Geraldine Pinch

Magic in Ancient Egypt

(1994)

Перевод: И. Бузлов (2017)

Посвящается 200-летию расшифровки древнеегипетской иероглифики Шампольоном и 100-летию открытия гробницы Тутанхамона Говардом Картером

*******************

Глава XII

Наследие древнеегипетской магии

Культура древнего Египта в целом обладала высокой сопротивляемостью к чужеземным влияниям, но для магии было сделано исключение из этого правила. Редкие, экзотические и даже примитивные элементы высоко ценились в магии, как если бы сама их чужеродность придавала им особенную силу. В течение позднего IV – раннего III тыс-ий до н.э. в Египет, судя по всему, импортировались определённые аспекты месопотамской культуры. Мотив бога, повергающего опасных животных, столь привычный на магических стелах и объектах (Илл. 7, 77), может происходить из искусства Месопотамии.*

К раннему периоду II тыс. до н.э. во многих египетских домовладениях имелись рабы или слуги из Нубии и Сиро-Палестины. Ко времени установления египетской империи в шестнадцатом веке до н.э. в Египет стекались значительные массы чужеземных военнопленных. Эти захваченные в плен люди могли играть важную роль в устной передаче магической традиции, а рабыни могли, в свою очередь, привносить инородные обычаи плодородия. Письменная магия конца II-го тыс. до н.э. определённо имеет интернациональные элементы. В ней задействованы божества и мифы из Сиро-Палестины и даны иноземные имена для многих демонов. В одном заклинании даже утверждается, будто бы оно записано на языке критян.

В I тыс. до н.э. Египет подвергается серии иноземных вторжений. Первыми из них была династия из Напаты в верхней Нубии (Судан). Эти нубийские цари видели себя последователями египетской религии. К этому видению относилось усиление правил ритуальной чистоты в храмах, что выражалось в изгнании из них необрезанных жрецов, а также любителей рыбы. В 7-ом веке до н.э. нубийская династия была изгнана из Египта вторжением ассирийцев. Тем не менее, те продолжали править большей частью Нубии, сначала из Напаты и после – из Мероэ, расположенной дальше к югу.

Удалённая, теневая угроза Египту, которую представляли эти нубийские цари, отражена в цикле про Сатни. В одну из историй включены фигуры надменного нубийского царя и его злонамеренных придворных колдунов. Египетский писец состязается в магическом искусстве с главным нубийским колдуном. Когда нубиец производит огонь, египтянин гасит его ливнем. Тёмное облако нубийца рассеивается сильным ветром. Наконец, когда нубиец пытается заточить фараона в каменном склепе, египетский маг оживляет модель солнечной барки, чтобы устранить угрозу. Магические техники сходны для обеих сторон, но египтяне больше полагаются на письменную магию и использование религиозной образности.

Управление Египтом вскоре было перехвачено у ассирийцев египетской династией из Саиса. Следующим вторжением было персидское; персы захватили Египет в 525 г. до н.э. В течение 4-го века до н.э. они были временно изгнаны последней династией египетских царей, вдохновивших легенду о фараоне-маге Нектанебе (Глава VII). В Романе об Александре Нектанеб летит в Македонию, где, приняв образ бога Амона, он проводит ночь с царицей Олимпиадой и зачинает Александра Великого.

Исторический Александр завоевал Египет в 332 г. до н.э. После смерти Александра Египтом завладевает его генерал по имени Птолемей. Птолемей I Сотер основывает одноимённую династию, а также грекоязычную администрацию Египта, которые просуществовали практически три сотни лет. Учёные со всего греческого мира стекались в новую столицу Египта, Александрию.

Исконная египетская культура поддерживалась наследственным жречеством. Большинство образованных жрецов продолжало использовать и совершенствовать иероглифическую систему. Собирались местные мифы, записывались храмовые ритуалы, процветала египетская литература. Постепенно происходило культурное слияние. Некоторые александрийские учёные заинтересовались египетской религией и магией, в то время как некоторые египетские жрецы изучили разговорный и письменный греческий язык. Самым известным из последних был Манефон из Себеннита, написавший историю Египта и, по крайней мере, одну книгу по египетской религии.

Когда последняя из Птолемеев, царица Клеопатра VII и её сын, Птолемей Цезарион, были побеждены будущим императором Августом в 31 году до н.э., Египет стал провинцией Рима. Александрия продолжает быть космополитическим центром образования, а греческий остаётся языком интеллектуальных кругов. Египетский народ жестоко облагается налогами и страдает от политического гнёта, однако культ богини Исиды становится популярным по всей римской империи. В Александрии и Асуане существовали важные еврейские общины, и солдаты из разных частей империи уходили в отставку в Египет. В этом мультикультурном социуме в течение первых трёх столетий н.э. происходит буйный расцвет невероятного количества религиозных движений, включая гностицизм и разнообразные формы христианства.

При Птолемеях для египетских богов возводились крупные и величественные храмы, работы над ними продолжались уже в период римского правления. Храмы были в значительной степени египетскими по стилю, но имелись и некоторые отступления от ранней традиции. Одним из таких нововведений было усиление важности ритуальной магии в храмовом декоре. Список книг на стенах библиотеки в храме Эдфу включает Книгу защиты храма. Храм бога отныне надлежало защищать амулетами и фигурками точно так же, как и дом обычного жителя Египта. Для этой цели во внешних частях храмов ставились львы-гаргойлы и апотропаические изображения Бэса и Таурт (см. Илл. 69).

Многообразие найденных в некоторых храмовых библиотеках этого периода книг (Глава V) показывает, что жители Египта были открыты для широкого ряда культурных влияний. Это особенно заметно по своду ГЕМП. Хотя большая часть сохранившихся манускриптов датируется периодом римского правления, их основным языком является греческий, а не латынь. Несколько папирусов, написанных главным образом на египетской демотике, возможно, происходят из одного и того же фиванского тайника. Однако то, насколько египетским можно считать содержание этих папирусов, остаётся хорошей темой для дискуссий. Некоторые исследователи считают, например, что содержащиеся в них заклинания принадлежат преимущественно к греческой магической традиции. Была даже выдвинута гипотеза, что манускрипты, написанные египетской демотикой, такие как Лондонско-Лейденский Папирус (Илл. 33), суть переводы греческих оригиналов.

Разница между этими папирусами и ранними собраниями заклинаний, по-видимому, лежит скорее в конечных целях магии, чем в используемых методах. Большая часть из сохранившейся египетской магии направлена на защиту либо излечение. В греко-египетских папирусах магия часто мотивируется желанием сексуального наслаждения, финансового и социального успеха. Это должно отражать изменения в самом социуме. В заклинаниях из ГЕМП для достижения целей часто привлекаются злобные проклятия или даже смертельные угрозы по отношению к врагам мага. Этот уровень агрессии кажется нам новым феноменом, но может быть и так, что это просто впервые обнаруженные открытые выражения мыслей в частной письменной магии.     

ГЕМП принадлежат к интернациональной школе магии, но большинство техник, входящих в заклинания, имеют прецеденты в ранней египетской магии. К ним относятся отождествления и угрозы божествам, взаимодействие с мёртвыми в качестве посредников, создание магических фигурок и защитных амулетов, рисование божественных образов и инвокации богов с помощью их тайных имён (см. Главы V-VIII).

