Книга, которую я несколько раз откладывала, чтобы дочитать потом — при свете дня. Чтобы не читать «Убыра» ночью.

Я считаю, что роман надо продавать вместе с памперсами:). Потом в книге немного развиднеется: то есть все равно будет страшно, но не так, что прям до ужаса.

Короче, жил да был мальчик Наиль (ну, как мальчик — подросток уже), была у него сестренка, и мама с папой тоже были.

А потом мама с папой съездили на поминки по родственнику в деревню. И вернулись... в общем, там... как бы это сказать... одним словом, там... вернулось.

В первой трети книги страх нарастает по экспоненте: детские фобии (ночью в соседней комнате дверь скрипнула — кто это?), мамина кофта не на месте, да и кофта — красная, мама ее уж сколько лет не надевала... И что это песенку она такую напевает — «калжя, калжя, тураем»?.. И почему мама не помнит, я же сделал уроки...

Есть такой прием: дать читателю понять, что все, конец, все рухнуло, раньше, чем герою. То есть ты сидишь, читаешь и видишь — все. Оно топчется на пороге и просит его пригласить. Оно честно — как нечисть должна — сообщает о себе. Вот оно я, я пришло за тобой. А героям еще невдомек, они смеются, пьют чай, а в это время... ну, вы поняли. Калжя, калжя, тураем.

Вот этот заход в начале «Убыра» меня едва не доконал. Я чуть не залезла в книжку с криком: ребята, бегите из этой квартиры!!!..

К счастью, они убежали.

Дальше начинается квест: выжить, отыскать способ спасти близких. Ночная электричка, гопники, маньяк, менты — привычный ландшафт постсоветского ужаса.

Потом оказывается, что квест сложнее: нужно стать из неоперившегося подростка человеком. Из пацана мужчиной. Защитником, воином, человеком, способным защитить, спасти, если надо, отмахаться сталью. Собственно, это один из важнейших смыслов «Убыра» — как мы взрослеем. Как из мальчишки, который боится, что мама из-за шапки заругает, вылупляется мужчина, который способен жизнь положить за други своя.

Но и это еще не все. В принципе, если бы Наиль вырос там, где жили его предки, он бы сразу знал, что делать. Раньше люди вообще знали, что делать, — в том числе и с убыром.

Поэтому второй важнейший смысл романа — это возвращение. К истокам, если хотите. Такое экстремальное «вспомнить все». Как звали твоего прадеда? Не помнишь? Кого ты вообще из рода помнишь? И почему тебе так трудно говорить на родном языке? Ты же татарин. А кто такой татарин? А ты, ты — татарин?

Именно поэтому первый шаг на пути к спасению Наиль делает, отыскав ключ к странной маминой песенке, — у него получается перевести ее с татарского. Ключ отыскивается в старой народной сказке — в ней такую песенку поет старуха-убыр: «Хвостом туда-сюда машу, воем так и сяк глушу, если булку не вернешь, изрублю-распотрошу». «Калжя, калжя, тураем», изрублю-распотрошу. Ах вот ты кто — убыр.

Убыр — это не упырь. Это прорва. И — шире — это похожая на пасть щель, которая жрет обитаемую, устроенную реальность. Человека тоже может сожрать изнутри. Убыр заводится в местах, где раньше жил человек, а потом скурвился или сбежал, оставив после себя гнилье и обломки. Заброшенное кладбище, куда давно никто не приходит прибраться на могилах. Полуразрушенная ферма в заросшем стерней осеннем поле. Грязь в кривой колее на дороге через вымершую деревню. Покосившиеся домишки с выбитыми стеклами. Пустота в башке на месте нужных знаний. Это все место для убыра.

Жуть в том, что этот убыр — повсюду. Куда ни глянь сейчас — ну полный же убыр:(. Данилкин в свое время придумал слово «хтонь», которое очень хорошо обозначило некое важное свойство русской души, которое обеспечивает воспроизводство хтони вокруг нас. Убыр — слово хоть и не русское, но тоже хорошее. Важное для обозначения качества окружающего пейзажа. Я бы даже сказала, что это такая глобальная метафора нынешней жизни. Ее, понимаешь ли, гештальт.

Описать ускользающий, изворачивающийся, нездешний мир — сложная задача для автора. Я считаю, что язык романа — его бесспорная удача. Рассказчик Наиль проговаривает увиденное привычным подростковым слэнгом — и вдруг сбивается на совсем другую, лихорадочную, путаную речь, в которой явно не хватает слов и чувствуется барахтанье в щели между миром дневным и тем, где мельтешат тени на окоеме зрения. Нечисть не прет в лоб, она прячется. Чтобы ее увидеть, нужно уснуть или скосить глаза — тогда шевельнется. И тогда нужно быстро наносить удар.

Вторая важная для меня авторская удача — это финал. То, чем побеждает Наиль. Нет, понятно, в «Убыре» россыпью представлен арсенал убыробойцы — одна сцена с цветком на неспокойной могиле чего стоит... Но побеждает он не артефактами и даже не оружием. А вот чем именно — не скажу:), причем не потому, что это был бы спойлер. Просто в этот сюжетный заход имеет смысл вникать самому — мне кажется, там есть над чем подумать, да и понимать, наверное, его тоже можно по-разному.

