Из воспоминаний репортёра "Вечерней Москвы" Бориса Галанова:
цитата
Герберт Уэллс и «самоварники»
Притащил из зоопарка очередную заметку под интригующим заголовком «Байбаки спят», и тут раздался телефонный звонок.
Звонил из другого парка — культуры и отдыха — заведующий пресс-бюро.
— Сидишь в своей лавке, — прокричал он, — а что у тебя под носом делается, не знаешь. Бросай все дела и мотай в парк.
Я удивился — накануне я провел там целый день.
— Послушай, — сказал он многозначительно. — Мы ждем гостей. Теперь понял? Приедешь, узнаешь. Смотри не опоздай. — И повесил трубку.
В те годы в парк часто возили иностранцев. Пока Москва еще не обзавелась ВДНХ, парк считался своеобразной витриной. По заведенному ритуалу гости посещали Мавзолей, Большой театр, парк. Полюбуйтесь, господа, как хорошо организован в нашем парке отдых трудящихся.
По дороге я пытался вычислить: кого в парке ждут? Это оказалось несложно. Два дня назад газеты сообщили о приезде в Москву Герберта Уэллса. Вот журналистская удача! Не байбаки. На интервью с Уэллсом двухсот строк может не хватить. Наши старики репортеры хвастались, как ходили с Куприным в цирк смотреть любимого его борца Ивана Заикина. Теперь я объявлю: «Когда я ходил с Гербертом Уэллсом в парк культуры...»
Кабинет директора оказался на замке. Наверное, хозяева уже водят гостя по территории. Я пустился вдогонку.
В начале аллеи атлетов стояли несколько человек. Уэллс — это был он — в центре. Сын Уэллса Джордж-Филипп, переводчики, директор парка — маленькая, энергичная, распорядительная Бэтти Глан.
Вдоль аллеи тянулись гипсовые слепки с античных богов и атлетов. Увы, грубые копии не принадлежали к шедеврам парковой скульптуры. Античные атлеты напоминали топорных истуканов, мускулистых рабочих и колхозников, ударников первой пятилетки, высившихся тогда в парках, скверах и на стадионах.
Мы не стали углубляться в злополучную аллею, а свернули в сторону. На зеленых лужайках вокруг громадных жестяных чайников сидели старые и молодые, пили чай с баранками, ели крутые яйца, лузгали семечки, качались в гамаках, заводили патефон, и «утомленное солнце» без конца «нежно с морем прощалось». Это были «самоварники». Их придумали посетители парка на семейной конференции. А Бэтти Глан осуществила. Правда, самоваров не хватало. Как на грех, нам попадались на глаза «самоварники» без самоваров. Джордж-Филипп объявил: «На английское чаепитие не похоже. Зачем такие большие чайники?» Ему объяснили: «Приходится. Чаевников много. Мы заказали в Туле большую партию самоваров. Получим — все будет по-другому». Но Джордж-Филипп не унимался: «Ведь в таких больших чайниках чай не имеет вкуса, цвета, запаха. Я бы просто выплеснул». На этот раз промолчали. На каждый чих не наздравствуешься. Сделали вид, что не услышали.
В детском городке малыши весело катались на педальных велосипедах. Подростки азартно гоняли футбольный мяч. В «шестиграннике» танцевали. Под сводом цирка-шапито рычал лев. Взрослые липы, недавно высаженные у берега Москвы-реки, отбрасывали первую тень на влюбленные парочки. Возле кассы аттракциона «Чертов спуск» стояла очередь. Весельчак затейник в соломенной шляпе и тапочках на босу ногу вел девичий хоровод, подмигивал Уэллсу и жестами приглашал уважаемого мистера в середину резвого круга. Голосистые молодки, годившиеся затейнику в бабушки, приветливо помахивали платочками: «В круг, в круг! С нами не соскучишься».
