Ветер рвал шинели генералов.

Такой эффект получился незапланированным. Яруса галерей вокруг стапеля были до отказа забиты людьми – от членов императорской семьи до простых рабочих – и инженерам пришлось включить на максимум системы вентиляции, обычно не рассчитанные на столь высокую посещаемость.

То, что в условиях лунной гравитации создавало определенные неудобства дамам с их пышными юбками и кринолинами, привело в нездоровое возбуждение репортеров, выжимавших из удачного стечения обстоятельств «по-полной» – операторы вовсю ловили удачные кадры в свои объективы.

Вот посреди цеха высится громада готового к спуску новейшего линейного крейсера. Вот главком докладывает о готовности лично Его Императорскому Величеству Владимиру IV. Вот самодержец под руку ведет на специальную площадку солистку Императорских театров, прима-балерину и фаворитку венценосных особ в четвертом поколении, прелестную мадемуазель Волочкову, а ветер плотно прижимает к ее телу шелк платья, выгодно подчеркивая все прелести фигуры. Вот адмирал Заграйский передает Анастасии бутыль «Мадам Клико» и, щекоча роскошными вороными усами нежное розовое ушко, дает последние наставления, как дОлжно выполнить традиционную процедуру. Уверенно кивнув ему, крестная мать нового корабля произносит тщательно заученную формулу церемонии наречения: «Властью, данной мне, нарекаю тебя «Варягом». С гордостью носи это имя на просторах Солнечной системы во славу памяти всех твоих предков». И задорно рассмеявшись, с неожиданной силой и ловкостью отправляет драгоценный сосуд в короткий полёт. Хлопок у борта корабля, разлетаются в стороны осколки и клочья пены. Добрая примета, хорошее начало. Вежливые аплодисменты мехов, шелков и драгоценностей – от сливок общества с верхних ярусов. Радостный рев толпы в рабочих комбинезонах – с нижних. На большом голоэкране снова и снова транслируется повтор исторического момента, а Волочкова тем временем, быстро перебирая длинную розовую ленту, изловила горлышко бутылки и вручила его командиру корабля – на «вечное хранение». Директор завода, поймав кивок императора что-то командует в микрофон коммуникатора и тотчас стапель оглашают настойчивые гудки сирен, оборвавшись, стихла медь гигантского оркестра, а вместо него безликий приятный женский голос из динамиков раз за разом настойчиво рекомендует всем отойти от края обзорных площадок – во избежание. Народ зашевелился, отодвигаясь. Вдоль галерей опустились мощные ставни, надежно отделив зрительские трибуны от остального пространства цеха.

Далее динамики транслировали слегка искаженные голоса служебных переговоров:

— Герметизация смотровых галерей завершена… Выравнивание давления на стапеле… Давление – ноль… Получено разрешение на открытие створок главного люка…

Вот, вдоль всего потолка, теряющегося в свете прожекторов высоко над «Варягом», прорезалась быстро расширяющаяся щель, в которую хлынул яркий свет лунного дня, мгновенно затмивший искусственное освещение.

— Проверка маневровых… Докмейстер дал "Добро" на пробный запуск…

Сработавшие под корпусом рукотворного исполина малые ракетные двигатели выбросили со дна стапеля тысячи мельчайших частиц, мусора, накопившегося там за время постройки.

— Запуск произведен. Работа маневровых – стабильно, в пределах нормы… Прошу «Добро» на старт…

— Старт разрешаю!

Двигатели заработали в полную силу, наполнив всё окружающее пространство ровным мощным гулом. Вибрация от конструкций передавалась телам затаивших дыхание зрителей, заставляя бегать мурашки по телу. Корпус «Варяга» дрогнул, начиная движение. Медленно поползли вверх и скрылись там в ярком солнечном сиянии изящные надстройки, пусковые с башнями главного, универсального и всех прочих калибров. Вот уже мимо смотровых галерей всё быстрее и быстрее заскользила отливающая голубым бортовая броня из сплава мифрила с кевларом, а в динамиках послышалось неуставное, но традиционное и обязательно-негромкое: «Поехали!..» Ещё миг, и перед зрителями осталось лишь внезапно опустевшее пространство стапеля.

А всего через несколько секунд наступила оглушительная тишина и тут снова грянул оркестр. По галереям полились звуки гимна:

«Россия великая наша держава,

Россия – великая наша страна…»

Сразу по его окончании снова послышался приятный женский голос:

— Дамы и господа! Линейный крейсер «Варяг» успешно сошел со стапелей и в настоящий момент совершает маневр вывода на окололунную орбиту. Просим приглашенных пройти в солярий на верхнем ярусе сектора «Глаголь», где в честь этого знаменательного события состоится торжественный обед в Высочайшем присутствии…

* * *

Спустя час, когда отгремели все положенные в подобных случаях торжественные тосты, здравицы и хвалебные речи, а отличившимся при строительстве были пожалованы ордена, медали и целковые – в строгом соответствии с рангом и заслугами каждого – государь-император предложил участникам не стесняться, продолжать пиршество без него, а сам, сославшись на неотложные государственные дела, покинул общество.

* * *

В кабинете директора завода, временно занятом под походную царскую ставку, Владимира ждали с докладом несколько приближенных.

— Ну, что там? Давайте по-быстрому.

Министр иностранных дел открыл папку.

— Американский посол вчера объявил нам ноту протеста по поводу инцидента с патрульными катерами в секторе Фобоса от шестого октября…

— Это понятно, давайте дальше.

— Палестина объявила ноту протеста Китаю, обвиняя в укрывательстве беглых израильских генералов на территории их лунной базы …

— Хорошо, знаю.

— Продолжаются волнения в американских марсианских колониях…

— Ясно, — нетерпеливый взмах руки.

— Эскадра корпорации «Майкрософт» попала под метеоритный поток в поясе астероидов. Атомные авианосцы «Миллениум» и «Виста» получили серьезные повреждения, при этом «Миллениум» вышел из строя минимум на год. Эсминец ХР-1997 восстановлению не подлежит и списан из боевого состава флота…

— С нашей стороны потерь нет, — негромко, но веско дополнил доклад главнокомандующий.

— Ай, молодца! Дальше.

Дипломат захлопнул папку.

— Срочных сообщений вам на доклад больше нет. Текучка, ваше величество.

— Благодарю вас. Господа, у кого что ещё? – вежливое молчание в ответ. – Отлично. Вылет на Землю – через три часа. Все свободны…

Собравшиеся выходили один за другим, кабинет быстро пустел.

— А вас, Хохорин, я попрошу остаться. – Очевидно, ожидая услышать эти слова, начальник тайной канцелярии заранее не особо рвался в первые ряды, тут же развернулся и замер, ожидая пока они с царем останутся одни.

— Присаживайтесь. Можно по-простому, без протокола.

Не проронив не слова, генерал сел в кресло напротив государя, внимательно глядя на своего визави. Его слегка косящие глаза часто выводили из себя собеседника – невозможно было понять, куда Хохорин смотрит. Но царь к такому давно привык.

— Всё готово?

— Так точно…

— Вас что-то беспокоит?

— Государь, вы знаете, я всегда был сторонником кардинального решения этого вопроса. Даже в более спокойные времена. А теперь, когда такая каша заваривается… Не мне вам объяснять – то, что когда-то смогли сделать мы, сможет сделать и кто-то другой – с нами…

— Это всё? – довольно резко перебил его Владимир.

— Собственно, да, — на губах генерала застыла грустная полуулыбка.

— Артем Викторович, я уже давно не мальчик, сам все прекрасно понимаю. Но для вас паранойя – профессиональное заболевание. Я же привык полагаться на свою интуицию, которая меня пока не подводила. Поверьте, как только я пойму, что иного выхода нет… — император выразительно замолчал.

— Воля ваша, Владимир Владимирович, — Хохорин поднял руки, как бы сдаваясь.

— Вот и славно. Я вернусь через два часа.

* * *

Анна Райх, личный пилот русского императора коротко доложила о готовности к полету. Владимир в комбинезоне с полковничьими нашивками – как он часто делал, путешествуя инкогнито – пренебрег пассажирским салоном и занял место второго пилота в кабине катера. Быстро прошли все предстартовые процедуры. Аппарат резво выпрыгнул со стартовой площадки и завис, ожидая, пока ему найдут окно в трафике изрядно озверевшие диспетчеры – для вывода «Варяга» за несколько часов перекрыли все движение в секторе и теперь прилагались максимум усилий, чтобы вернуть графики движения в норму.

Пока Анна деловито переругивалась с кем-то на вышке Золотых Ворот, царь открыл небольшой томик ин октаво и спокойно принялся перелистывать страницы, с интересом пробегая их взглядом.

Минут через семь-восемь катер наконец-то занял свой эшелон, лег на курс и Анна включила автопилот

Откинувшись на спинку кресла, она покосилась на своего «напарника».

— Позвольте угадаю – автор всё тот же?

— Стабильность – признак мастерества, не так ли? – иронично заметил Владимир. Райх фыркнула.

— Никак не могу понять – что же вы все-таки в нем нашли?

— Зная вашу язвительность, мон шер, вы будете смеяться, если я скажу, что ощущаю в нем родственную душу.

— О майн гот! – пилотесса закатила глаза, и тут же принялась преувеличенно размеренно декламировать:

Мы соблюдали правила игры,

Пусть даже судей не случалось рядом.

Одни лишь королевские дары –

Или полцарства, или кубок с ядом.

Но выпит яд сто лет тому назад,

И государства больше нет на карте.

И лишь один маркиз Де Детский Сад

Читает нам трагедию дель-арте.

И не было, и было да прошло,

И было всё не так, как в самом деле.

Но всё-таки до боли, на пределе,

Как будто сквозь промёрзшее стекло,

Мои глаза в твоих, прощаясь, разглядели

След нежности случайной НЛО…

— Вот уж не подозревал, что вы тоже Бабочеком увлекаетесь.

— Ха, – увлекаюсь! Если мне будет позволено использовать в присутствии августейшей особы просторечное идиоматическое выражение – держи карман шире! Просто вы везде разбрасываете его книжонки, Ваше Величество. Хочешь – не хочешь, просто из любопытства заглянешь. А после этого даже при большом желании такой пафосный поэтический образ, как случайнОЕ НЛО, не забудешь — Анна специально выделила голосом окончание в прилагательном.

— Во-первых, вы излишне пристрастны, сударыня – снисходительно парировал Владимир. – В стихосложении подобные кунштюки вполне допускаются. Как никак и Наше Все во время оно ударения в словах менял в угоду рифме. А во-вторых, давайте на время этого полета обойдемся без титулов.

— Да что я первый раз замужем что ли? ТУТ всё проверено, а ТАМ я даже из кабины выходить не буду.

— И всё же. Тем более что вы так ни разу замужем и не были…

— А оно мне надо? — совсем уже под нос буркнула Анна.

* * *

О том, что под казематами Новопетропавловской лунной крепости располагается государственная тюрьма особого режима, знали не то, чтобы немногие. Просто те, кто знали – либо не распространялись на эту тему, либо не могли никому об этом поведать даже если бы захотели. Ибо охрана там была соответствующей.

Но перед прибытием этого катера меры были приняты экстраординарные: весь персонал крепости с шестой посадочной и близлежащих отсеков убрали вообще, а все посты в северо-западном крыле – вплоть до особой зоны на четвертом уровне – заняли здоровенные молчаливые бойцы какого-то спецподразделения в скафандрах высшей защиты.

После посадки катер быстро зарулил в закрытый бокс. Владимира встречал невысокий коренастый офицер, главной приметой которого были роскошные, залихватски закрученные усы.

— Здравия желаю, ваше превосходительство!

— Здорово, Ржевский, — Владимир, радостно улыбаясь, протянул руку для пожатия, каковую встречающий аккуратно, но сильно тиснул.

— Ох, и медведище ты, поручик! Гляди, раздавишь, — ничуть не пострадавший царь похлопал своего любимца по плечу. — Знаю, слышал уже. Отличились твои удальцы, — продолжал император, пока Ржевский вел его к лифту, они спускались вниз, а потом долго петляли по коридорам, то и дело задерживаясь в многочисленных тамбур-шлюзах. – Как-то оно всё прошло с «Миллениумом»?

— Да как прошло? Нормально всё. Врезали этим форточникам по первое число. Тридцатого числа начали, а первого закончили.

— Э нет, братец, так просто ты от меня не отделаешься. Со всеми этими своими подробностями потом всё расскажешь. Не забудь отличившихся мне представить. И не вздумай говорить, что отличились все.

— Не извольте беспокоиться, господин полковник. Доложим в лучшем виде – всё чин чином, как монашка на исповеди отцу-настоятелю.

— Пошляк ты, поручик…

Так, с шутками и прибаутками они наконец-то оказались перед глухой дверью нижнего уровня. Здесь Ржевский почтительно приотстал, а Владимир помешкав мгновение, как бы собираясь с силами, приложил ладонь к идентификационной панели…

* * *

— Он никогда не говорил, почему такой псевдоним – Иржи Бабочек? – наконец нарушил молчание царь, до того долго молча глядевший в монитор. Экран упорно демонстрировал одну и ту же картинку – некто, неподвижно разметавшийся среди смятых простыней на кровати. Он лежал навзничь, и камера во всех цветах и оттенках бесстрастно демонстрировала немногочисленным зрителям внешний вид утрированно-грубой, почти уродливой органопластической маски, скрывавшей лицо узника.