Другие элементы могут иметь параллели в современной ГЕМП египетской религиозной практике. В древнем мире египтяне были знамениты своим почтительным отношением к священным животным, птицам и рептилиям, которые обитали в их храмах. Историк Диодор ссылается на историю о римском солдате, которого разорвала на части египетская толпа за то, что он случайно убил кошку. Поэтому кажется несколько странным найти в ГЕМП заклинание, начинающееся с инструкции, как превратить живую кошку в "священную" посредством её утопления. Далее утопленную кошку следует снабдить lamella (металлическими табличками с надписями), а затем обернуть подобно мумии и закопать на кладбище. Использовавшуюся для утопления воду следует разбрызгать в месте, где маг желает произвести ритуал. Затем, чтобы противостоять врагам мага, призывается кошачья форма солнечного бога.

Это выглядит как кощунство, однако исследования мумифицированных священных животных и птиц показали, что многие из них умерли отнюдь не естественной смертью. Эти храмовые животные, возможно, "обожествлялись" под заказ, так что лицо, оплатившее их мумификацию, могло использовать их как божественных посредников. Единственная настоящая разница между этой практикой и "заклинанием утопления" в том, что маг не обязан был платить третьему лицу из храмовой бюрократии.

Отличительной чертой ГЕМП является значительное количество заклинаний, в которые входит вызывание видения божества, чтобы то могло ответить на вопросы мага и, возможно, выполнить его запросы. Для таких видений, возникающих в чаше с налитым в неё маслом* или же в огне от лампады**, обычно необходим ребёнок-медиум (см. Главу VI).

Они могут также приходить к самому магу в форме сновидений. В одном примере магу, взыскующему "сновидческий оракул", требуется изобразить фигуру Бэса на левой руке специальным видом туши, сделанной из крови, мирры и сока различных трав. Точная форма изображения также проиллюстрирована в папирусе. Затем маг оборачивает свою руку чёрной тканью, произносит молитву на закате и отправляется почивать на тростниковой циновке. В инструкции к заклинанию также упоминается, чтобы маг имел при себе письменную доску для записи всего, что бог скажет ему, прежде чем сон выветрится из памяти.

И снова мы имеем параллели в современной ГЕМП религиозной практике. Практика сна для получения оракулов в храмах была широко распространена, а Бэс был известен за свои оракулы в Абидосе в течение римского периода. Странная камера в Саккаре, декорированная эротическими фресками с Бэсом, могла быть как раз таким местом, где люди с проблемами сексуальности или плодовитости могли провести ночь в надежде получить благоприятное сновидение от бога. Люди, чьи титулы ассоциировали их с магией, иногда служили в храмах в качестве толкователей сновидений. Запутанный сон, посланный богом Тотом жрецу Хору (см. Главу I) был в конце концов разъяснён ему "магом Имхотепа".

Фигуры Бэса, проиллюстрированные в ГЕМП, имеют некоторое отношение к его традиционной иконографии. Прочие рисунки божеств и демонов в этих папирусах совершенно чужды обычаям древнеегипетского искусства. Теория об использовании рисунков божеств в магических ритуалах как минимум уходит к началу II тыс. до н.э. (Глава VI). Примеры комплексных магических рисунков находятся в папирусах I тыс. до н.э. (например, Илл. 17). В римский период эта практика подверглась значительным изменениям, предположительно в силу того, что ГЕМП использовались различными слоями населения, которые не имели специального образования в области египетских текстовых и художественных традиций.

Другим важным визуальным элементом в ГЕМП является способ, которым слова силы или даже магические формулы целиком могут складываться в узоры. Некоторые формулы записываются в круги или спирали. Семь гласных греческого алфавита, которые, как считалось, обладали внутренней магической силой, часто собирались в треугольники, квадраты или "алмазы". Популярным шаблоном было "построение в форме крыла". Это означало следующее: сначала слово силы выписывается целиком, а затем повторяется в каждой следующей ниже строке с убыванием по одной букве, до тех пор, пока в самой нижней строке не останется только одна буква.

Большинство магических формул не представляют собой ничего иного, кроме тарабарщины, однако их приравнивали к шифрованным записям тайных имён божеств, демонов и ангелов. Точное произношение этих чудовищных имён было неотъемлемой частью магического искусства. Оппоненты этого типа магии находили весьма забавным, когда египетские маги, декламируя эти заклинания, производили странные хлопающие и шипящие звуки. Когда есть возможность разобрать те или иные имена силы, оказывается, что они происходят из достаточно широкого диапазона культур и сект. Чаще всех призываются греческие и египетские божества, но египетские часто возникают под греческими именами, например, Тифон – для Сета, Гермес – для Тота и Гелиос – для Ра. Появляются также некоторые фигуры из еврейской, персидской и вавилонской мифологии*, в то время как другие имена черпались из гностических и христианских писаний.

Одна любовная чара смешивает греческую и египетскую мифологию и объявляет, что женщина будет любить клиента так же сильно, как Пенелопа любила Одиссея, а Исида – Осириса. В "превосходную процедуру для изгнания демонов" входит заклятие злых духов именем бога Авраама, Исаака и Иакова, а также во имя Иисуса и Святого Духа. Следующие два заклинания из того же манускрипта призывают греческую богиню Афродиту, египетского солнечного бога Ра и созвездие Большой Медведицы.

Многие из тех же божественных имён и слов силы можно найти на амулетных геммах, относящихся к тому же периоду, что и ГЕМП (например, Илл. 87, 88, 89). Такие геммы могли носить для защиты или исцеления, для стяжания богатства и успеха, для привлечения любви и плодовитости, или даже для проклятия врагов. Магия этих гемм состояла из трёх основных элементов: цвета камня самого по себе, слов и изображений, выгравированных на них. Была развита сложная система цветового символизма. Молочно-белые камни могли применяться для стимулирования производства женского молока; винные аметисты – для предотвращения интоксикации и так далее*.

В прошлом этот класс амулетов называли абраксасами, абраксоидами или гностическими геммами, но ни одно из этих наименований не соответствует истине. Абраксас или Абрасакс, змееногое существо с головой петуха, представляет собой просто одно из распространённых изображений, появляющихся на этих камнях. Другой смысловой слой раскрывается, если соотнести нумерологическое значение этого имени с буквами греческого алфавита. Имя Абрасакс соотносилось с числом 365. Абрасакс возникает в некоторых гностических текстах в качестве правителя 365 небес. Здесь, однако, мы не видим какого-либо специального значения, так как для усиления заклинаний применялись существа всех сортов религиозного материала, исходя из присущей их именам и образам власти.

Специальные записи имён еврейского бога входят в число наиболее часто встречающихся слов власти . В изображениях на камнях часто появляются египетские божества, такие как Харпократ и Анубис, или древние символы, подобно жуку-скарабею (Илл. 88). Короткие формулы, которые могут сопровождаться образами, чаще всего записаны на греческом языке. Другие надписи состоят из нарочито бессмысленных слов. "Абракадабра", стандартное "слово силы", столь любимое фокусниками, может происходить из этих амулетных инскрипций .

Геммы-амулеты греко-египетского типа были популярны на всей территории римской империи. Эти амулеты были частью интернациональной традиции магии, в которой что-либо, связанное с Египтом, пользовалось высоким престижом. Другой тип магического материала, в который включены элементы из многих культур – это так называемая герметическая литература. Герметика представляет собой, по существу, корпус греческих текстов, составленных в Египте в период с первого по четвёртый вв. н.э. Сохранившиеся манускрипты, как правило, написаны гораздо позднее. Один из наиболее важных текстов, Aesclepius, целиком дошёл только лишь в латинском переводе. Коптские версии некоторых из этих текстов, которые были найдены в последние годы, демонстрируют, что этот тип литературы читали и некоторые уроженцы Египта.

