Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «ludwig_bozloff» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 11 июля 2019 г. 19:06

Притча о Воздушном Замке [2015]

Эрдлунг

– И вот человек встал и закончил свой рассказ. Он размял затекшие ноги, стряхнул пыль со штанин, собрал свой скарб, закинул его за плечо и пошёл по улице на закат.

– А как звали человека?

– Его звали Маскотт.

– Какое странное имя. Вроде марки джинс.

– А ты чего хотел, звёзд с неба? – хмыкнул Джиблус.

– У тебя самого имя более сказочное.

– Имя как имя, что уж тут.

В комнате собрались трое – два представителя XY-хромосом и одна представительница XX. Посреди комнаты стоял широкий дубовый стол, забитый всяким хламом. Чего только там не было! И шары, и чайные принадлежности, и книги, и папирусы, и маленькие резные идолы, и курекрякицы, и политические карты, и геммы, и орехи, и офорты, и мундштуки, и словари, и пантакли, и жевачки, и шумерские цилиндрические печати, и конструкторы, и скарабистры. Свет был приглушён, горели свечи в стеклянных баночках, распространяя запах лаванды и зелёного чая. Обладательница XX-хромосом, по имени Ельза, полулёжа в кресле, дрыгала ногой в тапочке, гладила котофея и сосала барбариску. Её друг-сосед, сидя на полу и оперевшись головой об потёртое сиденье софы, ободранное кошачьими когтями, сверкал в полумраке жаждущими знания зраками. Со стороны балкона был слышен ночной невнятный говор выпивох, отдалённый шум неумолчной автотрассы и пение сверчков. Рассказчик по имени Джиблус сидел на стуле за столом на противуположном конце комнаты, рядом с приоткрытой дверью и имел загадочный вид.

– А куда пошёл человек по имени Маскотт? – наконец спросила барышня Ельза (она была в косплеевском костюме а-ля школьница Алиса с бантами).

– Он отправился в Воздушный Замок доктора Граувакки.

– И долго он шёл?

– Весьма, милочка.

– Его кто-нить сопровождал? – спросил третий. – Ну там, животное-талисман или оруженосец, мэйби?

Джиблус, казалось, задумался на секунду-другую, потом его стул заскрипел, как бы в раздражении.

– Нет.

– А как ты узнал об этом?

– Он мне рассказал, когда я встретил его в таверне на перевале в Генуэзских горах.

– Он был пьян? – спросила Ельза.

– Отчасти.

– А вид имел потрёпанный?

– Слегка; медные пуговицы на его непромокаемом жёлтом плаще позеленели, а край рукава был зашит армейским швом.

– А он умеет завязывать морские узлы 38 способами?

– Да, в молодости он плавал на бриге "Кармадон-8" и научился не только узлы вязать.

– И что он тебе рассказал? – спросил третий.

– Он рассказал мне новости со всего света и со всего полусвета вдовесок.

– А про Воздушный Замок графа…

– Да, и про него тоже. Это жемчужина его коллекции приключений.

– Ну расскажи! – заканючила Ельза, как малое дитя (что, впрочем, является типичным паттерном поведенческого габитуса Алисы в Стране Чудес).

– Рассказываю. – Джиблус, со скрипом переместившись на своём заслуженном месте во главе стола в более удобное положение, вдруг изменил свой голосовой ключ с "нравоучительного" на "захватывающий". Тут же в комнате как будто стало темнее, а у Джиблуса виднелась над столом только часть острой скулы, блестящий глаз и глубокие провалы глазниц.

– Так вот, друзья мои. Чтобы туда попасть, нужно быть личным другом или хотя бы знакомым семьи Граувакки. Маскотт таковым не был; но он знал кое-каких высокопоставленных лиц, которые в свою очередь, одно время вращались в кругах, члены которых, в особенности, нефтяной шейх Зубир эль-Омар и княгиня Боровская, были однажды в гостях у сэра Грау.

– Ого! Как это он лихо завернул! – удивился третий.

– Да. Чтобы попасть в Воздушный Замок, надо подняться на вершину горы Джебель-Фуразим и поститься там пять рабочих дней. На утро шестого с горних высей спустится верёвочная лестница, по которой путник сможет влезть наверх.

– А эти… шейх и княгиня тоже постились неделю?

С улицы донёсся рёв восьмистакубового ротора яхтомотоцикла, неминуемый "тыц-тыц", напоминающий о британской индастриал-группе "throbbing gristle” и пьяные одобрительные вопли дворовых вурдалаков.

Джиблус переждал этот спектакль и вновь сконцентрировался на развёртывании своей невидимой трёхмерной шкатулки-фабулы.

– Я этого знать не могу, дорогой мой человек. Но сэр Граувакка справедлив ко всем слоям населения равноценно.

– А что такая примитивная система? С лестницей верёвочной? – спросила Ельза.

– Вот такая система. – ответил Джиблус. – Достигнув верха, путник оказывается на заоблачном плато, поддерживаемом антигравитационным силовым полем.

– Где-то я это видел или слышал. А, это ж у этого япо…

– Миядзаки, да. В точку. Но Маскотт не знаком с его мультипликацией.

– А, Граувакка – это вроде Роботника, да? – спросил третий с триумфальной ленцой, как будто справился с новой функциональной теорией диффузионных полей Шварца–Геймгейзинга.

– Сейчас всё узнаете. Обождите.

– Ну?

– Значит, так. Повсюду на том плато высятся колоннады изящных ротонд и садово-парковые ансамбли, в которых журчат фонтаны и гуляют фламинго, а на фоне шикарнейших ландшафтов из причудливых плавающих в воздухе сферических мониторов льются параболические ноктюрны симбиотического ритм-барокко. Но наша цель – замок, чья громада роскошных минаретов и куполов возносится ввысь на несколько сот кабельтовых. Башни Замка Граувакки сделаны из чистейшаго песка.

– Чего? Из песка? А почему не из граувакки?

– Потому что Граувакка – это фамилия хозяина замка, а не материал, из которого изготовлен замок.

– Но почему песок-то? Он же…

– Ладно, приврал я чутка. Замок сделан из прозрачного зеленоватого кварцита и частично – из горного хрусталя, с примесью стекловолокна, хромобсидианита и термобитума (это для фундамента), а сам исполинский дворец возносится на 1500 этажей вверх, сверкая золотом и лазурью в чистом небе. И каждый зал каждого этажа – это высочайшее произведение мультимедийного концепт-арта. На самой вершине центрального купола установлен гигантский громоотвод из сплава, известного как электрум.

– Ага, знаю, из него ещё зубные коронки Кармен Электры, да? – блеснул эрудицией третий.

– Точно. Вернее молниепривод. Когда в штормовые дни по ионосфере Земли прокатываются мощные разряды атмосферного электричества, эта восхитительная Игла Граувакки фокусирует на себе ужасное напряжение – по словам Маскотта, он оказался в тот день как раз в подобную погоду и сказал, что у него дух захватило от созерцания этого рукотворного сверкающего Мьёлльнира. Молнии бьют в неё ежесекундно – настолько быстро, что их дискретность перестаёт восприниматься глазом и создаётся эффект гигантического плазма-шара.

– А сам барон Граувакка, наверное, проводит опыты в своей лаборатории под куполом… ну, такой архетип безумного учёного XIX-го века? – завороженно, с придыханием спросила своим низким мурлыкающим тембром большая андрокошка Ельза.

– Этого я не знаю, но Маскотт сказал, что под куполом находится его самое драгоценное помещение, в котором барон занимается изысканиями в области образования природного электричества в морских организмах. В частности, Маскотт краем глаза увидел там плавающих в огромных аквариумах электромедуз, электроугрей и электрополипов, а также ужасных слепых глубоководных рыб вроде удильщиков.

– Вау, как это дивно! – воскликнула чуть ли не в оргазме Ельза, сжимая котофея в своих грациозных тисках бёдер. Котофей заурчал несколько придушенно. – А Граувакка ныряет в неуклюжем костюме водолаза к своим питомцам раз в неделю?