— Нет, Дима. Если хочешь, могу спросить при случае, — ответил царю второй находившийся в комнате человек, тихо стоявший за спиной древний старик в униформе тюремного надзирателя.

— Спроси… А впрочем, пожалуй, не стоит. Пусть всё остаётся как есть, — император, никак не отреагировавший на именование Димой, продолжал. – Он всегда такой… меланхоличный?

— Временами. Когда не пишет и не дрочит.

Царь, наконец-то оторвался от созерцания экранов, удивленно обернувшись к тюремщику.

— В смысле – мастурбирует, — смутился тот.

— Угу, понятно, — в свою очередь стушевался и император. Последовала неловкая пауза, прерывая которую Владимир-Дима потянулся к лежащей на столе стопке исписанных, исчерканных и мятых листков. – Это из последнего?

— Да. Фельдъегерская почта у нас по четвергам, вот и накопилось.

Царь перебирал листки, бегло пробегая рукописные строки и просматривая рисунки, в основном, изображающие анатомические подробности интимных мест человеческих тел обоего пола.

— Ладно, пора мне, — император решительно поднялся. Встал и его странный собеседник.

— Ну, что ж… Пора, так пора.

Подойдя к двери, человек, правивший гигантской империей, внезапно порывисто обернулся и крепко обнял идущего по пятам старика.

— Ты уж прости меня, Прохор Кузьмич. За всё прости. Сначала я, потом он… Столько лет…

— Да ладно… Господь с тобой… Чего уж там… Я же всё понимаю… Ступай с богом… — Прохор осторожно, но настойчиво оттолкнул от себя царя. Тот глубоко вздохнул, постоял пару мгновений с закрытыми глазами и вновь протянул ладонь к двери. «Как слепой за поводырем», — мелькнула у старика мысль…

* * *

Спустя малое время Прохор успокоился и сел к столу. Он вновь сложил в стопку все листки, разбросанные по столу гостем, и принялся их сортировать. Сразу отложил в сторону рисунки и обратился к написанному. Читал он медленно, вдумчиво, то и дело недовольно качая головой, или снисходительно хмыкая. Наконец большая часть прочитанного отправилась в утилизатор, а меньшую часть Кузьмич подверг решительной правке.

Затем он положил перед собой чистый лист, взял карандаш и начал писать сам. То и дело он останавливался, зачеркивал и исправлял написанное. Иногда подолгу сидел, уставившись в низкий потолок, при этом он что-то считал, шевеля губами и загибая пальцы. А то вскакивал и нервно мерял шагами помещение из угла в угол.

Постепенно бумага перед Прохором Кузьмичом покрывалась столбцами строф:

А потом отбурлит, отгрохочет

И привьётся кому-то другому.

Но останется несколько строчек,

Словно пепел сгоревшего дома.

И останутся только слова,

Как воронка от давнего взрыва,

Где уже прорастает трава,

И возможно, совсем не крапива.

И возможно, совсем зарастит.

Не отыщешь потом даже шрама.

Но останется дёрганый стих –

Прошлогодняя кардиограмма.

Уже давно у старого тюремщика была маленькая собственная тайна – он научился с лёгкостью копировать почерк своего узника…

06-07 октября 2011 года

Примечание: Ни в сихосложении, ни в стихопонимании я никогда не был силен. А сюжет сразу нарисовался именно такой — не сотрешь, не объедешь. Поэтому, ни секунды не задумываясь в условиях традиционного для сетевых конкурсов дэдлайна, я решительно уворовал для рассказа два творения своего доброго знакомого ТЫЦ и ТЫЦ. На мое счастье, после "срыва покровов" Аффтар не стал педалировать столь беспардонный и утилитарный подход к его творчеству. А единственные понравившиеся мне его стихи оказались настолько малоизвестны (почти забыты), что и самого хозяина копирайта удалось удивить ТЫЦ, ТЫЦ и ТЫЦ.

Что же до остального, рассказ этот близок мне и еще по одной причине.

Так что, пусть тонет в пыли веков здесь.

Вам ведь не жалко?

оптимистическая трагедия

* * *

Корабль вторые сутки резал галсами морские полигоны. Тревоги, учения, тренировки по отработке многочисленных боевых расчётов следовали друг за другом почти непрерывно. Взрослые не по-детски играли в войну, доказывая – в первую очередь самим себе – что после долгой стоянки по-прежнему достойны именоваться экипажем корабля. Постепенно стали восстанавливаться устойчивые навыки у «стариков». Под их чутким руководством «приходила в меридиан» (1) и молодежь – от матросов-первогодков до новорождённых лейтенантов – что ещё недавно неуверенно перемещались по корабельным коридорам, приставая ко всем встречным с сакраментальным вопросом «А где здесь гальюн?» (хорошо, если не «туалет»). Старпом (2) принялся закреплять достигнутый эффект и с усердием шлифовал повседневную походную организацию – построения, приборки, развод, смена вахт… Рутина, одним словом. Поэтому корабельные зубры, как все нормальные люди, не питавшие любви к подобному времяпрепровождению, впервые позволили себе слегка расслабиться. Вечером, уже после отбоя, у механических комдивов (3) без особого приглашения собралась небольшая, но очень дружная компания. Все свои. В основном, те же комдивы да бычки (4). Каюта у механиков козырная – с холодильником. Оттуда извлекли консерву, нарезали хлеб. Сидели, неспешно гоняли чаи, попивали кофе, перекуривали, вполголоса обсуждая подробности прошедшего дня и предвкушая…

— Ну, чего сидим, кого ждём? – чуть повысив голос, и азартно потирая руки, поинтересовался командир БЧ-2 (5) Сашка Махов. По фамилии он ещё с училища носил прозвище «Махно», от чего всех «рогатых» (6) на корабле почти официально именовали «махновцами». Саня, в силу знаний и опыта, обладал вполне заслуженным авторитетом у сослуживцев. Но в карьере у него с некоторых пор отчётливо наметился застой. Имел он некоторую склонность к периодическому употреблению крепких горячительных напитков в неумеренных количествах, попросту именуемому на Руси – запой. Корабельные отцы-командиры, прекрасно осведомлённые об этом недостатке Махно, до поры, до времени закрывали на сей прискорбный факт глаза. Но в последнее время на освобождающиеся вышестоящие должности прыгали молодые да ранние, дикорастущие офицеры. Да ещё и «варяги» – с других кораблей. Особого пиетета к местному старожилу они не испытывали, но, обладая властью, могли, при желании, изрядно попортить кровь подчинённому. А желание такое появлялось регулярно – из-за остроты Сашкиного языка и его показного пренебрежения к пришлым «карасям» (7).

— Ну, чего сидим, кого ждём?

— Механика (8) звать будем? – деловито спросил Стас Грушевский, электрический комдив (9).

Быстро переглянулись. Возражений не последовало. Молчание – знак согласия. Стас нажал кнопку на панели «Лиственницы» (10).

— ПЭЖ (11) – каюте…

— Есть, — немедленно отозвался вахтенный.

— Соедини с Уваровым.

— Соединил…

— Пятая – седьмой…

— Слушаю, — динамик без задержки отозвался голосом механика, носившего громкое имя – Владимир Рюрикович.

— Рюрикович, приглашаетесь…

— Понял, сейчас буду… — вызова явно ждали. Через считанные секунды из коридора послышалось, как запирают соседнюю каюту, и сразу вслед за этим – негромкий стук к комдивам: «Спар-так чем-пи-он».

— Прошу добро! – незапертая дверь распахнулась. Сияющее лицо вошедшего свидетельствовало, что приглашению он искренне рад.

— Товарищи офицеры! – с напускной серьёзностью, негромко, но солидно подал команду Стас – старший среди присутствующих и хозяин каюты. Народ дружно зашевелился, обозначая отрыв седалищ от сидений.

— Вольно, разгильдяи.

Приличия, неписаный церемониал и протокол соблюдены. Дальше можно было по-простому. В известных рамках.

— Ого, сколько вас тут собралось – не протолкнуться. Цвет офицерства, можно сказать, голубая кость, белая кровь. Или наоборот? — продолжал игру Рюрикович. Сашка тут же ответил ему незамысловатой клоунадой.

— Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга! – изобразив на лице истовое служебное рвение, вполголоса «гаркнул» он.

— Виделись, — хмыкнул Рюрикович.

— Так то ж вчера было, а сейчас уже три минуты первого.

— В таком разе – и вам не хворать, товарищ капитан третьего ранга.

— Премного благодарен, та-ащ! Разрешите присесть?

— Александер, перестаньте бренчать, — скривился Рюрикович, занимая почётное место во главе стола.

Пока диалог между ними продолжался в подобном ключе, сервировке придали завершенность. Быстро и без суеты достали и расставили рюмки, а из морозилки извлекли быстро заиндевевшую литровую бутыль заранее разведённого шила (12). Как самому молодому её тут же вручили румыну (13) и тот, показывая недюжинную сноровку, достигнутую регулярными тренировками, ловко раскидал присутствующим примерно грамм по пятьдесят. Все подняли и выжидающе уставились на Уварова.

— Что, предлагаете мне возглавить это безобразие? – ненатурально удивился тот. – Ладно, давайте – за успех наших безнадёжных начинаний!

Тихо – «чтобы зам (14) не услышал» – чокнулись «камушками» (15), дружно опрокинули. Выдохнули, замерли, подышали. Со всех сторон к столу потянулись руки за водой и за закуской.

— Эх, наруша-а-аем, товарыщы ахвицеры. Наруша-а-аем, – имитируя интонацию деланного осуждения и малороссийский говорок некогда популярных комиков, обозначил своё присутствие начмед (16) – человек, по сути, глубоко гражданский, но за годы службы, ставший вполне своим в этой среде. — Нарушаем корабельный устав, — счёл необходимым уточнить он. – Ведь приносить на корабль и распивать спиртные напитки запрещено.

— Доктор, во-первых, ЭТО не приносили, а изготовили на месте. Во-вторых –где ты набрался этого солдафонства? И в-третьих, скажи, это всё, что за долгие годы непосильной службы ты узнал о корабельном уставе? – ехидно поинтересовался румын, пронося бутылку над рюмками по второму кругу.

— А что, мало? Сами же мне все уши прожужжали, что корабельный устав написан кровью.

— Ну, учитывая, что статья о запрете спиртных напитков на корабле была в Уставе семьдесят восьмого года, но не вошла в новый, принятый энное количество лет назад, пора бы уже выучить и ещё что-нибудь такое эдакое.

Народ захихикал. Румын погрустнел. Доктор поинтересовался:

— Конкретные предложения есть?

— А ты обязанности свои выучи, — добродушно посоветовал мех.

— И от этого я буду лучше лечить?

— Нет, Андрей Николаевич, от этого вы будете лучше служить и спокойнее жить.

— Мой профессиональный уровень никак не коррелирует со знанием ваших военных стихов в прозе.

— Ой, а слова-то мы какие знаем: «коррелирует». Ну, раз ты у нас такой умный, тогда давай – второй тост за тобой. А между первой и второй перерывчик небольшой…

— Какой тост может сказать доктор? За здоровье! Ведь это единственное, что нельзя украсть, или купить за деньги, — провозгласил начмед.

Согласились. Выпили, занюхали-запили-закусили.

— В корабельном уставе только раздел «Борьба за живучесть» написан кровью, — неожиданно подал голос минер.

— А с остальным как же? – искренне изумился Стас.

— Остальное – соплями, — зло отрезал, наливая по третьей.

Заулыбались. В общем-то, верно подмечено.

— Эк, тебя пробрало. Поди, опять старпом повышал огранизацию в твоей отдельно взятой боевой части?

— Угу…

— То-то я смотрю вас сегодня раз десять по всему кораблю строили.

— Задрал, блин…

Видя, что хороший разговор грозит обернуться плачем Ярославны на забрале, механик поспешил вмешаться.

— Так, между второй и третьей, как известно, перерывчик совсем небольшой. Давайте, хлопцы, по третьей – наш, традиционный. Тем более что теперь не одни американцы в море, но и за самих себя в кои-то веки можем выпить. За тех, кто в море! Вздрогнули!

Вздрогнули. После третьей закурили. Курили сосредоточено. Чтобы проветривалось, приоткрыли иллюминатор, и периодически откровенно выпускали струйки дыма в доктора, сидевшего в той стороне. Якобы случайно. Начмед, «в целом, некурящий», отмахивался, фыркал и грозил всем судебным преследованием в ближайшем будущем – за создание невыносимых условий службы, вредно влияющих на общее состояние его слабого и больного организма.

По телу разливалась приятная лёгкость, обещая вскоре все блага райской неги. Плавно потекла неспешная, приятная беседа. Механик начал травить байки на тему «Раньше Солнце ярче светило, а ветер в другую сторону дул». Народ пытался соответствовать, вспоминая истории из своей жизни. Тихое хихиканье иногда плавно переходило в хохот, но тут же давилось шиканьем.

Часы показывали половину первого, когда в дверь осторожно постучали. Немедленно наступила тишина, бутылка и рюмки исчезли как по мановению волшебной палочки. Послышалось негромкое: «Дежурный трюмный. Прошу разрешения». Уваров вопросительно посмотрел на Грушевского, тот – на часы. Удовлетворённо кивнул и пошёл открывать. За дверью хитро сверкал глазами старшина с сине-белой повязкой на рукаве.