Большинство из этих текстов якобы представляет собой поучения знаменитого мудреца, известного как Гермес Трисмегист. Эпитет Трисмегист, по-видимому, происходит (через греческое trismegistos) из египетского титула "трижды величайший", которое даётся Тоту начиная со второго века до н.э. У Гермеса Трисмегиста было много атрибутов египетского бога Тота. В Герметике он в целом рассматривается как человек, живший во времена Моисея и получивший полубожественные силы благодаря своей мудрости и прозрениям.

Некоторые учёные подразделяют Герметику на "теоретические" и "технические" работы. В первой группе разъясняются вопросы теологии или философии, в то время как во второй описаны техники магии, астрологии или алхимии. Теоретическая Герметика, подобно ранним египетским Текстам Поучений, часто принимает форму диалога между родителем и ребёнком. Гермес наставляет своего сына Тата (другая форма Тота) и ученика Асклепия/Имхотепа. В других диалогах уже Исида наставляет Хора об истинной природе вселенной и пути, по которому душа может достичь мистического единения с богом. Этот формат предположительно следует трактовать как духовное наставничество мастером своего ученика. Многие из идей в этих текстах могут быть наработками египетской религии, но они перемешаны с элементами персидской, гностической и, возможно, даже еврейской мифологии, к тому же все они переложены на язык эллинистической философии, в частности школы философии, вдохновлённой идеями великого афинского мыслителя Платона.

Мудрость Гермеса Трисмегиста, как считалось, охватывала все сферы оккультных искусств, особенно астрологию и алхимию. Астрология разрабатывалась в конце I тыс. до н.э. путём слияния греческой научной мысли с египетским и месопотамским знанием о звёздах. Хотя определённые звёзды и созвездия издревле имели важность в египетской религии, двенадцать знаков зодиака, судя по всему, являются греческой [либо персидской] инновацией. Они появляются на гробах римского Египта (Илл. 90), и в ГЕМП включены списки типов магии, лучше всего работающих под каждым зодиакальным знаком. Была разработана сложная теория, связующая энергии отдельных звёзд и планет с материальными объектами, такими как драгоценные камни и металлы, и с частями человеческого тела.*

Ложное приписывание астрологических трактатов древнеегипетским мудрецам, вроде мифического Гермеса Трисмегиста или полулегендарного фараона Нектанеба, автоматически давало им престиж и авторитетность. Несколько римских императоров нанимало людей, бывших либо египтянами по рождению, либо тренированных в этом деле, в качестве их личных астрологов. Греки отождествили египетскую богиню Исиду с Тюхе, богиней-персонификацией Фортуны. Исида-Тюхе (Илл. 91) представляет не проруху-судьбу, но своего рода удачу или шансы, которые могут быть изменены к лучшему через предвидение. Некоторые мыслители конца классического периода отстаивали убеждение, что должное применение астрологии заключается в понимании действия божественной воли, а не в предсказании или способах влияния на жалкие человеческие делишки.

Существовало и схожее разделение точек зрения о должном значении алхимии, искусства трансмутации первичных металлов в золото. В конце 3-го – начале 4-го вв. н.э. Зосима из Панополя (современный Ахмим) пишет трактат, в котором он заявляет, что многие египетские жрецы практиковали алхимию. Он описывает посещение специальной алхимической печи в храме Мемфиса. Возможно, что это была печь для запекания или обжига магических фигурок (см. Главу VII). Сложно сказать, имела ли алхимия какие-либо истинные корни в египетской культуре, но книги по этому предмету постоянно приписывались Гермесу Трисмегисту. Они могли преподаваться в форме диалога между Исидой и Хором, или даже между царицей Клеопатрой и группой философов.

Некоторые практики алхимии относились к ней, как к духовному поиску, в смысле освобождения души из материального тела.*

Магические техники также могут быть использованы для спиритуальных целей, равно как и для практических. В своей книге О Тайнах Египта философ Ямвлих из Апамеи (4 в. н.э.) описывает искусство теургии, или вызывания божественных манифестаций.

Египетские жрецы были известны по всему античному миру за свои навыки в качестве теургов. Ямвлих пишет о теургии как о глубоком духовном опыте, тайном методе, путём которого посвящённые могут входить в контакт и соединяться с божественным.

Техники, применявшиеся теургами для стимулирования трансового состояния, кажутся весьма схожими с теми, что описаны в заклинаниях для дивинации в ГЕМП. В последних божественные видения часто вызывались для земных или даже постыдных задач, как, например, проклятие врага. В некоторых герметических текстах инструкции к искусству магии рассмотрены как подготовительная инициация в тайны вселенной. Отрывки из теоретической Герметики возникают в некоторых заклинаниях из ГЕМП. Папирусы из фиванского тайника могли быть скопированы кем-либо, заинтересованным в мистических, нежели в коммерческих возможностях содержащихся в них заклинаний. Эта эзотерическая интерпретация египетской магии – сравнительно поздний феномен, однако он оказал значительное влияние на тот образ, который европейские культуры сформировали вокруг древнего Египта.

Христианство в Египте постепенно становилось доминантной религией. Большая часть древних храмов к концу 4-го века н.э. была закрыта или превращена в церкви. Некоторые христианские интеллектуалы, подобно Лактанцию, были подготовлены к тому, чтобы почитать Гермеса Трисмегиста как языческого, но набожного мудреца, предсказавшего приход Христа. Писавший в начале 5-го века н.э. святой Августин из Гиппоса признавал, что Герметика содержит достаточно мудрости, но порицал эти тексты за то, что они были не в состоянии настаивать на ложности всех богов, кроме одного. Как бы то ни было, некоторые христианские писатели продолжали цитировать из Герметики, искренне веря, что Гермес Трисмегист был современником или даже самим Моисеем. Герметические писания, происходящие c копий византийского периода, обыкновенно очищались от магических элементов.

Под римским и византийским управлением в Египте развилась отличительная форма христианства. Копты (египтяне-христиане) были первыми, кто практиковал монашество в форме аскезы-подвижничества. Многие монахи уходили в пустыни, которые они, подобно ранним египтянам, понимали как место, заселённое странными и опасными существами. Один египетский монах, св. Антоний (251-356 гг. н.э.) был знаменит за свои видения демонов, которые искушали его в пустыне. Св. Антоний провозглашал, что оракулы, инкантации и магия, которыми были столь знамениты египтяне, потеряли всю свою силу, как только был сделан знак креста.

Иногда делаются предположения, что сцены из египетских Книг Подземного мира, на которых пропащие души изображаются обезглавленными, сжигаемыми или варящимися в котлах, вдохновили иконографию христианского ада, и что стражи подземного мира были превращены в чертей западной традиции.

Одна подобная трансформация продемонстрирована в частично сохранившемся коптском тексте, в котором рассказывается о конфронтации между святым человеком и Бэсом. Весёлый танцующий львиномордый карлик (Илл. 69, 92), который не менее трёх тысячелетий почитался как защитник слабых и уязвимых, здесь превращается в чудовище, наводящее страх на любого, кто ночью близко подходит к разрушенному храму. В этой истории Бэс, по-видимому, всё же сохраняет свою традиционную роль в ритуальной магии, охраняя периметр храма. Святой человек и его последователи проводят ночь, молясь в руинах, чтобы изгнать "демона". Конец истории утерян, но, судя по всему, она неминуемо должна закончиться триумфом христианской добродетели над этим языческим призраком. Легенда о Бэсе оказалась на удивление долгоживущей. Ещё в 19-ом веке н.э. жители Луксора будто бы видели уродливого танцующего карлика, бродящего по руинам храма в Карнаке.

