Мне, конечно же, стоило в тот раз промолчать. Студенты, по идее, вообще должны молчать на лекциях до тех пор, пока преподавателю не придет в голову что-нибудь спросить у аудитории. Дже в этом случае не факт, что стоит отвечать добровольно. Вот если преподаватель укажет на студента и назовет его фамилию… хотя и тут возможны варианты.

С другой стороны, наш лектор сам был виноват. Когда ты, доцент и вообще уважаемый преподаватель филфака, сообщаешь студентам, что они все лентяи и бездари – мягко так сообщаешь, без нажима, констатируешь так… с легкой усталостью – и что все равно вы, студенты, не прочитаете к сессии всех заданных текстов, так что, я уж вам перескажу сюжет… — ты, доцент, рискуешь нарваться на меня.

Ибо я повесть Бориса Лавренева «Вьюга» читал, она мне нравилась, сюжет я помнил, а доцент (пусть фамилия его будет Хуторов) сюжета в своей памяти вовсе даже и не сохранил. И нес околесицу по поводу неплохой, в общем, повести советского писателя.

Вот тут я, не смотря на то, что лучше было бы промолчать, поймал в лекции паузу и поднял руку. Получив разрешение, вежливо встал и сказал приблизительно следующее:

-Извините, но почему Вы назвали нас всех бездельниками, которые повесть не прочитают? Я, например – прочитал. И хорошо помню, что сюжет там очень сильно отличается от того, что Вы нам сейчас рассказываете. Вот, к примеру…

-Спасибо, — сказал Хуторов. – Садитесь.

И перешел к другому произведению советской литературы первой половины двадцатого века, курс по которой, нам, собственно, в этом семестре и читал.

Такие дела.

Девочки из группы меня потом даже и не ругали. Это была не первая выходка подобного рода, но обычно преподаватели относились к такому вполне нормально, даже поощряя иногда говорливого студента, а я, обычно, все же был немного мягче, чем в случае с Хуторовым. А доцент был тихим и незлобливым человеком, никогда не повышал голос, на экзаменах вроде не валил…

Но память у него, как оказалось, была неплохая.

А еще перед самой сессией взял и заболел наш профессор, читавший нам курс истории литературной критики. Вся группа ужасно боялась сдавать ему этот темный предмет, а тут так все сложилось, девочки бросились в деканат, пожаловались, что нам, вечерникам, никак нельзя затягивать сессию до выздоровления профессора и попросили замену. Того самого Хуторова, рассудив, что он и человек милый, и на чужой теме валить не станет.

На том и порешили.

Обычно я отодвигал перед экзаменом группу в сторону и шел сдавать первым. Логика была простая – чтобы никто не успел экзаменатору испортить настроение. Или выставить слишком уж высокую планку знания предмета. Я заходил в первой пятерке, тянул билет, потом первым шел отвечать. И система работала.

Достался мне билет с вопросом, который обычно все студенты успевают подготовить к экзамену. Краткий обзор. В данном случае – краткий обзор истории литературной критики.

Посидев минут тридцать, я пошел сдавать.

В принципе, все не так сложно. Нужно помнить имена и периоды. Знать, кто у греков что-то писал о литературе, кто в средние века занимался этими вопросами, а кто в эпоху Возрождения рассказывал людям про то, что именно понаписывали борзописцы в своих поэмах-драмах-романах… Ничего особо сложно.

Казалось бы…

Я отвечал первый вопрос ровно час. Стоило упомянуть чье-нибудь имя, как тут же следовали уточняющие вопросы – что именно, когда и в какой работе названный господин писал о литературе. Франциск Ассизский? Ну-ка, ну-ка? В какой работе? О чем именно он там писал?

Шестьдесят минут. Девочки из группы даже готовиться к ответам перестали, в ужасе смотрели и слушали происходящее. Они ясно представляли себе, что вот сейчас, после того, как меня вынесут, придет их очередь, и озверевший от крови доцент примется рвать горло им.

-Кто развил эти идеи? — ласково спросил Хуторов.

-Гегель, — ответил я.

Вот до сих пор для меня загадка – откуда у меня бралось в голове то, что я отвечал доценту. Нет, я даже как-то готовился к экзамену, но не на столько, чтобы вот так лихо выдавать явки-пароли-легенды теоретиков литературы.

-В какой именно работе Гегель пишет об этих проблемах? – поинтересовался Хуторов.

-А все, — сказал я. – Гегель – это уже не в этом курсе. Он не в истории литературной критики, он просто в литературной критике, а этого мы еще не учили.

Хуторов замер. Увлекшись допросом, он проскочил тот момент, когда меня можно было завалить на «двойку». Более того, я полностью закончил первый вопрос, ответил на все дополнительные, и даже если теперь я полностью завалю второй вопрос билета, то все равно оценка должна быть положительной.

-Достаточно, — сказал Хуторов. – Идите. Четыре.

У меня мелькнула мысль напомнить, что по правилам приличного общества, если преподаватель прекращает опрос преждевременно, то обязан поставить «отлично», но я решил не настаивать. Ну его. Тем более что впереди была еще вся сессия с родным экзаменом Хуторова. Нужно было поберечь силы.

На том экзамене я снова отвечал первым, на этот раз ответ на первый вопрос занял сорок пять минут, после чего последовала снова «четверка». И мы расстались.

Но в следующем семестре оказалось, что Хуторов читает нам курс анализа литературного произведения. И отношения ко мне у него не изменилось. Он отправил меня с зачета. С недифференцированного зачета, отказавшись даже слушать. Оказалось, что я должен был не просто знать и воспроизводить вслух какую-то работу, но предъявить ее конспект, и анализ литературного произведения осуществить не устно, на глазах у изумленной публики, а представить в письменном виде.

И вот тут я обиделся.

Понятное дело, что меня просто хотели наказать. И понятно, что поделать тут я ничего не мог – он был в своем праве. Но ведь стерпеть такое мне, пятикурснику, единственному парню в группе, вообще умнице и талантищу…

Собственно, что от меня было нужно? Предоставить конспект одного учебника. Ерунда. Писать, естественно, конспект я не стал, взял тетрадь у одногрупницы, сменил обложку на свою. Но еще нужно было предоставить анализ любого литературного произведения современной советской литературы в письменном виде.