– Маскотт мне этого не сообщил. – отрезал Джиблус.

– Так он попал в Замок-то? – спросил уставший от чудес третий.

Внезапно за окнами прогремел раскат грома – уже давно ощущалось предвестие грозы, но все в комнате были заняты беседой. Вурдалаки за окном попритихли – видимо, разбрелись по подъездам. Ельза поёжилась в кресле, а котофей выскочил из её мягких цепких объятий и стремглав бросился на шкаф. Огоньки свечей затрепыхались в налетевшем порыве ветра, люстра закачалась в темноте, звеня блестяшками.

Джиблус внезапно расхохотался.

– Да, чёрт дери, он попал внутрь – на другое Маскотт и не рассчитывал! Клянусь всем, что заканчивается на "Йод", Маскотт был желанным гостем в любом месте, овеянном легендами!

Его слушатели, казалось, ощутило нечто странное в атмосфере окружающей их ночи благодаря синхронности надвигающейся грозы и стихийных элементов рассказа Джиблуса.

Первым подал голос третий, программист Эдик.

– Он что, был невидимкой? Или взломщиком-читером, э? – послышался наивный голос с дивана.

– Нет, монсеньор, Маскотт умел кое-что получше – он непревзойдённый мастер Вежливости, Этикета и Хороших Манер. Подойдя к угрюмым стражникам в смокингах и тёмных очках, что сторожили парадный вход, он продемонстрировал им своё высокое воспитание, рассказал незатейливую историю с моралью о Касатке и Гарпуне, и его тут же приветствовал мэтр-д-отэль с сияющей улыбкой безжизненного лица. Манекен-распорядитель провёл Маскотта в Гостиную Залу, похожую на Зал Павлинов в поместье Саммеццано, но гораздо вычурнее и помпезнее, где Маскотту были предложены прохладительные напитки и головные стереоскопы.

– Стереоскопы?

– Да, они необходимы для более целостного восприятия фантастической коллекции Замка Граувакки.

– Типа сеанса в Синемаксе 7D?

– Йеас. Один сплошной сеанс. Так вот, Маскотт поблагодарил голограмму мэтродотэля и начал персональную экскурсию.

– А Граувакка?

– Тот был оповещён, но не спешил с появлением.

– А голограмма дворецкого?

– Она/он сопровождала его по залам.

– Ага.

– Маскотт проходил через анфилады удивительных покоев, каждый из которых представлял собрание тематических и не очень диковин, которые Граувакка добывал ценой риска для жизни у зажратых коллекционеров изо множества параллельных миров.

– А с нашей Земли он добывал?

– С нашей Земли тоже кое-что имелось.

– А…

– Вот он вошёл в Зал Искусств Народов Палиманги.

– А там? – спросил третий.

– Там ему предстали гигантские морские раковины всех цветов и форм, резные идолы и невиданные вибрафоны из трубчатых продолговатых костей неких редких пустынных рептилий. Потом Маскотт направился в следующий зал, где были собраны причудливые механические артефакты династии Цю-Минь-Шо. Затем он оказался в Зале Памяти Древнего Архипелага Гулага.

– А там? – спросила Ельза.

– А там ему явились уродливые каменные изваяния и пыточные орудия чудовищного Ордена Серпокросса.

– Ух! – вырвалось у третьего.

– Затем он перешёл вместе с голограммой дворецкого и некой служанкой-креолкой по имени Зу в залу Дарданеллического Брош-Экра.

– А там? – спросил Эдик-руки-скрипты.

– А там он узрел поющие ониксовые статуи мастеров-аммонитов, а также музыкальные инструменты указанной эпохи.

– А потом?

– А потом Маскотт с отвалившейся челюстью, в стереоскопах и с кислородным коктейлем с запахом бордосского лаймфрута поднялся на скоростном лифте сначала в Купол Обзора, а потом на верхние галереи ТРК барона Граувакки.

– А там?

– А там были роскошные сады и лабиринты, в нишах которых стояли схоластические астролябии и разные клепсидры.

– А там?

– А ещё там на скамейках сидели одалиски в тончайших пурпурных, индиговых и изумрудных шелках, курили чубуки с мерванским опиумом и алафесским табаком, заплетали другу другу косы на краю фонтанов и мозаичных бассейнов, играли на арфах и взмахивали веерами, на которых двигались журавли и верблюды, как в праксиноскопах.

– А там? – не унимались слушатели.

– А там Маскотт увидел арку с надписью: "Арарам".

– А там? – спросил третий.

– А там стоял вигвам.

– А там? – спросила Ельза.

– А там сидел сам барон Граувакка и играл в покер с толстым носатым сквалыганом Нофрепутрой.

– А там?

Всё


Статья написана 9 июля 2019 г. 17:43

К Даймону / To The Daemon

(2017)

Э. Эрдлунг

-------------------------------

"Отфигачил он дай Бох,

Заработал на творох."

-------------------------------

Даймон древний, чудодейный,

Вижу я тебя сквозь сон.

Расскажи о тайнах неба,

Что танцуют в унисон.

Я измучен жизнью скверной

И рутиной трудовой.

Измочален я как лошадь.

Нет фантазии былой.

Расскажи мне, даймон древний

О сокровищах морей,

О горгоновых медузах,

О кладбищах кораблей.

Я измучен безнадёгой

Социально-бытовой.

Даймон, даймон, вот мой почерк.

Ты — безликий рулевой.

Покажи мне гекатомбы,

Где вампиров сонмы бдят,

Где синюшные Изольды

Ткут Тристанам шелкопряд.

Расскажи мне о Мемнонах,

Марсианских что высот.

Покажи Вазиристан мне

Сатурнических красот.

Покажи мне криосфинксов,

Что аллей хранят простор

Храмов лунных, чьи десницы

Ныне тешит беспризор.

Расскажи мне о дриадах,

Что из рощи Друаннах,

О базальтовых вивернах,

Пост несущих на стенах

Триумфальных Каркассонов,

Ныне — спящих, все во мхах,

Помнят то лишь аксолотли

Да мандрейки, шандарах.

Что же, Даймон,

Ты не хочешь вновь водить рукой моей?

Свитков древние наречья

Извлекать из пустырей?

Расскажи мне, о стоокий,

Отчего так хмур твой взор,

Неужели был ты в башне,

Кой владеет Аль-Манзор?

Неужели близ Плеядов

Ты попал в ионный шторм?

Неужели близ Нептуна

С Асмодаем вышел спор?

Даймон древний, самоцветный,

Расскажи мне о былом,

О египетских царевнах,

О стране Нашбурсалом.

Расскажи мне о подземных

Многоглавых Керберах.

Расскажи и об астральных

Змееногих Петухах.

Где гностические боги

Совершают свой разбег,

Где миров сырых массивы

Воплощаются извнег,

Где драконов кожекрылых

Рык доносится могуч,

Где стихийные африты

Разгоняют стаи туч.

Где космические вихри

Продувают твой чертог,

Где хтонические ритмы

Услаждают созерцог.

Где нефритовые кобры

Изрыгают пламя смог,

Где сферические мантры

И незримый Йод-Шоф-Хог.

Где Семесилам кружится

В вихре сполохов цветных.

Даймон, даймон, я не вижу

Этих духов огневых.

Расскажи мне о Кикладах,

О печатях колдовских,

О великих некромантах,

О металлах немирских.

О неведомых химерах,

Изваянных под луной,

В Заккаруне пестроцветном

Теургической рукой.

Расскажи мне о мирмидах,

Что творят всю ткань миров,

О струящихся фарсидах,

Что живут во тьме веков.

Даймон, даймон, расскажи мне,

Что задумал Аль-Манзор?

Уж неужто шар хрустальный

Он разбил? Каков позор!

