Вниманию тех, кто заинтересовался:

https://45parallel.net/evgeniy_vitkovskiy...

В настоящий момент оплачено 25 экземпляров из 50, выделенных на подписку.

Уважаемые читатели!

.

К 19 октября – Дню Лицея – в издательстве «Водолей» выходит «Град безначальный» – поэтический роман в новеллах Евгения Витковского.

.

Витковский Е.В. Град безначальный. 1500–2000: Роман в новеллах. – М.: Водолей, 2018 – 596 с.

ISBN 978–5–91763–431–9

.

500 лет российской истории раскрываются на 600 страницах этой небывалой книги в 250 сюжетах – портретах, историях, зарисовках, событиях, запечатленных в редкостных, безупречных стихах. По широте исторического охвата, числу сюжетных и временных измерений («плоскостей» или «парусов», по выражению Хлебникова) книга Е. Витковского в сущности перерастает роман, обретая черты нового эпоса. Для его создания в полной мере оказалась задействована палитра возможностей автора – писателя, поэта, переводчика, искусствоведа и, наконец, просто знатока истории, мифологии, нравов старой Москвы, – настоящего «московского наблюдателя» – обитателя Садового кольца.

.

Книга выпускается библиофильским 100-экземплярным тиражом, поскольку адресована достаточно узкому (на сегодняшний день) кругу действительных ценителей русской поэзии, истории и культуры.

.

Подобное издание – малотиражное и достаточно объемное – создает для издательства немалые финансовые трудности, поэтому, прибегая к методу краудфандинга, мы просим Вашего участия в издании «Града». Конечно, Вы сможете приобрести книгу и после ее выхода – на «ОЗОНе», – но Ваша помощь ДО сдачи книги в печать стала бы значительной поддержкой.

Если Вы готовы принять участие в судьбе книги, просим перечислить 1000 р. на Сбербанковскую карточку автора:

.

5369 6100 3388 2861

Евгений Витковский

Сбербанк, Мастеркард

.

В назначении платежа, пожалуйста, укажите: "На издание книги".

Просим также ОБЯЗАТЕЛЬНО сообщить издательству о сделанном перечислении по электронной почте:

info@vodoleybooks.ru

указав свое имя и адрес, по которому книга с автографом Е.В. Витковского будет Вам выслана.

Из-за рубежа можно заказать книгу, переведя эквивалент 1200 р через paypal на адрес:

lutikrivera@yandex.ru

Александр Андреевич Степанов

К сожалению, пересылку эта сумма не обеспечивает, а стоит она в любую страну 2800

Те, кто сумеют прийти на презентацию книги 19 октября (место проведения презентации уточняется) смогут получить книгу от автора лично.

Срок окончания краудфандинга – 1 октября. В этот день книга будет сдана в печать.

.

Директор издательства «Водолей» Е.А. Кольчужкин

----------------------------

ЛИРИКА ДВУХ СТОЛИЦ

.

Тянется пятидесятый псалом,

еле мерцает лампада.

Перекрестились под острым углом

два Александровских сада.

.

Кружатся призраки двух городов,

кружатся в мыслях и датах

вальс петербургских двадцатых годов,

вальс москворецких тридцатых.

.

Ветер колеблет листву и траву,

и проступает ложбинка,

та, по которой неспешно в Неву

перетекает Неглинка.

.

Тени и света немая игра,

приоткрывается взору

то, как по Яузе ботик Петра

переплывает в Ижору.

.

Это два вечных небесных ковша,

это земная туманность,

это не то, чего просит душа,

это бессмертная данность.

.

Можно стремиться вперед или вспять,

можно застынуть угрюмо,

можно столицы местами менять –

не изменяется сумма.

.

Вот и рассвет, просыпаться невмочь,

и наблюдаешь воочью,

как завершилась московская ночь

питерской белою ночью.

.

Память неверная, стершийся след,

временность и запоздалость –

то, чего не было, то, чего нет,

что между строчек осталось.

.

Белая ночь обошла пустыри,

небо курится нагое.

Две повстречавшихся в небе зари

движутся на Бологое.

.

.

СОРОКОВИНЫ. ТРОПАРЬ ИОАННА ВОИНА.

.

Под Малой Бронной, то ли под Большой,

в неисследимой части подземелья,

в идиллии спокойствует душой

москвич до своего шестинеделья.

.

Тут просто так не вытолкнут во мглу,

тут половой умеет расстараться:

он пригласит к особому столу

рогожского купца-старообрядца.