Одним словом, приятного вечернего чтения, господа лаборанты:)

Первая вещь автора, которую я прочитала.

По объему это повесть, локализованная в несколько скособоченной реальности — среди населения функционируют неприятные граждане, за которыми гоняются граждане, неприятные во всех отношениях (даром, что у неприятных бывают лишние конечности и даже хвосты, а у неприятных во всех отношениях — костюмы с галстухами; все равно — неприятнее те, которые лощеные), часть людей проходит магическую инициацию, захлебываясь морской водой и потом так и пьет ее из ладоней, у граждан по нескольку теней, причем у некоторых теней с шеи свисает веревочка... Одним словом, не очень комфортный мир. Вроде как люди нормальные в нем живут (ну, исключая жутковатых хаоситов с лишней парой рук или там перьями по всему телу и водопьющих маринэ), на пароходах катаются, налоги платят — но как-то все странно. Теней, наверное, слишком много. Ах да, основное развлечение, как я понимаю, там цирк. У трупп строгая градация по уровню, по типу лицензии, по доходности. В общем, вообразите себя на представлении Cirque de soleil: по сцене бродят сюрреальные костюмированные персонажи, вот только часть из них даже не переодевалась — она по жизни такая. И клоун время от времени помирает взаправду.

Действие так или иначе вертится вокруг цирка: герои повести там либо выступают, либо заглядывают посмотреть представление — либо забегают поймать того, кто туда забежал еще раньше и скрылся среди артистов.

Собственно, «Карнавал» — именно об этом. О том, как полиция ищет девицу с недолжными способностями, которая пытается влиться в труппу гастролирующего в столице жалкого шапито. А та от полиции бегает. Детектив, короче. Кто эта загадочная Бабочка? Что ей нужно? Что ее связывает с директором цирка? Все выясняется в конце, когда сюжет начинает закручиваться в хороший штопор и, активно мотая обороты, мчит к развязке.

За детективом стоит вечная история несчастной любви, неосторожного убийства, предательства и расплаты.

Помимо очевидного и вполне конвертируемого эмоционального конфликта (плевать, что у героев тени лишние или морская вода в горле, любовь — она и в кривом мире любовь), достоинство повести — неизбыточный и точный язык. Описания в таком исполнении выходят лаконичными и пронзительными. Меня, например, подкупила сцена, где описывается первое выступление цирка на Карнавале. Я прямо видела это унылое фойе, понурых детишек с кулечками сладостей...

Одним словом, мне было интересно, любопытно и на стадии послевкусия — приятно.

Теперь о том, что вызвало вопросы.

У меня сложилось впечатление, что «Карнавал теней» — это здоровенный архив, который из-за сбоя в программе не сумел до конца распаковаться. Поэтому масса информации по миру, которая подается as is, как очевидная, — совершенно неочевидна и вызывает вопросы. События калейдоскопом мелькают в реальности, которая не знакома и не собирается знакомиться. А вопросы остаются. Кто такие ныряльщики и чем они отличаются от маринэ и почему им нужно скрываться? кто такие хаоситы? что вызывает увеличение количества теней?

Еще большую путаницу вносят эпиграфы, взятые как бы из тамошних газет: они призваны дать дополнительную информацию по миру, а на деле увеличивают по экспоненте количество вопросов. Что за город, который смыло? Почему враждуют тамошние семейства? В довершение всего, персонажи из эпиграфа появляются в финальной сцене, но мы остаемся в совершеннейшем неведении относительно их подлинных отношений и истории...

Еще важный момент: именно эта недораспакованность информации о мире делает финал смазанным и затараторенным. Чтобы объяснить, что к чему и кто там кому чего должен и сумел или не сумел, автору приходится скороговоркой давать номенклатуру и разблюдовку теней по видам, а также предысторию персонажей. В результате чувствуешь себя так, словно все только что степенно шли по делам, и вдруг как ломанулись, теряя туфли!

Словом, общее впечатление от повести такое: ты по ошибке заваливаешься в приличный дом, в котором дают маскарад — кругом хрусталь, фарфор, подсвечники, женщины в роскошных платьях, все волшебно, красиво и радует взгляд. Один вопрос: кто, черт побери, все эти люди?!:)

В связи с этим хочу сказать, что, с моей точки зрения, надо либо реалии и данные намеком события прояснять — и довести повесть по объему до романа (а она на него тянет по конфликтам и заявленным сюжетным линиям), либо оставить ее как затравку и писать собственно роман по миру Хаотики. Мир интересный и необычный, ни на что не похожий — и явно очень проработанный. В голове автора, ага:). Ну так надо же поделиться с читателем информацией...:)

А мне понравилось. На первой странице действительно много терминов, но мне показалось, что они нагромождены друг на друга специально — герой над собой и своей ученостью посмеивается. Плюс побаивается — как-то вся эта нереальная научная парадигма окажется применима к практике. Дохтур-индеец в мокасинах, перьях и белом халате довершает несколько безумную картину: платформа личностных диспозиций, говорите? А у параши поспать не желаете?:) сумеешь ли отбиться, теоретик?

А матрица Руматы действительно скверная вещь:(. Как ни кинь — все клин выходит. Антропологам из мира рассказа нужно ее как-то иначе назвать, уж больно персонаж несчастливый...