Обширна география современной советской фантастики — несмотря на то, что до сих пор, попадая на страницы печатных изданий, стоит она где-то в стороне от так называемой «большой» литературы. Некоторые центральные издательства регулярно выпускают книги научно-фантастической тематики («Молодая гвардия», «Детская литература», «Мир», «Знание»), изредка их можно обнаружить в тематических планах ряда местных и республиканских издательств. Но в толстых «серьезных» литературных журналах искать фантастику по-прежнему весьма неблагодарный труд, ее позиции традиционно прочны лишь в малом перечне периодических изданий: «Уральский следопыт», «Техника — молодежи», «Знание — сила», «Юный техник», «Искатель», «Вокруг света».

Постепенно фантастика начинает привлекать внимание критиков, хотя большинство произведений, найдя своего читателя, не получают должной оценки со стороны специалистов, а чаще остаются ими незамеченными.

Между тем, не дожидаясь, пока будет дано строгое определение фантастики научной, фантастики приключенческой, фантастики утопической, фантастики памфлетной, а также фантастики как таковой, пока будет возведено более или менее стройное здание теории фантастической литературы, все больше практиков вторгаются в эту область, чувствуя и понимая, как много возможностей таятся в ней. О писателях, дебютировавших в фантастике и продолжающих работать в ней, говорить здесь нет необходимости, достаточно упомянуть, что в 60-70 годах к фантастике обратились такие сложившиеся литераторы как В. Берестов («Алло, Парнас!»), Г. Гор ("Кумби", «Странник и время», «Мальчик», «Скиталец Ларвеф», «Докучливый собеседник», «Изваяние», «Геометрический лес» и др.), Д. Гранин («Место для памятника»), Л. Леонов («Бегство мистера Мак-Кинли»), В. Тендряков («Путешествие длиной в век»), В. Шефнер («Девушка у обрыва», «Человек с пятью «НЕ», «Скромный гений», «Круглая тайна», «Запоздалый стрелок», «Дворец на троих» и др.). Нельзя не вспомнить в истории советской литературы выступление в жанре фантастики Вс. Иванова («Иприт» — в соавторстве с В. Шкловским, «Сизиф — сын Эола» и др.), А. Толстого («Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина», «Союз пяти»), И. Эренбурга («Трест Д. Е.»)...

Неожиданный, оригинальный взгляд на человека, на общество, на науку — вот что, прежде всего, дает фантастика. Вот почему, и не вдруг, известнейшие писатели-реалисты покидают знакомый мир «сегодня» и устремляют взгляды в близкое и далекое будущее, на свой страх и риск пускаясь по неизведанным пространствам времен. Вот что заставляет их вторгаться в области, прочно, казалось, застолбленные «профессиональными» фантастами...

Но попытаемся посмотреть, на каком же уровне находится литература этого популярного жанра в Киргизии.

Было бы нарушением традиции включать в статью библиографию, но для иллюстрации состояния оригинальной научной фантастики, изданной в республике на русском языке за послевоенный период, традицию полезно нарушить. (Из работавших в жанре фантастики на киргизском языке можно отметить Б. Сартова, выпустившего несколько сборников научно-фантастических повестей и рассказов: «Звездная баллада», 1971; «3аблудившиеся во Вселенной», 1974; «Время цветущего эдельвейса», 1978).

Вот полная (исключая лишь газетные публикации) библиография научной фантастики Киргизии, изданной на русском языке. 1. Попов Е. Тайна озера Иссык-Куль. Научно-фантастическая повесть. Фрунзе, 1959, 40 стр., 12000 экз. 2. Титов С. Аура Фиоры. Научно-фантастический рассказ. Журнал «Литературный Киргизстан», 1964, № 4. 3. 3алуцкий А. Трое в одном. Научно-фантастическая повесть. Фрунзе, «Мектеп», 1965, 152 стр., 6000 экз. 4. Тебеньков А. Всего одна таблетка. Научно-фантастический рассказ. Журнал «Литературный Киргизстан», 1970, № 5. 5. Тебеньков А. Обратный ход эволюции. Научно-фантастическая шутка. Журнал «Литературный Киргизстан», 1972, № 1. 5. Карпов И. Хрусталинка. Фантастический рассказ, Фрунзе, «Мектеп», 1977, 24 стр., 15000 экз. 7. Касымкулова С. Яната. Фантастическая повесть и рассказы. Фрунзе, «Мектеп», 1978, 52 стр., 30000 экз. 8. Подгайный И. Зигзаг науки. Фантастический рассказ. Журнал «Литературный Киргизстан», 1983, № 5. 9. Мырзаев А. Звездная молодость. Фантастический рассказ. Журнал «Литературный Киргизстан», 1983, № 6.