.

В Лаврушинском, в старинных Кадашах,

ни рюмки, ни чернушки не понюхав,

уставший размышлять о барышах,

сидит чаеторговец Остроухов.

.

У Пушечной, в Звонарской слободе,

свои сороковины отмечая,

Василий Абрикосов при звезде

сидит у девяностой пары чая.

.

От Божедомки в десяти шагах

сидит какой-то прапорщик казачий,

и ясно, он совсем не при деньгах,

но тут отпустят в долг и без отдачи.

.

В подвале, что устроил Поляков,

порой, а по субботам постоянно,

не менее как десять стариков

торжественно творят обряд миньяна.

.

А в кабинете где-то под Щипком,

там, где совсем иная катакомба,

у стойки над французским коньяком,

на морду – точный лейтенант Коломбо.

.

Понятно, каждый хочет неспроста

перед путем последним глянуть в кружку:

загробный мир Кузнецкого моста

обжорствует на полную катушку.

.

А если кто-то вовсе на бобах

так отведут, душевно погуторив,

под Горлов, где такой Ауэрбах –

что окосел бы Аполлон Григорьев.

.

Минуту света, провожая в путь,

скорбящим дарит византийский воин

чтоб было что еще припомянуть

тем, кто о чем-то вспоминать достоин.

.

Здесь и князей великих, и сирот,

архонтов разогнав по караулкам,

любовно провожают до ворот

устроенных под Мертвым переулком.

.

И так от Рождества до Рождества,

верна установлениям царёвым,

блаженствует подземная Москва

под Лиховым, Калашным, Живарёвым.

.

.

МОСКВА ЦЫГАНСКАЯ

.

Колесо говорит, что оно колесо.

Если сломано – брось, потому как не жалко.

По-российски – зачем, по-цыгански – палсо:

на подобный вопрос не ответит гадалка.

.

И куда они шли, и откуда пришли?

Улетают века, как по ветру полова.

Притащились они из валашской земли

крепостными хористами графа Орлова.

.

Но едва ль не тоскует душа на цепи,

да и сердце покою нисколько не радо.

Что привычней цыгану: скитаться в степи,

или петь в «Мавритании» и в «Эльдорадо»?

.

Только, гордость порою в рукав запихав,

ты посмотришь в отчаянье в омут разверстый,

и, с тоскою подумавши «мерав те хав»*,

невзначай для гадже запоешь «шел мэ версты».

.

…Не страхует Россия от вечных невзгод,

окажись ты хоть знатной, хоть подлой породы.

Наплевать было им на семнадцатый год,

но ничуть не плевать на тридцатые годы.

.

Тех, которых в Москву притащил Соколов

поприжала держава в правах и привычках:

мужикам разрешили луженье котлов,

запретили гадалкам гадать в электричках.

.

В Уголке у цыган, не слыхать скрипачей;

порастает былое соленою коркой.

Позабыли о радости черных очей

две Грузинки с Медынкою и Живодеркой.

.

Если отдано всё, что получишь взамен?

То, что дьяволу отдано, – нужно ли Богу?

И цыганам оставили только «Ромен»,

как евреям – всего лишь одну синагогу.

.

И кибитка, и сердце сгорели дотла,

две гитары печально подводят итоги,

«Шел мэ версты» допеты, тропа довела

до десятой версты Ярославской дороги.

.

Плюнь державе в глаза – ей что Божья роса,

улетает она, не следя за орбитой,

и не знает, что табор ушел в небеса.

и не слышно аккорда гитары разбитой.

.

*хочу есть (цыг)

.

.

МОСКВА-ВАВИЛОН

.

Москвабург, Москватаун, Москвабад, Москваштадт,

жестяные поляны, бетонные чащи,

перевалочный пункт человеческих стад,

эдак тысячу лет над болотом торчащий.

.

Угасающий дух, ослабевшая плоть,

друг на друга вслепую ползущие строчки,

предпоследние таты, последняя водь,

камчадалки, тувинки, нанайки, орочки.

.

Воздух осени горькой печалью набряк.

темносерое облако смотрится в речку.

Враскорячку стоит в подворотне каряк,

прижимая к стене молодую керечку.

.

В этих каменных джунглях, в кирпичной тайге,

скороходы безноги, гимнасты горбаты,

бесполезные гривны, таньга и тенге

превращаются в нищие кьяты и баты.

.

