Эту, практически автобиографичную, повесть Визбор писал отдельными эпизодами в 1956-1957 годах во время срочной службы в армии. Многие фрагменты пересылал письмами в Москву Аде Якушевой; а многие, не рискуя доверить их бумаге, записывал намеренно-неразборчивыми набросками. Пролог и эпилог были добавлены ещё позже, уже во время подготовки повести к публикации в журнале «Юность».

В 1963 году на повесть дал положительную рецензию Константин Симонов, но гл.редактор журнала Борис Полевой так и не решился на её публикацию — «взгляд изнутри» на Советскую армию оказался слишком не совпадающим с официозными «установками». И даже редакторское «причёсывание» здесь помочь не могло — править пришлось бы настолько много, что авторский текст практически бы исчез.

В итоге: первая публикация была лишь в 1999 году, в Перестройку повесть, что называется, «потерялась в вихре перемен». А будь эта повесть опубликована в начале Перестройки — уже не считали бы мы столь разоблачительно-откровенными поляковские «Сто дней до приказа».

Если книгу рассматривать как приключенческий фэнтезийный роман для целевой аудитории девочек 11-15 лет — достаточно приемлемо... Если не знать, что для этой аудитории писали и другие авторы «минувших времён». Ну, или (что было бы гораздо лучше) если «про Алису Селезнёву и Динку, которая прощается с детством — уже всё прочитано»... Но роман, по крайней мере, лучше чем, большинство современных «детских детективов» хотя бы тем, что его фэнтезийная составляющая даёт ребёнку гораздо меньший простор для возможности взять себе (как сверстницы гг) в пример для 100% подражания образ действий героини романа.

Принципиально не хочу пытаться рассуждать о стиле, «роялях», намеренной(?) упрощённости языка повествования (от первого лица) до «детского» лексического уровня. Скажу лишь, что выбор автором повествования от лица тринадцатилетней девочки, да ещё в столь событийно-экстремальных условиях как у героини романа — занятие для взрослого мужчины чаще всего непосильное... Тут, чтобы «вжиться в роль» — автору надо как минимум в своей семье троих дочерей иметь в возрасте от 12-ти до 16-ти... И я не возьмусь квалифицированно утверждать — дочерей-то у меня всего-то две)) — что психология взрослого мужчины-автора не слишком сильно повлияла на создание образа его героини девочки-ребёнка.

Ну и что касается структуры романа: книгу можно считать вполне завершённой, никаких провисаний сюжетных линий не наблюдается, эпилог (отстоящий по внутренней хронологии на несколько лет от основного времени действия) всё расставляет на свои финальные места. Хотя, теоретически, возможно и продолжение с развёртыванием романа в дилогию или в цикл... Но, немного перефразируя классиков: это была бы уже совсем другая история.

Достаточно интересная попытка литературно-исторической реконструкции о том как развивались бы события на Руси во времена князя Владимира «Красное солнышко» если бы он оставался почитателем старых славянских богов эгрегора Рода и Перуна. Сразу надо сказать, что это скорее не цикл, а роман-дилогия: сюжет первой книги явно зависает, а читать вторую без первой будет совершенно бессмысленно. Зато в целом — всё сюжетно взаимосвязано и завершено: Владимир достигает таких вершин власти, которые реальным русским князьям даже и не снились. Дальнейшее развитие сюжета — вполне (теоретически) возможно, но это будет уже «совсем другая история».

К сожалению, автор — абсолютно «тёмная лошадка»: других произведений (вроде как) не существует, на сайте Журнал «Самиздат» не числится, в сети точно идентифицировать его не удалось — осмелюсь предположить что автор пишет под псевдоним, который намеренно не расшифровывается. И трудно с уверенностью сказать, что допущенные в тексте (особенно в начале первой части) романа фактографические ИМХО «блохи» по реальностям быта (именно быта, а не истории!) тех времён — это недостаточное «погружение в тему» или что-то иное. Ну и, чтобы не быть голословным, о этих самых «блохах»:

- практически самая первая «ключевая» сцена сюжета, когда обнаруживают тело мёртвого князя: «на лбу чётко отпечатался дугообразный синяк, след от подковы с кровоточащими ранками от шипов»... Не буду придираться к вопросу о том каким образом в конюшне князь мог схлопотать копытом в лоб... Но автор, наверное, что такое шипованная (а не обычная летняя) подкова — плохо себе представляет... Если от неё «чётко отпечатался дугообразный синяк» — то будут не просто кровоточащие ранки, а дыры (палец влезет) во лбу и с мозгами (извиняюсь за натурализм) наружу.

- действующие лица постоянно обсуждают кто из родни погибшего князя имеет больше прав на киевское княжение после Святослава. Владимир — почему-то считается явным наследником... Но тогда действовало лествичное право — по этому обычаю княжеского престолонаследия первым был брат Святослава, старшие племянники среди рюриковичей ещё «не расплодились» чтобы ссориться с младшими дядьями.

- фраза: «Навь, место ушедших, путь к счастью в бесконечном Ирии». ИМХО тут некая путаница: триединство мира славян составляли Правь-Явь-Навь. Ирий — некий аналог Рая или, скажем так, «филиал» Прави. Навь — это не некий аналог «Чистилища», из которого есть дорога в Ирий...

- «в народе о воинах» (всех подряд) в те времена не говорили «хоробры». Слово «хоробр» произошло не от слова «храбрый», а с точностью до наоборот. Хороборец — было совершенно чётким определением-классификацией воина-профессионала с умением кругового (сравни: хоровод) веерного боя в одиночку, ему не требовался напарник для защиты со спины.

- фраза «обозные забились под телеги, стреляя вслед...» Самострелов/арбалетов в те времена ещё практически не существовало, да и позже не для обозных это недешевое оружие было. Стрелять из лука в «положении лёжа» (а как иначе из под телеги-то?) — могло родиться только в голове человека, который боевой (да и хоть какой-то) лук в руках не разу не держал.

Надо сказать, что все эти несколько-несуразицы я сознательно отмечал только где-то по первым 60-ти страницам романа. Далее — то ли они сошли на нет, то ли я их стал пропускать мимо глаз. Запомнилось только, что приближённых Ярополка почему-то несколько раз автор назвал офицерами, что явно «не в тему»... Но, в итоге, в целом роман мне вполне понравился — сама альт.историческая идея «Русь без Христа» — вполне богатая и достаточно мало-паханная.

Как говорится: «Информация владеет миром!» — и именно эту мысль автор развивает в своём цикле. При этом, для объяснения сильно-повышенных знаниях г.г. в несвойственной этому времени и месту информации, автор не использует сюжетный ход «наши в прошлом», а вводит как некий своеобразный фантастический (или скорее – исторически мало-реальный) элемент — наличие в верховьях Дона 8-го века н.э. широкое распространение неких свитков некой славянской до кириллической письменности (надо заметить, что Кирилл и Мефодий – это уже 2-я половина 9-го века), содержащих широчайшую тематику технологий античности. Это позволяет г.г. уже в 14 лет стать если и не энциклопедистом, то высоко информированным (нынешние одиннадцатиклассники — отдыхают) специалистом в самых разных вопросах.

Можно спорить о том, является ли понятие «Русский каганат» исторической теорией или лишь некой альт.исторической гипотезой… Но вот многие фигурирующие в цикле предметы материальной культуры абсолютно ничем в реальной истории не подтверждаются для географического региона Волжской Булгарии и среднего течения Дона в целом. А это и механические камнемёты с железной дробью, и остекление княжеских теремов со свинцовыми рамами – ведь если дробь могла бесследно рассыпаться в ржавчину, свинец быть тщательно собран после пожаров, то крошка битого стекла ну никак не могла бесследно исчезнуть.