Позиция коптской церкви по отношению к магии была в целом враждебной, но некоторые коптские священники, кажется, действовали сродни магам. Их заклинания написаны на коптском языке и христианизированы инвокациями Святой Семьи, святых мучеников и ангелов, пришедших на место языческих божеств и демонов (Илл. 93). Заклинание для изгнания лихорадки, которое использует в качестве обрамляющей фабулы историю из Нового Завета о том, как Христос исцелил мачеху св. Петра, аналогично ранним заклинаниям, задействующим эпизоды из древнеегипетской мифологии. В коптской магии преобладают письменные чары и амулеты. Священные тексты псалмов чаще всего применялись магическим образом. Сложные методы визуального построения формул и слов силы из ГЕМП были также взяты на вооружение коптами.

После того, как арабы завоевали Египет в 7-ом веке н.э., христиане становятся в религиозном меньшинстве, однако чары, которые писали коптские маги, очень высоко ценились многими мусульманами. И арабская, и коптская магия подверглись сильному влиянию Каббалы, магической традиции евреев, так что царь Соломон становится центральной фигурой всех трёх систем. По крайней мере в сельской глубинке и арабы и копты верили в хтонические силы, такие как семь принцев подземного мира, которые могут быть призваны могучим медиумом, чтобы выполнить волю мага.

Другой тип магии был сохранён арабскими учёными, которые перевели некоторые фрагменты из технической Герметики, в частности те из них, что касались алхимии. Новые работы продолжали приписывать Гермесу Трисмегисту. Наиболее известной была Изумрудная Скрижаль, собрание шифрованных афоризмов об алхимии, якобы найденных в гробнице Гермеса Трисмегиста. Возможно, что это была работа арабского алхимика девятого века н.э. Начиная с двенадцатого века н.э. и далее европейские учёные начинают переводить уже эти арабские манускрипты. Гермес Трисмегист приобретает популярность за свою оккультную мудрость, даже с учётом того, что на западе были известны лишь несколько подлинных герметических манускриптов.

"Египетский Гермес" в качестве авторитетного труда цитировался раннесредневековыми авторами, писавшими по магии и астрологии, например, Альбертом Магнусом (1200-1280-ые гг. н.э.) Связь древнего Египта с астрологией просочилась в популярную культуру. Создавались календари счастливых и несчастливых дней, в которых некоторые дни назывались не иначе, как "египетскими". Эти "египетские дни" считались неблагоприятными для любых действий, помимо чёрной магии. Соблюдение "египетских дней" было одним из обвинений, сделанных против французских еретиков на судах инквизиции в 13-ом веке н.э.

В эпоху Ренессанса, когда европейская культура заново открывала своё классическое наследие, вновь стали доступны герметические манускрипты, основанные на оригиналах первых нескольких столетий новой эры. В 1462-ом году н.э. священник по имени Марсилио Фичино, уже перевёдший на тот момент многие труды Платона, получил задание от своего патрона, флорентийского правителя Козимо де Медичи, перевести четырнадцать герметических текстов. Его издание этих частей теоретической Герметики оказало грандиозное влияние на европейскую мысль и стало одной из вдохновляющих причин ренессансной веры в способность человечества управлять своим окружением через использование "природной магии".

Фичино отстаивал следующее мнение: если эта магия являет собой только лишь манипуляцию с природными силами, такими как астральная энергия, служащую для достойных целей, подобно лечению больных, её применение никоим образом не противоречит его сану христианского священника. Эти доводы стали объектом яростных дебатов внутри церкви, но у Collectanea Hermetica были свои обожатели в высших кругах. Папа Александр VI Борджиа заказал для своих апартаментов в Ватикане фреску, изображающую Гермеса Трисмегиста с Моисеем и Исидой.

Герметика продолжала вдохновлять теорию и практику магии в течение всего 16-го века н.э. Её привлекательность была частично основана на ложной уверенности в том, что эти тексты были из числа древнейших существующих в этом мире, предваряя практически все библейские сюжеты. Итальянский философ Джордано Бруно разработал теорию о том, что магия древнего Египта была не просто древнейшей, но и единственно истинной религией человечества. Его сожгли на костре за ересь в 1600-ом году н.э.

В первой половине 17-го столетия н.э. учёный-протестант Исаак Казабон верно передатировал Герметику ко времени позднего классического периода. Это привело ко временному снижению интереса к герметическим текстам, однако люди начали вместо этого искать эзотерическую премудрость древнего Египта в сохранившихся иероглифических надписях. Сформировалось традиционное мнение, будто бы иероглифические знаки – это мистические символы, способные прояснить для посвящённых тайны египетского космоса. Отталкиваясь от данной легенды, учёный-иезуит Афанасий Кирхер (1601-1680 гг. н.э.) опубликовал несколько томов оригинальных, но целиком неверных интерпретаций иероглифических памятников.

Хотя у Запада по-прежнему не было реального знания древнеегипетских магических текстов, Египет сохранял свою репутацию как источника магии и оккультных знаний на протяжении семнадцатого и восемнадцатого вв. н.э. Исаак Ньютон был очарован герметической алхимией, и для таких движений, как розенкрейцерство и франкмасонство, было вполне естественным адаптировать египетскую образность для своих тайных церемониалов. Идея о Египте как о колыбели астрологии и дивинации также продолжала захватывать воображение. Румыноязычные кочевые предсказатели судьбы были известны как египтяне (цыгане, если короче*), даже если по факту они приходили с гораздо более отдалённого востока.

В 1781 г. н.э. Кюр де Жебелин публикует книгу, в которой объявляется о египетском происхождении колоды Таро для карточных игр и предсказаний судьбы. Колода Таро состоит из 56 "младших арканов", разделённых на четыре масти, и 22 "старших арканов", на которых изображены такие фигуры, как Верховная Жрица, Шут и Фокусник (Илл. 94). Согласно де Жебелину, старшие арканы формируют собой "Книгу Тота", тем самым сохраняя эзотерическую мудрость древнего Египта в комплексных символах, смысл которой может быть восстановлен лишь через созерцание. Историю карт Таро нельзя достоверно отследить далее 14-го века н.э., однако у теории, гласящей, что в них закодированы герметические истины, по-прежнему есть множество сторонников.

В 1822-ом году французский лингвист Жан Франсуа Шампольон опубликовал письмо, в котором излагалась его теория о том, что иероглифика была частично фонетической и частично идеографической системой. Это предположение явилось истинным ключом к дешифровке древнеегипетских манускриптов и языка в целом. Коллекционеры и работающие в Египте археологи вскоре извлекли на свет тексты и надписи, которые, в отличие от Герметики, были на самом деле в числе древнейших письменных документов, известных человечеству. К концу девятнадцатого столетия стали доступны издания многих древнеегипетских магических текстов. Тем не менее, лишь одному из этой группы текстов удалось произвести подлинный фурор в среде любителей оккультного, а именно переводу Книги Мёртвых Э. А. Уоллиса Баджа, хранителя отдела египетских древностей Британского музея. В популярном воображении это гетерогенное собрание погребальных текстов было неправильно понято как главная священная книга египтян.

Религиозные движения и тайные сообщества девятнадцатого века продолжили утилизировать египетский символизм. Герметический Орден Золотого Рассвета, основанный в 1886-ом году, привлекал художников и писателей, таких как поэт У. Б. Йитс, Э. Блэквуд, Ф. Фарр и прочие деятели искусства. Самым печально известным его членом был Алистер Кроули, который заявлял, среди множества прочих вещей, что он – сам Антихрист. По-прежнему нет единого мнения касательно того, был ли Кроули блестящим фанатиком или же циничным шарлатаном. Он изобретал искусные псевдоегипетские церемонии для Г.О.З.Р., некоторые из которых включали потакание участников гомосексуальным связям в одеяниях египетских божеств.