Здесь бобовый король триста лет на бобах,

на трибуне оратор теряет здоровье,

на армянском базаре опять Карабах,

на абхазском базаре опять Приднестровье.

.

Не понять, что за действо народы творят,

безнадежно зенит и надир перепутав,

сговорившись, эвенк, тофалар и бурят

бьют селькупов, долган, алеутов, якутов.

.

На молитву становятся перс и таджик,

по проспектам шагают татарские рати

и все чаще звучит то узбекский язык,

то вьетнамский язык, то язык гуджарати.

.

Растаман растопырил дурманный карман:

то, что есть, то и есть, никакого секрета,

а туркмен деловито готовит саман

для постройки мечети, не то минарета.

.

От подобной картины взрывается мозг

здесь разлука привычна, а встреча случайна,

и дымит анашою дощатый киоск

где торчит бородища последнего айна.

.

Мусульманами полон подвал и чердак,

у любого наган, у любого дубина,

и творится намаз, и творится бардак.

Дайте визу в Москву: надоела чужбина.

.

.

ЧЕРНЫЙ МАШИНИСТ

.

Хоть борись, хоть совсем обойдись без борьбы,

и последнюю лошадь отдай коногонам.

Надвигается поезд из темной трубы

и смыкается тьма за последним вагоном.

.

Он летит, будто вызов незримым войскам,

будто кобра, качаясь в мучительном танце,

капюшоном скребя по глухим потолкам

на обычную схему не вписанных станций.

.

Как летучий голландец, немой и слепой,

как фрегат, погасивший огни бортовые,

этот поезд, наполненный темной толпой,

противусолонь топчет пути кольцевые.

.

То ли тысячу дней, то ли тысячу лет

он ползет, на безглазую нежить похожий,

и в потертую черную робу одет

совершенно седой машинист чернокожий.

.

Чуть заметное пламя мерцает внутри,

пассажиры молчат, обреченно расслабясь,

по масонскому знаку на каждой двери,

и в оконных просветах дымится канабис.

.

Бесконечная ночь тяжелее свинца,

и куда непрозрачней надгробного флёра.

А в вагоне качаются три мертвеца –

престарелый кондуктор и два контролёра.

.

Этот поезд кружит от начала веков

ибо полон подарков, никем не просимых,

на вагон там по сорок латышских стрелков

при восьми лошадях и при верных максимах.

.

Сквозь туннели ползет, по кривой унося

то, чего никогда не потерпит прямая.

В этом поезде едет пожалуй что вся

так сказать, пятьдесят, извините, восьмая.

.

В этом поезде в бездну спешат на футбол,

только некому думать сейчас о футболе

в том вагоне, где кровью забрызганный пол

представляет собой Куликовское поле.

.

Темнота и туман, и колёса стучат,

и струится дымок догорающей травки,

каковую привез из республики Чад

машинист, что пошел в мертвецы на полставки.

.

Не мечтает страна о царе под горой

только смотрит, застывши, на черного змея,

и рыдает униженный бог Метрострой

самого же себя уберечь не умея.

.

Растворяется мир в конопляном дыму.

Тишина, обступая, грохочет набатом.

И уносится поезд в кромешную тьму,

чтоб пропасть на последнем кольце тридевятом.

Майн Рид

.

Вест-Индия, сердце креольской земли

.

Скажи, заходил ли ты в добрые воды,

Где южную землю ласкает волна,

Где щедрой рукою богиня-природа

Дарует красот изумрудных тона?

Скажи, ты ль кристальные видел заливы,

Где жемчуг блестит, глубину озарив,

Где ветер над гладью вздыхает сонливо,

И гасит барашки коралловый риф?

Скажи, ты скитался ли по океану,

Растительность пышную видел ли ты,

Где густ аромат тамариндово-пряный,

Где дуя над мелью, над Ломой и Льяно

Дыханием неба, от специй духмяный,

Бриз фрукты колышет, листву и цветы?

Взмывая на крыльях зари ароматной

Он в синем далёке встречает валы

И, вспенивши гребни их, мчится обратно

Близ рощи вздремнуть иль у тихой скалы,

Счастливцу и темные мангры милы,

И зыбкая тень одинокой ветлы.

Скажи, довелось ли тебе очутиться,

Где пальмы чудны и пахуч амарант,

Где благоухает над рощей корица,

Тенистый банан где растет у веранд?

Где сбор апельсинов проходит на славу,

Созрел ананас, зацветает гуава?

