7. Вероятно постоянные читатели записей в этом блоге успели уже забыть, что в данном номере журнала (смотрим основной заголовок) помимо прочего печатался также рассказ замечательного польского писателя, прекрасного собеседника (и знатного матерщинника) Анджея Земяньского. Вот по этому поводу в номере и напечатано (стр. 66 – 67) интервью, которое Бартек Свидерский/Bartek Świderski взял у Анджея Земяньского/Andrzej Ziemiański; оно называется:
Я -- ПИЛОТ БОМБАРДИРОВЩИКА
(Jestem pilotem bombowca)
Бартек Свидерский: Как вы попали в «Фантастыку» с вашим первым рассказом?
Анджей Земяньский: Благодаря Анджею Вуйцику, который собирал материалы для антологии произведений молодых писателей. То, что мой “Zakład zamknięty/Закрытое заведение” оказался во втором номере, было для меня большой неожиданностью.
Бартек Свидерский: Эта короткая антиутопия мощно звучит даже сегодня; в 1982 году она должна была валить с ног. Вы писали ее под влиянием тогдашнего так называемого «коллективного опыта» или того, что сами испытывали?
Анджей Земяньский: Каждому тогда хотелось «пнуть ногой систему». Хотя бы символически, хотя бы чуточку, хотя бы лишь для того, чтобы показать: «Я тоже против». Но “Zakład” это прежде всего результат увлечения английской Новой Волной, Олдиссом и Баллардом. Сегодня этот рассказ меня только раздражает. Неумело написан и, что хуже всего, в соответствии с принятой в то время модой: трех- или четырехбуквенные имена, никаких фамилий, никаких описаний героев, без конкретизации места действия…
Бартек Свидерский: Как вы оцениваете взгляды, потребности, настроения сегодняшней молодежи по сравнению с вашими взглядами двадцатилетней давности?
Анджей Земяньский: Нынешние молодые люди взрослее нас тогдашних, они лучше приспособлены к жизни, лучше знают, чего хотят. С другой стороны, они более атомизированы, не слишком-то умеют сплачиваться в группы натиска. Меньше читают. Я как-то попытался внушить своим студентам, что будущий инженер должен брать пример с Сайруса Смита из «Таинственного острова». Оказалось, что никто в аудитории не читал Жюля Верна. Мне пришлось объяснять, что это такой тогдашний Макгайвер, который вместо швейцарского ножа пускал в ход свои огромные знания.
Бартек Свидерский: Вот эти вот ваши контакты с молодыми людьми – помогают ли они вам в лучшем их понимании?
Анджей Земяньский: Такие контакты – это прежде всего практика в современном разговорном языке. Это позволяет мне избежать изоляции в собственной возрастной группе и наблюдать за тем, как язык изменяется. Благодаря этому я говорю так же, как и они, слушаю ту же самую музыку, подобным образом одеваюсь… Двадцать лет назад скажи студент при профессоре “kurwa” или “zajebiście”, это могло окончиться для него даже исключением из учебного заведения. Сейчас это норма.
Помню, как отец пытался читать пару моих рассказов, но так и не дочитал ни один до конца. Его раздражало то, что я не пишу языком, «свойственным моей касте», а эпатирую читателя вульгаризмами. А я вовсе никого не эпатировал. Писал так, как говорили.
Бартек Свидерский: Почему вы после 18 лет перерыва возобновили контакт с журналом «Нова Фантастыка»?
Анджей Земяньский: После издания рассказа в журнале я сосредоточился на написании романов. А потом на протяжении десяти лет вообще молчал, если не считать вознесения громких здравиц за пивом.
«Бомбу Гейзенберга» я послал в журнал, к которому имел наибольшее расположение. Там я начинал. Там же я и повторно дебютировал, чтобы оказаться back in business.
Бартек Свидерский: Вы начали писать фантастику «для утешения сердец» (“Bomba Hejsenberga”, “Waniliowe plantacje Wrocławia”), исходя из собственной сердечной потребности или потому, что ощутили некий общественный заказ?
Анджей Земяньский: По правде сказать, о том, что рассказы могут кого-то или что-то утешить, я узнал только от читателей. А я попросту пишу то, что мне самому хотелось бы написать. С меня хватит уже всех этих Нью-Йорков и Вашингтонов будущего. Предпочитаю подумать над тем, каким будет когда-нибудь Вроцлав, что станется с Польшей, задать самому себе пару вопросов, на которые еще не знаю ответов.
Бартек Свидерский: Вы любите Сенкевича?
Анджей Земяньский: Люблю. Это прекрасный пример писателя, который не стареет. А тех, кто его высмеивали, не читает уже практически никто сегодня. И вместе с тем это малопонятная для иностранцев литература (я говорю о Трилогии). Один мой знакомый голландец прочитал все три тома, а затем попросил показать ему кинофильмы, поставленные по ним, поскольку хотел понять, о чем же идет речь. Он не имел в виду, конечно, сюжет, но хотел понять, что поляков во всем этом так страшно возбуждает.
Бартек Свидерский: Чтобы сегодня сотворить супер-Польшу, не достаточно вычленить и идеализировать отрезок истории, надо прибегнуть к фантастике?