Ну и о некоторых частностях, показавшихся мне в этих книгах (особенно в первом романе) несуразными:

- в глухом лесном селище у незамужней молодухи (живущей в небольшой землянке и явно стеснённой в средствах) с 5-ти летним ребёнком на руках — в хозяйстве имеется столь мощный арбалет, что она двумя болтами убивает медведя шатуна.

- молодуха эта вообще в эти «декорациях» не слишком вписывается: она младшая дочь (из 14-ти детей) старосты этого селища и основателя всего этого рода – почему-то единственная оказывается грамотной, да ещё и унаследует от отца сундук со свитками (никому, на удивление, из родни более не нужными) на словенском, греческом и т.д. языках с картами иных земель, описанием путешествий и больших сражений древности, конструкциями боевых машин, описанием уникальных для того времени технологий.

- достигший 14-ти лет гг. и его друг могут «натащить из дома» деревенскому кузнецу на перековку полно всякого железного лома. В этой деревне вообще откуда-то полным-полно железных изделий весьма тонкой работы – даже двери и окна тут все на железных петлях. Но, вдумайтесь, ещё многие столетия у нас считалось, что найти на дороге подкову – к счастью, а ведь это потому что любое железо почти как эквивалент денег выступало.

- в этих, никак не отличающимися высоким миролюбием землях севернее Хазарии, заезжего купца их Корсуни (Херсонес-Таврический) — на ладье сопровождают всего два дружинника и восемь гребцов «для боя никчемными». А в обмен на двух малолетних рабов он предлагает меч, пуд соли и пуд заморских фруктов. Ну никак это друг с другом логически не вяжется «по расценкам».

- то что на зимней охоте, бросив лёгкое(!) копьё, можно насквозь(!) пронзить медведя; что у хазар есть греческий огонь; что медная фалера «за заслуги» дружиннику может считаться дороже золотой монеты; то что гг. в эту эпоху зачем-то оперирует понятием 1.000.000.000. Ну… не знаю насколько надо быть доверчивым читателем чтобы во всё это безоговорочно поверить...

Вот так, читая этот цикл, и находишься всё время в недоумении: специально автор так замысловато и с какой-то целью «конструирует» такую альт.историю? Или? При столь в романах развитом населении среднего и нижнего Дона – в днепровских степях кочуют лишь некие племена «Ирхоны» и нет в помине никаких хоть более-менее крупных городов. В среднем течении Днепра – живут поляне – хазарские данники (но дань у них собирает всё тот же Русский каганат), при этом Киев – тоже ни разу не упоминается. Кстати, практически никак не фигурирует в книге славянский пантеон богов и лишь пару раз вскользь упоминаются их жрецы.

Так что если этот цикл и можно считать хоть сколь-нибудь «историческими романами» — то лишь с тем же основанием, что и романы о Конане-варваре из Кимерии, которая тоже гипотетически существовала в окружении исторически-реальных стран в некие легендарные времена.

Ну и совсем уж теряется на фоне всего перечисленного такая мелочь, как несоответствие того, что первая книга цикла заканчивается сценой судебного поединка, где гг. бьётся парными мечами, а его противник – двухаршинной колющей секирой. И вдруг вторая книга начинается с пересказа про этот же поединок, но парными мечами бьются уже оба противника. Пустячок вроде бы… но начинаешь задумываться – сознательно ли автором многое из описанного в моём отзыве именно так и сделано? Или это тоже некие «пустячки»…

Роман на мой взгляд вполне можно считать как полноценное начало (а не приквел) для цикла «След Кроманьонца». Но название цикла тогда придётся менять.

Первая часть романа «Усмешки Творца» повествует об одной из ипостасей гг. — в древнем мире он юноша, зовут его Вар-ка. Вторая часть романа — о его второй ипостасе, уже в нашем мире, здесь он матёрый (лет под 50) северный геолог-полевик Николай Васильевич. В третьей части романа Вар-ка и Николай Васильевич встречаются и уже вместе странствуют по другим проекциям нашего мира вместе с другими (порой сильно экзотическими) персонажами.

Так что я бы предложил поменять название цикла на условное: «Вар-ка и его спутники». И при этом «След Кроманьонца» — оставил бы именно как дилогию! Её теоретически можно (у меня так и получилось) читать без какой-то принципиальной привязки (хоть и с одними и теми же героями) к Усмешке Творца. Да и сама Усмешка имеет достаточно законченный финал и может читаться без продолжения.

ЗЫ: Причём у меня сложилось смутное подозрение, что между романом «Усмешка Творца» и дилогией «След Кроманьонца» — что-то ещё бы должно быть...

Сразу имеет смысл сказать, что романы составляют скорее не цикл, а единый (и, похоже, что тремя книгами не ограниченный) роман-эпопею. Сюжетная линия в конце каждой отдельно взятой книги явно подразумевает некое развитие событий в дальнейшей судьбе гл.героя.

Что касается самого содержания: автор во Вступлении к первой книге честно предупреждает: «Наверное, некоторые события происходили не так, как об этом рассказано в этой книге, или не происходили вовсе, но вполне могли происходить в описываемое время и в данных обстоятельствах.» И книги (как это и рассказано в аннотации) явно можно отнести к альт истории: тайные переговоры фашистов с Великобританией и Америкой об открытии второго фронта против СССР, попытка заключения сепаратного мира между Советской Россией и гитлеровской Германией в разгар войны, создание немцами государства Израиль в пику оккупировавшим Палестину англичанам... Но есть в тексте некие (абсолютно не влияющие на сюжет в целом) моменты, которые чересчур уж альт.историчны — что называется «царапают» общее восприятие и непонятно зачем сделаны. Вот что меня, мягко говоря, смутило:

- фраза про Лобное место «на котором когда-то обезглавливали разбойников» — насчёт «разбойников» автор погорячился, оно предназначалось для оглашения царских указов и, кроме знаменитой Стрелецкой казни около(!) Лобного места, на нём исторически-достоверно отрубили голову лишь раскольнику Никите Пустосвяту. А обычных разбойников без излишней помпы казнили «на Болоте» (ныне Болотной площади). И такое место не случайно: преступник по древним верованиям не должен быть «упокоен» ни в земле, ни в воде; душа его должно и в послесмертии мучиться — вот и выбрано место «на Болоте», ни земля тебе, ни вода.

- не возьмусь утверждать каким образом в довоенные времена руководство страны проходило из Кремля на трибуну Мавзолея — просто через Сенатскую башню или по какому-то подземному ходу... Но фраза в книге: «...из дверей Мавзолея появился Сталин» — выглядит так, что Сталин выходит прямо из центральных дверей комнаты-склепа.

- ну и не очень ещё понятно зачем (для красного словца если только) было вводить в текст (а фактически пересказывать) придуманную/сочинённую Михаилом Веллером «Легенду о Моше Даяне»: его героических подвигах под Киевом в частях Первого Украинского фронта осенью 1943 года и представления Черняховским его к званию Героя Советского Союза.

- и совсем уж непонятно зачем так было выставлять полным дураком Эрнеста Хемингуэя (хотя фамилия переделана да полной неузнаваемости, но по «прозрачно» названным его произведениям вроде «Пожилой человек и много воды» — он вполне узнаваем). И появляется-то он всего на двух-трёх страницах чтобы сказать, что Швеция — это где-то в Канаде.

Достаточно оригинальная авторская задумка «отправить» в эпоху Екатерины Великой команду прогрессоров – комиссаров и воен-спецов из 1936 года. Причём это не случайные «попаданцы в прошлое», а спец.операция НКВД с соответствующей подготовкой «засланцев». Вот только, на мой взгляд, до достаточно глубокого знания «мат.части» сразу двух эпох – автор, увы, не дотягивает. И то, что уже на первой же странице упомянут (как место службы одного из героев) реально существовавший в описываемом «времени и пространстве» Санкт-Петербургский карабинерский полк – должно было бы вроде как лишь подчеркнуть то, что описывается не некая альт.историческая реальность, но…

Возможно, что я где-то буду и ошибаться, но вот что царапнуло моё восприятие романа при чтении:

- Комиссар государственной безопасности 3-го ранга Глеб Бокий именует «засылаемых» им в прошлое комбрига с группой – офицерами РККА. И это в 1936 году? Слово «офицер» тогда было в ходу только в отношении царских офицеров и офицеров-белогвардейцев исключительно в «ругательном» контексте.