И вот тут были варианты специфической филологической мести.

Я придумал роман. Вот так вот просто взял и придумал сюжет о советском разведчике, который попал в гестапо, но все равно смог обыграть врага. Умер, но соратников спас. Сюжет, кстати, неплохой, но дело не в этом. Я придумал сюжет и проанализировал его в письменном виде. Затем я придумал автора, издательство и выходные данные.

И сдал все это, аккуратно оформленное, преподавателю, специалисту по современной советской литературе. Риск, конечно, был, но зачет этот специалист мне поставил, даже не заподозрив подвоха.

Историю я потом рассказал своему научному руководителю, а что он сделал с ней потом – я не знаю. Мне показалось, что коллеги недолюбливали Хуторова.

После этого мои пути пересеклись с доцентом еще дважды.

Каким-то недобрым чудом он оказался моим оппонентом на защите диплома, наваял в рецензии много чего нехорошего, и мне в автореферате пришлось его макать в дерьмо, поймав на незнании темы (я писал дипломную работу «Жанровая специфика творчества Аркадия и Бориса Стругацких»), разве что без мата, но весьма и весьма недвусмысленно намекал, что лучше бы он не лез не в свое дело.

Комиссия порадовалась, поставила мне «отлично», но судьба решила вознаградить меня за все муки в общении с Хуторовым через три года. Я работал литературным редактором в местной детской газете, когда туда пришел доцент Хуторов. И не просто пришел, а принес свои стихи для детей. Стилизацию, как я понял, под Маршака.

Наш главный редактор тоже учился в свое время у Хуторова, поэтому по-свойски пообещал тому публикацию. Я не запомнил всех стихов, предоставленных доцентов. Отрывки из двух, зато, остались в моей памяти, боюсь? навсегда.

Не попали лодыри на урок

А попали лодыри на каток.

Но катались лодыри, знать, не зря,

Стали чемпионами лодыря…

…И деньгу высокую кинув в рост,

Всем родным с соседями «втёрли» нос.

И на тему «Почтальона»:

Кто стучится в дверь ко мне

С толстой сумкой на ремне?

Я, дружище, Дед Мороз,

Я коня тебе принес…

Ты, бомжина, старый вор,

ну-ка сваливай во двор,

а не то затубаню

в райментовку позвоню,

а как скиснешь, рекетир,

таки сам спущу в сортир…

и растаял Дед Мороз

от обиды горьких слез.

К моей чести, я сдержался, не стал ржать в лицо и читать мораль на тему, уважаемый автор, вынужден Вас огорчить. Я с выражением продекламировал Главному тексты, тот вздохнул, и вопрос был закрыт.

Странные выкрутасы любит делать жизнь. Чего только в ней не происходит.

Под конец Советского Союза позвали меня на веселое комсомольское мероприятие. Комсомольские комитеты нашего городского района вместе с комсомольскими организациями пригорода формировали команды и отправлялись на совместную вылазку с ночевкой. Палатки, костры, художественная самодеятельность и другие конкурсы. Приключение, между прочим, весьма приятное, отдыхательное и веселое. А что в процессе должно было происходить братание города и села, так оно и происходило. Во всех смыслах этого слова. К идеологии, как правило, отношения это братание не имело.

В райкоме комсомола ко мне относились хорошо, хотя к райкому я отношения не имел, я отвечал за типа КВН-овскую часть, писал сценарий, репетировал его с комсомольцами… И обычно с этим проблем не было. Но перед этим выездом вдруг оказалось, что в список конкурсов включили еще и кулинарный. Команда должна была предоставить жюри некое блюдо, которое оценивалось и сильно влияло на общий результат. Понятно.

Но вот что готовить, и кто это будет делать, сразу придумать не удалось, и команда собралась для обсуждения. Время было в девяностом году, продукты, из которых не стыдно было бы приготовить конкурсное блюдо, еще нужно было достать, да и приготовление деликатесов на костре само по себе было испытанием и в рамках развлекательного, в общем, действа, никого особо не привлекало.

А я к тому моменту как раз начал осваивать приготовление плова. Пару раз сварганил его на газовой печке, получилось, в общем, неплохо, так что, не подумав, я и предложил свои услуги. Имея ввиду, конечно, что работать-то будут все. Все и работали. В общем.

Мы скинулись, и кто-то закупил хорошее мясо. И овощи со специями. Кто-то привез котел, кто-то под моим чутким руководством овощи почистил и нарезал. Потом все ушли отдыхать и предаваться играм на свежем воздухе.

А мы – я и котел на костре – остались.

В принципе, в самом приготовлении плова ничего особенного и нет. Обжарил мясо, поджарил морковь, поджарил лук, уложил все слоями – верхний рис – засыпал специи и соль, залил все это водой (чтобы немного, на палец-полтора над рисом), закрыл крышкой и жди результата. Да, самое главное – рис не перемешивать и еще сунуть в будущий плов целую головку нечищеного чеснока. Простой и доступный рецепт, знатоки подтвердят.

Все участники исполнили свои обязанности точно. Особенно те, кто должен был привезти котел. Котел они и привезли. А вот крышку от этого котла – фигушки. Никто ведь про крышку ничего не говорил, правда? Поэтому не фиг исполнительных людей называть идиотами. Взялся – вари.

Я честно пытался прикрыть котел какими-то досками, которых в лесу, ясное дело, было немного. Ведра тоже оказались без крышек. В глубине души я понимал, что рис, наверное, нужно либо перемешивать, хотя бы сверху, не мешая его с овощами, или добавлять воду, чтобы он хоть как-то варился. Но я был под сильным впечатлением от рецепта, в котором было ясно сказано – не перемешивать. Поэтому сделать правильного выбора не смог. Долил воды раз – она испарилась, долил два – она испарилась…

А мясо-то было в самом низу, на дне. И вполне могло начинать уже жариться, при том, что рис все еще задорно скрипел на зубах.

Время от времени ко мне подходили соучастники, спрашивали как дела, я говорил – классно, они соглашались, молодая мамаша, которая приехала с ребенком, показывала сыну на дядю у котла с восторгом. Вообще, как оказалось, мало кто из дам нашей команды в жизни видел мужика, готовящего что-то сложнее яичницы. Это поднимало мою самооценку, и заодно усиливало опасения по поводу качества будущего объедения.