Анджей Земяньский: Первое со вторым тесно переплетается. Говоря о польской фантастике, о всех тех таинственных событиях, которые происходят вокруг нас сегодня и в будущем, нельзя забывать об истории. Странным велением судьбы я родился во Вроцлаве (и всегда шучу, что о моем зачатии побеспокоились аж три супердержавы в Ялте – иначе его бы не случилось). Это был город переселенцев, слепок тысячи культур, плавильный тигель поляков, немцев, евреев, татар, украинцев, белорусов, чехов, литовцев и многих других. Я лизнул чуточку языковой среды этих людей, подобрал крохи разных обычаев, меня научили жить среди них, вместе с ними, в одной школе, на одном дворе, дверь в дверь. У меня еще была возможность увидеть печальные останки II Речи Посполитой, прежде всего ее необычную, многоцветную красу. А затем все стало сереть, скучнеть, превращаться в единственно правильное…
Нас отрезали от истории. Я помню, как во Вроцлав приехал мой приятель, врач, чтобы занять должность на какой-то кафедре. Поначалу он жаловался на то, что лечебные палаты неважно выглядят, коридор и окна ремонта требуют, а потом как-то растроганно мне сказал: «А ты знаешь, я работаю за тем же письменным столом, за которым сидел Зигмунт Фрейд».
Поэтому я так часто возвращаюсь к теплым воспоминаниям о стране многих народов, тиглю стольких культур. Не знаю как насчет “супер”, но прекрасной Польша уже была, таковой она есть и, надеюсь, будет, ведь мы все еще живем.
Бартек Свидерский: Вы изучали точные науки, но у вас мало патентов на литературные «технические изобретения», вы предпочитаете экспериментировать с историей, психологией, социологией. Чем для вас является фантастика, и почему вы выбрали именно это жанровое направление?
Анджей Земяньский: У меня действительно техническое образование, но я архитектор. Когда заходит речь о технике будущего, я терзаю приятеля-физика, Адама Цебулю, телефонными звонками в разное время суток и требую, чтобы он разъяснил мне самые простые вещи. Архитектор знает, как упорядочить и приукрасить пространство, а насчет принципов действия машины времени вынужден консультироваться у тех, кто умнее его. К счастью, у меня много друзей – кроме физиков я мучаю врачей, механиков, конструкторов, химиков, ботаников, историков, оружейников, кадровых военных… Вскоре они, едва завидев меня, начнут разбегаться. Но это захватывающее приключение, я обожаю дискуссии на тему «пустяки в будущем», и это мой ответ на вопрос «почему фантастика».
В мейнстриме рождались сенсационные тексты на такие темы: «жизнь прекрасна», «стоит быть добрым человеком», «судьба может быть жестокой». Это, в каком-то смысле, решение тех проблем, которые уже существуют. В фантастике, однако, нужно знать что-то конкретное. Тут, в отличие от классики, нужно самому создать проблему, и только затем ее решить.
Бартек Свидерский: Откуда взялся/взялась замысел/потребность написания нефантастического романа “Miecz Orientu/Меч Востока”?
Анджей Земяньский: Причин две. Во-первых, это воздание почестей Станиславу Лему за рецензии никогда не написанных книжек. Во многих местах повести “Miecz Orientu” можно найти следы этих рецензий. Вторая причина – это желание излечиться от комплексов. Желание себя проверить, доказать самому себе, что я могу написать нечто, что появится на страницах главной не захваченной до тех пор крепости мейнстрима – журнала “Twórczość”. Но, конечно, эта история овладела мной, стала жить собственной жизнью, сблизилась с фантастикой и, собственно, в нее превратилась. Тем не менее, от комплексов «второсортного жанра» я излечился – мне удалось штурмом преодолеть крепостные стены. Больше я не фантастических книг писать, видимо, не буду.
Бартек Свидерский: Литературный этос Кареты Вроцлавского постулирует развлекательную литературу. Почему вы вышли за его рамки и свернули в сторону «проблемной литературы»?
Анджей Земяньский: Я никогда не был частью коллективной личности Кареты Вроцлавского, поэтому не могу отвечать за парней.
В течение этих десяти лет перерыва я писал “Miecz Orientu” и, прежде всего, роман “Achaja/Ахайя”. Эти две вещи полностью меня изменили. Мне кажется, что до этого я был психически не готов задать себе вопросы, которые между тем неустанно меня беспокоили. Особенно “Achaja” научила меня работе в свое удовольствие, ради самой радости заполнения бумаги словами и строчками, без желания это где-нибудь напечатать. Затем я показал это приятелю, который изрек: «Это садизм и мазохизм». Очень точное определение. Зоркое наблюдение. Сквозь такой эксперимент мне нужно было пройти. Разумеется, все это облачено в романную материю, которую я люблю. Это может быть прочитано, как простая история девушки, которая познает мир мужчин, но может читаться и как закамуфлированная и завуалированная насмешка над нашим миром.
Бартек Свидерский: Во Вроцлаве в моде соавторские коллективы. Расскажите – каково это технически?
Анджей Земяньский: Я писал в соавторстве только с Анджеем Джевиньским. В какой-то момент мы писали так, что никто со стороны не был в состоянии различить, кто из нас написал ту или иную сцену. Но нам из четырех книг удалось опубликовать лишь две. У нас не было никаких разногласий, попросту каждый из нас пошел своей дорогой и экспериментировал каждый по-своему. А как это технически делается? Нужно хорошо знать друг друга и много спорить, а стучать по клавишам — это уже дело простое.
Бартек Свидерский: Откуда вы черпаете вдохновение?
Анджей Земяньский: Трудно сказать откуда, потому что написание чего бы то ни было очищает память. У меня это вообще болезнь, от которой я страдаю с самого детства. Я попросту не живу в реальном мире, не являюсь нормальным человеком, неустанно воображаю себе какие-то истории. В автомобиле я пилот бомбардировщика (простите, пан Геня, за тот случай на стоянке, я как раз тренировался в заходе на цель), в лифте – космонавт, в парке вечером – вампир, в госучреждениях – серийный убийца… э-э… простите, занесло.
