтобы он поразился некому сюжетному повороту, или должным образом донести до него суть своих переживаний и мыслей, изменить его мировоззрение и заставить задуматься о чем-то важном или не очень... И, в конце концов, сделать прочтение своего произведения для него приятным дано далеко не всем. Ой как далеко не всем. Вспоминая в своей голове писателей-фантастов с учеными степенями, которые были бы действительно замечательными литераторами, на самом деле не так уж и просто. Сразу приходит в голову Айзек Азимов. Кто-кто, а он и вправду умел писать. Артур Кларк, конечно, хотя не совсем уверен, что он именно ученый. Из современных — Грег Иган и Питер Уоттс. Диаметрально противоположные в плане эмоционального окраса своих работ (пессимизм морского биолога Уоттса, какая неонуарность Технологической Сингулярности, и оптимизм по очень далекому постпостчеловечному человеку, который все же остался человеком, математика Игана), схожи они в другом — оба писателя пишут хорошо. Да, не сказать, особенно вспоминая «Ложную слепоту» или не самые удачные мелкие рассказы Грега, что все у них получается замечательно и шедевриально. Во многом оба рассказчика берут именно подачей фантастических допущений и антуражем (хотя и о прописанности персонажей не забывают, слава богу) и популязаторской частью, но и это надо уметь делать! И для этого требуется талант!

А вот говоря, наконец, о романе двух ученых, математика и биолога, Йена Стюарта и Джека Коэна «Колесники» (с «ё»), понимаешь, что этим товарищам лучше оставаться просто учеными и специалистами-помощниками для других фантастов (последний, к примеру, оказывается помог в создании проработанного и реалистичного образа инопланетных видов многим известным сай-файщикам-писателям, в том числе, прошерстив Википедию, узнал о том, что Коэн помог в создании образа рептилоидной расы гуманоидов из трилогии Гаррисона «Эдем» — вещи замечательной, где иной вид, пусть и земной, представлен и максимально инако, нечеловечно, и вместе с тем понимаемым/вполне человеческим). К сожалению данный дуэт не смог создать романа, который: 1) было интересно читать; 2) содержал бы в себе интересных, живых и проработанных героев, за которыми бы хотелось наблюдать, сопереживать и т.д.; 3) оригинально и хорошо подавал бы фантастические допущения, популязаторскую часть... Короче говоря, литературности тут кот наплакал. Читал, пролетая глазами страницу за секунду, не теряя темпа и понимания сюжета. Графомании, лишних сюжетных линий — безбрежный океан. Сколь-нибудь интересных персонажей — кот наплакал. Большинство научно-фантастических идей далеко не новы. Да, юпитерианские пришельцы, их деление на искусственные машины-компьютеры и органическую жизнь — нетривиально. Но за проработанной инопланетной биологией скрываются человеческие заштампованные модели поведения, конфликты, противоречия, даже предметы обихода, что приводит всю эту чарующую инакость к нулю. К сожалению. И плюс сработал, ой как сработал, эффект завышенных ожиданий.

Заканчивая, сформулирую мысль наиболее лаконично и коротко. Ожидал новую «Космическую одиссею 2010», получил... Получил псевдолитературное, неинтересное, слабое чтиво с графоманскими замашками, пусть и интригующей завязкой. Стюарту и Коэну, в общем-то говоря, стоило нанять советника по литературной части. Ибо вышло... То, что вышло, кстати говоря, с не переведенным романом-продолжением, на который я точно время убивать не стану.

И вновь, начиная писать про свои впечатления от очередного романа Сойера, не могу не выразить благодарность В. Слободяну за качественно выполненный перевод.

Эх... «Факторизация человечности», «Вспомни, что будет», «Квантовая ночь», да и «Триггеры», о которых я хочу немного рассказать здесь... Прочитав последний роман, и вспоминая перечисленные здесь, на ум приходит лишь одна строчка «ты как конвейер, свиноматка, каждый год по (вместо альбома) книге».

Да, это даже не отзыв, не уж тем более рецензия, а чуть ли не призыв, письмо и обращение к очень хорошему писателю и богатому на научные фантазии канадскому автору Роберту Сойеру. Предупреждение, что данный товарищ, надеюсь, не неизбежно и возвратимо, скатывается в созданные им же шаблоны, в самокопирование уже без всякого проблеска оригинальности. Ведь давайте честно и непредвзято, отбросив любовь к «Старплексу» (да, это в некоторой степени римейк и оммаж «Стартрека», но с какой душой исполненный!), «Золотому руну», «Пришельцу и закону» и другим его шедеврам, взглянем и сравним озвученные выше произведения. Все они — вариации одной и той же темы, основного фантастического допущения, который Сойер так или иначе применяет для построения базисной канвы сюжета чуть ли не половины своих романов. А именно — квантовой интерпретации природы человеческого сознания и связи на данном уровне всех душ людей. И, осознав это, довольно легко понять, что отбросив такие детали, как оммажный римейк-переделку «Контакта» Сагана из «Факторизации...», политические линии новой «холодной войны» (угрозы ядерной) из «Квантовой ночи» и борьбы с терроризмом и некоторого ряда более мелких проблематик из, собственно, «Триггеров», мы получим абсолютно идентичные, практически не отличимые книги. Да господи, там даже второстепенные или не совсем персонажи копируются — взять тех же врачей-психиатров индийского происхождения из двух последних романов.

Нет, конечно, я не утверждаю, что эти работы — точные кальки друг друга, просто с некоторыми измененными тонами и добавленными иными идеями. Нет, разумеется. И, вспоминая писательское мастерство Роберта Сойера, то, что он прекрасный рассказчик, способный интересно и без вычурности показывать человеческие взаимоотношения, социально-психологические проблемы личности, раскрывать человеческую душу, я не могу говорить, что все эти романы, вместе с «Триггерами», получаются серыми и безынтересными. Ни в коем случае! Я лишь боюсь, что подобное самокопирование станет усиливающейся тенденцией, и вместо оригинального и хорошего писателя мы получим в итоге эффективного производителя книжного продукта по шаблонам с некоторым допущением незначительных нововведений.

Очень надеюсь, что подобного не случится... И да, возвращаясь к «Триггерам», это очередной хороший, но не безупречный, не особо оригинальный роман Сойера, с отсылками на самого себя, поднятием уже поднимавшихся тем, с зацикливанием на проблеме борьбы с терроризмом и сопредельных с ней прочих вопросов. Плюс некоторая дань уважение Азимову за одну из основных идей произведения. ГОДНО, но не ново.

Заключая, очень надеюсь, что Сойер все же восстанет из пепла продуктивности в виде феникса оригинальности.

(Цитаты: современный классик)

*Роман с довольно давних пор стоял в планах на прочтение, и вот, в рамках «рецензирования» литературы, каким-либо образом связанной с Русской революцией и поседовавшей Гражданской войной...*

Знаете, в альтернативно-исторических романах, не попаданческого поджанра, да и в них тоже, основа построения будущего базисного сюжета — некоторое событие, в котором расклад сил мог быть разыгран множеством способов. Где было великое множество вариантов развития событий, ну, или хотя бы как минимум два. И одна из альтернативных вариаций, собственно, и выбирается в качестве новой реальности произведения.

Так вот, Юрий Арабов в своей собственной альтернативной истории особо не парится, не зацикливается над тем, какой именно момент истории (или моменты) можно было по-другому разыграть. От чего этот момент зависел, от каких предпосылок; как эти предпосылки надо было перекомбинировать, видоизменить, чтобы мир Арабова стал возможен в качестве реалистичной *да, тавтология* и логичной реальности. Действительно, зачем задумываться над подобными мелочами? Это ведь «роман-сновидение, -парадокс». Тут никакой логики и некоторой продуманности исторической предрасположенности тех или иных событий быть не должно.

Поэтому, по писательской вольности Юрия, до Николая Второго просто не добираются эти бумаги по отречению. Поэтому благословенный император неожиданно приходит к мысли уйти от Антанты и заключить сепаратный мир с Германией в рамках Брест-Литовского мира. Поэтому Николай Второй начинает понимать свой народ и необходимость коренных изменений. Поэтому Николай Второй решает сотрудничать с большевиками и их Революцией. Поэтому в раздираемой десятками сил Россией возникает троевластие *позднее — коллаборация Никки и большевизма*. Поэтому Николай Второй довольно легко позволяет большевикам проводить свою радикальную политику, включая и классовые репрессии. Поэтому... Да тут еще столько этих «поэтому», что не счесть им числа, мама родная. Альтернатива так спокойно проворачивает свои кульбиты, что порой чувствуешь себя на американских горках. Диалогам, монологам и внутренним переживаниям основных персоналиев — Николая Александровича ака «гражданина Романова», Ульянова-Ленина, Троцкого, Овсеенко — в большинстве случаев не веришь. В первой трети «Столкновения...» очень многое, связанное с Ульяновым, так и вовсе показалось некоторым образом позорным. Правда, в ходе прочтения, которое закончилось довольно быстро, от некоторых ситуаций и диалогов всерьез подумалось, что Арабов — невсерьез. Ну, что он сатиру пишет. Очень сюрреалистичную, альтернативно-историческую. Даже пару раз улыбнулся, но все-таки нет — это он серьезно...

И, честно, я могу его понять. Разноцветный террор, насилие, в том числе и сексуального плана, колоссальное сокращение населения страны, экономический апокалипсис, братоубийство — неполный перечень нашей, как, в принципе, и многих прочих гражданских войн и последствий революций. В принципе, мало чем отличается от той же Великой Французской. Логика истории, ибо. Поэтому, конечно же, хочется, чтобы этот период был иным. Чтоб тогдашняя имперская Россия, ее правители, поняли, что нужно народу. Просветили б его, накормили, земли дали, обучили, свободой одарили, войну завершили, все, абсолютно все сословные и национальные стены убрали, а потом со всем этим и вернули России ее величие, сверхдержавность бы учредили... Но нет, нет. К сожалению, так даже в мультивселенной, как мне кажется, невозможно. Ибо слишком нереалистично. Если режим веками ничего не предпринимал и двигался в истинно правильном лишь для него векторе развития, то о радикальных реформах в сжатые сроки говорить не приходится. Да и сцены с этими диалогами Троцкого и Ленина с Николаем... Боже, насколько они до идиотии невозможно нереалистичные. Ни капли. Да и образ Ленина — слишком он уж облитый грязью. Не то, чтобы совсем... Но вот Николая выставляют максимально доблестным рыцарем-прагматиком, который ради народа *духовно дорастая до этого* на все готов. Только где эта прагматика, доблесть и готовность для народа на все в бильярдной игре с кайзером Германии за территориальные репарации от России? Я уж молчу о том, что это и не логично как-то...

Не углубляясь дальше в исторический спарринг с сюжетом «Столкновения с бабочкой», который все же бессмысленен в виду его АЛЬТЕРНАТИВНОСТИ, просто скажу еще пару вещей. Большей части диалогов и мыслей героев просто не получается верить. Стилистика автора как не отталкивает от чтения, так и не втягивает в него. Середина романа и его конец наиболее сносные куски книги. Конец, не считая альтернативного флэшфорворда у гражданина Романова, даже показался чем-то интересным и цепляющим. Из-за этого средняя оценка в шесть баллов. И совет: в принципе, роман Арабова можно пропустить. А можно и прочитать. Тут уж сами решайте. Какого-то отвращения от прочитанного не имею — красивая, пусть и совсем не реальная фантазия.

*Марафон отзывов о литературе, связанной с Гражданской войной и Русской революцией продолжается*

«И мы родились не в тот век, В холодной державе, не на том полушарии...» (современный классик)

«Если русские что и умеют, так это разваливать империи!» (его антагонист)

Да, вновь не смог не начать или хотя бы не упомянуть моего любимого поэта-исполнителя века 21 в рецензии (первая цитата) *до сих пор не отойду от его недавнего мощного концерта*. Тем более такую строчку, одну из моих любимых и запавших мне в душу и память, плюс изрядно подходящую для того, чтобы поговорить о содержании романа Майлка Муркока «Византия сражается» (которая, наверное, все же «терпит», исходя из споров по поводу перевода в вышедшем издании и собственных мыслей после прочтения).

По традиции, образовавшейся не так давно, начну чуточку издалека, если никто, естественно, не против *да, кстати, об определенном кол-ве политоты должен предупредить вновь*. Читая «Византию...», вспоминал фильм с Райаном Гослингом «Фанатик». Об американском еврее-нацисте. Думаю, кто-нибудь его смотрел. Только вот в отличие от главного (анти)героя произведения Муркока, полковника Пьята, киногерой произведения Генри Бина, Дэнни Балинт, понимает, КТО он на самом деле. И в стремлении уйти от своей сути, балансируя на краю между крайностями, он все-таки делает иной выбор. Опять же в противовес Пятницкому и моему другу, который по взглядам и речам очень близок основному персонажу «The Believer'а». Правда, не знаю, как у него по национальности. По словам, все трое — истинно арийцы-ромляне. Как на деле — бог весть.

А теперь вернемся к нашим баранам. Перед нами первый томик мемуаров неудачного трикстера и авантюриста, считающего себя самым русским и истинноверным христианином правильной ветви учения Христа из когда-либо живших, а также обманутым и оскорбленным злокозненными происками Сионского и Исламского миров, цивилизованным антисемитом и гениальным, не воплотившим свои инновационные идеи в жизнь под своим именем. Или одним из псевдонимов... О, да, этот товарищ *«тамбовский волк тебе товарищ»* еще и патриотичный славянофильский монархист и поклонник черносотенцев. Думаю, у большинства уже сложилось определенное мнение о данном персонаже после этих двух нагроможденных предложений-описаний-перечислений? Ну-с, обрадую — это еще не все. Ненавистник всего семитского и представителей иудаизма по вере и крови, Максим Артурович, чему *думаю, спойлером не будет — там это чуть ли не с первых страниц* подтверждений на страницах «Византии...» вагон и маленькая тележка, и сам будет из самой библейской национальности. И, на склоне лет, считающий себя не реализованным, да еще обманутым чуть ли не всем скатывающемся в упадок и новую смуту миром, полковник пишет о своей жизни. Оказывается, очень интересной и насыщенной — встретить, даже вести беседы за первые лет двадцать своего субъективного бытия со Сталиным, Махно, Петлюрой и другими известными личностями — не каждый живой, да и выдуманный герой сможет. И за этот короткий срок побывать в Киеве, Одессе, Петербурге и вновь на Украине, пройти через южные и северные богемы революционеров и поэтов, а также их синтеза, среди высших эшелонов украинской суверенной государственности, большевиков, григорьевцев, махновцев и интервентов, перепробовать алкогольные, кокаиновые и сексуальные утехи... В общем, мало кто может таким похвастать.