Под "духовным именем" Мастера Териона Кроули опубликовал Книгу Тота, которая предоставляла замысловатую интерпретацию карт Таро, основанную на иудейской и египетской магии. Он же заказал новую колоду Таро, добавив картам значительную долю египетского и герметического символизма (Илл. 95). Кроули язвительно подрывал всё здание фиктивного наукообразия, указывая на то, что истинное происхождение Таро не имеет никакого отношения к тем, кто хочет использовать их как стартовую точку для медитации.

Девиз Алистера Кроули "Делай что желаешь, в том и весь закон" вполне относим к большинству интерпретаций египетской магии двадцатого столетия. Книги, представляющие собой якобы рабочие мануалы по древнеегипетской магии, доступны ныне как никогда раньше. В них редко отражено какое-либо знание текстов с III по I тыс. до н.э., использовавшихся на самом деле в повседневной магии. В таких книгах по большей части господствуют теории о силе пирамид и гробничных проклятий, а также эзотерические интерпретации Книги Мёртвых и идеи, почёрпнутые из второсортных эссе по герметической литературе.

Пирамида отнюдь не была главным символом оригинальной египетской магии, а традиция "проклятия мумии" основана по большей части на литературе, нежели на археологии. С середины 19-го столетия такими авторами, как Брэм Стокер и Артур Конан Дойл,* писались популярные истории о египетских гробницах, сокровищах и мумиях, насылавших ужасные возмездия на головы любого, нарушившего их покой. Открытие практически нетронутой гробницы царя Тутанхамона в 1922-ом году подстегнуло возрождение интереса к мнимым оккультным силам древних египтян, точно так же, как и к более общей моде на египтологию. В популярной литературе магия вообще тесно связывалась с Египтом. Эпизод из цикла о Сатни, где принц узнаёт о том, что не стоит играть с запретным знанием, содержащимся в Книге Тота, не столь уж далёк от голливудских версий "Проклятия мумии".

Тенденция трактовать погребальные тексты, такие как Книга Мёртвых, в качества базиса для обрядов инициации, также имеет древние прецеденты. В одном современном самоучителе по египетской магии читателям рекомендуется игнорировать научные переводы Книги Мёртвых и вместо этого применить собственную "интуицию", чтобы реконструировать божественные архетипы. Сам же автор самоучителя не вполне уверен, происходят ли божества древнего Египта с утерянного континента Атлантиды или же с планеты Сириус [Сопдет по др.-египт.]. Этот метод жонглирования разнородными поп-мифами весьма напоминает эклектическую природу заклинаний из ГЕМП. Такие характеристики, как перемешанные мифологии, ссылки на ложные авторитеты и заявления о неизмеримо древней родословной тех или иных заклинаний роднят магию всех эпох. До тех пор, пока человечество будет нуждаться в "предотвращении ударов судьбы", магия будет сохранять свою привлекательность.

ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Б. П. Копенхэвер. Герметика. Кэмбридж, 1992.

Гарт Фоуден. Египетский Гермес. Кэмбридж, 1986.

Дж. Р. Харрис (сост.) Наследие древнего Египта. Оксфорд, 1971.

Р. Кикхефер. Магия в Средневековье. Кэмбридж, 1989.

Л. Э. Салливан (сост.) Сокрытые Истины: Магия, Алхимия и Оккультизм. Лондон/Нью-Йорк, 1989.

Рон Уэйхелл / Ron Weighell

ЧАША ЛИКУРГА / THE LYCURGUS CUP

[1989]

из сборников

The Lycurgus Cup & Other Stories [1989]

The White Road: The Collected Supernatural Stories of Ron Weighell [1997, 2017]

I. GODS AND STRANGERS: Summonings by Theurgy

Перевод: И. Бузлов [2018]

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Путешественник, пересекающий “обширные, дикие, бесприютные низины” Хэмпшира по Уэстчестерскому тракту, непременно придёт в местечко несколькими милями западнее деревни Ярретон, где дорога поворачивает на запад и круто обрывается в одну из маленьких долин, проложенных древними реками. На изгибе тракта стоит пара разрушенных каменных колонн, остатки некогда величественного портала, достаточно широкого, чтобы пропустить самые громоздкие колесницы.

Дорога, проходящая меж колонн, ныне вся разбитая и покрытая сорняками, по-видимому, ведёт лишь к высокому, открытому всем ветрам полю. Колонны сами по себе не представляют какого-либо особенного интереса, и окружающее их пространство совершенно заброшено, поэтому появление в один ненастный ноябрьский полдень одинокого пешехода поблизости от руин должно было бы удивить нашего гипотетического путешественника. Он бы даже мог заключить, что худощавая девчушка с короткой стрижкой, одетая в стильно неопрятной манере, должно быть, выполняла какое-то задание за пределами его разумения, и это позволило бы нашему наблюдателю самодовольно ухмыльнуться при мысли о более тёплом и уютном положении.

На самом же деле, девушка, которая откликалась, если она вообще это делала, на имя Вэланс, была фриланс-журналистом, и цель посещения ею этой дыры была поистине странна. Неделю тому назад один ребёнок на благотворительной прогулке был напуган видом “большого животного вроде кошки” поблизости от старых постаментов, что дало почву для нескольких “межсезонных” репортажей в местных газетах. Вэланс, усугублявшая журналистские огрехи своим открытым умом к подобным материям, что было вызвано её молодостью, женственностью и радикальностью, не принимала никакого участия в репортажах, но они заинтересовали её в достаточной степени, чтобы она сочла инцидент достойным более глубокой экзаменации. Оставшись ни с чем в доме того малыша – его родители уже были вне себя от репортёров, и не преминули дать ей знать об этом – она решилась посетить само место событий.

Воротные столбы были сделаны из бледного камня и увенчаны грубовато сработанными яйцеобразными флеронами, а также увиты донельзя плющом. Правый столб был в некоторой степени накренён и уменьшен из-за проседания почвы, как если бы влажные усики вьюна затащили его с собой под землю. Существо в тот раз, насколько мог припомнить малец, возникло между этих колонн (день был туманным, а видение – мгновенным). Вэланс вспомнила другой репорт о мистической дикой кошке из национальной газеты, сопровождавшийся фотографией фермера, державшего остатки овцы: чуть более, чем сочленённый остов, свисавший с кровавой головы.

Ей припомнились слова фермера. “До костей,” так он сказал. Вэланс огляделась вокруг. “До костей.” Было намного проще зубоскалить, сидя в офисе газеты, расположенном в пабе (она подумала о Сидни Инграмсе, толстом и подвыпившем, разглагольствовавшем на свою любимую барную тематику, то есть о “психах”), но здесь, в намечавшихся вечерних сумерках, всё было совершенно иначе. Она вздрогнула, проклиная своё живое воображение, протёрла нос шерстяной рукавицей и прошествовала между столбов. Изрытая дорога уходила вверх к холму и извивалась вокруг разрушенного фундамента некогда значительного сооружения. Холмистые взгорья терялись вдали в туманном мраке. Место было зловеще притихшим. Несколько линий каменных блоков и площадок с побитыми дождём плитами как бы намекали на внушительный архитектурный план бывшего здания. В одном месте земля была выкопана, и там зияло тёмное, пещеристое пространство. Было ли это некогда погребом? В любом случае, у девушки не было с собой фонарика, а тем временем вместе с сумерками занимался ещё и слабый дождь со снегом. Чувствуя себя промозгло и совершенно одиноко, Вэланс решила, что с неё достаточно. Всё, что ей хотелось сейчас – это теплоты и хорошей, крепкой выпивки. Она, однако, упустила эту возможность вместе с прошедшим автобусом.