Вдохновение берется из книжек. Надо сесть поудобнее и много чего прочесть. Складировать тонну излишней на первый взгляд информации. Нужно много разговаривать с людьми, наблюдать за ними, делать выводы. А затем, когда заполнится банк данных, достаточно столбика, обвитого плющом, чтобы родилась какая-нибудь история.
Бартек Свидерский: Магия, которая появляется в последних двух ваших рассказах, это новое увлечение или литературный прием?
Анджей Земяньский: Мне трудно сказать что-то о магии, потому что, по правде сказать, я не знаю, что это такое. Магия — это мир цикла “Xięga balwochwalcza”Бруно Шульца. Магия – это Виткаций, который выглядел как шаман, но магия – это также Гомбрович, холодный утонченный интеллектуал. Это также Херлинг-Грудзиньский, который использовал иронию и холодный анализ так же, как другие пользуются атомной бомбой и напалмом. Таковым был радиус действия и такими были результаты. Как они колдовали – я не знаю. Хоть и вижу результаты этого колдовства. И как теперь соотнести магию с фантастикой, если я назвал ТАКИЕ имена. (К счастью, каждый из них был связан с фантастикой). Что такое магия – я понятия не имею, но она меня неустанно привлекает. Родись я в средневековье, стал бы, наверное, старцем-сказителем, ходившим с посохом в руке от селения к селению и певшим сказания взамен за жбан пива. Это мне даже годилось бы. И я знал бы также, что следующее селение за холмами, там следующий жбан пива, следующие слушатели тех историй, которые сложились у меня в голове.
И то же самое сегодня. Можно сидеть за столом, сидеть за рулем автомобиля, можно тонуть в омуте повседневных обязанностей – жена, дети, покупки, работа – можно дать себя оболванить… Но можно также пойти, повернуть за угол на ближайшей улице и посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного. Если нет, то можно пойти дальше и еще дальше.
И где-нибудь в конце пути наткнуться на магию, понимаемую как выражение наших надежд. А ну-ка давайте-ка посмотрим, что там в следующем селении, что – за холмом, что за углом ближайшей улицы. Там наверняка творится нечто тайное… Там действует магия. Я в это свято верю.
Бартек Свидерский: О чем говорится в ваших научно-популярных книгах?
Анджей Земяньский: О компьютерных программах. Но у меня даже безусловно научные публикации каким-то образом связываются с фантастикой. Например, я недавно написал для журнала “Architektura I Krajobraz” статью “Литературные инспирации в архитектуре”. В нем идет речь об американском стиле hi-tech, возникшем в тридцатых годах прошлого века под влиянием НФ-прозы, а также о попытках реализации более поздних концепций, в том числе Олдисса и Балларда.
Бартек Свидерский: Чем вы занимаетесь в качестве архитектора?
Анджей Земяньский: Почти исключительно теорией. Геометрией пространства, начертательной геометрией, эстетикой.
Бартек Свидерский: Вы активный деятель ряда интернет-витрин, посвященных научной фантастике. Верите ли вы в будущее Интернета, как средства массовой литературной коммуникации?
Анджей Земяньский: В будущее верю. Однако нам нужно многому научиться. Сейчас мы находимся где-то между детским садом и начальной школой. Мы с Эугенюшем Дембским, когда создавали “Fahrenheit”, первый польский сетевой литературный журнал НФ, понятия не имели – выгорит у нас это дело или все пойдет прахом. Выгорело. Теперь существуют много журналов и интернет-сервисов, предлагающих литературу этого жанра. Но еще очень многое нужно сделать. Во-первых, проблема рентабельности – оплаты труда, хотя бы символической, которой хватит на «воспитание авторов» и рекламу. Во-вторых, изменение отношения к авторским правам. Сейчас большинство поляков все еще думает: «Раз англосаксы предали нас в Ялте, мы не станем соблюдать их авторские права». К сожалению, при таком отношении потери несут главным образом польские авторы. И в-третьих, проблема чтения литературных текстов с экрана. Нужны новые устройства для чтения. Экраны, которые не светят, но зато позволяют захватить себя в ванну. Я думаю, однако, что эти проблемы решатся в самом ближайшем будущем.
Бартек Свидерский: Интернет-литература ассоциируется с дебютантами и отвергнутыми бумажными журналами текстами. Зачем она вам, завоевавшему признание в традиционных медиа?
Анджей Земяньский: Интернет – это СВОООБОООДА! Это просто невероятная скорость публикации. Это тот радиус охвата, о котором бумага не может даже мечтать. В Интернете никто не вкладывает серьезных денег в публикацию, значит можно быть политически некорректным, иконоборцем, вредным, глупым… никто плохого слова не скажет. Потому что никто в меня не вложил деньги и не должен это продать. У поляка в какой-нибудь там захолустной австралийской деревеньке большие проблемы с получением польских газет и журналов, значит… он ставит сателлитную антенну и читает, что я тут накарябал несколько минут назад под впечатлением некоей информации из телевизионных новостей. А затем вступает со мной в спор. В тот самый день.
Ну что ж – осталось дорассказать о ПОЛЬХЕ всего ничего: то, что можно объединить под шильдочкой «И другое»…
Внимательный читатель этого блога (этой части блога) припомнит, вероятно, что немецкие издатели заинтересовались ПОЛЬХОМ, пролистав его научно-фантастический комикс “Spotkanie/Встреча”, опубликованный в самом первом номере журнала “Relax” (1976, 100 тыс. экз.).