Где иволга свищет в тени миндаля,

Колибри таятся средь роз, попугаи

По роще лимонной порхают, шаля...

Где мягко поет пересмешников стая,

В саду ночью лунною не умолкая?

Где манго скрывает пичуг золотых,

Игрив трупиал в мангостинах густых,

Плакучие ивы прижались к бунгало,

Невольник-гребец спит у лодки устало?

Где песня креолки, дикарско-сладка,

Небесною музыкой льется в луга.

Где в гротах, беседках и рощах зеленых

Доносятся шепот и вздохи влюбленных?

Блаженство зайти за посадки жасмина,

Где сборщик срывает рдяной виноград!

Креол, с наслаждением пробуя вина,

Край лоз и цитронов восхваливать рад.

В лазури небес облака белоснежны,

А облачный контур янтарно-лилов,

Антильские ж дочери страстны и нежны,

Сердца их — огонь негасимых костров.

С мечтою смешалась романтика края,

Оркестры звучат, упоенье ссужая...

В тех землях мелодий, любви, красоты,

Скажи, побывать имел счастье ли ты?

Имел! Я мальчишкою будучи юным,

Страдая душой, тосковал по лагунам

Романтика Юга таилась вдали...

И парус тугой вдруг ветра понесли

К Вест-Индии, сердцу креольской земли.

Я странствовал над океанской пучиной,

Под небом, где Страсти запечатлены,

Где знаменьем веры для христианина

Глядит Южный Крест с голубой вышины,

Звезду где Полярную видно едва ли,

Где в дни равноденствия золот простор,

Где спеет луна в серебристой вуали,

На пляжи и пальмы направивши взор.

Я дальше вел барку меж водоворотов,

Где к синим волнам наутилусы льнут,

Что в уединенье коралловых гротов

Иль в алых саргассах находят приют.

Минув мексиканские темные воды,

Вест-Индий красуются где острова,

Где чужда златым облакам непогода,

И шкотами парус напружив сперва,

Я выбросил якорь в коралловом море,

Где остров любой изумруду под стать,

Над пряною рощей где вольно летать

Душистому бризу, ластясь к пассифлоре,

Чтоб красть ароматы ее, словно тать.

Я долго там жил, но не надо о Рае!

Среди островов переливчатых он

Во фруктах, цветах и листве воплощен —

Дом ярких красавиц креольского края

Под сенью блестящих, сверкающих крон.

Взамен сонма гурий небесных там, право,

Вас встретит Хорульо бурлящая лава...

Не надо ни гурий, ни пери, ни фей,

Осмеянный символ лелеять без толку!

От грезы, где вязнут умы всё сильней,

К живой красоте обернуться недолго...

А кто обаяньем сравнится с креолкой?

Она синеглазой черкешенки лик,

Гречанок затмит и француженок вмиг!

Один парвеню лгал о женщинах Рима,

Но ложь его здесь неудобоварима...

Поэтов побасенки, сказки святош,

Мечтателей грезы и школьный зубреж.

И смуглой испанской красе не сравниться

С дарованной Господом сей чаровнице!

Сердечная верность испанке дана,

И локонов иссиня-чёрных волна,

И алые губки, и взор светоносный,

Да только сложенье пафосскому розно.

Креолки же здешней божественна стать,

Ее красота носит неба печать,

От берега Чили до землей команчей

Красавиц в пуэбло найдешь и на ранчо,

Плато мексиканское, рай островов,

Саванна, ширь пампы и льяноса кров —

Везде их отыщешь от виллы до пляжа...

И между креолок гаванки всех краше!

Забудь о Востоке, чьи дни позади

Чья слава былая подернулась тенью,

На Запада край островной погляди,

Где правит Краса в ореоле цветенья.

Взгляни на дома благолепные ты,

Где словно бы кущей эдемских цветы,

Блистательны, ярки, открыты, горды,

Прекраснее грез, светлых ангелов чище

Креолки собой украшают жилища...

Любовью полна их высокая грудь,

Глаза и уста могут лаской блеснуть,

Сиянием зыбким лучатся их взоры,

Волнуя сердца негой будто бы скорой.

Взгляд темных очей преисполнен умом,

Не явствуют ли все поступки о нем?

А голос, небесной мелодии вторя,

Развеет отрадною музыкой горе.

Душа ему внемлет: так в темную ночь

Мы внемлем тоскливым стенаньям Эола,

Что лютня и арфа, что звуки виолы,

Когда напевает креольская дочь!

