11.2. Рецензия Павла Дептуха/Paweł Deptuch носит название:

Комиксные журналы ужасов, издававшиеся в 60-х – 70-х годах прошлого века были весьма специфическими. Однако их наивность, брутальность и дословность, приправленные огромной дозой черного юмора, обрели огромную популярность, а такие персонажи как Хранитель Склепа (из “Vault of Horror”) и Дядюшка Крипи (из журнала “Creepy”) стали воистину культовыми. Ими восхищался также сам Стивен Кинг – великий Мастер horror-а, который неоднократно подчеркивал влияние этих историй на некоторые свои произведения. Результатом этого юношеского очарования подобной периодикой стал также комикс (и фильм) “Creepshow”, изданный в Польше как “Opowieści Makabryczne/Жуткие истории”.

В состав альбома входят пять новелл, объединенных персонажем Вампира, своеобразного аналога названных выше классических рассказчиков. Благодаря этому персонажу мы имеем возможность в новелле «День отца» (Dzień ojca, Father’s Day) раскрыть мрачную тайну семьи Грантхэмов и видим, как мстительную тетушку постигает месть с того света. Недоумок Джорди Веррилл досадным образом учит нас как не следует поступать при первой встрече с иной формой жизни «Одинокая смерть Джорди Верилла» (The Lonesome Death of Jordy Verill). Двое ученых из университета Хэрлока находят в заброшенной кладовке сундук, который используется ими для избавления от ненавидимой супруги одного из них «Сундук» (The Crate). Обманутый муж в новелле "Нечто, что накроет тебя волной" (Jak zostać na fali, Something To Tide You Over) наказывает пару любовников, становясь в то же время жертвой собственного хитрого плана. И в заключение Вампир представляет нам Апсона Пратта и его болезненную манию, касающуюся соблюдения чистоты и ненависти к тараканам, которая в новелле «Они всегда лезут к тебе» (Lubią sią podkradać, Creeping Up On You) не приносит ему добра.

Каждый эпизод тома “Opowieści Makabryczne” это забавная притча о результатах глупости, зависти и ненависти, размещенная в рамках гротескного horror-а. Несмотря на простой, временами раздражающий способ изложения читатель легко втягивается в эти олдскульные ужасы. Художник БЕРНИ РАЙТСОН/Berni Wrightson, комиксный гуру 70-х годов, великолепно ориентируется в такой атмосфере, тем более что он сам подводил фундамент под такого рода истории. Альбом, возможно, не является шедевром, но с ним стоит ознакомится хотя бы потому, что он является единственным пока что представителем невероятно интересной эпохи в анналах истории комикса, которая не имела возможности навестить наши края в прошлом и никогда уже не вернется.

Stephen King, Berni Wrightson “Opowieści Makabryczne”. “Prószyński I S-ka”, 2008 (Стивен Кинг, БЕРНИ РАЙТСОН «Жуткие истории». “Prószyński I S-ka”, 2008)

11. В рубрике «Комикс» размещены две рецензии.

11.1. Рецензия Вальдемара Мяськевича/Waldemar Miaśkiewicz носит название:

Нил Гейман воспринимается главным образом как отец такого монументального и сложносюжетного произведения как «Песочный человек». В альбоме «Дни среди ночи» собраны в одном томе короткие комиксные истории, создававшиеся писателем на протяжении двадцатилетней писательской карьеры. Можно ли назвать их драгоценностями?

Как это бывает с такого типа обзорными антологиями, они суммируют в своем составе произведения разной художественной ценности. “Jack w zieleni” (Jack in the Green, 1999), «Братья» (Bracia; Brotherts, 1989) и «Деревья как боги» (Drzewa jak bogowie) относятся к универсуму «Болотной твари». По двум первым историям можно скользнуть глазами без особых раздумий – ну, так себе: пустячки. В третьем заметна уже рука опытного ювелира. Насыщенный мифологией и иллюстрированный МАЙКОМ МИНЬОЛОЙ сценарий рассказывает о дальнейшей судьбе Джейсона Вудроу (известного из “Саги о Болотной Твари” Алана Мура). Прекрасные десять страниц изучения безумия. Дальше еще лучше. Комикс «Обними меня» (Przytul mnie; Hold Me # 27, 1990), нарисованный ДЭЙВОМ МАККИНОМ – поразительная притча об одиночестве. После прочтения этой истории не остается ничего иного, как подтянуть к себе своего ближнего и попросту его обнять. Ибо только так можно отогнать вездесущее зло. Последний, самый длинный комикс скорее графический роман, чем новелла. «Сэндмен: Театр ночи» (Sandman: Teatr nocy; Sandman: Midnight Theatre, 1996) – это история некоторого расследования, проведенного пальповым героем Уэсли Доббсом. Заслуживает внимания искусное переплетение сюжетных линий с геймановским Властелином Снов, диалоги и панели Тедди Кристиансена. Воистину литературный бриллиант.