<Посвящается Кларку Эштону Смиту и Эдварду Дансейни, а также всем демиургам, безумным поэтам-визионерам и кинокефалам.>


Статья написана 9 июля 2019 г. 17:04

Нарколепсидрия

или

Божественная Комедия в двух с половиной действиях

Элиас Эрдлунг

==================================

Действующие лица:

Миша Кратер, вольнодумец и больной нарколепсией;

Княжна фон Мохер-Зарух, особа, приближённая к Мише;

Баал-Зебуб, практикущий астролог и оккультист высшей категории;

Никанор, столяр-краснодеревщик, из простых;

Груня Штольная, певичка из трахтира “ВосторгЪ”;

Некто Фрэггер, похож на немца;

Салядовы, муж и жена, с двумя детьми;

Михрюта, пацан на побегушках;

Пан Орфигназий Перпендуум, польский врач и учёный широкого масштаба;

Стакката, ручная пантера Кратера;

Яков, попугай-ара Кратера;

Ещё некоторое количество никому не известных и не могущих быть таковыми личностей.

==================================

<Действие Первое>

<Летняя резиденция Миши Кратера в Переславском уезде. Тёплый августовский вечер. Сад около большого дома с террасой. Беседка. Присутствуют: Миша, княжна, Груня, Баал-Зебуб. Ожидается приезд Салядовых.>

Миша Кратер (лёжа без сил с ногами на скамье): Господи! Как же ж мытарно! Избави Бог каждого!

Княжна фон Мохер-Зарух (закатывая томно глаза): И не говорите! И не говорите! Ах!

Груня Штольная (что-то отвлечённо напевает): Ля-ля-ля…

Баал-Зебуб (с заморским акцентом, возможно, напускным): Гаспадин Микхаил, вот уже трэтий дэн маего пребывания у вас, а я всё никхак нэ могу взят в толк, что же у вас балит! Это нэвероятна! Вы утвэрждаете, что вы, дэскат, страдаете от нэизлечимой балэзни, но это нэ ест правда! Ваши энергапатоки и биаритмика савершенна нормальны. Кхлянусь окхом Гора!

Миша Кратер: Воистину, мой дорогой друг! Я обречён на муки Аида!

Княжна фон Мохер-Зарух (обращаясь к Баал-Зебубу): О, могучий жрец Зенд-Авесты! Кому как не тебе, сыну Востока, знать тайные знаки богов, коими отмечены избранные рода человеческого? Твоё мистическое зрение должно открыть тебе и всем нам природу хвори, насланной Ахурамаздой на этого безропотного, покорного агнца! <”Агнец” приподнимается на скамье, опираясь на один локоть, и смирённо поглощает виноградные гроздья, запивая их коллекционным вином.> Познав всю тяжесть возложенного на него бремени, ты, о великий, преклонишься пред всевидящим оком Неизречённого и восхвалишь Его мудрость и чистоту в торжественной молитве!

<Княжна, шумно выдохнув, откидывается на атласные подушки, вздымая облака пыли. Баал-Зебуб насмешливо оглядывает её худое тело, завернутое в парчовый траур декаданса, и поглаживает острую длинную вьющуюся бородёнку. Он находится в позе лотоса.>

Миша Кратер: Я в изнеможении. Я постоянно борюсь с собственным противодействием. Уважаемый Баал-Зебуб, вы знакомы с Ницше?

Баал-Зебуб (неторопливо): Лична нэт.

Груня Штольная (во всю мочь лёгких): О-оой! Караууууул! Шмель! Маменькиииии!..

Миша Кратер (резко вскакивая, что совершенно для него непостижимо): Ду-у-урра!

<Отвешивает Штольной затрещину. Она обиженно вскакивает и убегает с всхлипами.>

Княжна фон Мохер-Зарух и Баал-Зебуб: Ха-ха-ха-ха-ха!

Миша Кратер (снова беспомощно падая на скамью): Вы слышите, как журчат, переливаясь, сказочные фонтаны в глубине сада? Они заставляют почувствовать меня вновь живым.

Княжна фон Мохер-Зарух: Божественно! Они напоминают мне лучшие образцы флорентийских палаццо!

Миша Кратер (меняя позу поудобнее, руки под голову): Я хочу вам, дорогие мои, немного поведать подробности моего недуга. Ему были подвержены почти все гении и поэты всех времён и народов. Сам Леонардо да Винчи страдал “божественной болезнью”, как её называют аптекари и доценты. Старина Лео мог целый день-деньской провести в полуобморочном состоянии, буквально валясь с ног, а к ночи прийти в отличное самочувствие и продолжить свои естествоиспытания.

Княжна фон Мохер-Зарух (надкусывая с хрустом яблоко): Чудесно! Превосходно!

Баал-Зебуб: У срэднэвекхового филосафа Авиценны праявилис падобные симптомы после его знакомства с “Метафизикой” Аристотеля.

Миша Кратер: Мало того, Данте Алигьери, я не сомневаюсь, лицезрел удивительные пейзажи Преисподней, находясь именно в таком состоянии телесной слабости, в котором пребывает и ваш покорный слуга каждый Божий день.

Баал-Зебуб (бормоча себе под нос, одновременно доставая что-то из закутов своего персидского хилата): Кроф, пот и трут фсе балезни перетрут.

<Баал-Зебуб вдруг с шипением скрывается в облаке фиолетового мускусного дыма. Миша Кратер и княжна смотрят на то место, где он только что сидел.>

Миша Кратер: Вот дела! А откуда он вообще взялся, этот чародей в чалме и с синей бородой? Уж не приснился ли он мне сейчас?

Княжна фон Мохер-Зарух: Кто?

<Оба смотрят друг на друга около двух третей минуты, потом Миша предлагает ещё покурить опиума. Вдруг появляется взъерошенный Михрюта с красным от возбуждения лицом.>

Михрюта: Едут, едут! Э-ээх!..

Княжна фон Мохер-Зарух: Что такое? Кто ещё там едет?

Михрюта (вращая шальными глазами): Господа, гости дорогие!

Миша Кратер: А-аа, Салядовы. Прибыли, значит. <Переворачивается на другой бок.> Смотрите, там, в небе – это птица или дракон?

<Все смотрят в небо. Потом похожий на бесёнка вихрастый и неопрятный Михрюта с хохотом убегает, показав княжне дулю. На западе, в стране Гесперии, полыхают киноварью последние догорающие ткани неба.>

Княжна фон Мохер-Зарух (втянув в себя ещё порцию дурманящего дыма): Я чувствую себя туманностью Андромеды.

Миша Кратер: О, какая боль! Какая боль!..

* * *

<Действие Второе>,

в котором раскрываются прежние вопросы и ставятся новые ответы

Сцена Первая

<Там же, но теперь – внутри дома, в гостиной. Поздний летний вечер, послеобеденное время (по старому стилю). Присутствуют: Миша, княжна, Груня, Михрюта, чета Салядовых без детей, заглядывает дворник Хавроний.>

Миша Кратер (лёжа на восточном топчане): О-оох! Дурно как! В животе свербит!

Салядов-муж (сочувственно): Э-ээ-мм-м… ещё настоечки, Миша?

Миша Кратер: Ой, фу, не! Нельзя мне, никак нельзя!

<Груня садится за гранд-рояль в алькове гостиной залы и начинает исполнять неизвестные фантазии Чайковского, она сбивается, путается в клавишах и потом уже просто импровизирует и даже распевает какие-то залихвацко-кабацкие мелодии.>

Груня Штольная: Не лезь ко мне, верзила!

Я девка хоть куда!

Ножом тебе я в спину

И с милым на юга! Да-да!

<Все присутствующие морщатся, оскорблённые в лучших чувствах, княжня фыркает, а Михрюта подбегает к Штольной и бьёт её медным ковшом по затылку. Груня падает со стула, тут же вскакивает и гонится за юрким Михрютой, погоня сопровождается отчаянной бранью.>

Миша Кратер: Далеко пойдёт. <посасывает сигару>

Жена Салядова: Так вы соизволили очнуться, Михаил?

