Блестящий по стилю (впрочем, как всегда у Борхеса) рассказ. Прочитав его первый раз как детектив, в котором автор честно выкладывает перед нами все ключи к разгадке, можно заняться вычитыванием иных смыслов, не менее интригующих. Например, проследить за тем, как в действиях персонажей преломляются религиозные и философские концепции: атеизм, каббала, воззрения элеатов, вера в метемпсихоз. Или поиграть в бисер на пространствах мирового культурного континуума. Место действия — типичный нуаровый город грехов, напоминающий сразу и Париж, и Буэнос-Айрес; и вместе с тем, здесь уже угадывается Амбра Вандермеера. Кредо Лённрота «Гипотеза, в отличие от действительности, обязана быть интересной» перекидывает мостик от Дюпена, первого детектива в мировой литературе, который получает удовольствие от применения аналитического таланта, к камбербэтчевскому Шерлоку, раздражённо бросающему «Скучно!». А мстительный Денди Шарлах со своими арлекинами предвосхищает эстетику мрачного карнавала, воплощённую в николсоновском Джокере.

В финале Борхес поднимает полицейский детектив до кармического эпоса: герои воплотятся в новых аватарах, и их поединок должен снова и снова повторяться в следующих перерождениях в идеальном лабиринте — прямой из апории Зенона. При этом невозможно не заметить самоироничную усмешку Борхеса: Лённрот «внезапно став библиофилом, гебраистом,.. приказал, чтобы книги убитого упаковали, и унес их в свой кабинет. Отстранясь от ведения следствия, он углубился в их изучение». Слепота мудреца в башне из слоновой кости.

Никуда не деться от ассоциаций: «Мильтон в Америке» Акройда, «Танцы с волками» Блейка/Костнера, «Маленький большой человек» Бриджера/Пенна и может быть даже «Мертвец» Джармуша. Плюс вся остальная беллетристика о краснокожих и бледнолицых. Тогда что нового? Чероки у Сандерса, несмотря на некоторые этнографические детали, вряд ли историчны, по сути это классические благородные дикари. Понятно, что задача была — поставить «наше всё» английской литературы в непривычный контекст и посмотреть, что получится. Получилось весьма занятно. Контакт непохожих культур производит эффект трагикомический. Даже при наличии доброй воли каждый понимает друг друга по-своему. Интересный рассказ.

Идеальный роман для юношества. Он проникнут оптимистическим духом: если не тушеваться и верить в себя, то зло можно распознать и успешно бороться с ним. А в том, что зло реально, герой убеждается, как только оставляет мирную обитель и самонадеянные философствования. Подкладку эпохи Возрождения составляют интриги мелких князей и войны кондотьеров. Историю делают не рыцари без страха и упрёка, а люди со всеми их страстями и страстишками. Сложность истории не исчерпывается тем, что пишут в школьных учебниках: если мы помним уроки прошлого, нас не обманут современные политические игры.

Борхесианская новелла с ироничным финалом, разрушающим борхесовский фатализм. Как вступление к циклу вполне решает свою задачу — так лёгкая закуска разжигает аппетит. Послушаем другие истории Королевской библиотеки.

Не знаю, как читался этот рассказ в 1942 году, но сейчас он представляется настолько замшелым, что удивляет, как его продолжают включать в сборники sci-fi. Пришельцы общаются между собой в худших традициях стиля «давайте объясним читателю в чём дело». Китобои ведут себя как кучка идиотов, чуть что, спускающих курок. Скажете, а как иначе, ведь война в разгаре? Пусть их, но читать о нелепых действиях этих ходульных персонажей неинтересно.