«Дни среди ночи» — это показ художественного пути, пройденного Нилом Гейманом: от наблюдателя и энтузиаста жанра до Мастера. Весьма важным элементом этой антологии являются комментарии, приоткрывающие кулисы создания отдельных историй. Благодаря этому мы можем вглядеться в мир Геймана, который оказывается подобным нашему. Может быть какой-либо из читателей, воодушевленный указаниями Мастера, решится заняться шлифованием собственных комиксных алмазов.

Neil Gaiman “Dni pośród nocy”. Tłum. Paulina Braiter. “Egmont Polska”, 2008 (Нил Гейман «Дни среди ночи». Пер. ПАУЛИНА БРАЙТЕР. “Egmont Polska”, 2008)

В рубрике «Felieton» на стр. 12--14 размещена статья польского фантаста Мацея Гузека/Maciej Guzek, которая носит название:

Яцек Дукай сотворил великолепный роман (и речь тут идет совсем не о размерах). Он создал сложный роман, требующий от читателя сосредоточенности, начитанности и эрудиции. Он создал превосходный в языковом отношении роман, возносясь на вершины стилистики — о таком мастерстве другие писатели-фантасты (в том числе и нижеподписавшийся) могут только мечтать. Он создал книгу, в которой оспариваются литературные традиции и в то же время затрагиваются важные философские (и психологические – она наталкивает на размышления о самосознании) проблемы, и, как будто этого недостаточно, населил ее аутентичными и интересными персонажами. И при всем этом, он создал книгу, которая читается взахлеб, с румянцем на щеках. Да, Яцек Дукай написал великий роман. Но не все это заметили.

Знаменательна позиция критики «литературы основного течения» — большинство рецензентов «серьезной» прозы млеют надо «Льдом» от восторга. «Lampa», «Gazeta Wyborcza», «Dziennik», «Newsweek» или дискуссия на ТОК-FM – все вышеперечисленные СМИ полны похвал. «Лед» сделал то, к чему уже много лет призывали фантаcты – он проломил ворота гетто и заморозил литературные салоны. Фантастика -- в образе «Льда» -- оказалась замеченной, признанной и, хотя паспорт газеты «Polityka» Дукай не получил, оцененной по достоинству. И здесь мы приходим к парадоксу — несмотря на то, что фантасты (понимаемые как группа, идентифицируемая путем отношения к читаемой литературе) в конце концов получили то, чего хотели (т.е. долгожданное и, по мнению фантастов, должное признание со стороны критики так называемого мейнстрима), реакция читателей и отраслевых критиков не является однозначно положительной. Согласен — большая группа фантастов высоко ценит «Лед», но зачастую не до того уровня, которого достигали книги Сапковского, у меня также сложилось впечатление, что в случае с романом «Господин Ледового Сада» (т. 1) энтузиазм читателей/фантастов был большим. Действительно, кое кто даже оценивает «Лед» ниже «Идеального несовершенства» на литературном уровне, несмотря на то, что это самое несовершенство написано со строчной буквы (что заметил сам автор).

Примеры?

Всегда пожалуйста. В опубликованной в сетевом журнале «Esensja» рецензии Михал Ферстер/Michał Foerster дает «Льду» оценку 70 (из 100 возможных). Чтобы увидеть вещи в правильных пропорциях, следует вспомнить, что, например, «Nocarz» или «Renegat» М. Козак были оценены в журнале «Esensja» цифрой 80, как и роман «Wiedźma.com.pl» Е. Бялоленцкой (а «Perfekcyjna niedoskonałość» -- 90). Похожий, хоть и несколько более критический тон имеет и рецензия Кшиштофа Похмары/Krzysztof Pochmara, размещенная на сайте «Katedra».

Давайте также дадим слово пользователям/читателям Интернета. На форуме фэнов Дукая пользователь Fauconnier публикует обширное и интересное мнение о романе «Лед» под красноречивым заголовком «О романе “Лед” слегка критично». Другой интернет-пользователь gav79 на форуме сайта «Katedra» пишет следующее: «Знаменателен тот факт, что наиболее выдающиеся книги НФ-жанра все ближе и ближе приближаются к мейнстриму, фантастические элементы в них являются всего лишь дополнением, стаффажем – и я все чаще задаюсь вопросом, нужны ли они вообще?!» В другом посте тот же пользователь заявляет: «Недавно у меня появилось немного свободного времени и на выбор – «Лед» и «Господин Ледового Сада» т. 2. Поначалу я читал их параллельно друг дружке, но постепенно «ГЛС2» стал одерживать верх – в нем есть все, чего можно ожидать от чтива (кроме, может быть, несколько более быстрого действия). «Лед» написан во впечатляющем стиле, с большой эрудицией, но, к сожалению, скучноват...»