Надо сказать, что, помимо прочего, это был первый польский комикс, в котором показана обнаженная женщина…
В 1982 году ПОЛЬХ завершил работу над великолепным альбомом “Rycerze fair play/Рыцари fair play” (спортивная тематика, заказ UNESCO), говоря о котором, знатоки особенно восхищаются сценой автомобильной аварии и находят портретное сходство одного из главных героев комикса с Фанки Ковалем. Альбом, однако, был издан только в 1986 году стараниями издательства “Sport i Turystyka”, которое вскоре после этого развалилось.
Серия “Tomek Grot/Томек Грот” (собственно, «в девичестве», “Jan Tanner”) – очередная попытка ПОЛЬХА всплыть на немецком рынке. Речь шла о цикле научно-фантастических радиоспектаклей, изданных в 1980–1989 годах в ФРГ на магнитофонных кассетах. К некоторым из кассет прилагались короткие комиксы, за которые нес ответственность как раз БОГУСЛАВ ПОЛЬХ. На эти комиксы и сейчас можно глянуть на страничке jantenner.net. Однако на польском языке был издан только самый первый альбом (из по меньшей мере трех готовых к изданию) – “Pościg/Погоня” (1989, изд. “AS Editor”).
Стараниями фэнов были неофициально изданы и следующие два альбома: “Czerwona gora w ogniu/Красная гора в огне” и “Woda Szaleństwa/Вода Безумия”. Примитивный сценарий, но волшебная рука ПОЛЬХА – хотя бы ради этого стоит познакомиться с работой.
“Upadek bożków/Падение божков” – короткая новелла по сценарию Мацея Паровского, подготовленная для выставки, посвященной падению коммунизма, была опубликована в посвященной этой выставке антологии “Breakthrough” (1990, английский язык), которая была издана также в нескольких других странах и на нескольких других языках.
На польском языке новелла впервые появилась в журнале “Krakers” (2000, # 2 (12), Wyd. “Michaś potrafi”).
«Журнал настоящих мужчин “Kron”» (или, как о нем пишут, эфемерный журнал “Kron”), главным редактором которого выступал БОГУСЛАВ ПОЛЬХ, был оригинальной попыткой обойти польское законодательство, запрещающее рекламу алкогольных напитков в печати. Были изданы лишь два номера журнала – # 1 (1999, Wyd. “Kron”, 60 тыс. экз.) и # 2 (2000, Wyd. “Kron”, 60 тыс. экз.).
В первом номере размещены лишь несколько панелей ПОЛЬХА одноименного комикса, а вот во втором появилось начало шестого тома комикса по Дэникену (“Ostatni rozkaz”), который в полном объеме был напечатан в Польше только в 2003 году. Журнал, увы, дал дуба после издания этих двух номеров. И таки да, в одном из кадров панели ПОЛЬХА была нарисована торчащая из кустов ракета с надписью “Made in Poland”; напомню, что о краже ракеты из оружейной фабрики MESKO в г. Скаржиско-Каменной долго и сильно шумела пресса в 1999 году.
“Skarb z Fortu Gercharda – Tajemnice stryja Bonawentury/Сокровище из Форта Герхарда – Тайна дядюшки Бонавентуры” (2015) – в годы гитлеровской оккупации один из героев комикса, дядюшка Бонавентура, бывший варшавский повстанец, спрятал в стенах крепостного укрепления в Свинемюнде (ныне Свиноуйсцье) некое сокровище. В нынешние времена его пытаются разыскать молодые люди, воодушевленные рассказами ветерана.
“Relax. Antologia opowiadań rysunkowych” (2016, # 1, сер. “Klasyka Polskiego Komiksu”, wyd. “Egmont”) – перепечатан комикс “Spotkanie”.
“Memoria e narrazione. Il fumetto storico polacco/Память и рассказ. Польский исторический комикс” (2016, итальянский язык, изд. “BWA Jelenia Góra”) – каталог итальянской выставки, в который включена новелла “Upadek bożków” (см. выше).
“100 na 100. Antologia komiksu na stulecie odzyskania niepodliegłośi/100 на 100. Антология комикса к столетию обретения независимости” (2018, изд. “WSiP”) – в томе напечатана новелла по сценарию Мацея Паровского“Pod Radzymin i z powroten/Под Радзимин и обратно”.
“La bande dessinee polonaise au SObD á Paris/Польский комикс на SoBD в Париже” (2019, изд. “BWA Jelenia Góra”) – каталог польской части на французской выставке в Salon de la bande dessinee au Coeur de Paris в декабре 2019 года, в которую (часть) включены были работы ПОЛЬХА.
“Aukcja komiksu I ilustracji/Аукцион комикса и иллюстрации” (9 апреля 2019, DESA [Dom Aukcyjny “DESA Unicum”] # 12) – каталог аукциона — обложка, биограмма, фотография, копии выставленных на аукцион рисунков.
“Aukcja komiksu I ilustracji” (2 июня 2020, DESA [Dom Aukcyjny “DESA Unicum”] # 14) – каталог аукциона — обложка, биограмма, фотография, копии выставленных на аукцион рисунков.
Плюс обложки книг Анджея Сапковского, Яцека Дукая, Эугенюша Дембского, антология “Trzynaście kotów/Тринадцать котов”, журнальные иллюстрации к новелле Марека Орамуса и др.
