Получил сегодня замечательный привет из прошлого — минский журнал фантастики МЕГА #2, 1998). О существовании этого номера я до недавнего времени даже и не подозревал. Все остальные выпуски "МЕГИ" у меня имеются, ведь я собирал журнал по мере его выхода, начиная с пилотного выпуска. Привозил отдельные номера из Минска, бывая на мероприятиях "Эридана". Некоторые выпуски МЕГИ подарил мне в СПб сам Ефим Шур, его главный редактор, к сожалению, в январе этого года ушедший из жизни. А часть номеров удалось раздобыть с большим трудом и значительно позже, чем они вышли в свет.
И вот — завершающий коллекцию номер...

Спасибо Сергею Булыге и Евгению Дрозду, что сделали мне такой подарок.

Как этот выпуск нашёлся, его история:
http://www.fantlab.ru/blogarticle25750
http://www.fantlab.ru/blogarticle25763
http://www.fantlab.ru/blogarticle25769

В начале прошлого года, прочитав «Сад камней» я с грустью писал, что фантастика теряет Яну Дубинянскую, что она (Дубинянская), работая на стыке фантастики и большой литературы, всё дальше от нас уходит, всё глубже погружается в «основной поток».
Очередной роман киевской писательницы «Пансионат» и утвердил меня в этом мнении, и, одновременно, дал надежду на то, что никуда она (Дубинянская) из фантастики не денется. Фантастическое допущение – непременная составляющая всех романов Дубинянской, которая позволяет автору острее и пронзительнее донести до читателя свои мысли, ярче раскрыть своих героев, рельефнее обозначить выбранную тему. Вряд ли писательница, на грани предвидения придумывающая и виртуозно применяющая эти самые фантдопущения, в дальнейшем откажется от их использования, тем более, что часто фантастический элемент её (Дубинянской) произведений – это глобальная, общемировая катастрофа или кризис: вспомним «Н2О» и «Глобальное потепление». А где же, как ни на увеличительном стекле подступающего апокалипсиса, показывать людские характеры? Где же, как ни на фоне надвигающегося Армагеддона рассматривать сущность человеческую?

Новая книга Дубинянской ставит в тупик незадачливого рецензента, теряющего привычную почву под ногами, по неистребимой привычке разыскивающего стилистические оплошности в тексте. Я и вправду их нашёл, но их мало, они несущественны, они не помогли мне удержаться в ускользающей реальности. Роман вместе с его героями вынес меня в новое измерение, да там и оставил…

Роман "Хроники Раздолбая" я прочёл быстро, шёл он в меня легко, особенно первая половина, хотя ничего сверхъестественного я не узнал: взросление молодого человека, становление личности, первая любовь... Всё перечисленное происходит на фоне коренного перелома в стране, ведь на улице – начало 90-х. Что-то подобное мы уже читали у Кабакова, Прилепина и Пелевина. Правда, Раздолбай (так автор назвал своего героя) поначалу не замечает серьёзных изменений вокруг, да и взрослеет он очень уж в тепличных условиях, большинству российских юношей и подростков о такой жизни остаётся лишь мечтать. Но тут уж кому как повезло с местом и временем рождения...

Мне почему-то сильно не понравилось описание ощущений героя ближе к финалу книги, когда он с абсолютным недоумением и растерянностью вглядывается в происходящее на улицах Москвы в период так называемого «августовского путча» 1991 года. Парню – девятнадцать лет, он учится в институте, но даже приблизительно не понимает, что случилось. Раздолбай, например, понятия не имеет, кто на тот момент был президентом России, а объясняя себе происходящее, он мямлит что-то невразумительное... Конечно, герой по замыслу автора предельно инфантилен и безволен, тем не менее, эта инфантильность позволяет Раздолбаю разбираться в жизни настолько, чтобы успешно спекулировать музыкальными записями, достаточно легко заводить дружбу с интересными ему людьми и постоянно мотаться из Москвы в Ригу в попытках охмурить красотку Диану. Если б он хоть как-то обозначил (хотя бы в своей голове) свою позицию и примкнул (хотя бы в своих мыслях) к какой-то из сторон, мне было бы легче. Но Раздолбай вообще не въезжает в обстановку и ведёт себя словно ребёнок. В нынешнее-то время таких, ничем, кроме собственного благополучия, не озабоченных «раздолбаев» полно. А вот этого, описываемого Санаевым, представить в 91-м году мне сложно. Но автору виднее. Были, значит, и такие.