Подобные мнения звучат и в личных беседах с некоторыми читателями Дукая, их можно резюмировать так: да, «Лед» хорош (впечатляет по размеру и стилизации), но он не такой, как «Идеальное несовершенство», который «читался лучше» да и «фантастический элемент» в нем не так сильно был «разбавлен».

Итак, попробуем сгруппировать возникающие обвинения.

С одной стороны говорят, что в книге «мало что происходит», что она «многословна и местами утомительна» (например, на форуме «Science Fiction» есть высказывание о болтливости Дукая), что действие лишено стройности (sic!), а герой «никакой, не симпатичный».

На другом полюсе у нас концентрируются утверждения о том, что «Лед» — «самая легкая книга Дукая», что Дукай «не полностью использовал потенциал придуманного им мира», что «Лёд» не так интеллектуально вдохновляет, как «Идеальное несовершенство», и, наконец, что «Лед» — это «шаг по направлению к мейнстриму» (как если бы это было каким-то преступлением!). Эту группу оговорок лучше всего резюмирует заявление Fauconner-a: «Я понимаю, что привередничаю, но для меня эта тысяча страниц не дает достаточно интеллектуальной пищи. Томек Багиньский однажды сказал, что Дукай – польский писатель с самой высокой плотностью блестящих идей на квадратный сантиметр в письменном тексте. Согласен, но "Лед" — это, на мой взгляд, первый роман Дукая, где эта плотность стала несколько меньшей. (...) Подводя итог, это все равно очень хорошая книга – в конце концов это ведь Дукай – но менее успешная, чем "Другие песни" или "Идеальное несовершенство"».

Хоть мне и трудно согласиться с большинством изложенных обвинений, я не буду сейчас спорить с ними -- не это является целью данной статьи.

Прежде всего – даже «Лед» не лишен недостатков; этот роман слишком хорош, чтобы подползать к нему, не вставая с колен. Однако большая часть критики, похоже, исходит не из недостатков книги, а из того, что книга не полностью соответствует ожиданиям некоторых читателей/фантастов. Поскольку многие люди (я не говорю, что все) высказывают подобные сомнения, стоит задуматься, откуда они берутся, ведь эти мнения в значительной мере характеризуют, не только книгу, но и читателей.

Что ж, из обсуждаемой критики вырисовывается образ конкретных читательских потребностей. Эти потребности можно сгруппировать подобно обвинениям. На одном конце шкалы надо поставить постулаты относительно «читабельности» книги. И в самом деле, «Лед» читается не так легко и быстро, как, например, «Кровь эльфов», отсюда упрек в том, что последний роман Дукая иногда утомляет. Современный читатель, особенно популярной литературы (а бОльшая часть фантастики, скажем прямо, именно к ней и относится), привык к тому, что фантастика пишется по-другому, и действие и повествование разворачивается иначе, не оставляя места для долгих отступлений, размышлений и дискуссий.

Жалобы могут быть вызваны аналогичным набором ожиданий, когда дело касается главного героя. Хотя Герославский — хорошо проработанный персонаж, психологически глубокий и поэтому заслуживающий доверия, его правдоподобие, тем не менее, лишает его изрядной доли героизма. Нельзя быть обычным человеком и в то же время ведьмаком -- между тем во многих книгах главный герой отождествляется с кем-то, кто (обязательно) стоит выше среднего. Фантастам нужен кто-то вроде Иеронима Бербелека, способного плюнуть в лицо сильным мира сего. Нужен кто-то вроде Вуко Драккайнена, который сможет в одно мгновение перемолоть врагов на котлеты. Значит, опишешь середняка, даже с величайшей достоверностью, потребителю не потрафишь. В целях данной статьи назовем таких потребителей «читателями, ищущими идеального чтива», а «Лед», несмотря на свои многочисленные достоинства, несколько отклоняется от такого идеала.

На другую сторону шкалы можно поставить ожидания читателей- интеллектуалов, которые не обязательно жаждут острого сюжета (хотя сюжетная острота этой группе отнюдь не мешает). Эти читатели ожидают от литературы вообще, и от Дукая в частности, прежде всего ослепительных концепций, рейдов по альтернативной физике, захватывающих видений, превращенных в историю о новейших научных открытиях. Эти читатели обычно очень хорошо разбираются в точных науках (до такой степени, что я им искренне завидую), в информатике, иногда в философии, но не всегда в классике мировой литературы. Именно для них идеал — «Идеальное несовершенство». Почему? Что ж, для таких людей сугубо литературные ценности, которыми богато оснащен «Лед», не имеют первостепенного значения. Гениальная стилизация не столь важна, как не слишком важна и психологическая глубина персонажей, еще менее важную роль играет динамичность действия, а дискуссия с литературной традицией XIX века -- и повествовательными матрицами XIX века – вообще мешает. Короче говоря, недостатком «Льда» оказывается его самое большое, на мой взгляд, достоинство — литературность.