В 1986 году, в декабрьском номере ежемесячника “Fantastyka” пришел к читателям рассказ о таинственном истребителе чудовищ, неутомимом охотнике на нечисть, беловолосом Геральте из Ривии. Рассказ носил не менее таинственное и странное название “Wiedźmin”, а написал его молодой коммивояжер, работник польского министерства внешней торговли Анджей Сапковский/Andrzej Sapkowski (дебютировавший, кстати, в журнале “Fantastyka” тремя годами раньше переводом рассказа американского писателя Сирила Корнблата«Слова гуру»).
Сапковский написал рассказ на спор с сыном и продолжать писательскую деятельность не собирался: самое большее, на что он рассчитывал – эпизодическое сотрудничество с журналом в качестве литературного переводчика. Рассказ, однако, понравился жюри объявленного журналом конкурса (или, точнее, нескольким его членам) и, обойдя тысячи конкурсных работ, завоевал премиальное место. Пусть да, третье (уступив второе рассказу “Cernie/Тернии”Яна Мащишина и первое – рассказу “Wrócieeś Sneogg, wiedziaam”Марека Хуберата), но премиальное место – приведя автора в некоторое воодушевление. Ну а дальше… «Каков конь – каждый видит». Читатели этого блога имели возможность наблюдать за тем, как развивалось сотрудничество молодого писателя с журналом. Эта тема, как и тема всемирного развития литературной карьеры Анджея Сапковского – предмет другого (и очень долгого) разговора. Нас же в данный момент интересует связь этой карьеры с другой, не менее славной карьерой – художественной карьерой БОГУСЛАВА ПОЛЬХА.
«Прочитав первый рассказ “Wiedźmin” — тот, который пришел на конкурс в “Фантастыку”, я сказал Мацеку Паровскому, что, по-моему, это абсолютный хит. Как комикс и готовый сценарий фильма. Мацек сказал, что, может быть, это так и есть. И добавил такую для меня диковинку, что в редакции мнения сильно разделились. Были даже голоса, звучавшие, к примеру, так: “Да что за хрень? Какой-то Ведьмук, Ведьмак, о чем это вообще?” Дескать это в принципе не хорошо, и ну их, такие выдумки, подальше. Я удивился, потому что для меня это был абсолютный хит, готовый отшлифованный алмаз, то есть бриллиант. Фактом остается, что Анджей Сапковский действительно не выиграл конкурс этим рассказом. Тем не менее, я остался при своем мнении и спорил с некоторыми людьми, потому что считал, что если уж ты сидишь в редакции такого журнала, как “Фантастыка”, то должен чутче воспринимать новые веяния. Споры были довольно ожесточенными, а спустя годы оказалось, что правота была на моей стороне, и я не скрываю, что горжусь тем, что вложил свой кирпичик в комиксный проект “Ведьмака”.
Сначала были иллюстрации к рассказам, печатавшимся в журнале “Nowa Fantastyka”. Известно было, что мы можем рисовать комикс, но с моей стороны не было никакого нажима, форсирования темы, я в это время занят был другой работой и думал этак про себя совершенно спокойно, что вот когда-нибудь… А Мацек Паровский, который в силу своей журналистской должности находился в самой гуще событий, когда встречался с издателями, много раз об этом им говорил, и в какой то момент на линии связи Прушиньский – Паровский проскочили искры. Издатель сказал: “Ну раз вы говорите, что может быть комикс, делайте комикс”. И тогда начались наши совещания. Потому что, когда читаешь вещь в подготовительной фазе, тебе все ясно и понятно. А начнешь присматриваться, появляются вопросы: как будет выглядеть этот персонаж — анатомически, физически, лицом, ходит ли он в штанах или, может, в чем-то другом, как известный нам Конан. Я был уверен, что мне все совершенно понятно, но стоило задуматься, начали прямо-таки наслаиваться проблемы. Но не это было хуже всего. По этой-то части я был профессионально подготовленным: могу нарисовать все, буквально все что угодно, только вот не все подойдет, потому что не все сможет окупиться. Проблема, которая меня занимала на первых порах: во что героя одеть — была решена после телефонных переговоров с Анджеем, и я уже знал, что не будет парня типа Конана с голым торсом или в юбке, подобно Торгалю. Герой будет действовать в кожаной одежде, потому что таким его Анджей описал. Я несколько иначе оформил эти кожанки и элементы украшений, какие-то мои предложения не вызвали возражений – например, перчатки с шипами.
В результате после короткой «пристрелки» я уже готов был стартовать и с героем, и с окружающим миром, но тут оказалось, что сценарная часть у нас, однако, зависла. Это зависание выражалось в том, что после раскадровки и оснащения текстом у меня появилось впечатление, что я читаю роман “Stara baśń”, а ведь мне хотелось чего-то другого. Меня это очень озаботило, и мы с Мацеком стали ломать головы над тем, как приблизиться к тому, о чем пишет Анджей. Вот тогда-то Мацек и изрек на одном из совещаний, объясняя почему мы так долго примеряемся и почему нам так трудно это идет, великолепную фразу: “Литература — это то, что очень трудно рисуется”. И это как раз квинтэссенция, тут Мацек кратко сформулировал нашу проблему. Сапковский пишет привольно, широко, у него прекрасные диалоги, но его герои ужасно болтливы, они если уж начинают говорить, то говорят замечательно, я восхищаюсь этим стилем, только вот комикс – это немного другое средство коммуникации и эту трепотню надо как-то подсократить. В книжке хватает мест, где герои на нескольких страницах перебрасываются шуточками, прямо-таки жемчужинками юмора, цинизма или чего-то подобного, но, холера ясная, от чего-то нужно и отказаться. Потому что в комиксе все это выглядит ужасно скучным. Нужно было найти какой-то замещающий ход. Мы его нашли, но я прямо говорю – это не литература Сапковского. Это нечто среднее, что-то искалеченное в литературном смысле, но, в то же время, обогащенное другим смыслом. Это нечто, которое можно рассматривать. Мы сохранили обязательный минимум из этих чудесных диалогов, но сокращений было много. И были места, где я прямо-таки на голову становился, чтобы сочетать с рисунком не только диалоги, но еще и голоса снаружи, со стороны. Вот, например, сцена в корчме, когда Борх разговаривает с Геральтом, а где-то рядом какие-то типы спорят из-за кота, который мяукает, а еще кто-то жалуется на жену. Эти тексты написаны специальным курсивом, чтобы они отличались для читателя, не знакомого с оригиналом – дескать там кто-то в глубине еще что-то говорит, мы этого не видим, но откуда-то оттуда, издали, доносятся пьяные голоса…»
ПОЛЬХ подробно рассказывает, как он (регулярно советуясь с Сапковским) принял то или иное решение: почему у Геральта именно такая внешность, почему у него “подковы” под глазами, почему взгляд исподлобья, откуда взялся шрам на подбородке и еще много чего другого. Не хочется комкать этот великолепный рассказ, поэтому давайте пока ограничимся результатом.
