Схема – на рисунке, и она же на всякий случай прикреплена к посту, графическим файлом. Можете распечатать и заполнять на бумажке, можете просто считать по клеточкам и смотреть пересечения по буквам.
Задания даны как есть, уточняющие вопросы не принимаются. Считайте что это обычная олдскульная молчаливая газета прошлого века, не «Ежедневный Пророк» из параллельного мира мира Гарри Поттера, не интерактивная экстелопедия Вестранда из Станислава Лема.
Ответы принимаются в виде текста на русском языке, непосредственно в теле сообщения, не вложениями файлов. Надо написать номер вопроса и слово, и т.д.. Ответы принимаются однократно (то есть поздние дополнения и уточнения не учитываются).
Писать ответы только в личку.
И сделать пометку под этим постом что ответы высланы в личку.
Победители определяются по количеству верных ответов и по сроку подачи ответа.
Последний срок подачи ответов: 25 ноября 2020 года, 20.00 по московскому времени.
За первое место – альбом Саймона Столенхага "Электрический штат" (первое издание на русском языке, 2018 год)
Призы будут высланы в любую точку мира за счет организатора.
Всем удачи!
Вопросы кроссворда:
По горизонтали:
1. Забайкальский писатель, автор постсоветской утопической повести.
5. Девичья фамилия самой известной анархистки американской фантастики.
6. Американский популяризатор науки, активно использующий в своих книгах примеры из научной фантастики.
7. Герои его произведений – будущие расы людей, разумные растения и галактики.
8. В этом романе добрые инопланетяне-коммунисты прилетают в гости к жителям СССР.
9. Многолетний редактор советского научно-популярного, литературно-художественного журнала, автор ряда познавательных книг и очерков для юношества.
11. Основная проблема самого известного романа Ольги Ларионовой.
13. Этот автор – «старый школьник» советской фантастики.
15. Украинский фантаст, совмещавший идеи коммунизма и эзотерики.
16. Самый известный биокосмист пропагандировал это, как преддверие к оптимальному обществу и освоению космоса.
18. Урановая…, открытая на Венере Стругацких.
19. Советский океанолог, автор единственного романа об огромных понтонных островах, которые используются для сельского хозяйства.
По вертикали:
2. Автор первой советской космооперы.
3. Персонаж серии детских фантастических и научно-популярных книг, написанной известным британским физиком-теоретиком и его дочерью, детской писательницей.
4. Химик, исследователь творчества Ивана Ефремова.
10. «Необычайное…» – единственное фантастическое произведение учительницы истории из Казахстана.
12. Планета сверхразума-режиссера, британского фантаста.
14. Автор первого украинского научно-фантастического произведения, небольшой по объему утопии.
17. «… начала» – российский утопический роман, изданный во второй половине 1990-х.
20. Ленинградский поэт и автор оригинальных произведений в жанре иронической фантастики.
Автор кроссворда — 240580, за что ему огромное спасибо.
1. Евгений Велтистов «Электроник – мальчик из чемодана», 1964
Иллюстрация Евгения Мигунова
Он нагнулся над чемоданом, отпер замки, откинул крышку. В чемодане, на мягком голубом нейлоне, лежал, вытянувшись во весь рост, мальчик с закрытыми глазами. Казалось, он крепко спит.
Несколько минут профессор смотрел на спящего. Нет, ни один человек не мог бы сразу догадаться, что перед ним кибернетический мальчик. Курносый нос, вихор на макушке, длинные ресницы… Синяя курточка, рубашка, летние брюки. Сотни, тысячи таких мальчишек бегают по улицам большого города.
– Вот мы и приехали, Электроник, – мягко произнес профессор. – Как ты себя чувствуешь?
Ресницы дрогнули, блестящие глаза открылись. Мальчик приподнялся и сел.
– Я чувствую себя хорошо, – сказал он хриплым голосом. – Правда, немного трясло. Почему я должен был лежать в чемодане?
Впереди по холлу быстро катил колесник, но Сильвестр настигал его. Максвелл не стал больше расходовать силы и время на бесполезные крики и поспешил за ними.
В дальнем конце холла мистер Мармадьюк круто свернул влево, а Сильвестр, совсем уже было схвативший его, не сумел проделать поворот столь же быстро и ловко и потерял несколько драгоценных секунд. Максвелл, успев оценить обстановку, обогнул угол на полном ходу и увидел перед собой освещенный коридор и мраморные ступени, ведущие вниз, в зал, где множество людей стояло, разбившись на небольшие группы, с бокалами в руках.
Мистер Мармадьюк стремительно приближался к лестнице. Сильвестр опережал Максвелла на один прыжок, отставая от колесника прыжка на три.
Максвелл хотел было крикнуть, но у него перехватило дыхание, да и в любом случае его вопль вряд ли что-нибудь изменил бы, так как события развивались с неимоверной быстротой.
Колесник соскочил на первую ступеньку, и Максвелл прыгнул, протягивая вперед руки. Он упал на спину тигренка и крепко обнял его за шею. Они вместе растянулись на полу, и краем глаза Максвелл увидел, что колесник на второй ступеньке подскочил высоко в воздух и начал угрожающе крениться набок.
Тут раздался, испуганный женский визг, растерянные крики мужчин и звон бьющихся бокалов.
Маринер-Блейн поправила бретельку купальника, обтягивавшего стройное юное тело, закинула на спину баллон с воздухом, взяла маску акваланга и направилась к шлюзу.
— Дженис!
— Да, мама? — Она обернулась и спокойно поглядела на мать.
— Куда ты, дорогая?
— Хочу поплавать, мама. Охота взглянуть на новые сады на двенадцатом уровне.
— А ты случайно не собираешься встретиться с Томом Льюином?
Неужели мать догадалась? Маринер-Блейн поправила черные волосы и ответила:
— Нет, конечно.
— Ну, хорошо, — ответила мать, усмехнувшись. Она не верила дочери. — Постарайся вернуться домой пораньше, дорогая. Ты ведь знаешь, как отец беспокоится, когда ты опаздываешь.
Девушка быстро поцеловала мать в щеку и поспешила к шлюзу. Знает, но не останавливает ее! С другой стороны, почему она должна вмешиваться в дела дочери? В конце концов, ей уже семнадцать лет, она достаточно взрослая и может делать все, что ей нравится. Сейчас дети растут быстрее, чем их родители в свое время, хотя родители почему-то этого не понимают. Родители вообще многого не понимают. Они хотят лишь одного: сидеть и думать, как бы расширить свои владения хоть на несколько акров. Развлечение для них — послушать классическую музыку, бип-боп и рок-н-ролл, ну, может, еще музыку из кинофильмов; и поговорить о том, насколько выразительнее и свободнее были их предки. А иногда начинают перелистывать толстые альбомы по искусству с цветными комиксами двадцатого века и жаловаться на утрату искусства сатиры. А самое большое событие для них — это поездка в галерею, где они подолгу стоят и с благоговением смотрят на коллекцию обложек «Сэтердей ивнинг пост» времен Великого Периода. На нее весь этот интеллектуальный бред наводил невыразимую тоску. Пропади пропадом это искусство — ей нравятся сенсорные записи.
Маринер-Блейн поправила маску и дыхательный клапан, надела на ноги ласты и повернула воздушный кран. Через несколько секунд шлюз наполнился водой. Девушка с нетерпением ждала, пока давление внутри шлюза сравняется с наружным. Наконец дверца шлюза автоматически открылась, и она стрелой поплыла вперед.
Подводная ферма ее отца находилась на глубине сотни футов, рядом с гигантской массой основания Гавайских островов. Быстрыми, мощными гребками девушка стала погружаться, уходя в зеленую глубину. Том ждет ее у коралловых пещер.
Маринер-Блейн погружалась все глубже, вокруг становилось все темнее. Она включила электрический фонарь на голове и крепче сжала губами респиратор. Может быть, правда, что скоро обитатели подводных ферм смогут отращивать себе жабры? Так говорил их преподаватель в школе, и не исключено, что это случится уже на ее веку, Интересно, как она будет выглядеть с жабрами? Загадочная, наверное, стройная и удивительная повелительница рыбьего царства.
Но если жабры не будут красивыми, их всегда можно прикрыть длинными волосами.
В желтом свете лампы девушка увидела впереди коралловые пещеры, красно-розовый лабиринт с уютными герметичными ответвлениями, где их никто не потревожит. И тут она увидела Тома.