Говард настойчиво отправляет уроженцев Британских островов на встречу с восточными деспотами: англичанина Джона Норвальда — к Зенги («Лев Тивериады»), шотландца Доналда Мак-Диза — к Хромому Тимуру («Повелитель Самарканда»). В рассказе «Рождающие гром» ирландский король-изгнанник Кагал О'Доннел сталкивается с Бейбарсом. Вполне понятно намерение автора использовать энергетику известных исторических имён для того, чтобы придать величие своим персонажам. К сожалению, чтобы свести концы с концами, а также добавить некую изюминку, ему приходится плевать на историческую достоверность. Вот так и получается, что Бейбарс становится сыном татарского военачальника Субудая, захваченным туркменами в Золотой Орде; оказывается, что ещё до битвы под Газой Бейбарс был главой бахритов и т. д., и т. п.. У читателя, знакомого с историей, такие экзерсисы ничего, кроме раздражения не вызывают. Лучше бы ещё один рассказ про Конана написал. По крайней мере, если бы киммериец вытащил пробившее его шею копьё и продолжал сражаться, я бы не удивился.

Забавная «дидактическая» новелла о том, как вредно не верить в сверхъестественное. Материалистически мыслящий Маготаро, считающий буддийские шесть миров всего лишь отражением земной жизни, получает за это по заслугам. Замечательно, что бесы доказывают герою своё существование, ссылаясь на конфуцианские книги, которые он невнимательно изучал: «Конфуций говорил «Почитаю, но сторонюсь». Учите матчасть, уважаемый.» Впрочем, Маготаро получает и более материальные, даже скорее физиологические, доказательства существования нежити и нечисти.

Как уже отмечено в других отзывах: стиль, язык, юмор — всё на высшем уровне. Стрела сатиры за прошедшие годы нисколько не притупилась. Да, сейчас мы не боимся спокойных капитанов в бежевых плащах, но колдовскую силу бюрократии испытал на себе каждый. И ещё. Как можно после Лукиных всерьёз писать что-то о попаданцах, спасающих Россию? Каждая такая попытка у читавшего «Пятерых...» вызовет в лучшем случае здоровый смех. А что если эта повесть — сатира на расцветшую в последнее время махровым цветом попаданческую беллетристику? Предположим, повесть написана в 2012, а какая-нибудь нерадивая секретарша возьми да напечатай «год издания 1990». Что ж, во времени путешествуют не только люди.

Мне не очень интересна драгоценная для американцев история их гражданской войны. Милые американскому сердцу тени прошлого — Линкольн и Грант — благоговения не вызывают. Правда, генерал Грант представлен здесь в юмористическом ключе («провёл всю ночь за бутыл... разработкой плана»). И в целом рассказ спасает ироничный стиль повествования. История приобретает в воспоминаниях столетнего ветерана, к тому же пребывавшего во время описываемых событий в подпитии, черты несуразного мифа. Замечательно отношение бравого кавалериста к летающей повозке как к необъезженной кобыле: он даже жалеет, что не может «задать ей корму».

Отдельного слова заслуживает тема перемещения во времени. Ну неужели в эпоху ньютоновой механики изобрести машину времени было проще, чем самолёт? Давайте ещё в средние века МВ построим, чтобы слетать в будущее за паровым двигателем! Складывается впечатление, что фантастам машина нужна как костыль здоровому человеку, но уж если они его получили, сразу начинают хромать. Впрочем, не исключено, что Финней и здесь не обошёлся без иронии, вспомним гениальную фразу майора-профессора: «её нужно доставить на место до рассвета (!), иначе прервётся пространственно-временной континуум».

С другой стороны, возможно, что, по мысли автора, самолёт невозможно было изобрести чисто этически. Это неконвенционное оружие, в чём согласны даже противники — Грант и Ли. В рассказе первого в мировой истории пилота слышится печаль о золотом веке, когда войны велись только на проверхности земли, и никто не мог внезапно сбросить тебе на голову массу взрывчатых боеприпасов. В общем, печаль о прошлом и молодости.

«Когда Брахма перестаёт видеть сны, боги умирают»

О человеческом труде и нечеловеческом упорстве. Британский инженер три года живёт одной мыслью, единственным побуждением — построить мост через великую реку. Его воля направляет к цели тысячи людей через стихии, болезни и уныние. В ночь большого наводнения одно изменённое состояние его сознания сменяется другим, и строительство моста, оказываясь в центре внимания богов, приобретает вселенские масштабы.