- Комиссар из 1936 года убеждённо считает поляков екатерининских времён «прогрессивным населением» Российской империи, которое борется «за освобождение Речи Посполитой против ставленника Екатерины». Провальный поход Красной Армии «за Вислу» в 1920 году и дальнейшей противостояние с бело-поляками к 1936 году было ещё настолько памятно, что ИМХО очень сильно вряд ли была возможна такая точка зрения у «политически грамотного» комиссара.

— Пистолетная пуля (екатерининских времён!) пробивает дыру «размером в два пальца в наноснике шлема». Пуля, надо сказать, тогда весила около 30 грамм; стреляли из пистолетов – практически в упор; что там был за шлем с наносником (и такой ширины!) не описывается – но то, что при «контакте» это могло оставить отверстие, а не просто разнести и наносник, и голову – я, извините, не верю.

- Описание как карабинерский полк проводит марш-бросок маршрутом из Польши в Казань в январе-феврале: «мы сутками не покидали сёдел, ели-пили и даже спали не слезая с коней» — звучит красиво, но (смею подозревать), что кони уже на третьи сутки при таком марше уже поголовно бы околели. Это ведь не ямская гоньба со сменой коней и не монгольский тумен с несколькими заводными лошадьми.

- Хотя автор явно знает, что в кавалерии звания отличны от инфатерии – драгунский офицер-кавалерист вдруг сам представляется собеседнику как капитан. Это примерно аналогично если бы современный адмирал назвал бы себя собеседнику генералом.

- Описание сцены «мушкетной дуэли» между обороняющимися за стенами крепости сотнями(!) казаков и тремя карабинерскими и драгунскими полками, стреляющими «с седла» — мне показался полным полководческим маразмом. При таком «наступательном» на крепость бое при практически одинаковом стрелковом вооружении — практически всех коней и половину всадников уже первыми залпами перестреляют. А ведь войска после этого ещё и немаленькую крепость ухитрились взять. Верите?

- Ну и я уж не буду подробно расписывать «блохи» — что выражение «счетовод» сомнительно в пугачёвские времена; что несколько лет носимые кожаная куртка и портупея уже не «скрипят»; что кавалерист-поручик не скажет «полтонны», скажет 30 пудов…

=====

Так что вот такая, на мой взгляд не очень-то вразумительная, хроно-катавасия у автора получилась (((

Пронзительный в своей жесточайшей правдивости роман, который можно (и нужно!) поставить в один ряд с творчеством Варлама Шаламова, «Матрёнин двор» Александра Солженицына, «Повесть о пережитом» Бориса Дьякова. В романе «Чёрная свеча» тоже не придуманные фантазии, ибо такая действительность — превосходит любые наши фантазии.

И авторы тут выступают не просто как «сочинители»: Леонид Мончинский — скорее как скрупулёзный «документалист-хроникёр», а Владимир Высоцкий — как блистательный литературный редактор текстов, написанных самой жизнью. И, получившийся в итоге, результат литературного (я бы даже сказал — поэтического) сплава «отточенности слова» Владимира Высоцкого и историй «придуманных самой жизнью» — заслуживает самой высокой оценки.

Вроде бы незамысловатое стихотворение, ставшее мега-популярной песней после выхода на экраны фильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром» (1975), где её исполнили Алла Пугачева (она пела песню за Надю — героиню Барбары Брыльски), Лия Ахеджакова и Валентина Талызина. Но, если соблюдать историческую точность, — то песня была написана на десять лет раньше и впервые прозвучала в студенческом театре ГИТИСа в 1965 году. Всенародную известность (о, великая сила важнейшего, кроме цирка, из искусств!), песня действительно получила лишь после Иронии судьбы — поэтому-то песня и ассоциируется невольно с серединой 1970-х, а не с серединой 1960-х годов.

И для полноты информации: в песне есть ещё один малоизвестный куплет: «Ты у окошечка стоишь не грустная, / И только корочка в руке арбузная, — / Ну что с девчонкой такою станется? / Вагончик тронется, перрон останется.» А уже позже последовали (такова уж цена популярности) многочисленные перепевы, стилизации и пародии: студенческая-перестроечная «К больнице Кащенко трамвай отправится...»; питерских студентов-медиков «На «Пионерскую» клиент отправится...» и «Хочу заверить, доктор, Вас решительно...»; СТЭМа ФФ ХГУ «Преподаватели к чертям отправятся...» и т.д.

Шуточное стихотворение-триптих из двух «перепевок» на единую тему. Исходная народная песня «трансформирована» Визбором в тексты песен, как их могли бы написать (с соответствующими тому времени штампами), городской комсомольский поэт-лирик «Слеза молодёжная» и деревенский поэт-лирик «Слеза колхозная».

Учитывая, что это стихотворение написано Визбором в марте 1954 года (сопоставьте это с сакральной для СССР датой 5 марта 1953 года) — это редкий для того времени пример поэтической сатиры на социалистическую действительность. Я бы даже сказал, что это одна из первых «ласточек» массово-неосознанного ожидания того, что позже назовут ёмким словом «оттепель». Но до этой эпохи «дозируемой вольности», когда вожжи партийного руководства литературным творчеством будут несколько ослаблены, — было ещё ой как далеко...

И, хотя в Отчетном докладе XIX съезду ВКП(б) 5 октября 1952 г. тов.Маленков огласил (ранее «главным по языкознанию» уже сказанное): «Нам нужны Советские Гоголи и Щедрины», но эпиграмма Юрия Благова в журнале «Крокодил» (1953, №12) чётко указывала рамки допустимого: «Мы — за смех! / Но нам нужны / Подобрее Щедрины / И такие Гоголи, / Чтобы нас не трогали». Так что студент-второкурсник педагогического института Юрий Визбор за свои сатирические вольности — вполне мог огрести, что называется, по высшему разряду.

По настоящему «атмосферный» рассказ о настоящей студенческой дружбе поколения с которого начиналась эпоха авторской песни. Именно так — по какому-то случаю, внезапно сорвавшись в дорогу, в общем (даже не плацкартном) вагоне — ещё никому (кроме друзей) незнакомый автор писал (часто с теми же друзьями) стихи, которые тут же и начинали становиться песней. И, со временем, это совместное «дорожное» творчество — будет считаться «классикой авторской песни»...

И будет это песня звучать ещё долгие годы, даже и когда автора с нами, увы, давно уже нет...

С одной стороны — это раннее стихотворение восемнадцатилетнего Юрия Визбора очень похоже на подражание Маяковскому. Но если это и подражание, то очень ИМХО хорошего уровня — когда я его читал, оно мне сразу напомнило своей ритмикой «хриплый рок» 80-90-х годов ХХ века: «...пусто в кармане, как в барабане. / Только одна у меня сигарета, / Но сколько свободы в моём кармане!»

Авторство крылатой фразы из этой песни «Коммунизм — это молодость мира / И его возводить молодым!» — ныне, на просторах Интернета, часто ошибочно приписывается перу Юрия Визбора. Причиной, видимо, является многократное исполнение этой песни в 60-80-е годы, когда объявлялось: песня Александры Пахмутовой на слова Юрия Визбора и Максима Кусургашева. Да и в песенниках это неоднократно публиковалось.