И за приключениями Максима Пятницкого наблюдать на фоне развивающегося хаоса революционных формационных сдвигов крайне интересно. Его слог *точнее, слог Муркока и переводчика Сорочана* не отталкивает, его запутанные духовно-религиозные selfmade догматы вперемешку с русским шовинизмом и имперскостью заставляют пытаться их распутать и понять, где его правда, а где начавшаяся старческая деменция. Последнее относится и к его *не Муркока* в чем-то диковинной, в чем-то типичной интерпретации и трактовки российской истории (в особенности 1917 года) самого рядового антисоветского великопатриота (которые, как показывает и Пьят, как всегда лишь временами и противоречиво, любят «возродившего великодержаность» Сталина). А так как события эти пропущены через призму его личных убеждений, обид, самообмана, отрицания, кокаинового бреда и обычного маразма преклонных лет, то не стоит забывать *думаю, никто и не забывал*, что Пьят — unreliable narrator, а его мемуары — литературный mockumentary.

По тексту раскидано множество понравившихся тонких и ярких, лаконичных и остроумных изречений. Не все из них я запомнил в точности, но вот некоторые: «с большевиками могло быть покончено, если бы не тот выстрел в Сараево». «Я принял цивилизацию, как дар и никогда не задумывался об этом. Теперь мой нравственный долг — принять варварство. И я не намерен задумываться и об этом». Последняя мысль, произнесенная Ермиловым, григорьевским сотником, в диалоге с Пьятом, в качестве части своих измышлений о скатывании России и всего мира в ходе Великой и Гражданской войн в новое Средневековье, а то и еще ниже, одна из самых интересных и глубоких частей всего романа. Некоторая параллель циклам модернизации-архаизации Ахиезера.

Перед подведением общего итога и прочих мелочей, хочу, вспоминая другой роман о русских и их революциях, но уже писателя русского, кое-что добавить. Как и в случае с «Бесами» Ф.М. Достоевского, где мне более приглянулся незатейливый, но тем и привлекательный Иван Шатов, чем интересный и противоречивый Николай Ставрогин, так и с «Византией сражается». Больше приглянулся и пришелся по нраву мне не эклектичный шовинист и «кайфолов» Пятницкий, а капитан Браун. Британец, которого черт знает каким боком занесло под Киев, к матушке главного героя и к нему самому. Маленький и одинокий на самом деле человек, грустный и уж точно себя не нашедший во время перемен в холодной украинской России.

Завершая, заключаю следующее. «Византия сражается» (ну терпит же, терпит!) — увлекательная, необычная и интересная книга Майкла Муркока, основной части творчества которого я не знал, не читал и вряд ли когда-то специально стану изучать. Прочитал только цикл «На краю времени» (или как-то так) — пришелся по вкусу, но средненько по сравнению с данной работой. Буду и дальше ждать новых приключений по миру зарождающегося фашизма с нацизмом и масштабным антисемитизмом необычного в своей типичности, порой несуразного, а по-моему убеждению посредственного изобретателя Максима Артуровича (который, видимо, пусть и банально, родился не в том веке и не в той стране) в следующих псевдодокументальных биографиях товарища Муркока *а Византия все терпит, терпит и терпит, временами сражаясь...*.

Первое, с чего, видимо, нужно начать, это фраза «я прочитал». Даже нет, так — «прочитал НАКОНЕЦ-ТАКИ». На целый год или около того растянулся мой библиофильский челлендж, личный джихад и, мягко говоря, не самый обычный читательский опыт с увесистым трудом Марка-почему-то-зачем-то-Z Данилевского под заглавием «Дом листьев». И цифра потраченного времени в размере «около года» вышла довольно своеобразным образом — я элементарно не всегда и не сразу брался осиливать данный тяжеловатый томик причудливого постмодернистского толка. Перебивался частенько, так сказать, чем полегче в плане осознования прочитанного. Правда, большую часть текстового объема «Дома листьев» я прочел за месяц. Опять же, около того, плюс-минус*...

* — первый свой «арифметический» опыт в поглощении алкоголя я получил в лет семнадцать, насколько могу помнить. Как известно, культура пития, которая переносит наше сознание в сферу «вы-бытия», а порой «вытия», а тело и вовсе «бития», сложна и многоаспектна. Особенно в своем русском, противоречивом формате. И, разумеется, порой имеет слишком индивидуальный окрас, зависящий от целей на данный конкретный момент. Именно ситуативность всего процесса выпивания и делает данный процесс крайне неустойчивым, разнообразным и почти всегда кончающимся в негативном ключе. Так или иначе придерживаться определенный правил, культурных матриц, в это случае, конечно же, стоит. Поэтому, как в случае соло-гитариста среднестатистической рок-группы средней полосы России (у которого электро-соло-гитара идет в наличие с пластмассовым медиатором из «Мира музыки» за пятьдесят пять рублей за штуку), для лица выпивающего необходимо не только наличествование бутылки крепкого, желательно, алкоголя, но и закуски. А без последнего, и в случае с смешиванием так называемого «пойла» с газированными напитками, и уж тем более в случае возвращения домой в столь непозволительном и незапланированном состоянии немудрено, как в моем примере, получить несколько сильных оплеух от отца. Зато после подобного вы наверняка научитесь даже в самом нетрезвом состоянии определять зависимость градуса в крови и степени необходимости возврата домой.

Продолжая и переходя к следующему, второму моменту, стоит написать, а за что, собственно, взялся я, и ты, будущий гипотетический читатель сия польско-эмигрантсткого. «Дом листьев» — точно не подходящая не под один из жанров фантастики и литературы в целом работа. Прежде всего — это вызывающая интерес головоломка, общие черты которой, пролистав данный талмуд (лишь по размером, а не по критерию «скучности»), в свою очередь вызывают непредвзятое удивление**. Постмодернизм, а то и вовсе постпостмодернизм (по общим описаниям, мне известным, наиболее точно книга вписывается именно в этот формирующийся наджанр), сливающийся с сюром, хоррором, некоторыми нотами саспенса, фантастикой, реализмом. Данный труд, безусловно, экспериментальная и эргодическая литература (настолько диковинная, что порой граничит с ар-брют произведениями), к которой как раз и тянешься из-за ее необычности, оригинальности , а также по причине колоссальной проделанной работы — почти тысяча страниц смыкающихся и расходящихся нескольких сюжетных линий, с десятками персонажей, использованием десятков же литературных приемов, стилей, жанров и шаблонов, а также не просто гипертекствость, но и работа с самим отображением текста на бумаге. И это забывая о всех тех изюминках и пазлах, которые переводчики с издателями по тем или иным не включили в итоговый вариант рукописи Данилевского. В конце концов данная работа — авангард современной литературы, который в пост-, или уже постпостмодерновом, метапрозаическом мире может вернуть былой, уходящий в сиюминутную, до первобытного простого обмена и получения информации в виртуальных игрушках вроде соцсетей. И, упомянув уже одну из основных фишек этого опус магнума *на данный момент* Данилевского, нельзя под конец сказать и про вторую — упоминания сторонних работ. Художественный, научных, публицистических... И в основном выдуманных, что ссылает нас к пану Лему и его циклу существующих рецензий на несуществующие книги.

** — скажу честно, ибо честным быть нужно. Нужно по системе различных религиозных установок и каких-то нравственных идеалов. Я же просто хочу быть честным с собой, а после и с другими просто так. Просто по своему желанию. Так вот, дабы быть честным, должен признаться, что в моей жизни открытие данной книги не было самым «не предвзятым удивлением». Может, и вовсе не было удивлением... Со мной случалось множество других переживаний различного толка, среди которых, благо на данный момент, не было наркотических *разумеется, запрещенных на территории РФ*. Но, наверное, самым непредвзятым, или лучше сказать неожиданным, но запоминающимся и глубоким удивлением, было мое переживание спустя больше года от моего первой алкогольной неудачи, описанной выше. Лето уже было не за горами, а я и Арья сидели в глубинах одного из парков моего родного города. День был солнечный и лишь совсем чуточку прохладный. Довольно резко наши обычные для публичных мест поцелуи и обнимая, обычные для первокурсной парочки вроде нас, переросли в кое-что другое. О, нет, первое соитие к тому моменту между нами уже давно состоялось. Случилось нечто иное. Одна рука Арьи аккуратно сбросила с меня мою легкую кофту матово черного цвета, висевшую у меня на плечах, на мои колени. А другой рукой, поначалу поглаживая мою щеку, опускалось все ниже. Дойдя до бедра, ее нежная кисть, покрытая бледной кожей, под которой по-дворянски проглядывались ее тонкие кровеносные линии, маскируясь лежавшей специально для этой цели на ногах кофтой, расстегнула пуговицу, а после и змейку на моих джинсах... Мы продолжали и дальше сидеть в людной парковой зоне, целуясь, и лишь мы с ней вдвоем, впитывая самые замечательные и искренние моменты прекрасной юности поры, знали, что происходит под моей черной накидкой. Наверное, именно этот момент, который мы после не обговаривали каким-либо образом, заставляет после всего произошедшего меня думать о всего лишь одной мысли. Очень чувственной, эмоциональной, но уж точно и отнюдь не рациональной. О том, что Арья была не только первой, но и лучшей.

И, наконец, о собственных впечатлениях и понимании прочитанного. Думаю, нельзя не напомнить, что главные цели любой книги — заставить думать и заставить чувствовать. Если думать она заставляет всегда, уже по своей сути, то вот с чувствами «Дом листьев» может и подвести, если вы будете вести отрывистое чтение, лишь время от времени. Поверьте. мне это подпортило общие впечатления. Но в целом времени потраченного я не пожалел. Ведь не просто владеть данным бриллиантом библиофила, но и читать его — нечто особенное и приятное. Особенно рождающееся напряжение во время событий спуска Нэвидсона внутрь «потусторонней» области дома, повествование о которых происходит на страницах с немногочисленным и бегущем тексте. Что же касается понимания задуманного и написанного Марком мною в прочитанном состоянии... Как и в размышлениях о ленте Нэвидсона в рамках текстуального уровня исследовательской работы Дзампано, который тот еще графоман, теорий у меня много. И о сущности дома, и о вопросе происхождения всего в книге, включая и ее выдуманных авторов. Не буду тут писать обо всем, ибо тогда и читать вам не захочется эту непростую книжку — ведь в раскрытии ее тайн и заключается ее основной шарм. Скажу лишь, что на одном из последних этапов прочтения мне показалось, что история, рассказанная в пленки Нэвидсона, которая размеренно переходит из какого медленного викторианского ужаса в *в конце* историю настоящей любви на фоне фантасмагорических событий, связанных с величественным в плане странностей домом, является историей литературы, рассказанной в довольно своеобразной форме. От модернизма через постмодернизм к метамодернизму. Но и других версий хватает. Возможно, что дом, чем бы он не был по своей природе, своеобразный литературный и, в рамках истории пленки Нэвидсона, опять же, бытийный макгаффин, который в итоге сильнее сплочает Нэвидсона и Кэрол, возвращая им потерянную любовь. О Джонни Труэнте, любителя наркотиков, алкоголя, секса с многочисленными девушками, которого судьба привела к изучению записок Дзампано, сказать можно не меньше. Особенно о последних описанных им событий собственной жизни... Но я этого делать не буду. И так сказал больше, чем было нужно. Скажу напоследок, что прочтение «Дома листьев» для истинного ценителя и любителя чтения — опыт уникальный. Который обязательно нужно пережить, дабы не упустить*** кое-что важное в этом сложном океане современной жизни. Жизни, в которой уже не только медным тазом неразличимых обмана и лжи накрылась почти вся сфера обыденных СМИ, но и души людей... Где все труднее отличить правду от лжи, ошибки от искреннего деяния, гениальной работы от бреда сумасшедшего/графоманского ничтожества.

*** — *здесь должен был быть финальный с P.S. отрывок-оммаж рецензента в подражании комментариям Данилевского от лица Труэнта, который, к сожалению, не сохранился. На оборванных клочках от страниц с ним остались несколько пятен, предположительно от слез, окурок с кусочками пепла от сигареты «Parlament. Дым Отечества нам сладок и приятен», закладка с ссылками на несколько стихотворений Есенина, нотный ряд начала песни «Танцуй» российской группы «Сплин» и бессвязный, размытый разлившейся непонятной жидкостью, набор слов, возможно о прочих недолгих и никчемных интрижках автора*.

*Продолжая марафон отзывов по произведениям, связанным с русскими революционными событиями...*

Еще со школьных лет, когда стала проявляться любовь к чтению и литературе в целом, возникла тенденция к тяге именно в сторону прозы, романов, повестей. Современных и классических, реалистичных и фантастических. Любовь же и устремление к стихам и поэмам же как была мизерной и ничтожной, так оной и осталось на довольно долгий срок. К слову, точно так же все обстоит и в плане моего «писательского» опыта, ибо если что-то сносное и выходит под ярлыком прозы, то вот стихи даже со сноской на их «белость» — корявые *бывшая, которой я их посвящал, подтвердит*. Лишь иногда в руки попадают подобные вещи из разряда поэзии, и лишь изредка возникает желание их читать. Так довольно неожиданно для самого себя натолкнулся на драматическую поэму Сергея Есенина «Страна негодяев», которую прочитал с превеликим удовольствием и взапой.

