Да, кстати, цикл футурологических статей под условным названием "Механизм будущего", отмеченный в прошлую субботу "Беляевской премией", выложен на сайте Научно-популярный журнал "Машины и Механизмы" (ММ). Если кому интересно — вот списочек. В скобках указываю, кто из литературных людей давал комментарии, но на самом деле экспертов было гораздо больше. Всем — огромное спасибо!
— «Наэлектризованное» будущее. (Статья о будущем двигателистики. Комментирует Олег Дивов). – 2015 г. – № 12 (123), декабрь. – С. 38-43;
— Субкультура: на пути в мэйнстрим. (Статья о будущем субкультур. Комментирует Александр Зорич). – 2016 г. – № 1 (124), январь. – С. 40-45;
— Город для жизни. (Статья о будущем городов. Комментирует Николай Романецкий). – 2016 г. – № 3 (126), март. – С. 28-35;
— Новая карта неба. (Статья о будущем пилотируемой космонавтики. Комментирует Андрей Балабуха). – 2016 г. – № 4 (127), апрель. – С. 42-47;
— Эпоха рамочки. (Статья о будущем эстетического вкуса. Комментируют Галина Юзефович, Ольга Онойко). – 2016 г. – № 6 (120), июнь. – С. 36-41;
— Тяжелый «рюкзак». (Статья о будущем экологии. Комментирует Дмитрий Скирюк). – 2016 г. – № 8 (131), август. – С. 24-29;
— Разность потенциалов. (Статья о будущем тюремной системы. Комментирует Даниэль Клугер). – 2016 г. – № 10 (133), октябрь. – С. 32-37;
— В зоне конфликта. (Статья о будущем конфликтологии. Комментируют Ася Михеева, Дмитрий Казаков). – 2016 г. – № 11 (134), ноябрь. – С. 25-29.
А вот отзывы жюри на роман Михаила Савеличева. От себя добавлю, что для меня эта книга стала приятным сюрпризом, о чем честно написал для "Санкт-Петербургских Ведомостей". Спасибо, lartis!
Номинировал Владимир Ларионов: Альтернативная история в сочинениях отечественных фантастов, как правило, создаётся деяниями неисчислимых «попаданцев». Альтернативное прошлое Советского Союза второй половины прошлого века, о котором рассказывает Михаил Савеличев, к радости продвинутого читателя, обходится без вмешательства «засланцев» и складывается в результате эволюционного слома в развитии человечества. Причина слома – Вторая мировая война, которая в описываемом мире оказалась более длительной, более разрушительной и значительно более смертоносной. Погибли не десятки миллионов людей, а миллиарды. И, хотя по итогам войны территория СССР приросла Европой и половиной Японии, ущерб, причинённый мировой бойней не удалось полностью ликвидировать даже к середине шестидесятых. Тем не менее, на развитие науки и техники в Советском Союзе денег не жалеют: снаряжается пилотируемая экспедиция на Марс, развивается общегосударственная компьютерная сеть.
Чудовищные потери в войне изменили не только историю, изменился сам ход эволюции хомо сапиенс. Цивилизация подошла к точке бифуркации, к некоему порогу, на котором самое ничтожное воздействие может направить развитие человечества по новой траектории. Во всем мире начинают рождаться дети с необычайными способностями – «дети патронажа». Они-то и способны осуществить такое воздействие, запустив эволюционный скачок. «Дети патронажа» немедленно становятся объектами исследований и экспериментов, в СССР ими достаточно жёстко занимается Спецкомитет. В романе нет места пресловутой «слезинке ребенка»: и странные дети, и специалисты, их изучающие, беспощадны друг к другу, как могут быть беспощадны в борьбе за выживание два разных биологических вида. Может ли «спусковой крючок эволюции» быть милосердным, умеет ли он любить? Ведь его имя – Надежда и она – «дитя патронажа», которому предстоит сделать выбор: толкнуть человечество на новый виток эволюционной спирали или уничтожить его, как досадную помеху…
Роман «Крик родившихся завтра» довольно сложен для восприятия из-за манеры автора оставлять сюжетные лакуны. Некоторые сцены в книге могут показаться чересчур жестокими или слишком откровенными. Практически на каждой странице Савеличев подкидывает нам загадки, заставляющие додумывать, сопоставлять, ужасаться и, обдирая мозг, протискиваться сквозь нарочитую невнятицу, просчитанную путаницу и эпатажную недосказанность. Пробираться к истине, которая не всегда истинна. Для автора нет табу. Он бесстрашно и бесстыдно балансирует на каких-то жутких лезвиях и гранях. По всем признакам – перед нами произведение, представляющее направление, именуемое издателями «неформатом». Но настоящая фантастика и должна быть такой: неожиданной и неформатной.