В конце концов, я преодолел робость перед рецептом и стал понемногу перемешивать рис. Чтобы вроде как и дифференциацию компонентов сохранить, и чтобы до заката плов все-таки довести до удобожеваемого состояния. И, представьте себе, рис таки сварился.

Тут и пора пришла накрывать на стол в ожидании жюри. На траве расстелили одеяла и клеенку, разложили хлеб, посуду и другие компоненты застолья. Мне оставалось только вывалить плов на подготовленную тарелку. Так, чтобы легло горкой, живописно расположив куски мяса на овощах и рисе. И тут подошел Вовка.

Самое отвратительное заключалось в том, что Вовка был вообще не из нашего района и, если честно, не из комсомола. И я сам его позвал в команду, дабы он усилил наших футболистов и заодно подсобил в культурной программе. И все. И никто его не заставлял и даже не просил иметь собственное мнение по поводу плова. Вот тебе, Вовка, футбольный мяч, вот тут девушки – развлекайся, пока не позовут пожрать. Что сложного?

С мячом у него, как обычно, получилось, с девушками… Попробовало бы у него не получиться с девушками, я в своей жизни не видел еще человека, который умел бы так красиво и интеллигентно морочить девушкам мозги со сверхскоростным переводом межличностного общения в нижний партер. И девушки, кстати, после всего испытывали к нему нежность, благодарность и не таили обиды. Тут Вовка был молодец. И пользовался бы этим. Но, окрыленный успехами в спорте, Вовка решил проявить себя и в кулинарии.

-Это плов? – громогласно поинтересовался он у меня, указав на котел.

-Да.

-А ты томатный соус в него уже положил?

-Что? – не поверил я своим ушам.

-Томатный. Соус. – Раздельно, как для недоразвитого повторил Вовка и обвел всех присутствующих радостным взглядом, приглашая повеселиться по поводу неумехи-повара.

-В плов соус… – начал было я, но Вовка выхватил котел одной рукой, а второй, зацепив с импровизированного стола открытую банку «Краснодарского соуса», вытряхнул ее содержимое в плов.

Томатный соус. В блюдо, которое я несколько часов готовил, преодолевая несправедливость мироздания. В блюдо, которое я готовил по аутентичному – во всяком случае, я был в этом уверен – рецепту. В блюдо, которое, должно было стать если не шедевром, то украшением конкурса и продемонстрировать окружающим…

Быстро перемешав плов с томатом, Вовка вывалил все в миску.

-Вот так готовят НАСТОЯЩИЙ плов! – провозгласил Вовка и зачерпнул ложкой на пробу. И, естественно, первым в нее попал чеснок – нечищеная, согласно аутентичному рецепту головка чеснока. – Ты что, чеснок не почистил? Люди, смотрите, этот олух бросил в кашу нечищеный чеснок!

И люди заржали. Это же ведь очень смешно, когда человек, собравшийся варить рисовую кашу с мясом, не положил туда томатный соус, но зато бросил головку чеснока. Обхохочешься.

На жюри плов особого впечатления почему-то не произвел. Остальным – вполне себе понравился. Молодая мама, указывая на меня пальцем, сказала сыну, что вот этот дядя приготовил такое вкусное блюдо. И все сказали – да, классный плов он сварганил. Талантище!

А Вовку я не убил. И даже не покалечил. Он сейчас работает директором школы, на хорошем счету у руководства. Я искренне надеюсь, что в его школе не учат детей готовить плов.

Время от времени мне говорят, что я грубый, вспыльчивый, а иногда даже жестокий человек. И тогда я рассказываю им эту историю. Люди замирают потрясенно. Некоторые даже роняют слезу, а то и две, но я… Я не плачу.

С годами я даже научился улыбаться, произнося словосочетание «томатный соус».

Александр К. Золотько

В юности было у меня странное желание. Даже мечта. Вот чтобы вдруг завтра (или послезавтра, бог с ним) я вдруг открыл, скажем, журнал – лучше толстый и литературный – и обнаружил в нем СВОЙ рассказ. При этом чтобы я его не писал, но чтобы он был МОЙ, без обмана.

Если прибавить к этому то, что в то время я практически не писал, а, в лучшем случае, фантазировал, то желание это мое становилось не просто трудноисполнимым, но даже и маловероятным. Все это я прекрасно понимал, я был, конечно, мечтатель и фантазер (некоторые утверждают, что до сих пор таковым и остался), но тут я себе вполне отдавал отчет – не видать мне осуществления этого странного желания.

Прошли годы. Не то, чтобы очень много, но некоторое количество. Я написал несколько романов, а их даже издали. Но то было не осуществление мечты, а упорный и нелегкий труд. Первый роман я вообще на печатной машинке выстукивал, двадцать авторских листов это вам не просто так. Особенно обидно, когда страницу почти отпечатал, а вдруг — бац – не по той клавише врезал или даже слово не то напечатал… Или перепечатывать, или исхитряться это слово как-то в контекст приладить.

В общем, литературный труд стал именно трудом, приносящим, конечно, удовлетворение своим окончанием и радость гонораром. И вот сижу как-то я в издательстве и вальяжно беседую с редактором. Дама в возрасте, интеллигентная: слово «сука» с такой эмоциональной окраской я больше ни от кого в жизни не слышал. Слово за слово, но вдруг мы с ней вспомнили, что у Анны Карениной в одноименном романе осталась дочка Анни, в смысле – тоже Анна. А поскольку муж Анны признал дочку за свою, то и получилась вторая Анна Каренина.

Анна Каренина – Два! Это было круто.

Прикинув в каком году она могла родиться, обнаружили, что это вполне мог быть тысяча восемьсот семидесятый, а у всякого бывшего советского человека этот год неизбежно ассоциировался с годом рождения Владимира Ильича Ленина, сам Володя неизбежно напоминал о Симбирске… А раз Волга, то появился купец Паратов в качестве героя-соблазнителя Анны Второй… Дальше больше. Если Анна – значит, Анка. Если Анка, значит пулеметчица… С неизбежным выходом на третью самую известную Анну в русской литературе и культуре. С подсолнечным маслом.