О сне разума, который рождает богов. Страх вопрошает разными голосами, а утро приносит ответ. Оказывается, люди вполне могут прожить без богов, а вот боги без людей — едва ли. Голод заставляет небожителей рядиться в разные одежды (Мария суть двенадцатирукая Кали). И совсем не удивляют недобрые намерения Перу в отношении служителя культа. Боюсь, сейчас Киплинга могли бы привлечь за оскорбление религиозных чувств.

Стерлингу не хватило времени или желания проработать рассказ. А ведь замысел был весьма неплох — объединённые силы Востока и Запада против зла в декорациях такого, с позволения сказать, крусадапанка. Есть и связанный с влиянием Тихого Господина high tech (развитая система почтовых сообщений, позволяющая поддерживать международную торговлю, в том числе и редкими товарами; сложные боевые машины; средства ревитализации) и присущий средневековью low life (состояние перманентной войны в Леванте, религиозная рознь).

Чтобы всё это смотрелось правдоподобно, была необходима максимальная точность в деталях. Автор же просто взял все расхожие представления о Ближнем Востоке времён крестовых походов и перемешал по принципу «и так сойдёт». Я могу принять криптоисторическую историю основания ордена госпитальеров, но именование Синана аятоллой и его резиденции Аламутом — бред. То же касается объяснения упадка торговли в конце XII века влиянием какого-то Великого хана. Но особенно замечательно и показательно приписывание Саладину намерения высадить десант в Европе. Показательно как индикатор страха современного западного человека перед исламом.

Для того, чтобы эта мешанина приобрела очарование трэша, повествованию категорически не хватает драйва. Только финальная батальная сцена может в какой-то степени вознаградить читателя, да и то — антуражем, а не умением Стерлинга описывать бои. Развитие сюжета вялое, всё действие сконцентрировано во второй части рассказа, а в первой — описания и диалоги. Персонажи взаимодействуют весьма странным образом. Например, непонятно отношение героев к Тихому Господину, кем они его на самом деле считают? И как такой товарищ разъезжал по дворам султанов, не вызывая ни паники, ни удивления? Если секрет его обаяния в неких феромонах, автор об этом ничего не говорит.

Слабый рассказ, что обидно, ведь можно было сделать лучше.

Британия правит морями, а её дети, вернувшись на родину из колоний, населяют английскую глубинку экзотическими индийскими животными. Лондон — столица мировой империи, и тут же, вроде бы неподалёку, цыганы шумною толпой по сельской местности кочуют. Старинный особняк, будто пропитанный грехами владельцев, древней саксонской фамилии, становится местом леденящего душу преступления.

Кто полезет в исторические труды проверять, такова ли была викторианская Англия? Всё-таки о повседневной жизни минувших поколений мы получаем представление в основном благодаря художественной литературе. Хорошей литературе, как в данном случае. Беда в том, что если оставить атмосферу за скобками, и учесть, что личность убийцы в общем-то и не скрывается, основной загадкой становятся способ и орудие. Наблюдательность и логические построения Холмса, конечно, великолепны, но ляпы со шнурком и свистом не позволяют поставить высокую оценку рассказу именно как детективу.

P. S. Интересно, удастся ли кому-нибудь адекватно отразить в переводе игру слов (band — и банда, и лента).

«Все мы вышли из Средиземья». Замечательная постмодернистская игра на поле Профессора.

От этого берега миссис Ле Гуин отправилась в большое плавание по Земноморью.

От чудес медицины будущего, спрогнозированных Иганом, захватывает дух. Большинство читателей вряд ли может оценить научную достоверность предсказаний, но для понимания это не так важно. Смотрите, что люди делают со своей жизнью, проводя её в бесконечной погоне за счастьем, радостью или просто удовольствием. Прозрачная метафора: в основе полного, постоянного и всеобъемлющего счастья лежит страшная смертельная болезнь.

Стоит продраться сквозь чащу неврологических терминов, прочесть неприятные для кого-то физиологические подробности, чтобы увидеть мировоззренческую ценность рассказа. Как не быть депрессивным социопатом или, наоборот, рабом религиозной, сексуальной либо наркотической эйфории? Протез свободы даёт несравненную возможность самому выбирать свою жизнь. Разве не достойно уважения с какой ответственностью герой подходит к этому выбору? Он не застрахован от ошибок, но не обманывает себя и никому не причиняет вреда. «Выбери снова» — что это, если не рецепт свободы?