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
цитата
Верю, что в голове у автора все эпизоды и персонажи существовали системно, но в тексте эта системность нарушена; автор то ли изначально не прописал, то ли потом вырезал некоторые необходимые связки, которые помогли бы мне понять, так сказать, общую картину альтернативной реальности — что в этом мире возможно, а что невозможно, что тут «реальное», а что (кем-то) «воображаемое». Сам я с этим не справился и на последней странице пожалел, что нет «дополнительных материалов» (вроде как сводный указатель всех персонажей в «Калейдоскопе» Сергея Кузнецова). Но при всех «но» — это серьезное художественное высказывание.
Валерий Иванченко:
Роман Михаила Савеличева многоступенчатый, и не каждый долетит на нём до орбиты. Сначала текст кажется простым, потом неприятным, потом непонятным, затем – чёрт знает чем, под конец – безумным. В свете научной фантастики, это иллюстрация теории сингулярности, наглядно изображённой ещё режиссёром Кубриком в экранизации писателя Кларка (за подсказку спасибо издателю Гусакову). С точки зрения массовой литературы, перед нами психопатологический триллер о раздвоении и растроении личности (точнее, множащейся диссоциации с последующей сборкой за гранью человеческого понимания – но тут уже не масскульт). Вне контекста мы видим неслабое высказывание автора-визионера о вопросах, над которыми редко задумываются. Инструменты (художественные) он использовал те, что у него были, здесь можно критиковать и спорить об угле заточки, но перед творческим актом в целом остаётся лишь снять шляпу или даже голову. Респект, как говорили некогда в интернетах.
Константин Мильчин:
цитата
Война, Марс, космонавт Леонов, ретрофантастика, эччи и юри. Замысел интересный, но осуществление немного странное.
Роман Михаила Савеличева «Крик родившихся завтра» — очень искусно сделанное повествование, повествование, способное захватить, хотя порою мучительное: слишком много оборванных логических и причинно-следственных связей, слишком много — в духе поздних Стругацких — чудес без объяснения («для настроения»), а еще много подавленной, пробивающейся через комплексы подростковой эротики, много физиологии, много патологий — от текущей изо рта слюны до гермафродитизма, много — насколько это возможно в тексте — обнаженной натуры, и очень часто используется слово «трусы».
Это вызывает в памяти еще одну недавнюю книгу, тоже изданную издательством «Снежный ком» — «Замену» Сергея Цикавого, тоже, как и большую часть «Крика», написанную от имени женщины, даже в женском «тоне», и тоже погруженную в мир патологических, физиологических ощущений главных героев, а кроме того — тоже рассказывающую о школе для детей со сверхспособностями, над которыми экспериментируют коварные спецслужбы. Есть и еще одна общая деталь в «Замене» и «Крике»: Япония. Действие «Крика» происходит на территории альтернативной Японии, события книги Сергея Цикавого разворачиваются в мире японского сериала «Евангелион», в первых вариантах романа все герои носили японские имена.
Не стоит забывать, что Япония — в некотором смысле страна Аркадия Стругацкого.
Впрочем, у Савеличева — альтернативная, баснословная Япония.
И это не единственная реминисценция, которая приходит в голову при чтении романа Михаила Савеличева. Автор вообще не балует читателя новыми идеями — он, кажется, специально решил воспользоваться давно проверенными мировой литературе качественными заготовками.
Например, неестественное зачатье — вспоминаем «Альрауне» Ганса Эверса и «Тавро Кассандры» Айтматова.