Обе группы объединяет желание читать фантастику – причем этот самый фантастический элемент фетишизируется. Читателям хотелось бы, чтобы внимание автора сосредоточилось только на фантастическом, чтобы фантастический элемент всегда находился на первом плане. Правда, против «Льда» еще не был выдвинут аргумент «из Лема», но, боюсь, это только вопрос времени, уже вижу эти насыщенные злостью утверждения, что «Лед» -- это никакая не фантастика, ибо если из нее вырезать фантастический элемент, книга ничего не потеряет. Слишком много разговоров об истории, слишком много психологизации, к чему все эти рассказы о цусимских сражениях, бесполезные описания природы, какой смысл в идиллических сценах в доме Велицких или долгих разговорах в поезде? Где описания фантастической идеи, где уравнения темной физики, где размышления о сути лютых?

Фантастики, фантастики, фантастики!

Конечно, в описанных выше точках зрения нет ничего плохого, каждый имеет право ожидать те книги, которые ему больше понравятся – и я не собираюсь судить об индивидуальных вкусах. Эти вкусы – сформированные многими факторами – нечто постоянно существующее, и если они изменятся, то это будет не внезапный скачок, а процесс, растянутый на годы, сопровождаемый сотнями прочитанных книг и намеченный многими личными переживаниями

Проблема кроется в другом. Что ж, читатели фантастики страдают (иногда) своего рода мейнстримным комплексом, который сводится к требованию признания со стороны критиков основного литературного потока и читателей литературы en masse и ее флагманов. Однако это своего рода пример "имперского мышления", эстетического колониализма. Идея, у меня такое впечатление, состоит в том, чтобы "победить" господствующую мейнстримную критику – но при этом мы, фантасты, не хотим заработать на этом завоевании, взяв из мейнстрима то, что в нем ценного. Нет, мы хотим убедить ИХ, что «НАШЕ» — ЛУЧШЕ, и мечтаем сделать это на своих условиях.

Это хорошо видно в дискуссии о «Льде» — одни говорят (с сожалением?), что Дукай сделал шаг в сторону мейнстрима (К. Похмара в упомянутой выше рецензии), а другие упрекают мейнстримных критиков в том, что они видят во «Льде» попросту хорошую книгу, а не книгу в жанре фантастики, и не признают, что «Лед» происходит из фантастики (как, например, П. Матушек в рецензии, опубликованной в журнале «Nowa Fantastyka»). Как заявил пользователь artureal на форуме журнала «Nowa Fantastyka», «существуют проявления игнорирования фантастики, как низшего жанра литературы».

Я говорил уже о комплексах?

Представляется, что признание «серьезными критиками» того, что Дукай (этот самый «Лед») – это фантастика, является, через признание одной книги, оправданием для фантастов, на которых (что правда, то правда) внешний литературный мир смотрит сквозь призму эктоплазмы и зеленых человечков. Это признание должно узаконить весь жанр, демистифицировать его, излечить от комплексов, ввести в литературные салоны, очаровать критиков, которые (что, опять же, в значительной мере правда) не питают коллективной любви к фэнтези.

Остается, однако, вопрос –

Должны ли они действительно таковую питать?

С моей точки зрения, эти ожидания трудно оправдать, учитывая, что фэнтези также отвергают правила, по которым ведется игра на обычном игровом поле. Нельзя, с одной стороны, требовать от Дукая писать квази-лекции о будущем («Черные океаны»), а потом обижаться на то, что глупые мейнстримовцы снова не заметили его гениальности, а «Passport»-ы и «Nike» достались кому-то другому.

Ну так ведь мейнстримовцы не дураки, и даже если они и предвзято относятся к фантастике – то отнюдь не ко всей, как показывает пример не только "Льда", но и ряда других книг. Дело в том, что мейнстрим оперирует несколько иной системой ценностей, описания и оценки произведения, чем фантасты (а по меньшей мере — чем некоторые фантасты). Нет смысла сравнивать эти шкалы ценностей, отвечая себе на вопрос, которая из них лучшая (если лучшая на самом деле есть?) – достаточно просто осознать этот очевидный, но и немаловажный факт. Для некоторых фантастов встреча с мейнстримом — это встреча с инопланетянами в микромасштабе — столкновение двух разных парадигм, двух разных систем логики, языков и точек отсчета. Это не шутка — принимая во внимание, с одной стороны, несомненное развитие фантастики, а с другой — известную особость жанра (то же самое можно сказать и о мейнстриме), нетрудно заметить, что эти два мира расходятся – одни фантастические произведения отсылают к другим (как пример, назову первое, что пришло мне на ум: один из текстов Якуба Цьвека начинается с явной отсылки к книге Кинга; авторы мейнстрима, в свою очередь, ссылаются на других мейнстримных авторов. Писатель-фантаст не ведет диалог с писателем-мейнстримовцем (и наоборот), он читает нечто иное, отвечает иным ожиданиям, в результате и писатели, и читатели оперируют разными культурными кодами и разделяют разные предпочтения. Фантасты, например, не любят формальных экспериментов (см. реакцию большой группы читателей на рассказ «Podworzec/Двор» Вита Шостака), предпочитают конкретные (часто шаблонные) сюжетные решения, большое внимание уделяют связности изложенного. мире, напирают на технические детали — как написано выше, они хотят, чтобы все крутилось вокруг фантастической идеи, которая и составляет clou, суть произведения.