Так горлица милому другу воркует,

И сердцу напев надоесть не рискует!

Чарующа песня, когда в ранний час

Лазурью небес полны омуты глаз!

Но слаще мелодия в сумерках ночи,

Когда отгорит в контрадансе закат,

И звездам подобны блестящие очи,

И чистой любовью заискрится взгляд!

Он взяться за стих заставляет поэта,

Он пламенем страсти жжет анахорета!

Расправься же, парус! Задуйте, ветра!

Вновь душу пронзила былая хандра...

Вперед! Отдать сезни! Скорей за работу!

На правом борту! Выбирайте-ка шкоты!

Вот ветер ударил по кливеру слёту!

Мы крылья орла в парусах обрели!

И мчимся к мечте, что сокрыта вдали,

К Вест-Индии, сердцу креольской земли!

.

Перевод Вадима Раскумандрина

"Престиж Бук" выпускает уже седьмой том собрания сочинений этого автора, и намерено издать еще не менее двадцати. Все время появляются вопросы -в чем отличие этих трех "масок" де Кремера?

Дабы немного разъяснить ситуацию, помещаю здесь статью по данному вопросу, которая будет опубликована у нас во втором томе произведений Джона Фландерса в переводе Аркадия Григорьева.

.

Хагеланд А. ван. Когда Жан Рэй комментирует Джона Фландерса

(из Предисловия к сборнику Ужасы и приключения)

.

В этом предисловии я, прежде всего, хочу покончить с бессмысленной легендой.

Вот уже несколько лет, как Ремон-Жан-Мари Де Кремер, наконец, добился заслуженного признания и славы, но я всегда ощущал некое возмущение, когда некоторые литературные критики и ценители, впрочем, люди умные и серьезные, рассуждали о том, что существует «Жан Рэй как автор фантастики» и «Джон Фландерс как автор приключенческих историй». По правде говоря, многочисленность псевдонимов Ремона-Жана-Мари Де Кремера (не менее двадцати!) вроде заставляет поверить, что сам автор хотел представить свое творчество под разными обликами. Но это не так.

Напомню, что имя Жан Рэй было выбрано по желанию одного франкоговорящего издателя, который считал, что имя Джон Фландерс «не будет принято французами».

В открытом письме издателю литературного журнала «Пуаль а фрир» («Сковородка»), который написал, что «то, что составляет ценность творчества Ремона-Жана-Мари Де Кремера, написано под именем Жана Рэя». издатель и главный редактор журнала «Атланта» Майкл Грейн сказал следующее:

«Знайте, прежде всего, что три четверти творчества Де Кремера, подписано именем Джона Фландерса. Это о количестве. Что касается качества, позвольте утверждать, что многие истории, изданные Джоном Фландерсом, необходимо оценивать более высоко, чем рассказы, написанные Жаном Рэем. Кстати, многие истории, оригиналы которых опубликованы под псевдонимом Джон Фландерс, позднее были повторены некоторыми издателями под именем Жана Рэя. Это говорит о многом! В частности, я думаю о рассказах Я ищу мистера Пилгрима, Ярмарочная карусель, Принцесса Тигр, Золотые зубы, Людоед умер… Знаете ли вы, кстати, что французская версия Майнцского Псалтыря появилась впервые в 1931 году под псевдонимом Джон Фландерс? Нет, господин Д. Х., вы плохо знаете творчество Де Кремера! Быть может, вы читали Жана Рэя? Но, кажется, вы не читали Джона Фландерса! Во всяком случае серьезно (…). В любом случае, наряду с маленькими рассказиками для молодежи, другие рассказы, подписанные Джо Фландерсом, ценны не меньше, а, может, и больше, чем рассказы, подписанные Жаном Рэем! Это не Жан Рэй! Так говорят некоторые критики. Конечно, их автор Джон Фландерс! И что? Если бы Страдивариус изготовил скрипку под чужим именем, она была бы хуже тех, которые он делал под собственным именем?»