С удовольствием поржали над получившимся винегретом, поделились с окружающими. Те тоже посмеялись.

Затем меня позвали к директору издательства, которому я с удовольствием эту историю изложил. Повеселил человека. Это – синопсис романа, сказал я, на что директор возразил – нет, роман из этого не получится, но все равно – смешно.

Через пару недель он позвал меня к себе в кабинет и попросил эту мою историю про вторую Анну Каренину изложить на бумаге. Он попытался во время своего визита в Москву ее пересказать знакомым, те заинтересовались, но он не смог. Посему просил подробностей.

Это не рассказ, напомнил я, это синопсис… Я знаю, отмахнулся директор, сделайте. Кто я такой, чтобы отказывать директору издательства (и его владельцу) в такой мелочи? Минут за двадцать я настучал телеграфным стилем страниц десять текста и отдал заказчику.

Еще через две недели он сказал, что в Москве дико смеялись (я с трудом представляю себе всю Москву, смеющуюся хоть дико, хоть по-домашнему), но вроде бы «Красная бурда» заинтересовалась рассказом – (Это не рассказ! – Я знаю!) – и еще вроде кто-то.

Прошел месяц, ко мне подошел сотрудник издательства, который выполнял функции челнока между нашим издательством и московскими партнерами, и сказал, что кто-то, вроде бы, собрался публиковать мой рассказ – (У меня нет рассказа! – А мне без разницы!) – и хотели, кажется, заключить со мной договор. Но сам договор мне пока не передали.

Еще через месяц сотрудник сообщил, что про рассказ ему снова говорили (Да не рассказ это! Нет у меня рассказов!), и снова что-то помешало сделать мне предложение официально.

А затем все затихло.

Наступила осень, моросило, наш книжный рынок был полупустым, большинство торговцев уже собрали свои книги и разошлись по теплым и сухим домам. Более-менее заполненным выглядел один лоток. Крайней лежала книга «Фантастика — 2000», которую вот только-только привезли из Москвы.

Вот, грустно подумал я, а если бы у меня был рассказ, и договор со мной бы подписали, то тут мог бы… вот тут, под этой обложкой… в этом оглавлении… Александр Золотько – «Анна Каренина-2». Я не поверил, присмотрелся – нет, все точно. И имя с фамилией, и название. А потом и текст. Правда, куда-то делся эпилог, но это уже мелочи по сравнению со всем остальным.

Книгу я, понятное дело, купил. Потом мне даже привезли какой-то гонорар, но дело не в этом. Я вдруг обнаружил, что это ведь не просто так – книга. Это ведь мое давнее фантастическое желание осуществилось. Я открыл книгу и обнаружил СВОЙ рассказ, который я не писал, но который при этом – МОЙ.

Если честно, то ощущение было странным. Правда.

Мелькнула даже идиотская мысль – нахрена я такую возможность испортил на рассказ? Нужно было миллиард желать. Или Нобелевку… хоть по литературе, хоть по математике (я знаю, про математику и Нобеля, но если поперло, так чего мелочиться?).

Вот.

Потом оказалось, что этот рассказ вцепился в меня как… ну даже не знаю как кто. Через несколько лет мне знакомые вдруг сообщили, что рассказ этот читают по радио. Потом к каждому новому году вдруг в Сети начала вспыхивать эпидемия перепостов «Анны Карениной-2». Причем, по большей части – без упоминания меня как автора. Два гражданина Израиля, не сговариваясь, стали вдруг утверждать, что они являются авторами рассказа – первый и пока единственный случай в моей биографии.

Не выдержав, я написал таки роман, синопсисом которого был тот рассказ, и был уверен, что никогда его не издам. Потом вдруг – правда, вдруг, его издали. Небольшим тиражом, в тысячу экземпляров, но тем не менее.

Это была особенная история, когда, имея два вычитанных варианта текста, в издательстве напечатали к книжной ярмарке двадцать экземпляров черновика со всеми ошибками, допущенными и незамеченными автором… Когда в ходе работы над романом оказалось, что придуманные мной совпадения и сюжетные ходу были на самом деле, с реальными людьми и в нашей истории… Много чего было с романом и, как я подозреваю, еще будет.

Но вот то, что иногда исполняются самые странные желания – это я запомнил накрепко. И, с одной стороны, всем советую мечтать и желать, не стесняясь, а с другой… поаккуратнее нужно все-таки с желаниями. А вдруг исполнится?

Или, если точнее, о короткостволе. Об оружии, которое можно носить под одеждой в кобуре. Носить легально и законно.

Сразу признаюсь: я за то, чтобы такая возможность была у каждого. Не в том смысле, что каждому будут насильно втюхивать «парабеллум» и пусть только попробует отказаться. И не в том, что можно будет просто так пойти в галантерейный магазин и купить там пистолетик с патрончиками. Чисто пострелять на улице.

Я полагаю себя человеком более-менее адекватным, посему считаю, что все должно быть в меру, по правилам и логично. Причем логично – в первую очередь.

Вначале ты доказываешь свое право владеть оружием, потом время от времени это право подтверждаешь – а не сошел ли ты с ума за три года обладания пистолетом. При всем при этом гильза и пуля, вылетевшие из твоего оружия, хранятся в компетентных органах. Это чтобы если ты в кого-то все-таки пальнул, то был на сто процентов идентифицирован и определен. Кстати, там еще требования к хранению и сбереганию оружия имеются. И вот после всего этого – да, право на свободную покупку легального оружия у сертифицированного продавца.

И не надо на меня сразу кричать: то, что я только что описал – уже работает в нашей с вами стране. Любой, кто пройдет обследование у нарколога и психиатра, может купить себе винтовку или гладкоствольное ружье. Пистолет нет, не может. А винтовку, которая стреляет на километр и более – свободно. Свободно – это, конечно, после выполнения ритуалов, предписанных законами и подзаконными актами.

Много уже говорилось о необходимости прекратить это безобразие. В смысле – изъять у всех оружие, чтобы неповадно было. И много говорилось, что нужно бы как-то законодательно определить, когда и в кого можно стрелять из винтовки, а когда и в кого – нельзя. Казалось бы: к вам во двор влез злоумышленник, вскрывает двери вашей машины… или взлез в дом и хрусталь пакует… берешь ружье двенадцатого калибра да и всаживаешь пулю или дробь с картечью в супостата… А потом садишься за превышение. Да?