Я вовсе не стремлюсь представить Игана гуру, так как не снимаю ответственности за восприятие с себя как читателя. Результат эмоционального воздествия рассказа можно обозначить не иначе как катарсис. И, знаете, я не буду перемещать ползунок регулятора вниз.

Как калмыки бурятскую крепость штурмовали

Судьба шотландца Доналда, хмурого свирепого гиганта (можно назвать такого героя авторским знаком, хотя по-моему это навязчивая идея), сшивает разрозненные страницы истории, связывая битвы при Никополе, Анкаре, смерть Баязида и Тимура. Личность этого персонажа никакого интереса не вызывает. Сначала им движет месть, затем он действует как будто по инерции, видимо, дожидаясь исполнения миссии, возложенной на него Говардом. А вот образ Тимура действительно удался автору. Перед нами не одномерный алчущий крови тиран, а этакий философ-завоеватель, заявляющий «Философия, поэзия и архитектура хороши, но их не видно в тумане и дыме завоеваний, ибо все вещи в мире покоятся на окровавленном блеске стали» и стремящийся сделать Самарканд жемчужиной завоёванной им Вселенной.

Отдельного слова заслуживают ляпы. Даже если вам не покажется странным имя сербского союзника Баязида (Петр Лазариус вместо Стефана Лазаревича), то наличие в тексте неких вигуров (Vigurs) и особенно калмыков (Kalmucks) непременно удивит. Можно предположить, что под именем «вигуров» скрываются уйгуры, что калмыками Говард назвал ойратов, и списать эти проколы на отсутствие в библиотеках Техаса достойных исторических трудов. Но какой Мефистофель нашептал переводчику назвать защитников крепости Ордушар (тоже, кстати, загадочный объект на границах Китая) вместо Jat Mongols (монголы из племени джат) БУРЯТАМИ??? Мало ему было авторского криптоисторического допущения о деяниях шотландского горца на просторах Азии.

В высших сферах и мрачных подвалах власти человечность, задыхаясь, отмирает. Обычные люди в руках правителей не более чем пешки, которые можно смахнуть с доски. Впрочем, грозит это и более крупным фигурам. Власть требует тайны, тайна — жертвы. Чем может пожертвовать императрица, вдруг вспомнившая, что она мать? Короткий исторический эпизод с четырьмя персонажами даёт большую пищу для размышлений.

Рассказ с очень плотной, тягучей атмосферой. Бесконечные страницы гроссбухов, поле боя, на котором герой ведёт заочную войну с проворовавшимся чиновником, и, как странная рифма, кровавый эпизод придворной борьбы. Не зная тонкостей шотландской истории, сложно понять, почему автор выбрал для иллюстрации переживаний героя именно этот эпизод, что, впрочем, не снижает интереса к повествованию.

Один из поворотных моментов истории, чего современники, как правило, не ощущают. Скверно, когда в дом к тебе забрался медведь (пикты), но едва ли разумно звать на подмогу стаю свирепых волков (саксы). Сейчас эти рослые люди ступят на берег, и цвет времени изменится. Британия станет Англией, кельты будут порабощены или вытеснены на периферию, легенда об Артуре начнёт свой многовековой путь.

Забота о родной планете. Увлечённость любимой работой. Невообразимая лёгкость путешествий. Плохих людей нет. Мир, в котором хочется жить. Наивная мечта.

Как создать достоверный образ пророка? Вложить в его уста «предвидение» событий, которые произойдут в его будущем (нашем прошлом). Именно к такому методу прибегает Конан-Дойль в «Алой звезде». Также можно описать впечатление, которое оказывает личность Мухаммеда даже на случайно встреченного купца-христианина; создать эффект контраста между поразительной нищетой первых арабов-мусульман, увиденных Мануэлем, и грандиозными завоеваниями, предсказанными пророком и действительно свершившимися. И хотя эти приёмы достаточно очевидны, мастерство Конан-Дойля-повествователя несомненно. Мы понимаем, что в этот умиротворённый осенний вечер 630 года от Р. Х., когда трое друзей в Константинополе спокойно беседуют у огня, в далёкой аравийской пустыне, почти в другом мире и другом времени (9 год Хиджры), отряды неистово верующих устанавливают новый мировой порядок, меч которого коснётся и византийской столицы.