— Комдив, всё готово.

— Давай, заноси.

Дежурный глянул куда-то в сторону и, повинуясь этому взгляду, из-за его спины как чёртик из табакерки выскочил матросик в белой куртке вестового. Переступая через ноги сидящих, он ужом проскользнул в каюту, ловко расчистил место в центре стола и поставил туда бачок (17), стопку тарелок, ложки. По каюте пополз чарующий запах жареной картошки. Рты присутствующих немедленно наполнились слюной. Пожелав приятного аппетита, вестовой исчез, как испарился.

— Всё спокойно? — спросил Стас дежурного.

— Так точно, та-ащ, — успокоил тот.

— Ладно, давай, чтоб всё нормально было.

— Есть.

Дверь закрылась. Притихший народ радостно зашевелился, подбираясь поближе к источнику божественного аромата.

— Зачёт. Товарищи офицеры, отмечаю высокую организацию подготовки ночного завтрака.

— Подготовки или проведения?

— Пока могу судить только о подготовке. За проведение завтра поговорим…

— Так, давайте под горячее – по маленькой…

— Рюрикович, держите…

— Димон, передай хлеб…

— Блин, убери задницу, что ты передо мной ею вертишь? Я терапевт, а не проктолог…

— Ты – гинеколог, блин…

— Начхим, это же закуска, а не еда…

— Не разгоняйтесь, офицер. Имейте совесть…

— От офицера слышу. И вообще, понятия «совесть» и «офицер» для меня не совместимы. Особенно, когда речь идёт о жареной картошке…

Понеслось. Скоро почти некурящий доктор вовсю размахивал дымящейся сигаретой, рассказывая совершенно чернушную хохмочку из своей докорабельной врачебной практики. Теперь ржали в голос все, не стесняясь. Опрокидывая рюмку за рюмкой, Сашка блаженствовал. Румын всё глубже проваливался в пучину чёрной меланхолии, кануть в которую окончательно ему не давали только обязанности кравчего.

— Миша, да, забей, ты. Расслабься. Все через это проходили…

— Михаил Викторович, если у вас в шестом тамбуре бардак, то виноват в этом никак не старпом…

— Там боцмана из своей кладовой вечно гадят, а закрыть тамбур я не могу, потому что там боцманская кладовая. Сайлент сёкл, блин…

— Не ругайтесь матом, товарищ старший лейтенант. Кого это сёкл сайлент?..

— Старпом достал, урод. Всё ему не так, всё не эдак…

— Если изнасилование неизбежно – расслабься и получай удовольствие…

Литруха как-то незаметно опустела. Из сейфа добыли канистру с чистым и вторую порцию поручили готовить к употреблению химику (18), чья специальность, по общему мнению, наиболее соответствовала сути происходящих при этом процессов. Начхим действовал сноровисто, через лейку наполняя опустевшую тару и попутно читая лекцию о том, что флотские традиции нарушать нельзя, но сами традиции в корне противоречат основополагающим положениям требований техники безопасности. Нужно медленно, по стенке, лить химически активную жидкость в воду, а не наоборот. Его подгоняли, мол, хватит умничать – этот прикол был давно всем известен.

Свежеразведённое шило было тёплым и откровенно шибало в нос резиной. Но достигнутая кондиция позволяла не обращать внимания на подобные мелочи. Время летело незаметно. Вот волшебная жидкость вновь плещется на самом дне бутылки. По трансляции разнеслось: «Очередной смене приготовиться для развода». Затем: «Очередной смене построиться». А через несколько минут послышались короткие звонки вызова дежурного по кораблю, и из ПЭЖа сообщили по связи – командир, сменившись с ходового, пошёл на обход.

— Полундра, ребята. Закругляемся и разбегаемся…

Брызнули во все стороны как тараканы от включённого света. Прощались на бегу. Каюта быстро опустела, и лишь Стас сноровисто убирал видимые следы недавнего преступления, тихим беззлобным матерком поминая «это стадо засранцев».

Саня всего на минутку заскочил в гальюн, а, выходя, увидел в дальнем конце коридора фигуру командира, дающего какие-то ЦУ преданно глядящему ему в рот дежурному. Но – пронесло. Пока кэп (19) не обернулся, Махно юркнул в неожиданно оказавшуюся приоткрытой дверь ближайшей каюты и тихонько повернул защёлку. Замер. Слышно было, как мимо прошли двое. Потом всё стихло. Выждав ещё немного, Махов перевёл дух, огляделся и обнаружил себя в каюте минёра. Румын сидел в кресле в состоянии, близком к прострации и угрюмо пялился в темноту за стеклом иллюминатора. На всё происходившее за его спиной он никак не отреагировал.

— Эй, Мишаня, ты чего?

— Ничего. Достало всё. Пить будешь? – Миша держал в руках непочатую бутылку коньяка.

— Наливай, — хмыкнул Махов…

* * *

…Надрывно и нудно звонил телефон. В перерывах между звонками с настойчивостью дятла резко, отрывисто стучали в дверь, а вслед за этим из коридора слышался громкий, но уже усталый крик: «Товарищ капитан третьего ранга, прошу разрешения, дежурный». Параллельно раздавались вызовы по ГГС (20), следовавшие в собственном ритме, нарушавшем зыбкую гармонию: «Каюта – "Дозору" (21), прошу на связь». Под эту какофонию Саня осознал себя лежащим на койке в собственной каюте. Как и когда он здесь оказался, в памяти не отложилось. Спал не раздеваясь, в обуви. Пошатываясь, Махов сполз с койки. Крикнул так, чтобы услышали в коридоре: «Уже иду!» Поднял телефонную трубку, не слушая, дохнул в микрофон жутким перегаром: «Всё, встал. Уже встал…» Повторил то же для «Дозора». Стук, звонки и крики наконец-то стихли. Наощупь подковылял к умывальнику, включив свет, ополоснул лицо, промыл слипшиеся ресницы и открыл, словно засыпанные песком, глаза. Только после всех этих процедур Сашка осторожно глянул на своё отражение в зеркале. О-ох! Картина Репина «Привет графу Дракуле от близких родственников». Во рту кака, головка «бо-бо». Снова пустил воду и сначала подставил под струю голову, а потом попил прямо из-под крана. Тёплая, пахнущая железом и хлоркой вода мгновенно «легла на старые дрожжи», тело «повело», в голове явственно зашумело. М-м-мать! Как же не хочется жить. Кое-как приведя в порядок форму, наскоро вытерев волосы и расчесав их пятерней, он вышел в коридор.

Похоже, на построении ждали только его, но опоздание было совсем небольшим – минута, от силы – две. Может пронесёт? Не поднимая глаз, Сашка буркнул традиционное: «Прошу разрешения», — и занял своё место в строю, стараясь пореже дышать. Но возможности человеческого организма отнюдь не беспредельны, и в тесном коридоре даже человек с сильным насморком безошибочно уловил бы исходящий от него «факел». На таком фоне остальные участники вчерашнего «мероприятия» мало чем отличались от просто невыспавшихся офицеров и мичманов. Хорошо ещё, что море изрядно штормило, и собственные колебания тела Махова, совпадающие по фазе с бортовой качкой корабля, в глаза бросались не сильно.

Командир отдыхал после ночной вахты, старпом стоял старшим на ходовом, поэтому развод проводил помоха (22), всего пару месяцев назад назначенный с соседнего соединения. Носил он адмиральскую фамилию Владимирский, был неприлично молод и звание имел пока всего лишь каплейское, в силу чего испытывал дикий комплекс неполноценности, считая (вполне резонно), что, несмотря на довольно высокую должность, никто его здесь не боится, а значит – не уважает. Честно говоря, парень он был нормальный, но опыта ему ещё явно не хватало – пока не будешь уверен в себе на сто процентов, не цепляй зубра, да ещё, если его фамилия Махов и если он в таком состоянии.

— Махов, у вас, что, тапочки разные? – ехидно поинтересовался Владимирский.

Только теперь Саня заметил странности собственной обувки. Вот, чёрт! Каким-то образом на одной его ноге оказался тапок румына.

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант! Один – левый, другой – правый, — ответил Саня.

По строю рассыпались короткие смешки.

— А почему у вас глаза такие красные?

— А я всю ночь плакал, товарищ капитан-лейтенант.

— С чего бы? – хмыкнул Владимирский.

— А мне приснилось, что вы умерли. Проснулся весь мокрый от слёз. Вот видите? – и провёл ладонью по волосам.

Помощник дёрнул головой как от оплеухи.

Смешки слышались всё явственней. Тем из присутствующих, кто до этого дремал стоя и только что проснулся, не расслышав начало диалога, его содержание тут же повторяли, не особо скрываясь.

— Да вы что? Какого… — лицо помощника медленно наливалось кровью. А Саню понесло. Он уже перехватил инициативу. Лучшая оборона – нападение.

— Товарищ капитан-лейтенант, давно хотел Вас спросить, а почему вы, собственно, не учите меня плавать?

— А при чём здесь – плавать? – опешил Владимирский.

— Как? Вы что же, своих обязанностей не знаете? Вот я почему-то Ваши знаю, а Вы – нет. А меж тем в Корабельном уставе чётко, ясно и однозначно написано, что помощник командира корабля отвечает за обучение экипажа плаванию. Вы уже сколько у НАС служите? А почему до сих пор не провели ни одного занятия?..

В строю вовсю бушевало веселье. Послышался чей-то голос: «Доктор, а ты спрашивал, зачем обязанности учить». Но тут на левом фланге раздалось слитное «Ого!» — и смех быстро стих. Саня глянул туда и понял, что может сегодня действительно и пронесёт. Ждали, оказывается, не только его и не столько его. И до разборок с ним руки у помощника теперь дойдут нескоро, потому что самого Сашку можно считать условно трезвым – в коридоре, цепляясь за переборку, как утопающий за соломинку, наконец-то появился минёр…

Впрочем, оказалось, что весь суточный запас везения Саня израсходовал на утреннем построении. Только он кое-как привёл себя в порядок и более-менее успокоил желудок, проглотив завтрак и выпив в каюте две кружки чая с аскорбинкой, как пришёл большой привет от погоды. Волны на море разгулялись не на шутку, к горлу подступил ком, и Махно пулей метнулся в гальюн, где всё недавно съеденное и выпитое полетело в унитаз. Времени восстановить потерянное не оставалось – объявили развод, пора было заступать на «чердак» (23).

Командирскую вахту «стоял» командир, мирно дремлющий в кресле, а помощник его дублировал, набираясь необходимого опыта. И тут Владимирский по полной отыгрался за все утренние обиды. При относительно спокойной обстановке, он закидал вахтенного офицера разнообразными вводными, придирчиво требуя их исполнения. Махов, держался на одной силе воли, одновременно сражаясь и с последствиями жуткого отходняка, и с приступами морской болезни. Адский коктейль. Шестерёнки в голове проворачивались натужно, с отчётливо слышным скрежетом. Желудок, казалось, был залит кислотой по самый пищевод.

Успокоился помощник только перед сменой, сам изрядно умотавшись. Командир подловил момент, когда его дублер оказался поодаль.

— Что, Санек, тяжко? – вполголоса, ехидно поинтересовался он.

Вахтенного офицера вдруг ужасно заинтересовало что-то на горизонте, и он спрятал глаза в окулярах бинокля.

— Нормально всё, товарищ командир.

— Понятно. А где вчера сидели? Поди, у Грушевского? Я имею в виду – до минёра. Или ты, козырь дивный, думаешь, что весь из себя такой ловкий и хитрый, а я вчера ночью не срисовал, как ты танцуешь в коридоре с грацией гиппопотама?

Махов почувствовал, как предательски краснеют уши, не скрытые биноклем. Почему здесь нет наушников?

— А кто там старшим у вас был? Механик?

— Да что вы, товарищ командир? Механик-то здесь причём? – Сашка наконец-то оторвался от надводной обстановки. – Мы с командиром БЧ-3… Одни… Вдвоём…

— Ага. А под утро обменялись тапочками на брудершафт. Ну-ну, — и повысив голос, командир обратился уже к Владимирскому. – Помощник, как там наш минер поживает?

— Его доктор сейчас в себя приводит в медблоке. Сказал, к обеду будет в норме… Что называется – в целом… – последовал ответ. Махов ухмыльнулся, уловив невольную двусмысленность ответа. Кто будет в норме – румын или начмед? Нашли лекаря больному. Меж тем командир продолжал.

— Э, нет. Рисковать кораблём и людьми не будем. Эту жертву неразделённой любви старпома на вахту сегодня не ставить. Вплоть до окончательного излечения, точное время наступления какового я определю лично.

— Есть!

— А когда он должен был заступать?

— В 20.00.

— Вот и славно. Махов за него отстоит. Он у нас человек надёжный, подготовленный вахтенный офицер и здоровье богатырское. Александр Геннадьевич, у Вас ведь принципиальных возражений нет?

— Никак нет, товарищ командир! – сцепив зубы, но чётко и ясно ответил Сашка.