На самом деле этот лозунг впервые был сформулирован ещё Владимиром Маяковским в стихотворении «МЮД» в 1926 году: «Старый мир из жизни вырос, / развевайте мертвое в дым! / Коммунизм — это молодость мира, / и его возводить молодым». Естественно, в оригинале эти строки были написаны фирменно-знаменитой для поэзии Маяковского «лесенкой».

Из этого стихотворения мог бы получиться очень неплохой вопрос для «Что? Где? Когда?»: «В асессора ты вышел еле-еле, / Несчастлив был в любви и небогат, / Прообразом для Гоголя в «Шинели» / Ты послужил, Сегодня говорят...» — и была бы первая часть вопроса (если не знать как называется стихотворение) о ком идёт речь...

А продолжение приведённых строк — годны для того чтобы, даже и зная имя автора, поломать голову (если, конечно сразу не лезть в Википедию) о какой песне, ставшей «народной» идёт речь: «Но в мелкий дождь и в зимние морозы / Народ застольный распевает, пьян, / О молодце, что проливает слёзы / На свой расшитый бархатный кафтан...»

Каждый раз, в дни когда я хандрю и (как лекарство) раскрываю наугад том стихов Александра Городницкого, я раз за разом убеждаюсь, что его песни, которые многие знают с детства, — лишь надводная вершина гигантского айсберга его замечательной поэзии!

«Что проку в городе, в котором / Речами обесчещен форум? / Лишь в ссылке дышится легко.

Не властны над тобою судьи, / Покуда в глиняном сосуде / Дымится козье молоко...»

Как явно это перекликается с знаменитыми строками Бродского: «Пусть и вправду, Постум, курица не птица, / но с куриными мозгами хватишь горя. / Если выпало в Империи родиться, / лучше жить в глухой провинции у моря...» А ведь у Бродского стихотворение датировано мартом 1972 году, а у Городницкого — 1971 годом. Интересно: стихотворение Городницкого как-то послужило неким посылом или, действительно, что-то такое тогда витало в воздухе, во времени и в пространстве?..

Якобы погибший на Кавказе в 1840-х годах сын генерала Осташева (один из персонажей романа «Товарищ жандарм» этого же автора) — Егор Осташев был, оказывается, спасён от смерти инопланетной девушкой и стал основателем одного из Великих родов Галактической Империи. Но в этом первом романе цикла главным героем является вовсе не он, а Максим Мельников — один из друзей г.г. цикла «Достойны ли мы отцов и дедов» Сергея Оргулова.

В целом роман является вполне самостоятельным космическим боевиком, но читать его гораздо интереснее уже после прочтения циклов «Достойны ли мы отцов и дедов» и «Меч дедов» (написанных по сюжетному ходу «Наши в прошлом») — так становится гораздо понятнее, что за уши и хвосты торчат в нескольких его главах. Ну и в целом, судя по заложенным в повествовании штрихам-привязкам к другим романам автора, сюжетные линии всех трёх циклов рано или поздно будут неизбежно как-то пересекаться и возможно все три цикла когда-то превратятся в многоплановый, но сюжетно-единый роман-эпопею.

Наверное стоит обратить внимание, что эта книга хронологически вышла (видимо, примерно тогда же и писалась) в один год с 4-ой книгой цикла «Достойны ли мы отцов и дедов». По этой первой книге цикла «Меч дедов» — пока нельзя с полной уверенностью сказать просто ли это будет «вбоквел» цикла «Достойны ли мы отцов и дедов» или это будет полноценный подцикл, герой которого Александр Звонарёв/Осташев в дальнейшем повествовании пересечётся в сюжете своих приключений в 1850-х годах (а не в современности, как это происходит в первой главе) с г.г. основного цикла Сергеем Оргуловым, чья история разворачивается одновременно в начале Первой, Второй и Третьей мировых войн.

По логике — если бы автор начинал писать цикл «Меч дедов», отталкиваясь лишь от того, что хождения в прошлое героев двух циклов просто по совпадению начинаются в 2013 году (и последующей далее планетарной ядерной катастрофе), то вряд ли имело смысл брать на роли главного героя (и его друзей) нового цикла уже знакомые читателю по циклу «Достойны ли мы отцов и дедов» персонажи друзей Сергеея Оргулова и его самого. Более того, уже в первой книге ещё одного цикла автора «Солдаты Армагеддона» — читатель не только встретится (хоть и эпизодически) с Сергеем Оргуловым, но и ряд других завязок явно намекают, что все три цикла рано или поздно превратятся в многоплановый, но сюжетно-единый роман-эпопею.

ЗЫ: Кстати, читателям книги, не слишком глубоко знакомым с генеалогическим древом династии Романовых, подскажу во избежании путаницы при начале чтения книги: будущий император Николай Александрович, о котором идёт речь в прологе романа — это вовсе не Николай II (Сын Александра III), а скончавшийся в 1865 году сын Александра II, старший брат Александра III.

Позабавила фраза из издательской аннотации про Богдана-богатыря, который освободит «города и веси от псов-рыцарей. Что взять с предков, темные они были в своем XIII веке, каких только сказок ни рассказывали...» Хочется сказать, что в ХХ веке «сказок» и выдумок в реальной истории — наверное, на порядок поболее будет.

Вот и тут: выражение псы-рыцари — никакого отношения к реальной истории XIII века не имеет. Это лишь словообразовательная калька (или намеренное переводческое искажение) от выражения «Reitershunde», которое употребил К. Маркс в рукописи «Хронологические выписки», описывая борьбу Александра Невского с тевтонскими и ливонскими рыцарями. Reiter — дословно должно бы было обозначать не столько «рыцари», сколько «всадники», а скорее «рейтары» (не очень-то силён был экономист Маркс в военной истории средневековья). А hunde — это не только «собака», но и «клык», т.е. то самое конное построение клином, которое у нас принято именовать «свинья».

Считается, что «Reitershunde» корректнее переводится как «конный сброд» или «конная свора», однако по смыслу вполне логично получается и «рейтарский клык». Но выражение «псы-рыцари» после выхода в 1938 году на экраны СССР фильма «Александр Невский» получило столь широкое распространение, что стало фразеологизмом и даже попало в школьные учебники.

Крупномасштабнейшая «попаданческая» эпопея, охватывающая не только большой (по меркам человеческой жизни) хронологический период российской истории (с 1850-х годов до начала ХХ века) и огромный ряд реальных политических деятелей мировой истории, но и планетарно-географическое (разве, что кроме Антарктиды) поле деятельности героя-попаданца. Читать по отдельности какие-то книги этой эпопеи — смысла наверное и не имеет, по своей сути это единое произведение с единством места (вся планета), единством времени (от детства до старости гг), и единство действия (сюжетная линия всемирного господства). Можно сказать — гипертрофированный классицизм)))

Можно бесконечно спорить о жестокой морали гг., историческо-логических соответствиях, русофильско-шапкозакидательном развитии сюжета... Но несомненным плюсом этой эпопеи-утопии является её сюжетная законченность. Правда история нас учит, что любая империя сразу после завершения её создания начинает подвергаться политически-центробежным веяниям от различных её географических составляющих и в отсутствии «твёрдой руки» неизбежно разваливается... Но это уже был бы сюжет для совсем другой эпопеи-антиутопии.

Ну, а то, что последние страницы шестого романа этой эпопеи — совершенно очевидно говорят читателю, что завершение сюжетной линии (т.е. жизни гг в этой эпохе) вовсе не означает факт окончательного с ним прощания... И это достаточно интересный посыл для дальнейшего знакомства с книгами автора. Но это будет, как писали классики жанра, «уже совсем другая история»...

Довольно сумбурно написанная книга... Главного героя постоянно «закидывает» в различные «географические координаты» и «вариативные ветки» развития истории времён Второй мировой войны. При этом главный герой — и сам из другой реальности, и закидывает его, бедалагу, тоже (в основном) вроде как и не в нашу реальность. Такая «мозаичность» литературной картинки (видимо) подразумевала продолжение, да и последние строки романа это недвусмысленно обещают.