Познакомившись с этим перечнем, с глубоким сожалением приходится констатировать, что в данном регионе Советского Союза фантастики как таковой мало. Но, может быть, о фантастике в Киргизии необходимо судить не по количеству, а по качеству? Что ж, попробуем посмотреть на нее более пристально.

Повесть Е. Попова «Тайна озера Иссык-Куль» при ближайшем рассмотрении трудно назвать фантастической. Ее прямая, без малейшего намека на изгиб сюжетная линия в конечном итоге саморазоблачает себя, уничтожая те ничтожные наметки фантастического, которые в самом начале для пущей заинтересованности читателя допускает автор. Так, таинственный свет в глубинах Иссык-Куля, о котором на протяжении трети повести с недоумением рассказывают друг другу по очереди герои, оказывается светом батискафа (тут же почему-то названному «глубиноходом»). Главным же открытием повести оказывается... подводный источник, выбрасывающий «из недр земли миллионы кубометров очень горячей целебной воды» и находящийся неподалеку от древнего затонувшего города в окружении «гримасничающих зловещих каменных идолов».

Попутно автор предлагает читателю мировую историю изобретения подводных аппаратов, подробно останавливается на описании батискафа профессора Северова, с помощью которого герои и делают столь потрясающие открытия...

Таким образом, насильственный гибрид научно-полуфантастического очерка об аппаратах для подводного плавания и далеко не новой гипотезы о древних затонувших городах вкупе с откровенно беспомощным сюжетом был выдан жаждущему фантастики читателю за научно-фантастическую повесть.

Намного сложнее вести речь о рассказе И. Карпова «Хрусталинка», хотя по ряду причин он заслуживает подробного разбора. Во-первых, по времени это одно из последних произведений, появившихся в республике под рубрикой научной фантастики. Во-вторых, рассказ издан отдельной книжкой с издательской рекомендацией «для среднего и старшего школьного возраста», как правило, особо жаждущего приключенческой и научно-фантастической литературы.

Нет нужды говорить особо о языке и стиле этого рассказа: в приводимых ниже выдержках штамп, канцелярит, прямые нарушения русского литературного языка и просто здравого смысла видны достаточно ясно.

Сюжет рассказа удручающе прост. От удара молнии спеклись на пляже несколько песчинок, образовав «Хрусталинку», которая вдруг «стала все видеть, слышать и понимать. Только говорить и двигаться она не могла». Попав на стеклозавод, «она сохранила свою душу, вложенную в нее огненным зарядом Вселенной», и, «восприняв в себя частицу доброй души мастера, стала высокой, мягкого темно-зеленого цвета, величавой и стройной». На следующем этапе — винзаводе, где ее наполнили шампанским, — Хрусталинке посчастливилось услышать (и донести до читателя) такой вот рассказ старого рабочего о том, как в гражданскую войну из «Зеленой армии» он «попал к красным». «Калина-то как растет? Она зеленая, а поспеет — становится красной, будто кровью нальется. Так и мы: довольно, мол, быть зелеными, сердца от гнева кровью налились, когда мы нагляделись на преступления зверюг-беляков и вернувшихся с ними помещиков. Вот мы и стали красными».

После того, как содержимое «Хрусталинки» было выпито в день рождения маленькой девочки Наташи, стала она ни много ни мало, а новой игрушкой этой самой девочки. Но тут началась война, отец Наташи, естественно, ушел на фронт, оставив «поникшую» жену. «Ее (Хрусталинки — авт.) душа страдала, и она мягко подкатилась к ногам хозяйки, плачущей у кроватки Наташи, как бы желая утешить ее в непонятном горе». А потом «были и у матери бессонные ночи, когда она брала Хрусталинку в руки, вспоминая, как ее любимый муж и отец дочери держал эту бутылку в руках среди моря света, радости, веселья и торжества... и на бутылку вновь и вновь падали крупные слезы матери». Иногда «девочка просила маму налить в бутылочку «желтую водичку, которую пил папа»... Мать наливала в бутылочку сладкого чая, закрывала горлышко пробкой, обертывала серебряной бумагой от конфет», Но прошли по дворам школьники и Хрусталинку отдали им. И вот, «горлышко бутылки запершило от едких газов, клубами валивших из огромных труб завода... Бутылочку наполнили едко пахнущей смесью, с которой люди обращались очень осторожно. Сначала животик у бутылочки очень неприятно жгло, но вскоре она, знавшая куда больший жар, свыклась с этим ощущением».