Еще одно свидетельство знатока, автора Уолтера Беккерса, любимого дитяти Черных Муз и издателя нескольких роскошных книг Джона Фландерса. Он не видит границ между Жаном Рэем и Джоном Фландерсом, основываясь на анализе самих произведений. Беккерс написал в одном из предисловий: «В действительности, вся сумма констант, рассеянных по всем произведениям – независимо от языка, на котором они написаны – принадлежит Ремону-Жану-Мари Де Кремеру. В мои намерения не входит издавать все рассказы на эти разные темы в моем журнале. Издевательская ирония Жана Рэя – она обнаруживается во всех его рассказах в виде простого эпитета или короткого замечания – присутствует всегда. Идет ли речь об описании конференц-зала, атмосферы школьного класса, мелких занятий сельских жителей, которые не знают, как убить время, высоко культурного бездельника или двух проходимцев, которые спорят между собой, как Дон Кихот и Санчо Панса, Ремон-Жан-Мари Де Кремер мощными челюстями пережевывает всё человечество, с удовольствием подчеркивая смешную и пародийную сторону, чтобы лучше выделить ужас, в который против своей воли оказываются погружены его герои. Тема бесконечного моря – кто может забыть море после того, как влюбился в него, как истинный моряк? Оно исподволь присутствует в его рассказах. У трех обитателей Фарерских островов угадывается любовь к океану и чему-то несказанному. Эта любовь заставляет их выбирать тяжелую, но счастливую жизнь, а не разлагающие душу искушения города. Ужас кроется за каждым словом, выскакивает в каждой фразе, полной намеков. Но однажды вечером ужас взрывается, и его ничем не остановить. Таковы главы «Ночь на Сретение» и «Ночь на Новый Год» в Мальпертюи; такова «Ночь Святого Эдуарда» в Ужасе в Шорхэме. Из «Черных новелл» и англо-саксонских деривативов автор подхватил связь между действиями своих персонажей и окружающей их обстановкой. Таинственный и безмолвный фог сопровождает меланхолию или скуку в Тайне Аллана Харбёри. Разве умирающая от скуки деревня Шорхэм реально отличается от Ингершэма, где мистер Триггс решил закончить свои дни? Разве мертвый и покинутый город, расположенный позади Красных холмов, не предвестник мертвого, окаменевшего пространства, которое ощущает рассказчик Сумеречного переулка? Я перестаю перечислять, ибо каждый сможет сделать это по собственному желанию. Достаточно ясно показать, что все произведения, написанные Ремоном-Жаном-Мари Де Кремером, есть отражение одного и того же лица, единого существа, который никогда не стремился к раздвоению, ибо его вело единое желание поведать миру, одноразово избавиться от какой-нибудь галлюцинации, от какого-то кошмара, которые, будучи его верными спутниками, обязательно вернутся в другом произведении, как только будет поставлена финальная точка, рвущая тончайшую связь автора с законченным творением. Забудем о разных именах, которые скрывали одного и того же человека, а вспомним лишь о духе, уникальном духе, который подарил нам сотни рассказов, где мы встречаем одни и те же темы, те же мании и те же лингвистические константы, отражающие его суть».

Добавим к этому личные воззрения автора, опубликованные при его жизни после интервью, опубликованного в феврале 1964 года в голландском литературном журнале Де Перископ и включенного мною в одно из исследований, которое появилось в специальном номере «Жан Рэй» журнала «Фиксьон» в мае 1964 года.

В ноябре 1963 года я приехал к нему в Гент. Дружеский визит и возможность взять интервью.

Дом, в котором жил Ремон-Жан-Мари Де Кремер и где до сих пор живет его дочь с мужем, ничем не напоминает ни мрачное жилище Мальпертюи, ни древние патрицианские дома, которые он так хорошо описывал в своих рассказах.

Я позволю себе процитировать и опубликовать, забыв на мгновение о его смерти, случившейся через несколько месяцев, следующее:

«… Жан Рэй больше не плавает по жизни. Он бросил якорь. Сидя в своем кресле, он размышляет. И когда он сидит так, погруженный в свои мысли, никто не может сказать, что он видит за опущенными веками. Но когда он открывает глаза, чтобы бросить взгляд на вас, сразу ощущаешь тот всегдашний пронзительный взгляд, взгляд, который словно бросает вам вызов.

Однако возраст, некоторая слабость здоровья, но, главное, потеря двух его больших друзей (Мишеля де Хельдероде и Кима, его пса) несколько смягчили его характер. Ибо, как это ни странно, Жан Рэй стал доступнее. Биологический феномен физического старения психологически повлиял на него. К примеру, он говорит не так быстро, как раньше. Он больше не центр кружка веселых друзей, которые ранее не могли и слова вставить, когда он пускался в свои настоящие или выдуманные приключения. Одним словом – он устал. Как может быть иначе, если он прожил, как минимум, три жизни в одной?