— Вот и славно… Давайте, что ли, господа офицеры, пора и смену строить на развод…

Всегда было интересно: кто так оперативно и полно «осведомляет» командира обо всём происходящем на корабле? Ведь ни разу ещё вниз не спускался с утра, а знает всё, будто лично присутствовал.

Александру казалось, что он умирает. Руки тряслись, лицо имело отчётливый землистый оттенок, по телу периодически пробегал озноб, и лоб покрывала холодная липкая испарина. Нужно было срочно «полечиться», но, казалось, сегодня всё и вся ополчились против него. Поскольку собственные запасы Махова иссякли ещё до выхода, он попытался достучаться хоть до кого-то, про кого было известно, что «у него было». Но найти таких не удалось – механики прятались где-то глубоко в недрах корабля, остальных старпом и помощник с гиканьем и посвистом гоняли по заведованиям, наводя порядок. Тут же вызвали и самого Сашку, и он до самого обеда лично руководил приборкой, а отойти не рисковал, потому что на горизонте постоянно маячил Владимирский, упорно жаждавший реванша за утреннее построение.

Дальше – больше. На обеде сидевший напротив комдив РЭБ (24) сразу начал подгонять вестовых и рекомендовал поторопиться Махову.

— Сейчас «Орион» (25) прилетит.

— Точно?

— Как известно, стопроцентную гарантию даёт только похоронное бюро, но взлетел он ещё утром, и его уже ведут по оповещению с берега… А мне вот всегда интересно было: это они нам специально пакостят или просто – закон подлости? Я давно заметил, что их любимое время посещений – во время и после обеда.

— Стало быть, с «адмиральским часом» (26) сегодня пролетаем?

— Типа того…

Успели дохлебать суп. Только подали второе, как по трансляции разнеслось: «Дежурным средствам ПВО – боевая готовность №1». Компот выпили на бегу. Грохотали трапы, по которым сыпались вниз моряки, бухали тяжёлые двери задраиваемых боевых постов, завертелись на мачтах лопухи локаторов. Саня сидел на КП ПВО (27), принимая и выдавая целеуказание, организуя сопровождение, наведение, условные обстрелы и пуски ракет по реальной цели. В душной темноте глаза слипались, сердце, казалось, пропускает удары. Разведчик оказался прав – «Орион» убрался восвояси ровно через два часа…

* * *

Когда после приведения оружия и технических средств в исходное объявили проверку готовности расчётов проведения учебных стрельб, Санька уже ничему не удивлялся. Как автомат, он до самого ужина предъявлял старпому людей, документацию, выслушивал вопросы, что-то отвечал, записывал замечания. Быстро проглотив ужин, пошёл к себе, надеясь принять горизонтальное положение хоть на полчасика перед вахтой, по-садистски подаренной кэпом. Воспитатель, блин. Инженер человеческих душ. Хотя, ловко он, ничего не скажешь… Тут, проходя мимо каюты начхима, он уловил как нечто исходит оттуда, из-за двери. Какие-то флюиды. Воровато оглядевшись и негромко простучав «Спартак», Саня подал голос, назвав стандартный пароль: «Гондурас!» За дверью послышалось шевеление, дверь приоткрылась. Вот они где, соколики!

— Давай быстро и по-тихому.

Здесь собралась честная компания почти в полном составе. Сидели где придётся, покуривали. Шумел закипающий электрочайник. В воздухе витал запах лёгкой закуски.

— Здесь собрались?

— Моя явка провалена. Старпом чуть не каждые пятнадцать минут ломится. Я туда писаря посадил. Сидит при открытой двери, документацию заполняет. Всех отправляет искать меня в четвертый водоотлив. Как сам?

— Думал, не выживу.

— Дали вы сегодня стране угля – мелкого, но много.

— Сам не ожидал. Заскочил к румыну, а мне под ноги выкатывается полная бутылка конины. Не уверен, но судя по состоянию, потом было что-то ещё…

— Вот, гады, без нас столь бездарно такой продукт переводили.

— Мужики, да я то что? Экспромтом получилось. Мишке, видно, очень надо было. Как он сам-то?

— А фиг его знает. До обеда отсыпался у доктора. Глюкозой отпаивали. Потом вызвали наверх и с тех пор ещё не спускался.

— А меня кэп за него поставил вахтенным офицером.

— Значит не будешь?

— Обидеть хочешь? Я целый день ни о чём другом и думать не могу!

— Тебе же заступать?

— Мужики, да мне бы только подлечиться. Я чаем зажую.

— Ну, смотри. Ты уже совсем взрослый мальчик…

Дежа вю. День сурка…

— О-па. Вуаля. Фокус-покус. Ловкость рук и никакого мошенничества, — химик, дурачась, выхватил бутылку, по обыкновению, прятавшуюся до поры до времени где-то внизу, под столом. Разливал по-партизански – разномастные рюмки и стопки стояли в ящике стола и оттуда передавались по кругу из рук в руки. Последнюю начхим передал Сане лично.

— Держи тёзка. Знай мою доброту.

— Премного благодарен. Век не забуду, — Махов подрагивающими руками держал сосуд с божественной влагой, ощущая, что от волнующего запаха во рту скапливается слюна, как перед едой.

— Видит бог – не пьём, а лечимся. Поехали.

Запрокинулись, головы. Шевельнулись кадыки… Саня поперхнулся, на глазах выступили слёзы – в его рюмке была вода!

Глупая шутка! Всей компанией разыграть решили? Или собственная инициатива начхима? Фокусник хренов стопку в ящике подменил.

— Как, Санёк, полегчало? – подмигнул химик.

— Спасибо, Санёк, хорошо, — чтобы не стать объектом насмешек, Махов решил не подавать виду.

Пустую тару вернули на исходные позиции.

— Ещё?

— А давай!

— Эй, народ, не гоните!

— Да ему бежать пора – сейчас заступает.

— Блин, смотрите, добром это не кончится. Вам сегодняшнего мало?

— Да мы по маленькой.

— Ладно, наливай.

Процедура повторилась. Но в этот раз Сашка подношение не принял, а, минуя протянутую руку, достал из ящика рюмку самого начхима, глядя тому прямо в глаза. Понюхал: совсем другое дело.

— Я лучше из этой.

— Как скажешь, дорогой, — химик удивлённо пожал плечами.

— Давайте, чтобы в сторону не вильнуло!

Опять вода! Махов огляделся. Народ оживился, глазки горят. Явно никому другому такую подлянку не подстроили. Как же он, гад, изловчился? Терпеть больше не было сил.

— А ну-ка, дай я сам по третьей разолью, — Саня начал продираться к столу через ноги, переступая и наступая на них.

— Блин, осторожно!

— Я же сказал – не гоните!

— Да мне уже бежать пора, а как же без третьей? – Махов дрожащей рукой нащупал бутылку.

— Да пожалуйста, — начхим откинулся в кресле, давая место развернуться и удивлённо наблюдая за Сашкиными манипуляциями.

— Молодость решили вспомнить, Александр Геннадьевич?

— Ага. Разбирайте… Быстрее, быстрее… Всё? Все готовы? За тех, кто в море!

Вода. Стало обидно до слёз. Взглядом, полным обиды Саня ещё раз оглядел присутствующих. Значит, всё-таки сговорились.

— Вот, уроды! Поприкалываться решили?

В полной тишине собультыльники умело разыгрывали удивление.

— Клоуна нашли? Козлы, идиоты… — Саня закипал.

— Махно, ты чего?

— И ни одна сволочь не прекратила этот балаган. Фокусники, блин. Шуты вы гороховые! Всё, после такого кончилась наша дружба! Знать вас не желаю! – почти кричал он.

— Махов, уймись!!! – гаркнул Грушевский, умолкли все. – Ты чего завелся, малохольный?

— Ладно бы одну, но три раза подряд…

— Да о чём ты?

— Издеваешься? Чья идея меня водой поить? Твоя?

— Какой водой?

— Какой, какой… Пресной! – Саня ткнул всё ещё зажатой в руке бутылкой под нос Стасу. Тот понюхал горлышко, аккуратно взял протянутую бутылку, отхлебнул чуть-чуть, сглотнул, облизнулся. Протянул емкость обратно.

— То есть ты утверждаешь, что это вода?

Саня принял бутылку, набрал немного жидкости в рот, пополоскал и сплюнул в умывальник. Воду сплюнул…

«Очередной смене приготовиться для развода», — прохрипел динамик.

— Подонки, — выходя, процедил Махов через плечо в тишину каюты, и со всей дури грохнул дверью…

Вахта пролетела незаметно. Автоматически выполняя обязанности и не реагируя на придирки старпома, так, что тот, в конце концов, успокоился, задремав, Сашка снова и снова прокручивал в голове произошедшее. Он то ярился на сговорившихся дружков, то обрывал себя, ощущая некую неправильность происходящего. Слишком естественно они себя вели и слишком неестественно отреагировали на результат розыгрыша. Ни смеха, ни подначек. Непонятно…

* * *

Сменившись, побрёл к себе. Каюта механика была приоткрыта. Уваров сидел за столом. Окликнул.

— Саня, зайди-ка.

— Здорово, Рюрикович.

— Привет. Чай будешь?

— Нет, спасибо, — Махов вошёл, устроился напротив.

— Как отстоял?

— Нормально всё…

— Санёк, слушай, а что там случилось у начхима? Стас какую-то хрень рассказывал – мол, ты чудил сегодня вечером.

— Вчера, — машинально поправил Махов.

— Не понял...

— Вчера, Рюрикович. Сейчас уже четверть первого.

— А? Ну-да, — Уваров рассмеялся. – Это у нас с тобой скоро традицией станет. Так что случилось-то?

— Да фигня, в общем-то… — Сашка в двух словах описал, как было дело. Уваров выслушал без улыбки, внимательно глядя в глаза собеседнику, периодически кивая головой. — …такие дела, — закончил свою историю Саня

— Угу. Понятно. Только, видишь ли, тут ко мне Стас заходил, рассказал примерно всё то же, что и ты, но клялся и божился, что в бутылке было шило. И у меня нет причин ему не доверять.

— Но ведь и я пока с ума не сошёл, — Махов сидел, понурившись.

Помолчали.

— Ладно. Проведём эксперимент, — механик полез в сейф, достал полную двухлитровую пластмассовую бутыль из-под минералки, именуемую в народе «гидроколбасой», выставил пару рюмок. – Мне пока ещё доверяешь? Это из моих личных запасов, неразбавленный. Подай графин.

Он налил по полрюмки, из графина долил себе воды до полной. Сашка – себе. Понюхал. Пахло спиртом.

— Давай, — Уваров протянул рюмку через стол. Чокнулись, выпили. Махов молчал.

— И как?

— Вода… — тихо, не поднимая головы, пробормотал Саня.

Механик вдруг широко, озорно ухмыльнулся.

— Александр, друг мой ситный. А не паришь ли ты потихоньку всем нам мозги, чтобы нахвататься по маленькой, но почаще?

— Да ты что, мех? – Сашка вскочил. Обида и страх распирали его. – Мех, да у меня просто крышу сносит. Рюрикович, я… — внезапно он схватил по-прежнему стоявший на столе пузырь и, закрыв глаза, яростно присосался к горлышку. Сдавливая стенки обеими руками, он глотал и глотал, не переставая.

— Сашка?.. Эй… Эй! Ты чего?!! Блин!.. Что ты делаешь?.. Стой! Оставь! Отдай!!! Дай сюда, я говорю! — механик резво подпрыгнул, обежал стол и выдрал на две трети опустошённую посудину из рук Махова. С недоумением, возмущением и жалостью он переводил взгляд с гидроколбасы на Сашку и обратно. – Идиот! Это же весь запас… Ты же загнёшься! Сдохнешь!

Бутыль пластмассово щёлкнула, выпрямляя втянувшиеся при всасывании стенки. Махов неистово утёрся и яростно уставился на Рюриковича.

— Видел? Видел?!! Разве такое возможно? Вода, Рюрикович! Я ж говорю – вода!

Механик тяжело перевёл дыхание. Искоса, диковато глядя на Мохова, понюхал горлышко. Не сдержался – лизнул. Потом нарочито неторопливо завинтил крышку, убрал бутылку назад в сейф, закрыл его на ключ. Связку ключей положил в карман куртки. Вжикнув молнией, закрыл и его. Ещё немного помолчал, восстанавливая сбитое дыхание.

— Александр, я тебя, конечно, уважаю… Нет, я всё понимаю – служба у нас непростая… Туда-сюда, дело десятое… Но… Ты катишься по наклонной. Подумай – куда дальше-то? Насмотрелся я уже выше крыши. Сколько нормальных мужиков начинали «по маленькой», сказки рассказывали, что могут завязать в любую минуту, но со стакана так никогда и не слезли. У тебя ведь жена, дети. Это алкоголизм. Тебе лечиться надо.

Так долго сдерживаемые слова наконец-то прозвучали. Мохов, только что яростно игравший желваками, сжимавший и разжимавший кулаки, вдруг ссутулился, сдулся, как дырявый воздушный шарик и, ни слова не говоря, пробкой выскочил из каюты. Дверь за ним захлопнулась. Глядя на неё, Уваров с тяжёлым вздохом сокрушённо покачал головой…

На утреннем построении он подошёл вплотную, некоторое время внимательно разглядывал Сашку, затем откровенно и подозрительно его обнюхал.

— Как самочувствие?

— Нормально.