Мы дошли до гигантской чаши Зеленого театра. Знала бы раньше товарищ Глан о приезде Уэллса, наверняка бы подготовилась — усадила бы на сцену два духовых оркестра, усилила бы медной группой. Масштабы сцены позволяли. Было бы эффектно, мощно, зрелищно. А сейчас что? Сиротливо примостившись в уголке эстрады, трио баянистов наяривало «Саратовские страдания». Как говорится, не тот коленкор.
Прогулка приближалась к концу. Мы возвратились в дирекцию. Пьяные по дороге не попались. На этот счет тогда было строго. Встречались одни чаевники. Пришло время сунуться к Уэллсу с вопросом: «Ваши впечатления, мистер Уэллс? Как понравилась вам наша кузница здоровья — Главный центр пролетарского отдыха имени вашего друга великого пролетарского писателя? Может быть, еще не слишком богато на выдумку. Не Луна-парк. Зато какой великолепный массив на берегу Москвы-реки, какие живописные пейзажи и какие блестящие перспективы в недалеком будущем».
Но я медлил, мялся, вдруг почувствовал робость. Почему? Ведь брал интервью у продавца магазина, дворника, вагоновожатого. Масштаб другой? Конечно. Но там были свои трудности. Думаете, просто разговорить собеседника, который оживляется только в одном случае — когда ругает начальство.
Время уходило. Бэтти Николаевна преподнесла гостю роскошный букет «фирменных» гвоздик из розария парка. Еще не поздно использовать счастливый шанс. Встать, решиться заговорить. Не встал, не говорил.
Глан усадила гостя за директорский стол, раскрыла толстый альбом — книгу отзывов почетных посетителей. Уэллс расписался, отложил в сторону перо и, как мне показалось, вопросительно пошарил глазами: мол, где вы, господа журналисты? Но, может быть, мне это только показалось...
В действительности он быстро поднялся, помахал присутствующим шляпой, старательно произнес по-русски: «До-о свидания». И отбыл.
Как пишут в дипломатических коммюнике: «Беседа с высоким гостем из-за непредвиденных обстоятельств не состоялась».
В альбоме Уэллс нарисовал спящего под деревом человека. В изголовье порхала толстенькая фигурка с крылышками, напоминавшая директора парка. Шутливая подпись гласила: «Когда я умру для капитализма и снова воскресну в советских небесах, я хотел бы проснуться в Парке культуры и чтобы меня разбудила очаровательная Бэтти Глан».
Я переписал и перерисовал запись в свой блокнот и возвратился в редакцию. Начальник пожал плечами.
— И это все, на что ты способен? Я оставил место для интервью на триста строк. А тут и тридцати не наберется.
— Старик оказался неразговорчивым, — солгал я, сгорая от стыда.
— Тогда подведем итоги. Заметка нонпарелью в колонку «Московский день», но сначала пусть прочитает редактор.
Редактор долго изучал запись Уэллса, выискивая в ней скрытый и опасный подтекст, подумал, вычеркнул эпитет «очаровательная» и поставил свою визу.
— Комплименты! Комплименты! Мы не на смотринах. Ты еще молодой журналист. Набирайся ума-разума, пригодится. Даже великих не грех поправить. Болтают что ни придет в голову. «Очаровательная Бэтти Глан». Товарищ Глан — прежде всего член ВКП(б).
Вечером старики репортеры рассказывали, как Иван Заикин, узнав о приходе в цирк Куприна, в честь дорогого гостя поднял платформу, на которую усадил Десять человек.
Любопытное признание одного из постоянных авторов советских приключенческих журналов рубежа 1920-30-х годов А. Линевского:
цитата
...Моя судьба оказалась счастливой. Мне почему-то легко удалось войти в число авторов молодежных журналов (в Москве — «Всемирный следопыт» и «Вокруг света», в Ленинграде — «Вокруг света» и «Мир приключений»), С благодарностью вспоминаю эти журналы, кормившие меня в конце учебы на геофаке.