Первое издание комикса “Wiedzmin/Ведьмак” (сценарий Анджея Сапковского и Мацея Паровского, графика БОГУСЛАВА ПОЛЬХА) в 6 томах предприняло издательство “Prószyński I S-ka” в своем журнале “Komiks” в 1993-1995 годах:
“Droga bez powrotu/Дорога без возврата” (1993, "Komiks" nr 8 (26)/93, 50 000 экз.); “Geralt/Геральт” (1993, "Komiks" nr 9 (27)/93, 50 000 экз.);
“Granica mozliwosci/Предел возможности” (1995, "Komiks" nr 1 (31)/95, 35 000 экз.); “Zdrada/Измена” (1995, "Komiks" nr 2 (32)/95, 30 000 экз.).
В 2001 году комикс был переиздан компанией “Prószyński Media” в двух томах (с перемещением последней части – “Zdrada” – на второе место; так комикс переиздавался и в дальнейшем) и в твердой обложке.
В 2015 году вышло в свет коллекционное издание комикса в одном томе и в твердой обложке.
В 2016 году комикс напечатан в составе серии “Kultowe polskie komiksy” (№№ 1 – 6) издательства “Ringer Axel Springer” в виде шеститомника.
«#nespie: Комикс хвалят даже представители младшего поколения. В чем секрет Фанки? Почему он не устаревает?
Мацей Паровский: Встретились три человека подходящего возраста. Тридцатишестилетний, сорокаоднолетний и Яцек-двадцатисемилетка – это был хороший коктейль. ПОЛЬХУ тогда было 41 год, и он был опытным уже рисовальщиком. Все, что стоило посмотреть и почитать в поп-культуре, записал на свой счет Родек. Я же немного занимался теорией, издал уже свою первую книжку “Bez dubbingu/Без дубляжа”, писал там о комиксе, кино, студенческом искусстве. То есть кино – не то, чтобы я его изучал, но немного как критик старался технически в него вникнуть. И лелеял такой замысел, чтобы в комиксе, в конструкции кадра и панели использовать то, что я знаю о технике кино. Я много читал критики искусства, ПОЛЬХ знал о комиксе все возможное, ну и нам на самом деле хватало времени на то, чтобы поспорить, примерить несколько вариантов, прийти к согласию. Эта история шла вместе с нами, вбирала в себя наши разные, противоречивые в чем-то характеры, Польшу за окном – мы сами себе поднимали планку и чувствовали, что действуем правильно, что читатели должны это воспринять, но от нас требовалось много труда и желания. Ситуация была унылой, Польшу схватили за горло танки, выехавшие на улицу 13 декабря, и милиционеры, следившие за соблюдением комендантского часа, а мы в комиксе били милиционеров по мордасам, компрометировали диктаторов и лживых пресс-секретарей и помогали борцам с тоталитарной системой, уходившим в подполье.
#nespie: А как вам удавалось преодолевать цензуру, которая тогда еще существовала?
Мацей Паровский: Сегодня уже никто не понимает, чем эта цензура была. Если бы мы написали слово «Катынь», цензура его вычеркнула бы, если бы написали «17 сентября 1939 – нож в спину», цензура это тоже вычеркнула бы. Но бунтарские истории, рассказываемые в ауре или конвенции космического боевика, где действие развивается в будущем, в городе с не польским названием или даже вовсе на других планетах, имели шанс <прорваться>. Цензоры реагировали на лозунги, на фишки, а мы создавали космическую историю о сыщиках в ракетах, которые разоблачают заговор инопланетян космического уровня и стреляют в коррумпированных полицейских.
#nespie: В комиксе весьма заметно западное влияние. Был ли кто-то, послуживший прототипом Фанки?
