Знать не знала такого драматурга, пока Р. очень настоятельно не порекомендовал его мне. Впрочем, ничего удивительного: Эрдман активно писал в конце 20-х годов, но потом его судили за антисоветчину, сослали в Енисейск и вернулся в более ли менее цивилизованные места он уже совершенно другим, сломанным человеком, который придумывать придумывал, а писать не смел. Ужасно печальная история, особенно учитывая, насколько хороши его пьесы.

Пьес у него, собственно, всего две — "Самоубийца" и "Мандат". Если можете себе представить, то это помесь Хармса и Зощенко, причем изумительно смешная. Зощенко, честно говоря, с его походом против мешанства и бытовой глупости кажется мне временами слишком скучным и очевидным, Хармс — слишком безумным, а Эрдман — золотая середина. В "Мандате" кое-как устроившиеся представители "буржуазии" (до революции у них был аж магазин) пытаются выдать замуж девицу под предлогом вхождения ее брата в партию и наличием родственников-пролетариев. И то, и другое — чистый блеф, причем неудачный, вокруг всего этого общества возникает целый хоровод таких же глупых впечатлительных и очень комических людей.

"Самоубийца" еще веселее: некий гражданин, повздорив с женой, запирается в сортире, а бестолковая его жена совместно с тещей решают, что он готовится совершить самоубийство, благо причин-то всегда достаточно, если покопать. Весть разносится по округе, и тут же набегают всякие знакомые и незнакомые, представители интеллигенции, торговли, роковые женщины, священник, и все пытаются убедить, чтобы самоубийство было совершено ради их дела, а не просто так — чего добру-то пропадать. Герой, который ничего такого не собирался, начинает поддаваться под их напором. Особенно смешны в этой тусовке роковые женщины числом две, соперничающие за внимание некоего, видимо, состоятельного господина, которого они уже утомили донельзя.

"Она хочет, чтобы он целовал ее тело, она хочет сама целовать его тело, только тело, тело и тело. Я, напротив, хочу обожать его душу, я хочу, чтобы он обожал мою душу, только душу, душу и душу. Заступитесь за душу, господин Подсекальников, застрелитесь из-за меня. Возродите любовь. Возродите романтику. И тогда... Сотни девушек соберутся у вашего гроба, мсье Подсекальников, сотни юношей понесут вас на нежных плечах, и прекрасные женщины..."

В общем, это ужасно смешно, верьте мне.

Интермедии Эрдмана примерно того же толка, но короткие и не столь занятные, на сцене это, впрочем, должно смотреться куда лучше, чем на бумаге.

Очень впечатляет переписка с актрисой Ангелиной Степановой — начавшаяся незадолго до ссылки Эрдмана и продолжавшаяся 7 лет, с 1928 по 35 годы. Степанова причем была его любовницей при живой жене. С художественной точки зрения, собственно, там нет ничего интересного — эти письма писались не для публикации, как многие, да и не письма больше, а короткие открытки. И пишут герои друг другу в основном то, что любят и скучают. Письма Ангелины интересны, пожалуй, историкам театра, т.к. она много рассказывает о своей работе и окружении. Значительная часть писем пропала. При этом Ангелина писала Эрдману каждый день (я серьезно, ну, почти каждый, писем чудовщиное количество) и он так же отвечал, а поскольку письма обоих авторов приведены в хронологическом порядке, видна работа нашей почты: на вопрос, заданный в письме месячной давности, ответ дается только сейчас.

Вообще, стоит подумать об этом, становится ужасно. Любимого человека отправляют в ссылку в тьмутаракань надолго, ты и поехать с ним не можешь (и он не позволит первым делом), и бросить его не можешь, и это продолжается годами. Только в 35 году роман в письмах прекратился волевым усилием Ангелины — а к Эрдману вернулась жена, все это время бывшая где-то за сценой. Тем не менее, весь этот огромный ворох писем и открыток оба сохранили на всю жизнь.

Впечатляет биография Степановой: вскоре после расставания с Эрдманом она вышла замуж за Фадеева, родила ему детей, одного из которых пережила. Все эти годы играла, получила все возможные театральные награды. Дожила до 95 лет и умерла в 2000 году, когда вот то издание, что я читала, готовили в печать. Пережила всю советскую власть, короче, и еще в 93 года выходила на сцену. Не тихая и не простая жизнь, но впечатляющая.