Короткая, но красивая и невычурная история-драма о первых трудных годах Советской России с колоритными живыми героями. Замарашкин, Чекистов, Рассветов... Даже появившиеся для нескольких фраз персонажи — все интересные и правдоподобные личности, свойственные тому времени. России, изрядно удобренной кровью Гражданской войны, еще с деревянными избами, но великими планами их перестроить. И с толпами тех, кто желает иного пути. А тут, конечно, вспоминается и главный лирический герой поэмы — бандит-повстанец, бунтарь-разбойник Номах. В котором, без особых затруднений, думаю, каждый узнает батьку Махно. Разочаровавшийся в революции, и по-своему старающийся изменить текущие порядки тех, «что на Марксе жиреют, как янки»: «утешить бедного и вшивого собрата» и «устроить для бедных праздник». Но и он, и чекисты в лице Рассветова, пусть с разными идеями, но в средствах схожи. И не гнушатся на самые разные далеко не нравственные поступки.

Кто из дихотомической пары Рассветова и Номаха более прав в строках у Есенина? Во всяком случае наиболее ярким вышел именно последний. Наверное, в те годы всеобщих проблем, нужд, необходимостей и всесторонне сложных проблематик абсолютно, да и немного правых *не в плане политических взглядов, конечно* было мало. А уж не запачканных и того меньше. Время конца эпохи и начало новой, где каждый хоть немного, но был негодяем. А возвращаюсь к самой «Стране негодяев» — прекрасно, блестяще и с целым рядом незабываемых цитат. И это не говоря уж о не совсем потерянной актуальности, выраженной в заглавии.

«В этом мире немытом

Душу человеческую

Ухорашивают рублем,

И если преступно здесь быть бандитом,

То не более преступно,

Чем быть королем...»

Цитаты: использованные строки из «Страны негодяев» Сергея Есенина *как неожиданно*.

*Минздрав Фантлаба предупреждает читателя о содержании в данном отзыве опасного количества политоты и графоманских абзацев крамольной субъективщины! Берегите себя!*

«Не дай Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» (очень известный автор)

«Это же Ленин изобрел маркетинг ... Он нашел абсолютно уникальный способ продать людям Советскую власть; фабрики — рабочим, землю — крестьянам, мир — солдатам. Он предложил всем один товар — счастье» (один из самых странных фильмов «к столетию революции»)

Зайду издалека.

*Если кому не хочется этого «издалека», можно либо совсем не читать отзыв, либо перейти к двум последним абзацам*

Месяца с два назад в стенах одного из филиалов своего родного университета мне посчастливилось побывать на открытой лекции, чье название не могло меня не привлечь. А именно, содержание его говорило, что данное мероприятие расскажет о философии Русской (больше Октябрьского ее этапа) революции, ее предпосылках и творчестве Достоевского как зеркала революции большего, нежели чем Лев Николаевич, и в принципе его соображениях в собственных произведениях на тему грядущих перипетий нашей настрадавшейся Родины. Лекторами-организаторами на данном мероприятии выступило трое профессоров, с белеющей сединой в волосах и бородах, с лысинами и чрезвычайно басовитым и низким голосом единственной в этой троице женщины-достоевиста. Которая, сразу скажу, видимо, была еще и единственным форпостом среди этих двух мракобесных башен-близнецов, умудренной во всех планах. Особенно сохранения в черепной коробке всех положительных достижений советской школы. Вообще-мс, старички, за одним из которых явно значились качества великолепного лектора-оратора, пусть и с определенной, но не чрезмерной долей «православной державности» и «уникальной русской имперскости», и интересная мысль по поводу «языческого реликта» в русском бунтарском сознании, а за другим начавшаяся глухота, отрицание отречения царя, упоминание предсказаний о падении монархии в доме Романовых утверждали в своих речах примерно следующее (что характерно, забывая, что подать факты неплохо было б через призму взглядов и цитат Федора Михайловича): в Российской империи не было никакого угнетения по национальному и религиозному признаку, как и царской политики антисемитизма, выражавшейся в чертах оседлости и еврейских погромах *мои вопросы по этому поводу и не только заканчивались ответами по типу «прочитайте нужную литературу, молодой человек»*; разумеется, любой православный в славном царстве Святой Руси и ее владений был равен любому другому подданному царя, невзирая на его национальную и конфессиональную принадлежности; и, конечно, экспансия и реализация имперских амбиций царской России на протяжении веков имели лишь положительный и не в коем случае не агрессивный характер. А все эти ваши революции, страждущие евреи, голодные крестьяне, сожженные аулы периода кавказской экспансии — выдумки злостных, кровавых большевиков, финансировавшихся американскими евреями-сионистами, которые погубили русскую культуру и цивилизацию... Коль даже так и обстоят дела, то понять, что погубило адекватность, доказательность и логичность этих двух ученых дедушек родом из Советского Союза мне все равно тяжело.

А чуть ранее мне опять же «посчастливилось» (сразу отмечаю, что тут я проспорил) попасть на показ фильма, который я зарекся не смотреть — разумеется, «Матильда». Надо сказать, что шумиху (которая вполне могла быть добросовестно продуманной мощной и эффективной пиар-компанией) вокруг него как картины, порочащей святость Николая Второго, я понять так и не смог. Опуская тот факт, что, как и большинство дворянских мужчин до брачных отношений, будущий царь имел романтическую и сексуальную связь с представительницей такого вида искусств, как балет, нашего великомученника, дерьмового политика и последнего императора создатели фильма наоборот стараются всеми силами обелить. Даже в финале *да, спойлер* нашли способ простить его за Ходынку. Вот будущей жене-немке почему-то достается по полной — ее высмеивают и унижают более того, чем фрейлен того достойна. Но, забывая еще про целый ряд откровенных исторических глупостей и неточностей, мелких, в основном, но бросавшихся мне в глаза *упомянуть их тут означает усилить и без того тягостную громоздкость отзыва*, получилась довольно вялая и скучная картина...

...картина, снятая в столетие одних из самых тяжелых, кровавых, трудных, ужасающих, но, черт, самых интереснейших событий в русской истории, а уж поворотных так и вовсе для всего мира! И сняли в итоге фильмец про вялую любовную линию Николаюшки, которая взрывает общественное сознание, пятые точки думцев и кинотеатры с машинами. Правда, нужно быть честными, что к столетию же Великой Октябрьской социалистической революции создали и два масштабных телепроекта о предателе Ленине, и предателе Троцком. Но только вот называя Октябрь и Февраль — проплаченными постановками британских, американских, немецких, семитских или даже японских кураторов, а большевиков — агентами всех возможных иностранных спецслужб, предателями и служителями протокола сионских мудрецов *и доводя разговоры до красного террора, Гражданской войны, советского межвоенного и поствоенного бытия*, эти люди забывают о существовании такой науки, как история, и такой вещи, как здравый смысл. Конечно, увлекательно и здорово, наверное, *но не мне* говорить о великой РУССКОЙ цивилизованной империи, в которой была идиллия, экономический подъем и благоденствие, отсутствовал голод и пережитки крепостничества и сословной системы, об агенте германского Генштаба Ульянове-Ленине и сверхудачной операции свержения царя, а позже и Временного правительства *пусть первое проводили и вовсе без участия большевиков*, но, думаю, стоит вспомнить некоторые факты из отечественной и мировой истории. Например, про крепостничество, которое по сути дело было не феодальным правом, а рабовладельческим строем. Про то, как огромная аграрная империя с вкраплениями невольнонаемных мануфактур и заводов, самый конкурентноспособный товар которой был лес да пушнина, постоянно рвалась на Балканы и к Константинополю с проливами для пиршества в честь расчленения Османской империи. Ой, то есть для освобождения славянских братушек, которые о помощи и протекторате не просили *а некоторые, вроде болгар, и вовсе в мировых войнах выступали против своих освободителей*, и установления справедливого контроля над Царьградом да проливами византийскими наследниками. Правда, и то, и то в итоге заканчивалось каждый раз кровью русских солдат, политической и экономической блокадой объединенной Европы или же ее ведущих держав и поражением данного экспансионистского курса *который даже при своей реализации не факт, что привел бы императорскую Московию к благоденствию через обретенные проливы*. А при правлении Николая Первого данная великая идея фикс монархов России завела нашу по-настоящему, и тут уж без сарказма, великомученическую Родину в Нулевую Мировую Войну. И выходом из ее позорного поражения в светлое будущее *когда самая большая в мире армия не будет проигрывать даже в сумме меньшим человеческим силам* были лишь реформы либерального толка для создания прогрессивного общества и мощной экономики. Осознав данный путь, начав, но не доведя его до конца, Александр Второй вновь открыл дорогу реакции и консерватизму *а также революционному движению в России, которое достойно большего числа исторических фильмов и сериалов*. В итоге Российская империя вновь оказывается в океанах фронтовой крови за братьев-славян и турецкие проливы с усложнившемся после недоделанной крестьянской реформы наиострейшим земельным вопросом, голодом продовольственным и патронным.

Так что несколько столетий регрессивной или в лучшем случае никакой социальной политики, отсталости не то что промышленного, но и аграрного комплекса *при том же катастрофического*, плюс национальные притеснения, недальновидная внешняя политика привели огромную и исключительную империю Святой Руси к русскому бунту. Беспощадному, но далеко не бессмысленному. К всеобщему восстанию за переформатирование всего, поводом к которому стала кошмарная, позиционная, не кончавшаяся Первая Мировая война. И тут вопрос был уже не в том, получится ли остановить данную бурю Революции, и даже не в том, сможет ли аристократическое/буржуазное правительство вновь подчинить крестьянские толпы нормам Святейшего Синода и монархической идеологии. Вопрос заключался в том, кто из русских социалистов, наследников разных течений народничества, сможет правильно сагитировать народные массы, взять власть в свои руки и удержать ее. И так уж вышло, что это была партия большевиков. Ленин и сотоварищи, которые большевизировали Советы, смогли справиться с большей частью национальных сепаратистских движений, белым и черно-зеленым движением. Ну, и переформатировать общество, создав первую в мире систему массового в своей доступности и элитарного по начинке образования от яслей до университетов, завершить смертоубийственную для народа, экономики и вообще русского будущего войну, справиться с интервенцией, индустриализировать страну несколько раз, победить в новой мировой войне, провести аграрную реформу, электрофицировать страну и ввести ее в общемировую экономику. Правда, и забывать о неразумных депортациях целых народов, неудавшейся мировой революции, многотысячных невинных жертвах террора и чисток, которые были результатом когда *упомянул бы ужасающую неотвратимую необходимость, но...* политических интриг, когда бюрократической механистической бесчеловечности, а порой — логичным следствием-продолжением земельного вопроса и Революции, и, конечно, о новых имперских, ставших советскими, амбициях и замашках нельзя.

Именно в свете всего выше изложенного контекста, столетнего уже исторического вопроса, который в сознании масс под действиями пропагандистских инструментов так и не может устояться *продолжая барахтаться от крайности к крайности*, и может быть интересна первая публицистическая попытка Чайны Мьевилля. Первая его научно-популярная, историческая работа для широких, прежде всего западных, масс. Но, поверьте, и для русского *российского-постсоветского* человека она будет полезной в виде, скажем, краткого содержания событий 1917 года. Справочника с алфавитным, хронологическим указателем, изрядно приправленного довольно интересными маленькими фактами и подробностями (вроде первого съезда мусульманок России), которые вряд ли кардинально изменят ваши взгляды на те далекие события, но будут все равно полезны для широты зрения. Также данный труд позволит несколько уточнить и восстановить ваши знания Февраля и Октября, предпосылок данных этапов Русской революции и промежутка между ними. Несколько не мало интересных подробностей я для себя уж точно узнал.

Для меня новая книга, по сути роман Мьевиля — «Октябрь» — не просто то произведение, которое нужно было прочитать хотя бы из-за его автора. Это еще было и желание посмотреть на видение собственной истории со стороны западной, британской, левой и троцкистской, из замочной скважины фантастического гетто. И как человек, который считает, что знает историю своей страны и мира на должном уровне *да, я про себя* и некоторым образом ведет исследовательскую деятельность в рамках событий обозначенного периода, должен подвести следующий итог. А именно то, что несмотря на очень мелкие и редкие косяки (вроде того, что «отмена крепостного права — следствие крестьянских бунтов», хотя сие наоборот) Чайна смог создать последовательную, точную, интересную, хронологически и исторически достоверную летопись месяцев с января по октябрь 1917 года. С которой, если у кого будет на то желание, в качестве опять же справочника-путеводителя можно начать более детальное знакомство с Русской революцией и ее продолжением в виде Гражданской войны. Колебания народных масс, кочевание общественного мнения и поддержки от одной партии к другой, упоминание возможной сдачи Петрограда немцами, наиболее краткий и подробный исторический бэкграунд, составленный автором — упоминаются все важные факторы, события, фигуры и причины данного процесса; показаны в наиболее приемлемом объеме и красках для данного текстового масштаба и жанра. И пусть некоторые моменты в эпилоге отдают конъюктурной субъективщиной, последние, финальные строчки вышли отличными. А основное заключение данной работы верно, логично и не раз уже выведено различными специалистами и исследователями, но, видимо, в контексте нашей эпохи *памятники сепаратистам-коллаборационистам вроде атамана Краснова и отпевания любых жертв Гражданской войны, кроме падших от белого террора* должно прозвучать еще не один раз вновь. Большевики, именно большевики в ходе всех перипетий и препятствий тех лет смогли стать легальной властью над большей частью территорий павшей Российской империи *да и республики*, отбившись от кредиторов Антанты, империалистического невыгодного мира с Центральными державами *переиграв его* и своих внутренних оппонентов. А уж какой была цена, последствия семидесяти лет их самых разных «идейных наследников» — тема совершенно другая и еще более громоздкая. Скажу лишь напоследок, перефразируя для до сих пор верящих в «россию, которую мы потеряли» и немецких шпионов под личинами революционеров, что «народ не захочет, революция не вскочет».

