Со слов бабушки. То есть, дед мне это рассказывал, но я тогда маленький был. А бабушка все заново рассказала. И я вспомнил.
Дед Гоша. Георгий Никитич Овчинников.
1949 год. Дед после танкового училища в Бершети попал в Австрию. "Покупатель" какой-то его приметил. Собирайся, танкист, поедешь к целебным источникам. И поехал дед через полстраны и пол восточной Европы к месту службы.
Ехать тогда долго было. Поездами, на перекладных. На попутках.
Приехал на место, в город Баден, устал очень. Зашел в казарму, скинул сапоги, упал на койку и заснул. Дед всегда был двужильный, я от него слова "устал" с роду не слышал, так что он, скорее всего, полумертвый туда добрался.
А в части были фронтовики, которых оставили служить после Победы.
И вот один из них заходит в казарму и видит спящего новичка. Пятки голые торчат. Беззащитные.
Старослужащий снял ремень и -- бляхой с оттяжкой приложил. Н-на. Весело же.
Там боль такая, что электричеством простреливает от пяток до затылка. Позвоночник пылает, в глазах темно и искры.
Дед всегда был резкий, обид не спускал. Дед от боли подскочил. Старослужащий усмехается: наказал салагу. Будет знать. Не тут-то было. Дед со сна, не разбираясь, бросился на него, аки коршун и давай обидчика изничтожать. Кулаками. Со всей уральской рабоче-крестьянской основательностью. И плевать, что враг на голову выше.
В общем, прибежали солдаты с офицером, оттащили деда. Дед думает, -- ну, все. Отлетался ясен сокол. Отгляделся на австрийские горы, на белоснежные вершины, на целебные источники... Пора посидеть на жердочке.
Вызывают его к командиру. Полковник, полная грудь орденов. Дед думает -- э, сейчас меня на губу закатают, вон какой строгий. Или под трибунал. Струхнул немного, но вида не подает.
А полковник говорит: пойдешь в школу сержантов.
Дед оторопел: чего?
Полковник:
— Командиром тебя поставлю над этими варнаками. А то совсем распоясались, сладу нет.
Оказалось, в отделении деда одни фронтовики, сейчас с ними вообще никак не управиться, начальство ни во что не ставят, дисциплины ноль, пируют и барагозят ("выпивают и устраивают всяческие хулиганства", уральск.диалект). Сложно, в общем.
— В тебе, — говорит полковник. — Страха нету. Возьмешь их в ежовые рукавицы. А то я уже зае... устал очень. Согласен?
— Но...- это по-уральски "да".
И пошел дед в сержанты учиться.
Потом вернулся и командовал отделением. Тем самым. Сержант, командир танка Т-34-85. На старом фото очень смешно -- дед маленький, в промасленном черном комбезе, а вокруг -- рослые парни, на голову деда выше. Украинцы и один поляк. Дед говорил: я с хохлами служил. Ох и красавцы все, высокие, кровь с молоком. А поют как...
Очень дед украинские песни уважал.
Как пировать начнет, так затягивает "Ой ти Галю, Галю молодая". И другие.
А среди старых фото я нашел карточку. С фигурным обрезом, со штампиком Echte Fotografie с оборота. На фото два незнакомых красавца в военной форме, в фуражках, в хромовых сапогах. Смотрят в камеру. И подписано:
На память другу уральцу от друга поляка.
В дни нашей службы за границей.
13: 10: 52 года
=======
На фото друзья, командиры танков (слева самоходчик). Дед Гоша -- в центре. Деду не нравилась эта фотография, мол, я здесь страшно вымотанный, сразу после марш-броска. Одни глаза остались. А мне нравится.
По старой памяти читаю "Дюну" Френка Херберта, первую книгу цикла. Какой чудовищно плохой перевод! И при этом удивительная, как после медитации, ясность, глубина и безмятежность авторской мысли.
Нечто религиозное.
Никакой наивности и в помине нет, чего я опасался. Прекрасно.
А вот этот чудовищный саспенс, возникающий от того, что мы знаем, что все это плохо закончиться. И этот симпатичный молодой человек Пол и его родители — все попадут в ловушку. Мы знаем, как она сработает. Мы знаем, кто предатель и почему. Мы все знаем.