Мацей Паровский: Откровенно говоря, западные комиксы хорошо знал только ПОЛЬХ. Мы с Яцеком о комиксах мечтали; помню, что где-то за год до того, как мы взялись за эту работу, я побывал в Париже и там наткнулся на длиннющий прилавок с комиксами и увидел, чем этот самый комикс может быть. Не “Подпольным фронтом” или “Капитаном Клоссом”, но великолепным изысканным графическим приключением в тысяче конвенций, с развитием тысячи мотивов, в тысяче фантастических миров. Разумеется, я пришел в восхищение. Мы, когда писали <сценарий>, когда делали этот комикс, хотели исполнить собственные мечтания, соблюсти собственные критерии комикса со значительным, непредсказуемым, запутанным и бунтарским сюжетом. Трое парней, не жалея времени, сочиняли и не чувствовали себя одинокими – нам покровительствовала очень богатая сокровищница фантастических произведений. Из этой сокровищницы мы брали различные коды, ситуации, возможности. Ведь это не случайность, что так много молодых людей дебютирует в фантастическом жанре, потому что этот жанр их ждет – ждет молодых впечатлительных людей, которые хотят что-то сказать. У них нет жизненного опыта, но они уяснили себе конвенцию и работают в ее рамках, а затем эти рамки раздвигают, модифицируют. Ведь это неверное утверждение, что все книги, все сценарии должны быть написаны семидесятилетними стариками, которые знают все о жизни, науке и вселенной. Нам сильно повезло, мы хорошо подошли друг к другу, были смесью именно таких составляющих, какие требовались. То же самое было с моей функцией редактора – я не вылетел из журнала через год или два, потому что со своим характером подходил для должности руководителя отдела польской прозы, потому что я любил своих авторов, быстро осознал, что они лучше меня и не вступал с ними в состязание. Это ужасно, когда редактор завидует автору или начальник научного учреждения завидует сотруднику, изобретшему нечто новое. Комикс, фантастика и журнальный отдел польской прозы – это великое приключение по моей мерке. Я знаю великих авторов, которые не годятся для редакторской работы, попросту не обладают предрасположенностью к этому, а написали много больше книжек, чем я. Но ни один из них, кроме Орамуса, не занимался так много критикой, которая заботливо склоняется над авторами, над их творениями. То есть я стерег свое корыто, и я люблю свое корыто».
Э-э… Ну как бы вдогонку. Из интервью, опубликованного в книге Бартоша Курца «Трах Бах, интервью с Мастерами польского (и не только польского) комикса» (Bartosz Kurc «Trzask Prask, wywiady z Mistrzami polskiego (i nie tylko) komiksu». Wyd. “BAJKA”, 2004).
«Бартош Курц: Как так случилось, что в сентябре 1982 года вы появились в редакции еще только создававшегося журнала “Fantastyka/Фантастыка” и предложили нарисовать для журнала комикс?
Богуслав Польх: Я не предлагал. Покойный уже ныне Адам Холлянек, тогдашний главный редактор журнала “Фантастыки”, поддерживал дружеские связи с Краковом и с профессором Ежи Скаржиньским. Профессор Скаржиньский во все глубоко вникал. Он порекомендовал меня. Я был счастлив. Скаржиньский был авторитетом, хотя мне лично его «Яношик» не больно-то и нравился. В редакции бродили слухи, что Холлянек привез из Кракова ПОЛЬХА в портфеле. Что еще смешнее – я вообще не знаком был с Холлянеком. И Холлянек в Варшаве поручил <своим людям> меня разыскать. Так уж сложилось, что я как раз закончил рисовать альбом “Rycerze fair play”, над которым работал по заказу UNESCO, поэтому приглашение приехать в редакцию принял с охотой. А там оказалось, что Мацей Паровский напечатал в журнале “Ekran” статью о комикс-журнале “Relax”, в которой похвалил мое “Spotkanie” и написал несколько умных вещей о моем творчестве, не называя, впрочем, меня по имени.
Оказалось, что он потерял этот номер “Relax”-а. Вот так я попал в «Фантастыку». Стартовать с «Ковалем» было отнюдь не столь легко, как кажется. Исходный сценарий представлял собой мешанину разных фантастических мотивов. Я посоветовал сценаристам отказаться от этой формулы. Сказал им, что без связного сюжета, настроенного на главного героя, ничего толкового не получится. Яцек [Родек] ответил: “Герой у нас уже есть – Панки Рок”. Я возразил – это слабо. “Ну так придумай!” – говорят они. Ну я и предложил – Фанки Коваль, потому что считал, что должен быть некий польский мотив и нужна музыкальная коннотация. (И кстати да – речь идет действительно не о прямой национальной идентификации, а лишь о намеке на нее: фамилия героя в комиксе пишется через “V” (Koval), а не через “W” (Kowal), как правильно по-польски. W.) Мы живем здесь и сейчас, а если еще и подберем аналогии к действительности, то у нас появится материал на шлягер.
Бартош Курц: А темпористы…
Богуслав Польх: Это как раз проявление того, чего ожидал Адам Холлянек. Он предполагал, что будут замкнутые эпизоды, странствие по жанрам и т.д. Мы, однако, с самого начала сознательно делали сериал и ждали, когда Холлянек в этом сориентируется. Следы эпизодичности, конечно, в комиксе остались. <…>
Бартош Курц: А кто придумал показывать в комиксе его авторов?
Болеслав Польх: Я, шутки ради. Когда я нарисовал нескольких персонажей похожими на редакторов «Фантастыки», сценаристы это подхватили и уговорили меня на автопортрет. Меня это не слишком вдохновило, и этот персонаж вскоре исчез. <…>
Бартош Курц: Что вы скажете о вмешательстве цензуры или, может быть, внутриредакционной автоцензуре?
Богуслав Польх: Адам [Холлянек] предостерегал, но не вмешивался. Говорил только: «Слишком остро, парни!». Пугал нас Урбаном. Урбана было страшновато, но у него и кроме фантастов забот хватало. Рассказывали, что Урбан знал, что мы делаем, но нас даже не попугали. Смешно то, что уже после военного положения <основанный Урбаном> журнал “Nie” предлагал мне сотрудничество. Я отказался, пояснив, что во времена военного положения насмехался над Урбаном. Я сказал это ясности ради, и более того, как это ни парадоксально, я уважаю пана Урбана за профессионализм. <…>
Бартош Курц: Нетрудно заметить, что в “Ковале” вы использовали несколько сценографических решений, почерпнутых из “дэникеновского” сериала. Зачем?