Власть не терпит правды о себе

Притча, написанная более сотни лет назад, звучит как нельзя более современно. Действия Нерона сейчас охарактеризовали бы как «использование административного ресурса» и «самопиар». Поликлу единственному (возможно, благодаря неиспорченности цивилизацией) хватает смелости заявить, что «король-то голый», и, более того, самим своим искусством разоблачить бездарность императора. Верно и то, что спасти такого правдолюбца может разве что имя бога. Остроумный финал.

Пример того, как неточный перевод названия может сместить акценты, расставленные автором в произведении. В оригинале рассказ называется An Iconoclast, то есть «Иконоборец», что даёт нам подсказку взглянуть на происходящее глазами Дата. Для христианина, живущего в Апостольском веке, все статуи языческих богов суть идолы, населённые демонами. Воспринимая Дата как «Святотатца», мы принимаем точку зрения Эмилия Флакка, для которого статуя не просто изображение богини, но и бесценное произведение искусства. Такой взгляд на Венеру Милосскую современному читателю понять, конечно, проще. Только не нужно забывать (Конан-Дойль об этом, конечно, помнил), что в действительности статуя пострадала совсем не из-за религиозного фанатизма, а из-за фанатичной жадности.

Весьма странное повествование, из которого мы узнаём какой хороший мальчик Артур Уилкокс и какой плохой мальчик Стэнли Джадкинс. Автор явно не заслуживает скаутского значка «За занимательность». Ставил ли Джеймс перед собой задачу вызвать у читателя чувство страха? Если да, то план провалился. Саспенс присутствует, но переходит в пшик. Возможно, здесь спрятан какой-то особый английский юмор, но я его не заметил. И если весь авторский посыл заключается в том, как вредно не слушаться взрослых, то стоило ли огород городить и колодец копать?..

Противоречивые чуства вызывает рассказ. Радует достаточно нетривиальный выбор сеттинга — крестовые походы, мусульманская сторона — и исторического персонажа, неизвестного широкой публике. Однако нужно понимать, что реальность рассказа соответствует исторической реальности лишь в общих чертах. Это касается как образа Зенги, показанного тёмным властелином, готовящемся поработить Европу, так и деталей — Усама ибн Мункыз в описываемое время уже не состоял при Зенги, а юный Саладин вообще едва ли с ним не встречался.

Если выразить суть рассказа в одной фразе — «Заслуженная кара настигает злодея спустя десятилетия» — мы поймём, что Говарда интересует не история, а эпос. Взять хотя бы первую главу: архетипичный северный варвар двуручным мечом сокрушает окруживших его врагов, жестокий военачальник цинично нарушает клятву. Трудно отделаться от мысли, что всё это происходит в Хайборийскую эпоху. Во второй главе следуют отмеченные эпичностью авторские обобщения на широком историческом материале. Беда в том, что рамки рассказа для них тесноваты, тут больше подошёл бы формат повести. Тем не менее, у эпоса свои достоинства, есть в повествовании фразы, от которых действительно захватывает дух: The years passed, glittering, star-strewn, gilt-spangled years to the rider in the shining saddle, to the lord in the golden-domed palace; black, silent, bitter years in the creaking, reeking, rat-haunted darkness of the galleys.

Эко встречает Лавкрафта

Находка для тех, кто любит культурологические детективы. Обращение автора к криптографической тематике, надо полагать, не обошлось без влияния моды — ведь за год до рассказа Джеймса появились «Пляшущие человечки» Конан-Дойля. Но Джеймс, как профессиональный историк, обратился к раскрытию тайн прошлого, и его познания в средневековой истории и культуре создают необходимую глубину повествования. Замечателен образ аббата Томаса, которого мы «узнаём по деяниям его». С этим нетривиальным персонажем даже хочется встретиться на страницах отдельного произведения.