Но на это, наверное, не стоит особенно рассчитывать — написание романа автором датировано как 2005-2007 годы; а к началу 20016 года — второй книги так и не последовало. Хотя, конечно, хотелось бы увидеть завершение этой «многовременно-вариативной» мозаики. Но не столько из любви к жанру или интереса к сюжету, а (по большей мере) из любопытства (точнее говоря — моей «читательской упёртости») как же автор из всей этой мозаики выпутается и что же он в итоге хочет сказать/показать читателю.

Наверное, это самая культовая книга поколения молодёжи 80-х... Во времена, когда хоть и было по стране полным-полно книжных магазинов, но все они были забиты романами в которых (преимущественно) хорошее боролось с ещё более лучшим, а герои и героини боролись (в основном) за претворение в жизнь призыва «Пятилетку в четыре года!» — этот роман был как глоток свежего воздуха в дебрях торжества соц.реализма!

Первое издание в №№ 2-3-4 журнала «Новый мир» 1980 года, где роман был впервые опубликован, передавалось из рук в руки и только ближайшим друзьям. Мне, помнится, удалось их сильно потрёпанными выменять в собственность за 30 кг. макулатуры, уже в абонементном, естественно, эквиваленте (молодёжь и не поймёт небось о чём это я) у киоскёра «Союзпечати» в рабочем посёлке «Поварово» в часе езды от Москвы. Тогда я прочёл журналы два раза подряд, а через год перечитал роман и третий раз, — когда «СовПис» в 1981 году выпустил книгу. На журналы я что-то опять выменял, а книгу, хоть и в зачитанном друзьями почти до дыр состоянии, храню дома до сих пор. Только суперобложку на неё надел от «ковчеговской» серии «Русская рулетка».

Вот такой сюжет получился из истории материальной культуры эпохи развитого социализма.

По своему объёму — это даже скорее не стихотворение, а небольшая поэма на злободневную (и ныне, да и всегда) тему сколь сильно перемешались с давних времён «на московских землях» нации и народы... Не буду утверждать, что присказка «Потри русского – обнаружишь татарина» однозначно верна, но намешано в крови у всех нас — мама не горюй: от «чуди белоглазой», до (вспомним Пушкина) «эфиопов басурманских».

И опять, как и в достаточно многих других стихах этого периода творчества, — трудно понять: серьёзен ли Городницкий в своих историко-национальных «изысканиях» или тут больше юмористического сарказма. Но, в любом случае: сопоставление двух «исторических слухов» (сказать более — было бы откровенным спойлером, а в сети стихотворении можно прочитать даже и на официальном сайте Городницкого), которые использовал автор, так логически соединено/увязано и изложено столь задорно: что, как говорится, «Задорнов — отдыхает!»

Великолепное, полное саркастического юмора, стихотворение-отзыв на супер-модную среди «образованцев» 90-х годов так называемую «теорию» Носовского-Фоменко о Новой хронологии русской и мировой истории. Не уверен, что Городницкий знал формулировку Рэя Брэдбери о том, что фантастика — это «окружающая нас реальность, доведённая до абсурда», но именно этим приёмом он и воспользовался (в продолжение «идей» академика), объединив образы «татарина Ермака» и Чапаева, тонущего в пулемётных лентах вместо царской брони.

Но, вместе с иронией, в стихотворении красной нитью проходит и совсем другая мысль-тревога Городницкого: «Мы Орды не боимся, поскольку мы сами — Орда / Наше иго родное — страшнее монгольского ига!». И тут уж каждому читателю самому решать, что в этом стихотворении автор считает первичной мыслью, а что сопутствующим ей обрамлением...

Увы, в подлиннике я это стихотворение прочесть не смогу (как говаривал Василий Иванович в фильме «Чапаев»: Нет, Петька, не осилю — языков я не знаю), но в переводе поэта и барда Александра Суханова — даже и непонятно просто перевод ли это для детей или некая (уже авторская) философская притча с изрядной долей «фантастической сумасшедшинки». Обычный росток дерева — у Суханова не только обретает некий разум, но и философские желания космических масштабов:

«Так хотел бы он расти, / Чтобы форм не обрести. / И наперекор законам / Оставаться эмбрионом

Высотой под небосклон. / И на кончике времён / До Галактики добраться / Чтобы звёздами швыряться...»

Но, в любом случае, — стихотворение вполне достойно быть включённым в некую (гипотетическую) антологию «Фантастика в отечественной поэзии ХХ века».

Есть также созвучный по смыслу вариант этой песни: «Здравствуй, мать, сестреночка Галина!..». В некоторых исполнениях эти варианты компилируются.

Песня, скорее всего, 50-60-х годов ХХ века. Нужно сказать, что в ней абсолютно нет никакой «воровской романтики», скорее уж она поётся как «жестокий романс» от лица нестарого ещё мужчины, отсидевшего «за колоски» немалый ГУЛАГовский срок по «надуманно-политической» статье «закона от седьмого-восьмого».

И очень обидно, когда эту песню — по незнанию — считают просто «полу-уголовной блатотой»... Но у нас в стране «перегибы» — исторически прижились на любых уровнях — от применения Уголовного кодекса и до простого человеческого восприятия поэзии. Достаточно вспомнить негласные запреты 50-х годов на издание книг Сергея Есенина, которого тоже некоторые считали чуть ли не иконой уголовного мира...

Тем кто оканчивал среднюю школу в эпоху безраздельного владычества исключительно «исторического материализма» и «единственно правильного учения» — конечно вспомнятся строки Владимира Маяковского, написанные им ещё в 1930 году: «Мы диалектику учили не по Гегелю / Бряцанием боев она врывалась в стих...», которые были неприменным атрибутом тогдашней школьной программы и вбивались в голову, практически на уровне подсознания.

И очень мало кто, даже сдававшие потом экзамены и зачёты по философии в ВУЗах, сопоставляли эти строчки Маяковского с реальной философией Гегеля. Потому как и предмет-то был фактически не философией — и даже именовался или «Основы философии», или «Марксистско-ленинская философия»... И всю диалектику Гегеля предмет сей «видел» исключительно глазами (как образно пишет Городницкий) «лысеющего гения». И Городницкий ухитряется буквально всего лишь одной строфой вернуть нас из утопическо-фентезийного мира «кремлёвского мечтателя» в реальность диалектики Гегеля: «А он писал, и жаль, что этой фразы мы / Не знали в предыдущие года / — Тому, во что поверить вам приказано, / Не верьте, никому и никогда».

И сразу вспоминаются строки Александра Галича, написанные им ещё за четверть века до этого стихотворения Городницкого — в 1972 году: А бояться-то надо только того, / Кто скажет:«Я знаю, как надо!» / Гоните его! Не верьте ему! / Он врет! Он н е з н а е т — к а к надо!»

Стихотворение это — фактически «живая фотокарточка эпохи»... Всегда интересно ностальгически сравнивать «парные» фотографии — когда один и тот же ракурс города сфотографирован с одной и той же точки, с хроно-разрывом в пол-века. Но это ведь лишь статичные «маски города», на которых мы не видим живой «мимики города» — человечьего движения из ушедшей жизни.

И уже, увы, только в памяти, да в старых советских фильмах, остались и дворовые ватаги пацанов, гоняющие в казаков-разбойников, и девчачьи «классики» на асфальте, и «волейбол на Сретенке» — все это теперь заменяет интернет-экшен. Канули в прошлое и «радиолы во дворах», и посиделки с гитарой в вечерних московских двориках (двориков, впрочем, тоже уже нет) — теперь у каждого в ушах свой личный плеер с музыкой «только для себя».