— Угу. Зайди потом к доктору, он тебя будет ждать.

После развода Уваров увёл начмеда к себе…

* * *

В медблоке было чисто, светло, пахло аптекой. Помещения, рассчитанные на размещение многочисленных раненных и поражённых в бою, обычно пустовали и оттого, в сравнении с остальным кораблём, казались непривычно просторными. Сейчас фельдшер в приёмной принимал единственного пациента – рабочий по камбузу получил небольшой ожог, обварив руку паром. Махова начмед провёл в рентгеновскую, превращённую им в нечто вроде собственного кабинета.

Сам Саня вряд ли пошёл бы на этот «приём», если бы доктор не позвонил и настойчиво не предложил зайти «попить чайку». Однако налил он не чаю. Профессиональным тоном поинтересовался самочувствием, проверил зрачки и осмотрел язык. Смерив температуру и давление, он поставил перед Сашкой какую-то мензурку с мерными делениями и плеснул туда своего – чистого, медицинского. «Тридцать пять грамм», — машинально отметил Махов, а в слух произнёс, грустно усмехнувшись:

— Экспериментаторы, блин…

— Это не пить, — уточнил доктор. – Понюхай, чем панет?

— Спиртом…

— Прополощи рот, — Саня повиновался. Андрей подал лабораторную чашку.– Сплюнь. Как на вкус?

— Вода… — Махов вытер губы.

Доктор зажёг спичку и поднёс её к краю чашки – над стеклянной поверхностью заплясали язычки синего пламени. Не снулые, мелкие и неуверенные – как если бы горела, например, водка – а жаркие, быстрые, жадные. По кабинету поплыл характерный запах жжёной слюны. Начмед, поморщился.

— Вода, говоришь?

Саня молчал, как завороженный глядя на огонь.

— Андрюха, что же это? А?

Доктор дождался, пока погаснет огонь, глубоко вздохнул, как бы собираясь с силами.

— Видишь ли, Саша, весь мой жизненный опыт говорит, что если жидкость налита из бутылки со спиртом, пахнет спиртом и горит как спирт, то она, по всей видимости, является не чем иным, как спиртом. В нашем случае – спирт этиловый, химическая формула С2Н5ОН.

— Но я…

— На другие жидкости вкусовая реакция не изменилась?

— Что? А, вроде бы, нет…

— Вроде бы… На вот, хлебни отсюда, — подал стоявший рядом стакан в подстаканнике, на дне которого – судя по цвету, запаху и разбухшим тёмным лохмотьям органического происхождения – явно плескались остатки недопитого кем-то чая.

— Чай… Сладкий…

Андрей попробовал сам, почмокал, удовлетворённо кивнул головой.

— Что тут скажешь? Случай, конечно, интересный. В принципе, я не специалист, но в пределах базового курса психиатрии свой «зачёт» заработал честно. Литературу кое-какую почитывал, с коллегами общаюсь регулярно. И вот что имею вам сказать. Во-первых, мы ощущаем вкус не самими вкусовыми сосочками во рту, которые являются всего лишь рецепторами, приёмниками сигналов. Вкус определяет соответствующий отдел головного мозга, обрабатывающий полученную информацию…

Сашка дёрнулся при слове «психиатрия». Он честно пытался понять о чём говорит начмед, но вскоре почти перестал воспринимать его речь, перенасыщенную узкоспециальными терминами. За сознание цеплялись только какие-то отдельные фразы: аберрации восприятия… информационный фильтр на пути передачи сигнала… кодон…

— …особо следует отметить очевидную связь потери вкусового восприятия алкоголя с употреблением алкоголя же. Слуховые, зрительные галлюцинации были?

Сашка очнулся.

— А?

— Голоса не зовут тебя за борт прыгнуть, убить и съесть старпома, или ещё чего? Гномы и эльфы в иллюминатор за тобой не подглядывают? Белки по переборкам каюты не прыгают? – Андрей наконец-то снова заговорил нормальным человеческим языком.

— Вроде пока нет… — не очень уверенно ответил Махов на вопрос, который в другое время и в другой обстановке вызвал бы у него возмущение.

Начмед закивал, как китайский болванчик. Весь вид его выражал, что именно такого ответа он и ожидал. И от этого становилось ещё неуютней.

— Док, а как же – вчера у механика. Я же полтора литра чистого выдул… И ни в одном глазу.

— А что – в тот вечер? – агрессивно вскинулся Андрей. – Известны и хорошо описаны случаи, когда у людей наблюдалась способность к ускоренному выводу из организма продуктов распада алкоголя. И способность эта была не стабильной, а, своего рода, плавающей – то усиливалась, то ослаблялась. Возможно, кстати, что изменение вкусовых ощущений непосредственно связано с этой взрывной спонтанной модификацией организма… — доктор говорил с тем уверенным видом, с которым врачи всего мира обычно врут безнадёжно больным. — Конечно, можно провести ещё один эксперимент и выпить не полтора, а, допустим, литров четыре-пять спирта, чтобы убедиться окончательно, всё проверить и уточнить. Только где столько шила взять? Да и нет гарантии, что именно в этот момент приобретённая тобой способность не ослабнет. Ласты склеить – запросто. Я против такой самодеятельности – только в лабораторных условиях, под бдительным наблюдением специалистов.

— Предлагаешь обратиться к специалистам?

Андрей возвёл очи горе.

— Сашенька, друг мой милый, ты как дитё малое, честное слово. Я тут тебя неофициально консультирую, так сказать, в частном порядке. И поэтому по-дружески, но очень настойчиво советую – не распространяйся ты никому про эти вновь открывшиеся способности твоего организма. Особенно с учётом объекта вкусовой аберрации. Если бы ещё чай, — начмед покосился на стакан, — или напиток какой, «Байкал», например. А так, загремишь ведь в наркологию, как пить дать. Оттуда тебя под белы рученьки сдадут в шестое отделение (28), а в «шестёрке» народ увлечённый служит, вцепятся всерьёз и надолго – такой исключительный материал для исследований. Они-то тебя в пару-тройку кандидатских и докторских своих включат – «больной М.» и все дела – а тебе от того какая радость? Оно тебе надо?

Вопрос был явно из разряда риторических.

— А вот пить надо бросать. Совсем, — доктор хмыкнул. – Тем более, что теперь проку в том никакого. Только ценный продукт переводить будешь…

После «консультации» Саня брёл к себе как пришибленный. Попили чайку, ничего не скажешь. А ведь и в самом деле – пили.

Корабельная жизнь меж тем текла по уже почти привычному и накатанному руслу походного распорядка: вахты, учения, приборки, построения… Старпом с помощником слегка угомонились – не железные ведь – и народ всё чаще по-тихому кучковался то в одном месте, то в другом. Но Сашку не звали, а при встрече неискренне радовались, долго трясли руку и с пугающей частотой интересовались здоровьем, сочувственно глядя в глаза. Мысли Махова были серы и унылы: как же теперь?.. Шли четвёртые сутки выхода в море…

На следующее утро, побрившись, Сашка подумал-подумал, и несколько раз решительно и энергично «пшикнул» пульверизатором одеколона прямо в рот. Там его вкусовые рецепторы-сосочки немедленно взвыли, сообщая мозгу, что язык и нёбо покрыты слоем какой-то горькой, обжигающе-ароматной, маслянистой жидкости, впрочем, напрочь лишенной вкуса алкоголя. Саня долго отплёвывался, а потом с остервенением – второй раз – чистил зубы, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса и с трудом подавляя рвотные позывы. Прав доктор, пора заканчивать с экспериментами. От греха подальше…

* * *

Меж тем, корабль жил не одними только проблемами командира БЧ-2, а поход плавно подходил к своему завершению – план выполнен, сроки вышли. И вдруг – как часто бывает это «вдруг» – объявили боевую готовность №1 корабельному противолодочному расчёту. По всему выходило, что в районе крутится подводная лодка, которой здесь никак не должно было быть. Командир долго выпытывал, уверен ли акустик в классификации контакта, надеясь услышать хоть малейшие признаки сомнения в голосе отвечавшего. Наконец, не обнаружив таковых, отключил связь, кривясь, взъерошил короткий ёжик изрядно поредевших и поседевших на службе волос, потёр лоб, а затем виртуозно, громко и длинно выругался, поминая всех подводников и акустиков вместе взятых. Возвращение в базу накрывалось медным тазом на неопределённый срок – с этого момента и вплоть до особого распоряжения корабль обязан был следить за иностранной (а чьей же ещё?) лодкой.

И как тут не поверить разведчику? Почему, обычно никак не проявляющие себя вражьи субмарины, традиционно позволяют сесть себе на хвост именно в пятницу вечером? Ведь наверняка знают, супостаты, что, в отличие от них самих, у русских военных понятие «выходной день» – очень относительное. Идёшь в море на сутки – собирайся на неделю, идешь на неделю – собирайся на месяц. Одни морские боги знают, как там карта ляжет.

Дальнейший сценарий был, в общем-то, тоже вполне традиционным, и на поверку всё вышло не так плохо, как могло. Несколько часов поиграв с кораблем в поддавки, «иностранка» легко оторвалась от слежения и надёжно схоронилась в пучине Мирового океана. Напакостила, и поминай, как звали. Корабль по расширяющейся спирали продолжал утюжить район, пытаясь восстановить контакт. Командир связался с берегом, выясняя, есть ли надежда на самолёт, с которым вероятность такого события становилась хоть сколько-нибудь отличной от нуля. С берега ответили честно: национальная индейская изба «фигвам», а не самолёт. Ибо лимиты по авиационному керосину выбраны полностью, а на разрешение использовать НЗ, по опыту, особо рассчитывать не стоит. Ещё через несколько часов дали команду закончить поиск. А поскольку время для возвращения засветло было безнадёжно упущено, приказали следовать в назначенный район, где и ждать утра.

Всю ночь кэп лично обходил корабль, проверяя бдительность несения дежурства и вахты, нещадно гонял помощников, привлёк даже большого зама, обычно праздного. Самые поганые эти последние отрезки времени перед возвращением. Народ расслабляется, теряет бдительность. Последние караси, всего неделю назад увидевшие море не на картинке, чувствуют себя старыми морскими волками – им и море по колено, и сам чёрт не брат. Сколько кораблей и лодок поплатились за это благодушие. Сколько матерей не дождались сыновей, которым оставались считанные мили до родного причала.

Впрочем, в этот раз всё обошлось. В расчётное время корабль лёг на курс возвращения и уже через несколько часов по каютам офицеров и мичманов, по шхерам (29) морячков запиликали мобильники, возвещая всем: корабль приблизился к берегу настолько, что вошёл в зону покрытия сети. Но звонить кинулись единицы – с чего бы? Теперь совсем скоро кому положено, будет дома, а кому не судьба – наболтается потом, в спокойной обстановке. То ли дело – поймать сеть в море, когда сроки возвращения вилами по воде писаны. Тогда это приятно. А теперь куда торопиться?

Оперативный по связи дал добро на швартовку. Кэп, с понтом отогнав буксиры на страховку, на хорошем ходу подвёл борт многотысячетонной коробки вплотную к причалу, отработал винтами. Корабль стал. Класс самостоятельной швартовки немного подпортили своей нерасторопностью береговые швартовщики, упустившие бросательный, поданный с юта. Отжимной ветер тут же отодвинул корму, и один из буксиров, аккуратно боднув борт, вернул её на место. В целом – очень прилично.

Перетягиваясь швартовыми концами, корабль ещё немного поёрзал вдоль причала, и, наконец, замер. «Гюйс поднять, флаг перенести! Корабль на месте, крепить так!» — разнеслось по верхней палубе, и командир покинул ходовой, доверив заводку дополнительных концов старпому. Словно человек, наконец-то удобно устроившийся в постели, гигантский организм корабля расслабился и начал задрёмывать. Как закрывающиеся глаза гасли многочисленные экраны и индикаторы. Затихал могучий гул машин. Выводились из действия системы и механизмы, и постепенно сходил на нет их шум, неутихающий в море ни на минуту…

* * *

— Александр Геннадьевич, не проходите мимо, — механик вполоборота стоял в дверном проёме, оставляя проход в свою каюту свободным.

— Чего там? Занят я, — Саня врал. Он только что закрыл вахту на ходовом и шёл к себе – собираться на сход.

Механик выступил в коридор, загораживая проход, и продолжил вполголоса.

— Сашка, прекрати строить из себя оскорблённую невинность. Или поводом для общения у тебя были только пьянки, и теперь как заяц от погони бегать от меня будешь? – с этими словами он дёрнул Махова за отворот куртки так, что тот влетел в каюту. Дверь закрылась.

— О-о-о, — раздалось слитно. — Наконец-то.

Он обвёл взглядом до боли знакомые лица. Все свои, хотя и не в полном составе – кое-кто ещё на швартовке.

— По какому поводу сборище?

— Подводим итоги служебного расследования. Выяснили, каким образом у минера оказался коньяк, а мы и не знали. На поверку оказалось – он хотел как лучше, а получилось как всегда. Этот юноша бледный со взором горящим решил заранее подготовиться к проставе за День рождения, скупал по всему городу коньяк и складировал у себя с присущей молодости горячностью, граничащей с глупостью.

— Чего это – глупостью? — слегка надувшийся минёр сидел в углу.