Княжна фон Мохер-Зарух: А он и не спал.

Миша Кратер: Называйте меня просто Мишей.

<Миша Кратер одет в японское кимоно с вышитыми журавлями на фоне бирюзового неба и в турецкие тапочки с загнутыми носами. Салядов в строгой вечернейпаре из английского твида, у него лихо загнутые усики и сверкающий монокль.>

Салядов-муж: Друзья, мы с Танечкой недавно путешествовали в Египет и Абиссинию. Представьте себе, были даже в усыпальницах фараонов. Там холодно и мрачно, повсюду шакалоголовые статуи стражников.

Жена Салядова (любуясь мужниными усиками): Истинно так!

Миша Кратер (надменно жмурясь): Эка невидаль.

Салядов-муж: Привезли оттуда несколько нефритовых скарабеев. Нам сказали, что они могут быть прокляты, но такая редкость! Что вы! А в Абиссинии ездили на сафари с англичанами. Вы когда-нибудь видели африканских слонов на воле?

Княжна фон Мохер-Зарух (зевая более чем демонстративно): Расскажите же нам что-нибудь стоящее, Миша! Вы так много всего знаете.

<Салядовы замолкают и тупят взоры пристыженно.>

Миша Кратер: Хм-м… <ложится поудобнее на топчане> Кхм-мм… Э-ээ…

<Это продолжается минуту.>

Миша Кратер (поднимает вверх указующий перст): Знаете ли вы, мои драгоценные слушатели, о народных поверьях славян, к которым мы с вами непосредственно относимся? О злых духах и демонах, о мертвецах, встающих из могил, которых так боятся и русские, и украинцы, и сербы, и болгары, и чехи, и румыны?

Салядов-муж (оживляется): Как же, как же, знакомы. У меня был один знакомый чех…

Миша Кратер (тычет указательным пальцем куда-то в потолок): Вот, я об этом и говорю. Упыри, волкудлаки, привидения. Существует достаточно много документально зааргументированных свидетельств очевидцев о появлении в деревнях и сёлах этой ползучей мерзости. Как вы думаете, почему именно у нашего народа это стало больной темой?

Княжна фон Мохер-Зарух: Ой, даже не знаю, Миша.

Салядова-жена: Это, наверное, неправильный взгляд на загробную жизнь…

Миша Кратер: Эврика! Вот оно! Вы ухватили мысль, моя дорогая собеседница! Гадкие покойники не могут принять посмертное существование в том виде, в каком они себе его воображают при жизни, они не видят истинное существование вне тела, потому всеми силами пытаются вернуть себе утраченную плоть и вернуться в мир “живых”, даже ценой убийства собственных родичей.

Салядов-муж: Ох, пробирает прям!

Миша Кратер: Приведу даже известнейший случай вампиризма, зафиксированный в Сербии, в XVIII веке. Жертвой демона оказался крестьянин Арнольд Паоле, на военной службе он повстречал неупокоённого мертвеца, через какое-то время сам погиб и переродился в отвратительную сущность, терроризировавшую всю деревню. Люди заболевали странной болезнью и умирали после встречи с ним.

Княжна фон Мохер-Зарух: Жуть! Вы настоящий декадент!

Миша Кратер (сделав бесстрастное лицо): Да. А при эксгумации этой твари, бывшей некогда Арнольдом Паоле, свидетели наблюдали следующее: “тело повернуто на бок, челюсти широко раскрыты, а синие губы смочены свежей кровью, которая стекает тонкой струйкой с уголков рта...” Кожа у упыря отслоилась, под ней оказалась новая, молочно-белая, как у младенца.

<Княжна фон Мохер-Зарух в который раз закатывает свои глаза и ахает. Салядовы возбуждённо слушают.>

Миша Кратер (чувствуя себя центром мира): Ещё типичный случай – жуткая история крестьянина Йожефа Сцерулы, жившего в XVII веке в Венгрии и умершего от чахотки…

<Речь Миши обрывается появлением Груни с перекошенным лицом. Платье её порвано в клочья.>

Груня Штольная: Я задушила проклятого выродка!

<Молчание. Голос княжны из ниоткуда.>

Княжна фон Мохер-Зарух: Ах ты курва! Нашего Михрюту!

<Вдруг из-за китайской ширмы выходит очень высокий господин очень странного вида, в напудренном парике и с выдающимся носом на белом, как мел, лице. В одной руке у него элегантная шпага, в другой – мушкет. За ним волочится по полу мантия цвета бургундского вина, её конец бережно поддерживает некое человекоподобное существо, похожее на механического лягушонка в ливрее и тоже в парике. Долговязый господин целится и стреляет прямо в Груню Штольную. Она падает, сражённая наповал. Все приходят в страшное замешательство, Салядова-жена в обмороке.>

Сцена Вторая

<Всё происходит там же, присутствуют те же лица.>

Миша Кратер: Чёрт знает что! Немедленно объяснитесь!

Долговязыйгосподин в парике: Шдрафстфуйте, дамы и господа! Меня шофут барон Карл Альбрехт фрайхерр Фрэггер, мошно прошто целлофать мне руку при фштречче. Я предштафляю общестфо Летуччефо Голлантса, перфый заммештитель ефо превошходительштфа фюрера Филлиппа фан дерр Деккена. Наш орденн заннимается преимушестфенно фсефозмошными нелепостями и оказиями. Только што фы были швидеттелями наглядной деятельности нашшего обшестфа.

Княжна фон Мохер-Зарух (всё ещё в оторопи): Браво… Настоящая нелепица… Но зачем было убивать Груню?.. Ах, да… Это же бессмыслица… М-мм…

Фрайхерр Фрэггер: Софершенно ферно!

Миша Кратер (чешет нос): Позвольте, сударь, но что теперь делать с телом? Кто его уберёт? Даже и Хаврония звать неудобно…

Фрайхерр Фрэггер: Элементарно, герр Краттер! Уно моменто! <оборачивается к своему диковинному пажу> Шнелля! Шнелля! Риндвих! Арбиттен!

<Лягушонок, издавая странные механические звуки, скворчанье и постукивание, нескладно бежит к трупу Штольной, неожиданно цепко хватает её и перекидывает через плечо и несётся куда-то прочь из гостиной, слышно, как металлически бряцают его лапки о ступени лестницы. Слышно и как бьётся голова, руки и ноги трупа о каменные ступени, ведь лягушонок очень маленького роста. Фрайхерр Фрэггер садится тем временем в широкое кресло около камина и достаёт из камзола странный оптический прибор, который одевает на один глаз на манер монокля. Салядов-муж смотрит на этого персонажа с нескрываемым любопытством.>

Фрайхерр Фрэггер: Штоббы лутше фиддеть, мой другх.

Салядов-муж: Но кто вы? Кто вы, в конце концов, такой, чёрт вас побери?

Фрайхерр Фрэггер: Я всефо лишь персонаш эттой причутлифой пьессы, майн либбе. Што нашша шизнь – игра! А мы ф ней кто?

<Салядов-муж отворачивается в негодовании, берёт за руку Салядову-жену и уводит её из зала. Миша Кратер задумчиво смотрит им вслед. Княжна фон Мохер-Зарух оцепенело смотрит на чудаковатого гостя, как кролик на удава.>

Миша Кратер: Ну и ну! Психика некоторых особей человеческого вида совсем не способна выдерживать самые безобидные проявления мира фантазмагорий! Каково!

Фрайхерр Фрэггер: А фы, майн либбер фрунд, очень хорошо дершиттесь, люббо-доррого посмотреть!

Миша Кратер (вяло отмахивается): Да что там, я привычный. У меня нарколепсия. <Фрэггер делает одобряюще-понимающий кивок головой.> Так вы говорите, что ваш орден, как его, Летучего Голландца, занимается опытным исследованием и разработкой всяких неожиданных ситуаций, совпадений и прочего такого-этакого?

Фрайхерр Фрэггер: Йа, верт Краттер.