Внезапно девушку охватила неуверенность. Вдруг у нее будет ребенок? Том уверял ее, что все будет в порядке, но ведь ему только девятнадцать. Правильно ли она поступает? Они часто говорили об этом, и она удивила Тома своей откровенностью. Но одно дело — говорить и совсем другое — действовать. Что подумает о ней Том, если она скажет ему «нет»? Может быть, ей удастся отшутиться, сделать вид, что просто дразнила его?
Длинное золотистое тело Тома плыло вместе с ней к пещерам. Он сделал рукой приветственный жест. Фантастически окрашенная рыба с большим плавником проплыла мимо, за ней — маленькая акула.
Что же ей делать? Пещеры уже совсем близко, уже видны темные входы. Том улыбнулся ей, и девушка почувствовала, как тает ее сердце…
Нью-йоркский вокзал Пенсильвания до того, как он почему-то был разрушен в конце ХХ столетия (смутный период, о котором мало что можно узнать), посещали миллионы пассажиров. Никому из них не приходило в голову, что вокзал осуществляет связь времен. А между тем внутри он представлял собой точную копию знаменитых бань Каракаллы в Древнем Риме. То же самое можно сказать и о вместительном особняке, принадлежавшем мадам Марии Бомон, более известной среди сотен ее интимнейших врагов в качестве Золоченой Мумии.
Спускаясь вниз по эскалатору в восточной части дома с доктором Тэйтом под боком и убийством, притаившимся в кармане, Бен Рич, как чуткая струна, отзывался на все убыстряющееся стаккато своих чувств. Толпа гостей внизу… Блеск мундиров, туалетов, сверкающая кожа и пастельные пучки лучей, падающие от торшеров, раскачивающихся на тонких ножках… Три, четыре – горячо. Слышатся голоса, музыка, возгласы, отзвуки… И когда сказал «четыре», получил синяк под глаз… Восхитительное попурри тел и запахов, еды, вина, мишурного блеска… Три, два… раз!
Мишурный убор смерти… Верней, того, чего – свидетель бог – уже семьдесят лет никому не удавалось осуществить… Забытое искусство… Забытое, как алхимия, умение отворять кровь, делать операции с помощью скальпеля. Я верну людям смерть. Не жалкий акт уничтожения себе подобных, наскоро осуществленный в приступе ярости или безумия, а здравое, расчетливое, преднамеренное, хладнокровное…
– Богом вас заклинаю, – прошипел Тэйт. – Осторожней. Убийство так и прет из вас.
Три, два, раз! А ну еще! Три, четыре – горячо…
– Вот то то. К нам направляется один из эспер секретарей. Он выслеживает тех, кто здесь без приглашения. Пойте дальше.
Секретарь Марии, тонкий и стройный юноша, весь порыв, подстриженные золотистые волосы, лиловая блуза, брыжи с воланами.
– Доктор Тэйт! Мистер Рич! Я немею. Буквально немею. Я не нахожу слов. Входите же! Входите!
Три, четыре – горячо…
Мария Бомон, рассекая толпу, тянулась к нему руками, глазами, обнаженным бюстом… пневматическая операция превратила ее тело в несколько преувеличенное подобие индийской статуи: раздутые бедра, раздутые икры, раздутые позолоченные груди. Будто раскрашенная фигура на носу корабля порнографии, подумал Рич… знаменитая Золоченая Мумия.
– Бен, голубчик мой, – воскликнула она, заключая его в мощные пневматические объятия и прижимая к себе его руку, – как все это поэтично!..
– Как все это хирургично! – прошептал он ей на ухо.
Том первый, новелла "Короли торговли", Astounding Science Fiction, August 1944, страница 40.
Художник Пол Орбан (Paul Orban, (23.06.1896 – апрель 1974).
Перевод Н.Сосновской
— Три дня я ждал, когда вы соизволите принять меня, Ваше Мудрейшество, но то, что я хочу вам показать, не займет более трех секунд. Будьте так любезны, возьмите бластер…
— Чего-чего?
— И выстрелите в меня. Я буду весьма вам признателен.
— Чего?!!
— Если вы меня прикончите, можете спокойно объяснить полиции, что я пытался вас подкупить, чтобы вы выдали мне секреты вашей гильдии. Вас щедро вознаградят. А если вы меня не прикончите, я вам подарю свое защитное поле.
Тут технолог впервые заметил, что его гость окружен бледным сиянием. Он поднял бластер, прицелился и выстрелил.
Молекулы воздуха пронзил атомный разряд. Они распались на сверкающие, горящие ионы, вытянулись в ослепительный, тонкий луч, добрались до груди Мэллоу и…
Смертоносный луч испарился. Мэллоу даже не пошевельнулся.
Мысль о приближающихся неделях голода расстроила Лэйнга, и он подбросил в костер еще несколько страниц. Хотя на нижних этажах, возможно, и водилась дичь, спускаться его пока не тянуло. Отвратительная вонь от бассейна на 10-м пробралась во все вентиляционные коробы и лифтовые шахты. Лэйнг лишь однажды за последние месяцы попал на нижние уровни – когда, как добрый самаритянин, помог Энтони Ройялу.
Он спокойно колол дрова в холле 25-го этажа. Стоило ему выдернуть из бесполезной уже баррикады туалетный столик, как в образовавшуюся брешь ввалился Ройял. Кровь из маленькой раны на его груди покрывала белую куртку красными отпечатками ладоней, словно архитектор пытался себя пометить – чтобы не потеряться. Он был явно уже не жилец, глаза смотрели врозь, кожа обтянула худой лоб. Каким-то образом Ройял смог добраться сюда от самого пентхауса. Постоянно спотыкаясь, он ковылял вниз по лестнице с помощью Лэйнга, пока они не достигли 10-го этажа. Над пустыми полками супермаркета висело зловоние гниющей плоти – Лэйнг решил было, что взломали запертый холодильник и мясо портится. Взыгравший аппетит чуть не заставил его бросить Ройяла и устремиться на поиски еды. Но Ройял, почти не открывая глаз, ухватил Лэйнга за плечо и показал в сторону бассейна.
В желтом свете, отражающемся от жирных плиток, перед ними протянулся длинный могильник. Вода давным-давно высохла; дно бассейна было усыпано черепами, костями и обезображенными конечностями десятков тел. Перепутанные тела напоминали посетителей громадного пляжа, застигнутых внезапной катастрофой.
«Мой тайный порок», — говорил об этом Раджасинха с улыбкой и сожалением. Стареющий дипломат давно был не в силах подняться пешком на вершину Яккагалы; однако у него был способ компенсировать потерю. Много лет назад он приобрел малогабаритный телескоп и с его помощью мог блуждать по всему западному склону Утеса, мысленно поднимаясь по тропе, по которой в прошлом не раз всходил на вершину. Когда он глядел в окуляр, ему казалось, что он висит в воздухе около гранитной стены.
Раджасинха редко пользовался телескопом утром, потому что солнце вставало с другой стороны Яккагалы, и на теневом западном склоне почти ничего нельзя было разглядеть. Но сейчас, взглянув в широкое окно, Раджасинха с удивлением увидел на фоне неба силуэт крошечной фигурки, двигающейся по самому гребню Утеса. «Ранняя птичка, — подумал Раджасинха. — Кто бы это мог быть?»
Он встал с кровати, накинул саронг из яркого батика, вышел и повернул короткий тубус к Утесу.
«Мог бы и сам догадаться!» — сказал он себе не без удовольствия, углубляя увеличение. Значит, вчерашнее зрелище произвело на Моргана должный эффект. Инженер захотел увидеть своими глазами, как архитекторы Калидасы справились с труднейшей задачей.
Но то, что увидел Раджасинха, испугало его: Морган быстро шел по самому краю площадки в нескольких сантиметрах от обрыва, к которому мало кто из туристов отваживался подходить. Не у многих из них хватало смелости даже на то, чтобы посидеть на Слоновьем Троне, свесив над пропастью ноги, а инженер стоял рядом с ним на коленях, небрежно придерживаясь рукой за резной камень… и наклонялся над пустотой, чтобы рассмотреть поверхность отвесной стены. Раджасинха, хоть и привык к этим вершинам, с трудом мог на него смотреть.