— Это потому, Михаил Викторович, что если бы вы своевременно сознались в содеянном и предоставили на суд общественности информацию об объёмах накопленных запасов, вам с Александром Геннадьевичем в ту памятную ночь ничего бы уже не осталось, следовательно — воспоследовавшие по вам оргвыводы были бы минимальны.

— Нет, хлопцы, тут всё правильно. Но в таком случае мы были бы лишены восторга лично присутствовать при драматическом диалоге командира БЧ-2 с помощником и не менее эпохальном явлении народу командира БЧ-3 в роли Призрака Командора…

— Скорее тени отца Гамлета…

Смеялись все. Чуть покраснев, тихонько хихикал сам румын, заново учившийся улыбаться после памятных событий. Представив, как это выглядело со стороны в то утро, Сашка почувствовал, что помимо воли уголки и его губ тоже ползут к ушам.

— …а он и говорит: «Я плакал»… «Почему вы не учите меня плавать?»

— Ой, умора…

— В любом случае – всё хорошо, что хорошо кончается. Закончился выход. Мы – вернулись. А наши боевые товарищи были столь любезны, что оставили и нам «по чуть-чуть». Обвиняемый осознал свою вину, обещал, что «больше не будет» и от всей души предлагает обществу продегустировать пару бутылочек божественного напитка известного, как «румынский коньяк».

— Румынский, это типа молдавского?

— Нет, доктор, румынский, это типа минёрского, только армянский.

Сане сунули рюмку. Он ещё раз мельком, исподтишка окинул взором собравшихся. На него никто особо не обращал внимание. Только Стас, поймав его взгляд, улыбнулся и подмигнул. Молча отсалютовал: «Прозит!» На Сашкин вкус то, что он выпил, чем-то напоминало микстуру. Третий тост доверили ему, и он произнёс традиционное: «За тех, кто в море!» Неожиданно зашумело в ушах, от желудка привычно разливалось по телу приятное тепло. А может доктор прав? Да горит оно всё синим пламенем!..

Сходную смену наконец-то отпустили на берег. Махно поднимался по главной улице города, направляясь домой. Шёл неспешно, ловя моменты, когда казалось, что земля норовит выскользнуть из-под ног – тело, за неделю привыкшее к мерной болтанке, периодически пыталось скомпенсировать давно закончившуюся качку.

Хорошо всё-таки. На службу только завтра. Дома ждёт Надя. Одна, детей тёща ещё в апреле забрала к себе – «на витамины». Будет праздник любви изголодавшимся за неделю телам. Сашка решительно свернул. В цветочном он купил букет любимых Надей лилий, в универсаме – шампанское, и, ускорив шаг, направился домой.

* * *

Надя Махова сидела на своей, некогда вполне прилично обставленной, но ныне сильно загаженной кухне – плохо затёртые разводы на полу и мебели, потёки на обоях. Стол был заставлен разнокалиберными чашками, кружками, тарелками с объедками, завален какими-то фантиками и обёртками. Центральное место композиции занимала почти полная литровая бутыль без этикетки. Субботнее утро совсем недавно вступило в свои права, а Махова была уже изрядно пьяна и явно не собиралась останавливаться на достигнутом. Неверной рукой она плеснула в рюмку, проливая на скатерть, и, не обращая на это внимания. Неумело, но решительно она опрокинула в себя содержимое рюмки, проглотила, сморщилась и начала сосредоточенно грызть приличных размеров кусок варёной колбасы, не сводя при этом взгляда с бутылки. Может показалось? Может с ней сыграло злую шутку расфокусированное зрение? Нет… Надя ахнула, тихонько заскулила, подперев голову рукой и не вынимая изо рта колбасу. Господи, да когда же это закончится?..

* * *

Ещё совсем недавно она была совершенно обычной, нормальной и приличной женщиной. Муж, как и у многих в городе, военный – офицер. Дети, как и у многих, двое – дочка шести лет и четырёхлетний сынишка. Двухкомнатная служебка на шестом этаже в стандартной панельной девятиэтажке её стараниям была уютна и чиста. Закончив педагогический по специальности «учитель русского языка и литературы», она удачно устроилась корректором в городскую малотиражку – зарабатывала не меньше, но работа была несравненно спокойнее, чем в школе.

Беда пришла, откуда не ждали. Сашка служил на корабле и при его рабочем режиме, когда он приходил домой всего на одну ночь раз в два дня, Надя долго не замечала пугающих изменений. Не хотела замечать? Первой на прискорбный факт обратила внимание мать, когда они были в отпуске: «Саня дома тоже так много пьёт?» Нет, дома он почти не пил – только когда собирались по праздникам друзья, и был он при этом весел и благодушен. Душа компании. А вот по приходу домой с корабля все признаки и симптомы указывали на то, что там он принимал на грудь преизрядно.

Поначалу Надя пыталась увещевать, взывая к его разуму и совести. Тщетно. Пару раз в размолвках уже проскакивало страшное слово «развод», когда подружки предложили ей обратиться за помощью к бабке. Да где же её нынче найти? Настоящих бабок и по деревням-то уже не сыскать. По слухам, на Украине и в Белоруссии они почти перевелись. А в городе откуда? Ой, Надька, ну что ты, вот мне подружка говорила, что её знакомая знает одну девчонку, у которой сестра… Практически не прилагая к тому усилий, и почти против собственной воли она как-то неожиданно быстро стала обладательницей небольшого клочка бумаги с записанными на нём номером городского телефона, позвонив по которому договорилась о встрече в среду вечером…

* * *

Стоя в назначенное время перед дверью, оббитой немодным по нынешним временам дермантином, она чувствовала себя совершеннейшей дурой, лохушкой, и совсем уже собралась развернуться и уйти, сбежать, когда дверь приоткрылась. Через образовавшуюся щель на скудно освещённую лестничную площадку выскользнуло нечто маленькое, мохнатое, пулей метнулось Наде под ноги. Та вздрогнула. «Стёпа, Стёпа», — послышалось из-за двери. Тот, кого называли Стёпой, обнюхал её ноги, чихнул и задрал вверх сплющенную мордашку, приветливо виляя хвостиком. Всего лишь собака. Пекинес – помесь львёнка и обезьяны. Собак Надя любила, хотя и не держала из-за аллергии младшего. Но эта порода ей никогда не нравилась – вредный характер, чем-то похожий на повадки сиамских котов. А взгляд пекинессов всегда казался ей бессмысленно тупым или злым. Но этот экземпляр сверкал глазами-маслинами вполне осмысленно и добродушно.

— Стёпушка, мальчик мой, ты где? – на площадку выглянула невысокая сухонькая, слегка сутулящаяся пожилая женщина, капустообразно одетая в тёплое. Гладко зачесанные назад седые волосы плотно обтягивали череп, венчая его небольшим аккуратным клубком. Чуть раскосые глаза смотрели остро, внимательно и немного насмешливо. – Маленький, ты зачем нашу гостью пугаешь? – затем обратилась к Наде. – Ко мне? А я звонка не слышала, это Стёпа учуял. Мы ждали, ждали, да и гулять собрались – пора уже…

Надя начала что-то мямлить в оправдание, но старушка её не слушала.

— Заходите. Ой, не надо разуваться, ни в коем случае – у меня лишних тапочек нет.

Надя всё же скинула туфли и теперь прямо в колготках нерешительно топталась в прихожей, не зная, что делать дальше. Стёпа вертелся под ногами, всячески демонстрируя радость приходу гостьи. Сунулся обнюхивать принесённый Надей объёмный пакет – три десятка яиц, три литра молока, три килограмма сахара, три батона – всё было куплено для расчёта с бабкой за предстоящую работу. Подруги в один голос предупреждали – никаких денег!

— У вас собака? – зачем-то спросила Надя.

— А что? Должна быть чёрная кошка? — вопросом на вопрос ответила хозяйка.

— Нет, что вы, — Надя стушевалась. Чтобы сменить тему указала на пакет, — Это я вам принесла… Там я купила три…

Бабка вежливо, но решительно перебила её, выставив ладонь.

— Потом. Всё потом. Пойдём на кухню. Проходи, не стесняйся.

Небольшая однокомнатная квартирка обставлена была скромно, чтобы не сказать – бедно. Витал запах, присущий всем жилищам одиноких старых людей – сырость, пыль, невкусная и несвежая еда, что-то медицинское. Ещё пахло псиной и табачным дымом, глубоко въевшимся в побелку…

На кухне её усадили на колченогий табурет, хозяйка села напротив. Стёпа, раскинув ноги «иксом», лёг сбоку так, чтобы видеть их обеих и внимательно следил за происходящим.

— Ну, с чем пришла? Жалуйся.

— Понимаете… — пряча взгляд и поминутно запинаясь, Надя в общих чертах обрисовала ситуацию. Бабка сидела напротив, сочувственно глядя в глаза и понимающе кивая. Тяжело вздохнула.

— Охо-хо. Ясно всё. И что, сильно пьёт?

Надя потупилась, пожала плечами. Было стыдно.

— Понятное дело – сильно, — ответила за неё старушка. – Знаю я наших морячков. Всегда одно и то же. А вот ты скажи мне честно, любишь его?

— Люблю… — не задумываясь ответила Надя и ещё ниже опустила голову. На глаза наворачивались слёзы.

— Любишь значит… Я ведь почему спрашиваю – средство моё не всякому подходит. Надо очень крепко хотеть помочь, чтобы получилось. Выдержишь?

— Не знаю… То есть, я попробую… То есть… А что надо делать? Я думала, что…

— Знаю, знаю я, что все думают: пошепчет бабка заговоры, травок даст каких-нить…

— А разве нет? – искренне удивилась Надя.

— Да где же их найти нынче, травки эти? Повытоптали всё, экологией загадили. Да и не разбираюсь я в них толком. В книжках такую ерунду пишут. Самоучка я. И по технической части больше…

Надя неожиданно расстроилась, но сразу одёрнула себя – не диплом ведь у неё требовать? Представила себе: «Диплом (с отличием). Настоящий выдан (Фамилия, Имя, Отчество) в том, что он/она (нужное подчеркнуть) закончил институт Чародейства и Волшебства по специальности "Колдовство и ведовство" с присвоением учёной степени бакалавр/магистр (нужное подчеркнуть) чёрной/белой (нужное подчеркнуть) магии». Надя усмехнулась про себя.

Меж тем хозяйка поднялась, подошла к кухонному шкафу, захрустев суставами, присела на корточки. Громыхая и позвякивая, она принялась что-то искать в недрах нижней полки. Не вставая, повернулась. Она держала в руках пыльную пустую бутылку с полусмытой наклейкой. Отчётливо читалось лишь слово «водка» латиницей. Подошёл Стёпа, осторожно обнюхал стеклотару, чихнул. Снова лёг, но уже свернувшись клубочком, почти сразу полуприкрыв глаза, потеряв интерес к происходящему.

— Будь здоров, маленький, — и, обращаясь к Наде, — Вот, эта лучше всего подойдёт. Литровая. Их сейчас почитай и не найти совсем – говорят, вроде бы легче подделывать, потому и не выпускают больше.

Бабка вернулась к столу, села на своё место.

— Карточку принесла?

Порывшись в сумочке, Надя вынула и положила на стол пухлую пачку семейных фотографий. Стопка их покачнулась, скользкие картинки поехали, рассыпались глянцевым веером. Воспоминания о некогда счастливой жизни: их свадьба, его выпуск из училища, её – из института, отпуска, дни рождения, отдых на природе… На всех – Сашка.

— О, господи, да куда столько-то?

— Я думала, сами нужную выберете.

— Да не такую надо. Лучше всего маленькая, для документов.

Надя вспомнила что-то, порылась в сумочке ещё раз, достала паспорт и вытащила фото Сани из прикрытого целлулоидом карманчика на обложке – чёрно-белое, в парадной форме ещё капитан-лейтенанта.

— Такая подойдёт?

— Эта в самый раз будет. Ты посиди пока…

Из клубка волос на макушке бабка выдернула невидимку и решительно проткнула ею фото. Надя вздрогнула – испугалась. И расстроилась – фотографию было жалко. Стёпа, извернулся на полу, принял позу сфинкса и теперь внимательно, не отрываясь, глядел на хозяйку. Та положила снимок на ладонь, обеими руками взялась за бутылку, крепко обхватив горлышко, а донце зажала между ног. Закрыла глаза, напряглась. Надя перестала дышать. Пахнуло холодом. Стёпа сорвался с места, подбежал, часто цокая когтями, легко встал на задние лапки, а передние аккуратно поставил на бабкино колено. Стараясь заглянуть ей в лицо, он вытянул сплющенную мордочку и несколько раз приглушенно пискнул, не разжимая рта. Старушка расслабилась, выдохнула, открыла глаза.

— Стёпочка, маленький мой. Всё, малыш, уже всё. Успокойся, — пекинес опустился на пол, развернулся задом и обиженно глядел через плечо. Встряхнулся, возмущённо фыркая и чихая. Бабка погладила его, потрепала, захватив в горсть изрядный клок богатой шерсти на загривке. — Будь здоров! И ещё раз! Расти большой! – обратившись к гостье, она протянула другой рукой бутыль и фотографию, — На, вот, держи.