PS. Менее массивные *надеюсь* отзывы по литературе, связанной с Гражданской войной и русскими революциями, впереди и не за горами ;)

PPS. Хоть, вроде бы, и защищаю власть Советскую *которую не только большевики устанавливали, мои дорогие*, большевиков, но более всего симпатизируют в разношерстной среде политических сил и течений начала двадцатого века мне не они. И, конечно, не безыдейные, пустые в плане предложений, лоскутные союзы белых. А «срединный путь», третья сила, если кому интересно...

PPPS. Кстати, если вам совсем надоел треп на тему красно-бело-зеленой России, кто и где накосячил, надоели откровенно пропагандистские и неаргументированные речи всяких там популязаторов-агитаторов, а хочется увидеть свежий, оригинальный, объективный и обоснованный взгляд на многострадальную русскую историю, советую полистать работы Александра Самойловича Ахиезера.

О Кинге-отце и Кинге-сыне, иль про по-истине адский Зэ Энд.

Не малых габаритов томик Джо Хилла, сына легендарного Короля Ужасов и просто хорошего писателя не без своих провалов Стивена Кинга, под заглавием-аллюзией-отсылкой к более легендарному творцу, «Пожарный», и вправду вышел адским. Но не адски крутым, интересным, оригинальным, прекрасным и т.д. Нет, просто постапокалипсис тут, довольно шаблонный в плане общего развития сюжета, и впрямь грозится превратить мир и грешное человечество в во истину Ад. И подана данная история скатывания в пламя конца света скучновато и чересчур претенциозно. Да, кстати, графоманство тоже присутствует, а после в свое время прочтения расширенной версии «Противостояния» Кинга-старшего так и тянет к мысли о наследственности данной болезни. При том же именно по мужской линии.

Особо пересказывать сюжет смысла не вижу. Скажу только, что в общих чертах совпадает с уже названным «Противостоянием» и в принципе напоминает кинговский слог. Насчет слога самого Хилла я без понятий — это первая, и, наверное, последняя прочитанная мной его труд. Нет-нет, это не полный провал, это не плохая книга. Просто она скучная и слишком шаблонно-предсказуемая, хотя, по сути дела, главная идея романа оригинальна. Собственно, вирус непроизвольного самосгорания, человек, который может контролировать свое «самогорение», возможная мистическая подоплека всего этого и ребенок, который должен появиться на свет у зараженной женщины. Из этой комбинации можно было вывести что-то более лучшее, как лично мне кажется. Жаль, что красивый и перспективный замысел потерпел кораблекрушение об айсберг самоповтора и самокопирования. И, черт его возьми, графоманства — болезнь творцов, что уж и сказать.

Один из ранних рассказов Грега Игана под заглавием «Как она смеется, что она говорит», можно отнести к тому типу творчества данного «сверхтяжелого» от научной достоверности пласта писателя, в котором он доказывает в первую очередь свое писательское, а после уже фантастическое начало. Примерно также, как и в другом его рассказе — «Ров», где Иган, в прочем, как и здесь, поднимает проблемы не проблемы прогресса и воздействия его на общество, не экологические моменты, не ИИ/Контанктные нотки, а вечные проблемы человеческого бытия. Только вот в уже названном «Рве» это была проблематика чужого и многочисленных границ, которые так охотно воздвигает человек между представителями своего вида кровью, идиотскими мировоззрениями и экономическими интересами, а здесь тургеневского толка и высоты вопрос конфликта, непонимания поколений. В данном случае главного героя, отца, и его сына, плюс сопутствующие вытекающие — жизнь в эпоху перемен, маленький человек и уже фантастического разлива Иган успел затронуть и проблему ИИ с самосознанием. Но вот только если «Ров» с одной глобальной проблемой по-чеховски справляется гениально и кратко, то в данном случае небольшой объем такие социально-личностно-бытийные вопросы не помогает решить, да и показать лаконично и во всей красе. Повествование обрывается чуть ли не на полуслове. Хотя, безусловно, «Как она смеется, что она говорит» — лишь начало творческого пути Грега Игана, и далее краткость и емкость у него в малой прозе совмещаются гораздо лучше, поэтом рассказ и заслуживает высокой оценки.

И да, добавлю, что в данном случае «отцы и дети» — люди и почти-постлюди, время перемен — наступающая Технологическая и Биологическая Сингулярность, а маленький, и в чем-то лишний человек — немодифицированное «мясо», которому найти свое место в мире, захватываемом волной автоматизации и трудового замещения, все сложнее и менее реалистично... Таки наше ближайшее дивное и не столь новое будущее.

А земляк актуального и хард-сайфайного Питера Уоттса, многоуважаемый Роберт Сойер, продолжает заниматься все тем же, чем в чуть более ранних работах — самокопированием. Это, конечно, у него неплохо получается, но черт — это уже начинает несколько надоедать и приедаться. Все же Сойер не так хорош в эффективных перестановках в новые литературные коды как, rest in peace, Клиффорд Саймак, мною обожаемый еще в самом начале моего книжно-червивого пути в данном пространственно-временном континууме... Да, кстати, речь идет о последней книге канадского писателя — «Квантовая ночь» (как всегда благодарности Слободяну за очередной качественный и добровольный перевод).

«Квантовая ночь» — это «Факторизация человечности», только если из нее убрать суть сагановского «Контакта», своеобразным ремейком которого она является, и добавить вместо нее политического триллера со спасением мира от нового Карибского кризиса, который, вот те на, можно назвать Канадским. И на самом деле, я не утверждаю, что это плохо, но вот вышло несколько... Несколько лоскутно и не ахти как ровно. Именно в плане восприятия всего материала «Квантовой ночи», а не связок в сюжетных линиях самого текста. Просто в итоге, по прочтении романа, мне трудно сказать, о ЧЕМ он именно-то повествовал. Ибо, да, теория двухпалатного разума, которую, видимо, очень популярно упоминать среди канадцев (хотя она в принципе становится все более популярной, и, на самом деле, мне симпатична, в следствие чего я жду перевода теоретической работы «Возникновение сознания в процессе краха бикамерального разума»), сойеровская фантастическая идея фикс, так сказать, о квантовой взаимосвязи всех людских мозгов и другие вещи. И в качестве популяризации научных идей «Квантовая ночь» — крайне удачная книга. Узнал и для себя кое-что новое. Но вот литературная составляющая слабее, чем бывает у Сойера. Хотя главный герой, Джеймс Марчук, вышел и прописанным, и интересным. И да, сюжет, между прочим, не обошелся без клюквы!.. Тьфу, не клюквы, а пророчества. Надеюсь, не (само)сбывающегося. Видимо, Роберту уже известно, кто победит на наших ближайших выборах снова... Ой, спойлер.

Подводя некий итог потока мыслей выше, заключаю следующее. «Квантовая ночь» мне понравилась. Хорошая книга, с добротной популяризаторской стороной. В этом плане поработал автор на славу. Но сюжет и вся литературная суть текста — ну, не знаю, лично для меся остались не до конца осмысленными. Я не увидел там ключевых идей и авторских замыслов посреди его фантастических допущений. Антивоенщина имеется, но появляется лишь под конец, и куда девать тогда большую часть книги? Вышло не совсем доработано, как мне кажется. Обертка есть, а вот сути, к сожалению, маловато будет. Но не читать и не обращать внимание из-за этого на очередное творение Сойера лично для меня — греху близко. Так что поскорее идем проверять на коллайдере с применением технологии для анализа движения ваших глаз кто вы — психопат, нормальный человек или один не мало известный философский эксперимент?

Начну, наверное, с очередной анекдотичной крылатой пелевинской фразы, позаимствованной мной из романа «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов и масонов»:

» — Что такое феминизм?

— Читали «Капитал» Маркса? Если проституция — это прибыль из п*зды, то феминизм — сверхприбыль оттуда же».

Не связанная эвфемизмами и цензурой, в своей откровенной, пусть и пошлой в критерии откровенности, цитата-то глубже и шире, чем кажется. Не упрек в борьбу за права женщин, гендерное равноправие, которое, безусловно, необходимо отстаивать в странах с феодальными пережитками, а намек на то, к чему пришло данное движение, даже скатилось. Инструмент манипуляции в политических игрищах и отличный бренд истинных демократий, с помощью которого можно отлично наживаться. К сожалению, даже передав контекст, один мой либеральный... нет, не чекист, а просто друг, правда, друг отличный, братан... нет, не масон, в смысле, а просто братик, таки увидел здесь лишь сортирную пошлятинку необразованного писаки, который глумится над бедными представительницами крайне древней жреческой профессии.

Возвращаясь конкретно к комментированию данного произведения Виктора Пелевина, должен сказать, что это что-то великолепное, настолько же масштабное, во истину постмодернистское, искусное и интересное, как и такие его вещи, вроде «S.N.U.F.F.» с «Чапаев и Пустота». И, самое главное, лучше «Т», который пусть и был, как и любая другая работа автора, с оригинальными концепциями (каббалистика для попадания в рукописные миры; души писателей, перерожденные в литературных персонажей; человеческая душа и мир в целом как сменяющие друг друга актеры на сцене, которые есть античные и иные боги), долей юмора, цитатами в народ и т.д., и т.д. *прочие не оспоримые плюсы пелевенщины*, был все же книгой чересчур занудной и монотонной, с крайне тягомотным развитием сюжета. И, по сути, дублированием «Чапаева и Пустоты», только, в отличие от того же «S.N.U.F.F.», плюсов у данного апгрейда аля модернизации самой известной и сильной работы Пелевина, в сравнении, конечно, не было. В этом смысле, как и в других, «Лампа Мафусаила...» — явное, бесспорное движение, даже мощнейший толчок вперед. И в плане концептов, и в плане персонажей, и в плане формы.

Перед нами четыре повести, четыре эпизода чуть ли не эсхатологического противостояния двух сверхсил человеческой истории — альянса масонских лож и светлого ордена чекистов, которое разворачивается во времени, в пространстве, в Пустоте, в экономике, голове, подсознании, политике, оккультизме и т.д., и т.д. *пелевенщина*. Четыре повести, которые умело как все вместе, так и по отдельности (особенно «космическая драма», где есть место политической сатире, исторической прозе, русской повести примерно так 19 века, хроноопере, научной фантастике и т.д, и т.д.) комбинируют и образуют отменные пастиши. Четыре повести, каждая из которых гладко и неожиданно нетривиально переходит в другую, образуя метапрозаический роман, а обращая внимание на многочисленные отсылки к предыдущим произведениям Виктора Пелевина («Т», «Чапаев и Пустота» — и это как минимум, самое что на поверхности), так и вообще его межпроизведеченский, общетворческий метароман. Метароман, в котором понимание реальности в очень обобщенном виде уже давно потерялось в постоянно изменяющихся даже не картинах на расстановку сил в мировой шахматной доске Человечества, не исторических вариаций тех или иных событий, а в сменяющих друг друга устройств мироздания made in the Pelevin's mind, где реальности лишь иллюзии в море Пустоты, где миры лишь взгляд Великого Ока на само себя, где все написано либо каким-то писателем, либо его творением, где реальность лишь сон кокаинового наркомана времен Гражданской войны, где реальность лишь книга бытия вневселенской сверхцивилизации, где реальность лишь одна из возможного бесконечного квантового множества возможностей, где реальность очередное изменение в темпоральных войнах, где реальность продукт войны древнейших цивилизаций галактики, и т.д., и т.д. *пелевинщина ж*. Не счесть числа этим потенциям, которые рождаются и занимают свое законное место в литературном Универсуме Виктора Олеговича по его душевному настрою. Или настрою коллектива авторов, которые пишут за тенью придуманного ими же лейбла-проекта (хорошо над этим поиронизировал сам Пелевин, кем или чем б он не был, в «Т»).

Как бы там не обстояли дела творческие на самом деле, перед нами четыре классных и мощных, безусловно, по всем критериям, постмодерновых законченных произведений, сводящих все, кроме пародирования и разрушения собственных жанров (как, for example, «исторический очерк» «Храмлаг», второй по крутости у меня после «Самолета Можайского», который деконструирует (пост)советскую архивно-историографическую документалистику; а как он объясняет корни зоновского российского блатняка — это так и вовсе сказка) и прочих чисто постмодернистских задач, говорят о главном. Через черно-юмористические и иронические, не скрыто сатирические, моменты, «Лампа Мафусаила» доносит до нас размышления, в не очень-то и законспирированном облике, из второй части названия романа. Да-да, не последняя, а лишь крайняя битва нас, бравых чекистов, и их, лицемерных масонов. Восток и Запад, Россию и прочую Европу + Америку, нашу и их(нюю) цивилизации. Вечное, действительно глупое, непрогрессивное историческое противоборство*, где амбиции обеих сторон, кои стоит обозвать ненаучно, как говорит один мой знакомый профессор, понтами, заставляют нас повторять одни и те же матрицы-программы, лезть, возвращаясь и скатываясь, в одни и те же отхожие ямы и анналы истории, более похожие для нашей исстрадавшейся Родины именно что на аналы. И, как по мне, тут Пелевин не за какую-то одну сторону, пусть он и человек антисоветский, в том числе и в некоторых изречениях конкретно в данной книге, а за пагубность и откровенную глобального масштаба глупость обоих субъектов конфликта. Показать эту неизбежную данность у Виктора Олеговича вышло блестяще. Все аллюзии на современные политические коллизии и происшествия, исторические и прочие вещи видны, так сказать, не вооруженным глазом под всей этой эмалью из иронии и порой порнографической сатиры. Ведь, как ни крути, а масонам «по*бать на русский космизм».

Для меня «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами» — яркая, новая и довольно неожиданная ступень в творчестве автора, явная эволюция по восходящей через несколько падений в неудачное самокопирование. Книгу надо читать, обязательно, ибо где еще без всяких там политкорректностей и фальсификаций исторической науки можно узнать неподдельную и искреннюю, наполненную отвагой и доблестью, цепь схваток чекистов с масонами?

* — противоборство, как мы видим, продолжается не только в политике и экономике. То есть, конечно, в последнем мало вероятно, что оно вообще имело место быть и начиналось хоть в какой-то из реальностей, но что оно перешло вновь в культурную сферу, точнее в подкультурную, подземную, точнее андеграундную, это точно. Да, я про «битву рэп-сверхдержав», про баттл Oxxxymiron'а** и Dizaster'а, которая скоро состоится на исконно масонских землях.

