Открывает трилогию роман «Путь Бро» (Bro), впервые опубликованный в 2004 году. В этой части повествуется об Александре Снегиреве, который растёт в благополучной помещичьей семье времён заката Российской империи. Идиллическую жизнь этого ребёнка среднего класса нарушает только одно – раз за разом повторяющийся сон, в котором на него надвигается гора. Кажется, это предвещает ему нечто "огромное и интимное" (стр. 58). Жизнь Снегирева до неузнаваемости изменяет русская революция, из-за которой рассеивается по миру его семья, а сам он лишается корней и утрачивает смысл существования. Будучи в то время студентом в послереволюционном Ленинграде, Снегирев соглашается принять участие в научной экспедиции, отправленной в Сибирь на поиски следов знаменитого Тунгусского метеорита 1908 года. Там, прикоснувшись к сверхъестественным ледяным осколкам метеорита, Снегирев получает откровение. Оказывается, он вовсе не человек, а Бро – один из Братства 23-х тысяч бессмертных существ, которые создали Вселенную, прежде чем случайно оказались заточены в человеческом облике и были обречены на бесконечный цикл перерождения, смерти и реинкарнации. Высшая цель Бро – пробуждение его братьев и сестер, «перековывая» их ударом по груди топором из льда метеорита. Когда все 23 тысячи будут разбужены, собранные вместе, они произнесут двадцать три священных слова силы, после чего смогут покинуть свои земные тела и саму Землю, гнездо порока и хаоса. В противном случае погибнет вся совершенная и гармоничная Вселенная.

«Лёд» (Ice), вторая часть трилогии (хотя и изданная первой, в 2002 году), относится к истории современной России. В центре повествования находятся три персонажа – наркоман Юрий, проститутка Аля, и biznizmen Борис – признанные Братством как возможные кандидаты на "пробуждение". Заключительная часть трилогии, «23000» (первая публикация в 2005 году), начинается с похищения ребенка-Мессии, который ускорит Вознесение. Затем в повествовании появляется Ольга Дробот – интернет-активистка, затаившая обиду на Братство и полная решимости сорвать их планы.

Мистическая философия сорокинского Братства во многом близка как гностицизму, враждебному к развращённости материального мира, так и русскому космизму, с его верой в спасение избранных через коллективный прыжок к звездам. Отсюда – неразборчивость в выборе средств во имя высшей цели и чувство безразличного превосходства над массами "машин из мяса", окружающих Бро и его последователей. Не испытывая угрызений совести, они лгут, предают и убивают, стремясь добиться своего любой ценой. А их единственная цель заключается в пробуждении 23000 братьев и сестер. Признаком члена Братства являются светлые волосы и голубые глаза, однако достоверно новые члены секты могут быть выявлены только при пробуждении в результате ковки. Всех вероятных кандидатов без колебаний подвергают этой зверской процедуре, которая заканчивается летальным исходом для 99% – тех, кому не повезло оказаться «просто» человеком. Возможные кандидаты привлекаются к ковке всеми возможными способами, не обращая внимания на то, обман ли это (приглашение якобы на просмотр фильма Дэвида Линча, подставной фан-клуб Роберта Планта) или откровенные акты насилия. С этой точки зрения, весьма удобны оказались структуры тоталитарных государств ХХ века, в ряды которых проникали члены Братства: тайная полиция спокойно избавляется от свидетелей, лёд Тунгусского метеорита добывается рабским трудом узников ГУЛАГа, а население в поиске новых братьев и сестер просеивают через лагеря смерти Освенцима и Треблинки.

На основании этого можно сделать вывод, что Сорокин использует Братство, чтобы намекнуть на угрозы, общие для всех коллективистских утопических движений, независимо от их вероисповедания или политических убеждений. Появление Братства в двадцатом веке – ответ на новые технологии, которые позволили прийти к власти популярным политикам, и вызвали политические кризисы этого столетия. А всё это, в свою очередь, стало результатом "коагуляции" машин из мяса в бессознательном ответе на угрозу исходящую от Братства. Обратив внимание на тот факт, что все члены Братства несут отличительные черты арийской внешности, кто-то может попытаться провести аналогии с фашизмом. Действительно, так полагает один из персонажей "Трилогии". Но Сорокин избегает такой примитивной параллели. Например, он также использует Братство для высмеивания коммерциализации современной религии. Его секта истинно верующих сначала была вынуждена создавать ледяные топоры тайно, в катакомбах. Но постепенно они возвышаются до того, что выстраивают гигантскую транснациональную бизнес-империю, которая массово производит эти орудия, используя дешевую китайскую рабочую силу на скандинавских предприятиях. Тем не менее, следует отметить, что проблески политической сатиры в «Трилогии» слишком мимолетны и никак не сфокусированы. Напротив, они рассеяны по всем 700 страницам текста, что никак не оправдывает такого объёма.