<Миша Кратер молчит и, видимо, что-то соображает некоторое время.>

Миша Кратер: Тогда вы можете подстроить так, что все жители планеты Земля вдруг впадут в кому, а потом разом проснутся, каждый в чужом теле – других людей, животных, насекомых, растений? Это будет очень стоящий опыт для культуры и философии землян в целом.

Княжна фон Мохер-Зарух (выходит из гипнотического состояния): Михаил, вы неподражаемы.

Фрайхерр Фрэггер (подкручивая свой оптический аппарат): Ну, майн либбе, для эттофо потребуецца коллосальные затраты шредстф из нашшего бюджетта. Уфы, мой другх! Пока мы к таким свершениям не способны!

<Фрэггер переводит взгляд на княжну, зачарованно следящую за ним блестящими чёрными очами. Он делает любезный вид и что-то извлекает из кармана. Это – маленькая изящная шкатулка. Княжна закатывает чёрные очи в предвкушении.>

Фрайхерр Фрэггер: О, шоне фрау, этто фам! Bella! Фам этто пойдёт!

<Барон открывает шкатулку, оттуда выпрыгивает какое-то механическое существо, похожее на длинноногого инсекта, оно расправляет прозрачные крылышки и с жужжаньем шестерёнок перелетает на плечо княжны. Насекомое ежесекундно подёргивается и издаёт серию свистящих и вибрирующих тоненьких звуков. Княжна вне себя от омерзения скидывает искусственную тварь на пол и топчет её ногами.>

Фрайхерр Фрэггер: О, хо-хо-хо, какая потеха! Ха-ха-ха! Чудно!

Княжна фон Мохер-Зарух (высокомерно): Очень смешно.

Миша Кратер: Любезный гость мой, не будем же отвлекаться по мелочам. Я уверен, что вы можете прочитать мои мысли. Можете, ведь так? Вы ведь телепат? Значит, вы уже знаете, какую каверзу я задумал. Сделаете?

Фрайхерр Фрэггер (хитро прищурив левый глаз): Лехко! Фуаля!

<Тут из дверного проёма гостиной воинственно выходит, ступая мягкими когтистыми лапами, чёрная пантера Кратера по имени Стакката. Её жёлтые горящие глаза неотрывно смотрят на высокого немца в кресле. В зубах у неё зажаты останки пажа-лягушонка. Стакката рычит и молниеносно прыгает на герр Фрэггера, происходит неравная схватка, и куски таинственного господина разлетаются по всей зале. Тут становится ясно любому зрячему, что Фрайхерр Фрэггер был сделан из пластмассы, какая используется при изготовлении манекенов. Миша Кратер в очередном приступе умопомрачения откидывается на топчане.>

Миша Кратер: Острый дамасский ятаган и секир-башка! Фрайхерр Фрэггер опять оказался не тем, за кого себя выдавал! Кровавые призраки Марса!

Княжна фон Мохер-Зарух: Я так и знала, что это подставная личность, у него на лице было написано, что он манекен, стоящий за китайскойширмой. Дурацкий клоун, вот он кто!

Миша Кратер (поглаживая ленивой изнеженной рукой ласкающуюся Стаккату): Дорогая моя, я вновь ощущаю себя разбитым корытом, дрейфующим в океане мучений! Давай ещё кальяна?..

Дворник Хавроний (заглядывает в гостиную, хриплым утробным баритоном): Не вели губить, вели слово молвить, барин! Там в фонтан-то твой камень лунный угодил, всё этак разворотил, хоть стой, хоть падай. Надо б мне… это самое… м-даа… у вас выпить-то чего осталось, старика попотчевать?

Эпилог

Что хотите, то и воротите. Вот и всё тут.


Статья написана 9 июля 2019 г. 16:43

Э. Эрдлунг

День, когда Энди Мэшлок выбился в люди

Правдивая история о воспитании мужества

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Джим Бишоп: “Да это же я, я создал его, откопал этого никчёмного говнюка из мусорной кучи отбросов, где бы ему и пропадать по сей день! Это я, Джим “Барракуда” Бишоп, распознал в этом скопище пороков нечто особенное, то, что ему самому никогда бы не развить без помощи моего продюсерского гения, будь он трижды неладен, этот себялюбивый потаскун!”

Ларри Вистл: “О Моисей, как же это было давно. Я встретил Энди, тогда ещё бездарного оборванного бомжа с окраин Каира, пьющего из луж наравне с псами и промышляющего игрой в напёрстки, на центральном базааре славного Эль-Фостата, как сейчас помню. Он, прикинувшись дервишем-отшельником, гадал по рукам и воровал финики и инжир с лотков.”

Джим Бишоп: “Я выхаживал его, выкармливал, водил его в бутики, на премьеры, знакомил с нужными людьми. И всё ради чего? Чтобы этот змей плюнул мне в лицо? Мне, Джиму “Барракуде” Бишопу?!!”

Сибил Браденбург: “Да-да, всё верно, я была очарована им с первого же знакомства, когда нас представил общий друг, старина Берт Крочерз, яхтсмен, владелец нескольких банков и режиссёр-любитель. Да, кстати, старина Берти не очень жалует приставку “любитель”, ему больше по душе, когда его называют “независимым художником”. Он считает самого себя эдаким Хитчкоком или Линчем, когда они ещё оба были молоды и своенравны. Душка Энди совершил с Бертом несколько морских круизов, в которых снимался в самых заглавных ролях. По его собственным словам, “… Это было незабываемо. Дул свежий тропический штиль и море сверкало как обложка глянцевого еженедельника.” По-моему, это очень поэтично. А вы как считаете?”

Берт Крочерз: “Невероятный тип, клянусь матушкиной бородой. Удачлив, как сам Морской Дьявол. Никогда не видал столько взрывной энергии, заправленной в столь невзрачную упаковку. Помнится, мы ставили один из эпизодов моей эпопеи “Ромео отмщённый”, что-то вроде гремучей смеси позднего Тарантино с ранним де Ниро, такой грубоватый мафиозный хоррор-экшн, и я был в восторге. В полоумном, ошеломительном экстазе. Да, сладкая, так и запиши. Представьте себе: палуба моей роскошной яхты “Леди Гамильтон”, форштевни, дроссели, швартовы, якоря, бушприты, канаты, матросы-арабы, полуобнажённые чики с гарпунами наперевес и в коповских очках, вокруг яхты вода бурлит от тихоокеанских акул-убийц, Энди лезет на мачту, весь в белом, его лихо обстреливают из афганской зенитки, мачта переламывается пополам и… что вы думаете? Ну? Хааа!! В точку! Энди героически падает за борт, отстреливаясь наудачу, прямо в голодные пасти кишащих в этих неспокойных водах тигровых акул! Фантастика!”

Ларри Вистл: “Никогда не знаешь, что у этого парня спрятано ещё в рукаве. Кажется, что знаешь его полжизни и тут он выкидывает новый фортель. У него явно девять жизней, семь из которых он уже промотал. После своего счастливого спасения из рук египтянской полиции (его хотели четвертовать прямо на базарной площади за нелегальную продажу самодельного тоника от бесплодия и облысения, пришлось мне вступиться за беднягу на правах посла ООН), так вот, после всего этого ему захотелось провести весёлую ночку в серале самого шейха! Подумать только! Его без пяти минут как избавили от скверной участи, а он и ухом не повёл! В итоге я, сам большой любитель рискованных авантюр, согласился, и мы придумали план тем же вечером. Переодевшись в знатных европейцев, мы отправились прямо во дворец шейха, где были незамедлительно приглашены на приём к владыке. Выкурив, ха-ха, крепчайшего наргиле и вдоволь нашутившись, мы с Энди обратились к шейху с вопросом: действительно ли у него такой большой гарем, как о нём судачят по всему Египтосу? Шейх возмутился и, конечно же, подтвердил сказанное. Мы, чуть не умирая со смеху, предложили ему продемонстрировать сей факт, коли он взаправду имеет место быть. Шейх, сам веселясь, что есть мочи, немедленно исполнил просьбу, приказав своим евнухам пригнать весь бабцовский клуб из сераля в пиршественный зал. Зрелище, надо признать, было то ещё. Девицы хоть куда, а числа им я не мог сосчитать!