** — настоящий участник «холодной» рэп***-войны, который скоро станет воителем в «горячей», также сыграет роль Митру в новой, второй, российской экранизации Пелевина. Так как для меня это будет первый российский фильм в этом году, в который я направлюсь на просмотр именно в кинотеатр, думаю, и на кинематографическом поле скоро состоится очередная крайняя битва. Разумеется, оная есть часть военных действий, объявленных Министерством культуры англосаксонским масонским ложам против продвижения на наши территории их информационных орудий массово пропагандистского поражения.

*** — «И мы родились не в тот век, В холодной державе, не на том полушарии». Хм, возможно, рано мы товарища Мирона Яновича записали в чекистские первые ряды. Нужно вновь проверить на наличие связей с вольными каменщиками, только на этот раз не через вай-фай и розетку. Видимо, и авторскую литературу стоило пролистать. Под носом ведь все оставил, экий масон хитрож...

От разных авторов ждешь совершенно разного. Одни неожиданно хорошо удивляют, другие настолько же внезапно огорчают. Третьи верно и с закрепленным уже в умах своих постоянных читателей качеством выдают раз за разом работы одного и того же уровня. Наверное, именно последнюю типологическую характеристику я бы дал для Роберта Ч. Уилсона. Этот писатель, большая часть романов и прочих произведений которого не переведены на наш великий и могучий, в моей голове остается сильным и отличным автором-фантастом, который и фантастические допущения новаторские даст, и покажет нашу реальность, от них исказившуюся реалистично и во всех сферах, и персонажей живых нарисует в красивом сюжете.

Именно эти пункты я своевременно и в положенном количестве всегда получал в таких его вещах, как небезызвестном «Спине», таинственном мрачно-научном «Blind Lake», в фантастическом антураже реалистичной драме о кризисе среднего возраста и маленьких людях «A Bridge of Years», в крайне диковском «Мистериуме», в антиутопии об эволюции социальных сетей «The Affinities» и в других его книгах. И в одной моих любимых произведений Уилсона — в «The Harvest». Романе, который я прочел в определенном смысле сложном периоде своей жизни и который даже помог мне его пережить, осмыслить и преодолеть с нужным опытом.

«Хронолиты», обладатели самой значимой для меня премии в мире литературной фантастики — «Мемориальной премии Джона Кэмпебелла», попали мне в руки в момент аналогичный «The Harvest». Поэтому, в связи с предыдущим моим опытом, в принципе из-за значимости персоны Роберта Чарльза для меня и, собственно, потому, что книжка вышла на русском языке в значимой для жанра книжной серии, и надежды возлагались высокие на прочтение. К сожалению, во многом они не оправдались.

В любом случае уровень данной работы выше самого неудачного на данный момент и по моему «скромному» мнению романа писателя — «Биоса». Но и до высот «The Harvest» и еще пары других шедевров Уилсона ей далеко. «Хронолиты» — очень средняя книжка, пусть и с крайне необычной, привлекательной фабулой, которая для меня определила ее как нестандартную хронооперу с обычным для Роберта Уилсона семейно-психологическим и социальным подтекстами. И сразу видно, что данное произведение вышло до «The Harvest», ибо ситуации более-менее идентичны. Главные герои в неудержимом потоке трансформирующегося во что-то ужасно непонятное мире, чьи дети и близкие отвернулись от всего старого, включая и их самих (фантастическая интерпретация тургеневской проблематики, хех). Только вот в более поздней работы переживаниям главного героя действительно сочувствуешь на все что, чуть ли не принимая его за самого себя, и ужасающее отрицание и непонимание грядущего воспринимаешь таким же образом. В «Хронолитах» же рассказчику не очень хорошо получается сопереживать и ассоциировать себя с ним. Конечно, как вариант, герой из мира Хронолитов просто вышел менее однозначным и менее, что неудивительно, похожим на меня любимого, но тем не менее. Сами персонажи вышли не такими живыми, как в других работах Уилсона, концовка оказалась послабее ожидаемой. Столь же ожидаемого эпохального столкновения с Диктатором из Будущего и его собственного Мира также не вышло. Да и фантастический элемент в целом подкачал...

Но опять-таки, все выше изложенное — следствие из сравнение с большей остальной частью романного творчества Роберта Ч. Уилсона. Все это вовсе не означает, что книга плохая, читать ее не стоит. «Хронолиты» лишь чуть слабее других книг писателя, но не более того.

В младшей и средней школе, да и до школы вообще, обожал читать (или слушать, касательно дошкольного возраста) легенды и мифы разных народов. Осилив и более-менее закрепив классические античные греко-римские, скандинавские и остальные наиболее известные из них, в наиболее удобоусваиваемом варианте, я с интересом открыл для себя чуть позже иные этнические сказания. В школьной библиотеке стояло несколько томиков-сборников сказок-мифов по их географическому происхождению, и именно тогда я узнал об удивительных историях происхождения мира по мнению племен Океании и Африки. И о боге-пауке Ананси, который был настолько древним, что его собственного отца пришлось похоронить в его хитрой и очень мудрой голове.

И роман Нила Геймана «Дети Ананси» как раз и посвящен колоритной мифологии родом из Западной Африки. С континента, откуда не только вышло все человечество в виде многочисленных миграционных волн по мнению ученых мужей с их чистым, лишь знающим, а не верующим, разумом, но и откуда, по мнению тамошнего народонаселения, вышли Истории. А богом историй, где слушатель преклоняется не перед страхом и охотой, а перед Хитростью, Ловкостью мысли и слова, Юмора и Остроумия, как раз и является восьмилапый хитиновый Ананси. Африканский трикстер, один из самых древних богов, смешной и умный, словоохотливый и довольно семейный...

Но книга Геймана, которая расширяет границы вселенной, положенной в «Американских богах» (при том же расширяет не только засчет интегрированной африканской мифологии, но и с помощью новой информации о сложности иерархического мироустройства данного мира, в котором, видимо, люди — далеко не первые существа, которые придумали рассказывать Истории и верить в них), не о самом пройдохе Ананси, а о его ребенке. Детях. *Тут уж вам решать, кхм* И, казалось бы, рассказываемая история крайне шаблонна в своей сути. Предсказуема, заштампованная... По сравнению с «Американскими богами», во всяком случае, именно такое впечатление и создается. Но лишь поначалу. Да, первая книга цикла, безусловно, серьезная, захватывающая, эпичная, с интересным поворотом сюжета, который Гейман умело завернул в виде пары-тройки фраз-намеков. Но в «детях Ананси» он же умудрился сделать из романа-шаблона красивое с отменным юмором повествование, в котором место найдется не только для закономерного с самого начала хэппи-энда, но и для нескольких интересных сюжетных разворотов. И, в отличие от тех же «...богов», в «Детях...» все герои, все персонажи получают должное раскрытие и живость. Даже второстепенные, в отличие от в который раз упоминаемой книги (все-таки там единственный герой — Тень Мун).

«Дети Ананси» — отличное, незатейливое, легкое, красивое и смешное дополнение для полидиаспорнобожественной геймановской книжной вселенной. Что-то вроде романа-фильма, который, думаю, и экранизировать можно будет гораздо проще, нежели основную книгу цикла (при том же именно в виде фильма, для которого оригинал с линейным повествованием уже является готовым сценарием). И с которого, как мне кажется, можно, собственно, начать знакомство с этим миром. Хотя особой разницы лично для меня между «Американскими богами» и «Детьми Ананси» нет. Ведь какая разница, с какого конца одной палки начинать? Все равно в итоге познать мир богов-мигрантов, работающих таксистами и гробовщиками ради веры в американскую мечту (а тут зарыт панчлайн), стоит обязательно.

ПС. И про яркий, стильный, местами (и, извиняюсь за тавтологию заранее) очень к месту трешовый и сюрный, не потерявший основную смысловую колею книги, недавно вышедший сериал тоже забывать не стоит. Обязательно узрите гениально сыгранного Иэном МакШейном Мистера Среду и еще больше самых разных богов с их возможным ребрендигом под запросы нашего крайне потребительского мира.

«Мемориальная премия Джона Кэмпебелла», на мой взгляд, остается самой актуальной в мире литературной фантастики на сегодняшний момент. Актуальной из-за своей непредвзятости, ведь номинантами и обладателями ее становятся авторы, чьи произведения действительно можно назвать красивыми, неординарными, впечатляющими и интересными (т.е. данная премия не те более известные в нашем литературном гетто бренды, к сожалению скатившиеся в подбор победителей под политически корректную значимость). Поэтому я, не боясь разочароваться, частенько использую данный ресурс в качестве поиска новых романов, которые стоит прочитать. И пока что примеры в виде «Первых пятнадцати жизней Гарри Огаста» Норт, «Странных тел» Теру, «Осама» Тидхара лишь подтверждали мой выбор премии Кэмпебелла как путеводной нити в новинках научной (или не совсем) качественной фантастики. А это еще не считая целого ряда книг, выбор которых в качестве победителей или даже номинантов совпал у меня с мнением жюри (призовые места тут занимали «Загадка трех тел» Цысиня, «Город перестановок» Игана, «Город и город» Мьевиля, «Островитяне» Приста, «Заводная» Бачигалупи и многие, многие другие), и еще большего списка лишь готовящихся к прочтению...

В этот раз я решил прочесть роман, взявший премию в прошлом году, за авторством ранее мне неизвестной писательницы Элеанор Лерман, под заглавием «Radiomen» («Радисты»). И, к некоторому моему разочарованию, видимо, в этот раз выбор премиальной коллегии несколько сбился с пути истинного. Дал сбой. Черт, в их перечне была «Новая Луна» Макдональда! Настоящий же шедевр! Да и еще несколько вещей, которые на русский не переведены, мною не изучены, но могут оказаться более интересными, нежели чем данная книга.

Нет, «Радисты» — неплохой роман. Не плохой, но и не идеальный. И уж точно не шедевриальный. Небольшая по объему, но вместе с тем затянутая и чересчур монотонная история, где смешались мифы о мифах догонов, ирония над сектами по типу саентологов и несколько неудавшийся Первый Контакт. В центре истории — девушка по имени Лори Перцин, в детстве встретившая в квартире своего любимого дяди Ави, радиолюбителя и искателя инопланетных посланий, размытый образ чего-то из явно не нашего мира. И уже в зрелом возрасте, в почти что нуарных пейзажах бедных районов Нью-Йорка с частыми отключениями отопления и сносом домов отдыха для рабочего американского класса, после сеанса у экстрасенса и звонка с любительского ночного радио-шоу, ей вновь придется вспомнить полузабытый случай из детства. Случай, который слишком серьезно интересует общества «Голубое Осознание», всерьез считающее человечество потомками высокоразвитой инопланетной цивилизации. А с появлением в этой истории догонской собаки все обернется и того более необычным поворотом в виде инопланетного богоискательства в космическом радиоэфире...

Жаль только, что с подобной интригующей фабулой, «Радисты» Лерман сильно сдают позиции в итоге. Персонажи, к сожалению, мало раскрываются. Даже главная героиня. Кажется, что повторений описания ее обычного рабочего дня бармена слишком много, чем всего остального — поиска инопланетных посетителей, разгадки догонских секретов, деятельности псевдорелигиозной секты Осознанников, раскрытия тайны пришельцев-теней... Мало фантастики. Чуть больше литературы, но не настолько, чтобы стало многим лучше. Как мне думается, планировавшегося романа-иронии о сомнительности веры что людей, что пришельцев, что всех разумных существ не вышло. Точнее, вышло не совсем так, как надо было. Вместе с тем все равно читалось с интересом, и каких-то иных конкретных минусов назвать не смогу. Зато дополнительный плюс можно втиснуть — про советскую космическую программу еще помнят за бугром.

«Знаете, что о нем просто сразу все говорит? Его любимая книга — «Мастер и Маргарита». Бл*, ни*уя не избито!

... Михаил Афанасьевич плачет, бл*ди, поставьте книгу «Белая Гвардия», «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Зойкина квартира», гниды!»

Читал, как и абсолютное большинство, данное самое известное произведение Булгакова по прихоти школьной программы, второпях, и, если уж быть честным, без особого желания и интереса. Хотя уже тогда я воспринимал этот роман как действительно сильное, проработанное и многослойное литературное творение, чья архитектоника заставляет восхититься, прочитанные чуть позже (или же наоборот раньше) другие работы автора вроде «Собачьего сердца» и «Белой гвардии» понравились мне куда больше данной сатиры/горькой иронии в одеждах мистики и магического реализма. И, если честно, данный сложный по строению и смыслам роман Михаила Афанасьевича даже после повторного прочтения уступает место уже обозначенным выше другим его вещам, которые мне по-настоящему понравились. Да и оммаж Стругацких в виде «Хромой судьбы» впечатлил меня куда больше. Поэтому, а также в связи с 23 страницами комментариев разных объемов только на фантлабе, не считая университетского уровня научных трудов о данном произведении, не думал вставлять свои пять копеек в возвышенные речи об этой книге.

Не думал до сравнительно недавней просьбы о помощи в написании эссеистской заметки к «Мастеру и Маргарите». И чтобы выполнить ее, было необходимо, разумеется, вновь взять в руки томик Булгакова. Это и некоторые новые для меня сведения из его биографии подтолкнули к новому взгляду на мироздание, выстроенное Булгаковым в его романе.

Темы творца и творения, творчества, роли и судьбы автора в сотворении нового являются одними из основных в книге. Об этом говорит как выбор имени для одного из главных героев (Мастера, вынесенного, собственно, в заглавие), так и структура «Мастера и Маргариты» (деление на «внешний, основной» роман и «внутренний, вложенный»). Как известно, «основной, внешний роман» — часть о Мастере, Маргарите и событиях, происходящих в советской Москве во время посещения Воландом. «Вложенная, внутренняя» — та самая рукопись, созданная и уничтоженная Мастером, действия которой разворачиваются в подконтрольной Риму Иудее два тысячелетия назад. Части эти, конечно, перекликаются. В основном с помощью персонажей, которые «перекочевывают» из «внутреннего» во «внешний» романы.