Вернувшись в Уэстчестер, она побрела, запачканная и дрожащая от сырости, в знакомый трактир и охнула про себя, столкнувшись лицом к лицу с Сидни Инграмсом, стареющим местным репортером, съезжающим вниз по карьерной лестнице, который считал своим долгом давать уроки цинизма более молодым журналистам, взбирающимся вверх. Он произвёл беглый осмотр Вэланс, своей любимой мишени, после чего выдал ей своё экспертное заключение, о котором его никто не спрашивал.

— Ты выглядишь, как замёрзшее дерьмо.

— Благодарствую, Сидни. Я была на выезде в другом конце Ярретона…

— Это дело про дикую кошку? Разве не говорил я тебе? Я уже покончил с ним.

Вэланс спряталась за наработанным взглядом пустого безразличия, однако сердце у неё упало.

— Да, покончено. Ты знаешь Эдди Хоувса, живущего в окрестностях – ну, этот, поп-звезда который?

— Прости… я по-прежнему застряла в подростковой фазе… Барток, Айвс, Кейт Джаррет.

— Кто? Ладно, неважно, короче — у него есть свой зоопарк! Ты ещё не врубилась, крошка? Смотри сюда: большая кошка дерёт когти, Хоувс не хочет плохой репутации, так что он никому не докладывает о пропаже; кошка зарезает пару овец и коцает несколько детишек – вуаля! – вот тебе и таинственный зверь Ярретона!

Много оптимистов умерло от жажды в ожидании, когда Инграмс купит им выпивку. Вэланс заказала себе шот и присела обратно.

— И тебе не кажется, что в этом деле может быть что-то ещё?

— Чего, наркота, хочешь сказать? Вдыхание клея? Пацан-то – совсем тинейджер…

— Не в этом суть, проехали.

— Да что с тобой? Фиг вас пойми – женщины! – он уловил реакцию и хрюкнул. – Теперь я уже готов услышать, что ты назовёшь меня шовинистской свиньёй!

— Я вовсе не собираюсь говорить что-либо подобное. Свинья может нас подслушивать.

— Очень смешно. Я вспоминаю времена, когда молодые уважали старших.

Вэланс опустошила свой стакан и презрительно фыркнула.

— Ты должен заслужить это, Сидни. Должен.

Несмотря на мнение Инграмса, Вэланс чуяла каждой фиброй, что в этой истории было нечто большее, чем поп-звёзды и ручные львы. Но работа по добыче хлеба с маслом отняла у неё большую часть следующего дня. Она закончила пресс-релиз о стареющем барде, выступавшем в городе. (Двадцать семь лет утекло с момента его последнего хита, но предположение, что он решил устроить камбэк, встретило возмущённый отказ. Разве его последний сингл не взорвал чарты? Под давлением он признался, что сингл дополз лишь до 176 места.) При первой же возможности она отправилась в библиотеку. Архивы находились на цокольном уровне, куда можно было добраться по железной кованой лестнице, которая вполне бы сгодилась для реквизита в фильме «Наваждение»; сторожил же эти сокровища среднего возраста джентльмен, чьи голос и выражение лица наводили на мысль о борьбе с запором длиною в жизнь. Последнее, чего бы он желал для своих аккуратных архивов, это появление кого-то из прессы. После горькой обороны тыла он сопроводил Вэланс вниз по лестнице и завис у её плеча, источая тонкую атмосферу истерии, пока она просматривала подшивки «Хэмпшир Газетт» и ныне закрытой «Ярретон Аргус».

Прошло чуть менее часа, и теория Инграмса была подорвана. Несколько лет назад мальчик-хорист шёл домой из церкви Ярретона и был жестоко искусан, предположительно бродячей псиной, поблизости от руин Родхоуп Мэнор. Возвращаясь назад в ранние семидесятники, сомнительная «нью-эйдж» тусовка разбила лагерь в тех местах, ища «санграаль», который они «вычислили с помощью психических средств». Прилагалась фотография их лидера, глядящего со страницы этим диковатым взглядом расширенных зрачков, неуютно роднящим миссионера и убийцу, визионера и безумца. Были отчёты о ритуалах в подвалах этих руин (так значит, были подвалы!), что привело к запрету дальнейшего нахождения группы среди развалин под туманным предлогом нарушения границ частной собственности. Ещё дальше вспять, и гарнитура печати изменилась, язык становился всё более причудливым и иносказательным, но репорты продолжались. Таинственный зверь был замечен в 1920-ых; ещё более ранний отчёт – в девятнадцатом веке – сделан викарием Ярретона, клявшимся, что большое животное вошло прямиком в церковь и разодрало алтарный покров! (Вэланс гадала, как мог быть сформулирован страховой иск.)

Что это было?

Дикая кошка, или нечто более странное?

Единственным фактом, объединяющим все эти случаи сквозь многие годы, было то, что зверь, кажется, не особо любил христиан.

Прежде чем покинуть здание, Вэланс взяла с полки том местной истории, в котором она прочла, что библиотека Родхоуп Мэнор была передана в ярретонскую церковь последним владельцем дома. Вэланс решила проверить церковь в следующий свободный день.

Сейчас она уже могла заняться производством продающей статьи, увязав вместе зверя и руины Родхоуп Мэнор, но между тем надо было делать и дневную насущную рутину, навроде интервью с женщиной, не пропустившей ни единой партии в бинго за 14 с лишним лет. (Было доказано, что это неправда. Она пропустила одну дневную передачу в 1979-ом, чтобы присутствовать на похоронах мужа.) Скука была несколько разбавлена случайной встречей с Инграмсом, вовращавшимся после попытки проникнуть в жилище поп-звезды; его просторные брюки были разодраны в клочья.

— Эта скотина спустила на меня своих псов! Он должен быть виновен. Кто ещё, если не он?

Вопрос, к счастью, был риторического характера. Война на износ против, вероятно, полностью безвинного Хоувса была не за горами.

Прошёл ещё один день, прежде чем у Вэланс появилась возможность посетить церковь Ярретона. Викария нигде не было видно, однако старик, подметавший церковь, взял на себя роль гида по интерьеру здания.

— Алтарная арка тута саксонская – вот почему здесь стул каменный-то. Здеся вот настенная плита восемнадцатаго веку, установлена, значт-с, Вильямом Мейером, тож жившим в Манор.

Вэланс поднялась и полностью сосредоточила внимание на старой плите: это была довольно жутковатая вещица.

«Владыка Всего “Бен Пандира”*

(Lord of All “Ben Pandira”)

Младой плод от Вечной Лозы

(youthful fruit of the Eternal Vine)

Христовой, чью кровь в торжественном ритуале

(Christos whose blood in solemn rite)

Недостойные, пьём мы как Священное Вино.

(Unworthily we drink as Holy Wine.)

Вернись чрез древний путь Портала,

(Return by the Portal’s ancient way, )

дарованный святой нам милостью сосуда,

(grant by thy vessel’s holy grace)

Разоблачённое Величие Твоей избранной формы,

(Unveiled Glory of Thy chosen form)

Да выйдет оно против личины Врага Великого.»

(sent forth against the Great Adversary’s face.)

— Мистер Биггз вставил тута слова по своему собсснаму разумению.

— Это викарий, верно?

— Ха! Был им когда-то. Препдобный Фарлоу ныне коротает здесь свой срок земной. Что же до м-ра Биггза, был он, значт, настоящим джентельменом. Знал дело своё. Не знаю, был ли ещё священник столь же приятный в общении.