Я не стану повторять в стотысячный раз истории про то, что большинство убийств у нас совершаются вовсе не огнестрельным оружием, а кухонными ножами, бельевыми веревками, молотками или швабрами – об этом сказано и написано уже миллион раз, и, по большей части, в качестве аргумента противниками оружия не воспринимается. Ну да, убивают больше молотками, но если перестанут убивать хотя бы из ружей, то смертей станет меньше. Нет?

Так вот, поразмышляв о проблеме огнестрельного оружия в частных руках в целом, и о короткостволе в частности, я сделал несколько интересных, как мне кажется, наблюдений, которыми хотел бы поделиться с общественностью. Еще хотел бы и с государством поделиться, но это уж как получится.

Тут вот какое дело. У нас с государством заключен договор. Я отказался от нескольких своих прав и свобод, получив взамен от государства ряд гарантий и обещаний. В сильно упрощенном виде это выглядит так – я плачу государству налоги, а оно на эти сумасшедшие деньги обеспечивает мне образование, здравоохранение и безопасность. Нет? Да. При этом все три позиции, если верить конституции, бесплатно.

Я могу бесплатно ходить в школу, высшее учебное заведение, лечиться – не надо ржать, я вас прошу, я о конституции сейчас, между прочим – и получать защиту в случае необходимости. Вызвать учителя на дом в случае разногласий в семье по поводу написания «тся» и «ться» я, пожалуй, не смогу, но вот «неотложку» или патруль – запросто.

Так вот, я о государственном аспекте моего короткоствольного оружия. Мое государство никак не может решиться разрешить мне (извините за неловкий каламбур) владеть пистолетом. Десятизарядным полуавтоматическим карабином – может, ружьем двенадцатого калибра – запросто, а вот пистолетом – хренушки. Я не стану доказывать абсурдность этой нерешительности, но хотел бы получить некоторые пояснения.

Значит так. Как гражданин своего родного государства я в любой момент могу рассчитывать на защиту. То есть, как только возникнет угроза, мне будет достаточно только крикнуть… ладно, не просто крикнуть, но позвонить, и всякая попытка причинить мне вред будет пресечена группой профессионалов в форме и с оружием.

А если по какой-то объективной причине группа не поспеет к началу представления, то уж по факту преступления изловит преступника, схватит его и отправит в суд, который засудит негодяя по всем законам моего любимого государства. По условиям игры, неотвратимость наказания является лучшей профилактикой преступлений.

Если бы все это работало, то преступлений сейчас бы не было вообще.

Но если преступления есть, то система где-то не дорабатывает. И сильно не дорабатывает, если верить статистике насильственных преступлений. Негодяи повадились нападать на добросовестных граждан ночью, в малолюдных местах, без свидетелей, так что даже если гражданин и переживет нападение, то его показаний для торжества справедливости будет маловато.

Но я опять-таки не о недостатках нашей судебной системы и правоохранительных органах. Я о логике.

Мое государство говорит мне, что незачем иметь оружие. У кого надо оно есть, не нужно марать свои руки насилием, государство все берет на себя. Ладно. Примем за аксиому, что напавший в центре города на прохожего мерзавец будет схвачен еще до того, как успеет как-то гражданину навредить. Предположим, что нам стоит? Там и полицейских побольше и свидетелей гуще…

Переносим мероприятие с центральной площади в переулок. Все — то же самое, только место меняем. Есть прохожий и есть негодяй с ножом. Или дурак с палкой. Даже предположим, что прохожий или свидетель успевают позвонить правоохранителям и сообщить о.

А правоохранители, узнав о, тут же бросаются правоохранять и прибывают на место… ну, скажем, через минуту. Через минуту, блин! Мы же фантазируем, правда? Через минуту преступник схвачен, скручен, обездвижен. А прохожий, на которого тот напал? Сколько раз за минуту может обычный, неподготовленный и даже пьяный в дымину человек ткнуть ближнего своего ножом? Пять? Десять? Сто раз?

Идем дальше, переносим приключение не только в пространстве, но и во времени. Все то же самое, но поздней ночью. Сколько раз успеет нападающий до прибытия защитников нанести ударов палкой по голове подзащитному? А если нападающих больше одного – особей так с пять. Им даже палка не нужна, согласитесь, свалить и запинать – что может быть проще.

Таким образом, даже при идеально работающей полиции, законопослушный гражданин оказывается в заведомо проигрышной ситуации. Нет, понятно, что не фиг шастать по глухим местам да в позднее время, но это, как по мне, слабая отмазка. Никакая совсем.

Что должно следовать из моего договора с государством дальше? Высокие договорившиеся стороны обязаны исполнять свою часть договора. Гражданин платит налоги, а государство должно его охранять. Иначе, какое же оно, на фиг, государство? Оно очень плохое, на фиг, государство. Ему, получается, доверять нельзя?

Что получается? Получается, что государство должно что-то делать. Можно, например, поставить патрульного с пистолетом и дубинкой в каждом переулке, в каждом дворе и на каждой улице… На каждой лестничной клетке, в каждом лифте… Нет? Что, государство не пацан? Не отвечает за свои слова? Дорого? Давайте рассмотрим вариант дешевле.

Собрался кто-то ночью за хлебом. Или на свидание. Или со второй смены домой. Или после театра опять-таки домой. Или к бабушке. Значит, звонит он по специальному телефону, и в ответ ему присылают сопровождение в нужном количестве. Один-два автоматчика, нам больше не нужно.

Чушь, вы говорите? Почему чушь? Государство ведь взяло на себя обязательства. И сообщила об этих обязательствах всем вокруг. Если, кстати, гражданин попытается от своих обязательств отказаться, то быть гражданину наказанным. Пробовали уклониться от призыва в армию? А правила дорожного движения нарушать? Тут все схвачено, а вот в обратную сторону возможны варианты.

То есть ни у одного, даже самого лояльного и богатого государства не хватит денег на обеспечение каждого своего гражданина круглосуточной охраной. То есть, всех своих граждан государство охранять может, а каждого – нет, не получится.