Идя далее, стоит отметить, что и роман Мастера, и он сам — идеальные формы, т.е. «настоящая, правильная книга» и «настоящий, правильный писатель». Если по поводу «вложенного» произведения это можно вывести только исходя из параллелей с Евангелием и тому, что это действительно красивый и стройный элемент большого романа, то вот насчет Мастера все проще. Обезличенный персонаж, о прошлом которого известны лишь самые крохи, а вот главной деталью которого являются его страсти, коих всего две. Маргарита — тайная жена, возлюбленная (муза), и, собственно, его роман (рукопись о Понтии Пилате и последних днях Иешуа Га-Ноцри). Который, к слову будет сказано, не просто очередная книга в его профессиональной карьере, а его Главная и Самая Важная Работа, его шедевр. Но Судьбой и Целью Мастера как идеала настоящего автора было не только создать творение, но и принести его людям, дать его миру. И вот последнее у него как раз-таки и не вышло. Не выдержав сопротивления и нападок со стороны элиты писательского сообщества столицы, а потом и последовавших прочих ударов непростой жизни, Мастер разочаровывается на всем и уходит со сцены.

Предав свои собственные идеи, он ушел от своего рока. Отправив свою рукопись в пламя, он проявил слабость. Мастер не смог выполнить возложенной на него самим собой судьбы, отказавшись и отрекшись от всего — от работы всей жизни, возлюбленной и обычной жизни. Таким образом, он потерял путь к свету (то бишь славе, успеху, признанию, увековечиванию), заслужив (в качестве и наказания, и поощрения) лишь покой (в смысле увядания в палате для душевнобольных).

Правда, если не забывать про мистический антураж «Мастера и Маргариты», «потеря пути к свету...» приобретает и дополнительный смысловой пласт, меняя понимание и роли Мастера в произведении, и роли «внутреннего», да и «внешнего» романов. Возможно, не только и не столько сам Мастер возложил на себя ношу в виде создания и распространения своего труда, и у него, так сказать, были свои заказчики.

Во вселенной, созданной Булгаковым, присутствуют вполне реальные потусторонние силы. Владыки мироздания, мощные сущности, представляющие Свет и Тьму, Добро и Зло. Пусть в произведении Михаила Афанасьевича данное деление весьма условное и размытое, все-таки представителем и повелителем темных сил является Воланд, булгаковский аналог Сатаны, а светлых – Иешуа. Видимо, именно вторым и была возложена в качестве испытания и миссии всего существования на Мастера написание рукописи о житие Га-Ноцри, его настоящей жизни. Нового Евангелия для новой, советской России. К сожалению, со своей участью Мастер справиться не смог. Поэтому света, то есть исполнения своего предназначения и награды со стороны Иешуа, он не заслужил. Но в мире романа Михаила Булгакова зло и добро не являются абсолютно христианскими (скорее гностическими), то есть онтологическими противоположностями, а скорее наоборот, лишь дополняют друг друга. Поэтому еще до обращения в финале книги Левия Матвея, посланника Иешуа, к Воланду с просьбой о награде для Мастера и Маргариты, сам Князь Тьмы помогает ей наказать виновных в невыполненном предназначении и жизни Мастера, найти его самого и восстановить из пепла утраченную рукопись, уже позже отправляя их двоих на вечные покой и уединение. Несмотря на положительную для них двоих развязку, надо заметить, что Мастер не выполнил своей миссии, то есть отрекся от Иешуа и от Света. От первоначального варианта своей судьбы. Из-за этого отречения он автоматически перешел под «юрисдикцию» сил Тьмы, то есть Воланда, который за исполнение роли хозяйки бала у Сатаны Маргаритой наградил, их обоих покоем. При том же в данном случае «покой» тоже можно рассматривать и как в качестве наказания, и как в качестве дара, награды.

Вот такие новые смыслы можно увидеть, заново открывая уже изрядно пропитанную пылью книгу. Так что, безусловно, второе прочтение «Мастера и Маргариты» было произведено не зря, с пользой, и, что самое главное, с интересом. И в будущем я не сомневаюсь, что еще раз прочту данный роман Булгакова. Только не стоит забывать, что читать, так скажем, главные вещи в библиографии любого писателя, конечно, хорошо и полезно, но вот забывать про все остальные его работы все же не стоит. Особенно если речь идет про Михаила Афанасьевича, у которого таковые в наличии уж явно имеются.

(Приведенная цитата: Oxxxymiron)

«Если Вселенная бесконечна действительно, значит есть куча копий нашей планеты...»

«Бразилья» Йена Макдональда — сплав детектива, романа-квеста и дивного квантово-метафизического киберпанка в крайне красивых и экзотических мультикультурных пейзажах Бразилии разных эпох. Столь разных, что они кажутся иными Вселенными, иными Реальностями, отделенными в квантовом мировом древе точками бифуркации. Или так оно и есть? А может быть, все еще сложнее.

«Где-то сейчас происходят те же события, копия меня пишет копию песни этой...»

В этом романе Макдональд смог создать три независимые сюжетные линии, якобы и одновременно с этим на самом деле располагающиеся в разных временных пластах истории Бразилии, одинаково интересные, колоритные и наполненные отсылками и сносками друг на друга таким образом, чтобы быть грамотно объеденными в самом финале данной книги. Получилась довольно сложная и закольцованная структура под обложкой квантовой многомировой интерпретации с мазками иллюзорности даже такого бытия. Но самое главное у автора получились живые, разные и столь не похожие друг на друга герои, но все-таки схожие в главном — они люди, которые просто хотят жить обычной счастливой жизнью в этом дико странном мире, который постепенно заполняется их загадочными двойниками, ножами, разрезающими саму ткань пространства-времени и организациями на подобие азимовской «Вечности» или бэнковского «Концерна», с маниакальным желанием сохранить статус-кво мироздания по своему усмотрению.

«Если вселенная бесконечна и в правду, то прямо следует из этого факта, что ты точно так же ждешь когда я вернусь обратно, где-то там в глуби далеких галактик...»

Но, наверное, главный герой книги не паренек Эдсон из недалекого киберпанкового будущего грез Большого Брата с пристрастием мнить себя Билли Миллиганом, не медиа-бизнесгерл из настоящего Марселиа Хоффман, которой, видимо, очень не хватает обычной любви, а не славы с успехом, и даже не иезуит-монах с темным прошлым Льюис Квинн вместе с французским ученым нового времени Фальконом, а само место действия всех событий романа — Бразилия. Когда-то колониальная мозаика европейских государств, потом существенная часть огромной империи, потом сама империя и наконец независимая республика, но все с теми же фавелами, синкретическими религиями на стыке христианства и язычества с Богоматерями-Чего-Угодно, смешением всех рас и национальностей в южноамериканской версии мультикультурного плавильного котла и, что самое главное, всенародной любовью к футболу. Как сказал (не совсем прямая цитата) один российский известный деятель искусства и не только, если Россия литературоцентричная страна, то Бразилия — футблоцентричная. Да и разве в этом лишь «центризме» вокруг чего-то одного и наплевательское отношение ко всему остальному наше сходство? Майкл Суэнвик говорит о сходстве Америки Штатовской и нашей Родины, а вот Макдональд, по-моему, показывает схожесть судеб нас и южноамериканских братьев. Ведь от Бразилии в одноименном произведении Йена зависит будущее не одной Реальности и Вселенной, а вот свой собственный путь найти и выстроить, как и всегда, гораздо сложнее...

«То есть не ты конечно, а твоя копия и не меня, а мою копию, конечно, если, конечно, все это не утопия и вселенная действительно бесконечная!»

В итоге Макдональд создал очередной шедевр наподобие «Новой Луны». Только это не романтическая ода первооткрывателям и строителям новых миров (хотя в финале романа...). Это история одного очень интересного места на Земле в разных временах, в разных версиях мира, в разных лицах, с нелегкой и запутанной судьбой. Это история, которая в чем-то схожа с «Дарвинией» Уилсона, Макдональда же «Ночью всех мертвецов», а в чем-то и с «Бесконечным убийцей» Грега Игана. Да и с целым рядом других фантастических и постмодернистских работ, ведь она ставит ставит уже довольно старый и классический, практически риторический вопрос, о том, что есть реальность, а что есть иллюзия, и если иллюзия так уж неотличима от реальности, то есть ли между ними в таком случае хоть толика разницы? И в таком случае что может быть целью существования маленького иллюзорно-реального разумного существа в одном из этих бесконечных мирков? Осознать все это или самому стать творцом? Возможно, с большой буквы, и, конечно, только возможно, еще одной неповторимой и эклектично прекрасной Бразилии.

(Цитаты: слова песни Noize MC «Вселенная бесконечна»)

...Чайна Мьевиль... Парень со странным именем из Британии. А если забыть про это, то кто он вообще такой? Фантаст, «новый странный», социалист-троцкист и просто интересный и оригинальный писатель.

Как и для многих, для меня он долгое время оставался именно романистом. Автором «Посольского города», «Рельсов», «Города и города», а также других произведений, которые я еще не успел прочесть из его творчества. Каждый его роман уникальный, оригинальный и атмосферный. Каждая книга так или иначе поднимает либо остросоциальные темы, либо общечеловеческие и вечные, либо все вместе и сразу. И везде чувствуется самостийный авторский стиль на рубеже и стыке нескольких жанров, между которому у писателя с довольно необычным именем получается гладко переходить. Но это большая проза. А не так давно в русскоязычном книжном пространстве появились и два сборника его малой и средней прозы — «В поисках Джейка» и «Три момента взрыва». О составе первого и хотелось бы рассказать.

Говоря о данном сборнике в целом, наверное, сразу стоит выделить две вещи. Первая — отсутствие тех глобальных тем, что бытовали в романах Мьевиля. В этих рассказах не найти проблемы человеческого равнодушия, завернутой в метафору двух не замечающих друг друга городов, как было в «Городе и городе» (на данный момент, лучшем для меня романе Чайны). Или вопроса взаимосвязи языка и реальности, знаковых систем и мироздания, их взаимном влиянии друг на друга («Послоград»). Максимум в рассказе «Самое время» в утрированном и ироничном варианте показывается победный шаг капитализма по европейской культуре. И показано это довольно неплохо. Второй момент, который хочется отметить, это общая концепция концовок. Почти во всех произведениях в сборнике «В поисках Джейка» автор выбирает открытые финалы и недосказанность. Но далеко не во всех случаях такая стратегия работает в лучшую сторону.

Более всего из всей книги приглянулись две вещи, написанные в псевдоэнциклопедическом (псевдодокументальном) стиле, который у Чайны Мьевиля получился очень здорово и реалистично. Это рассказы «Статья из медицинской энциклопедии» и «Отчет о неких событиях в Лондоне». Самые лучшие элементы всего сборника, с лучшей передачей чисто «мьевильской» мрачной и таинственной атмосферы и безумных фантастических допущений. Слова, катализирующие образования червеобразных существ в человеческом мозге, и целая экосистема из телепортирующихся улиц... Черт, вот он, настоящий Мьевиль!

Чуть-чуть ниже в моем образовавшемся личном топе идут рассказы в классическом повествовательном стиле — «Детали» и «Победа над голодом». Первый более мистический, второй чуть ли не реализм чистой воды (разве что концовка ставит вопрос над его жанровой характеристикой в данном случае). Безусловно, история в «Деталях», «новая странная» и приглянулась мне чуть более, чем «Победа над голодом», но в последнем случае поднимается остросоциальная проблема.

Далее идут несколько вещей, которым чуть-чуть не хватило до чего-то большего. Не дотянули, не вытянули. Где-то отрытый финал явно лишний. Это «Основание», «Разное небо», «Фамильяр», «Посредник», ну, и «Амальгама». Последняя, повесть, вышла какой-то слишком сумбурной, хоть и вполне «новой странной», но по мне так ей бы хватило и формата обычного рассказа. Остальным, в основном, как по мне, помешала не достаточно сильная концовка.

А в последнюю очередь выделяю «Игровую комнату», «Джек», «В поисках Джейка» и «По дороге на фронт». Первые три элементарно сырые, а «Джек» как-то и вовсе не выглядит раскрытым и полным. Видимо, читать его в отрыве от цикла нельзя. «По дороге на фронт» совсем не понравился. Как-то и вовсе ни о чем, и графический Мьевиль — это явно не то.

Вышел вполне себе средний сборник рассказов и повестей, со своими сильными и слабыми сторонами, из которого можно сделать довольно четкий вывод — Чайна Мьевиль в качестве автора крупной прозы явно лучше, нежели чем в малой и средней.

Как раньше было просто. В том числе и сама простота. Ведь были лишь один язык, одна вера, один пантеон богов и система ритуалов для поклонения им. Одна идентичность, одна ментальность и одна история, рассказываемая вечерами у костра. С одним героем и одним подвигом. И была только одна реальность, или, во всяком случае, одно наиболее реальное представление о ней. Точнее, наиболее простое.

А потом, спустя тысячелетия, настали дни странствий и переселений. А вместе с ними и метаморфоз. Открытий, войн, разных языков и народов, Великих Книг. Великих Идей. И когда-то одна история, рассказываемая у одного костра, о Герое и его Подвиге, трансформировалась и преобразилась, приумножилась обрела новые черты. Теперь она превратилась в несколько базисных сюжетов и сами эти сюжеты, доносящиеся до нас сквозь века и прямо сейчас из сказок, мифов, священных писаний, рассказов и романов, игр и книг, сериалов и фильмов. И вот теперь, спустя столько столетий и поколений, все эти тысячи версий одной истории, основанные друг на друге, в Информационной-Постиндустриальной Эпохе переплетаются и смешиваются с новыми историями из уже не одной, а разных реальностей. Реальностей, которые все дальше уходят от той изначальной и простой ее версии, ее видения Первыми Людьми. Лишь симулякры симулякров, сплошные знаковые системы, воздвигаемые на уже имеющихся. Поэтому неудивительно, что в рамках так называемой Литературы, в результате жанровой эволюции, скрещивания, гибридизации и селекции, от классицизма с романтизмом и реализмом через модернизм, возник постмодернизм. Ибо только литературе постмодерна посильно разгрести и систематизировать все культурное наследие человечества, свести разрастающийся информационный хаос с множеством интерпретаций к чему-то. Постмодерн в литературе — это Конечный Библиотекарь, Великий Классификатор текстовых комбинаций, начинающихся от полузабытых мифов островных народов и оканчивающихся творениями мировых классиков и современной беллетристикой. И секрет упорядочивания кроется в авторском ключе, который писатель-постмодернист передает читателю, меняясь с ним ролями и давая ему возможность найти свой вариант реальности. А лучше всего ковать эти ключи, чуть ли не штампуя их, получается у Виктора Пелевина.