Повествование в основном ведется от имени вымышленного персонажа, существующего лишь в сознании ДРУГОГО героя, страдающего расщеплением личности — что немедленно заставляет вспомнить построенного на этом же приеме «Соглядатая» Набокова — а заодно и российского фантаста Мерси Шелли, много писавшего о людях с раздвоением личности.
Ну а о том, как банальна идея интерната для необычных детей, нечего и говорить (так же, как идея детей-индиго, начинающих новый эволюционный этап).
Бесполезен «историко-игровой» элемент в романе Савеличева. Действие книги происходит в альтернативном СССР, героям приходится общаться с Чкаловым, Сергеем Капицей и космонавтом Леоновым — но это все не очень нужно, все это могло бы происходить в любой другой, вымышленной или подлинной стране. Введение реалий прошлого хорошо для иллюстрации какой-то историко-политической идеи, но Савеличев использует чрезвычайно нагруженные смыслом символы как материал для декора — что несколько расточительно.
Впрочем, банальность кое-что позволяет увидеть лучше.
На примере романа Михаила Савеличева можно увидеть некоторые важнейшие тренды, определяющие сегодня развития фантастической литературы, особенно ее лучшей, интеллектуальной части.
Один из этих трендов — интерес к биологии, к возможным изменениям человеческой природы, угрозам отмирания человека перед лицом некоего биологического или кибернетического преемника — темы, точно вытекающие из нынешнего этапа научно-технического прогресса, разворачивающегося под флагами искусственного интеллекта и биотехнологий. На этом фоне даже натуралистичность и эротизм, вообще банальные для литературы начиная с эпохи «больших 60-х», начинают светиться особым смыслом — это не просто натуралистичность, а биотехнологическая, биомедицинская натуралистичность, это физиологизм, обнажившийся из-за грубого вмешательства науки и эволюции в человеческую телесность.
Впрочем, речь не только о науке — и тут мы подходим еще к одному тренду: стиранию граней между концептуальными рамками, объясняющими происхождение фантастического — такими, как «научные открытие», «наука будущего», «магия», «мистика», «сновидения» и т.д. Если в фантастике ХХ века читателю четко объясняли, откуда берется чудесное, то сейчас это не обязательно: описанные в романе Савеличева переселение душ, ручные кашалоты, бегство детей на Марс и их беседу с космонавтом Леоновым во сне можно объяснять чем угодно — эволюционным скачком, научным развитием, мистикой, а можно ничем не объяснять, просто констатируя, что в пространстве романа мы имеем больше степеней свободы, чем в нашей реальности.
И все это наводит на мысль о еще одном сближении. Важнейшей разновидностью фантастической литературы ХХ века был экспрессионизм — литературное направление, возникшее под влиянием потрясений Первой мировой войны. Среди значимых отличий экспрессионисткой фантастики следует отметить: «спутанность» сознания лирического героя, легко переходящего от реальности ко снам и галлюцинациям; столкновение героев со слишком могущественными силами — взрывчатыми веществами, концентратами энергии и другими «феноменами», которые герои, как «ученики чародея», выпускают на волю, но не могут контролировать; наконец — отсутствие четкой грани между разными модусами повествования — реалистическим и аллегорическим, легкий переход к символизму и обратно. «Снег святого Петра» Лео Перуца, «Газ» Георга Кайзера и «Кракатит» Карела Чапека служат прекрасными иллюстрациями всего этого.
«Крик» Михаила Савеличева несет на себе все признаки экспрессионистской фантастики, но что важно — не он один. Мы можем говорить о существующей в нашей фантастике экспрессионистской «струи», которую можно было бы обозначит как нео-экспрессионизм, и даже как «био-экспрессионизм» — поскольку биологичность, акцент на телесность является еще одним неизменным атрибутом этих произведений. К «биоэкспрессионистским» романам можно отнести и уже упомянутую выше «Замену» Сергея Цикавого, и ряд произведения Дяченко (особенно «Vita Nostra»), и, в предыдущем временном срезе — «Охоту на ясновидца» Анатолия Королева.