Между тем Энди ни одна из закутанных в шелка сучек шейха не приглянулась, хоть тот уже и готов был в знак дружбы поделиться с нами сразу несколькими из своих драгоценных станков любви, и, разочарованные донельзя, мы потом долго ещё шли ночными улицами Каира, а Энди всё плевался по сторонам.”

Джим Бишоп: “Я старался привить ему чувство прекрасного. Нанимал ему самых лучших репетиторов со всего Нью-Йорка, поставивших на ноги не одно поколение акул шоу-биза. Так эта неблагодарная скотина либо с ними, репетиторами, напивалсь, либо дралась, либо занималась сексом, пока я не выгнал их всех вон, этих позорных неумех, неспособных справиться с каким-то там одним, пусть и сверхталантливым, ничтожеством. Какие же они все дерьмо! Не опускай ничего из моей речи, дерьмовый бульварный папарацци!!”

Нэнси Спун: “Это сложный, очень сложный характер. Его будто постоянно сжигает внутренний огонь и одновременно сковывает ледяной панцирь. Он словно алхимическая печь автономной работы. Дашь ему палец – и он отхватит перстень, не поперхнувшись. С ним всегда нужно держать ухо востро. Когда мы с ним изучали Танец Пяти Ритмов, он неожиданно отключился и упал мне на руки. Только я хочу привести его в чувство, как он уже лежит сверху и выкручивает мне соски. Когда мы изучали с Энди гимнастику Ци-гун, он внезапно начинал декламировать выборочные отрывки из сочинений Цицерона и Апулея. Когда мы вплотную подошли к овладению аюрведическими дошами, он внезапно впал в неистовство, обругал меня и ударил по лицу наотмашь со словами: “Не тебе, презренная дщерь Гесперы, своего господина жизни учить!” А когда мы занимались с ним тантрическим гипнозом, он смотрел на меня как на ветчину.”

Бойд Райз: “Я увидел его лицо и тут же понял – это тот самый.”

Родни Лугоши: “Энди всегда утверждал, что он, дескать, обладает исключительными талантами и дарованиями и может горы свернуть. «Кто, если не я?» – любимый девиз Энди. В конце 70-ых мы вместе работали с Энди в пиццерии “У Перкинса”, обычно в ночную смену и получали за это дело неплохой барыш. Снимали неплохие апартаменты в районе Денвера и арендовали звукозаписывающую студию по вечерам, где исполняли ломаный афробит и кул-джазз. Энди любил шлюх, особенно восточной наружности, и шлюхи любили Энди, да и не только они. Я тоже очень ему симпатизировал, а ещё наш общий друг, джазмен, битник и оккультист Питер Волкер. Он, кстати, на днях играет. Смешно было смотреть, как Энди курит сигары после фортепианных импровизаций. Такое впечатление, что он находится в турецкой сауне, когда втягивает дым, так его пот прошибает. А уж какие пузыри он умел выпускать! Чистое дело транс! В пиццерии он обычно ходил босиком и предлагал постоянным клиентам спарринг в ближнем гольф-клубе. На голову вместо традиционного поварского колпака он повязывал полотенце на манер тюрбана. Пиццу он всегда готовил с базиликом и анчоусами, по краям она фирменно, “по-мышеллокски” подгорала. В полнолуния у него обычно случались особые вдохновения, он закручивал на сковороде пиццу как Грандмастер Флэш. Другого такого оригинала я ещё в жизни не встречал.

Менеку Али Джембеза: “Лжец, распутник, хулиган, ёбырь, прощелыга, донкихот, англосакс, нищеброд, пьяница, лицемер, ханжа, дурак, грубиян, поэт, мормон, альфонс, шарлатан, страусиновый помёт, милейший из смертных.”

Барб Арчер: “Помню очень отчётливо его первое выступление на публике в маленьком и грязном «Billy Holiday’s». Была пятница, был вечер, и был блюз. Энди был одет в мешковатые сиреневые лосины с обтрёпанными швами, на шее болтался удавкой плохо завязанный полосатый галстук ярко-канареечного оттенка, малиновый вельветовый пиджак с кожаными заплатками на локтях дополнял этот маскарад. У него было загорелое подвижное лицо маньяка, только что сбежавшего с плантаций Касабланки. Непослушные каштановые волосы его были диковато взъерошены и набрызганы дешёвым лаком, это было сразу видно. Ни одного его слова я не запомнил, хоть убейте, но этот выскочка был смешон. Боже, как он был чертовски… ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!”

Эльза Пелевич: “Занятные черты? Да, у Энди было предостаточно занятных черт. У него была особенная манера теребить свой кадык. Ещё он обожает шевелить ушами! Да, ушами! Хихи. Такой уж уродился. По вечерам в нашем женском монастыре отключали электропитание и сестра-настоятельница совершала обход с тазиком холодной воды из фильтра и ворсистым махровым полотенцем. Так Энди, хихи, не поверите, умудрился как-то влезть по водосточной трубе в сестринскую, пока настоятельница отсутствовала, поменять воду в фильтре на какой-то свой бальзам и вылезти обратно на улицу. Наша подслеповатая гусыня, которая к тому же не отличалась особенным обонянием, налила в тазик бальзама и пошла по кельям растирать нам сосцы перед сном. Себя она в конце тоже растирала, а так как это был сильнейший афродизиак…”

Джим Бишоп: “Он всегда хотел большего, этот сукин сын. Ему не хватало чувства меры. Вот как я считаю. Да. Грёбаной золотой середины. Я слишком его избаловал. Но мог ли я поступить иначе?”

Май, 9-ое, 2013


Статья написана 9 июля 2019 г. 16:33

Дети Кукурузы

...Хромоногие мерзкие дети,

Все в слюнях на обеих щеках,

У костра бесновато плясали

В жутких корчах, не ведая страх...

Изрыгая хулы и проклятья,

И сбиваясь на глупый лепет,

Бесноватые твари скакали,

Хоровод ли то был аль вертеп?

А на небе ночном диск серебрый

Разливал свой мертвящий саван.

Дым костра же сильней разгорался,

В нем лукавого видел я стан.

Дети мучили жаб и лягушек,

Кошкам же вырывали хвосты.

Всю поляну поганое зарево

Превращало в капище Войны.

Я глядел, боясь шелохнуться,

В муках ужаса стиснув наган,

Как зловещее ведьмино сборище

Наполняло огромный каган.

Трупы птиц, черепашьи какашки,

И осколки молочных зубов,

Леденцы, пауки и букашки

Листья кактуса, сопли и кровь.

Вот пузатый каган взгромоздили

На жаровню, каких не видать.

Колченогие сиплые дети

Круговертом пустились плясать.

Вонь проклятая вдарила в ноздри,

Я упал головою в тимьян,

Что потом приключилось со мною,

Я подробный отчет ниже дам...

* * *

...Мне привиделись бездны Таната

И уродливый свадебный пир,

Я познал неевклидово плато

Изучил нелинейный ампир.

Я взлетал, а вокруг все взрывалось,

И полярная чудилась ось,

Я взлетал... Все опять повторялось.

Я кричал... Боже, как все тряслось!

Мудролобые старцы-полипы,

Ухмылялись, свивая в клубки

Свои длинные влажные щупла.

Они были близки-далеки.

Многомерность по-прежнему множилась,

Заточили меня в саркофаг,

Словно Ленин, лежал я недвижно,

И не слышен мне был ни зулаг.

Пролежав так с десяток Эонов,

Я был выпущен в странный чертог.

Заводные матрешки там ездили,

И колеса крутили без ног.

Страшный бред понемногу рассеялся,

Стал я в чувство свое приходить.