Когда я хотел поздравить его с недавним успехом, который вывел его на литературную авансцену, он прервал мои дифирамбы и заговорил об эпохе журналов Мистери-Магазин и Фиксьон, которые, если можно так сказать, запустили его во Франции. Об этих героических годах он вспоминает с некоторой ностальгией… Он с нежностью говорит о нескольких друзьях, которые пытались заставить его разделить с ними восхищение, которое они всегда испытывали по отношению к Жану Рэю, впрочем, так же, как французские читатели и литературные критики, которые теперь курят фимиам в его славу.

Лично я, как многие во Фландрии, вначале познакомился с Джоном Фландерсом, а потом уже с Жаном Рэем. Все фламандцы моего поколения хранят ослепительные воспоминания о рассказах Джона Фландерса. Эти рассказы пользовались успехом даже в самых отдаленных деревнях, начиная с аббатства Авербоде, которое издало почти всё, что он написал для молодежи. Это – несколько томов из двух сотен рассказов, некоторые из которых имеют достоинства, о которых не подозревают читатели Жана Рэя.

Только значительно позже, в 1945 году, я ощутил подлинный энтузиазм, когда прочел на французском языке рассказы, подписанные Жаном Рэем. Один из первых номеров журнала Фиксьон сообщил мне, к моему великому потрясению, что мои любимые авторы были на самом деле одним и тем же человеком!

Впервые я встретился с ним в 1957 году в Авербоде. Это было началом крепкой дружбы и общей любви.

… Но я не хотел испортить интервью и спросил его об одном сборнике, который вышел на фламандском языке под названием Дрожь.

– Какие критерии были взяты для выбора этих пятидесяти рассказов?

Перед ответом он бросил сообщнический взгляд на бокал с ликером, который в гордом одиночестве стоял на столе передо мной.

– Мой друг Морис Пеетерс справедливо считал, что только фламандская часть произведений Джона Фландерса особо предназначена для молодежи. Он подобрал истории, написанные только на фламандском, и собрал некоторое их количество, которое издается сейчас впервые в одном томе. Вначале они все были подписаны именем Джон Фландерс, но я разрешил их публикацию и под именем Жана Рэя. Таким образом, я хотел подкрепить тезис Мориса Пеетерса, который считает, что ошибочно считать Джона Фландерса только автором для «развитых детей».

– Такой рассказ, как Три старушки на скамье, доказывает это, – подтвердил я. – Можно сказать, это чистый Жан Рэй. Тогда как случилось, что вы его отдали Джону Фландерсу? Разве этим вы не провели жесткую разграничительную линию между творчеством Рэя и творчеством Фландерса? Жан Рэй для фантастических рассказов, а Джон Фландерс для приключенческих романов и рассказов?

Хозяин энергично воспротивился такому толкованию.

– Это разграничение вовсе не такое жесткое, как многие хотели бы думать. На самом деле сознательного разграничения нет и никогда не было между теми произведениями, которые я печатал под разными псевдонимами. Выбор имени был скорее функцией издателя и журнала, которые печатали тот или иной рассказ. То же самое в большей или меньшей степени касалось и языка, на котором я писал тот или иной рассказ. Всё мое фламандское творчество подписано именем Джон Фландерс, но я также писал и на французском языке под этим именем, как например, в сборнике Тайны и Приключения. Эти произведения трудно назвать детскими, хотя, по моему мнению, дети могут среди этих рассказов найти что-то интересное для себя, впрочем, как и их родители.

В Тайнах и Приключениях мне особенно понравилась история Девятина ужаса. Жану Рэю не стоит за нее краснеть.

На этот раз он бросил на меня суровый взгляд.

Жан Рэй никогда не краснел за Джона Фландерса и не собирается краснеть и дальше. Я тебе уже говорил, Альбер, что при написании рассказов я никогда не делал сознательного различия между своими двумя литературными именами. Лично я считаю некоторые романы Джона Фландерса, как Тайны Севера и Черный остров, как одну из лучших частей моего творчества!

Он прав. Кстати – я знаю, он отдает себе отчет в этом, – и его фламандский стиль, и его французский стиль имеют кое-что специфическое, обороты фраз, которые поражают или шокируют читателя. Лингвистические находки, которые не сыскать у других фламандских авторов. Текст Джона Фландерса ощущается и узнается, как текст Жана Рэя.

– К какой категории вы относите Секрет Саргассова моря? Ваш друг Жак ван Херп сделал его адаптацию на французском языке.