Спустя несколько минут Раджасинха решил, что Морган, должно быть, один из тех редких людей, которые абсолютно не боятся высоты. Память Раджасинхи, все еще превосходная, старалась прийти ему на помощь. Было что-то имеющее к этому отношение… что-то, касающееся Моргана. Морган… неделю назад он фактически ничего не знал о Моргане…
А, вот оно. В свое время в газетах шла полемика, привлекшая всеобщее внимание. Главный Конструктор Гибралтарского Моста объявил, что намерен ввести новшество. Поскольку весь транспорт будет на автоматическом управлении, нет смысла делать перила по краям Моста: отказ от них сэкономит тысячи тонн. Конечно, все сочли это бредовой идеей; а что, спрашивала публика, если у одной из машин откажет управление и она направится к краю?
У Главного Конструктора был на это ответ. Если испортится управление, тогда автоматически сработают тормоза, и экипаж остановится, не проехав и ста метров. Лишь на наружных полосах дороги есть риск, что машина свалится через край; для этого должны одновременно выйти из строя автоматическое управление, датчики и тормоза, что может произойти раз в двадцать лет.
Затем Главный Конструктор сказал то, чего говорить не следовало. Он добавил, что в этом маловероятном случае для его прекрасного Моста лучше, чтобы машина поскорее свалилась вниз.
Понятно, что в конце концов Мост огородили — тросами вдоль наружных полос, — и, насколько Раджасинха знал, еще никто не нырнул с него в море. Однако сам Морган, судя по всему, решил покончить жизнь самоубийством, принеся себя в жертву гравитации; иначе трудно было объяснить его поведение.
Инженер стоял спиной к пропасти, у самого Слоновьего Трона, держа в руках ящичек, похожий по форме и размеру на старомодную книгу. Раджасинха не мог разглядеть его, а движения Моргана ни о чем ему не говорили. Возможно, это какой-нибудь анализатор, хотя он не мог понять, зачем Моргану понадобился состав здешних гранитов.
И тут Раджасинха, который гордился умением сохранять спокойствие в самых драматических ситуациях, вскрикнул от ужаса. Ванневар Морган шагнул назад, прямо в пустое пространство.
«Шпалы» вымотали всех. Ну, добро бы километр, от силы два, но вот уже семь тысяч каменных брусьев отсчитал киб-шагомер, и конца им не видно в ночной темноте. Ширина каждого бруса сорок сантиметров, расстояние между ними семьдесят один сантиметр, и оно выдерживается неизменно. Освещенные мощным прожектором, закрепленным на переднем бурдюке Пегаса, они напоминают безупречный ряд весел, торчащих из борта старинной галеры. Внизу плещется море. Странно, ведь в отчете Вуковуда говорилось, что «шпалы» располагались вровень с водой.
Понижение уровня моря? Первый километр вода действительно плескалась под самыми ногами, но сейчас до желтой, шуршащей пены было добрых полтора-два метра.
Отлив?
Приливов и отливов на Степухе не бывает.
Люди и кибы, составляющие одну цепочку, могли бы еще идти и идти, но Кёлликер объявил привал. Оно и следовало, потому что не обеспечивалось главное — тщательность осмотра.
Палатку поставили с максимальной предосторожностью, прикрыв ее сверху и снизу силовой защитой, способной отразить даже прямое попадание молнии, не говоря уже о таких мелочах, как каменная осыпь. К гладким брусьям палатка прикреплялась специальными вакуумными присосками, так что отодрать ее мог разве что стотонный подъемный кран. Так что ни ветра, ни внезапного удара волн можно было так же не бояться. И тем не менее всех кибов вместе с Пегасом разделили на две группы и отправили на всю ночь в бессменный караул, наказав держать дистанцию в пятьдесят метров. Ближайшие к палатке кибы должны были наблюдать за уходящей отвесно вверх скалой. Осыпь осыпью, а ведь может какое-нибудь непредставимое пресмыкающееся и на брюхе приползти, биоприсоски давно изобретены эволюцией.
Кибы, расположившиеся подалее по обе стороны от палатки, должны были не спускать глаз с моря и, что бы ни появилось, лодка или рыба, в любом случае подавать сигнал тревоги.
В ведении последней пары сторожей было небо, которое, казалось, касается каменных «шпал». Так что все подходы к вынужденной стоянке более чем строго контролировались. Теперь можно было немножко отдохнуть. (…)
— Тревога! — зазвенел из невидимой дали голос Пегаса.
Параскив вскочил, Варвара с трудом подняла голову.
— Да что это с ним? — недоверчиво и брезгливо протянул Светозар. — Или на него распространилась ваша мания подозрительности? Почему он один поднимает тревогу, когда все остальные кибы молчат?
— Пошли, выясним на месте, — распорядился Кёлликер. — Оружие какое-нибудь с собой? Нет? Тогда захвати еще и…
По тому, как осекся голос командира группы, Варвара поняла: опять непоправимое. В низкое небо впилась малиновая ракета, над ухом гаркнули, словно подзывали собак: «Кибы, ко мне!» — и Варвара, с трудом отталкиваясь от каменного бруса, попыталась подняться на ноги. И в тот же миг, словно в ответ на ее движение, камень дрогнул и плавно заскользил вниз. Девушка взмахнула руками, стараясь сохранить равновесие, и едва удержала крик: на том месте, где несколько минут серебрилась шестиместная палатка, зияла чернота провала.
Ни палатки, ни доброго десятка «шпал». Гладкая стена.
Каменный брус, на котором она стояла, неслышно коснулся поверхности моря и несколько раз качнулся, точно поплавок. Страшная тяжесть исчезла, но не совсем: она точно сконцентрировалась в ступнях ног, намертво приклеивая их к отполированному камню. Но вот вода замочила ноги по щиколотку, и последнюю тяжесть тоже как будто смыло.
— Фонарь! — крикнула Варвара. — Скорее дайте фонарь!
По черной стене метались световые диски — это мчались кибы. У первого же, который подбежал и круто затормозил, раскидывая щупальца и присасываясь к камню, чтобы не свалиться в воду, выхватили фонарь и протянули девушке.
— Не пускайте ее! — раздался с той стороны срывающийся голос Теймураза.
Никто не ожидал увидеть осторожного и расчетливого Яра Юпи на сессии Мирного космоса. Слишком он боялся покушений. Но, видно, недаром Яр Юпи выбрал место для сессии вблизи Логова. Храм Вечности был соединен с бывшим монастырем подземным ходом.
Во время заседания Яр Юпи внезапно появился из стены с двумя внушительными роботами-охранниками.
Это был высокий, статный фаэт с длинным безусым лицом, темной бородкой, крючковатым носом, узким жестким ртом и подозрительным взглядом бегающих глаз, смотревших из-под зигзага ломаных бровей. Его специально подбритый под лысину яйцеобразный череп считался среди «высших» безукоризненной формы. В выражении лица у него было что-то птичье, хищное.
Яр Юпи обратился к присутствующим с напыщенной речью, говоря о врожденном стремлении «высших» к миру, о согласии с проектом расселения фаэтов по другим планетам, чтобы избежать войны на Фаэне.
И он преподнес в дар Мирному космосу готовый к немедленному старту межпланетный корабль «Поиск» вместе с опытным командиром-звездонавтом, предложив Уму Сату возглавить экспедицию на Зему.
Один из парней, прищурившись, посмотрел на товарища. Тот что-то сказал, кивнул. Пригнувшись, он взяли стоящий у стены большой металлический ящик с ручками. Переглянулись, подняли, сгибаясь от тяжести, подтащили к ракетолету. Опустили недалеко от меня, посмотрели на Сигэцу. Тот, будто не замечая их, отвернулся. Выждав, «президент» сделал знак Верзиле. Верзила с готовностью кивнул, присел, откинул металлические створки: сверху лежали листья, мох, сухая трава. Некоторое время все было тихо; потом листья слабо зашевелились. Из-под них осторожно выползло серое щупальце. Трава, прикрывающая ящик, посыпалась на землю, Я увидел туловище, два выпуклых нароста. Один из бугорков вздрогнул. Сморщенная кожа медленно раздвинулась, открылся глаз. Зрачок был совершенно неподвижен, глаз будто застыл — только сморщенная кожа на бугорке вздрагивала. Сигэцу присел, посмотрел на меня:
— Знаешь, кто это? — Он ласково погладил чудовище по голове. Глаз, моргнув, повернул зрачок, закрылся. Сигэцу скинул остатки травы, прикрывавшие туловище, встал. — Мы называем это тихое создание «пант». Красиво, согласись? Пант — самое миролюбиво существо, когда-либо известное человеку.