Если предъявлять требования нашего времени, эти приключенческие журналы были очень убоги и по внешнему виду, и по содержанию. Из всех моих писаний, там опубликованных, по-моему, может уцелеть лишь один рассказ, появившийся в «Мире приключений» (№ 1, 1929 г.) и ныне переименованный в «Поединок». Его я включаю в свое литературное наследство (теперь он переработан от первой и до последней строки). Все же остальное, что публиковалось в этих журналах, навсегда останется за бортом.
В 1933 году приключенческая периодика была закрыта. И я сразу попал в беду. За время сотрудничества в этих журналах я так «набил руку», что все, о чем бы ни писал, превращалось в приключенческое чтиво. Требовалось срочно научиться писать в иной манере.
Ну и научился, конечно. Дурное дело нехитрое. Но единственной его вещью, которая переиздаётся до сих пор, остаются напечатанные впервые во "Всемирном следопыте" "Листы каменной книги".
По предложению журнала «Фронт науки и техники» я написал большую статью «Наука и художественная литература». Статья эта, обзорного характера, вызвала интерес, и я был приглашен О.В. Рудаковой — актрисой ТЮЗа участвовать в создании театра русской сказки и фантастики. Театр этот не родился, но бесед было проведено много.
Помимо Шаламова эту идею поддержал также известный фольклорист Юрий Соколов, написав в ноябре 1935 года письмо в Московский горком ВКП(б). В составленный им примерный репертуар вошли "Витязь в тигровой шкуре" Руставели, "Худжум" Василия Яна, сатирическое представление Вячеслава Аверьянова "Золоченые лбы" (видимо, по Шергину) и др.
Кто такая эта Рудакова, можно узнать, открыв справочник "Вся Москва", например, на 1927 год:
В РГАЛИ хранятся два десятка рукописей пьес Ольги Васильевны Рудаковой, последняя датирована 1968 годом.
Свою идею Рудакова изложила и в статье, опубликованной в журнале "Революция и национальности" (№ 10 за 1935 год):
цитата
О. Рудакова
К вопросу организации театра народной сказки и научной фантастики
Под'ем политического внимания и общественного интереса к вопросу народного творчества совершенно естественный и законный под‘ем.
Отсталые и угнетенные при царизме народности, освобожденные Октябрьской революцией, в настоящее время создают свою культуру, национальную по форме и социалистическую по содержанию.
Культурный, политический и экономический рост народов СССР выдвигает ряд совершенно новых проблем и области науки, литературы и искусства. Наша советская действительность, создавая чудесные сказки на явѵ, создавая новые формы бытия и мышления, неизбежно диктует и новые формы искусства.
Создание новой формы театрального жанра театра— народной сказки и научной фантастики— одна из таких проблем, вызванных к жизни небывалым расцветом народного творчества. Национальная культура базируется на народном творчество, включающем в себя сказки, легенды, былины, эпос, песни и т. д. — жанре, не нашедшем до сих пор выражения ни в одном из существующих театров. Да это и понятно, так как канонизированные театральные жанры не имеют возможности охватить эти несметные богатства культурного наследия. Остальные попытки театров, ставивших пьесы такого жанра — носят чисто случайный и эпизодический характер. Приходится к сожалению констатировать полное отсутствие на театральном фронте системы, плановости в смысле показа национального творчества, популяризации достижений ленинско-сталинской национальной политики.
Вот почему в театре почти нет тех изумительных сказок, которые отразили все мечты, все чаяния угнетенных народов, тех легенд, что слагаются и по-сейчас в недрах народа, вокруг необычайных событий сегодняшнего дня.
Устное творчество всех народов пытается охватить грандиозные масштабы нашей эпохи и величие имен и дел Ленина-Сталина.
Среди разнообразных проявлений народного творчества особенное место занимает сказка, своей широкой мировой распространенностью и бесчисленным богатством тем и сюжетов. При том значении, которое имела и имеет в жизни человечества сказка, несомненно, что ясное представление об этом роде народного творчества должно войти в круг миропонимания современного человека.