Дальше — кульминация с развязкой. «Бутылочка всю свою короткую жизнь приносила добрым людям пользу: из нее люди пили вино радости, утоляли жажду; она забавляла девочку дома, она, как могла, успокаивала хозяйку. Но здесь предстояло совершить для людей нечто новое, несравнимо-важное, чем все, что было у бутылочки до этого времени». Она «встретилась» с «товарищем лейтенантом», отцом Наташи. И, «кинутая мощным броском лейтенанта... со всей силой ненавидящей души, она врезалась в рычащий мотор танка, разбилась на тысячи сверкнувших осколков и вылила на него всю пылающую жидкость».

«— Я все сделала, — сверкнула последняя мысль в этом кусочке Хрусталинки, и ее душа погасла навсегда, ничего не узнав о том, что своей доблестной гибелью она помогла засверкать красному боевому ордену на груди «товарища лейтенанта», что она все сделала для Победы». Уф-ф!..

Спрашивается, что же фантастического в этой истории? Надо полагать, только то, что подобное, с позволения сказать, произведение, могло выйти в свет.

По сравнению с «Хрусталинкой» и «Тайной озера Иссык-Куль» повесть А. 3алуцкого «Трое в одном» с литературной точки зрения достаточно гладка.

Идея, положенная в основу этой научно-фантастической повести, в литературе не нова. Можно вспомнить ставший классикой роман А. Беляева «Голова профессора Доуэля», его же рассказы «Хойти-Тойти» и «Амба» из серии изобретений профессора Вагнера... Суть повести в том, что в одном человеке, вернее, в его теле, последовательно «живут» три мозга, то есть три различные личности.

Главный герой повести — молодой инженер-строитель Борис Стропилин, полный сил, здоровья и планов на будущее. У него есть невеста, милая девушка Лена, он скоро должен получить квартиру в новом доме. И вдруг — несчастный случай: «один из слесарей, работающих на кране, уронил тяжелый гаечный ключ. Ключ, сверкнув на солнце, полетел вниз и со страшной силой ударил Бориса по склоненной голове». Человек трагически погиб, события в повести развиваются дальше. Оказывается, у профессора Орлова, приемного дедушки друга Бориса, хранится дома в банке с таинственной жидкостью чей-то мозг, доставшийся ему по наследству от его деда, полкового лекаря. Не мудрствуя лукаво, профессор Орлов пересаживает этот неизвестно чей мозг в тело Бориса. Операция проходит успешно. Борис Стропилин теперь не Стропилин, а подпоручик двадцать второго пехотного полка, дворянин Борис Ефимович Кошкин, погибший на дуэли 11 марта 1852 года... Но — он тоже не жилец на белом свете, даже через сто с лишним лет после первой своей смерти. Он тоже трагически погибает, ему отказывает его собственный мозг. И опять выход найден. Автор заставляет профессора Орлова написать записку со словами: «В моей смерти прошу никого не винить» и... выстрелить себе в сердце из именного пистолета. Верный ученик профессора, молодой хирург, повторяет уникальную операцию. В теле Бориса Стропилина теперь «живет» мозг профессора Орлова...

Таков сюжет «Троих в одном». Название повести, таким образом, абсолютно подтверждается содержанием. Есть сюжет, есть действие, есть завязка, кульминация и т. д. Есть, наконец, научная идея, которую на сегодняшний день можно считать фантастической. Но есть еще и другое, что не без ведома, конечно, автора, проникло в повесть: идеи, крайне далекие от гуманизма, а также обыкновенная пошлость.

По воле автора подпоручику Кошкину теми самыми людьми, что дали ему вторую жизнь, создаются — из лучших побуждений, разумеется! — совершенно издевательские, почти садистские условия. Его обманывают на каждом шагу, выдумывая нелепости и несуразности исключительно фантастические для объяснения того мира будущего, в котором он очутился — не подозревая об этом и не по своей воле. Окружающие добросовестно доводят его до нервного потрясения, от которого он благополучно погибает, теперь уже необратимо. Попутно издеваются и над Леной, скрывая от нее гибель Бориса, утверждая, что ее жених просто... потерял память и вообразил себя подпоручиком пехотного полка, правда, тоже Борисом. И профессор Орлов, положительный герой, крупный ученый, старый умудренный жизненным опытом человек, рассуждает, оправдывая это свое решение: «Если Кошкин поведет себя так, что оттолкнет ее, сведет эту любовь на нет... тогда и можно будет сказать правду... Если Кошкин станет вполне нормальной современной личностью, достойной любви Лены, то какая ей разница — чей мозг в теле любимого ей человека?»