И столь же безвозвратно канули в прошлое годы, когда пацаны «на протырку ходили в кино» — его заменили два зомбо-ящика: телевизор и монитор. Ушёл, вместе с этими годами, и сам тот кинематограф, о котором с такой ностальгией вспоминает Александр Городницкий...

Очень грустное стихотворение-реквием поколению своих друзей-бардов...

Читая его, очень остро ощущаешь ушедшую эпоху, неотъемлемой приметой которой были «поэты с гитарами». И понимаешь как трудно быть «Последним из Могикан». А радует, что вот уже почти 20 лет (с момента написания этого стихотворения) — Александр Городницкий продолжает писать стихи и выступать со сцены — «несмотря и вопреки» !!!

Всего лишь один отрывочек из авторского текста — порой может сказать больше чем многословное «рассуждение на тему»... Достаточно просто проиллюстрировать каким высоким трагизмом баллады заряжена у Евгения Аграновича эта поэма: «Колонного зала ему не давала / Всесильная Фурцева в славе своей, / Его же в ту пору концертная зала – / Легла от тайги до британских морей!»

Если бы буквально каждая страфа этой песни не была бы насквозь пропитана тематикой героики рабочих будней и не была бы абсолютно и полностью в духе лучших (это без всякой иронии) традиций соц.реализма — то припев/рефрен этой песни: «Наш путь и далёк, и долог ... Ты — солнцу и ветру брат!» — можно было бы посчитать не просто «чуточку фэнтезийным», а даже некой распевной мантрой из отголосков дохристианских древних культов Внуков Даждьбога...

Стихотворение-размышление, которое можно было бы посчитать достаточно забавным, если бы оно не было столь грустным...

Чаще всего, читая стихи, как-то подсознательно понимаешь — всерьёз автор пишет о своих переживаниях или всё же ёрничает, держа в кармане свою фигу. Тут же — этот вопрос для меня так и остался некоей загадкой... Что бы там в «вопросе крови» не было — но поэзии Городницкого в полной мере присуще понятие «загадочная русская душа«!

Совершенно шикарная (в положительном понимании) псевдо-историческая «развесистая клюква», возросшая на обильно «удобренной» (мягко говоря) почве сюжетного хода «Наши в прошлом». Если в первой книге цикла автор ещё как-то держится в фантастико-приключенческих рамках этой тематики и свою «большую фигу» достаёт из кармана для недолгой демонстрации читателю только изредка и не на каждом десятке страниц, то во второй книге — стёб уже просто перехлёстывает, что называется, через обе крышки переплёта.

При этом, сатира над литературной тематикой тесно переплетена с сатирой на бардак в постсоветских вооружённых силах и «компетентных органах», с особым цинизмом распространивших свою «компетентность» на хрононавтику и ведущими непримиримую борьбу со своими заклятыми коллегами уже и на просторах Всемирной истории сразу с двух сторон Атлантики.

Серьёзным любителям исторических романов — читать, наверное, не рекомендуется; с исторической точки зрения — бред высочайшей марки. Но, зато и сатира неплохого уровня. Поэтому (не смотря на то, что каждой книге в отдельности я поставил по семь баллов) цикл в целом — оценил (наверное, достаточно парадоксально) в твёрдую восьмёрку.

Фактически весь цикл представляет собой единый управленческо-производственный роман. Поначалу, пока прогрессорство гл. героя не носит глобального характера, роман можно даже читать как весьма реально-исторический; но, чем шире наш попаданец в прошлое развёртывает свою управленческую деятельность, повествование становится всё более связанным с альтернативной историей. И, тем не менее, фактография истории (включая альт.историю) прописана настолько подробно и тщательно, что по этим книгам можно изучать реальную эконом.географию Западной Сибири.

Цикл можно считать законченным — «сибирская эпопея» главного героя завершена. И хотя эпилог явно намекает на возможное продолжение уже с более обширным полем деятельности, но это уже (как писали классики) будет совсем другая история... И, честно говоря, будет обидно, если глубокие и разносторонние знания автора о том какова была эпоха второй половины XIX века «во глубине сибирских руд» не получат своего развития и раскрытия в дальнейших деяниях матёрого российского управленца из XX века в веке XIX-м.

Весь рассказ — вроде бы — феминизм чистой воды... Практически на протяжении всего повествования: рыцари — все сплошь инфантильные полудурки, а Дамы — исключительно именно Мудрые Дамы с Большой Буквы. Но вот концовка... Как высказался легендарный Мерлин (тоже фигурант этого рассказа): «Прожил я триста лет, а лишь теперь начал понимать разницу между мужской и женской совестью»...

И концовка рассказа звучит (для лиц мужского пола) довольно обнадёживающе: пятнадцать лет — хороший возраст, чтобы стать взрослым! Даже обладателю чумазой мальчишеской ладони, которой «не постесняется» легендарный Экскалибур.

Не столько цикл, сколько некая многостраничная (разбитая аж на три романа) мозаика-коллаж из реально-исторических ситуаций, сравнительных тактико-технических характеристик вооружений и действий сразу нескольких главных героев. При этом неоднократно «коллективный автор» использует приём, когда нескольких героев видят одно и то же событие и описывают его от первого лица «со своей колокольни». Если учесть, что каждого главного героя писал свой автор, а потом главы «от каждого героя» состыковывались в единый текст — порой запутываешься «с чьей колокольни» мы видим развивающиеся события и в целом такой «микст» получился довольно неровным...

Ну и то, что текст изобилует большим количеством тактико-технических характеристик оружия и вооружений — дополнительно делает его достаточно сложным (не фанату военной техники Второй мировой войны) для увлекательного чтения. Остаётся лишь добавить, что цикл «Третий фронт/фланг/удар» (в сети с 2009 г.) начинали писать семь авторов (Наталия Курсанина, Степан Сергеев, Олег Медведь, Сергей Кокорин, Александр Бондаренко, Сергей Засядько, Олег Перельман), в процессе написания цикла к ним присоединились Виктор Дуров и Юрий Баландин. В послесловии к этому циклу сказано: «...коллектив авторов распался и ждать дальнейших книг не стоит».

Совершенно «фантастическая» по своей сути, но реальная история-воспоминание автора... Участник Великой Отечественной войны, кавалер орденов Красной Звезды и Красного Знамени, 22-х летний комсомолец в 1947 году — самостоятельно, практически без денег — добрался из Москвы до советско-китайской границы, движимый желанием вступить добровольцем-интернационалистом в гражданскую войну китайских коммунистов против Чан Кайши.

Патриотический порыв — привёл в читинскую тюрьму и едва не закончился осуждением по 58-ой статье УК СССР (измена Родине) и лагерями ГУЛАГа сроком на 25 лет.

Полный проникновенной любви рассказ замечательной поэтессы Юлии Друниной об одном из классиков советского кинематографа — Алексее Каплере. Рассказ, о котором она сама написала так: «Моя задача — задача человека, которому выпало счастье в течение четверти века воочию видеть к а к появляются на свет «дети» этого художника — киноповести, киноновеллы, очерки, статьи, — и теперь поведать это миру. Если не я, то кто же?...»

И завершила это эссе Юлия Друнина коротким, но необычайно ёмким четверостишием о судьбе книг и фильмов своего любимого человека: «Кто говорит, что умер Дон-Кихот? / Вы этому, пожалуйста, не верьте. / Он не подвластен времени и смерти, / Он в новый собирается поход!»

В жанровом классификаторе книгу следовало бы отнести скорее не к фантастике, а (если бы такое в классификаторе было) к псевдо-истории. Кроме не очень внятной описанной инопланетной географии (хотя есть какие-то намёки на земную) и исторического антуража некоего абстрактно-эклектического средневековья (европейские титулы и арбалеты соседствуют с русской баней и берёзовыми вениками) более никакой «фантастики» в книге и нет.