Надя приняла осторожно, сама только теперь переведя дух. Рука бабки была ледяной. На фото лицо мужа, с круглой дыркой на месте рта, приобрело изумлённое выражение. Бутыль Надя взяла двумя пальцами за горлышко – была она брезглива и примерно представляла, откуда эта посудина появилась в квартире бабки. Немало пожилых людей, внешне ещё не опустившихся, бродили по городу с лыжными палками, которыми копались в мусорных баках в поисках чего-то приличного, выброшенного жильцами близлежащих домов.

Бабка заметила её реакцию.

— Не бойся, она чистая, только пыльная.

Память Нади сразу подбросила ассоциацию: "У меня всё стерильно, иглы одноразовые…" Она снова помимо воли нервно хихикнула, представив как в этот самый момент распахивается выломанная из косяка входная дверь, и на кухню врывается прапорщик Шматко в брезентовой робе с трафаретной надписью «Горсвет» на спине: «Сдавайся, ведьма! "Ночной Дозор"!»

— Спасибо, — произнесла она вслух. И чуть помедлив, — А что мне теперь с этим делать?

Бабка вздохнула.

— Что делать? Из бутылки будешь пить. Всё, что любимый твой выпьет – там сразу же появится. А он воду будет пить вместо этого.

Надя с сомнением переводила взгляд с бутылки на старушку. Честное слово, если бы та шептала наговоры, окуривала травами, делала пассы над её головой, доила нож, воткнув его в стену, или ещё что-то в этом роде, с точки зрения Нади, всё это выглядело бы вполне нормально и естественно – она знала… То есть, она читала, ей рассказывали и по телику показывали… А тут…

— А как это работает?

Старушка явно смутилась.

— Ой, да мне-то откуда знать, как работает? Так у меня получается. Был тут до тебя один. В очках… Студент наверное. Тоже всё допытывался, замучил совсем: параллельные вселенные, межпространственный тоннель, сохранение массы-энергии. Парадокс Эйнштейна какой-то приплёл…- мысль её неожиданно причудливо вильнула, — Видно, что хороший парень, а за такую фифу подписался. Крутила им – как хотела. Назло ведь пила… Не выдержал он…

— Умер? – ахнула Надя.

— Почему умер? Разбил… — бабка спохватилась, — Вот что. Ты её, проклятую, пей сразу, не затягивай, не жди пока доверху нальётся. И терпеть слишком долго не надо – если почувствуешь, что не выдержишь, не справляешься – сильно не тяни. Женский алкоголизм, его, знаешь, лечить очень трудно. Значит судьба такая – тогда фильтр порви, или насос разбей.

— Что?

— Фильтр, или насос, — пояснила бабка, поочерёдно ткнув пальцем в остававшиеся на столе карточку и бутылку. — Это я сама для себя так их объясняю. У меня ведь образование какое? Я техникум закончила и когда на теплоцентрали работала, в восьмидесятых ещё… — она внезапно запнулась. Замолчала. Нахмурилась. Тяжело вздохнула, помолчав. В глазах плескалась тоска. – …Ты извини, конечно, но засиделись мы тут с тобой. А нам со Стёпой гулять давно пора – он старенький совсем. А у пекинесов животики слабенькие…

— Да-да, конечно, — Надя вскочила, начала суматошно собираться, лихорадочно пыталась запихнуть бутылку в сумочку. Та явно была предназначена не для такой поклажи, и горлышко упорно торчало наружу.

— Как бутылка работает никому не рассказывай, — тихий голос бабки, прежде добродушный, зазвучал неожиданно грозно. — Не рассказывай и не пиши. А то бывают такие – хитрые. Кого обманывают? А не писать, это значит – не только на бумаге – эти СМС-ки ваши с и-мэйлами тоже. Настройки собьются – тут и вся моя работа насмарку. А по второму разу фильтр не поставить – проси-не проси…

— И показывать никому нельзя?

— Почему? Показывать можно. Только мужу не стоит. Он ведь сразу приложиться захочет. Просто по привычке, автоматически. А они, как замкнутся сами на себя, тут же – того… аннигилируют, — последнее слово она произнесла, вновь насмешливо сверкнув глазами, — Только без киношных спецэффектов. Просто – работать перестанет…

* * *

Дома Надя тщательно несколько раз, губкой и ёршиком, вымыла бутылку. Соскоблила совсем раскисшую наклейку. Вытерла насухо. Завернула пробку и, установив своё неожиданное приобретение на стол, уселась на стул напротив, пытаясь разобраться в своих мыслях. Бред! Нет, это полный бред. Кому расскажешь – засмеют. Тут же оборвала себя – рассказывать никому нельзя. Но это ведь несерьёзно? Бабки какие-то, колдовство. Живём в двадцать первом веке, космические корабли бороздят просторы…

Именно в этот момент по стенкам внутри закрытой бутылки заструилась прозрачная жидкость, собираясь на дне. Надя замерла. Не мигая, затаив дыхание, глядела во все глаза. Спустя малое время процесс повторился. И почти сразу – ещё раз.

Это было невозможно! Но так было.

Она встала, медленно подошла к столу. Осторожно, как к чему-то опасному, способному в любое мгновение взорваться, прикоснулась к бутылке. Взяла её обеими руками. Отвинтив крышку, понюхала. Разведённый спирт. Жёны флотских хорошо знали этот запах – когда на празднике заканчиваются горячительные напитки, в мужьях просыпаются профессиональные привычки и условные рефлексы. Из «закромов Родины» добываются заветные канистры, бутылки, и – «вперёд на мины», как они говорят. Однажды Надя тоже попробовала, и воспоминания от знакомства остались не самые приятные: теплая сладковатая гадость с каким-то техническим запахом вызывала омерзение. Такое же омерзение вызвало воспоминание и мысль о том, что ЭТО ей сейчас нужно будет пить.

Тут в ней заговорил женский рационализм. Спокойно! Она сможет. Как там? Нет таких крепостей, которые… Нет, это не то. Там про избу, коня и женскую грудь… С такими мыслями Надя осторожно вылила содержимое бутылки в мерный стакан с надписями «пшено», «мука», «сахар» и другими – по кругу. Глянула под словом «вода» – оно, конечно, не совсем вода, но других жидкостей нет – ровно сто пятьдесят грамм. Хмыкнула – как в аптеке. Собралась с мыслями: что она знает о питье крепких спиртных напитков? Во-первых, надо хорошо закусывать, в идеале – чем-то горячим и жирным… Ой, она же худеет! Можно запивать – это гораздо лучше, но есть опасность быстро захмелеть. Да, ещё! Лучше пить холодным – держа стакан в руке, Надя открыла холодильник. Сразу оценила свои запасы. Негусто – муж в море, дети у бабушки. Много ли одинокой женщине надо? Но теперь – другое дело. Нужно сбегать в магазин и как следует подготовиться. В этот момент какой-то звук заставил её обернуться – бутылка ожила, возвращая уровень жидкости до прежнего уровня. Ой! Он что, уже стаканами глушит? Что-то изменилось ещё. Надя с удивлением понюхала стакан, который всё ещё держала в руке. Наклонила его, осторожно коснулась кончиком языка поверхности. Вода. Значит так, да? Вылитое из бутылки недолго ждёт приёма внутрь. Сколько прошло времени? Минута? Полторы? Интересно.

Выплеснув воду в раковину, она поставила бутылку в холодильник. Быстро переоделась, подкрасила губы и, приведя в порядок причёску, глянула на себя в зеркало – отлично! Возбужденная, не дожидаясь лифта, она легко сбежала вниз по лестнице. Это напоминало какую-то азартную игру. Ну, Сашка, держись, дорогой…

Вернувшись из магазина, она принялась раскладывать покупки. Пакет картошки упрятала под мойку. Минералку и сок – в холодильник, на дверь; колбасу, сыр, баночки йогурта – по полкам; огурцы, помидоры, фрукты – в нижнее отделение. Не удержалась, отщипнула и съела ягодку винограда. Он же не мытый, — одёрнула себя. Захлопнула дверь, оглянулась вокруг, окидывая уверенным взглядом поле грядущей битвы за её семейное счастье: всё готово!

Для начала решила запивать апельсиновым соком. Выставила на стол бутылку, достала хрустальную рюмку и фужер. Тщательно их протёрла и наполнила. Собравшись с силами, выцедила содержимое рюмки, а фужер осушила залпом. Прислушалась к ощущениям: ничего, терпимо. Налила по второй. Выпила уже смелей, запила. Захотелось есть. Не желая наедаться на ночь, сгрызла яблоко. Наполнила в третий раз. Вспомнила, улыбнулась: «За тех, кто в море! За тебя, Сашенька, ещё посмотрим: кто – кого». Неприятно удивилась, как ехидно прозвучал тост, но отогнала лишнюю сейчас мысль. Тут же пришла другая, о двусмысленности тоста: это ведь не просто, за тех, кто в море – она пьёт вместо того, кто в море. Какая ирония.

После третьей неожиданно захотелось курить. Вообще-то, Надя не курила, так – баловалась иногда с подругами. Для таких случаев у неё припасена была початая пачка «Море» с ментолом – длинных, тонких, казавшихся ей очень стильными. Дожидаясь своего часа, сигареты прятались от глаз детей и мужа в шкафу, под стопкой её нижнего белья.

Неожиданно разобрало веселье и захотелось поделиться с кем-то радостью. Неумело пуская дым в потолок, Надя набрала номер подруги. Чуть заплетающимся языком несла какую-ту милую чушь. Разобиделась, услышав: «Надька, ты пьяная, что ли? Что-то случилось?» «Ничего не случилось, всё нормально!» — нажала кнопку «отбой». Дура какая!

Попыталась смотреть телевизор, но тщетно старалась сосредоточиться на увиденном и понять, о чём громко кричат все эти люди на поляне. Бутылка опустела, глаза слипались. Наведя порядок на кухне и приняв душ, Надя с наслаждением растянулась в кровати. Поначалу слегка мутило, но она всё-таки нашла удобное положение, при котором бешеный хоровод разноцветных снежинок под закрытыми веками не затягивал её внутрь. И заснула. Последней мыслью, которая пришла ей в голову, было бодрое: «И ничего такого страшного тут нет»…

Часы на кухне показывали четверть первого, когда вновь заиграли струи в стоящей на столе бутылке, и та принялась быстро наполняться…

* * *

Будильник разбудил на работу в шесть. Вставала Надя с трудом – каждое движение отдавалось в голове болью, шершавый, как наждак, язык с трудом ворочался во рту. Как же они это выдерживают? Шлёпая босыми ногами, вышла на кухню, достала из холодильника пивную кружку, в которой у них всегда охлаждалась кипяченая вода. Жадно припала к ней, сделав несколько больших глотков… И фонтаном выплюнула то, что ещё не успела проглотить. Рот, горло и желудок ожгло адским пламенем. Откуда в холодильнике кипяток? Быстро открыла минералку, сделала глоток и поняла, что сходит с ума – здесь то же! Но не кипяток, а… Спирт? Чистый спирт! Бросилась к раковине, пустила воду осторожно хлебнула… Слава богу – здесь вода!!! Только она случайно открыла кран горячей. А нужна холодная, ледяная! Вот, сейчас… При попытке глотать холодную, во рту оказывался всё тот же спирт. Она сошла с ума! Нет, это сон, она ещё не проснулась… Взгляд зацепился за бутылку на столе. Она казалась пустой, но приглядевшись, Надя увидела, что дело обстоит с точностью до наоборот – полна до краёв. До горлышка. С горкой.

Надя попыталась закричать, но из обожжённого горла вместо пронзительного женского визга доносилось только жалобное протяжное мычание, стон. Ужас лишал разума. Что делать? Что там говорила старая ведьма? Порвать фотографию? Разбить бутылку? Разбить! Уничтожить проклятую! На кусочки, на осколки, в пыль… Надя схватила посудину и изо всех сил грохнула ею об пол. Бутылка ударилась донцем, спружинила на половых досках под линолеумом, высоко подпрыгнула, ударив в потолок и окатив всё вокруг фонтаном брызг, упала, покатилась под батарею отопления, замерла там. Затаилась. Но не затихла – с журчанием вытекал спирт, растекаясь лужей. Надя затопала, замотала головой. Бросилась к ней, вновь сжала в ладони, размахнулась… И замерла. Что, это всё? Весь ужас сегодняшнего утра – всё зря? Зря? Сашка… Дети… Воздетая над головой бутылка изливала остатки содержимого по руке. Халат на боку быстро намокал, прилипая к телу. Дрожащими руками Надя поставила бутылку на стол и завыла по-звериному, глядя, как играют в посудине струи, быстро восстанавливая прежний уровень жидкости. Внутри словно бил родник.

Халат, только что омерзительно вонявший спиртом, неожиданно стал просто мокрым. Это немного привело её в чувство. Так, спокойно. Это не может продолжаться вечно. Надо только собраться, взять себя в руки. Ещё не всё потеряно. Как там в сказке? Нам бы только день простоять, да ночь продержаться. Завтра вечером… Дождаться. Только дождаться его прихода. А там она что-нибудь придумает… Она найдёт способ объяснить, донести до него… Она… Да она просто пришибёт его! Полезла в ящик стола в поисках чего-нибудь способного вдолбить в тупую Сашкину голову простую мысль: «Пить нельзя!» И тут Надю разобрал смех. Классический сюжет карикатур: входит в дом муж, а жена встречает его подбоченясь – в халате и фартуке, с увесистой скалкой в руке. Только состояние будет зеркальное – муж трезвый, а жена… Надя смеялась, если те хриплые звуки, что исторгала она из горла, можно было назвать смехом. Непривычная к алкоголю она быстро пьянела. Она обязательно придумает что-то, только потом. А сейчас ей очень хочется лечь, накрыться с головой, свернуться калачиком. И ещё очень хочется плакать.