– Секрет Саргассова моря является романом Джона Фландерса, который издавался с продолжением в фламандском еженедельнике Аббатства Авербоде. Главный редактор получил в свое время несколько писем с протестами людей, которых шокировали все эти ужасы… Действительно, часть творчества Джона Фландерса не предназначена для чувствительных душ.

– Но тогда Секрет Саргассова моря был представлен, как научно-фантастический роман?

– Верно, в частности, если обращаться к концепциям Роберта Блоха, Ричарда Мейтсона и нескольких других авторов, которые сумели объединить элементы романа ужасов с элементами научно-фантастического романа. Центральная мысль – искусственное подводное королевство и научные эксперименты над животными – принадлежит научной фантастике, но обработка темы сделана по нормам романа ужасов.

– Если верно, что важная часть творчества Джона Фландерса не была написана для юношества, как объяснить моду на вас среди фламандской молодежи?

– Может быть, потому что я постоянно издевался над так называемыми правилами и предписаниями, которые требуется соблюдать в детских произведениях. Я всегда ненавидел истории для деток-паинек. Я люблю бродяг, призраков, необычное во всех их формах и знаю интуитивно, что почти все молодые люди обладают теми же наклонностями. И если мои тексты под именем Джона Фландерса доказывают их позитивный дух, то это просто потому, что я сам позитивен, как и позитивны вещи, написанные Жаном Рэем.

– Действительно. Это тем более удивительно, что в ваших произведениях не найти описаний того, что американцы называют сексом.

Он заворчал.

– Мне не доставляет удовольствия заниматься тем, что не работает на сюжеты, пользующиеся успехом. Я никогда не стремился к успеху, тем более к успеху ради скандала. Я пишу, как хочу, как чувствую, без какого-либо влияния, без компромисса ради какой-то цели.

А. ван Хагеланд

Майн Рид

.

Долина Йомори

.

История камагуэйского вождя, рассказанная в стихах

.

Красивы горы, равнины, моря,

Но что там ни говори,

Милее места не ведает мир,

Чем дивный дол Йомори.

.

Могучей чашей крутых холмов

Долина окаймлена,

Долина, что серебристых вод

И пальм хохлатых полна.

.

Тысяча футов от гребня скал,

Что страшной кромкой навис,

Тысяча футов до чудной земли,

Лежащих отвесно вниз.

.

Во дни Альварадо, когда стонал

Мир под испанской пятой,

Загнанный в скалы индеец встал

Над жуткою высотой.

.

Смуглолицый, но гордый вождь,

Он быть не хотел рабом,

Чтоб сгинуть на рудниках врага

Бесславной смертью потом.

.

С гоготом, с псами и лошадьми

Наемников шел отряд.

"Скажите-ка, что тут вождь позабыл?" —

Усмехнулся один солдат.

.

"Горный воздух прохладен и чист,

И пейзаж внизу бирюзов,

Сюда ли камагуэйский вождь

Пришел на родины зов?"

.

"Воздух чист и прекрасен дол,

На копях же мгла и хмарь.

Солнце — сияет, но лишь чадит

Рудниковый фонарь".

.

Строже голос второй произнес:

"Вождь Камагуэя, знай!

Мы сюда не играть пришли,

Жизнь или смерть — выбирай!"

.

Индейскому уху испанца речь

Почти бессмысленный звук,

Но разобрал он — "жизнь или смерть",

И в груди защемило вдруг.

.

Душу пронзила дикая мысль,

Презрением взор блеснул,

Не выказав страха, ярых врагов

Словами он полоснул.

.

"Жизнь или смерть, говорите вы?

Решать кто позволил вам?

Глядите! Тут под ногами смерть!

Живым себя взять не дам.

.

Я сделал выбор. Кто честно жил,

С честью же и умри!

Недруг душу мою не возьмет!"

Так отвечал Йомори.

.

Развернувшись, он прыгнул вперед,

В свистящую круговерть...

Наемники замерли. Прибрала

Врага испанского смерть.

.

Ошеломленно смотрел отряд,

Заглянув за карниз,

На труп бесформенный, что летел

Тысячу футов вниз.

.

Сносит утес и шторма и зной,

Поныне высится он,

Долине гордое имя вождя

Носить до конца времен.

.

Красивы гробницы иные пускай,

Но что там ни говори,

Нет усыпальницы для смельчака

Честней, чем дол Йомори.

.

Перевод Вадима Раскумандрина