На это можно было бы не обращать внимания, если бы трилогия была подкреплена убедительным сюжетом, или оживлялась яркими персонажами. В отличие от последних, само Братство, как всезнающий и сверхъестественный гештальт, совершенно не представляет какого-либо интереса. Однако именно логика развития сюжета создаёт проблемы для раскрытия индивидуальных характеров отдельных героев. Большинство из них появляется перед нами в обрамлении живых и красочных виньеток, намекающих на способность Сорокина всего несколькими словами точно передать атмосферу настроения и места. Но все они быстро погибают, либо теряются в толпе. Мало кто из героев "Трилогии" получает возможность расти, меняться с течением времени, развиваться в ходе повествования. Этот недостаток усугубляется тем, что на протяжении всех трёх романов не возникает каких-либо реальных угроз коллективному гению Братства, даже когда отдельные братья или сестры попадают в лапы советской тайной полиции, или в связи с событиями Второй мировой войны. Оставшиеся навсегда сохраняют память о них в некоем коллективном сознании Братства, то есть возникает своего рода спиритуальная форма Deus Ex Machina.

При повествовании от первого лица, любой член Братства, как и всякий проповедник, страдает от неспособности поделиться с непосвященными своими откровениями так, чтобы это не было одновременно и банально, и смешно. Вот довольно типичный пример текста, приводящий к таким результатам:

цитата стр. 85

Сердца наши стали говорить между собой. Это был язык сердец. Он соединял их. Это было блаженство. Никакая земная любовь, прежде испытанная мною, не могла сравниться с этим чувством. Сердца наши говорили неведомыми, им одним понятными словами. Сила Света пела в каждом слове. Радость Вечности звучала в них. Они звенели, текли, переливались, затопляли сердца. И сердца говорили сами. Без нашей воли и нашего опыта. А нам оставалось лишь впасть в забытье, обнявшись. И слушать, слушать, слушать разговор наших сердец. Время остановилось. Мы исчезали в этом разговоре.

И висели в пространстве, забыв, кто мы и где.

Однажды встретившись с подобной манерой, морщишься, признавая, что такая глупость отчасти служит определённой цели. Но когда это повторяется ad naseum [1] по ходу довольно длинной книги, часто в качестве основного мотива, переносить такое трудно. Сопровождается всё это неестественно наивными оценками тем аспектам жизни человеческого общества, которые стали чужды и более непостижимы Братству: произведения литературы и кино, любовь и ухаживания, парады войск и бессмысленность войн и т.д., и т.п. К сожалению, эти приёмы из арсенала SF довольно избиты. Они не предлагают каких-либо особо остроумных способов проникновения в суть вещей, не дают пищу для размышлений, и быстро утомляют.

Изменения к лучшему обнаруживаются, когда Братство перестаёт выступать в роли основного рассказчика «Трилогии», что приводит к живому смешению жанров и стилей, как и подобает повествованию. Так, в первом романе очевиден реверанс в сторону гигантов русской литературы девятнадцатого века, в первую очередь, Толстого. А обширные воспоминания из второй части вызывают ассоциации с мрачной атмосферой советских военных мемуаров. На контрасте, большая часть «Льда» и «23000» написана в стиле отрывистой прозы и скорострельного тарантиновского диалога, заставляющих темп повествования нестись вскачь. Кроме того, последняя часть выигрывает от яркого и самобытного персонажа смелой и всегда готовой к действиям Ольги Дробот. Тем не менее, в современных эпизодах Сорокин слишком настойчиво стремится поддерживать своё реноме писателя, шокирующего публику. И тогда перед нами предстают сцена анального изнасилования бутылкой, или персонаж, эякулирующий в уши юным японским школьницам. Сорокин, как и другие современные ему писатели русского андеграунда – например, Виктор Ерофеев – демонстрирует скатологическую одержимость физиологическими отправлениями и функциями человеческого организма. Если это связано лишь с желанием выделится из ненавистной автору шеренги обывателей, милых сердцу официального Кремля, следует отметить, что в целом такой приём не привносит ничего значимого в работу.

В конечном счёте, чтение «Трилогии» в том виде, как она представлена в этом сборнике, можно сравнить с просмотром франшизы «Звездные войны» по рекомендации того Вашего знакомого, который заставляет начать с «Призрачной угрозы», а за ней — по очереди все остальные фильмы. И когда очередь дойдёт до оригинального фильма, Вы окажетесь в совершенном унынии, выжатый как лимон. В данном случае приквел – «Путь Бро». За счёт объёмных пояснений некоторых частей «Льда», он излишне широко раскрывает сюжет оригинального романа, уничтожая при этом любые потенциальные интриги и тайны сюжета. «Лёд», взятый отдельно, вероятно, при сравнительно небольшом объёме содержит достаточно идей и энергии, чтобы простить роману все его недостатки. Но в комплекте с «Путь Бро» и «23000» эти ошибки проявляются излишне очевидно. Отсюда и моя рекомендация на случай, если у Вас возникнет соблазн попытаться осилить «Трилогию»: начните с середины, а от неё осторожно двигайтесь в стороны.

Michael Froggatt © 2011

Майкл Фроггетт живет в Оксфорде, Великобритания.

---

Примечания переводчика:

[1] ad naseum (лат.) — до тошноты, до отвращения

перевод © Крафт, Melamori