Едва ли надо много доказывать влияние творчества и в частности сказки па мировую литературу и драматургию. Ремесленники Англии, Германии еще за 200 лет до появления «Фауста» Гете, в дни своих празднеств разыгрывали «Комедию о докторе Фаусте». II Гете, создавая «Фауста», пользовался стихами нюренбергского сапожника Ганса. Геродот, Апулей, Бокаччио, Чоѵсер, Бальзак, Диккенс и другие всячески пользовались сказкой. Европейские драматурги также широко пользовались фольклором, записывая песни, баллады мейстерзингеров, трубадуров. В России были тоже свои певцы, скоморохи, балаганные клоуны, калики перехожие, разносившие сказки, песни, былины о событиях и героях своей эпохи. У нас и поныне существуют сказители, потешники, бахши, гусляры— лицедеи, дающие подчас целые представления-сказы, где он, какой нибудь скоморох-мезенец, не только рассказывает содержание сказки, но и разыгрывает ее, изображая подчас один всех действующих лиц в своем импровизационном спектакле. Особенно сильна театральная действенность и явно драматургическая композиция в сказках северных народностей.
Живет сказка и у наших классиков, таких— как Лев Толстой, А. М. Горький, Гоголь, Лесков, Короленко и др. Поэты: Пушкин, Жуковский, Блок, Брюсов и др. пользовались не только сказочной формой, но и темой, и сюжетом.
Сказка издавна изучалась у нас и в других странах. Еще около 60-х годов А. Пыпин поднял вопрос о методах классификации сказок. Одновременно с этим появились работы Гана, англичанки Гомм, П. Владимирова, А. Сумцова и др. Наиболее значительна работа финского ученого Аарнэ, собравшего около 2000 типов сказки.
Задача современной фольклористики более сложная, так как здесь должно рассматривать сказку не только с точки зрения тематической и хѵдожественной, где бесконечно много разнообразия стилевых, языковых и ритмических особенностей, но и с точки зрения социальной. Кто не знает, что сказка играет в народе ту же роль, что и литература?
Кто не знает, что сказка отображает классовую борьбу, являясь в то же время ее наиболее острым орудием. Сказка изучается такими представителями нашей советской науки, как И. П. Павлов, который черпает из этих сюжетов материал для своих научных работ по вопросу происхождения образного мышления. Образное мышление — это сущность сказки, образное мышление — это основа театра.
И театр, как искусство синтетическое, владеющее всеми средствами отображения, изображения, демонстрации, театр, оперирующий живыми образами, может и должен найти особые методы подачи сказки.
При имеющейся большой сети театров у нас нет до сих пор такого, который мог бы показать всю сокровищницу культурного наследия.
Театр народной сказки и научной фантастики должен стать именно тем центром, где систематически и планово будут показаны необычайные достижения в области народного творчества.
Этот, беспрерывно пополняющийся резерв творческой жизни освобожденных народов, будучи сценически претворен и показан, создаст подлинно новый оригинальный жанр театральных представлений.
Театр народной сказки и научной фантастики открывает необ‘ятные возможности для охвата не только наследия и сказочной действительности сегодняшнего дня, по и для прогноза грядущего.
Выявляя национальное творчество в форме театральных постановок, включающих сюда все виды фольклора, мы тем самым определяем и развиваем ростки социалистической культуры.
Тов. Сталин говорил не раз о том, что надо шире популяризовать национальное творчество. Не раз выступали А. М. Горький, Демьян Бедный, говоря о сказке, как о сбывшейся мечте, о символах ковра-самолета, скатерти-самобранки и т. д.
«Надо попробовать связать эту сказку с действительностью, показать, как она осуществилась»— говорит А. М. Горький.
Творческая фантазия народа-раба таила в себе не только мечту о лучшей жизни, но и бесчисленные зародыши научных, и технических мыслей, которые силой Октября из чудес превратились в факты. Мысль, зажатая в тиски, рвалась наружу, делались попытки к осуществлению идей и гибли Кулибины, Посошковы, гибли холопы Никишки на изобретенных ими крыльях, платились головой, гибли на «Журавлях»,на «Виршинных крыльях», на крыльях своей мечты, гибли люди, дела и проекты.
