В году семидесятом, от начала же революции пятьдесят третьем, в мае месяце выдал журнал «Знание-сила» убойную очередь по врагам трудового народа — рассказом Владимира Григорьева «Образца 1919». Только вот спустя полвека не шибко о тех годах, «великих и страшных» поминали, особенно в журналах научных и популярных. А тут главным калибром из фантастики, которая вообще-то должна техническую смекалку побуждать да мечты крылатые о далёком будущем вырисовывать. Да ещё почему-то не в канун главного советского праздника, а совсем в другую пору. Невнятная редакционная политика. Может к столетию вождя угодить хотели. А может попросту разведку боем провели.

"Пообстрелялся народ, попривык к фугасному действию и перед шрапнельным действием страх потерял. Пулемет «Максим». пулемет Гочкис — въехали в гopницы, встали в красных углах под образами, укрылись холстинами домоткаными. Чуть что — дулом в окошко, суйся, кому охота пришла. А пуля не остановит, так — ах, пуля дура, а штык молодец! Такое вот настроение".

Сюжет рассказа прост, пролетала мимо Земли экспедиция инопланетная, видят — идёт борьба нешуточная, классовая, да не эволюционная, а напротив, самая что не на есть революционная. Понятно, что трудно быть инопланетным гостем, которому экспорт насилия запрещён, вмешиваться нельзя, да и сами наблюдатели существа мирные, и потому решили фильму снять, трагедию оптимистическую о том, к чему эти самые революции приводят, а конкретно о гибели одного отдельно взятого балтийского полка.

— "Сценарий-то роскошный. Переворот в огромной стране. Крушение аграриев. Консолидация тузов зачаточной, но все же промышленности. Движение плебейских масс, вожди той и другой стороны. Личные трагедии. Исторические решения и ошибки. Взаимосвязанные события в других частях планеты. Батальные эпизоды во всей их красе".

Но комиссар Струмилин дело своё знал туго, и с ходу распропагандировал кинооператора, Румату этого самого космического. Ведь в ту пору "В миг научился народ речи говорить и слушать их полюбил. И тут же стали различать: кто свой, а кого — в доску! И ежели свой, выкладывай соображения за милую душу о земле, хлебе, недрах и власти над ними, а хочешь, о звездах, над которыми пока власти нет. Но о звездах. понимаем, ие каждый толковать смел, и тому, кто смел, внимали с двойной порцией сочувствия".

Вывел бойцов в очередной раз комиссар от погибели неминуемой, да не в тыл глубокий, а снова в бой последний да решительный, за счастие человеческое. Проложил «марсианский» пришелец дорогу красным из окружения, прямо через топи непролазные, только вот незадача — разрядил при том аккумуляторы силового поля, что хранили его от пуль да шрапнели. А сам остался лежать в земле сырой чужой планеты, разменяв свою инопланетную судьбу на жизнь пятьсот братишек.

"Вот такими и получились финальные кадры многoceрийной художественной хроники, скроенной на потребу марсиан по жесткой модели оптимистической трагедии. Безрадостная могилка, выдолбленная в вечной мерзлоте, молодцеватый офицер около, а в могилке сам режиссер фильма, «марсианин» образца 1919-гo".

Рассказ заметили, перепечатали несколько раз, причём в вроде не в самых захолустных сборниках, в т.ч. ежегоднике («Фантастика, 1969-1970»), авторском в Библиотеке советской фантастики («Рог изобилия», 1977) да молодогвардейской "Звёздной гавани" (1981), а потом напрочь забыли.

PHOTOBIG2CENTER

PHOTOBIG3CENTER

PHOTOBIG4CENTER

Его бы в тогдашних школьных хрестоматиях печатать, но... не судьба.

Видно не про то и не ко времени написано было.