Мейнстримовцы этого не делают.

Поэтому, когда Яцек Дукай пишет книгу, которая может свободно конкурировать с произведениями писателей основного литературного течения, начинает вещать на тех же длинах волн, на которых вещали они, — в фантастическом радиоприемнике начинает нечто потрескивать. Дукай перестает говорить на том языке, который мы знаем, или, по крайней мере, он перестает говорить на том языке, который мы хотели бы от него услышать. Обратите внимание, что те из фантастов, которые с величайшим энтузиазмом приняли "Лед", не ограничивают себя чтением только фантастики. Отсюда рецензия П. Матушека в "Nowa Fantastyka" — добавим, весьма хвалебная рецензия на Дукая. Так уж случилось, что Матушек опубликовал в том же номере “Nowa Fantastyka” (редакционная вступительная статья) список книг 2007 года, достойных внимания, и достаточно одного взгляда, чтобы сказать, что книг в жанре фантастики в его списке не слишком много, набор разнообразен, построен без жанрового уклона. Аналогичная ситуация и с мнением, опубликованным в 13-м номере “Creatio Fantastica” – М. Цетнаровский, как один из немногих «внутрисистемных» рецензентов, подметил одно из главных достоинств «Льда» — разрушение сюжетных клише, доминировавших в последнее время в польской фантастике. Вопрос в том, счел бы Цетнаровский это достоинством, если бы не читал ничего, кроме научной фантастики и фэнтези? У меня есть сомнения.

Подводя итог, можно сказать, что «Лед» оказывает наибольшее влияние на тех читателей, которые одной ногой стоят в фантастике, а другой — в других областях литературы.

Эти соображения приводят нас к выводу, возможно неприятному нашему фантастическому уху, но, пожалуй, верному. То, что Дукай написал "Лед", а не копию "Идеального несовершенства", не случайно. Автор, как и герои большинства его произведений, взрослеет и развивается в литературном отношении, и этот процесс протекает с ошеломляющей скоростью. С каждой последующей книгой можно видеть, как меняется (в лучшую сторону) техника Дукая и как расширяется литературный кругозор Дукая (здесь следует напомнить, что «Идеальное несовершенство» — произведение старше и «Экстенсы», и «Других песен»), и, судя по всему, такое взросление болезненно воспринимается некоторыми читателями, привыкшими к старым произведениям Дукая и желающим повторения того де самого (проиграй нам это еще раз, Сэм!). Well, не похоже на то, что сыграет то же самое. Сэм научился играть по-другому, он опередил в развитии многих своих читателей, стремясь ко все более новым и более изощренным средствам выражения, ведя дискурс на более высоких уровнях литературы, на которых он, вероятно, хотел бы обосноваться.

И вот оно объявленное заранее (неприятное) заключение

В некоторых отношениях художественная литература основного течения на самом деле гораздо более продвинута, чем фантастика. И по языку, и по типу обсуждаемых вопросов, и по качеству стилизации. Конечно, и у фантастики есть козыри в рукаве — мастерство, связность представляемого мира, забота (по крайней мере, на уровне декларации), о читателе, и, наконец, широта кругозора (как-то я не могу себе представить мейнстримного писателя, написавшего такой проницательный роман, как, например, «Алмазный век»), — все это качества, достойные похвалы, но стоит понимать, что не только эти особенности делают литературу великой. А Дукай взрослеет на всех литературных фронтах, и там, где может извлечь выгоду из мейнстримных опыта и традиций, — он использует их в полной мере, изучает, перерабатывает, обсуждает. Важно уже не только описание представленного мира, важна не только идея.

Отсюда и проблема: не все хотят идти по этому пути плечом к плечу с паном Яцеком, не всем нравится этот путь. Так что же делать заядлым читателям фантастики, желающим еще одного «Идеального несовершенства» или же очередного «чтива»? Эти последние будут удовлетворять свою жажду развлечений, потребляя произведения других авторов, тогда как первым следует на мгновение задуматься, не сужают ли их ожидания поле зрения? Конечно, вы также можете по примеру Квасьневского призвать Яцека Дукая «не идти по этому пути».