В нашей стране уничтожено всякое насилие над творческой личностью, уничтожены предрассудки, дурманы религии, раб освобожден, он — победитель, он творец новой жизни, новой сказки на яву, и он готов, этот великан из сказки, шагнуть еще дальше, он готов обогнать естественный ход событий, он желает мечтать о завтрашнем дне, создавая его сам.
«Надо мечтать»— сказал В. И. Ленин, «человек должен изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками. Когда есть какое-нибудь соприкосновение между мечтой и жизнью, тогда все обстоит благополучно. Вот такого-то рода мечтаний к несчастью слишком мало в нашем движении (IV том. стр. 492-493).
Создавая советскую сказку, мечтая о завтрашнем дне, народы СССР творят ее по-иному. Сюда входят не только герои сегодняшнего дня, но и чудеса строительства и чудеса советской науки и техники, и фантастика становится иной. Постепенно видоизменяясь, сказка включает в себя все новые и новые элементы и особенно элементы научной фантастики, и старая форма сказки как бы переходит в новое качество, —создается новый вид сказки — сказки мечты о третьей действительности. Не случайно подслушал А. М. Горький команду эпохи, не случайно предлагает он; Знать не только две действительности —прошлую и настоящую, ту, в Творчестве которой мы принимаем известн о е участие, нам нужно знать еще третью действительность — действительность будущего. Мы должны эту третью действительность как-то включить в наш обиход, как то изображать ее.
Театр народной сказки и научной фантастики должен включить в свой обиход все три действительности. Пользуясь не только сказкой и ее фантастикой, но и научной фантастикой, он должен поставить ряд проблем как в философии, так и в любой отрасли науки и техники. Но нам нужны не голые вымыслы, а художественно-перспективные произведения, которые раскрывают возможность науки и техники в условиях планового строительства СССР. Именно здесь мы должны противопоставить буржуазным «невидимкам» нового человека, видимого всем миром.
Выявляя достижения народного творчества. с одной стороны, и достижения техники и науки— с другой, мы в своеобразных театральных представлениях показываем политический, культурный и технический рост народов СССР.
Театр народной сказки и научной фантастики по глубине содержания и монолитности своих форм должен усилить жажду борьбы за прекрасное будущее, должен пробудить еще ярче, еще сильнее творческую мысль народа-победителя.
Вопрос о создании театра народной сказки и научной фантастики рассматривается в соответствующих инстанциях. Ряд крупных деятелей театра, науки и литературы идет навстречу этому начинанию. Орггруппа ведет подготовительную работу по изданию репертуара, куда, помимо специально сделанных для театра пьес, могут быть включены и уже существующие пьесы фольклорного жанра.
При театре должна быть организована драматургическая лаборатория, где будет создаваться не только репертуар для данного театра, но и для театров других республик. Театр намечает два основных и главных сектора в этой мастерской. Сектор фольклорно-драматургнческий и сектор научно-драматургический.
Едва ли надо приводить еще какие-либо доказательства своевременности организации театра сказки и фантастики. Эта необходимость назрела, и надо как можно скорее сделать мечту о таком театре реальной действительностью.
В 1934 году в журнале "Фронт науки и техники" появилась статья Варлама Шаламова "Наука и художественная литература", значительная часть которой посвящена научной фантастике:
цитата
Особое место принадлежит научной фантастике. Книгой «20 000 лье под водой» увлекалось не только юношество. Подвигами капитана Немо зачитывались военные специалисты и корабельные инженеры, и через несколько десятков лет «Наутилусы» стали реальностью. Аэростат или аэроплан — вот тема «Воздушного корабля». Научное предвидение победы и возможностей развития аппаратов тяжелее воздуха — эта заслуга Жюля Верна, не только заслуга историко-литературного порядка. Жюль Верн — знаток всех научно-технических достижений своего времени, талантливый фантазер — организовал молодежь на изучение технических вопросов. Книги Жюля Верна — до сих пор большая движущая сила, направляющая интересы читателей на действенную работу в науке и технике.