Сигэцу, будто раздумывая о чем-то, отошел в сторону. Повернулся.
— Пант никогда ни на кого не нападает. Это идеальное домашнее животное. Его главная функция — растворять и усваивать протеин. Только это, больше ничего. Он усваивает белок в любом виде, лишь бы этот белок не сопротивлялся. Поэтому пант заранее исключил для поглощения все двигающееся. А вот неподвижное — только подавай. Особенно любит пант гнилую древесину. Когда пант добирается до гнилой древесины, он счастлив. И еще — у панта нет желудка. Вернее, есть, но этот желудок снаружи.
Сигэцу подошел к ящику, пальцем снял с кожи чудовища немного слизи, показал мне:
— Вот. Кожа панта и есть его желудок. Это желудочный сок. Он довольно легко растворяет белок. Постепенно белок сам становится слизью и всасывается в кровь. На этот процесс панту требуется не так мало, около трех часов. Сигэцу брезгливо отер слизь о столб.
— Когда республика Иммета будет признана в Сообществе, панта узнают все. Он выбран нашим государственным символом.
Из интересных, но неверных ответов, надо привести такие версии:
рисунок 4: "Последний человек из Атлантиды". Александр Романович Беляев, разговор Адиширна-Гуанч с Сель.
рисунок 5. Альфред Ван Вогт «Оружейники». Защитный костюм Хедрока отражает бластерный выстрел исполнительного директора. В принципе рисунок подходит и это было бы зачтено, но у предложившего конкурсанта этот вариант было мало правильных ответов на другие задачки. А нам зарубка на память — использовать более уникальные, однозначные иллюстрации, не дающие пространства для манёвра.
рисунок 7. Беляев "Ариэль" — но не все ведь падающие люди падают одинаково.
рисунок 10 — это что-то из журнала "Вокруг Света"! Так точно, повесть печаталась в журнале, тиражом почти 3 млн экз. :))
Близко к победе подошёл pagekaa. Как и Толкователь, он правильно назвал семь книг, но прислал ответы позже него. Очень близко к победе были и давние, известные на сайте эрудиты archivsf, Кропус и ааа иии, но их ответы были отправлены в последние дни.
Всем большое спасибо, мне было интересно. А призерам будут высланы обещанные книги.
На днях исполнилось 90 лет со дня рождения Джеймса Грема Балларда (15.11.1930 — 19.04.2009), английского писателя фантаста, одного из отцов "новой волны". В 1960е годы часто печатался в журнале «Новые миры» (New Worlds), и поэтому не удивительно что Майкл Муркок и Джеймс Которн включили один из романов Балларда в свой справочник "Сто лучших книг фэнтези" (1988, 1991, 2016). Ниже мы публикуем эту статью в переводе А.Сорочана.
Первое американское издание: New York: Farrar, 1966
Удаляясь от угрюмых вод канала Гранд-Юнион, Лэдбрук-Гроув слой за слоем сбрасывает свою невзрачность до тех пор, пока, поднявшись на внушительный холм, не соединяется с засаженной деревьями Холланд-Парк-авеню. На темной стороне холма в 1964 году возродился журнал «Новые миры НФ», редактором стал Майкл Муркок. Но, стремительно набирая обороты, Лондон начал развиваться. Темные углы почти любого района становились стильными местами. Для некоторых наиболее беспокойных личностей НФ-стиль был синонимом Ладбрук-Гроув. И пока журнал «Новые миры» приобретал известность, на близлежащей Портленд-Роуд недолго процветала коммуна британских и американских сотрудников издания.
Баллард, хотя и не был колонистом, вероятно, сделал для любителей традиционной НФ больше любого другого автора «Новых миров», за исключением Нормана Спинрада. Как и следовало ожидать, в первом номере под редакцией Муркока появилось начало его романа «Хрустальный мир». Хотя формально это научная фантастика, но обоснование не более научно, чем в первой книге Балларда «Ветер ниоткуда» (1962). Как фэнтези, этот роман почти гипнотически завораживает, наполняя воображение чередой все более причудливых образов. Эффект такой же, как если бы мы оказались в ловушке в Зеркальном зале со Старым Мореходом.
(1967)
Постоянный персонаж художественных произведений Балларда — регрессивный человек. Не для него затянувшиеся кофейные сеансы (в НФ все возможно) в лаборатории, когда над горизонтом маячит аннигиляция. Сильнее всего запоминается образ Керанса из произведения «Затонувший мир» (1962) — регрессивный человек приспосабливает свое психическое давление к изменяющемуся окружению и в последний раз оказывается на пути к некоему невообразимому союзу, разрывая по пути все человеческие связи. Читателям, привыкшим отождествлять себя с изобретательными экстравертами, это восточное настроение покорности было неприятно. Их ответ эхом повторил вердикт Бертрама Чандлера об обреченном, пассивном духе человека Стэплдона: «... очень красиво. Но я бы предпочел что-нибудь, где мужества побольше».
(1970)
Итак, вы сами принимаете решение. И многие покупатели были более чем готовы отправиться в путешествие, куда бы оно ни привело. Оно всегда ведет к области, обозначенной Баллардом как внутреннее пространство. Здесь, подобно некоему сюрреалисту Брауну, он создает пейзажи, которые отражают и завлекают сознание его неземных персонажей. Самая ослепительная из всех его ловушек — призматический лес Хрустального мира, где усыпанные драгоценностями ящеры прорываются сквозь поверхность кристаллизованных рек, а пойманные птицы вибрируют в паутине света, натянутой между замерзшими деревьями.
(1976)
Это видение требует вмешательства киносъемок, как и многие его рассказы. Однако до тех пор, пока Баллард не приступил непосредственно к своему военному опыту в качестве пленника японцев, Голливуд не проявил положительного интереса к его работам. Возможно, они тоже не видели кассового потенциала в регрессивном человеке. Успех «Империи Солнца» еще может вывести эти внутренние пейзажи на экран.
(1978)
«Хрустальный мир» начинается, когда героей, доктор Эдвард Сандерс, находится на борту парохода, приближающегося к Порт-Матарре в Республике Камерун. С первой страницы повествование наполнено тайной и мрачным беспокойством. Темнота лежит над африканским лесом, который, кажется, высасывает тропический солнечный свет. Существует необъяснимая задержка с разрешением на остановку корабля. На берегу военные чем-то заняты, но характер их деятельности не вполне понятен. Все, что Сандерс может обнаружить, когда ищет своих друзей, управляющих клиникой для прокаженных, — это то, что вход в лес не приветствуется.
(1991)
Осознавая, что его мотивы поисков Сюзанны и Макса Клэра сомнительны и связаны с романом, который у него когда-то был с Сюзанной, Сандерс продолжает путешествие. Он видит ответ на загадку леса, когда ему показывают некоторые любопытные артефакты, как он полагает, на местном рынке — но не понимает сути ответа. Орхидеи, веточки, листья, по-видимому вырезанные с невероятной точностью, заключены в хрусталь. У героя случается скоротечный роман с журналисткой Луизой Пере, которая напомнила ему Сюзанну. Из их спальни он наблюдает, как спутник Эхо проходит по ночному небу, и удивляется его значительно усилившемуся блеску.
(1993)
Все тайны и косвенные указания сходятся вместе, когда Сандерс начинает путешествие вверх по реке. Поездка заканчивается в лесу из стекла. Деревья, трава, сама вода — кристаллизуются. Запечатанная в граненые, сверкающие оболочки растительность отражает бесчисленное множество радужных образов. Животные, птицы и, наконец, люди облачены в радужные доспехи. Это не местное явление. Из других областей земного шара сообщают о сходных изменениях. А из мировых обсерваторий поступают сообщения о целых галактиках, пораженных этой проказой света.
Пока многочисленные вероятности материи кристаллизуются, Сандерс и его знакомые мчатся за своими навязчивыми идеями, как безумные пауки в бутылке. Сверкающая вечность надвигается на них, безжалостно сокращая свободу выбора. Вселенную cписывали со счета бесчисленное множество раз, но в таком стиле — очень редко.