Резюмируя: «Крик родившихся завтра» — чрезвычайно искусная, высокопрофессионально сделанная занимательная игра с довольно банальными для фантастики идеями. Именно последнее обстоятельство затрудняет окончательную оценку романа, так что приходится отчасти (только отчасти) солидаризироваться с автором интернет-отзыва на другой роман Савеличева: «Удивляюсь автору — такая бездна таланта настолько бездарно израсходована!». Израсходована, конечно, не бездарно, но все же по прочтению книги так и хочется задать вопрос: «Ну и что?». Если сюжет сводится к тому, что неизвестно откуда взявшиеся дети-индиго, чье физическое существование не вполне достоверно, бегут с земли на Марс неизвестно зачем, неизвестно как и неизвестно почему, то у читателя неизбежно остается некоторое чувство неудовлетворенности.
И тем не менее роман относится к числу лучших российских фантастических романов последних лет.
Галина Юзефович:
цитата
Умная и оригинальная проза на стыке альтернативной истории (в СССР не было «оттепели», Япония вошла в состав «социалистического блока», коммунисты готовят полет на Марс), философской фантастики и триллера. Чувствуется влияние поздних Стругацких, но отнюдь не на уровне механического воспроизведения канона: и этическая проблематика, и манера письма, и вообще сама идея альтернативной реальности выглядят актуально и свежо. Не все в порядке с сюжетом (кое-какие вещи так и остаются не то лишними, не то недоговоренными, последовательность эпизодов иногда кажется просто случайной и, в целом, читатель не должен затрачивать столько усилий на то, чтобы просто понять, что к чему), но при минимальном приложении редакторских рук могло бы быть по-настоящему замечательно. Бесспорно, один из сильнейших текстов списка.
Отзывы на другие произведения, номинированные на "Новые горизонты" см. на официальном сайте премии.
Номинировал Андрей Щербак-Жуков: Александр Силецкий – один из самых недооцененных авторов так называемой четвертой волны советской фантастики. Эта книга должна была бы выйти 30 с лишним лет назад, но, конечно же, выйти тогда не могла. Ну какой редактор в те годы пропустил бы такую гремучую смесь из гротеска, сатиры, абсурда и черного юмора? Сатира в те годы позволялась лишь на бытовом уровне. А Силецкий, следуя эстетике своего любимого Салтыкова-Щедрина и развивая ее в ХХ веке, вывел недальновидных, но жадных чиновников, их подхалимов, мошенников, а также самовлюбленных дураков всех мастей на космический уровень. Дурак – он и в космосе дурак. Получилось очень узнаваемо. И оказалось, что все написанное три с лишним десятилетия назад совсем в другой стране, которой уже и нет, по-прежнему злободневно и все так же вызывает смех. Так же, как жуткий абсурд Франца Кафки сильно пережил времена Австро-Венгерской империи. Но Силецкий не жуток, он весел. Он смеясь прощается с прошлым, но оно все не уходит и не уходит…
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
цитата
Очень тяжелый случай. Уже с первых страниц стало мне тревожно.
«Уместно вспомнить здесь застольное речение Я. Идиопуло в канун Большой депертурбации: “Род людской на дураках стоит, а вперед идет, стремясь использовать по назначенью оных”. Впрочем — и это тоже здесь уместно вспомнить, — бесподобный циник и психолог, лучший друг сиротствующих вдов и девок, сызмальства обромантивевших вконец, проказник от познанья мира Гоги Магогия в ответ неоднократно отмечал: “Как он родился Идиопуло, так и помер идиопуло”. Умел сказать».
«Как написал справедливо мудрый Э. Э. Крепостных-Правов: “Начало проводить в соответствии с концом!”, едва только приступил, полемизируя с бессрамным О’Фицдубобовером, к работе над 720-томным трактатом “Курс перистательно-космогонической эстетики”».
Ладно, ладно, допустим, это был бы рассказ до 1 а. л., небольшая повесть листа на три, а тут, кажется, три с половиной сотни страниц натужного комикования. Но автор старался, это видно, очень, очень старался, и от этого еще неприятнее. Сколько сил потрачено — и зачем? «Эта книга должна была бы выйти 30 с лишним лет назад, но, конечно же, выйти тогда не могла», — объясняет номинатор. Ну, бывает.