Научно-фантастический роман — наиболее закрепившийся и распространенный вид научного романа. Еще поэт Сирано де-Бержерак, ученый и исследователь, один из образованнейших людей XVII в., писал о полете на луну с помощью ракет. Известны художественные работы ученого Фламмариона. К научно-фантастическому роману относятся и романы, так сказать, социальной фантастики типа «Утопии» Томаса Мора, вдохновившего многих революционеров, и типа Беллами «Через сто лет».
Крупнейшим представителем научно-фантастического романа является наш недавний гость Герберт Уэллс. Кто-то подсчитал, что в своих художественных работах Уэллс затронул свыше 1600 научных проблем. И он, как и Жюль Верн, — человек большой культуры, глубокого знания научных вопросов. В рассказе «В морской глубине» Уэллс описывает водолазный прибор для погружения в океан на глубину до 5 миль. Современная техника сходна с предвидением Уэллса. Движущиеся тротуары в романе «Когда проснется спящий» (этот роман, между прочим, — опыт соединения социальной и научно-технической фантастики) известны многим.
Надо однако отметить, что работы Жюля Верна более близки нам, чем работы Уэллса. Жюль Верн — представитель еще здорового класса буржуазии; слово «наука» еще написано крупными буквами на ее знаменах. Ко времени Уэллса, времени загнивающего капитализма, когда тысячи изобретений не могут добиться патентов из-за кризисов сбыта, когда изобретаются убивающие машины, когда в ходу страшный лозунг — «мораторий на изобретения!», к этому времени научно-фантастический роман капиталистического мира теряет свою научную четкость. Уже в «Борьбе миров» побеждающие землю марсиане бьются тепловым лучом — прибором очень туманной конструкции.
Современные западные научно-фантастические романы очень характерны для эпохи, когда царствует философия Шпенглера, агитирующего против техники («Человек и техника»). У Пьера Мак-Орлана в 2000 г. человечество делится на две группы: ученых и роботов — механических людей. Новый мир прекрасен, но шестирукие железные роботы разгоняют сборища ученых. У Жана Пенлеве — автора «Купсилл Курранта» —роботы уничтожают людей.
В романе Альдоуса Хэксли «Великолепный новый мир» проповедуется идея «наука для немногих». Миром правят ученые (сравни с идеями технократии в США), и золотой век, ведущий летоисчисление с «эры Форда», создается ценой потери способности людей к эмоциональной жизни, отказа от искусства. Хэксли — ученый (племянник известного Юлиана Хэксли) художественно разработал в романе ряд научных проблем в плане последних достижений науки. Но картина мира дана так, что человек нашей эпохи, попадающий в «великолепный новый мир», кончает самоубийством. Художник Запада боится торжества науки, он представляет науку только в руках буржуа, и мрачные картины будущего рисуются научному фантасту. Нового социального строя, который возьмет науку и разовьет ее так, как не снилось лучшим научно-фантастическим романистам буржуазии, заставит технику служить человеку — часть художников Запада не видит или не хочет видеть. Такой научно-фантастический роман может скорее отпугнуть читателя от науки, чем приблизить к ней.
Но если научная фантазия художников Запада скована их социальной слепотой, то какие необъятные перспективы научного предвидения открываются в стране победоносной молодой науки — в СССР! Напомним слова Энгельса о том, что с победой пролетариата начинается подлинная история человечества в отличие от предыстории времени, связанного с классовой борьбой. Наше величайшее научное будущее ждет своего описания. Страна жадно впитывает все научные открытия мира, реализует их. Расщепление атома, переливание крови трупов, работы по определению пола зародыша, работы Мичурина, Иоффе, Павлова — сотни и тысячи интереснейших проблем ждут своего художественного воплощения.