Джеймс довольно удачно нагнетает напряжение, подводя к ключевой сцене, и, самое главное, не навязывает рациональных объяснений произошедшего. Даже подробный разбор расшифровки надписи на витражах играет свою роль — латынь, по-моему, вполне отчётливо ассоциируется с демонологией. Всё же нужно отметить изъян в композиции рассказа. Понятно, что автору необходимо было ввести ещё одного персонажа, друга главного героя, но на мой взгляд, он сделал это слегка неуклюже, добавив ненужный юмористический элемент в виде письма камердинера Брауна.

Прекрасное романтическое описание гранадской Альпухарры с экскурсами в прошлое. Наблюдательное око автора видит не только белые башни Хенералифе, стены Санта-Фе и снежные вершины Сьерра-Невады, оно прозревает саму историю этих мест, связанных с именами Колумба и католических королей, Боабдила и благородного эмира Исмаила бен Феррага.

«Криптоисторическая» зарисовка

Конан-Дойль очень точно оценил возможности, которые несёт соприкосновение двух известных героев прошлого, чьи имена читатели никак не ожидают увидеть рядом. И хотя здесь только намёк на перспективы, которые даёт такой сюжетный ход, название рассказа вполне может стать наименованием потенциального поджанра исторической литературы. По ходу автор подбрасывает своим последователям идеи для развития: Иисус Христос и Октавиан Август (достаточно очевидно); Бабур и Эрнан Кортес (более интересно). Захваченный дух тут же подсказывает примеры удивительных встреч, действительно имевших место на страницах истории — Чингис-хан и Чан-чунь, Тамерлан и Хафиз, Иван Грозный и Елизавета Английская (эпистолярно).

Светлое впечатление, которое производит текст, можно выразить, например, фразой «познавательные рассказы для школьников о древнем мире». Те, кто зачитывался «Финикийским кораблём» найдут здесь довольно богатств: повозки с пурпурными раковинами, ящики с драгоценным оловом, древесина, камень, соль и песок.

That is no country for white men

Короткий рассказ, в котором Лондон мастерскими штрихами очертил на белом листе снега характеры трёх непохожих людей. Их прошлое обозначено, но для Севера важно настоящее, укладывающееся в один лыжный шаг. Будущее, о котором осмеливается мечтать герой, жизнь ломает с неумолимостью падающего дерева.

Это история о необходимости сделать выбор, когда выбора нет; о том, что переходя черту голода, звереют даже верные друзья людей; и о самом страшном, обозначенном лишь намёком, — превращении в зверя самого человека. Но это остаётся за рамками рассказа, как должен был за ними остаться и финальный выстрел, и вознесение Мэйсона в башню молчания на вершине сосны. Классиков не переписывают, mea culpa, но вернее было бы завершить повествование фразой о главном враге рассудка, остающегося наедине с самим собой: «Белое Безмолвие словно издевалось над ним. Его охватил страх».

Если, «лучше всего служит государству, тот, кто больше других ему противостоит», то стоит ли бороться с системой? Да — ответ Джо Боба Хики, последовательно сравниваемого с железным деревом, выедающей ржавчину кислотой, хищной птицей. Диалектика борьбы в сознании Джо: бороться против (уничтожить варков, захватить Президента-Учётчика) или бороться за (освободить студентов); внутренний диалог ни на секунду не прекращается.

Жизнь в нирване золотой клетки, без желаний, страстей и страданий не усыпляет героя. Если творится несправедливость, то нужно с ней бороться, даже если твой единственный инструмент — голос. Но если быть Голосом Совести — это именно то, что хотят от тебя хозяева? Пусть. Ведь остаётся надежда на личную свободу — свободу от вечной борьбы, свободу умереть.

Сразу после прочтения снимаем пенку недоумения. Как это так, человек проводит половину времени в облике гигантского одноклеточного, и совсем не меняется ментально?.. И наоборот, блобель (а у них разницы полов нет) вполне вживается в роль человеческой самки.

Понятно, что это не ляп Дика, понятно, что абсурд и гротеск. Различие между людьми и блобелями только внешнее = различий нет. Существо в виде гигантского студня не столько страшно, сколько неприятно и нелепо. Оно просто другое. Совсем другой эффект бы был, сыграй автор на инсектофобии, уподобив своего героя Грегору Замзе. А так, закрепление в форме блобеля даже может быть экономически выгодным. Но ведь и в нашей реальности многие меняют души (не тела), если это выгодно.