Вэланс нацепила свой безразличный взгляд.

— В отличие от преподобного Фарлоу, э?

— Хм… Слишкам много всякого «сделай то, сделай эта», и ещё «Адское пламя» по воскресным дням, не очень чтобы на мой вкус. Фундаменталист-с. М-р Биггз был совершенно другим случаем-то.

Разумеется, он обладал влиянием – повидал немного жизни. Никогда никаких проблем, когда он был тута. Вы смотрите на эту плиту – сотни лет была она здеся, и ни одной царапинки. Пару недель тому Фарлоу сделал исключение для некоторых слов и стал сбивать их со стены. Слишком высоколобая Церковь, я полагаю, с пренебрежением к питью вина. Я остановил его, однако он отколол край.

Я говорю ему, людям не по нраву будет, что её больше нет. Чепуха, ответил мне он, — лишь враги Господни будут задеты. И глядит на меня, значт-с, пока говорит это! Ну, в конце концов, он оставил всё как есть. И будь я проклят, есси на следующий же день на входной двери – царапины. Полагаю, что сделал он это в приступе эмоций – кинул чегой-то об дверь.»

— О боже, это звучит не очень-то хорошо. Я надеялась, что он даст мне взглянуть на книги, завещанные приходу семьёй Мейера. Я полагаю, они хранятся в его доме?

— Были там, когда м-р Биггз был жив. Потом пожаловала новая метла и вымела всё вон. Всё вымела!

— Что? Хотите сказать, что он выбросил их?!

— Именна. Глядите – видите вон тот купол внизу у ворот? Что-то наподобие мавзолея, увитого плющом? На самом деле это викторианская приблуда – просто амбар для лопат и досок. Все они ушли туда. Я сказал, что дам им не больше полугода с учётом сырости и крыс. Мог бы с тем же успехом говорить сам с собой.

— Не уверена, что он даст мне взглянуть на них как бы то ни было.

Пожилой мужчина хмыкнул.

— У меня есть ключ.

— А вы не волнуетесь, что он может сказать об этом, если узнает?

Сработало: выражение лица старого служителя стало дерзким. Пройдя к серванту, стоящему тут же внутри крыльца, он извлёк из него тяжёлый ключ и передал его журналистке.

— Ток ручайтесь, шо вернёте его в сохранности.

Вэланс удовлетворённо присвистнула, идя в сторону викторианской постройки у ворот, думая, что это могло бы стать идеальным наружным туалетом для павильона Брайтон. Войдя внутрь, она тут же ощутила ноздрями, что функциональная пригодность сооружения не ограничена только лишь внешним видом. Запах сырости и разложения был ошеломляющим. Дождь со снегом проникал в разбитое окно и пропитал всю стену под ним; потолок сочился мутной водой на покрытые грязью лопаты и деревянные панели. Напротив дальней стены высились шаткие стопки книг. Некогда отличные томики были отданы нездоровой атмосфере, их переплёты заплесневели и деформировались. Порфирий, Прокл, книги стихов с заглавиями вроде «Почитатели Диониса» и «Элевсинский Ритуал». Тут была даже драная брошюра с именем самого Мейера, каталог награбленного из Великого Похода. Очевидно, деньги не входили в это число. Камни из разрушенного храма во Фракии были отвезены домой и использованы для строительства поместья. К одному трофею, «Чаше Ликурга», прилагались длинные комментарии, это был образец первоклассно александрийского стекла, на котором изображались «Дионис в ярости его, посылающий вперёд пантеру; на реверсе – царь Ликург, ослеплённый и обвитый лозами, ожидает своей смерти.» В конце описания шла приписка Мейера касаемо мифа. Ликург был, по всей видимости, фракийским царём, досаждавшим последователям бога, который в итоге кончил безумием и был разорван пантерами на горе Родоп. (Отсюда и происходит название Родхоуп Мэнор?) «Редкая вещица,» — добавляет Мейер, — «ибо Дионисий показан в гневе своём, и исходя из этих чрезвычайных обстоятельств, я должен заключить, что сосуд был сделан с магическими целями, в ответ на гонения последователей этого божества христианами.»

В этом месте каталога был всунут отдельный лист бумаги, покрытый изящной рукописью. Пока Вэланс разглядывал её, тыльную сторону её шеи стало покалывать.

«…зная, что вы будете удовлетворены такими случаями. За время сентября произошло много переполоха и террора в деревне, из-за гуляющей былички, будто бы некий зверь охотится на возвышенностях, устраивая резню среди стад. Ректор, как то слышал я неделю назад, будучи вне дома на одной прогулке, оказался в тумане, сквозь который с трудом пробивалось низкое солнце. Его скакун мало-помалу сбился с пути, приведя его, наконец, к паре дорожных столбов, которые ректор не мог признать, и на верхушке каждого была вырезана скульптура необычайного зверя. Затем, когда он проходил через эту аллею туманов, то узрел то самое существо, резко обрисовывающееся на фоне ленивого утреннего света, про которое было столько много необдуманных толков. Ему повезло, что он был верхом. Об истинном местонахождении встреченного им зверя он не рискнул строить догадок, хотя бьюсь об заклад, что вы, будучи посвящены в…»

На этом — всё. Одинарная страница могла быть специально задумана ради насмешки. Вэланс испытала сильное искушение выкрасть письмо, но затем придумала лучшее решение — сделала быстрый список с содержимого записки. Утешив себя тем, что более почерпнуть из коллекции Мейера было нечего, она вернула ключ и отправилась по последнему дневному заданию. Ещё один пристальный осмотр старых воротных столбов! Последовала утомительная часовая дорога, закончившаяся горьким разочарованием. Не могло быть никакой путаницы с родхоупскими воротными столбами. Даже сотни английских зим не могли столь досконально стереть все детали геральдики. Флероны были тем же, что и всегда – грубо закруглённые горбыли бледного камня. Так что колонны, упомянутые в том письме, никак не могли быть теми же, что и родхоупские. Приближение было в лучшем случае поверхностным.

Примерно в это самое время она увидела расплывчатую пелену тумана, что клубился внизу старого тракта, спускаясь с верхних полей. Он обладал слабым свечением, как если бы позади него садилось солнце. Разве она смотрела на запад? Её чувство ориентации в пространстве было безнадёжным. Пройдя между воротными столбами, она стала взбираться по дороге по направлению к свету. Туман уплотнялся, неясный свет усиливался. Осилив последний подъём, она остановилась, не веря очевидности собственных глаз.

Ей открылись высокие, крутые скаты крыш на фоне неба, скопление высоких дымоходов и орнаментальных урн. Множество окон, и из каждого окна в собирающийся сумрак вырывался яростный свет. Эта призрачная архитектурная масса и была источником медлительных приливных волн тумана. Пока она смотрела туда, до неё донёсся звук: ритмическое буханье и лязг ударяющегося металла. Звук, по-видимому, разбил заклинание, что держало её. Она понеслась обратно вниз по дороге, через призрачную кавалькаду свивающихся испарений, что словно бы расступались перед ней и смыкались позади. Две колонны светящейся белизны возникли перед ней. Как только она прошла между ними, то ей открылось целостное значение того загадочного фрагмента письма. Ибо на вершине каждого столба свернулся вырезанный из камня зверь. Где-то внутри её головы раздался голос, сказавший как бы в заключение: «Портал открыт.»