Правила викторины просты: надо написать мне в личку одним постом сообщение, на русском языке, указав номер рисунка, название фантастического произведения и его автора, и описать что за отрывок проиллюстрировал художник — можно цитатой из книги, можно своими словами. Принимается только первое письмо, дописки и досылы не принимаются.
В комментариях к этой статье — просто написать что ответы высланы.
Победителем станет тот кто первым распознает больше всех произведений.
Соревнование закончится через неделю, 20 ноября в 20.00 по московскому времени.
Приз за первое место — цветной альбом фантастических иллюстраций "Великолепные картины городов Солнечной системы"
Изначально автор этих строк планировал написать рецензию на одну конкретную биографию писателя (П), но в ходе работы замысел резко расширился. Чтобы соблюсти компромисс между объемом статьи и требованиям к публикации в академическом издании, ограничимся краткими заметками в русле общего рассуждения о современном малотиражном книгоиздании. Из четырех книг, лежащих перед нами на письменном столе («Солярис – Саракш, Краков – Москва» (К), «Суета на фоне всемирного тяготения» (Лрус), «Одиссея пророчеств сэра Артура Ч. Кларка» (Мр) и «Роберт Э. Хайнлайн. В диалоге со своим веком» (П)), две заключены в суперобложки, воспроизводящие обложки серии «Шедевры фантастики». В колофонах значится обозначение тиража: «30 экземпляров», что порождает самые разнообразные размышления. Одно – извечное интеллигентское алармистское сожаление («Шеф, все пропало!»): отрицать глубокий упадок книгоиздания на русском языке, наверное, не сможет даже самый патриотически настроенный читатель. Тиражи сокращаются до символических величин, издатели экономят на редакторах и корректорах, а сами авторы en masse уже не в состоянии поддерживать уровня даже элементарной грамотности в создаваемых текстах. С другой стороны, посетитель любой книготорговой площадки – реальной и электронной – не сможет отрицать не менее очевидного: тематическое и аудиторное разнообразие книжной продукции в наши дни не имеют аналогов ни в недавнем прошлом, ни даже в весьма отдаленном (пресловутой «потерянной нами России», нужную историческую эпоху вставить и подчеркнуть). Более того, указанный тираж как раз и свидетельствует, что наличие электронной издательской среды, а также возможность любому человеку на свои средства опубликовать тексты любого объема знаменуют переход к «нишевой» читательской аудитории. С этой позиции, толстые биографии Роберта Хайнлайна и Артура Кларка, воспоминания сына Станислава Лема или образующие метатекст статьи маститого польского критика в русской читательской аудитории, сформировавшейся в литературоцентрическую эпоху, нужны примерно тем самым 30 человекам… Не могу не процитировать неизменно ядовитого Василия Васильевича Розанова: «Книга должна быть дорога. Книга не кабак, не водка и не гуляющая девушка на улице.
Книга беседует. Книга наставляет. Книга рассказывает. Книга должна быть дорога. <…>
Книгу нужно уметь находить, ее надо отыскивать, и, найдя – беречь, хранить» [1, с. 304].
Сборник критических статей польского литературоведа Войцеха Кайтоха(*1) смог появиться на свет благодаря огромному труду и энтузиазму В. Борисова, известного в кругу поклонников-«стругацкистов» как «БВИ» (отсылка к «Большому всепланетному информаторию»)(*2). Издание весьма компактное и эстетичное, причем читателя сразу вовлекают в литературную игру: в выходных данных местом издания указан «Арканар» (королевство из повести Стругацких «Трудно быть богом») и несуществующее издательство «Метагом», отсылающее к коллизии стругацковской повести «Волны гасят ветер». Игра эта может быть воспринята и как постмодернистская, но, вполне вероятно, отсылает и к литературе эпохи Просвещения. По причине того, что в книгу объемом более 400 страниц вошло 15 больших статей и эссе, мы ограничимся обзором лишь некоторых, имеющих значение лично для нас. Они охватывают исключительно первую часть сборника «Литературная фантастика…», вторая – «…И другие темы» – не затрагивалась нами, поскольку сама по себе требует отдельной рецензии.
Отдельную хвалу воздадим составителю, который потратил много сил и внимания, чтобы составить именной указатель (К, с. 392–415).
В первом же эссе – «Утопия и тело» – поднимается проблема телесности и телесных ограничений человеческого бытия, которое всё активнее стремится к свободе. Не случайно уже в самом начале текста, посвященного прежде всего «классической»(*3) научной фантастике (далее – НФ) Польши и СССР 50-х годов ХХ в., автор вспоминает повесть Стругацких «Жук в муравейнике» (1979) и роман И. Ефремова «Час Быка» (1968). В этих произведениях вымышленные неземные человечества вынуждены искать пути решения реальной проблемы «облегчения» своего «давления» на биосферу. На стругацковской планете с характерным названием Надежда произошла катастрофа: загаженная природа ответила пандемией, при которой резко ускоряется жизненный цикл людей (рост, старение и смерть), что лишило это инопланетное общество будущего: краткоживущим нечего передать потомкам, брэдбериевских «живых книг» из «451 градуса по Фаренгейту» не будет. И.А. Ефремов заставил руководителей планеты Торманс (чья культура выписана прежде всего на реалиях Китая) сознательно сокращать жизни «ненужных» членов общества, зря расходующих ресурсы планеты, – и представители касты «краткоживущих» в «Часе Быка», достигнув 25 лет, отправлялись в Храм Нежной смерти (К, с. 12).
Литературоведческий подход В. Кайтоха интересен тем, что, при его субъективности (см. мемуарный фрагмент в эссе «Сказание об “Обитаемом острове”» (К, с. 110)), он не нуждается в привлечении личностной составляющей писателя, не отказываясь, разумеется, от обстоятельств реальной жизни, в том числе политических, которая обусловливает выход рецензируемого произведения в свет (К, с. 112–120). «Политическое» же способно, до известной степени, объяснить непопулярность Стругацких на Западе и неизменную их известность даже у молодых читателей, выросших вне литературоцентрической среды: «…История о циничной власти, оглупляемом народе, горстке протестующих и бескомпромиссном в моральном отношении сверхчеловеке, который в одиночку меняет ход истории, – продолжает восхищать россиян» (К, с. 124). Напротив, анализ прямолинейных «Подробностей жизни Никиты Воронцова» потребовал от В. Кайтоха глубочайшего погружения в жанровую природу этого большого рассказа (или маленькой повести), вплоть до обращений к мистике А.К. Толстого, просвещенческим романам XVIII в. и текстам романтиков, подобных князю В.Ф. Одоевскому (К, с. 136–139). Здесь же очень интересно поставлен вопрос о религиозной составляющей фантастики Стругацких (К, с. 144–146). Не меньшим открытием является «шкатулочная» природа формальных приемов, применяемых А. Стругацким в этом рассказе и своей последней повести «Дьявол среди людей» (К, с. 160–161), что хорошо стыкуется со стругацковскими определениями своего творчества как «реалистической фантастики».
Композиция сборника В. Кайтоха, если читать его подряд (как литературное произведение, а не научно-критическое, призванное «отвечать на вопросы»), построена на «шоковом» принципе, образуя единый сюжет и цепь лейтмотивов; важной является… «вурдалачья» тема – та самая отсылка к А.К. Толстому. После стенографической записи общения автора с А.Н. Стругацким в 1987 г. помещен отзыв на диссертацию А.В. Кузнецовой, защищенной в РГГУ в 2004 г. Далее следует анализ упоминавшегося «Дьявола…» с неизбежными отсылками к роману М. Булгакова, с которым вообще тесно связано творчество братьев Стругацких позднего периода (К, с. 171–174). Смотря в ленту новостей любого информационного агентства, понимаешь величие гения Аркадия Натановича, который еще в 1990 г. показал, «что данный конкретный человек получает право самому осудить поступки ближних, не считаясь при этом ни с какими конвенциями, общественными интересами и т. п.» (К, с. 174). То, что для нас нынешних стало трюизмом… Между прочим, только здесь и в данном контексте В. Кайтох обратился к биографии, рассуждая о том, что не «Дьявол…» должен был стать главной книгой А. Стругацкого, о которой он говорил в од-ном из последних интервью (К., с. 176).