Но я не думаю, что автор «Льда» к вам прислушается.

А вот мнение российского читателя:

«Хорошо в погожий летний денек сесть и вдумчиво перечесть от корки до корки любимую детскую книгу. Еще лучше, когда, перевернув последнюю страницу, снова совершенно искренне радуешься старым авантюрам по-прежнему неунывающих героев, свежести красок неба, блеску озер, запахам леса, теплу солнца. Всему, что приводило в полный восторг много лет назад, когда так не хотелось отрываться от библиотечной книги с фиолетовыми штампами, исписанным формуляром и фамилией Шклярский на обложке.

Об авторе "Томека" сейчас почти никто не помнит, а в 60-х-80-х он был самым популярным у советских, польских и прочих школьников стран по эту сторону “железного занавеса”.

Именно польский паренек Томек Вильмовский вызвал настоящую книжную битломанию, став именитым детским героем. В библиотеках книжек о нем было почти не достать — школьники старались удерживать их дома наперекор всем срокам сдачи. Иллюстрации ЮЗЕФА МАРЕКА для советских мальчишек тоже были что надо. Черная Молния стал главным героем книги “Томек на тропе войны”, его именем тут же называли любимых игрушечных индейцев, а рисунок индейского вождя в профиль был самым популярным — его вечно рисовали на уроках. Школьные тетради пестрели кляксами и этим самым профилем, нарисованным еще чернильной ручкой.

Сейчас “Томек” читается даже с большим интересом, чем в детстве.

Автора можно упрекать за схематичность героев, диалоги которых подчас комично неуклюже перегружены энциклопедическими справками. Зато Шклярскому удалось главное: ухватить детскую мечту о покорении мира и описать ее так по-детски восторженно, без намека на интонации взрослой усталости, что и сам становишься мальчишкой. Погружение в книги Шклярского — это еще и путешествие в мир идеалистических представлений Старой Европы, почти смытых с лица континента волнами миграций, иммиграций, плохо продуманного “мультикультурализма” и всеобщего мирового хаоса. И, что не менее важно, вся честная компания Томека и его друзей — ужасно приятные люди, отлично друг друга дополняющие, поэтому во время чтения кажется, будто ты с ними — на одном ковчеге, а “весь мир пусть проходит мимо” <…>

Русскоязычный вариант издавался в СССР трижды и полностью готовился и печатался в Польше. Неясно, в какой весовой категории числились польские переводчики Томека на русский — И. ШПАК и Е. ШПАК — но они внесли в текст достаточно ляпов, ставших для советского читателя неотъемлемой частью ностальгии. Например, в эпизоде, когда Томек перенервничал, Новицкий, посмеиваясь, сказал, что тот “потерял цикорию”, а переводчик ШПАК сообщил читателю, что это “непереводимая игра слов”. Впрочем, Томек частенько и сам, без помощи переводчиков, раздражает болтовней с энциклопедическими, почти не адаптированными, выдержками. Иногда он просто скучен до безобразия. И те его полюбили, и эти, и там он преуспел, и сям, и Салли от него без ума, а соперник Бальмор бледной тенью хмуро бродит по пятам и изучает “секрет успеха”, попутно ошибаясь, где только можно. Но Томек всегда нравится принципиальностью, усердием и способностью вечно впутываться в разные истории, увлекая за собой всю компанию.

Компания: боцман Тадеуш Новицкий, Ян Смуга, Салли Алан, Анджей Вильмовский, собака Динго и другие еще в детстве, после первого знакомства с книгами Шклярского, стали друзьями как будто с соседней улицы. Поэтому им можно простить самые навязчивые и многословные энциклопедические справки вместе с медоточивыми славословиями в адрес Томека в каждой книге.

Этой и другими характерными стилистическими шероховатостями стиля Шклярского особенно грешит предпоследняя книга цикла — “Томек в Гран-Чако”. Здесь же “отличилась” и Салли, которая на протяжении всех предыдущих книг все чаще обещала стать умной, ироничной брюнеткой вместо пустышки, ежеминутно тараторящей: “Ой, Томми, ты такой умный, я бы так не смогла...”. “Томека в Гран-Чако” в СССР издать не успели – книга появилась в 1987 году, спустя целых 20 лет с момента выхода предыдущей книги “Томек у истоков Амазонки”.

Такой большой перерыв был связан с работой Альфреда и Кристины Шклярских над трилогией «Золото Черных гор». А может, пан Альфред так закрутил сюжет в “Амазонке”, что не сразу придумал, как быть с ним дальше. А жаль, ведь “Амазонка” обрывается на самом интересном месте: часть компании остается в заложниках у месоамериканских индейцев, а остальные бегут, как будто бы “принесенные в жертву”, но обещают вернуться.