Повествование ведётся от первого лица, похоже, что не случайно — видно, что автору в его офицерско-армейском прошлом многие описанные ситуации и «персонажи» были известны не понаслышке. Ну и примерить на себя различные вариации как «построить» личный состав «лицом к солнцу» — командир любого ранга тоже обычно не прочь.

В целом роман — в общем-то завершён, откровенно провисших сюжетных линий в нём нет. Но повествование охватывает лишь один год — самое начало формирование сержантом-ветераном своего отряда «псов границы». И оканчивается началом большой войны с некой «загорной» империей и примкнувшими к ней (в целях чисто пограбить) племенами горцев. Так что обширное поле для второго романа цикла — вполне имеется.

Вполне достойное завершение трёхтомного цикла. Все сюжетные линии плавно завершены и логически взаимосвязаны, последний штрих (не ставлю спойлер, т.к. третий том этим и начинается) — примирение княгини Ольги и князя Мала, бывших злейшими политическими недругами и, соответственно, возвышение Добрыни (сына Мала) — сюжетно и, главное, исторически объяснено, обосновано и обыграно.

Цикл не выглядит не завершённым и автором «заброшенным», хотя в конце текста тома «Боярин» и наличествует коротенькая строчка «Конец третьей книги», оставляющая автору возможность для дальнейшего объяснения своего видения исторических событий, так несхожих с канонической «Повестью временных лет». И ещё более обнадёживают слова автора , что в настоящий момент история Добрына Нискинича отложена до лучших времен, однако полным ходом идет сбор материала для новой книги — «ведь — по мнению автора — история, как мы ее знаем, полна загадок и не всегда дает однозначные ответы на сложные вопросы».

Достаточно обычный современный фэнтезинно-приключенческий роман, выделяющейся из массы ему подобных лишь тем, что он написан автором-женщиной (знающей как держать клинок не только чисто-теоретически) и от лица героини-женщины, обладающей теми же познаниями. Это, возможно, вызовет неприязнь (хотя роман и вряд ли можно посчитать феминистским) у читателей мужского пола с резким ощущением своего полового превосходства.

Издательская аннотация к книге — абсолютно правдиво (что, увы, не всегда бывает), корректно и без спойлеров раскрывает содержание. Ну а чтобы ознакомиться с характером героини романа — лучше всего прочитать биографию его автора. Остаётся только добавить, что сюжет данной-конкретной книги — её эпилогом вполне завершён и сюжетные линии закончены и не провисают. Но, при описанном характере героини, вполне возможно, что её ждут и дальнейшие приключения-путешествия в тот же или иные фэнтезийные или альт.исторические миры и эпохи.

Для 1958 года — это совершенно явная фантастика ближнего прицела с яркой молодёжно-романтической составляющей. А как ещё можно было в те годы воспринимать строки: «Мчатся ракеты к дальним мирам, к подвигу сердце рвётся...», «Быть может путёвку нам даст Комсомол на первый прыжок к планетам!» И, к тому же став ещё и песней, — в отличии от многих других стихотворений того времени эти строки постоянно были на слуху вплоть до конца 80-х годов ХХ века.

Нынешнему скептическому поколению молодёжи эти стихи, конечно, покажутся архаично-наивными... И столь же от них далёкими, как моё поколение в на рубеже 60-х — 70-х воспринимали строки Михаила Кульчицкого: «Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок — как в девятнадцатом году».

Но и стихи Кульчинского и песню Добронравова — помнят через многие десятилетия... А вспомнится ли в 2050-х что-то из поэзии начала 2000-х ?.. )))

Эта книга начинается с эссе Татьяны Визбор На полном серьёзе или «Лучшее произведение авторской песни» — коротеньком рассказе о своём рождении и дошкольное детстве. Фраза из названия эссе (по словам Татьяны) ...это, естественно, шутка, и принадлежит она Ю.Е.Ряшенцеву, который 18 марта 1983 года был ведущим на встрече выпускников МГПИ. Когда в ряду многих появилась на экране фотография моей мамы со мной на руках, он сказал: «А это одно из лучших произведений авторской песни».

Татьяна Визбор так рассказывает о рождении этой книги: «Мне предложили написать статью об отце: о его телевизионных работах, документальных картинах — он ведь считал себя в первую очередь кинодокументалистом... От статьи я сразу же отказалась, сославшись на то, что об этом ровным счётом ничего не знаю. Вот, ответили мне, и прекрасный повод, великий шанс узнать, наконец, что-нибудь об этом...». А далее — в книге одиннадцать глав-встреч с кино-документалистами, работавшими с Юрием Визбором. А также отрывки из его дневников о работе над фильмами и его выступление-рассказ(1977) в Пущино о съёмках советско-итальянского фильма «Красная палатка».

Читал я эти «документы эпохи» — буквально с упоением. Огромное спасибо Татьяне Юрьевне за её работу!

Говорили, что повесть «По пути к Атлантиде» (из разряда не очень-то в 1967 году на гос.уровне одобряемого жанра фантастики) была издана из за своей «своевременно-политической» и антивоенной направленности: Атлантида, по воле автора, была островной частью Греции и её царями были три брата-правителя: Марс, Гефест и Гермес. Марс убил своих братьев и начал войны с другими греческими городами-государствами Атлантида была этими войнами разорена и кровавое правления Марса привело её к гибели.

Если вспомнить отечественную историю, то до празднования двадцатилетия Победы в Великой Отечественной войне — день 9 мая был обычным рабочим днём и фронтовики свои боевые награды надевали крайне редко. Считалось «вся страна воевала и неприлично выставлять собственные заслуги», а песня на слова Владимира Сергеева, ставшая лозунгом для последующих лет, «Фронтовики, наденьте ордена!» была написана именно к этому юбилею Победы. А кроме этого — именно в 1967 году в Греции произошёл военный переворот и к власти пришла хунта «чёрных полковников». Что делало книгу просто «политически архи-актуальной».

И, хотя сюжет книги в целом и не о древней Атлантиде, и сегодня при чтении даже кажется, что эта линия введена автором в сюжет несколько «притянутой за уши», да и вообще всё выглядит (для сегодняшнего дня) наивно — для меня, тогда 12-ти летнего мальчишки, эти приключения были не менее завораживающими, чем более поздние приключения булычёвской Алисы Селезнёвой для моей дочери.

Цикл явно ориентирован на любителей неспешного и обстоятельного чтения экономических эпопей. Причём предпочитающих читать не отдельные романы по мере их выхода, а весь цикл целиком и сразу «в один присест». Мне показалось, что четыре романа с названием завершающего «Магнат» — это похоже на полный и завершённый цикл. Но, увы, оказалось что нет...

Четыре книги охватывают хронологически примерно семь лет жизни нашего современника, провалившегося в конец XIX века — от момента как он осознал себя в теле молодого князя Агренева, только что получившего свой первый офицерский чин и до времени, когда он стал оружейным (и прочая, и прочая) магнатом даже не российского, а мирового уровня. Вроде бы — куда уж далее сюжету развиваться — но автор «делает кульбит» в истории своего героя и сюжет в конце четвёртой книги явно провисает в воздухе. Однозначно впереди у героя ещё много деяний как экономического, так и чисто приключенческого характера.

Одно плохо — неизвестно когда ждать продолжения этого цикла — похоже, что автор уже увлёкся другой эпохой и его работа над новым циклом «Рюрикова кровь» сильно отодвинет выход пятой книги цикла «Александр Агренев»... Хотелось бы верить, что я слишком пессимистичен и автор не забросит надолго развитие старого сюжета в угоду сюжету новому.