Нет, государство предлагает варианты. Каждый может нанять охранника из частной фирмы. Охранникам этим, по большей части, огнестрельное оружие не положено, но нанять человека можно. Можно даже государственную вооруженную охрану нанять, если денег хватит. И поскольку единственной более-менее эффективной охраной может обеспечить государство, то такое положение дел на рынке безопасности здорово напоминает монополию, должно подпадать под действие антимонопольных законов… И, простите, безопасность должна обеспечиваться бесплатно. В смысле, за нее граждане уже заплатили своими налогами — что прямыми, что косвенными.

А еще граждане имеют привычку перемещаться, переезжать с места на места. В лес, скажем, в горы. Там кто обеспечивает им безопасность? Ну, нет патрульных правоохранителей в лесу. Я, во всяком случае, не видел.

Что будем делать, господа государственные мужи? Должны мы признать, что при нынешней системе не может любимое государство обеспечить любимому гражданину безопасности. Не может.

Значит, что нужно делать? Я без иронии, серьезно.

Для начала давайте введем ответственность государства за все, что происходит с гражданином по вине или недоработке этого самого государства. Кто-то ночью взломал ларек… или погреб… или пустую квартиру… Проходит месяц-другой, преступник не найден, и государство возмещает пострадавшему ущерб. Какая-такая страховка? Идите вы лесом со своей страховкой, человек регулярно платит налоги, с чего ему еще доплачивать за отдельно взятую квартиру? Нет, он может установить сейфовые двери и сигнализацию, но преступника искать не обязан. И даже не имеет право, ибо применение насилия на себя взяло государство. Или я что-то путаю?

Группа гопников вечером избивает кого-то во дворе. Гопников не задержали или отпустили? Тогда государство оплачивает нанесенные повреждения, обеспечивает медицинский уход – качественный уход, если что, – а кто в итоге за это заплатит, кабинет министров или начальник районного отделения – мне, по большому счету, плевать. И если я иду в поход (а я имею конституционное право ходить в поход) либо посылай, мое государство, со мной автоматчика, либо гарантируй деньгами, что если со мной что, то ты возместишь и обеспечишь.

Опять нет? Почему? А договор? Куда мне его засунуть? А знаешь что, милое государство, а иди ты в таком случае, лесом… в поход, или дай мне право самому позаботиться о моей безопасности. Вот так вот просто – дай.

Вначале прими закон – заставь наших законотворцев прописать, наконец, право на защиту своей жизни и собственности не только депутатов-сенаторов-министров-капиталистов, а всех своих граждан. Чтобы каждый мог применить уже имеющееся у него на законных основаниях оружие для защиты себя, своей семьи, своего имущества и чтобы, что обязательно, ему за это ничего не было, независимо от личности того, кто попал под законную раздачу. Прими, мать твою, набор бумаг, которые превратят твоего гражданина из терпилы и жертвы в полноправного субъекта системы его безопасности.

И сразу же после этого дай ему возможность на законных основаниях приобрести короткоствольное оружие, которое он сможет – если захочет – носить с собой в самые темные и свободные от правоохранителей глухомани. И все станет на свои места.

Государство указывает те районы и случаи, когда берет на себя полную ответственность, и те, в которых позволяет человеку ему, государству, помочь его, гражданина, защищать.

Нет, улицы не станут безопасными. Но они станут безопаснее. Серьезно. Гопники, краса и гордость района, будут иметь в виду, что идущий по двору ботан может быть счастливым обладателем какого-нибудь кольта, и что государство за хорошее поведение позволило этому самому ботану не просто приметить этот кольт для своей защиты, но даже и вмешаться с его помощью в чужой конфликт. Или пресечь совершение преступления.

Да что мы, кстати, все о людях? Что, не присмиреют владельцы боевых видов собак, имеющие милую привычку выгуливать своих любимцев где попало без намордников и поводков? Она не кусается? Да и я пока не стреляю. Что-то не так?

Понимаете, дорогие мои чиновники, это вы ведь сейчас считаете граждан своего государства дебилами, не способными отвечать за свои поступки и нести ответственность за владение и применение оружия. А ведь если грянет, не дай бог, война, вы же каждому из нас вручите если не танк, то пулемет, не опасаясь, что мы перебьем друг друга или, боже упаси, вас, дорогие чиновники? Может, начнем рассматривать вооруженного человека – законно вооруженного, настаиваю, – как союзника, а не врага.

Да мы бы, говорят чиновники, еще вчера бы все разрешили и приняли. Но ведь общественность… Она ведь не хочет. Спросите у нее, у общественности.

И тут я вынужден рассмотреть второй аспект проблемы короткоствола – общественный.

Общественность, между прочим, у нас легального оружия не любит. Она никакого не любит, некоторые даже против вооруженных полицейских возражают, но вот против легального короткоствольного оружия – так прямо стеной.

Спасибо, конечно, за это во многом дебилам, именующим себя журналистами. Сколько всего было написано и сказано в СМИ по поводу свободной продажи оружия… Вот именно свободной, подчеркивают эти придурки. Или провокаторы, черт их знает. И опросы проходят соответственно. Вы за то, чтобы кто попало мог получить пистолет? Чтобы каждый мог его получить? Конечно, против! Это ж они нас всех перестреляют…

Кто они? Кого нас? Я снова не буду распространяться по поводу процента использования легального огнестрельного оружия в общем количестве преступлений. Я снова попробую о логике.

Итак. Ваш сосед дебил и алкоголик, если ему дать в руки пистолет, то с пьяных глаз он вас убьет. Но минутку, если он алкоголик и дебил, то, во-первых, он легальное оружие не получит по определению, а, во-вторых, что ему мешает убить вас молотком-топором-бутылкой-кухонным ножом? Вот до появления пистолета терпел, а после приобретения – бац?

Дальше. Гопник на улице, говорите вы, может тоже приобрести пистолет и подстрелить вас. Легальный? Тот, для приобретения которого нужно сдать в полицию отстрелянную пулю и гильзы? И сразу сесть по поводу стрельбы? А что, кстати, ему мешает сейчас приобрести нелегальное оружие? И если с появлением законного короткоствольного пистолета ситуация и изменится, то только в сторону сил добра. Оружие сможет отказаться не только у гопника, но и у вас. А это очень неплохо уравнивает шансы. Что-что-что?