Глядь — лежу все под тем же я деревом.

А кострище успело остыть.

Я привстал, разминая колени

И поправил служебный наган.

И подумал: нечистые дети,

Где же ваш колдовской балаган?..

* * *

Мнемонические стихи на -Ба

Судьба моя есть алхимическая свадьба.

Хвороба моя есть праздная гульба, ходьба моя голытьба.

Гуцуль-мотыльба.

В голове у меня дымчатая бульба-пхурба аки печная труба.

Пахлава. Чехарда. Каракум. Папа Легба.

Ран ит селекта! Ран ит селекта!

Мольба-заклиньба:

Желаю зело, дабы житьба моя складывалась, словно ворожба-волшба.

Вот глухая чащоба.

Стояла здесь некогда дворянская усадьба.

Обитала там некогда аристократов шумная гурьба.

Событий чередьба:

Крепостного люда пахотьба-молотьба, косьба да жатьба.

За права угнетённых борьба, ерепень-вереньба.

Посолонь-золотьба.

По дереву резьба, охра, белила, сурьма, хохлома.

На окнах морозная завитьба.

Розги да узда, ярмо да арба.

На санях с бубенцами озорная езда, по борозде борозда.

Азарта жлоба-коварьба.

Мельниц жернова.

Егерьба-джигурда.

Заячья губа да соболья шуба, кобольдова нора.

Скудель-худоба.

Великосветская мастурба-удальба.

Кровосмесительная ельба.

Плацеба, Меркаба, Мох Перколаба.

Повивальная изба.

По фазанам стрельба, по орденам-наградам алчба.

Хмеля да вина хоромы-погреба.

Идольба, галантьба, голубых кровей чудоба.

Кавалергард-служба, на плацу муштра.

Мушкетным прикладом посередь лба.

Неволя-чужба, странных странствий наваждьба.

Душанбе. Магрибинская чайхана.

Куркума. Муккариби-аль-хабиби. Муэдзин-рага.

Сказочные птицы Мага.

Капоне и Нурега. Чабань-дамача.

Аддис-Абеба, камень Кааба.

Мастабы в оазисе эль-Джабба.

Слоновьи хобота, верблюжьи горба.

Жирафьи яйцы. Гопота.

Сафари. Жажда. Лихорадьба.

Ашхабад, Джугабад, шиш-кебаб, бакшиш-сахиб.

Зибельда, Фатима, гашишин-джеллаба.

Древнеегипетские Ба. Амон-Ра-Птха.

Ибн-аль-Хазель-баба.

Миражи Сахары. Ковры Исфахана. Зелье дурмана. Фата Моргана.

Караванъ-сарайбанъ.

Чурчхелла. Пакистан. Зумбези.

Аль-Гойля. Астрахань-Калахарь. Синай-Дубай.

Дхолаки, думбеки, дарбуки, макулеле-джемба.

Изящный танец бубука-букаке.

Мпала Гаруда. Акуна Матата.

Мулате в Астатке. Самба ди румба.

Мастер-мюзишанс оф Джуджука.

Ба!

Отсюда вся моя румяная похвальба, господа.

Всё.

* * *

Дело было так

Внимательный глаз зрит сцену. На ней в строгом логическом порядке расставлены декорации таким образом, что складывается общая картина: злачное заведение образца начала ХХ века, каковые (заведения) люди посещают исключительно с целью набить как следует животы всякой снедью и позлословить. Иными словами – ресторация. Стулья, столики, меню-с, чаевые, льстивые белоснежные улыбки, лязг вилок, звон бокалов, чавканье и хрюканье. На столиках горят свечи – время позднее. На некоторых присутствующих лицах можно мимоходом задержать внимание: вот за столиком ближе к левой стене сидят несколько раввинов-талмудистов и накручивают макароны, тут по центру сидит меланхольная компания декадентов, скучающих по опиуму, в задних рядах трио наливных барышень цедят ром и постреливают глазками в сидящих неподалёку курсантов кадетского корпуса.

Неожиданно из-за кулис появляются два нескладных человека мужского пола, один в котелке, другой – в клетчатой кепи. Про того, что в кепи, известно лишь, что звать его Картузин. Про второго ничего не известно.

У обоих хмурый вид, кажется, они малоприятны друг другу.

Они быстро проходят к свободному столику и, не снимая верхней одежды, падают на стулья. Подзывают зализанного официантика и заказывают выпивки и горячего. Озираются по сторонам и продолжают прерванный на улице разговор. Говорит инкогнито в котелке:

– Так какой же смысл в редьке,

Пролетевшей над забором,

Просвистевшей над затылком,

Угодившей прямо в грязь?

Уж неужто этот овощ

Возвестил собой явленье,

Сообразно всем расчётам,

Претворившееся в жизнь?

Отвечай же мне, Картузин,

Своенравный беспардонник,

Дамских прелестей поклонник,

Где же тут сокрыта связь?

Картузин, недолго думая, изрекает:

– По моим предубеждениям,

Исходя из предпосылок,

Мною взятых из Эйнштейна,

Я осмелюсь заявить.

Что покуда ноги носят

И глаза в глазницах целы,

В мире действуют законы

Из разряда “может быть”.

Рассчитаем скорость ветра

И людские модулянты,

Всё помножим на константы

И получим…

– Не дерзить!

Картузин недоумённо глядит на своего собеседника. Тот, как ни в чём не бывало, развивает свою мысль:

– Погоди, так значит что?

Если, скажем, взять яйцо

И подкинуть его вверх,

То какой же шанс из всех,

Что яйцо не упадёт

И не вскрикнет идиот,

Наклонившись над мостом,

Уронивши метроном?

По какому, значит, праву,

Люди ходят по бульвару,

По аллеям люди бродят

И не знают, что Земля

Ходуном, родная, ходит

Камни, воду производит,

Люди в космосе летают,

Сердце бьётся как часы?

Картузин молчит. В котелке продолжает:

– Полвторого было дело,

Говорю тебе я прямо,

Мама с дочкой мыли раму,

Не купил я колбасы.

Картузин, казалось, был совершенно разбит и разорван громогласной тирадой оппонента. Тут принесли заказ: две тарелки щей, отборную соль и поллитровый штоф смородиновой. И Картузин воспрянул духом.

– Думаешь, ты самый умный,

Чернобровый бармалей?

Пустозвонишь ты напрасно,

Воду в уши мне не лей.

Взять тебя и бросить в реку

Или треснуть об паркет,

Прихлебальников начальник,

Вор, транжира, дармоед!

Картузин, довольный своей речью, смеётся нагло и вызывающе. Тут уже взрывается субъект в котелке:

– Смех твой безобразен,

Господин Картузин.

Голос твой столь мразен,

Что похож на студень.

Съеден голый завтрак,

Ждёт унылый ужин.

Над гнездом кукушки

Дятел обнаружен.

Не пойми превратно,

Друг мой горлоносый,

Кладези абсурда

В головах мы носим.

Гайки и пистоны,

Скобы и квинтеты,

Без вины виновные

Пьют вино кадеты.

Отвечал Картузин,

Грозно хмуря брови:

– Гуталин и ваксу,

И кило моркови.

Ты почто, негодный,

Честь мою порочишь?

Кипятком кипучим

Ровен час схлопочешь!

Неспособный боле

К едким препираньям,

Извернулся ловко

Говоривший ране:

– Слушай, ты, Картузин,

Кабы щи не стыли,

Вот тебе загадка:

В чём твои штанины?

В ресторации возникает страшная ругань, происходит рукоприкладство, звон посуды, вопли, женский визг, потом слышится чей-то дьявольский хохот.

* * *

Сундучок редкостей | Footlocker rarities

---

Testaments of the old dirty sage.

Proven remedy for vampire's rage.

Alchemical treasures in Bon monasteries.

Heresy of the Thelema hypocrities.

Staff of the mighty Sun Ukun.

Visions of Brockengespensternoon.

Meeting the reality-counterfeiters.