Валерий Иванченко:
цитата
Пролог настраивает на сатиру, вроде космического Города Глупова, но потом обещанный мессидж не обнаруживается. Похоже на повести Лукина, но водянистее и бессмысленней.
Константин Мильчин:
цитата
Здесь ужасно абсолютно все. Автору очень хочется шутить, причем шутить не то чтобы в каждом предложении, а прямо в каждом слове. Если бы у него была возможность шутить в каждой букве, то он бы делал это, но русский язык такой возможности автору не дает такой возможности и за чего автор мстит ему коверкая слова.
Артём Рондарев:
цитата
Я всегда с опасением относился к произведениям, на страницах которых автор или герои упоминают таких почтенных людей, как «старик Достоевский» или там «брателло Кант», а в настоящей повести «настырный Диоген» и «душка Циолковский» возникают на первой же странице, так что можно приготовиться к худшему; и худшие ожидания довольно быстро оправдываются. Повесть написана, я так понимаю, в жанре «юмористической фантастики», — жанре, на котором погорели даже маститые писатели, — и сразу не скрывает, что ее задача – бесконечно острить; по сути, вся она – один большой стэндап, притом, на мой вкус, стэндап настолько несмешной, что я даже не вполне понимаю, с какой стороны начать его описание.
Повесть представляет собой хронику, очень дурно стилизованную под древнерусскую, с говорящими фамилиями типа Э.Э.Крепостных-Правов, в которой квазилетописные обороты соседствуют с такими почтенными древними словами, как «шпана», «очумели» и «кайф», и повествует о полете трех оболдуев в космос со своей планеты (некогда колонизированной с Земли) на поиски иных цивилизаций. Оболдуи, таковую цивилизацию найдя, вступают с ней в контакт, то есть, в бесконечные пререкания с бесконечными же гэгами, каковые пререкания длятся до самого конца, невзирая на периодическую смену обстановки. По-видимому, путевой звездой автору служил фильм «Кин-дза-дза», в силу того, что весь антураж как космических перелетов, так и инопланетных декораций, собран, что называется, из говна и пара, практически все населяющие повествование персонажи выглядят чумазыми и оборванными, а за всем за этим проглядывает какая-то невнятная сатира на наше социальное устройство, причем острие этой сатиры смотрит в неведомом мне направлении.
Для того, чтобы данную повесть читать, нужно быть поклонником подобного жанра; я к ним не отношусь, я даже Пратчетта с Адамсом не жалую, так что я очевидно предвзят в своем описании. Однако у Пратчетта и Адамса за всеми их шутками и гэгами всегда стоит набор социальных представлений, с которыми они работают; данная же повесть выглядит как очень пространный анекдот, в котором перебрасывание героев репликами – по сути, единственный двигатель сюжета, при том, что слово «сюжет» тут хочется взять в кавычки, ибо за перебрасыванием героев репликами он просматривается плохо. Прилетевшие персонажи и аборигены примерно на трех страницах могут решать вопрос, кому из них достанется какая-то вещь из чей-либо экипировки, — с помощью гэгов, естественно, — так, что тебе уже начинает казаться, что ты попал в дом умалишенных и читаешь стенограммы бесед пациентов. Есть люди, которые, придя в гости, с порога начинают острить: если вы уже подзабыли, что это за ощущение – быть в их компании, то вполне можете его освежить здесь.
Нет, любовь к процессу письма и желание посмешить людей, — вещи, конечно, достойные: но все-таки даже в них стоит соблюдать меру.
Автор пытается острить, у него это плохо получается. Собственно, это все, что хочется сказать об этой повести. Номинатор Андрей Щербак-Жуков сообщает, что текст очень старый, ему более 30 лет, и написан он еще в советскую эпоху. Если так, это многое объясняет: 30 лет назад повесть Силецкого смотрелась бы свежо, оригинально, резко отличаясь от обычного для тогдашней фантастики стиля. Текст мог бы тогда смотреться как предшественник юмористических книг Михаила Успенского. Сегодня он выглядит скорее как их ухудшенный вариант, довольно однообразный и скучный, несмотря на усиленные попытки быть смешным.