Вы против насилия в принципе? Уважаю. Дай бог вам здоровья в таком случае и несколько жизней. Но вы-то ведь не отказываетесь от права владения пистолетом по идейным мотивам. Вы мне отказываете. Вы отказываете мне по своим убеждениям. Вы полагаете, что если бы к вам в руки попал пистолет, то вы тут же принялись бы из него стрелять в любого, кто подвернется, но при этом запрещаете владеть пистолетом мне?

Обратите внимание, вас опрашивают о запрете-разрешении, не поставив в известность, что у ваших соседей уже есть несколько сот тысяч гладких и нарезных стволов. Вы у всех соседей проверили? К каждому заглянули на предмет отсутствия? И каждый день слышите за окном стрельбу, а ваш сосед-алкоголик и дебил гуляет с винтовкой Мосина, которую, по идее, может на законных основаниях купить уже сейчас?

И давайте честно, как на духу – если на вас нападут, вы будете молчать? Не станете звать на помощь? На улице, когда к вам сунется паренек без пистолета, но с во-от таким ножом? Или в квартире, в дверь которой начнет ломиться сосед-дебил без ружья, но с топором? Вы будете молчать, дорогая общественность? Или станете голосить, требуя, чтобы вам помогли? Чтобы кто-то вмешался – вы же мужчины, что же вы смотрите? Почему не останавливаете?

Будете кричать в расчете на что? На то, что кто-то бросится между вами и человеком с ножом… или между вами и сорвавшейся с поводка собакой… Кто-то совершит… не подвиг, вы слово такое не знаете, просто мужской поступок. Достойный поступок. С голыми руками на нож? На ротвейлера? У него же не может быть пистолета, имейте в виду, вы запретили ему этот пистолет иметь. Вот вы лично, женщина, пытающаяся унять соседа, который вашего мужа уже пырнул и подступается к вам. Вот вы, мужчина, у которого тварь рвет клыками ребенка, а хозяин этой твари пытается свистом отозвать Рекса обратно.

Я, в принципе, не против совершить благородный поступок и заступиться за слабого. Но при этом я не дурак, и прекрасно понимаю, что встав между девушкой и стаей малолеток, я, в лучшем случае, обменяю свою жизнь на ее. За свою девушку, за свою жену я полезу в драку и на танк, за своего ребенка я буду рвать горло любому доберману голыми руками, даже прекрасно понимая, что сейчас этот песик сделает со мной. Но за вас? За чужого мне человека отдать свою жизнь?

Нет, я, наверно, начну кричать, чтобы прекратили, остановились, держали свою собаку… Вызову полицию и по окончании мероприятия попытаюсь остановить вам кровь, опознать труп и дать свидетельские показания… А на большее вы не имеете права рассчитывать. Не имеете. Вы, к тому же, не позволили человеку, который мог бы вас и вашего ребенка защитить, приобрести средство для этой защиты. Да и черт с вами, если честно, но вы ведь пытаетесь лишить этой защиты людей, которые не против ее, которые, в отличие от вас, не страдают разжижением мозгов, и понимают, что не оружие убивает, а человек.

Давайте будем логичны. Давайте введем специальный значок для тех, кто против легального короткоствола. То есть, те, кто не против, ходят без этого значка, и потенциальный насильник понимает, что там он может нарваться. А вот если кто-то значок носит, то тут можно и пошалить. А все остальные, носители, скажем, оружия, имеют полное право не вмешиваться, чтобы не оскорблять убеждений пацифиста. Но вы же не согласитесь на такое разделение. Вы будете продолжать рассказывать о психологическом вреде оружия, о возможном его использовании во зло, о небрежном хранении оружия и детской смерти в результате.

Давайте потребуем запрета спортивных секций по боксу, карате и всего такого. Человек, который этими драками занимается ведь приобретает навыки и умения, которые делают обычных людей беззащитными, и может одним ударом вас искалечить или даже убить. Вон, почитайте новости. Это боксеры такое творят на улицах… Запретить?

Любой дегенерат может получить права на вождение машины и запросто сбить вас на пешеходном переходе. По пьяному делу или просто из-за личной неприязни. Запретим машины? Сколько детей гибнет или калечится в квартирах не столько из-за неправильного хранения оружия, сколько из-за халатности родителей, не от пули, а от кипятка, кислоты, электричества, наполненных ванн… Запретить?

Логика, мать вашу, логика!

И тут вступает один из самых веских аргументов и государства, и общественности. Чтобы владеть оружием, нужно обладать определенными навыками. Преступник всегда опытнее и всегда готов к насилию. А простой человек, купивший пистолет, всегда будет в проигрыше. Логика? Что-то можно возразить по этому поводу?

Во время Второй Мировой войны в Англии на все гражданские корабли поставили зенитные пушки. Не густо, по одной. Выглядело это довольно нелепо – пушечка на сейнере против армад немецких бомбардировщиков. При этом на суше зениток не хватало. И обслуги для этих зениток тоже не хватало, а на море такое неоправданное расточительство… И решил один адмирал проверить эффективность пушек на сейнерах и прочих лайбах. Оказалось, что эти пушечки не сбили ни одного немецкого самолета. Ноль. Что и требовалось доказать.

И пушки с кораблей сняли, отправив туда, где зенитки нужнее и эффективнее. И вдруг резко, катастрофически возросли потери мелких кораблей. Немцы стали их топить десятками и сотнями, потому что перестали опасаться ответного огня, выбирали удобную высоту и направление для атаки, понимая, что стрелять в ответ не будет никто. Зенитки срочно вернули на корабли.

Такие вот дела.

И еще раз спасибо журналистам. Они любят рассказывать, как кто-то с пистолетом в руках захватил университетскую аудиторию и застрелил два десятка безоружных студентов. А то, что неподалеку от этой аудитории, в соседнем университете, один студент оказался не безоружным и нападавшего подстрелил, сохранив жизни остальным, СМИ молчали. Ибо это не вписывается в концепцию общего гуманизма.

Вот, в принципе, и все, что я хотел сказать по поводу легализации короткоствола.

В Одессе я снимал квартиру на Молдаванке. В старом, еще до Той революции построенном доме. Из серого, поеденного стихией и годами ракушечника или, как говорят в Одессе, ракушняка. Только взглянув на дом в светлое время суток, я понял, почему мы осматривали квартиру и подписывали договор после захода солнца.