Надя плакала, засыпая, но в этот раз цветная метель не дала ей укрыться в объятиях Морфея. Внезапно почувствовав позывы, она опрометью бросилась в туалет, где её вырвало. Стало немного полегче. Надя обессилено сидела прямо полу, облокотившись на унитаз, когда в кармане заиграл мобильник, на экране высветилось: «Директор». «Надя, ты где? Что-то случилось?» Она хрипло ответила: «Тамара Семёновна, я заболела, мне очень, очень плохо. Меня рвёт… Да… Да…Нет… Нет… Да… Спасибо… Извините, мне трудно говорить, я вам потом перезвоню. Хорошо?..» — и нажала «отбой». Вернулась в комнату и провалилась в сон без сновидений…

* * *

Очнулась Надя поздним вечером. Лёжа в постели, она вспомнила всё и вновь расплакалась. Её мучила адская жажда, но пить было нельзя. Постепенно успокоилась. А почему, собственно, нет? Ведь горячее – можно. Обретя цель, она добралась до кухни, где сразу включила электрочайник, с нетерпением ожидая, когда тот закипит. Развела кубик бульона и заварила чай с лимоном. Пила, обжигаясь, ежесекундно страшась вновь ощутить во рту вкус спирта. Успела. Села на стул и постаралась собраться с мыслями, с ужасом глядя на бутылку – та никуда не делась, стояла полнёхонька. Боже, да разве это в человеческих силах? Ему что там, воды не хватает? И где он достал столько? Надо что-то делать… Надо пить.

Тяжело вздохнув, Надя занялась подготовкой. Вновь достала рюмку и фужер. Сообразив, что сегодня запивать не получится, отодвинула фужер и принялась готовить закуску. Подходить к плите не было ни сил, ни желания, и она решила обойтись сухомяткой. Не торопясь, оттягивая тягостный момент начала очередного этапа пытки, доставала и резала продукты, раскладывала их по тарелкам. Села.

Для себя Надя уже давно именовала бутылку и её содержимое пойлом. Пойло было тёплым. Чтобы понизить градус и температуры, и алкоголя, она разбавляла пойло холодной водой, бросала лёд. Наливала и пила. Снова наливала, снова пила. Механически закусывала, не выбирая, что под руку подвернётся…

В четыре утра, когда она заглотала очередную порцию, уровень пойла наконец-то остался на месте и не поднялся. Забрезжил свет в конце тоннеля. Она терпела, но всё-таки не сдержалась, и минут через двадцать её стошнило снова. С ужасом и отчаянием она смотрела на бутылку, но уровень оставался на месте. Значит, если подержать пойло в организме подольше, бутылка воспринимает это как полноценный приём. Надя облегченно вздохнула. Из холодильника дрожащими руками взяла бутылку минералки. Сначала осторожно попробовала на вкус, потом пила долго и с наслаждением. Сообразив что-то, достала из сумки косметический карандаш, которым обычно подводила контур губ и жирно отметила на внешней стенке бутылки уровень пойла. Только после этого, тяжело шатаясь, вышла из кухни в комнату и рухнула навзничь на постель. Сон пришёл мгновенно…

* * *

…Надрывно и нудно звонил телефон. В перерывах между трелями городского слышалась весёленькая песенка сотового: «…Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету…» Надя вырвала шнур из розетки – телефон замолчал. Посмотрела на экран мобильного – двадцать три вызова и одиннадцать сообщений! Выключила и его. Потом разберётся. Она потом что-нибудь придумает. Когда всё это закончится. Неужели уже сегодня? Судя по заглядывавшему в окно закатному солнцу, давно наступил вечер.

За день уровень жидкости в бутылке не изменился, зато появился не сильный, но отчётливый запас какой-то парфюмерии. Что-то знакомое… «Гипноз»? Точно – он. Надя сама выбирала этот одеколон, покупала и дарила мужу на 23 февраля. Совсем опустился, урод. Как же можно это пить? Как я это буду пить? Придёт – убью! Надя всё-таки достала скалку и положила её на видное место. Вот так!

Ожидание тянулось нестерпимо. Она то и дело выглядывала в окно, но не видела знакомого силуэта корабля ни на рейде, ни у причала. Включила мобильный и позвонила знакомой, работавшей в центральном универсаме города, где всегда знали точные сроки убытия и возвращения всех кораблей и судов. Та сразу расстроила, сообщив, что сегодня ждать не стоит, это точно. А когда – пока неизвестно. Предложила перезвонить завтра и, сославшись на занятость, положила трубку. Тут же заиграла мелодия вызова, и Надя снова выключила телефон, не глядя, кто звонит.

Поплакала. С горя, почти не напрягаясь выпила грамм двести. Когда весь мир уже плыл вокруг неё, затягивая в водоворот, она сунула пойло в холодильник, не забыв заново отметить уровень. Прошла в комнату, и упав на который день неубранную постель, провалилась в сон…

* * *

…Утром в субботу Надя сидела на загаженной кухне. Пойло уже традиционно занимало на столе центральное место в композиции из мусора и посуды. Неверной рукой Надя плеснула в рюмку, проливая на скатерть и не обращая на это внимания. Не пропадёт, — зло подумала она. Решительно опрокинула в себя содержимое рюмки, проглотила, сморщилась и начала сосредоточенно грызть колбасу, не сводя при этом взгляда с бутылки. Так всё-таки, показалось ей, что он опять пьёт, или нет? Может сыграло злую шутку расфокусированное зрение? Нет, спустя несколько минут уровень пойла слегка скакнул вверх, жидкость заколыхалась, приобретая всё более явный желтоватый оттенок. Надя ахнула и тихонько заскулила, подперев голову рукой и не вынимая изо рта колбасу. Господи, да когда же это закончится?..

В её затуманенном мозгу плавали какие-то образы, мысли, но сосредоточиться на них она не могла, как ни старалась. Видеть её больше не могу, проклятую, — поняла наконец Надя. Приняв решение, она встала, шатаясь, вцепилась в бутылку и как непосильную ношу поволокла её по квартире – подальше, с глаз долой. Шла долго, пока неожиданно не обнаружила себя в детской. Там, открыв шкаф, она раздвинула вещи на плечиках и поставила пойло в угол. Задвинула его стопками книг, потом долго и старательно наваливала сверху бельё, подушки, одеяла, игрушки… Куча получилась приличной. Удовлетворённая полученным результатом, Надя хрипло рассмеялась: вроде как похоронила.

Вернулась на кухню. Обессилено упала, растеклась по стулу. Машинально, уже привычным жестом взяла со стола рюмку. Всё, нет больше её сил. Она сдаётся. Надо покурить. Закурила.

Именно в этот момент в тишине квартиры явственно послышался щелчок отпираемого снаружи замка входной двери.

* * *

Оторопевший Сашка стоял в прихожей. В квартире царил разгром, стоял дух тяжёлой затяжной пьянки. Его жена, скромница и умница, душка и лапочка, сидела в халате на голое тело посреди кухни, откинувшись на спинку стула и вульгарно-широко раскинув в стороны ноги в «ушастых» тапочках. В безвольно опущенной руке зажата рюмка, в другой – дымится сигарета.

— Явился – не запылился, — хрипло поприветствовала мужа Надя.

Шампанское выскальзывало из внезапно вспотевшей ладони, к другой прилипла шелестящая обёртка букета. Ослабели колени. Вдоль позвоночника пробежал озноб, и зашевелились волосы под фуражкой. Во рту появился железный привкус, а в ушах – лёгкий звон. Окружающее виделось непривычно чётко и ясно.

— Надя? Наденька, дорогая, что с тобой? Что ты делаешь?

— Я? – жена рассмеялась. — Я работаю, не покладая рюмки, — и, широко размахнувшись, продемонстрировала орудие труда. Словно тост предложила. Она что-то бормотала сквозь пьяный смех, постепенно переходящий в истерический, завершившийся завыванием на некий, очень знакомый мотив. Санька с трудом разобрал:

— Я пью до дна за тех, кто море…

09-15 августа 2010 года

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Приведение в меридиан – процесс занятия чувствительным элементом гирокомпáса положения, соответствующего направлению на истинный меридиан. Время приведения в меридиан (гашения затухающих колебаний) – одна из важнейших характеристик гирокомпаса. Приведение в меридиан (сленг), наставление человека на путь истинный.

2 Старпом (сокр.) – старший помощник командира корабля. Он же «чиф» (сленг., от английского «chief»). Примерно соответствует должности начальника штаба полка.

3 Комдив, (сокр.), на кораблях ВМФ – командир дивизиона. Примерно соответствует должности командира роты.

4 Бычок (сленг), командир боевой части (БЧ). Для корабля 1 ранга (полка) примерно соответствует должности командира батальона.

5 БЧ-2 – ракетно-артиллерийская боевая часть.

6 «Рогатые» (сленг) – личный состав БЧ-2. Произвище происходит от рисунка на нарукавном шевроне ракетно-артиллерийской специальности – в незапамятные времена кому-то показалось, что перекрещенные стилизованные пушка и ракета напоминают торчащие вверх рожки.

7 Карась (сленг), здесь – морской аналог «духа».

8 Механик, он же мех (сленг) – главный механик, командир электромеханической боевой части (БЧ-5).

9 Электрический комдив (сленг), командир электротехнического дивизиона БЧ-5.

10 «Лиственница» – прибор внутрикорабельной связи.

11 ПЭЖ – пост энергетики и живучести корабля.

12 Шило (сленг), корабельный спирт, выдаваемый для технических целей. Гораздо чаще повсеместно используется для «протирки» внутренних органов. Рекомендуется употреблять разведённым пресной водой в пропорции 1:1.

13 «Румын» (сленг), специалист минно-торпедной специальности. В данном случае – командир минно-торпедной боевой части (БЧ-3). По наиболее распространённой версии происхождение прозвища восходит к послевоенным годам, когда всех минеров на флоте долгое время одевали в трофейную румынскую обувь, подбитую медными гвоздями. Считалось, что такая обувь будет сохраняться дольше обычного в силу того, что в отличие от железа медь слабо взаимодействует с кислотой, с каковой приходилось работать, например, при перезарядке торпед. Такие ботинки назывались «румынки», а минеров с тех пор иначе чем «румынами» не кличут.

14 Зам (сокр.) – заместитель командира по воспитательной работе. Большой зам – замкомандира корабля. Обязательную партийность для замов давно отменили (надолго ли?), но выучка направленность и методы работы, в основном, остались прежними.

15 «Морские камушки», способ чокаться, при котором сдвигаемая посуда плотно удерживается накрытой сверху ладонью. Издаваемый при этом глухой звук напоминает стук гальки в прибое.

16 Начмед (сокр.) – начальник медицинской службы.

17 Бачок (сленг), кастрюля.

18 Химик (сленг), начхим (сокр) – начальник химической службы.

19 Кэп (сленг) – командир корабля. Должность командира корабля первого ранга соответствует командиру полка.

20 ГГС – громкоговорящая связь. Прибор ГГС – то же, что и «Лиственница» (см. примечание 10).

21 «Дозор» — пост, оборудованный индикаторами систем слежения за состоянием погребов с боезапасом.

22 Помоха (сленг), помощник командира корабля.

23 «Чердак» или «скворечник» (сленг), ходовой пост, на большинстве кораблей располагающийся на самых верхних ярусах надстройки. В художественной литературе ходовой пост нередко именуется «капитанским» и «командирским» «мостиком» или «рубкой».

24 Комдив РЭБ – командир дивизиона разведки и радиоэлектронной борьбы. В зависимости от ситуации его называют также то «разведчиком», то «рэбовцем».

25 «Орион» — один из самых распространённых типов противолодочных самолётов у наших вероятных друзей. Довольно регулярно наведывается в прибрежные воды России, интересуясь, проверяя – что там и как.

26 Адмиральский час – двухчасовой послеобеденный отдых, во время которого разрешается спать. В Российском императорском флоте именовался «сном с высочайшего позволения». Введён Петром Первым и с тех пор существует, несмотря на дикое возмущение им сухопутного командования и периодические попытки всяческих реформаторов его отменить (последняя такая попытка зафиксирована в начале Советской власти).

27 КП ПВО – командный пункт противовоздушной обороны.

28 Шестое отделение, отделение №6, «шестерка» – психиатрическое отделение местного госпиталя.

29 Шхера, шкера – извилистый узкий, длинный залив на финском побережье Балтийского моря (аналог скандинавского фиорда). «Шхера» (сленг), труднодоступное место на корабле, где можно спрятать что-то или кому-то спрятаться. Соответственно, глагол «шхерить» – прятать. Но «шкерить» – чистить рыбу, удаляя чешую, голову и внутренности. Поэтому знающего человека немного удивляет и пугает название фильма о моряках «Зашкеренные в океане» Максима Такменева из цикла «Профессия – репортёр». Ведь судя по содержанию, имел он в виду именно «спрятанные». А получилось готичненько так...