И тем не менее наблюдаем, замирая от неизбежности. Предопределенности.
Предопределения.
Вот как надо писать. Я не про форму — хотя кинематографичная подача и ясность картинки рулят.
Я про глубокую, очищенную от случайных эмоций, мощь Херберта.
Мы знаем, к чему придем. Мы знаем о ловушке. Мы все знаем. И ничего не можем изменить. Но мы будем пытаться.
Идеи Херберта не устарели совершенно.
Даже сейчас. Вернее, сейчас даже современней стали.
Селекция человечества. Выбраковка. Сохранение полезных свойств. Поиск Золотой Тропы.
Просто сейчас у человечества нет планов на много веков вперед. И вот этого морального стержня, как у Бене Гессерит, тоже нет и рядом. Впрочем, Херберт прав — единственный способ сохранить моральный стержень на протяжении веков — это превратить его в религию.
Алексей Евтушенко рассказал, как его сын боролся за здоровье родителей.
А я в детстве боролся за экологию.
Нижневартовск, зима. Вышел я гулять, мороз под тридцать, а во дворе синий "жигуль" греется. Без водителя. Двери закрыты, двигатель тарахтит. Этот жигуль мне сразу не понравился. Выхлопные газы, вспомнил я увиденный по телевизору документальный фильм. Много документальных фильмов, особенно о капиталистах. Они отравляют атмосферу. И до катастрофы осталось всего ничего. А тут она стала еще ближе! И все из-за одного водителя, который завел вредный двигатель и ушел домой, чтобы не мерзнуть. А тут выхлоп, и прямо на белый снег черные хлопья оседают.
Ужас.
Я прямо видел, как столбик, показывающий загрязнение атмосферы Земли, лезет вверх, играет музыка Чайковского "Смерть лебедя", а трагический голос диктора сообщает, что до гибели всего живого на Земле осталось шесть... пять... четыре... три минуты...
В общем, из головы у меня этот "жигуль" не выходил. Я погулял, попинал снежные комья, посмотрел на детский сад через забор, проверил пещеры, вырытые в огромном сугробе... Кто-то забыл красную лопатку. Я посмотрел на нее и вылез обратно. Все было не так и все не то. Я вернулся к жигулю. И стал ждать.
Прошел час, а мужик не возвращался и не выключал мотор. Я занервничал. "Как можно быть таким безответственным?", думал я о жигулисте. "Из-за таких, как он..." Он что, капиталист? Нет, он такой же, как мой папа и мой дядя Сережа, советский. Но почему ведет себя как эти, что вырубают тропический лес, а редкие индейцы и птицы потом вымирают?
Земля на моих глазах клонилась к закату. Кажется, воздух стал значительно темнее, и дышать становилось трудно. Мир умирал. Тысячи животных и растений взывали к моему разуму и воле.
Я понял, что должен что-то сделать.
Я пошел к жигулю, полный решимости. Мне было лет семь. Я подошел к зловонной выхлопной трубе этой советской "машины смерти". Снег уже в радиусе метра был черный и мертвый. Дым поднимался клубами на морозе. Ад наступал. Та планета из фильма "Через тернии к звездам" -- она была уже рядом. Ее дыхание сочилось из выхлопной трубы.
Я шагнул вперед. Я брал снег комьями и бросал в жерло загрязнения, кашляя от выхлопа. Я был рыцарь экологии и октябренок. За моей спиной стоял Ленин (прищурившись, он одобрительно качал головой) и другие животные. У животных были страдающие и истовые глаза героя из фильма "Коммунист".
"Орленок, орленок, взлети выше неба". Я бросал и бросал. Снег. Много снега. Целую тонну снега. Спина у меня взмокла, шапка развязалась и съехала на затылок.
Но отдохнуть я не мог. Загрязнение лилось в атмосферу, и я так мало мог сделать. Но я делал, что мог. Я почти засыпал трубу.
— Эй, ты! — меня окликнули.
Я поднял голову и с трудом разогнул натруженную спину. Уже стемнело.
— Эй, пацан! — грубый мужской голос.