Получается не только из-за того, что он отличный писатель и рассказчик, один из лучших современных российских сатириков и прозаиков, умело и изящно передающий проблемы из обычного обывательского жития на бумагу на ровне с глобальными кризисами и нерешаемыми вечными вопросами, но и из-за, собственно, самого ключа. Ведь ключ этот — универсальный. Во всех имеющихся смыслах. Даже в самом понятии «универсальности». Ведь, как истинный постмодернист, Пелевин предлагает не только качественный юмор, пародию, иронию, красивые и запоминающиеся цитаты, элегантные переходы от одного жанра к другому. Он предлагает выход из мыльного пузыря хаотичного переплетения многообразий символов и цифр, а именно отказаться от реальности. Что с большой буквы, что с маленькой. Что реальности социума, что и реальной («реальной?») реальности. Что реальности текстов, что реальности текстов, основанной на других текстах. Ибо как писал сам Виктор Пелевин, еще в романе «Чапаев и Пустота», реальность лишь в голове. В сознании. А сознание состоит из набора культурных схем и шаблонов поведения и восприятия, привносимых из реальности. Поэтому проходя через эти искусственные, а также естественные органы чувств, от Реальности или реальности, той самой, истинной и единичной, не остается ровным счетом ничего...

...Именно это доносит незадолго до финала романа Кая, очень качественная и высокотехнологическая секс-игрушка пилота-оператора Дамилолы Карпова, своему владельцу. При этом ставя его и читателя не только перед проблемой «философского зомби», высокого искусственного интеллекта и парадокса китайской комнаты, но и перед вопросом реальности бытия и собственного «я». Ведь в этом очередном книжном мире Пелевина, в принципе, как и всегда у него, трудно найти что-то настоящее. Крах прошлого, нашего «нового», мирового порядка из-за окончательного смешения информационных правды и лжи (приведших мир к асфиксии в художественно-новостной удавке), постановочные войны и убийства, Маниту, бог, состоящий из экранов и денег, творцы, которые не творят (сами называя себя таким сладко-звучащим словечком, как «сомелье»), выдуманные истории и культуры целых народов (работа ребяток из офшара похлеще и порадикальней будет, чем у азимовских психоисториков), ради удовлетворения тяги к сексуальным и убийственным жертвоприношениям нью-эйджеского божества продвинутых и изнеженных богачей сверху. И, в конце концов, черт, порнуха, которая представляет собой запись просмотра записи порно! Что за чудовищный симулякр... И в сменяющих друг друга сюжетных линиях о судьбах Дамилолы, Каи, Грыма, Оркланда-Уркаины и офшара Бизантиума, с политическими аллюзиями-предвидениями о России и Украине Пелевина и историческими экскурсами (и, разумеется, историческими аллюзиями и политическими экскурсами), читатель видит, что культуры, что человеческая личность (так называемое «я»), что реальность — все они состоят из кирпичиков шаблонов, стереотипов и структур. Из одних и тех же, общих для всех моделей общества, кирпичиков. И Кая, как и Чапаев из другой книги автора, как и другой писатель, американский брат Виктора, Филип К. Дик, говорит нам если и не разрушить, то хотя бы выглянуть за Черную Железную Тюрьму, которую мы кличем Реальностью. В Пустоту, которая и является истинным миром. Девственным, правдивым, честным, счастливым и незапятнанным страданиями. Во Внутреннюю Монголию. В счастье. Туда, где можно создать свой мир и найти себя самого.

«S.N.U.F.F.» Виктора Пелевина — это такой же очередной шедевр, как и его «Чапаев и Пустота», во многом похожий на него, но скорее лишь дополняющий и расширяющий данное классическое произведение новой российской литературы (а также добавляющий еще несколько глав в огромный пелевинский же метароман, состоящий из всего его творчества). С оригинальными крылатыми фразами и выражениями, очередными интересными размышлениями и аллюзиями на современный мир, заставляющие задуматься и посмотреть в другом направлении. С увлекательным сюжетом, живыми героями и чарующим юмором. И идеей всесокрушающей и побеждающей Пустоты, которая, как-таки и в «Чапаеве и Пустоте», одержит верх над симулякрами насилия и страданий. Идеей, которая должна побудить тебя, читатель, не к индуистско-буддистским паломничествам или искать иллюзорные высокие замки, а к тому, чтобы задуматься над содержанием собственной жизни. А именно перестать принимать регулярные дозы дозволенного в клетке СМИ-правительства-общества и продолжать бесконечный бег в их кабалическом колесе, а начать мыслить, обрести независимость и начать творить свой собственный мир и своего собственного себя.

Одни сюжеты уходят, другие приходят.

Что в мире большом, что в литературе, что в любимом нашем литературном гетто — научной фантастике.

Красивые, яркие, красочные и прочие положительно-привлекающие эпитеты, обрисовывающие прекрасно-доброе космическое будущее человечество, где великие державы рука об руку, ну, или не всегда так, осваивают новые копии или почти-копии Земли, где тысячи счастливых переселенцев ищут и находят свою новую лучшую жизнь, где земляне встречают тысячи удивительных, интересных, пусть и не всегда похожих на себя инопланетных разумных видов, вливаются в большую галактическую семью, ушли. Хотя и эти сюжеты в нашем любимо-старом-добром жанре были не вездесущи. Но они действительно ушли. Изменился мир, литература, наше гетто.

Космические гонки в реальном мире надолго закончились. И начались вновь, но не так, как думали остальные. Великие державы заняты внутренними распрями, спорами о демократичности и/или тоталитарности чего-то, спонсированием и борьбой с терроризмом и прочими земными политотными, даже не политическими, игрушками, пока проблемы исчерпания ресурсов, наступления климатических глобальных изменений и перенаселенность с бесконтрольными миграциями становятся все более насущными. И, пусть я еще надеюсь, что былые и чуть поновее космические державы стряхнут пыль и вновь начнут покорять новое, а не перемещаться на старых давно оседланных кобылках типа «Союз» и «Протон», но успехи и реальные достижения Илона Маска говорят мне об обратном. О том, что мир, рисуемый более черными и грязными красками в романе Йена Макдональда «Новая Луна», становится все более и более реальным, чем ранее. И безусловно, среди новых символов и столпов фантастического жанра уже которой волны данная книга по темным краскам заслуживает место рядом с Уоттсом и его «Ложной слепоты».

Анархо-капитализм в своем самом говорящем и истинном виде; грызущие друг другу глотки корпорации-Драконы; абсолютное беззаконие при наличие системы, более напоминающей «правовую структуру» Дикого Запада, нежели чем что-то государственнообразное, только в высокотехнологических одеяниях; еле-еле сводящие концы с концами тысячи бедняков-лунников, готовые на любой контракт, как бы он не принижал их гордость, честь, свободу... И, разумеется, куда же без прогнившей в интригах, разврате и сверхпотреблении новой буржуазной аристократии с феодально-династическими замашками. Но Луна Макдональда, конечно, и красива. Он описывает ее по-разному. Она разная с тех пор, как на ней появились люди. Это теперь не пыльный камень, обращающийся вокруг голубой обнищавшей Земли. «Луна — это люди», как неоднократно упоминается в романе. Самые разные люди, с разными целями, Родиной, достатком, комплексами, национальными и языковыми идентичностями, сексуальностями. Всех их объединяет новый дом, для кого-то временный, для кого-то постоянный, в котором у них есть второй, пусть и крайне сложно осуществимый шанс на новую жизнь. Плацдарм для будущего, как их личного, так и человечества, ведь Луна — это лишь начало. Порой отталкивающее и ужасное, но это первый шаг из нашей планетарной колыбели. И самое главное, чтобы уроки, которые получат люди что в событиях «Новой Луны», что последующих книжных событий, привели их к мысли, к которой пришла основательница «Корта Элиу», Адриана Корта, под конец своей жизни:

» ... жизнь — не та задача, которую можно решить. Мои дети — это достижения, которыми я больше всего горжусь. Деньги — на что мы здесь можем тратить деньги? Принтер побыстрее, пещера побольше? Империя? Там, снаружи, одна пыль. Успех? У него самый короткий период полураспада из всех известных веществ. Но мои дети: как думаете, я создала их достаточно крепкими, чтобы выдержать десять тысяч лет?»

Надеюсь, что таки да, создала. Ибо мне понравилась эта история. Истории каждого из Корта, короткие и большие, трагичные и счастливые, наполненные обязательствами, тяжелыми решениями, удовольствиями, радостями, болью и страданиями. Каждый рассказ, каждая сюжетная ветка, наполненная интригами, амбициями и желаниями всех персонажей этого большого и одного из самых лучших прочитанных за последнее время произведений, оказался для меня важным и интересным. Йен Макдональд создал великолепное полотно, лоскутное и синкретическое одеяло из культур, национальностей, языков, стран и людей, создающих новую цивилизацию в суровом мире всего-то в нескольких тысячах километрах от нас. Полотно, похожее на упомянутую здесь «Дюну» (есть даже отрывок насчет Сестринства и его планов на Пять Драконов, который чуть ли не прямая отсылка к шедевру Фрэнка Герберта) и «Игру Престолов», но прежде всего «Новая Луна» похоже на саму себя и наше ближайшее будущее. И какое оно для вас лично, плохое или хорошее, решать лишь вам самим.

Странствия по бороздящей черную пустоту от звезды к звезде величественной Полусферы Дайсона продолжаются.

Продолжаются во второй части романа-эпопеи писательского союза Бенфорда и Нивена под заглавием «Звездокорабль» («Звездна-корабль», «Корабль-звезда» — по вашему желанию), где на все мрачные тайны и загадки первого романа будут найдены свои логичные, а иногда довольно неожиданные ответы.

Странная система Глории, чуть ранее цели путешествия колонизаторов с «Искателя звезд», становится все ближе, а гравитационные волновые последовательности, идущие от нее, становятся все более понятнее. Только вот расшифрованные части посланий, почему-то адресованные именно людям, а не Птицам, мягко говоря ставят в недоумение и уж точно пугают (зато более ясного и прямого ответа от чужаков быть, наверное, не может). Тем временем кризис, разразившийся из-за появления представителей человечества на Мире-Чаше, усиливается. Пернатый Народ готов применить одно из самых мощных, видимо, видов оружия в известной Вселенной, способное вывернуть на изнанку как классическую, так и квантовую механику. Люди же, часть которых так и осталась на Чаше, пытаются решить, что им делать далее. Присоединиться ли на условиях сильной стороны, то есть Птиц, или искать способ победить их, пользуясь помощью восставших Народа Сил и змеепальцев, а также других более удивительных и фантастичных инопланетных рас? Для того, чтобы выйти из сложившийся ситуации победителями, главным героям-людям предстоит продолжить свое путешествие по Чаше, выйдя за ее внутреннюю полость, на внешний обод. И столкнуться там с садами вакуумных цветов и величественными негуманоидными Ледоразумами. При этом мимолетом можно узнать про Филосов, Камнеразумы и другие разумные и не очень диковинные формы жизни на Чаше. И все это приблизит и откроет нам тайну происхождения как самой этой конструкции, так и Народа, который ей верховодит. Тут не обойдется без помощи Ледоразумов, появления Призрачных, раскрытия завесы таинственности над Глорией и еще многого, многого другого.

В итоге имеем добротное и ни чем не более худшее продолжение «Чаши небес», которое логично завершает ее историю. В принципе, я получил от романа то, чего хотел. Сверхцивилизации, которые почти не отличимы от мифических богов, фантасмагоричные пришельцы, победа человеческого острого ума и любопытства. Конечно, не самые интересные и проработанные персонажи, но среди таких вселенских масштабных пейзажей любой человечек, кем бы он ни был, всегда будет лишь блохой на теле кита.

В свое время «Мир-Кольцо» Ларри Нивена, найденный чуть ли не в подготовленном ящике для утиля в одной городской библиотеке, когда я только начинал свой путь познания огромной и неизведанной страны чудес под названием Фантастика, довольно сильно впечатлил меня. Роман неким шедевром для меня не стал, но что его, что последующие сиквелы оригинальной истории изучения и странствий по удивительной вариации Сферы Дайсона из «Освоенного космоса» я читал с упоением. Ибо эти прекрасные и необычные пейзажи кольцеобразного мира с копиями-континентами из других миров, человекоподобные виды, Защитники и вампиры, Древо Жизни, тайна Строителей и происхождения нашего вида, Кзины и Кукольники просто не могут не впечатлять и нравиться поклоннику космической НФ.

Чуть позже даже большее впечатление на меня произвело уже совместное произведение Пурнелла и Нивена «Мошка в Зенице Господней» и сопутствующие этой книге продолжения. История расы ассимметричных пришельцев со странным физиологическим циклом, который делает их при любом уровне технологического развития замкнутыми в Мальтузианской тюрьме собственной планетарной системы, и их Контакт с человечеством, которое владеет ключом к решению этой проблемы — сверхсветовыми перелетами разыграла во мне больший интерес, чем более-менее вторичные путешествия по Миру-Кольцу, чьи тайны разгадываются слишком долго. И хоть у сольного творения Нивена есть еще такой положительный момент, как запоминающиеся главные герои (чего у «Мошки... нет), повествование о судьбах двух инопланетных рас и выборе одной из них понравилось мне больше своей фантастической проработанностью. Конечно, подразумеваются именно Мошкиты и именно их историко-биологические Циклы.