Выйди “Гран-Чако” в Союзе, советские поклонники Шклярского решили бы, что писателю на этот раз немного изменили чувство меры и вкус, а сам он откровенно идет на поводу у подросших читателей, интересующихся теперь уже не только платоническими отношениями между героями. Только этим можно объяснить появление в “Томеке” невинной эротики. И, в то же время, расчетом на то, что книги когда-нибудь экранизируют, и такие эпизоды только добавят им популярности. Во всяком случае, мальчики и мужчины, сидевшие в темном зале советского кинотеатра, всегда предсказуемо шуршали и ерзали в креслах, смущенно похохатывая во время похожих эпизодов, довольно типичных для легкого приключенческого жанра и рассчитанных на неискушенных “домашних” подростков. <…>

Несмотря на некоторые натянутости, «Томек в Гран-Чако» — познавательное и динамичное повествование. Это уже не стандартная томек-экспедиция с наборами цветов-насекомых, охотой и звероловлей, а приключение в чистом виде. Смуга впервые человек, а не схема. Их дуэт с Новицким милый и трогательный. В фильме это хорошо смотрелось бы: два старых приятеля, заброшенные судьбой черт-те куда, ностальгируют у костра по старым временам и заботятся друг о друге. <…>

Финала приключений Томека Вильмовского читатели так и не дождались, поэтому энтузиасты пытаются фантазировать на эту тему самостоятельно. Ведь не мог же цикл продолжаться вечно. Чем же он должен был закончиться? Вот хронология возможных дальнейших приключений Томека, составленная поклонниками Шклярского в бывшем Советском Союзе.

«Томек в Затерянном мире». 1912-й — новая экспедиция, на этот раз в африканскую Замбию. Поездку снова снаряжает знаменитый Карл Гагенбек, коллекционер животных и основатель крупнейшего зоопарка в Гамбурге. Томек и друзья собираются разыскивать ящера юрского периода — цератозавра, который, по слухам, все еще обитает в замбийском озере Бангвеулу. Это последняя звероловная экспедиция героев книги. Спустя год умирает Гагенбек, а еще через год начинается Первая мировая война (1914), и тут уже не до животных. Компания уезжает в США, вместе с ними возвращаются индейцы, гастролировавшие по Европе с цирком (об этом Шклярский рассказывает в финале «Тропы войны»). Опыт и внешность Томека ценят по достоинству в Голливуде, предлагая ему съемки в вестерн-фильмах (годом рождения киновестерна считается 1903-й, когда на экраны вышел немой фильм «Большое ограбление поезда»).

«Возвращение Томека». 1915-й — Томек и компания поддерживают связь с Польшей, которой нужны деньги для вооружения и поднятия экономики. Салли, археолог по образованию, предлагает несколько вариантов новых экспедиций за золотом: в Южную Америку (когда-то Смуга обнаружил там тайники индейцев). Добытых сокровищ хватит и Польше, и компании Томека, которая мечтает собрать средства на создание зоопарка в Варшаве. Наконец, 1918-й – и в ноябре завершается Первая Мировая война. Главнокомандующий польской армией Юзеф Пилсудский объявляет о создании Польского государства. Наши герои возвращаются в Варшаву. Вильмовские преподают в университете, становятся основателями варшавского зоопарка. Томек и Салли ждут ребенка, который должен был родиться только в свободной Польше. Между делом производят сенсацию своими научными познаниями, покоряют варшавскую профессуру и получают непременно звания профессоров (иначе это был бы не Шклярский) Варшавского университета. Вильмовский-старший заявляет о правах на свою непременно большую и красивую (иначе это был бы не Шклярский) варшавскую квартиру, ностальгирует по прежним временам, работает в Варшавском университете, зоопарке, ботаническом саду. Смуга ему ассистирует. Новицкий наслаждается домашним уютом и, наконец, строит планы на женитьбу на какой-нибудь закадычной варшавской воздыхательнице. Его яхта покачивается на волнах Вислы, пришвартованная где-нибудь недалеко от дома Новицкого, и компания время от времени устраивает пикники, катаясь в окрестностях Варшавы. Томек сыплет энциклопедическими статьями о городе и мире. Много польского патриотизма (иначе это был бы не Шклярский).

Все счастливы, и читатель прощается с героями на длительное время. Возможно, до 1939-го года, когда Польша снова бедствует с началом Второй Мировой. Томек и компания, внесенные фашистами, как истинные патриоты, в черный список, бегут из страны на яхте, обходя гитлеровские патрули и заслоны, спасая попутно парочку еврейских семей. Их везут на Ближний Восток, в Палестину, где начинаются новые приключения Томека Вильмовского «Томек в Земле Обетованной».