Мысленный эксперимент: что было бы, если бы Дик в том самом 1964 г. написал рассказ о белом американце, который на полсуток превращается в чернокожего?..

Не отзыв, а, скорее, наблюдение. Повествование Потаскуна о жизни в роли дрессированной собачки чем-то напоминает по тону рассказ лорда Рокстона о человекообезьянах Затерянного мира (эпиграф про «недостающее звено» в качестве подсказки) — об обезьяньем городе на деревьях (ср. долина летяг). Кажется, в главе «Этого зрелища мне никогда не забыть» можно увидеть одну из отправных точек к созданию повести Громова.

И ещё. Понравилось, что автор не побоялся дать тривиальное (но в то же время изящное, так как не множит сущности) объяснение истории возникновения двойной планеты.

Двуногие, двигая науку с технологией, прут вслепую, и, наверное, не прозреют даже в момент катастрофы. Горькая правда.

Конечно, со стороны составителей антологии честнее было бы дать ей название «Польская фантастика». Видимо захотели сыграть на любви к Сапковскому российских читателей, уверенных, что АС распугал всех Вареников в Польше ещё в 93-м («Вареник, или Нет золота в Серых Горах»). Может и вправду распугал — с фэнтези здесь туговато. Врочем, сам пан Анджей держится на уровне. Не шедевры, но добротно. Из троих неизвестных мне ранее авторов продолжить знакомство захотелось разве что с Дукаем — чувствуется потенциал.

Поразительно, как фраза «LEM — лунный исследовательский модуль», написанная в 1966 году, перекликается с фразой из письма Ф. Дика от 1974 г.: «Лем, вероятно, является целым комитетом, а не лицом».

Прочитал начало про ассасинов и душителей, дальше сил нет.. Собственную некомпетентность автор прикрывает трескучими журналистскими штампами и смехотворными теориями.

«Ассасины вызывали ощущение грубого нарушения закона, делая то, что было просто «не принято делать». Нам, живущим в относительно стабильном и законопослушном обществе, трудно понять чувства, пробуждаемые Ассасинами в обществе, где стабильность была только недавно установлена. Они представляли угрозу возвращения к хаосу и жестокости. Они были созданиями из ночных кошмаров.»

Книга сия называется так же, как и добросовестный исторический труд Маршалла Ходжсона (1955), но его, судя по всему, Уилсон не читал...

Не ново, но интересно. Свифтовские дикари в затерянном мире Конан-Дойла; приправлено неподражаемым стилем Борхеса. Замечательны персонажи вроде короля без рук-без ног и бога по имени Дерьмо.

... Да — йеху мы!

Произведение Резника всё-таки похоже на сборник рассказов на заданную тему. Рассказы неравноценны, один из них — о работорговце — лишь косвенно связанный с Олдувайским ущельем, выбивается из контекста. Обрамляющее повествование о инопланетной исследовательской группе показалось мне слабоватым. А лучшая, на мой взгляд, история — о последнем масаи.

Опись страхов нью-йоркского обывателя 1920-х годов.

Уличные банды, нелегальные мигранты, похищение детей, кровавые жертвоприношения... Главное — ксенофобия — страх перед выходцами с таинственного и ужасного Востока. Перлы — монголоидные (!) курды и фраза «наши обезьяноподобные азиатские предки».

Художественная ценность исчезающе мала. «Он пугает, а нам не страшно».

Бесконечность, как кошмар для человеческого разума. Одна из ключевых тем Борхеса (бесконечность Вселенной («Вавилонская библиотека») или бесконечность жизни («Бессмертный»)).

Бесконечное горение книги, удушающее дымом Землю — ошеломляющий образ.

Рассказ не так прост, как кажется на первый взгляд. Это не развенчание очередного шарлатана. Вопрос сложнее — почему люди идут за пророком. В его посулах рая и ада нет ничего особо устрашающего (обыденное сознание просто не может объять бесконечность 999 царств огня и т. д.) или притягательного. Притягательна мироотрицающая философия: мир — ошибка и ошибочно длить существование людей, поэтому — разнузданность или воздержание. О подобном говорили и ранние гностики и поздние (богомилы и катары); и на Востоке и на Западе.