И вот, спустя год или более откладывания прочтения, совсем недавно я дочитал «Чашу небес» Нивена и Бенфорда (с сольным творчеством последнего из данного писательского дуэта я вообще не был знаком — все опять же лишь в планах, довольно далеких), некоторый синтез идей циклической расы и астроинженерного, нетривиального и нового, объекта. Вместо Мошкитов — Пернатый (Птичий) Народ, а вместо Мира-Кольца — Мир-Чаша аля Звездокорабль, а также новая история, новый сюжет, лишь в мелочах сходный с чем-то ранее виденным в произведениях выше.

Итак, перед нами случайная встреча человеческой экспедиции на корабле «Искатель солнц» с первым в истории людской расы артефактом инопланетной (явно) сверхцивилизации и, собственно, разумными инопланетянами. Но как всегда все оказывается не так просто. Колонизационная миссия экспедиции людей под угрозой из-за непредвиденной остановки своего судна возле срезанной на половину Сферы Дайона, чью чашеобразную тушу несет вперед хитрым способом «пришвартованная» звезда и исходящий из нее поток плазмы. Небольшой пробужденный от криосна отряд сначала попадает в плен на Мире-Чаше, потом сбегает из него, потом понемногу знакомится с местностью и ее экосистемой, строят предположения и под конец встречается с иными пришельцами, настроенными чуть более положительно к людям, нежели Пернатый Народ. Несколько резко оборванная линия повествования явно намекает на то, что со своим сиквелом «Чаша Небес» представляет единый роман, чей разделенный сюжет, конечно, интересен... Но вот герои выходят просто функциями, почти как в «Мошке...». Я даже не особо обращал внимание на имена во время прочтения (максимум запомнились капитан Редвинг, Клифф и Бет). Да и главы с ними я читал довольно бегло, в отличие от глав про Пернатый Народ от самого Пернатого Народа — от персонажа по имени Мемор (можно адаптировать как «Вспоминающий»/«Помнящий», который постепенно становится «которой», то бишь «Помнящей» и «Вспоминающей»).

Ее рассказ о себе самой, событиях, разворачивающихся с приходом людей (с ее стороны), описанием расы Пернатого Народа и быте Мира-Чаши был для меня самой лакомой частью всего произведения. Да, их кастовое общество (Меморы, Наблюдатели, Астрономы, Танцоры, Инженеры, Фермеры, Ученые, Чашемастера, Глубокомысленные, Хранители и др.) со сложной иерархией и запрограммированной физиологией сменой пола роднит их с Мошкитами, но все же их кастовый диморфизм выражен менее чем у вида, созданного совместными усилиями Пурнелла и Нивена. Да и катастрофических Циклов с окончанием в виде перенаселенности и гибели цивилизации у Птиц нет. Тем более они обладают еще и одной интересной особенностью, также биологической. Их мозг, видимо, не имеет разделения на полушария, в отличие от людей, а бессознательное с сознанием представляет у них единое целое — Сверхразум. Правда, в Сверхразуме все равно наличествует Подразум (птичий аналог нашего бессознательного) и может играть самостоятельного игрока, но в составе единого разума (сознания?). То бишь их строение разума напоминает, насколько мне понятно, разум первобытного человека по теории двухпалатного разума, только с оговоркой на то, что отношения между несколькими разумами/сознаниями строятся не по вертикали, а по горизонтали. Из других особенностей можно выделить более биологическую, нежели технологическую направленность их цивилизации, а также то, что Птицы отказались от циклов и всего прочего, связанного со временем. Т.е. они давно перестали вести какие-либо отсчеты и хронологии.

Итак, уже очень и очень продолжительное время, возможно, десятки миллионов лет, Пернатый Народ, который является главенствующим на Мире-Чаше (так, во всяком случается, кажется, но являются ли предки Птиц Строителями или Основателями этого мира — вопрос; в этой части появилось предположение, что они могут быть эволюционировавшими потомками земных разумных динозавров, но некоторые детали из текста, вроде происхождения Сверхразума, отсутствия у Пернатого Народа подтвержденных теорий собственной родословной и упоминание Открытия, делают данную версию, да и вообще вариант равенства Птиц и Строителей, сомнительным), странствует по Млечному Пути в Вояжах на Целевые Миры. Находя обитаемые разумными и не очень видами планеты, Птицы производят Усыновление и подправляют генетику Усыновленных под условия Мира-Чаши, как было с живыми дирижаблями и змеепальцами. Или с Народом Сил (отсылка к Кзинам?), который был одним из немногих в долгой истории Звездокорабля «захватчиками» (самостоятельно прилетевшими на Чашу космическими инопланетянами в исследовательских и колонизационных целях). И теперь возникли новые захватчики. Люди. Которые, как и Чаша, следуют к Глории, потенциальному новому дому землян, вблизи коего замечены странные гравитационные волновые потоки. Доберутся ли человеческие герои-посланники до своей цели? В чем истинная цель Создателей Чаши? Кто в действительно ею управляет? Откуда происходит Пернатый Народ и как он в реальности связан с астроинженерной конструкцией, на которой проживает и командует? Насколько опасны для Мирового изобилия и священной для Птиц стабильности люди и как сильно они изменят баланс сил на Чаше? Какими будут Последние Миры и с чем в итоге придется столкнуться героям Нивена и Бенфорда?

Отличный научно-фантастической роман, который навевает той самой старой-доброй гуманитарной НФ. Коей осталось уже мало... Тайны и загадки, удивительные нечеловеческие цивилизации и громадные искусственные машины звездных масштабов — все это найдется в «Чаше небес».

Эх...

После отлично исполненной в качестве фантастического сюжета и динамики развития событий, переведенных в художественный контекст («Загадка трех тел»), и прекрасно прописанного и интересного главного героя, которому взаправду сопереживаешь и пытаешься его понять в море политико-научных интриг и заговоров («Темный лес»), читатель получает очень бледный, лоскутный и чересчур ни о чем роман Лю Цысиня «Вечная жизнь Смерти».

К команде переводчиков и редакторов sonate10 и г-н Н никаких претензий, скажу заранее. Как всегда грандиозная и абсолютно на общественных началах проделанная работа. Ребята вновь постарались, за что им и снова сердечное спасибо. «Предъявы» лишь к самому произведению.

Повторюсь, что после двух первых романов трилогии ожидал увидеть нечто другое. Когда в первом романе, «Загадке...», Лю пофантазировал на славу с виртуальной реальностью Трисоляриан, а во втором романе, в «Лесу...», выступил как хороший и добросовестный писатель, у которого появились настоящие, живые герои, которым действительно сопереживаешь (точнее, один герой — Ло Цзи; довольно запоминающийся персонаж-образ, спаситель мира от Конца Света, который вовсе не герой), то с данным, финальным романом автор, на мой взгляд, залажал. Не знаю, видимо, планировалось что-то вроде стэплдианы, эпоса вселенского размаха, космологического, я бы даже сказал, но что до «Первых и последних людей» и «Создателя звезд» Стэплдона, что до других романов с похожей разверткой хронологии сюжета, Цысиню еще далеко. А уж про количество откровенных глупостей всех подряд я просто молчу. Здесь идиоты это все — и люди, как все человечество, как и его правители, так и вроде бы не тупой главный герой прошлой книги цикла. И Трисоляриане. И другие пришельцы. И вообще ВСЕ. Как таковой строгой линии сюжета нет. «Вечная жизнь Смерти» и вправду более сборник обрывков из истории будущего и прошлого нашей Метагалактики, нежели единое повествование. Основное фантастическое допущение, которое отсылает нас к пану Лему, и смежные с ним фант-идеи хоть и интересны, но не особенно оригинальны. И все чересчур обрывисто и бегло подано. Про прорисовку главных, не то что второстепенных героев, в этой книге я также помалкиваю. В «Загадке трех тел», как бы ее не ругали за персонажей-функций, они были более живыми и интересными, нежели здесь. Тут мне на всех плевать. Трусы, идиоты, предатели, непонятно-чего-желающие-мечтатели. Про глупое выпиливание из сюжета Трисоляриса... Да, тоже молчу.

Итог. Чего вы можете ждать, прочитав первую и вторую книгу саги в третьей, заключительной? Историю совместной борьбы человечества и Трисоляриса, объединенного в единую силу, за «электрификацию» «темного леса»? Создание с помощью силы любви Галактического Братства, которое сможет устоять даже перед угрозой тепловой смерти Вселенной? Не ждите. Это пересказ каких-то глупых, нелогичных и неинтересных историй из N-ых веков далекого-далекого будущего, где остались одни космические идиоты, бродящие в «темном лесу» и осознающие, что их лес — лишь опавший лист более могучего древа из другого, уже ушедшего в лету небытия «темного леса» с большим количеством струнных фракталов (ох, как намудрил). Шкловский и Лем машут с улыбкой в сторонке. Так что, в принципе, на отличном «Темном лесе» можно остановиться в своем знакомстве с данной трилогией. На месте и писателя, и читателя я сделал бы именно так.

Роман Рэйнбоу Роуэл «Звонок в прошлое», как сразу хочу заметить, по большей части — никакая не фантастика. Я бы даже сказал совсем не фантастика.

Да, разумеется, к прочтению данного произведения меня привлекла аннотация с указанием на возможный фантастический элемент — внезапно проявившаяся после ссоры с мужем у старого домашнего телефона главной героини соединять ее с Нилом двадцатилетней давности — с тем Нилом, который еще не стал ее мужем. И несмотря на то, что значительная часть всей книги посвящена именно этим самым разговором, «Звонок в прошлое» не становится из-за этого НФ-книгой или еще какой-либо фантастикой. Ведь разговоры с Нилом-из-прошлого хоть, казалось бы, и нужны сюжетно, на финал, эпилог романа, вполне предсказуемый, никак не влияют. Более того, из-за невероятно огромного наличия различных флэшбэков в произведении Роуэл, эти самые телефонные «передачи информации из будущего в прошлое (и наоборот)» можно рассматривать как воспоминания из прошлого, если вам так будет удобней. Так что, повторюсь в третий раз, «Звонок в прошлое» не о звонке в прошлое. Он об отношениях. И нет, это и не любовный женский роман, хоть роман действительно написан женщиной (но не только для женщин). Это довольно обычная, но важная история о том, с какими трудностями сталкивается любовь. Как любовь по-разному могут рассматривать оба партнера. Кто и сколько должен жертвовать ради любви, и вообще, стоит ли она того (мой ответ и Роуэл — конечно стоит). И не подумайте насчет сексизма, но женский взгляд на вот такие вот проблемы мне был всегда интересен.

Поэтому ставлю роману довольно высокий балл. Не фантастика, реализм, ну и что? Зато интересный, поучительный. Даже увлекательный, как ни странно. Без явных минусов, пусть и довольно предсказуемый. Прочесть стоит людям, которые таки переживают некоторые смятения и трудности в отношениях. Ну, как вариант ;)

Давно в планах были отложены четыре книги, составляющие цикл Рика Янси «Монстролог» о докторе Уортропе и его ученике Уилле Генри, а также, собственно, об их тяжелой профессии — изучении и охоте на монстров самой различной страшности, природы и опасности. Первый прочитанный роман данной саги, «Монстролог» (или в другом переводе «Ученик монстролога») несколько надломил мою башню ожиданий от данной серии произведений. К сожалению.

Написанный в стиле, пусть и несколько заезжанном, но все таком же эффективном и интересном, найденных дневников-мемуаров-беллетристики, роман Янси был интересен мне лишь первую четверть книги. Потом ее подростковость, постоянные фразы «Уилл Генри! Уилл Генри!», затянутость с водой стали надоедать, и уже с половины книжного объема я дочитывал «Монстролога» беглым обзором страниц. Хотя ведь какие отличные идеи, исполнение ведь тоже довольно недурное, но не знаю... Мне лично роман не зашел, хотя отчетливо понимаю, что вещь не плохая. Просто данные минусы показались мне слишком явными, а чего-то в противовес я не получил.

Тем не менее цикл постараюсь закончить. Интересно, с кем дальше, после Антропофагов, будет бороться Доктор и его ассистент-подросток.

Как многие знают, скоро выйдет экранизация (точнее фильм-сиквел к циклу, по заверениям режиссера и самого Стивена Кинга) книг уже легендарной эпопеи Короля Ужасов «Темная башня». Так как это случится уже совсем скоро, и, в основном, перед какой-либо экранизацией я привык читать оригинал (хотя, к сожалению, некоторые основные моменты самого книжного цикла для меня стали известны/заспойлерены уже давно), решил осилить перед выходом кинокартины данный книжный ряд. Ибо все равно он был в планах на прочтение.

Начал с первого романа — «Стрелок». И, пусть это может не понравится фанатам, даже фанатикам, данной саги, но лично мне первая часть «Темной башни» НЕ понравилась. По мне так, даже с довольно небольшим собственным опытом знакомством с творчеством Кинга, «Стрелок» по сравнению с «Оно» и «11/22/63» вышел довольно серой книжкой, ниже среднего, и с названными двумя шедеврами не может быть поставлен в один ряд (экранизации у них, надо признать, тоже вышли очень и очень добрытными, даже мини-сериал по роману о предотвращении убийства Кеннеди). И пусть и прочиталась книга влет, буквально за пару дней, но вышла она крайне серой. И дело не в атмосфере постапокалиптики «сдвинувшегося мира» — дело в скупости, бледности и бедности повествования, описания всего... Действий с гулькин нос, конкретики тоже. Герои ни коем образом не раскрыты. В том числе и сам Роланд Дискейн aka Стрелок. Никакой атмосферности мира, детализированного сеттинга и наурно-вестерной постапокалиптики я также не обнаружил. А прочитав послесловие довольно удивился, узнав, что этот коротенький и переполненный «водой» роман Стивен Кинг писал аж десять лет.

Тем не менее прочтение цикла бросать я не хочу. Завершу данное действие до конца. Возможно, очень в это верится, дальше начнется то самое, за что этот цикл стал культовым и обожаемым тысячами поклонников творчества писателя.