Галина Юзефович:
цитата
Наихудший текст во всем списке. Одна бесконечно затянувшаяся натужная языковая шутка самого дурного тона – плоско, архаично и трагически несмешно.
Отзывы на другие произведения, номинированные на "Новые горизонты" см. на официальном сайте премии.
Под лозунгом "лучше поздно, чем никому". На сайте, впрочем, давно висит.
С 18 по 21 августа в загородном отеле «Райвола» прошла седьмая Петербургская фантастическая ассамблея, собравшая более четырехсот писателей, издателей, критиков, книготорговцев, киносценаристов и любителей фантастики.
Почетным иностранным гостем Ассамблеи стал американский писатель, сценарист и продюсер Джордж Р. Р. Мартин, автор «Песни Льда и Огня» и многих других произведений. Джордж Мартин принял участие во встрече с читателями, автограф-сессиях, панельной дискуссии со Святославом Логиновым, посвященной «малой форме», и прочитал рассказ, еще не публиковавшийся даже в США.
На Ассамблее была вручена Специальная премия оргкомитета: Джорджу Мартину (за убийственную фантазию в деле умерщвления литературных персонажей), редакции «Жанры» (за убийственную фантазию в деле умерщвления репутации жанра) и Петербургской книжной ярмарке ДК Крупской (за фантастическое разнообразие книг).
Премии «Бегущая по волнам» за лучший женский образ в отечественной фантастике удостоились: Карина Шаинян (образ Тави в романе «Цветной дозор» — 3-е место), Дарья Зарубина и Ник Перумов (образ Маши Угаровой в романе «Верное слово» — 2-е место) и Елена Лав (образ Нелли в романе «Нелли. Тайна серых теней» — 1-е место).
Также на Ассамблее прошло вручение премии «Новые горизонты», призванной поощрить авторов и произведения, которые расширяют границы жанра и исследуют территории за пределами традиционных литературных полей. Диплом премии и памятный знак из рук Джорджа Мартина получил писатель Эдуард Веркин за роман «ЧЯП».
Впервые в рамках конвента состоялась церемония подведения итогов и награждения победителей конкурса Петербургской книжной ярмарки «Фанткритик» за лучшую рецензию и литературно-критическую статью, посвященную произведениям фантастического жанра. В номинации «Рецензия» первое место заняла Александра Подопригора (рецензия «Мене, текел, фарес» на роман Ричарда Адамса «Шардик»), второе — Дмитрий Лопухов (рецензия «О смерти, о любви, о вечном» на книгу Скотта Макклауда «Скульптор»), третье — Сергей Масляков (рецензия «Китайские танцы» на роман Майкла Суэнвика «Полет феникса»). В номинации «Статья» победительницей стала Александра Подопригора со статьей «Цветы для Лемэди».
На торжественном закрытии были отмечены победители творческих конкурсов Петербургской фантастической ассамблеи. Победителем конкурса коротких рассказов «Спасти Муму!» стал Александр Бажанов (Сэнди Саба) с рассказом «Проклятие Муму». В конкурсе стихотворений-«пирожков» на заданную тему второе место заняла Оксана Романова, а третье и первое — Валерий Камардин.
По итогам рассказного мастер-класса, который на Ассамблее вел в этом году Александр Бачило, ряд произведений, в первую очередь рассказ Анны Платуновой «Волшебная страна», рекомендованы к публикации.
Накануне Ассамблеи уже в третий раз состоялся литературный семинар, традиционно приуроченный к конвенту, — он проходил с 12 по 17 августа в Петербурге. В рамках семинара писатель, педагог и литературовед Андрей Степанов прочел серию лекций по теории литературы, а ведущие групп писатели Алан Кубатиев и Дмитрий Вересов разобрали 13 присланных на семинар произведений средней (повести) и крупной (романы) формы. Кроме того, значительная часть семинарской работы была посвящена выполнению и разбору различных творческих заданий, так или иначе связанных с тематикой лекций. По итогам семинара с минимальной доработкой рекомендованы к публикации роман Ольги Кай «Гемоды» и роман Владимира Смирнова «Боевые искусства младенцев».