Богуслав Польх: Это мой фирменный знак. Я придумал много подобных элементов, например космолеты. Это намеренные действия: я считаю, что развитие космических технологий пойдет именно в этом направлении. <…> Будущее покажет.
Я в принципе не люблю нетехнологичные диковинки, ничему не служащие. Опытные конструкторы с первого взгляда на проект видят, полетит эта штуковина или не полетит. Как раз такие конструкторы и сказали мне, что им больше всего нравится “killer ASF”, а также, что он хорошо летал бы. А про носитель с расставленными под углом 120 градусов "killer"-ами сказали: чистая технология.
Бартош Курц: Почему у Коваля – натурального блондина – в третьей части комикса выросла темная борода?
Богуслав Польх: Я считаю, что через несколько лет это будет считаться нормальным. Во всем мире работают люди, способные выполнить любые наши капризы. Изменение цвета волос или вообще выращивание новых волос не будет уже составлять проблему. Впрочем, я считаю, что проблемой не будет даже перемена пола, как ни трудно это сегодня.
Бартош Курц: И в третьей части вы приблизились в рисунке к карикатуре, что было встречено холодным приемом у читателей. Почему вы пошли на такие радикальные перемены?
Богуслав Польх: Между второй и третьей частью «Коваля» я занялся доскональным изучением строения человеческого лица и его особенностей. И убедился в том, что около 10 % народонаселений – карикатуры на самих себя. Довольно интригующе, вот я и пошутил над несколькими наглецами. В «Ведьмаке» тоже есть аналогии. Некоторых мне даже не пришлось карикатуризировать. Бесноватый взгляд, вытаращенные глаза, пена на губах, слетающие с языка лозунги – сама жизнь. Конечно, я мог бы сделать это мягче, но ни о чем не жалею.
Бартош Курц: Вы были звездой «Фантастыки». Почему вы так редко публикуете там иллюстрации?
Богуслав Польх: Не люблю навязываться. Если хороший автор меня попросит его иллюстрировать, я ему не откажу. Я не отказал Мареку Орамусу, потому что очень ценю его творчество. <…>
Бартош Курц: Паровский считает создание «Коваля» своим большим успехом и говорит, что ему очень жаль, что комикс так и не удалось завершить. А что вы об этом думаете?
Богуслав Польх: Для меня это несомненный успех. Мы работали без малейшей рекламы, без маркетинга, без консультантов, немного как бы вопреки издателю, стыдившемуся популярности сериала. <…>».
Вот там выше проскочил не очень внятный момент насчет Ежи Урбана. Из интервью, данного БОГУСЛАВОМ ПОЛЬХОМ Михалу Галеку в декабре 2001 года:
«Михал Галек: Как шла работа над сериалом? Вы с самого начала решили, что это будет длинная история, или так постепенно сложилось?
Богуслав Польх: Господин Адам Холлянек решил, что это должны быть короткие законченные истории, объединенные лишь личностью героя. Нам это показалось глупым, и мы проигнорировали этот замысел. Холлянек, конечно, уже через пару номеров сориентировался в том, что истории эти не единичны. Более того, он в какой-то момент осознал, что мы вводим в сценарий политику, и это в состоянии военного положения, что было очень опасным. Но хотя поговаривали, что до самого Урбана дошли слухи о том, что нечто такое тут делается, он, Урбан, никак на это не отреагировал. Он не только не поимел нас, хотя мог поиметь и нас об этом предупреждали, но, когда основал журнал “Nie”, предложил мне (через общего знакомого) сотрудничество. И на очень хороших условиях. Я сообщил знакомому, что рисовал карикатуры на Ежи Урбана во времена военного положения. Урбан ответил <опять же через знакомого>, что знает, но ему от этого ни тепло ни холодно, разве что на смех тянет. Я удивился. И считаю, что пан Ежи Урбан – чрезвычайно умный человек. Я ничего не имею против существования издателей, которые не считаются ни с общественным мнением, ни с цензурой».
И еще относительно начала начал. Это из книги Камиля Смялковского «Контракт рисовальщика, или Комиксная жизнь Богуслава Польха» (Kamil Śmiałkowski “Kontrakt rysownika czyli komiksowy żywot Bogysława Polcha”. “Contur”, 2009):
«Камиль Смялковский: Ну пора поговорить про Фанки. С чего все началось?
Богуслав Польх: С Паровского. Как я уже говорил, он увидел “Spotkanie” и восхитился им. Написал, что это замечательно, что он как будто очутился во Франции, среди настоящих современных комиксов. И потом, когда основывали «Фантастыку», он позвонил мне, чтобы я приехал на организационное собрание. Это был еще перед первым номером. Обсуждали детали, я немного скучал, но тут как раз услышал, что меня приглашают к сотрудничеству, что согласны взять мои рисунки. И кто-то сказал, что ведь на первый номер уже подрядили ЗБИГНЕВА КАСПШАКА. И давно это сделали. Главный редактор журнала, Адам Холлянек, был в Кракове, где у него много друзей, в том числе профессор Скаржиньский, вот он и посоветовал ему ЗБЫШЕКА. То есть я могу начать со второго номера. Я сказал, что предпочел бы с первого, но уж ладно. Раз уже подрядили…»
облако тэгов