Завершения сюжета книг бывают, конечно, разные... Бывает «открытый финал», которым любили пользоваться Стругацкие; бывает «многозначительный финал», когда автор вроде как и сам не знает чем всё кончится у гг.; бывает «подвешенный финал», когда автор оставляет себе возможность развить действие романа в цикл. А в этой книге — перед читателем «обрубленный финал». Топором. Наотмашь. Как будто издательство последнюю главу потеряло. Последняя сцена романа — это нечто: гг. узнал отгадку и (вместе с читателем) остался в полном от этого недоумении...

Для книги, изданной почти два года назад, отсутствие при таком финале продолжения — просто издевательство над читателем(( Эх, не люблю я отзывы до прочтения книги смотреть, но тут пришлось об этом пожалеть... Самое обидное, что и «Сектант» (как «попаданческий» роман) мне понравился, и цикл «Моя понимать» (как фэнтези) тоже с удовольствием прочитал. А тут... — если бы знал что у меня в руках «оборванная чуть ли не на полуслове вещь» — отложил бы её в какой-нибудь дальний угол.

Ещё одна попытка автора (после годом ранее изданного «Ушкуйника») написать историко-приключенческий роман без какой-либо фантастической составляющей. Ну и, увы, результат оказался точно таким же — можно просто общую, без конкретики, часть отзывов из «Ушкуйника» перепостить в отзывы на «Разыскника».

А что мы видим в романе «Разыскник» (кроме того, что уже было отмечено в более ранних отзывах):

- Употребление слова «амбал» (в его понимании ХХ века) в воровской среде Санкт-Петербурга, времён Екатерины Великой — весьма и весьма сомнительно. В низовьях Волги — это слово (хоть и в несколько ином контексте) наверное уже применялось, но вот в быт питерцев — оно вошло несомненно сильно позже. Да что там питерцев — одесситы и то стали его применять в этом контексте только не раньше ХIХ века.

- Слово «шаромыга» (хоть есть и другая этимологическая версия его появления) в широкий разговорный обиход вошло всё же не ранее времён войны 1812 года.

- Ну а уж (цитирую): «В это время два раза ударили склянки — Ого, два часа ночи...» — совсем ни в какие ворота не лезет! Тем кто (как автор) «не в курсе»: Бить вахтовые склянки — отмечать ударами колокола каждые полчаса после 00.00 часов. Т.е. «два раза ударили склянки» — означает, что время час по полуночи. Когда вместо 8 склянок «отбили рынду» — значит 4 часа ночи — заполунОчные склянки Отбиты, далее идут (опять с одного боя колокола) заревЫе склянки. Ну, углубляться, что каждые 8 склянок — это «вахта» (как вахты именуются и какая из них «собачья») я уже не буду, гугл в помощь.

Если в цикле «Пушкарь», с которого автор начал свою писательскую карьеру, исторические несуразицу хоть и были в размере «ржу-нимагу» — то они хоть как-то нивелировались самим фактом фантастического допущения «попаданчества». Но уж если автор взялся писать роман без фантастической составляющей — хочется в нём видеть более исторический антураж повествования.

Издательская аннотация, определяющая эту книгу как «фантастический боевик» — утверждение достаточно натянутое...

Наличие в книге описания альт.исторических событий — оно, конечно, является «фантастическим элементом», но чтобы сделать книгу действительно «фантастической» (в данном конкретном случае) — как-то недотягивает. На мой взгляд, фантастичность исторических альт.событий — должна быть не более чем сюжетным ходом, чтобы с его помощью развернуть некое действие: либо с описанием альтернативного развития всей (а не только альт.изменения географического места театра военных действий) жизни страны, либо уж неких приключений в иной ист.реальности главного героя, чья судьба (пусть даже и не «попаданца») именно с этой альт.ист.реальностью как-то сюжетно напрямую связана. Здесь же, увы, ни того, ни другого нет и в помине.

Утверждение, что это боевик — ещё более спорно... Тогда точно также к «боевикам» можно отнести всю военно-мемуарную прозу участников войны от рядовых солдат до фронтовых генералов. А кроме этого, в книге нет хоть сколь-нибудь значимого персонажа, которого можно было бы назвать «главным героем». Да и вообще с персонажами в книге — достаточно напряжённо: они, конечно, есть, но скорее как некие «говорящие декорации» к авторскому видению возможных альт.исторических событий. Так что какой уж тут «боевик»? Ну и, кроме того, к минусам этой книги приходится отнести, что её сюжет достаточно далёк от какого-то логического завершения. Альтернативная «карта мира» понесла некоторые (набросанные контурами) изменения — ну а дальше-то что?

Так что оценка моя — достаточно низкая по (моей же) положительной шкале. Пять и ниже — это оценки уже отрицательные, а такие книги — я обычно не читаю далее пары десятков страниц и, соответственно, оценивать по правилам Фантлаба — права не имею.

Если читать этот роман в отрыве от его продолжения — «Небесные воины» — остаётся совершенно явное ощущение не просто незавершённости, а даже явной «заброшенности» сюжета (за что и предельно низкий балл по моей шкале оценок, где «пятёрка» — это уже вроде школьного три с минусом). Даже странно, что автор и издательство пошли в 2003 году на выпуск этой явной «незавершёнки» в свет, а потом автор дорабатывал продолжение сюжета и собирался издать продолжение вплоть аж да 2007 года.

Ну и уже как-то, наверное, и само-собой понятно, что «Небесные воины» (а тут моя оценка уже значительно выше и, в основном, именно за завершение сюжета) без первой книги — читать совершенно бессмысленно. Впрочем, вторая часть — отдельно и не выпускалась. Так что цикл «Сага про Бомжа и Головастика» я бы назвал просто единым романом (и оценка в целом — уже по второй книге). Продолжение к нему — скорее всего уже и не требуется. Вся сконструированная автором концепция «добра и зла» в нашем бренном мире — вполне в повествовании раскрыта и дальнейшее было бы ИМХО уж совсем «наворотами».

О песнях студенческих и о песнях туристических, о том что ошибочно путать и пытаться объединить эти два понятия... В локидовсктм трёх-томнике Юрия Визбора почему-то это произведение отнесено в раздел «Репортажи» — видимо, только лишь потому, что оно было опубликовано в легендарном звуковом журнале «с дыркой» Кругозор. На самом же деле по форме — это статья, хотя называть это живое и неравнодушное повествование статьёй — язык поворачивается с трудом. Ведь как емко и красиво сформулировано: «песни студентов как записки следующим поколениям — вот так мы жили, вот так мы любили, так мы верили в будущее».

Каждая студенческая песня — это «маленький гимн по случаю». Многое из этого творчества достаточно быстро забывается, но многие песни остаются надолго в памяти. «Они пробиваются сквозь толщу лет, и все они так или иначе, как молодые зелёные побеги, выросшие на на могучем стволе древнего студенческого гимна Гаудеамус игитур — песни, прошедшей через семь веков, песни, которую поют стоя, с бокалом горячего глинтвейна. Vivat academia!» — вот так, на высочайшей поэтической ноте, пишет Юрий Визбор о вроде бы вполне бытовом явлении с названием «студенческая песня».

К краткой и сухой аннотации — очерк-репортаж Юрия Визбора с автомобильной трассы Хорог-Ош — надо добавить существенное уточнение: высокогорной, сложнейшей памирской трассы-серпантина, по которой во времена СССР в самые дальние районы Таджикистана везли «всё, кроме воздуха, воды, снега и камней»; трассы в 728 км., одолев которые хоть единожды, «иной счёл бы себя на десять лет вперёд сытым приключениями» — «Ведь пурге не объявишь выговор. Камнепад не заставишь задержаться под давлением общественности»...

Я намеренно включил в отзыв закавыченные цитаты из этого короткого (всего-то на две неполные стандартные книжные страницы) очерка-репортажа — именно они дают ёмкое представление о живом и эмоциональном визборовском стиле, используемом им (в даже вроде бы и не особо требующем живости литературного текста) нон-фикшене.