Казалось бы, дальше некуда: любые нравственные законы, писанные и неписаные моральные нормы, поставлены с ног на голову. Однако нет, неуважение к памяти погибшего, профанация такого чувства как любовь — для автора не предел. В заключительной сцене, очнувшись после операции, девяностолетний профессор Орлов в теле двадцатипятилетнего Бориса Стропилина нежно обнимает Лену, выдавая себя за ее жениха — ведь даже после катастрофы с Кошкиным ей никто не удосужился сказать правду...

В небольшой рецензии на книгу А. Залуцкого совершенно справедливо об этом писала И. Соловьева: «Когда проповедуется «идея» взаимозаменяемости и маловажности человеческих мозгов, к научной фантастике это никакого отношения не имеет. Но книга-то издана...» (Соловьева И. «Литературная Россия», 1966, 13 мая.)

Нельзя забывать, что научная фантастика, как и вся литература, должна прежде всего уважать людей — как тех, о ком пишешь, так и тех, для кого пишешь, — со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Фантастическую повесть С. Касымкуловой «Яната», думается, нельзя рассматривать с тех же позиций, что и предыдущие произведения. Эта повесть, написанная пятнадцатилетней школьницей, впервые была опубликована в «Пионерской правде» как образец творчества юных читателей. В повести и рассказах, собранных в книге «Яната», видны отголоски научно-фантастических произведений других авторов, произведений, представляющих из себя далеко не лучшие образцы жанра. Что же делать, молодые поклонники фантастики, как известно, «всеядны», а среди той научно-фантастической литературы, которая становится им доступной, слишком велик процент произведений среднего уровня. Естественно, речь идет не о прямом заимствовании, отнюдь, но дело в том, что все это, мы уже читали, знаем... даже слишком хорошо.

Повесть и рассказы С. Касымкуловой объединяет и заставляет говорить о них детская непосредственность, определенная оригинальность восприятия мира и, главное, удачная попытка это самое восприятие донести до читателя. Большинство ситуаций, складывающихся в произведениях, и их решения психологически достоверны и практически полностью оправданы, поскольку передаются нам, читателям, с точки зрения детей, школьников, в этих самых ситуациях участвующих и их решающих. Такова повесть «Яната», таковы рассказы «Удивительный мир», «Тридцать третье желание»...

На этом наш обзор фантастики, вышедшей в республиканских издательствах, закончен. О периодике, о той фантастике, которую вывел в свет журнал «Литературный Киргизстан», разговор должен быть особый. Во-первых, это всего пять рассказов, во-вторых, большая их часть была опубликована слишком давно, и поэтому объективным показателем уровня республиканской научной фантастики служить не могут.

Чем же объяснить такое, прямо скажем, плачевное состояние фантастики в Киргизии? Она даже не на положении Золушки, ее фактически-то и нет.

Что здесь — нежелание литераторов «связываться» с непопулярным в издательствах и редакциях жанром, отсутствие определенных стимулов со стороны этих самых издательств и редакций? Или же налицо робость и скованность в искусстве мечтать? А может быть, это следствие ложной, ошибочной «специализации» писателей, нежелание их отойти от нескольких, некогда найденных удачных тем?..

Чем можно объяснить отсутствие в республике школы литераторов, занимающихся фантастикой, хотя бы отдаленно напоминающей сложившиеся (и складывающиеся в настоящий момент) школы в Свердловске, Томске, Новосибирске, Риге, Киеве... не говоря уже о Москве и Ленинграде?

Как тут не посетовать о нарушенной символике, о несостоявшейся преемственности: ведь наш известнейший фантаст, ученый с мировым именем И. Ефремов свой творческий путь писателя начал именно во Фрунзе. Е. Брандис и В. Дмитриевский в очерке его творчества «Через горы времени» («Советский писатель», М.-Л., 1963) описывают, как летом 1943 года в тамбуре между дверьми гимнастического зала Киргизского педагогического института, превращенного в кабинет, создавался цикл рассказов «Семь румбов» — первых научно-фантастических и приключенческих рассказов Ивана Антоновича Ефремова...

Заглядывать в будущее, прогнозируя успехи науки и техники, наверно, легче, чем предугадать, появится в ближайшие годы фантастика в Киргизии, или же останется на прежнем уровне.

Постараемся быть оптимистами. Тем более, что журнал «Литературный Киргизстан», кажется, начинает более пристально всматриваться в проблемы становления и развития научной фантастики в республике. Свидетельство тому — рассказы И. Подгайного и А. Мырзаева, опубликованные им в прошлом году. Да, собственно, кому, как не «Литературному Киргизстану», который познакомил читателей с большинством научно-фантастических произведений, появившихся в республике, взять на себя выполнение нелегкой задачи способствовать становлению фантастики в киргизской литературе.

«Литературный Киргизстан», 1984, № 4, стр. 117-122.