Книга Нила Макалира(*4) (Ma) сделалась заметным событием в мире западной фантастики и литературоведения; достаточно указать на факт, что предисловие к ее первому изданию написал Рэй Бредбери (ЛФ; Мр, с. 18–21). Примечательно, что западные обозреватели, подобные Дж. Фусту, главе электронного журнала “The Space Review”, сосредоточивались на том, что подробная, академически обстоятельная биография будет востребована только учеными или «наиболее преданными» поклонниками(*5). Наблюдение, вполне коррелирующее с нашим собственным.
Подход Н. Макалира следует считать заметно отличающимся от стратегии В. Кайтоха: изложение строится на контрасте между обывательскими представлениями, почерпнутыми из СМИ, и тем, «как это было на самом деле». Американский – да и советский – читатель знал Артура Кларка как вдохновенного певца научно-технического прогресса, который отказался патентовать систему спутниковой связи еще в 40-е гг. ХХ в. (Мр, с. 98–99), и просто как человека, влюбленного в дайвинг и остров Шри-Ланка. Здесь важно и то, что в англо- саксонской культуре отношение к литературе отличается от европейского или, по крайней мере, славянского: пророк, даже если вслух именуется таковым, должен удивлять, а следовательно, и развлекать. Несоответствие и является главным сюжетным ходом биографии Н. Макалира. Биография написана суховато, безыскусно и воспроизводит жизнь А. Кларка изо дня в день с таким количеством подробностей, которое заставляет вспомнить пушкинское «он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе». Естественно, не обошлось и без столь модной на постфрейдистском Западе темы сексуальной ориентации, включая скандал из-за обвинений писателя в педофилии (Мр, с. 514–518) и положительного отношения к гомосексуализму (Мр, с. 522). К чести Н. Макалира, этот неприглядный сюжет служит для сугубо литературных целей: объяснения практического отсутствия героинь в качестве протагонистов его романов(*6).
Впрочем, для читателя, который знакомился с А. Кларком по глянцевым томикам издательства «Мир» и публикациям с продолжением в «Технике – молодежи», самым загадочным окажется характеристика книги как «Одиссеи пророчеств» (в этом плане издатель, который поместил на обложку просто «Жизнь Артура Кларка», поступил самым корректным образом). Попросту говоря, мы в очередной раз сталкиваемся с проблемой брэнда – которая в нашем культурном коде является именно проблемой. Собственно, главным «пророчеством», упомянутом в авторском предисловии, является описание «газетного планшета» (ньюспада), популяризированное фильмом С. Кубрика «Космическая одиссея 2001 года». Айпады поступили в продажу два года спустя после смерти писателя (Мр, с. 14)(*7). Не менее натянутыми нам кажутся параллели с явлениями кометы Галлея, определившими судьбу фантаста, поскольку в 1917 г., когда Кларк родился, она уже седьмой год удалялась от Земли (Мр, с. 50). Как историка и историографа, лично меня не устроило отсутствие библиографии и ссылочного аппарата, несколько компенсируемого обширным списком интервью (Мр, с. 614–620), поскольку биография Макалира лежит в поле модного ныне жанра oral history.
Впрочем, довольно о неудачном. Главный пафос обстоятельно-неторопливой книги Н. Макалира совершенно в ином. А. Кларк принадлежал к поколению людей, по которым двадцатый век прошел, поистине, как асфальтовый каток. Однако, в отличие от многих своих коллег по писательскому цеху (не исключая Дж. Оруэлла или О. Хаксли), он не захотел «зацикливаться» на войнах и ядерных испытаниях. Биография Артура Кларка – это жюльверновский оптимизм, возрожденный в 60-е гг. ХХ в.: первые космические полеты и расцвет второй волны западной НФ. Биография А. Кларка – это годы дружбы с У. Кронкайтом (написавшим предисловие к книге) и Р. Хайнлайном, и комментирование в прямом эфире первой высадки человека на Луну. Что же касается сотрудничества со С. Кубриком, то эти главы (17-я и 18-я) вполне могли бы составить отдельную книгу (Мр, с. 238–287). Если бы мне было позволено присвоить книге название, оно включало бы не «Одиссею» (Шри-Ланка не похожа на Итаку), а именно слово «оптимизм».
Отдельно упомяну труд переводчицы – Г. Соловьевой, который позволил читателям, не настолько хорошо знакомым с английским языком, получить исчерпывающее представление о «внутреннем круге» великого фантаста и приоритетах, расставленных интервьюерами его биографа и им самим. Также обращает на себя внимание высокое качество текста, в котором мы не нашли серьезных стилистических ошибок, обычных для переводчиков.
Роберт Хайнлайн наравне с А. Азимовым и А. Кларком считается представителем «большой тройки» англо-американских фантастов Золотого века. Тем не менее, если применительно к А. Кларку вполне работает сугубо литературоведческий метод, то особенности идеологии и пропагандируемых Р. Хайнлайном ценностей неизбежно вызывают жгучее любопытство по отношению к тому, что таится за призывами к свободе во всех ее проявлениях. Имевшиеся доселе на русском языке материалы [6; 7] не позволяли отвечать на сколько-нибудь серьезные вопросы. Ситуация изменилась только тогда, когда в 2012 г. в США было осуществлено 46-томное полное собрание сочинений писателя, так называемое Virginia Edition [8]. Главным редактором издания выступил У. Паттерсон; он был первым историком творчества Р. Хайнлайна, который занялся им на профессиональном уровне и опубликовал огромную по объему двухтомную биографию (Пангл 1; Пангл 2), до выхода в свет второго из томов он не дожил.
Если сравнивать «талмуды» Н. Макалира и У. Паттерсона, придется признать безоговорочное первенство последнего. Помимо существенно большей фундаментальности, перед биографом стояла сложная задача: Р. Хайнлайн (как и С. Лем) не стремился никого пускать за определенную им самим красную линию, выстраивал определенный образ для публики и последовательно уничтожал частную переписку и рукописи своих сочинений. Кроме того, еще в 80-е годы ХХ в. писатель стал работать на компьютере, что по определению оставляет потомкам лишь окончательный вариант текста. Биографу пришлось заходить с другой стороны. Не случайно в предисловие он вынес следующую формулу: «История Роберта Хайнлайна – это история Америки в двадцатом веке, и проблемы, которыми он занимался, и методы, с помощью которых с ними боролся, являлись передовыми для того времени» (П, с. 8).
Доступный в русском переводе первый том включает самый интересный, пожалуй, период для изучения любой творческой личности – вызревание взглядов, профессиональный рост. Собственно, одной из составляющих общественного имиджа Р. Хайнлайна была реализация «американской мечты»: подросток из Библейского пояса (штата Миссури) сумел стать величайшим из американских фантастов, причем чуть ли не случайно; и в деятельности своей отрицал всякое «высокое», говоря о том, насколько малопривлекателен процесс «написания прозы ради развлечения совершенно незнакомых …людей» (цит. по: [9, с. 249]). Это предстояло подтвердить на документальной базе – или опровергнуть. И задача была тем сложнее, что, по мнению У. Паттерсона, Р. Хайнлайн был не просто писателем, но и общественным деятелем, на которых была столь богата Америка. В предисловии его имя ставится в единый ряд с Э. Синклером, Э. Беллами (у нас была возможность сравнить его идеал с хайнлайновским [9]) и даже Г. Бичер-Стоу и Т. Пейном (П, с. 11–12). Изложение, как и в книге Н. Макалира, ведется в хронологическом порядке.
Из ранее опубликованных биографий известно, что Р. Хайнлайн смог пробиться в Военно-морскую академию США в Аннаполисе, из которой вынес множество сюжетов для своих романов и жизненных убеждений вообще. Можно провести параллели с любимым им фехтованием, предполагающим не силу и мощь, а быстроту, ловкость и скоростные рефлексы (П, с. 76). Когда канул в Лету непродолжительный «золотой век» 1920-х, курсант академии жил в своем мире спортивных соревнований, набора баллов, холостяцких вечеринок и т. д. (П, с. 87–90). В день 29 октября 1929 г. он вообще был в море на авианосце «Лексингтон»: «Как морской офицер, Хайнлайн был несколько изолирован от худших последствий депрессии» (П, с. 131). Примечательное совпадение: отец на Рождество 1930 г. прислал ему томик Киплинга, а Роберт параллельно написал свой первый художественный текст, «детективный сюжет на 2540 слов» (П, с. 133).