P.S.
Непосредственным продолжением книги «Похороните меня за плинтусом» данный роман не является (обозвать его так было удобно издателям). Хотя интонации – те же…

Тысяча вторая ночь

Фэнтези — жанр презираемый, но как бы и культовый; обливаемый презрением, но чтимый и читаемый. Признаваться в неприятии фэнтези модно, но не менее модно читать Толкина, Ле Гуин и сагу о Гарри Поттере, которая по всем критериям принадлежит к жанру универсальной, покоряющей все возрасты литературной сказки.
Можно и нужно демонстративно игнорировать женский детектив, который, как морская свинка, и не женский, и не детектив, в сущности.
Можно ненавидеть космическую оперу, боевую фантастику с её межпланетными спецназами, легко и приятно критиковать книги, написанные в ЖЖ-жанре, то есть необязательные заметки никому не интересного человека на полях своей блистательной жизни.
Но ругая фэнтези, всё-таки ощущаешь смутную неловкость, словно издеваешься над недалёким и неудачливым сыном благородного отца. Всё-таки иногда, в повороте головы, в жесте, в подборе слов, чувствуется прекрасная кровь, несколько поколений достойных предков; а что он сейчас превратился в это самое — так вы посмотрите, во что превратилось всё остальное.
Много ли осталось от семейной саги — скажем, от традиции «Форсайтов», — коль скоро эталонной русской сагой считается «Чёрный ворон» Дмитрия Вересова? Во что превратилась интеллектуальная фантастика вроде Лема? Беру сейчас именно российскую и восточноевропейскую литературу; в Штатах усилиями Эдгара Уоллеса или Питера Уоттса жанр благополучно развивался.

Сейчас, попадая на русскую почву в период исключительно быстрого вырождения всего и вся, почти любой жанр деградирует с третьей космической скоростью. Производственный роман превратился в бандитский, хотя ровно с тем же набором персонажей: есть бандит консервативный, «вор в законе», а есть прогрессивный, с новыми, передовыми методами убивания. Социальный реализм существует в виде фонтанов авторской желчи, и вдобавок всё это изложено стилем советского производственного очерка.
Ну и фэнтези у нас выглядит чаще всего розовыми соплями, хотя, надо признаться, здесь Россия не одинока. Как сказал Сергей Переслегин, фэнтези — «жанр не обязательно глупый, но имеющий особенно высокие шансы быть таковым».
Борис Стругацкий, объясняясь в нелюбви к фэнтези, говаривал, что этому жанру мешает исчезающе малое число связей с реальностью, зацепок, позволяющих читателю актуализировать личный опыт.

Хорошая фантастика связана с реальностью тысячами нитей — фэнтези болтается в вакууме абсолютной авторской свободы. Беда как раз в том, что эта свобода недостаточна, что в фэнтези исключительно высока власть шаблона. Оно и нормально — как-никак фольклор, а ещё Пропп доказал нам, что фольклорная сказка без устойчивых структурных элементов не существует. Есть особая прелесть именно в их устойчивости, повторяемости — на фоне этого незыблемого каркаса особенно заметны и драгоценны авторские новации. Но тогда эти новации должны присутствовать — практически вся современная сказочная фантастика и так превратилась в штамповку. В подобном романе непременно наличествуют Одинокие Горы (леса, озёра), харчевни, монахи, магия, сугубо механистическая, как бластер, а также драконы и принцессы, причём те и другие удручающе мало переменились со времён короля Артура. Вот если бы принцесса превратилась в злодейку, ведьму, на худой конец в монашку, а дракон оказался бы разумным, как голованы у Стругацких, уже можно было бы что-то такое навернуть вокруг этого. Если бы магия, как в «Гарри Поттере», оказалась бы точной наукой, с ещё большим количеством ограничений, чем алгебра или физика... Но штамп всегда востребован, а непривычное пугает — не столько читателя, он-то воспитуем, — но больше издателя и книгопродавца.

http://altapress.ru/story/109314" style="color:#000000;text-decoration:none;">Здравый смысл фантаста. Жизненный путь Геннадия Прашкевича: от Блока до Лема

14 июня 2013, 07:33

http://obj.altapress.ru/picture/width/174..." width="174" alt="Геннадий Прашкевич. Фото: "Свободный курс"." title="Геннадий Прашкевич. Фото: "Свободный курс".">

"Многообразен, многознающ, многоталантлив, многоопытен – с кем можно сравнить его сегодня? Не с кем! И не надо сравнивать, пустое это занятие, – надо просто читать его и перечитывать" – эти слова Борис Стругацкий однажды сказал о фантасте. http://altapress.ru/story/109314">http://altapress.ru/story/109314

Между прочим, слова эти БНС сказал мне. По моей просьбе охарактеризовал он Мартовича, для моего очерка о Прашкевиче. А позже я и Мартовича просил о Борисе Натановиче что-нибудь сказать. И Прашкевич тоже много хорошего сказал. Им это не составляло труда — лестно отозваться о товарище: они друг дрга по-настоящему уважали, было за что...