У Златы (наши 4 года) есть подруга -- отвязная девица примерно на полгода ее старше. Зовут Лиза. Лиза учит Злату плохому. Лиза не признает авторитетов и правил. Лиза на все имеет собственное мнение и всегда найдет, в какое приключение на свою попу им встрять.
Я легко могу представить Лизу лет через десять в косухе и пирсинге, с татуировкой розы на лодыжке, в окружении наперебой выпендривающихся перед ней мальчишек, и уверен, что курить она начнет раньше ровесниц.
Лиза каждый день совершает невероятные открытия и сообщает о них Злате, чтобы та восхищалась и несла свет учения остальным.
Лиза говорит Злате, с кем дружить, а с кем -- нет.
Лиза решает, какую кашу есть за ужином -- и Злата беспрекословно слушается.
На руках у Лизы переводные татуировки розовых пони, на губах -- гигиеническая помада с запахом клубники. Лиза стильная девица.
У Лизы есть айфон последней модели, белый дворец, конюшня, дача с видом на море, куча роскошных платьев, желтая машина, которую она водит сама, и настоящий стеклянный шарик.
Как отец, я просто обязан оградить Злату от тлетворного влияния этой яркой, но чересчур авторитарной личности.
Я готов это сделать.
Да.
Проблема в том, что Лиза -- Златин воображаемый друг.
Прочитал пьесы Василия Сигарева "Пластилин" и "Агасфер". Блин, а ведь это наш Мартин Макдонах.
В "Пластилине", конечно, символизм лобовой, как удар в нос, и не особо там нужен. Там уже играет "пластилин" как название и как характеристика героя, зачем его еще буквально вводить. Зато сцена с саночками в "Агасфере" — пробирает до загривка. И ярко, и символично, и эмоционально. Это уровень "Человека-подушки".
Забавно, что по сути эти никакие не пьесы, это именно фильмы в тексте — опять же, как у Макдонаха.
Концентрированная боль. И черного юмора меньше — больно внутри так, что пошевелиться не можешь, словно бритвенные лезвия в животе, не то, что ржать.
Фильмы "Жить" и "Волчок" тоже крутые. "Жить" практически невыносимый для зрителя при этом, особенно новелла с матерью близняшек. Режиссерский дар у Сигарева — офигенный. Хотя иногда и хочется дать ему лопатой по башке, потому что нельзя же так.
Овчинников Георгий Никитич (2 мая 1928 — 26 февраля 2014).
Мой дед Гоша. Сержант, командир танка Т-34-85
Годы службы 1949-1953, Австрия-Венгрия
=======================
Он вспомнил, как работал на военном заводе в Закамске после войны. Барак 117, отряд 4. Они все ходили в коротких папахах — это был шик, заводской, последний. Лихие чубы, молодые лица — с черными кругами недосыпа под глазами.
ФЗО был не лучше тюрьмы, он фактически и был тюрьмой. Режим, надзиратели, пайки. Уйти было нельзя. Два с половиной года — и работа, работа, работа с утра до вечера. Вечером чтение книг и смех ребят. Песни под гармошку. Молодые — даже изматывающая, по много часов работа, не могла этого из них выбить. А в субботу — танцы. Играй, гармонь. Играй. Короткий отпуск домой, в деревню, словно глоток морозного воздуха, когда душно, накурено, а ты выскакиваешь во двор — и ловишь ртом.
Когда с завода разрешили уходить — нет, не на вольные хлеба, не домой, в деревню, а — в армию, Синюгин записался одним из первых. Первым. Военкомат, распределительный пункт, покупатели. Бершеть, танковое училище.
Рычаг на себя, рычаг от себя. Поехали!
Семьдесят кило нужно приложить, чтобы повернуть Т-34. На десять кило больше, чем он тогда весил. И коленом рычаг — н-на.
А сколько этих поворотов нужно сделать, чтобы добраться из пункта А в пункт Б? Сотни. К финалу стокилометрового дневного марша от механика-водителя остаются только глаза, да слой копоти на роже. По пять-семь кило сбрасывали, комбинезон мокрый насквозь.
Кажется, легче танк на своей спине дотащить.
Вылезти из люка сил нет, встаешь — шатает. Некоторых механиков остальной экипаж вытаскивал на руках, те уже в беспамятстве были. Танк секунду назад остановился, а ты уже не здесь. Ты умер.
Сил нет даже спать. А надо бы еще поесть, иначе силы и не восстановятся.
Да, даже в деревне Синюгин так не упахивался, как будучи танкистом.