Ко мне, не торопясь, ленивой походочкой деревенского драчуна шел мужик в черной дубленке. Я видел, как клубы пара слетают с его губ и запутываются в серых барашках на воротнике. Они показались мне похожими на мертвый снег.
Это был хозяин синего "жигуля".
Я выпрямился и смотрел на него. Мужик подошел и возвышался надо мной, как темная башня. Глаза у него были бледно-голубые.
Страха я не чувствовал. Я хотел сказать: как же так можно? Выхлоп. Вот мне и приходится за вас Землю спасать. А я еще маленький, я уже устал.
Почему-то я думал, что мужик это не специально, а потому, что не сообразил, как это вредно. И что он будет мне даже благодарен.
Несколько секунду мужик смотрел на меня. Взгляд безразличный, словно искоса. Я понял, ему нужно объяснить, что его машина вредит природе и нельзя так делать. Он поймет, не дурак же он и не капиталист, который вредит природе из жадности.
— Дядя, нельзя... — начал я. И тут он меня ударил.
Нет, не ударил. Равнодушно стукнул предплечьем в меня, словно толкнул бревном. Никакой боли, только глухой звук. Я упал на снег. И почувствовал удивление. За что?
Мужик сел в машину и уехал.
Во дворе наступила тишина. А я все лежал, оглушенный. "Я спасал природу, а он..." Как же так?
Потом встал, отряхнулся и пошел домой.
— С тобой все хорошо? — спросила мама, выглядывая из кухни. Она что-то варила.
— Да, — сказал я.
Из окна нашей квартиры я видел пустой двор, черное пятно выхлопа. И целую гору снега, что я накидал, спасая мир.
И неожиданно почувствовал гордость.
Я сделал все, что мог. Пусть кто может, сделает лучше.
Иногда я думаю, что жену в нашу семью подкинули. В наказание. Иначе трудно объяснить, откуда среди "сов" взялся ярко выраженный жаворонок. Может, Лариса в прошлой жизни мешала людям спать? Иисусу в Гефсиманском саду, например. Или Мерлину под холмом. Высшие силы, как известно, не мстят, они воспитывают.
Явление.
Дизайнер Злата появляется в полосатом платье и в кружевных колготках. Эти колготки перешли к Злате в подарок от двоюродной сестры Ники и считаются у нее балетными (балет -- златина священная корова). Поверх колготок надеты розовые носки с "нюшей из смешариков". Я моргаю. Мне смешно, у жены легкая эстетическая контузия.
Злата, несомненно, очень довольна своим внешним видом. Вертится перед зеркалом в коридоре, танцует, затем прибегает в комнату, радостная:
— Мама, можно завтра в театр я надену колготки с носочками?
— Завтра посмотрим, — говорит жена уклончиво. Спорить со Златой трудно, а сказать "нет" почти невозможно.
Вечер. Пора укладываться спать. Дети еще полны сил, а жена, как жаворонок, уже в бреющем полете. Она убредает в спальню, я гоняю детей чистить зубы и спать. Думаю, через часа полтора мне это удастся. Потом час-два подождать и они уже спят. Делов-то.
Злата умело пользуется слабостью матери. Прибегает в спальню:
— Мама, мама! — Лариса еле открывает глаза. — Давай завтра не будем смотреть, а сразу наденем колготки для балета? Хорошо?
— Хорошо, — бормочет жена и засыпает, не успев засмеяться.
А мне нравятся "Американские боги". Посмотрел, правда, пока только 3 серии. Мне не очень нравится стиль подачи, вот эта цветокоррекция с клиповыми цветами, эти фрагменты с замедлением времени (зачем?), но нравится сценарий, чуть замедленный, медитативный ритм повествования и как сыграно. Особенно, как сыграно.
Макшейн в роли Мистера Среды отличный просто. Но это ожидаемо. Стормаре традиционно отжог (хотя мне все чудился Борис Бритва из "Большого куша" Гая Риччи — Бориса, правда, играл Раде Серберджиа)
А вот главный герой — неожиданно. Рикки Уитл, он же Тень, оказалось, тоже отличный актер. Не теряется на фоне Макшейна и Стормаре.
И, конечно, литературная основа от Геймана. Лучше Геймана в мифах никто не рубит :)
На эпизоде с египетским богом смерти и "идеально" чуть не прослезился.