Отмеченный нами в биографии Н. Макалира «сексоцентризм» совершенно уместен в биографии Р. Хайнлайна, чьи книги в 60-е годы ХХ в. стали чуть ли не культовыми в среде хиппи, и с течением времени сюжеты становились всё более раскрепощенными. Только У. Паттерсону удалось выяснить, что столь важное для писательской биографии соединение личных склонностей и мировоззрения произошло у 22-летнего Хайнлайна в богемной среде Гринвич-Вилладж, в которой в принципе не существовало никаких моральных запретов, не говоря о пуританизме и ханжестве. Здесь примечательно иное: в одном из своих романов писатель открыто заявлял, что развитый интеллект немыслим без мощнейшей сексуальной подоплеки, и в его случае так оно и было. Более того: в ту зиму, когда Р. Хайнлайн обучался в артиллерийской школе в Нью-Йорке, Дж. Дьюи опубликовал «Новую республику», в которой связывал наступление нового индивидуализма с неизбежным наступлением социализма (П, с. 136–138).
Объем рецензируемого текста и нашей рецензии не позволяет хотя бы перечислить все сюжеты, без изобилия которых немыслима жизнь большого писателя. Кратко упомянем лишь два, имеющих отношение к биографии писателя. Хайнлайн-фантаст в 40-е годы ХХ в. был не чужд жанра фэнтези и интереса к самым разным спиритуалистическим феноменам. Неудивительны потому его дружба с Л. Роном Хаббардом – будущим основателем могущественной секты сайентологов (П, с. 393), интерес к трудам А. Коржибского (П, с. 259–260) – одного из предтеч гештальттерапии. Становление писателя дано без отрыва от его повседневности, причем разоблачаются многие мифы, некоторые из которых заботливо культивировал сам Хайнлайн (П, с. 254–255, 262–271).
К сожалению, в качестве ложки дегтя, придется вспомнить об упадке уровня книгоиздания. Печатание столь фундаментального труда требует не только грамотного и компетентного во всех смыслах переводчика (думается, что А. Речкину задача оказалась вполне по плечу), но и редакторской правки. Иначе мы получим единственные в своем роде перлы: «баллистическая “компьютерная” школа» (вместо «морской школы артиллерийского расчета» (П, с. 136)), «король Нептун» (П, с. 152), «ликер» вместо «спиртного» (стандартная студенческая ошибка!) (П, с. 157, 572), «интенсивная темноволосая брюнетка» (П, с. 162) и т. д. Число таких примеров велико, но это не может быть упреком переводчику, совершившему поистине титанический труд.
Заглавие мемуарной книги польско-американского физика, выпускника Принстонского университета, Томаша Лема о своем отце в оригинале несколько прозаичнее: «Приключения в поле всемирного тяготения» (Лпол). Искусство переводчика – К. Сташевски – породило отсылку к блистательной повести Стругацких «Понедельник начинается в субботу», в которой, как известно, заглавие каждой из трех частей начинается со слова «Суета» (напр., «Суета вокруг дивана»). Создаваемое настроение, в общем, вполне этому заглавию соответствует. Уже первые польские рецензенты, как, например, Юлиуш Куркевич, сравнивали биографию… «с коробкой бельгийского шоколада, который эстетичен внешне, прекрасен на вкус и от которого немыслимо оторваться» [10]. Ю. Куркевич сам же и разъяснил свое сравнение, ссылаясь на страсть Станислава Лема к сладостям, чему его сын посвятил немало страниц (Лрус, с. 22–26, 32, 94, 101, 118, 188, 216–217). Эта же деталь одной из первых всплыла и в его первой биографии на русском языке [3, с. 21, 43–44].
В принципе, все особенности рецензируемого текста были описаны самим его автором: «Я отдаю себе отчет в том, что изложенные здесь истории и анекдоты, как правило, не представляют особой ценности сами по себе, но… совокупная их ценность выше суммы слагаемых» (Лрус, с. 10). Мы скажем больше: книга Т. Лема – единственный в своем роде источник, который позволяет увидеть живого человека, у которого «во внутренней жизни одни черные дыры и галактики» (Лрус, с. 7). Здесь не следует искать драмы жизни юноши, который в кратчайший срок был вынужден из счастливого детства и отрочества перейти в безжалостный мир войны (замечательно об этом [3, с. 25–30]), а далее с нуля начинать жить в новой Польше и пытаться полностью реализовать свои немалые устремления. Не будет здесь и «ломки» известного писателя, сформированного искусственной – социалистической – средой, которому пришлось в весьма зрелом возрасте привыкать к западным реалиям в Вене, где он очутился. Бытовые зарисовки по памяти Томаша-отрока могут лишь намекнуть, но не объяснить, не дать прочувствовать (Лрус, с. 180–190). По счастью, существуют бесценные свидетельства – письма С. Лема из Австрии, адресованные его переводчику Р. Нудельману(*8), уехавшему из СССР в Израиль: здесь было абсолютное взаимопонимание, в том числе по жизненным обстоятельствам (ЛН). Процитирую поистине страшное признание из письма от 7 декабря 1986 г.:
«Однако следует сказать, какие гигантские разочарования ожидают человека с Восхода на Западе! Лишь недавно я понял, что если бы жил на Западе, то не написал бы половины из того, что я написал в ПНР. Прежде всего, мне не на что было бы жить, чтобы писать такие книги, как “Сумма технологии”, “Философия случая”, “Фантастика и футурология” и “Диалоги”(*9). А также “Абсолютная пустота”, “Голем”, “Осмотр на месте”(*10). Моя жена, у которой гораздо более трезвый взгляд на мир, тоже придерживается этого моего мнения. И это свидетельствует не столько хорошо о меценатстве Востока, сколько о полной культурной девальвации на Западе» (ЛН).
В общем, публикация «Суеты…» на русском языке подарила нашему читателю завершенную биографию Станислава Лема. Теперь имеется жизнеописание, так сказать, «интимное» – в изображении его сына, изобильно цитировавшего личную переписку, что дополняет автобиографические тексты его отца (ЛМЖ; ЛВЗ). Биографию Лема-писателя представили Г.М. Прашкевич и В.И. Борисов [3]. Наконец, существует и биография Лема-философа, изданная его переводчиком В.И. Язневичем [11]. Насколько мы можем судить, о подобном собрании западный читатель может только мечтать. Книга Т. Лема богато иллюстрирована, а переводчик дополнил ее фотографиями «лемовских мест» Львова – города детства писателя.
* * *
Какую же мы можем извлечь мораль из проведенного обзора? Все рецензируемые издания относятся к достаточно узкой отрасли литературоведения – фантастиковедению, имея значение для небольших групп поклонников и специалистов, каковые плавно перетекают одна в другую. Тираж сам по себе не означает ничего. Между прочим, 46-томное Virginia Edition вышло в виде 2000 именных комплектов (отдельными томами не распространяется), покупка каждого из которых сопровождается неограниченным доступом ко всем оцифрованным материалам архива Р. Хайнлайна; издатель завлекает бесплатной доставкой книг по всей территории США [8].
Автору этих строк – историку по образованию – это однозначно напоминает коллизию, сложившуюся в античном Египте. Подавляющее большинство сохранившихся текстов были найдены в песках, скрывающих древний город Оксиринх. Судя по их анализу, в период II – III вв. н. э. в этом городе существовала всего одна библиотека, принадлежавшая членам одной семьи или группе единомышленников, которые интересовались литературой, причем не включенной в школярский канон. Владельцы редких книг сами переписывали их, распространяли, занимались текстологической работой. При этом всю массу литературных текстов, которые дошли до нас, переписали всего 45 человек. Из сохранившихся обрывков 16 текстов Софокла шесть принадлежали одной и той же руке [12, p. 272–274]. Все-таки издательская индустрия и наличие интернета выгодно отличает нас от античных схолиастов с каламами и папирусными свитками. Если позволят время и обстоятельства, мы вернемся к анализу текстов, которым не нашлось места в данном обзоре.
Источники
К – Кайтох В. Солярис – Саракш, Краков – Москва: Ст. и очерки о фантастике и на другие темы / Сост. В. Борисов. – Арканар: Метагом, 2020. – 416 с.
Лпол – Lem T. Awantury na tle powszechnego ciążenia. – Kraków: Wydawnictwo Literackie, 2016. – 268 s.
Лрус – Лем Т. Суета на фоне всемирного тяготения / Пер. с польск. К. Сташевски. – Загорск: Круги, MMXX. – 272 с.