Bloggcatchers of digital shipwretches.

Curse of the Pharaoh Djoser's tomb.

Buddha lounge versus sigilic spellbombs.

Bloody gonads of Minister of Justice.

Journey to the transcendental Bubbastis.

Moonlit lanes of John Atkinson Grimshaw.

Vibrant dreams and postnuclear snow.

Strange messes in office ziggurats.

Patchwork coats patched abstracts.

Tape recordings of wicked hip-hop beats.

Minarets of the Arabian loukum sweets.

Blackearth deposits of uranium gold.

Late night show by Alfonso Rumboldt.

Sleepwalking through The City of Brass.

Los Muertos and Mardi Gras.

Great God Pan songs lullaby for amphibians.

Ship Ishtar faces Gotham madvillains.

Cybernetic neo-esperanto.

Ectoplasmo l'Immanuele Kanto.

Magic lampade of Nasruddin.

Practice invocation of succubus djinn.

Fossil bones of Archaeopteryx.

Lucid dancers made from shiny onyx.

Siberian dreamcatchers and homo jurassic.

Futuretropaleoclassic.

Tableturners and illuminaries.

Chupacabra and Pacorabbanius.

Pickled toad of Saint Vitruvius.

Doctor Who and Ouroboros.

Alcospectres of Soviet Massolit.

Tavromahii in Minoan Crete.

Thoth's Tarot and Rue de Morgue.

Kamasutra or routine hardwork.

Chymeraes, dryades, fairies and so.

Arabesque erotique of Edgar Allan Poe.

Fungal revelations of Mircea Eliade.

The Book of Miracles, enjoy then.

Heldade.

* * *

Ксива

Загорал на пляже дядя,

Голову накрыв платочком,

Солнце больно припекало,

День на редкость был погожим.

Подошёл тут к дяде некто,

Гражданин в фуражке с гербом,

Честь отдал и молвит строго:

“Что лежите тут без спросу?”

Ксиву тут же из барсетки

Дядя вытащил привычно,

Дядя вытащил привычно,

Даже глазом не моргнувши.

Повертевши, помахавши

Этой корочкой служебной,

Этой корочкой волшебной

Перед носом у зануды,

Дядя выдал басовито

Речь изящную, как парча

Речь изящную, как яшма

Из султанского сераля :

“Видишь, сына, ты мой профиль

На документе казённом?

Я его трудом нелёгким,

Грыжей мозга заработал.

За отчизну пострадал я,

Конопатил что есть мочи

Конопачу дабы ладно

Шифер крышу благородил.”

Взгляд потупив,

Страж закона

Бормотнул: “Конфуз тут вышел!”,

Отступил на пару метров

И простыл как поезд скорый.

Улыбнулся дядя,

Ксивой

Покрутил в руке небрежно,

Свистнул катер свой моторный

И отплыл в Левобережный.

* * *

Песок на берегу искрится,

А волны колосятся на ветру.

Грохочет море по утру.

У острозубых рифов

Водоворотов пенных рёв.

Маяк на круче вдаль глядит.

Будь ты хоть йог, хоть сибарит.

А всё ж залипнешь на закате,

Когда далёкий плеск наяды

Твой сонный бред разбередит.

* * *

ВЕЧЕРНИЙ МОЛИТВОСЛОВ

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

От этих виршей чуешь дым?

От этих виршей чуешь дрожь?

По крышам стелет херувим,

На розенкрейца он похож.

---

Тебе он шепчет в ухо: "Брин,

Да бран, да бром, да брэм, да брюм,

Да бурбадам, да бильбобим,

Да киликир да улялюм".

Глаза смыкаешь —

Видишь сон,

Корабль в море,

В нём Иштар,

Богиня радости, утех,

И гнева мать, и сладкий сок,

И жизни цвет, и аватар.

---

Глаголь герундий на зубок:

Излог сей слог,

Беги стремглав,

Воззаклиная на устюг,

Словесов искры шандарах

Заветных патин слой парсек

И безогляд на страх магог

Свой имярек упрячь. Забудь

Сей кавардак былых невзгод

Твой рук могуч и глаз востёр.

Долой весь шлак,

На Гундабад

Идут весёлые волхвы,

Стадов и пастбищ пастораль

В душе рождает тихий нег.

---

Метлой мети порожний мрек

Закон пусть будет сей велик

И да помажь чело елей

Хусейн Хусейнович Закир.

---

Твой дол высок и резв твой прыт.

Рождает грозный лихалфей

Барокко рифм карамболь,

Сивуч горючий королей.

* * *

<...И хмурый поп угрюмо...>

...И хмурый поп угрюмо вниз летел,

Нырнув с утеса в лоно темных вод.

Его насупленных бровей тяжелый свод

Загадочно и мертвенно чернел…

В кругу уродливых и мрачных старых ведьм

Одна хихикала и бесновалась крайне злобно

Попа несчастного во грех она притворством

Произвела и помутила разум сей…

Воздушной нимфы узурпировав обличье,

Паскуда старая предстала пред попом.

И воспылав к ней дьявольским огнем

Ослепший поп ударился в блудничье…

Он щекотал змеюку черной бородой,

Ловил ее между деревьев темной рощи,

Потом опомнился, но было слишком поздно,

Союз с суккубом омрачил его покой…

* * *

Т. Ж. К. [the Scraggy, the Greasy and the Rough]


Тощий, Жырный и Карявый

Три приятеля таких.

Кто из них самый чудливый,

Вряд ли тут рассудишь их.

Тощий, Жырный и Карявый

В ногу с модой не плелись,

Выглядели как ворлаки,

Им на это – устыдись!

Тощий, Жырный и Карявый

Верили в своих богов,

Променяют веру с мылом,

И обратно под Покров.

Тощий, Жырный и Карявый

Знать не знали ничего,

Ничего они не знали,

Им на это все равнов.

Тощий, Жырный и Карявый

Развлекались от души

День деньской они слонялись

По ноябрьской глуши.

Тощий, Жырный и Карявый

Не любили громких слов -

Сами тихо шепетались,

И пугались окриков.

Тощий, Жырный и Карявый

Век чурались страшных снов.

Они хрипло чертыхались,

Поминая чьих-то вдов.

Тощий, Жырный и Карявый

Не дурны были пожрать.

Сало уминали с треском,

И валились на кровать.

Тощий, Жырный и Карявый

Раз отправились в Тибет,

Будду видели и Ганди,

И еще какой-то бред.

Тощий, Жырный и Карявый

Как-то вздумали пикник.

Кувырком все полетело,

Слышен был их бранный крик.

Тощий, Жырный и Карявый

Сели раз не в тот трамвай.

До рассвета проскитались,

Дали местному на чай.

Тощий, Жырный и Карявый

Раз забыли, кто есть кто.

Целый день соображали,

Кто кого надел лицо.

Тощий, Жырный и Карявый

Съели как-то мухомор.

Тощий дуба дал тотчас же,

Жырный был как помидор.

Тощий, Жырный и Карявый

– Три приятеля чудных.

Как увидишь их спросонья,

Сразу вспомнишь всех святых.

Тощий, Жырный и Карявый

Раз купили патефон,

Сразу же его сломали –

Слишком хрупкий был, пардон!

Тощий, Жырный и Карявый

Раз нашли зеленый нос.

От кого он отвалился

– Это тяжкий был вопрос.

Тощий, Жырный и Карявый

Враз влюбилися в одну,

Но она, взглянув на рожи,

Растворилася во мглу.

Тощий, Жырный и Карявый

Зареклися бросить пить.

Но на улице так жарко…

Нахлестались, как же быть!

Тощий, Жырный и Карявый

Раз в оркестр собрались -

Тощий рзел, а Жырный ыгал,

А Карявый корчил мрызь.

Тощий, Жырный и Карявый

Раз отправилися в цырк,

Там они и поселились,

Энто жырно, скажем: “Гырк!”





  Подписка

Количество подписчиков: 58

⇑ Наверх