Квартира была на втором этаже, первый этаж был довольно высоким, и от подвала до этого самого первого этажа вела металлическая полувинтовая лестница. То есть на всем протяжении она была ровной, а в самом низу две или три ступеньки вдруг заворачивались, становились раза в два уже и теряли прямоугольность, превращаясь в небрежно нарезанные ломти не слишком правильной формы.

На вот эти нижние ступеньки нога не вмещалась. И если днем еще можно было двигаться по лестнице относительно безопасно, то поздним вечером, да еще при движении сверху вниз вполне можно было сверзиться в подвал. Пару раз с непривычки я чуть не отправился в полет, но потом приноровился. Хотя наличие такого странного элемента архитектуры меня несколько злило и раздражало.

Общаясь как-то с пожилым коренным одесситом, я пожаловался на опасные ступеньки, а он вдруг посерьезнел и спросил, не похожа ли та злосчастная лестница на корабельный трап. Похожа, сказал я, чего скрывать? У меня вообще в то время сложилось впечатление, что старые дома в Одессе строились из чего попало, и если тщательно осмотреть кирпичную кладку, то вполне можно было найти и шумерскую клинопись, и египетские иероглифы.

-Знаете, молодой человек, — торжественным голосом сказал одессит, — а ведь, возможно, мы с вами только что сделали важную историческую находку. Не исключено – тут нужно будет все тщательно проверить – что эта лестница относится к тем трапам – «противоадмиральским ловушкам», из-за которых российский военный флот в начале двадцатого века понес потери в старшем офицерском составе, сопоставимые с небольшим морским сражением.

Одессит, естественно, утрировал, но история на самом деле была забавная. Оказывается, на броненосцах типа «Пересвет», вставшим в строй в самом начале двадцатого века, было решено установить трап, соединяющий через основание мачты адмиральский салон с боевой рубкой. Чтобы старший офицер мог безопасно подняться туда или спуститься в трюм.

И то ли по недосмотру, то ли по злому умыслу – Третье отделение и военно-морская контрразведка Российского императорского флота не смогли это точно установить в виду преждевременной смерти возможных виновников – конструкция трапов была очень похожа на конструкцию лестницы в моем доме на Молдаванке. И если на твердой земле лестница была потенциально опасной, то что говорить о передвижении по трапу во время качки или шторма?

Один контр-адмирал, один капитан первого ранга и три капитана третьего ранга, не считая всякой мичманской мелочи в купе с вестовыми и вахтенными матросами, получили тяжкие повреждения именно на таком трапе, установленном на броненосцах типа «Пересвет». Один лейтенант даже погиб.

Все это было, конечно, интересно мне, но как-то не внушало особого доверия. Я ведь знал, что все три броненосца этого типа закончили свою карьеру на Дальнем Востоке. «Ослябя» утонул в Цусимском сражении, а «Пересвет» и «Победа» были захвачены японцами в Порт-Артуре. Так что Одесса вряд ли могла стать последним пристанищем коварного трапа.

-Казалось бы, — подхватил старый одессит, — но вы, возможно, не знаете, что броненосец «Потемкин» был развитием броненосцев типа «Пересвет». А «Потемкин», как мы все понимаем, имеет к Одессе вполне себе непосредственное отношение. И сдается мне…

Мой собеседник замолчал с многозначительным видом, потом достал с полки книгу «Восстание на броненосце «Потемкин» в 1905 году», изданную в Одессе в 1925 к двадцатой годовщине восстания. На одной из первых страниц была фотография молодого человека в матросской форме. Симпатичное лицо, франтоватые усы – Григорий Вакуленчук, один из руководителей восстания, зверски убитый старшим офицером броненосца капитаном второго ранга Гиляровским.

Так вот, оказалось, что унтер-офицер Вакуленчук вовсе не был застрелен офицером. Преследуя капитана второго ранга… или убегая от него, тут существовало две версии, Вакуленчук на ступеньках того самого трапа споткнулся, упал и погиб, ударившись виском о выступ брони.

Понятно, что озвучивать столь не героическую смерть восставшие не решились, поэтому и возникла версия о коварном выстреле офицера, которая потом вошла и в знаменитый фильм Эйзенштейна.

После окончания восстания броненосец вернулся в Россию, но экипаж его, не наученный горьким опытом, поддержал выступление на крейсере «Очаков» под руководством лейтенанта Шмидта (который лейтенантом не был, но это совсем другая история). Несколько снарядов попали в «Потемкина», который на тот момент уже был «Пантелеймоном», сорвав с креплений и тот знаменитый трап.

Собственно, эти трапы потом сняли со всех броненосцев, но вот тот, с «Потемкина», подпольщики сохранили, как память о своем товарище, перевезли его в Одессу и, по легенде, вмонтировали его вместо лестницы в один из строящихся домов на Молдаванке. Возможно, для того, чтобы после победы революции, сделать его памятником. Затем на долгие годы след трапа был потерян. И вот теперь я помог снова определить его местоположение.

Мой знакомый одессит посетил дом, в котором я снимал квартиру, осмотрел лестницу и обнаружил серийный номер, выбитый на предпоследней ступеньке. Номер совпал.

Вот такие дела.

Что произошло дальше с той лестницей и тем домом – я не знаю. Меньше чем через месяц пришлось внезапно уехать из Одессы, а потом как-то я не собрался сходить и посмотреть – забрали исторический трап или он остался на месте. Тот одессит, который рассказал мне его историю, уехал в Америку, связь с ним я потерял. Но историю эту я помню. И часто рассказывал ее знакомым одесситам, которые всегда – всегда! – воспринимали ее с восторгом и удивлением.

И знаете, что самое странное в этой истории? Ведь придумал я ее буквально за минуту, поймав на руки очередного одессита, который шел ко мне в гости и слетел с этой идиотской лестнице. За минуту, я горжусь этим временем.

Так вот, придумал я эту историю за минуту, но еще никто не заподозрил подвоха до того момента, пока я сам не признавался в обмане. И ведь разумные люди, а велись на подобную ерунду.

Не то, что вы, правда?

Александр К. Золотько