Теперь Вэланс бежала через море тумана, который позволял видеть не более, чем на несколько ярдов вокруг. Она не была атлеткой; вскоре каждый вдох стал резать её гортань, а в боку закололо, как от удара ножом. Каким-то образом у неё открылось второе дыхание, за ним – невозможное третье. Казалось, будто она перебирает ногами по беговой дорожке из туманов, и вместе с изнеможением пришла неожиданная ясность мысли; она знала, что не просто делает ноги со страху, но движется к решению тайны. Она замедлилась до бега трусцой, толкая себя вперёд, невзирая на боль. Прежде, чем она осознала это, мощный рёв, сопровождаемый вспышкой света, оглушил её: автомобиль, ехавший в Ярретон, вёз своих пассажиров в безопасности сквозь усиливающийся туман к теплу и комфорту жилища. Слова, о которых она едва ли думала, слова на пыльной плите, проносились сквозь её разум вместе с ритмом её шагов.

Она была уже на последнем издыхании, когда низкая каменная кладка преградила ей путь. За ней виднелась сцена, будто списанная со всех третьесортных хорроров, которые она когда-либо смотрела: туман клубился среди надгробий. Перелезши через стену, она заковыляла в сторону крыльца церкви, обдумывая с унылой иронией слово «санктуарий».

Внутри горели свечи; они что, по-прежнему используют их? Это был мягкий, чудный свет. Глотнув пыльного, жирного воздуха, она тяжело опустилась на каменную скамью и принялась шептать про себя, как если бы в молитве. Но Вэланс не молилась.

«Возвратись через древний путь портала»… «священной милостью сосуда». Заставив себя встать, она подошла к плите, установленной самим Уильямом Мейером столетия тому назад. Но он не прочла текст целиком. Вместо этого её глаза быстро пробежали сверху вниз, выхватывая каждую первую букву с каждой строки.

«Л-И-К-У-Р-Г». Чаша Ликурга, изготовленная поклонниками Диониса с магическими целями, изображающая божество в его гневе. Взяв черпак с ближайшей скамьи, она просунула его кончик под тусклый металлический край плиты и навалилась на него всем своим весом. Плита уступила ей с треском, разнёсшимся по проходам нефа, но не раньше, чем сдвинулась достаточно далеко, чтобы окоченелые руки девушки были вознаграждены. За ней в стене обнаружилось тёмное пространство. Проникнув внутрь, её пальцы нащупали холодную, округлую поверхность. Затем она извлекла на свет самый прекрасный артефакт, когда-либо виденный ею. Это была скорее чаша, нежели кубок, с маленькой ножкой и оправой из серебра, и свет от свечи отражался от неё кровавым отблеском. Стекло было покрыто рельефными изображениями, чуть ли не ориентальными в своей роскоши. Увенчанный лозой юный атлет воздел руку в указующем жесте, у его ног в движении замер зверь, похожий на большую кошку. Другая фигура, опутанная лозами, была окружена сатирами. Пальцы девушки непроизвольно ощупывали сладострастные изгибы и впадины поверхности чаши.

Медленно на Вэланс снизошло понимание, что на периферии зрения извиваются тонкие клочья пара. Она развернулась, как будто бы в сновидении. Проходы между рядами утопали в вихрящемся приливе тумана, что бил ключом через открытую дверь, окутывая скамьи, накатывая на базы колонн. Прямо над клубящейся поверхностью тумана двигалась вытянутая, отливающая чернотой спина, по которой перекатывались лоснящиеся мышцы. Парные овалы жёлтого света маякнули на уровне с её талией и глубокий, очень глубокий рык запульсировал в её ушах.

Вэланс стояла, глядя с какой-то легкомысленной отрешённостью, как зверь приближается к ней. Его продвижение было медленным и тяжелым, но неумолимым. Она взирала в надвигающуюся на неё морду, ожидая ужаса, но вместо него она чувствовала благоговение. Существо было прекрасно и сияющее, подобно чёрному солнцу, и она могла ощущать его волнообразную мощь точно так же, как могла ощущать изгибы стекла под своими пальцами. Глаза зверя излучали силу, что била прямо в сердце, и реакцией девушки на это было скорее волнение, нежели ужас.

Она почувствовала дикий, неконтролируемый трепет абсолютной непринуждённости, удовольствие от прыжков и терзания добычи; соблазнительное наслаждение полнейшей свободы. Эти жёлтые, бездонные глаза становились всё ближе, не только оттого, что зверь приближался к ней, но потому, что она сама шагнула вперёд навстречу ему, и в эту секунду её единственным желанием было прыгнуть в золотистую бездну, затеряться в ней. Её руки безвольно упали по бокам, чаша выпала и разбилась, будто бомба потрясающей розовой шрапнели, усыпав её ноги жалящими осколками. Последующая тишина нарушилась толчком, подобным сотрясению неосязаемого колокола.

Она вновь задышала; туман медленно рассеивался, открывая пустые ряды покрытых капельками скамей и потеющий камень напольных плит. Затем началась дрожь. Долгое время она стояла там, замёрзшая и одинокая, пытаясь понять, отчего её сердце болит так, будто она только что упустила некую уникальную возможность.

На протяжении последующих дней, пока она пыталась принимать всерьёз уютные пустяки для написания местных новостей, Сидни Инграмс никак не мог угомониться в своей почти охотничьей слежке за поп-кумиром и его частными безобразиями. Она практически завидовала его невежеству – но он преследовал мёртвую историю.

===========================

Примечания переводчика

*Бен Пандира — имеется в виду Иешуа из Назарета (Иешуа бен Пандира), т.е. всем известный Иисус Христос.

Иешуа (ישו в еврейском алфавите) — это имя одного или нескольких людей, упомянутых в раввинистической литературе, которые считаются историческими ссылками на Иисуса в Талмуде. Имя Иешуа также используется в других источниках до и после завершения Вавилонского Талмуда.

Идентификация Иисуса с любым количеством лиц по имени Иешуа сопряжена со множеством проблем, так как большинство его тёзок жили либо раньше, либо позже Иисуса; отчим Иешуа бен Пандера упомянут в разговоре с раввином Акивой перед его экзекуцией в 134 г. н. э.; Иешуа-колдун был казнён правительством, которое утратило законную власть в 63 г. до н. э., ещё один Иешуа-учёный был среди фарисеев, которые вернулись в Израиль из Египта в 74 г. до н. э. Тем не менее, в средние века ашкеназские еврейские власти были вынуждены интерпретировать эти отрывки в отношении христианских верований о Иисусе из Назарета.

ПРИМЕЧАНИЕ С ВИКИПЕДИИ

Кубок/Чаша Ликурга — единственная сохранившаяся со времён античности диатрета с фигурным узором. Представляет собой стеклянный сосуд 165 мм в высоту и 132 мм в диаметре, предположительно александрийской работы IV века н. э. Экспонируется в Британском музее.

Уникальность кубка состоит в способности менять цвет с зелёного на красный в зависимости от угла падения света. Этот эффект объясняется наличием в стекле мельчайших частиц коллоидного золота и серебра (приблизительно 70 нанометров) в соотношении трёх к семи. Обод из золочёной бронзы и ножка сосуда представляют собой позднейшие привнесения эпохи раннего ампира.

На стенках кубка изображена гибель фракийского царя Ликурга, которого за оскорбление бога вина Диониса опутали и задушили виноградные лозы. Существует гипотеза, что кубок был изготовлен в честь победы Константина над Лицинием и передавался из рук в руки вакхантами при дионисийских возлияниях. Во всяком случае, его необычная расцветка могла символизировать этапы созревания винограда.

Судьба сосуда прослеживается с 1845 года, когда его приобрели банкиры Ротшильды. Широкая публика впервые увидела кубок на выставке в музее Виктории и Альберта в 1862 году. В 1958 году барон Ротшильд продал кубок за 20 тысяч фунтов Британскому музею.