Но вот что интересно: почему ослеп леопард?

Эссе, прочитав которое, я перестал добавлять в чай сахар. God save you, George!

Развитие параноидальных идей диковского «Самозванца». Мимикрия оказывается ловушкой для мимикрирующего, который, как рыбы воды, не замечает бесмысленности происходящего вокруг. Вопрос в том, каковы пределы самообмана/самогипноза, то есть до каких пор можно скрывать правду о себе от самого себя.

Мысль, пульсировавшая во время чтения, — это не Конан. Ну ничего кроме имени этого «воина Митры» не связывает с героем Говарда, даже времён правления в Аквилонии. А в общем... рассказ можно разок прочитать, очередную вариацию Сигурдианы на языке покатать...

До начала строительства в Боулдере «светлого будущего» роман читается прекрасно. Мир летит в тартарары, герои пытаются выжить — всё убедительно... Особеннно ударила сцена дилетантского вырезания аппендицита.

Дальше начинается скукотища. Собрания, обсуждения, голосования, построение гражданского общества, демократия блин. И ещё. Ни образ матушки Абигайл, ни образ Р.Ф. никаких эмоций не вызвали. Какие-то они... схематичные что ли.

Вчитаться сложно, читать интерресно, несмотря на наличие выжатых вроде бы как лимон

Если смущает дрейф из Н(вроде бы)Ф к мистике — проходите мимо. Нуивот.

Весь рассказ хорош, но кошмар со слюнным деревом — это что-то нереальное. Вспоминается почему-то сон Борхеса: «Я встретил друга, которого не мог узнать, так он изменился. Лица его я никогда не видел, но знал, что оно не такое. Он очень переменился, погрустнел. На лице его лежал отпечаток болезни, печали, может быть, вины. Правая рука была засунута за борт куртки (это важно для сна), мне не было ее видно, она покоилась там, где сердце. Я обнял его, было понятно, что ему нужна помощь. «Мой бедный друг, что с тобой случилось? Ты так изменился!» Он ответил: «Да, я изменился». И медленно вытащил руку. И я увидел птичью лапу.»

Написано здорово, но..

При всём огромном уважении к Булычёву, не люблю такие вещи. Как бы объяснить. Автор «водит». Герои подошли к заветной цели и... возникает вдруг по совершеннно отчётливо видной авторской воле непредвиденное осложнение. и ещё раз, и ещё раз. Прямо жилы вытягивает.

По-моему, лучший рассказ Говарда из «конанического» цикла (наряду с Изумрудной бездной). Читается с интересом по нескольким причинам.

Поступки Конана в основном описываются автором не напрямую, а сквозь призму восприятия их Бальтом (или Бальфусом), что придаёт повествованию дополнительный оттенок.

Конан здесь — умудрённый жизнью ветеран. Он солдат и поэтому не лезет к чёрту на рога из абстрактной любви к приключениям. Самое то.

И атмосфера рассказа... Пограничье и заграничье. Дикоземье, которое таит доисторические силы.

Недавно прочитал всю классическую сагу в хронологическом порядке. Последние её произведения (если не сказать потуги) авторства Спрэг де Кампа и Картера (где-то с Гиперборейской колдуньи) читать ох как тягостно. Всё время появляется ощущение — «кажется с Конаном это уже происходило». Дежа вю, товарищи.

Всё что написал сам Говард — классика heroic fantasy, спорить не о чем. Де Камп сотоварищи добавили ролевушности, что ли, но сюжетно серию не обогатили.

Просто омерзительно, но написано мастерски.

Конечно, большая часть успеха книги — главный герой. Кугель свято верит в то, что мир существует, чтобы удовлетворять его потребности, и искренне возмущается, когда кто-то с этим не согласен. Сочувствовать такому герою сложно, но в мире Умирающей земли другие не выживают.

Читать очень интересно, и, я бы сказал, свежо, особенно после эльфов-гномов-хоббитов.

Классика фантастики.