Если бы Шклярского оценили по достоинству сами поляки, его цикл о Томеке давно получил бы логическое продолжение, справедливо претендуя на лавры польского Индианы Джонса.

И еще неизвестно, кто стал бы популярнее» (Денис Бессараб «Фраза»).

(02.08.2014)

Завершающая статья Войцеха Голомбовского носит название:

Перечитывание «Томеков» Альфреда Шклярского приносит некоторые разочарования, но это все равно достойное литературное произведение для молодежи. Итак, что-то изменилось в cпецифике писательского творчества или читатель повзрослел?

Как я уже упоминал при обсуждении «Томека у истоков Амазонки» и «Томека в Гран-Чако», эти две части романа разделяют двадцать лет. Неожиданно для читателей (возможно, и для издателя) после написания седьмой части Альфред Шклярский перестал писать «Томеков». Вместе с женой он создал замечательную индийскую трилогию «Золото Черных гор», а затем и вовсе перестал писать.

Уже в возрасте семидесяти лет автор вернулся к своему самому известному герою, запланировав еще три тома – желая довести действие до момента, когда Польша вновь обрела независимость и группа друзей вернулась в Варшаву. Поэтому слух о скорой смерти Томека, упомянутый в предыдущем эпизоде, должен был оказаться – к счастью – всего лишь слухом. А Тадеку Новицкому, вероятно, суждено было дожить до возвращения в любимое Повислье.

Однако в 1992 году умер сам автор, так и не завершив написание романа «Томек в гробницах фараонов». Эта работа была завершена – на основании заметок автора – его другом, о. Адамом Зельгой. В это же время было ликвидировано издательство «Śląsk», где работал Шклярский, которое только что издало роман «Томек в Гран-Чако» и регулярно переиздавало более ранние тома серии. Описание приключений Томека и его друзей в Египте и Судане было издано другим издательством, в другом графическом оформлении. Конечно, вместе со всеми предыдущими книгами. Покупать все с нуля не имело смысла (тем более, что мой экземпляр «Томека в стране кенгуру» украшен автографом Альфреда Шклярского с посвящением!), покупка одного тома, отличного от других, тоже не особо улыбалась – так что я вообще не прочитал этот том (по сей день). То есть вернуться к нему спустя много лет невозможно...

Можно ли сказать/написать о серии путешествий Томека Вильмовского что-то, что еще не написано? Эти романы рекомендовались школьникам в качестве дополнительного чтения. По сей день у многих взрослых сохранились теплые воспоминания о том, как они читали эти книги.

Томек был одной из икон польского молодежного романа – сейчас, кажется, немного запылившейся. Так что же изменилось?

Похоже, что теперь забыто правило (памятное также по комиксам ПАПАШИ ХМЕЛЯ про Титуса, Ромека и А'Томека) “развлекая – учить, и обучая – развлекать”. В приключенческих романах уже нет места этнографическим, историческим, ботаническим или зоологическим описаниям. Читатель ожидает экшена, приключений, по абзацам с описаниями он пробегает быстрым взглядом. Если его интересует какая-то особенность природы, он может легко найти информацию о ней в интернете. Если он захочет сориентироваться, где происходит действие романа, то станет искать эту информацию в интернете и найдет там не только актуальную и точную карту, но и сотни фотографий из заданной местности.

Хотя, по-моему, было бы очень полезно в книжных картах отмечать контуры Польши (в том же масштабе), чтобы легче было получить представление о протяженности пройденного героями маршрута.

Также немного раздражает кристальная чистота и правильность наших героев. Времена таких (сверх?)людей ушли в прошлое. Энциклопедические знания по каждому предмету, а вдобавок сотня талантов, безупречные манеры, сила и физическая подготовка, достойные олимпийцев – можно ли сегодня отождествлять себя с такими героями? В общей сложности, после перечитывания восьми томов, самым интересным человеком кажется Ян Смуга, о котором известно меньше всего. И, конечно, о котором хотелось бы еще почитать.

И я бы посмотрел кино, если бы случилось чудо и была бы сделана достаточно близкая к тексту экранизация романов сериала. Но ни в коем случае не осовремененных! Принимая во внимание глубокую укорененность романов в начале двадцатого века, перенос героев на сто лет вперед был бы равносилен переписыванию их приключений. Да, это можно сделать насильно – но тогда это будет не ТОТ Томек.

Ну так что же — во втором десятилетии 21-го века приключения Томека Вильмовского читаются только из сантиментов? Ведь серия довольно регулярно переиздается (в последнее время еще и в виде аудиокниг), то есть кто-то ее покупает... и читает.

Так можно ли повзрослеть, вырасти из "Томека"? Можно. Но нужно ли?

(18 марта 2017 года)

(Окончание следует)