А танкистом — никогда так, как на заводе, за четырнадцатичасовую смену у станка.
И тягаешь эти огромные дуры в сорок кило, снаряды, голыми руками. Поднимаешь и грузишь, ставишь и тягаешь...
Родился в 1905 году на Урале, в деревне Сухая Речка. Мой прадед по отцовской линии.
Я бы очень хотел написать, что мой прадед был добровольцем, одним из первых подавшим заявление в Первый Уральский Добровольческий танковый корпус, прозванный немцами "Дивизией черных ножей" за клинки с черными рукоятками и бесстрашие. Как прошел с боями до Берлина. Как стал гвардейцем, получил из рук маршала Жукова "Орден славы" и как на броню его Т-34 женщины освобожденной Европы бросали букеты цветов... Как закончил войну майором или полковником. Как вернулся домой, красавец, увешанный медалями, и прабабушка бросилась ему на грудь, рыдая от счастья.
Я бы хотел.
Но правда такова, что мой прадед был призван в армию в первые дни войны.
И погиб примерно через месяц или полтора, в конце сентября, начале октября 1941 года.
Рядовым.
Умер от ран, написано в похоронке.
Похоронен в братской могиле в деревне Моисеевичи Валдайского района Новгородской области.
Точная дата смерти неизвестна. Мой прадед один из нескольких солдат и сержантов в этой могиле, у которых дата смерти не установлена. Похоже, в деревне был полевой госпиталь, потому что у всех в этом списке стоит причина смерти "умер от ран".
Именно поэтому я думаю, что это был сентябрь-октябрь 1941. Первые даты смертей — у тех, у кого дата стоит — приходятся на конец сентября. И как раз к концу сентября фронт откатился к этому рубежу.
Полная неразбериха первых месяцев войны привела к тому, что некоторые смерти не были толком зафиксированы.
У меня нет ни одной фотографии прадеда.
Я даже не видел ни одной его фотографии.
34 армия на этом рубеже стояла полтора года, до начала 1943 года. Сначала была Демянская оборонительная операция, затем Демянская наступательная... Но в общем и целом до начала 1943 года фронт топтался здесь примерно на одном месте.
Еще до войны дед сказал детям: война скоро будет. Меня сразу заберут в армию. Надо ехать в деревню, там вам будет легче пережить войну.
Был 1940. И они поехали из Кунгура, где прадед заведовал конюшней, в деревню Полетаево.
Бабушка рассказывала: в деревне дети бегали и кричали "богачи едут"! Потому что две телеги с вещами и лошади везут.
Колхоз был тогда богатый, знатный. Потом его объединили с несколькими захудалыми колхозами, и стал колхоз очень бедный. Но ничего, прадед оказался прав... Ели все, собирали зерна, выпавшие из колосьев, варили ботву, копали мерзлую картошку с убранных полей. Выжили.
Отец рассказывал мне, что прадед вел дневник. Каждый день мелким аккуратным почерком записывал в толстую тетрадь все, что произошло за день. У него была целая гора этих тетрадей.
Ни осталось ничего.
Ни клочка бумаги.
Дорого бы я дал, чтобы прочитать одну из этих тетрадей.
Уверен — прадед до последней минуты был достойным человеком. Дед Никита.
P.S. Фото очень знаменитое. "Солдат". Конечно, здесь запечатлен не мой прадед. Но примерно так я представляю деда Никиту.
Когда он служил в Корее, то видел пожар на аэродроме. Заправочный шланг сорвало (раздолбай техник не закрепил его предохранительным шнуром, как положено по инструкции) и тот полетел, разливая галлоны чистейшего авиационного бензина... Прозрачная струя, изогнутая в воздухе, как на фотографии Дали с кошками. Заправочный пистолет упал, чиркнул по бетону... разлетающиеся искры...
Момент, когда в груди замирает. Бензин вспыхнул, огонь побежал по следу. Кажется, даже прозрачная топливная струя не успела долететь до земли и полыхнула огненной красной дугой. Гельсер смотрел, завороженный невероятной красотой этого зрелища. Он потом убеждал себя, что не может этого помнить, такое происходит в долю секунды... но все-таки не убедил.
Он это видел.
Он успел тогда повернуться и отбежать достаточно далеко, чтобы взрыв топливозаправщика только подпалил ему спину. Кусок хлеба в тостере. БУМММ. Пахнуло горячим. Он закричал. Он подумал: хорошо, что на мне бейсболка, а то сгорели бы волосы. А потом его выкинуло из тостера к чертовой матери.
облако тэгов