ЛВЗ – Лем С. Высокий замок / Пер. Е. Вайсброта // Лем С. Больница преображения. Высокий замок: Романы. Рассказы. – М.: АСТ, 2003. – С. 215–353.
ЛМЖ – Лем С. Моя жизнь / Пер. К.В. Душенко // Лем С. Собр. соч. в 10 т. – М.: Текст, 1992. – Т. 1. – С. 7–28.
ЛН – Лем С. Письма Рафаилу Нудельману / Пер. с пол. В. Борисова // ЛитМир. Элек-тронная библиотека. – URL: https://www.litmir.me/br/?b=593543&p=1, свободный.
Ма – McAleer N. Sir Arthur C. Clarke: odyssey of a visionary: the Biography. – N. Y.: Rosetta Books, 2013. – 411 p.
Мр – Макалир Н. Одиссея пророчеств сэра Артура Ч. Кларка / Пер. с англ. Г. Соловье-вой. – Минск: Подсолнечник, 2020. – 672 с. – (Шедевры фантастики). – 30 экз.
Пангл1 – Patterson W.H. Robert A. Heinlein: in dialogue with his century. V. 1: 1907-1948, learning curve. – N. Y.: Tom Doherty Associates Book, 2011. – 622 p.
Пангл2 – Patterson W.H. Robert A. Heinlein: in dialogue with his century. V. 2: 1948-1988, the man who learned better. – N. Y.: Tor, 2016. – 671 p.
П – Паттерсон У. Роберт Э. Хайнлайн. В диалоге со своим веком: в 2 т. / Пер. с англ. [Александра Речкина]; [Печатается на правах рукописи]. – Минск: Актиния, 2020. – Т. I (1907–1948): кривая обучения. – 632 с.
[•] Литература
[1]. Розанов В.В. Опавшие листья: Короб второй // Уединенное / Сост., вступ. ст., коммент. А.Н. Николюкина. – М.: Политиздат, 1990. – 543 с.
[2]. Кайтох В. Братья Стругацкие / Пер. с пол. В. Борисова (БВИ) // Стругацкий А.Н., Стругацкий Б.Н. Бессильные мира сего: Сб. – М.: АСТ, 2007. – С. 409–670.
[3]. Прашкевич Г.М., Борисов В.И. Станислав Лем. – М.: Молодая гвардия, 2015. – 359 с.
[4]. Гаков В. Звездный час кинофантастики // Гея: Альманах науч. фантастики. – М.: Мысль, 1990. – С. 68–97.
[5]. Лукашин А.П. Историко-литературная справка // Беляев А. Изобретения профессора Вагнера. – Пермь: Перм. кн. изд-во, 1988. – С. 406–414.
[6]. Балабуха А. Адмирал звездных морей // Хайнлайн Р. Дверь в лето / Пер. с англ.; сост. А. Балабуха. – Л.: Лениздат, 1991. – С. 5–14.
[7]. Балабуха А. Роберт Э. Хайнлайн: портрет с высоты птичьего полета // Хайнлайн Р. Пасынки Вселенной. Звездный десант. – М.: Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2003. – С. 449–483.
[8]. Virginia Edition: The Complete Works of Robert A. Heinlein. – URL: https:// www.heinleinbooks.com/about, свободный.
[9]. Мартынов Д.Е. Две модели американской утопии (на примере произведений Э. Беллами и Р. Хайнлайна) // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. – 2016. – Т. 158, кн 1. – С. 244–255.
[11]. Язневич В.И. Станислав Лем. – Минск: Книжный дом, 2014. – 448 с.
[12]. The Oxford Handbook of Papyrology / Ed. by R. Bagnall. – Oxford; N. Y.: Oxford Univ. Press, 2011. – 712 p.
(*) Сноски:
(*1) Wojciech Maciej Kajtoch (р. 1957) окончил Ягеллонский университет и московский Литературный институт им А.М. Горького, доктор филологии. Отечественным читателям и критикам наиболее известен по комплексному литературоведческому обзору творчества братьев Стругацких [2].
(*2) Владимир Иванович Борисов (р. 1951) родился и постоянно проживает в Хакасии. Организатор клубов любителей фантастики, один из координаторов группы «Людены», занимающейся исследованием творчества братьев Стругацких, издатель. Один из авторов «Энциклопедии фантастики» (1994) и энциклопедического двухтомника «Миры братьев Стругацких» (1999). Автор множества статей и переводов, книги о С. Леме, вышедшей в серии «ЖЗЛ» (в соавторстве с Г. Прашкевичем) [3] (ЛФ).
(*3) Значение термина несколько отличается в русском и английском употреблении. На Западе в 30–50-х годов ХХ в. наступил Золотой век научной фантастики, связанный с издательской деятельностью Дж. Кемпбелла, который «открыл» для широкой публики Р. Хайнлайна, К. Саймака, А. Азимова и множество иных писателей. Для американской фантастики было характерно широчайшее жанровое и стилевое разнообразие. В России и СССР фантастика активно развивалась, к ней обращались классики русской литературы (А.Н. Толстой, А.С. Грин, Г.С. Гор, И. Эренбург), но политические перипетии 30-х годов и Великая Отечественная война надолго задержали развитие этого направления. Подъём научно-технической фантастики в 50-е годы ХХ в. (представленной в том числе именами И.А. Ефремова, братьев Стругацких и не только) связан с деятельностью издательства «Молодая гвардия».
(*4) Neil McAleer (р. 1942) – американский писатель и публицист, автор научно-популярных и документальных книг. Первое издание биографии А. Кларка вышло в 1992 г., в дальнейшем она пять раз переиздавалась, всякий раз в дополненном виде. Использованный для перевода вариант вышел в 2013 г.
(*6) В этом месте напрашивается цитирование одного из писем С. Лема (от 6 марта 1988 г.): «Упреки, касающиеся недостатка индивидуальной психологии и (особенно в США) в том, что у меня нет женщин, я всегда считал колоссальным недоразумением. При чтении, например, о путешествии Андре к полюсу или… о неудачном восхождении на Эверест, – или о докторе Ливингстоне, или о Манхэттенском проекте… вопросы личностей и их приватных свойств всегда остаются позади, или о них вообще нет речи. Об Эйнштейне я читал очень интересные вещи как о человеке, но не там, где пишут о деле его жизни, а он сам в своей авто-биографии описал теорию относительности, а не матримониальные перипетии, так как это было сущностью его жизни, а сущностью жизни моих героев часто являются дела, которые не имеют ничего общего, напри-мер, с сексом» (ЛН).
(*7) Лучшей рецензией на фильм С. Кубрика мы искренне считаем обзор Вл. Гакова [4, с. 70, 74–76]. В виде приложения в книге Н. Макалира представлены таблицы д-ра Джозефа Пелтона «Предсказания Артура Ч. Кларка и действительное будущее» (М, с. 621–628). В отечественной библиографии представлены обзоры А.П. Лукашина к собранию сочинений А.Р. Беляева Пермского книжного издательства (1988–1993), в которых точно так же рассмотрены предложенные писателем фантастические технологии и их реализация в реальном мире (см., например, [5]).
(*8) Рафаил Эльевич Нудельман (1931–2017). Родился в Свердловске, после того как родители были репрессированы, воспитывался у родственников в Одессе. Окончил Одесский университет и аспирантуру Ленинградского государственного педагогического института, преподавал физику в педагогических институтах Мурома и Владимира. Кандидат педагогических наук (1969). С 60-х гг. ХХ в. был активно вовлечен в семинар молодых фантастов, получил известность как литературный критик и писатель (роман «В Институте Времени идет расследование», 1973). Переводил с польского и английского языков. Был участником еврейского самиздата, в 1975 г. эмигрировал в Израиль. Возглавлял несколько журналов на русском языке, издававшихся в Иерусалиме, писал научно-популярные статьи и книги, которые после 2000 г. издавались и в России. Скончался в Иерусалиме.
(*9) Философско-литературоведческие труды С. Лема. Все перечисленные тексты переведены на русский язык.
(*10) Философский роман («Осмотр на месте») и сборники рецензий на несуществующие произведения. Все переведены на русский язык.
=================================
Опубликовано в сборнике: "Ученые записки Казанского университета", серия "Гуманитарные науки". 2020 год, том 162, кн. 5, стр. 281-292.
облако тэгов