Будем рады снова видеть всех на Петербургской фантастической ассамблее в 2018 году!
Номинировал Николай Караев: «Эверест» – роман, для нынешней русской литературы необычный, и прежде всего тем, что эта прекрасно написанная история никак не связана с современной Россией, не состоит ни в каких отношениях ни с ее историей, ни с ее настоящим. Формально это роман о загадке первого успешного (?) восхождения на Джомолунгму англичан Джорджа Мэллори и Эндрю Ирвина в 1924 году. Оба они погибли, но как именно и почему – неизвестно, как неизвестно, дошли ли они до вершины. На этот весьма детективный, если покопаться в деталях, сюжет накручиваются еще несколько, включая историю альпиниста Мориса Уилсона, также погибшего на Эвересте уже в 1934 году; то, что рассказчиком становится собственно дух Уилсона, позволяет отнести роман к фантастике. По мере проникновения в хранящие немало тайн жизни Мэллори и Ирвина – не самых рядовых англичан своего времени (достаточно сказать, что Мэллори входил в Блумсберийский кружок наряду с Вирджинией Вулф, Джоном Мейнардом Кейнсом и другими выдающимися людьми той эпохи) мы начинаем распутывать бесконечный и бесконечно запутанный клубок истории. Итог – масштабное полотно, на котором множество деталей «истолкованы рассказчиком, перетолкованы слушателем, утаены от обоих покойным героем рассказа», микроскопическая, но немаловажная часть часть всемирной исторической мозаики. Эверест для Тима Скоренко – примерно то же, что Дублин для Джойса: способ выразить невыразимое вещество сложности нашего мира средствами изящной словесности. Вот почему локальная неактуальность этой книги – одно из ее несомненных достоинств: иногда нужно забраться на высокую гору в далекой стране, написать роман о загадочных смертях альпинистов, сместить литературную точку сборки к чертям – и «увидеть, как в зеркале, мир и себя, и другое, другое, другое».
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
цитата
Если бы я интересовался альпинизмом, то предпочел бы или полноценный роман, или совсем уж строгий нон-фикшн, но я не интересуюсь. Уверен, что продвинутые покорители горных вершин сладострастно обругали бы автора — мол, ничего, ничего он в этом не понимает; но я сам оценить достоверность/недостоверность повествования и всяких подробностей, увы, не могу. Книга монотонная до изнеможения, и под этой монотонностью похоронены некоторые несостоявшиеся возможности; впечатление какого-то полуфабриката, промежуточного варианта, так и не доведенного до ума.
Валерий Иванченко:
цитата
Белорусский эмигрант Тим Скоренко берётся за любую работу: поёт, сочиняет, промышляет рерайтингом. Больших успехов нигде не достиг. Прослышав, что американский автор бестселлеров Симмонс создал роман о винтажном альпинизме, Скоренко решил сделать ход, вовремя выпустив русскоязычный аналог. Увы, выдумка провалилась. Книга не вышла, даже несмотря на объявленный краудфандинг. Номинация на премию – последняя надежда хоть на какое-то внимание публики. Зачем это надо знать? Потому что без понимания истории автора и его мотивов, появление рукописи «Эверест» объяснить невозможно. Жажда успеха, трудолюбие и талант имитатора – вот три причины, её породившие.
В горах автор не был, об альпинизме представления не имеет, кошки путает с лыжами, трикони называет грунтозацепами, а крючья – крюками. Описание им рельефа, приёмов восхождения и бивачных тягот пробивает разбирающегося читателя на смех. Да что альпинизм, бисексуальных отношений автор тоже не практиковал, невооружённым глазом ведь видно! Не целовался с мужчинами – не берись это описывать, так считаю, смешно и стыдно получится. Впрочем, ещё смешнее, когда Скоренко имитирует англоязычную романистику в дурном переводе, — здесь нелепость фактуры и заёмность стилистики гармонично сливаются, создавая шедевр рерайтинга, напоминающий номинатору Караеву сочинение Джойса. Ещё толику абсурда добавить – и «Эверест» стал бы реально интересен для чтения, получилось бы «так плохо, что уже хорошо». В нынешнем же приглаженном виде роман сер и скучен, как всякая копия копии с копии энного порядка.