Но инженеры завода «Севкабель» пишут нашим писателям (Лит. Лен-д, 26/VII 1934 г.): «У нас есть к советским писателям просьба, непосредственно связанная с нашей специальностью. В советской литературе совсем нет научно-фантастического романа. Романы Богданова, очень скучные и серые романы Беляева — и все. Был, правда, еще «Гиперболоид инженера Гарина» (А. Толстого), но его никак нельзя назвать научно-фантастическим романом. Скорее просто фантастическим. Беда романов Беляева, например, в том, что он исходит не из реальных достижений современной техники, продолжая ее возможности в будущее, а от каких-то совершенно выдуманных концепций. Между тем нам необходимы не просто вымыслы на технические темы, но, так сказать, перспективный роман, который раскрывал бы возможности развития техники в условиях планового социалистического хозяйства. Нам нужен советский Жюль Верн или Уэллс».
Однако романы Беляева при всем их техническом и научном несовершенстве зачитывались до дыр нашей молодежью. Так велика потребность в этом жанре. Спрос на научно-фантастический роман огромен. Это настойчиво подчеркнул съезд писателей в выступлениях пионеров и взрослых читателей и наконец самих писателей. К сожалению, широкую читательскую популярность получили романы Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита». Оба романа —антинаучны. Образование А. Толстого (он — инженер технолог) не сослужило той службы писателю, на которую можно было надеяться. По поводу беспомощности этих романов в плане научной фантастики писалось много. Отмечу лишь признание самого А.Толстого («Борьба за технику», № 17-18): «В “Гиперболоиде инженера Гарина” я писал о ядре, пущенном в землю на глубину в 25 км.И только сейчас, перерабатывая своего Гарина, я обнаружил эту ошибку. Ведь ядро, падая на 25 км, будет совершенно расплющено». Аппарат для полета на Марс инженера Лося описал более чем расплывчато. Подобная небрежность недопустима для автора научно-фантастического романа. Но если образование инженера не принесло пользы А. Толстому в его работах над научной фантастикой, то роман инженера В. Никольского «Через тысячу лет» представляет безусловный интерес: водородная плавка, прозрачное железо, металлургический завод без доменных печей—ряд ценных технических проблем. Упомянем еще А. А. Богданова — математика, политэконома, философа, директора института переливания крови, человека, мечтавшего о создании «единой науки», и автора всем известных романов «Инженер Мэнни» и «Красная звезда». И здесь — сочетание глубоких научных знаний известным художественным талантом принесло положительные плоды.
Научная фантастика безусловно заслуживает чрезвычайного внимания писательских, инженерно-технических и научных сил. Перспективы, этого жанра огромны. Инж. М. Ильин — писатель, приобретший мировую известность своим «Рассказом о великом плане», пишет: «С научно-фантастической книгой у нас плохо. Что делают авторы такой книги? Они произвольно, на всякие лады комбинируют уже известные факты... Земля 2000 г. похожа у них на выставку новейших изобретений. Не такой должна быть научно-фантастическая книга! Подлинная научная фантастика должна быть основана не на произвольном комбинировании известного, а на том, чтобы выводить необходимые следствия из новых условий».
«Подлинный научно-фантастический роман — это форпост науки в неизведанном».
Из дневника поэтессы Варвары Малахиевой-Мирович (8 ноября 1945):
цитата
Сон – после вчерашних вечерних разговоров с Ирисом и с Николкой об атомной энергии, Ирис передавала мнение дяди (профессора), что в числе результатов этого открытия (при неосторожном или злоумышленном применении его) весь наш шарик разделит участь Нагасаки. Ириса это ничуть не ужаснуло (“у Отца есть обереги многие”), но Николка расстроился и уснул в слезах. А мне приснилось, что из атомной энергии удалось добыть такой луч (очень похожий на луч сегодняшних прожекторов), который переносил корабль, попавший в сферу этого прожектора, на любую планету нашей Солнечной системы. Вместе с Ирисом и с Николкой наблюдали (с торжественным и радостным чувством) отплытие такого (первого) корабля вверх по лучу прожектора. Стройный, небольшой многопарусный корабль.
облако тэгов