Константин Мильчин:
цитата
Редкая в списке книга, которую действительно приятно и интересно читать. Да что там говорить, книга просто захватывает, хотя, возможно, коллеги разбирающиеся в альпинизме лучше меня, что не сложно, найдут там много ошибок. В любом случае, в «Эвересте» есть задумка, есть умение автора играть с терпением читателя меняя оптику и рассказчика, наконец, есть фрагменты, написанные почти безупречно. К сожалению, таких фрагментов совсем немного, но все равно «Эверест» возвышается над другими участниками списка Эверестом.
Тим Скоренко, талантливый журналист и популяризатор науки, написал очень хорошую книгу об альпинизме и альпинистах. Он разыскал материал, который зачастую не был известен широкой публики, причем материал очень благодарный: драматичный, трагический , экзистенциальный – ведь в горах люди все время находятся между жизнью и смертью. На фоне этого прекрасно проработанного и драматично поданного материала остается не совсем понятным, зачем автору было отдавать столь обширную дань беллетриззмму. Лучше всего «Эверест» читается именно в тех эпизодах, где текст приближается к чистому non fiction, ну или к тому жанру, который в недавнем прошлом назывался «документальный роман». Собственно, и талант автора наилучшим образом заточен именно под этот жанр. И именно поэтому, многие чисто литературные приемы, используемые в «Эвересте» — например, монологи от имени мертвых альпинистов, или придуманные письма альпинистов – кажутся не очень нужным украшательством с сомнительной добавленной стоимостью. Хотя придуманная автором детективная линия- расследования обстоятельств гибели альпинистов Ирвина и Мэллори – вполне оправдана именно как способ организовать документальный материал, но в целом «выдуманные» главы «Эвереста» полны литературных стереотипов и мелодраматизма — не в самом лучшем смысле слова. Именно поэтому, кажется, что книга была бы лучше, если бы оказалась короче. Она вообще избыточна- не всегда ясно, стоит ли было сообщать читателю все детали, например, историю создания двигателя для самолета, на котором горновосходитель добирался до Непала. Конечно, основной, трагический узел повествования заставляет «светиться изнутри» также и все имеющие к нему отношения технические детали, но всегда встает лишенный понятного ответа вопрос: сколько деталей достаточно, а какие будут лишние. В конце концов книга Скоренко- не о железяках , а о человеческом мужестве и иррациональных страстях.
Те, вопросы которые вызывает книга Тим Скоренко — они не только к автору, они сигнализируют о том, что наша культура еще не обкатала оптимальных жанровых рамок для литературы non fiction, и оптимальных соотношений белллетризма и документальности в одном тексте. Эти трудности — в известной мере продолжение тех дискуссий, которые вызвало присуждение Нобелевской премии журналисту и автору документальных книг Светлане Алексиевич. Но документальная литература — и здесь (опять же «в определенном смысле») Скоренко стоит рядом с Алексиевич — особенно эффектна, когда открывает человеческие, гуманистические измерения в реалиях, наполненных техникой, наполненных «неживой материей» — будь это война или альпинизм. И эту открывающуюся возможность Тим Скоренко использовал в полной мере.
Галина Юзефович:
цитата
В романе Тима Скоренко так много достоинств, что вообще не понятно, почему он до сих пор не издан в каком-нибудь хорошем издательстве большим тиражом. Почти детективная интрига (которую автор умело удерживает фактически до последней страницы), ненадежный рассказчик, сложная двойная, а то и тройная повествовательная оптика, но главное – потрясающее, пугающее и эмоционально достоверное описание альпинизма как душевной болезни, как смертельной опасности и абсурдного — вопреки всему — восторга. «Эвересту» определенно не повредила бы бережная и умная редактура, но уже и так это совершенно замечательный – яркий, свежий, увлекательный и абсолютно готовый к публикации – текст.
Отзывы на другие произведения, номинированные на "Новые горизонты" см. на официальном сайте премии.
облако тэгов
