Когда в далёком 1973 году я впервые прочитал этот рассказ в мировской ЗФ-ке — посмеялся от души. И потом всегда, когда слышал партийно-глубокомысленное «социализм — это учёт и контроль», его невольно вспоминал и «держал в кармане свою пролетарскую фигу». Но позже была ещё срочная служба в Советской (тогда ещё) армии, а «кто в армии служил — в цирке уже не смеётся». И вот ТАМ была полковая проверка — это отдельный мемуар писать можно. Одному прапорщику (тоже в рамках подготовки — как в рассказе) утвердили «акт списания пришедшей в негодность (но явно сприватизированной) 2-х пудовой гири», но сделали приписку «уничтожение списанного имущества — провести в присутствии командира полка».

Но — к рассказу... Когда проверка (как и всё в этом мире) закончилась, я на ночном дежурстве перепечатал этот рассказ в трёх экземплярах, но подредактировал его к реалиям нашего полка и даже заменил имена и должности персонажей на родной командирский состав. Каюсь за хамский плагиат, но себя как автора я не указал, хотя на первом листе и надписал от руки трём хорошо знакомым прапорщикам из службы вещевого имущества что-то вроде «на память о совместной службе». Фамилию я свою не ставил, авторство не присваивал, — но реалии были столь родные, что вопросов мне никто даже и не задавал.

Надо сказать, что в последние 8 месяцев службы я абсолютно не испытывал никаких проблем с каким-либо вещевым довольствием )))

Вряд ли кто-то не знает этого классически-новогоднего стихотворения, которое долгие годы считалось фольклорной песенкой... Остаётся только дополнить, что первоначальный авторский текст представлял собой не песенку, а стихотворный сценарий детского утренника. Дети должны были зачитывать строфы по очереди. И полный вариант стихотворения начинается четырьмя малоизвестными строфами:

Гнутся ветви мохнатые / Вниз к головкам детей; / Блещут бусы богатые / Переливом огней;

Шар за шариком прячется, / А звезда за звездой, / Нити светлые катятся, / Словно дождь золотой:

Поиграть, позабавиться / Собрались дети тут / И тебе, ель-красавица, / Свою песню поют.

Все звенит, разрастается / Голосков детских хор, / И, сверкая, качается / Елки пышный убор.

А потом Леонид Карлович Бекман в тревожно-революционной Москве 1905 года превратил стихотворение в песенку, оставив только слова, идущие в оригинале вслед за приведённым выше текстом. Однако, как писали классики, — «это уже совсем другая история»...

Несомненно — это одна из самых романтичных и популярнейших книг, издаваемых в эпоху СССР. И трудно представить себе мальчишку 1960/80-х, который бы её не читал взахлёб. Вот только приходится сказать, что реальные времена (около 1625 года), когда произошла эта «романтическая история», — романтизированы Дюма, что называется, по полной программе... Что и вполне понятно: ведь Дюма писал «Три мушкетёра» как ярко выраженное «коммерческое издание романа с продолжением», которое изначально публиковались по главам в газете «Le Siècle». Да и гонорар для Дюма в газете был по договору построчный — даже, если в строке было лишь одно слово «Да!». А «читающая публика» жаждала вовсе не сухого исторического повествования, а именно «романтизьму» — и Дюма стремился оправдать все ожидания!

Поэтому, через более чем 200 лет после осады мятежной крепости Ла-Рошель (да и «источник вдохновения» Дюма — «Воспоминания господина д’Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетёров», книга сочинённая Гасьеном де Куртиль де Сандра — тоже была написана более чем через 50 лет после этого события) — Дюма мог позволить себе «для пользы дела» невозбранно и вволю приукрасить быт Лувра и всего Парижа тех времён. Хотя я, честно говоря, вообще сильно сомневаюсь, что Дюма отчётливо себе этот быт представлял. Так что от «исторической Франции 20-х годов XVII века» роман (и я не говорю уже о поголовно всех его экранизациях) столь же далёк от истины, как произведения авторов соц.реализма о «ужасах царизма» от реальной истории.

Описанное Дюма внутри-политическое противостояние тоже мало соответствует исторической правде... Людовику XIII и Анне Австрийской в 1625 году было по 24 года, а Ришелье 40 лет — поэтому (в т.ч. и благодаря Дюма) жив и поныне стереотип о «диктатуре» Ришелье и слабовольном короле. Но как раз Ришелье был ярым сторонником сильной королевской власти, а Людовик искоренял заговоры, направленные против Ришелье со стороны принцев (в том числе своего брата, Гастона Орлеанского), королевы-матери, высшего дворянства и постоянно поддерживал своего министра, действовавшего на благо короля и Франции. Кстати, в социологических опросах парижане чаще всего называют «Великими французами» — Жанну Д'Арк, де Голля и Ришелье, а лишь потом Наполеона, считая его «всё-таки корсиканцем».

Ну а что касается реального быта примерно 1625 года, то наименьшим злом того времени были дохлые мухи в вине: кстати, недаром мушкетёты и у Дюма, и в фильмах — пьют бутылочное вино, а не бочковое в розлив. Канализация в Париже тех времён была общей длиной всего-то чуть более 20 км. и для содержимого «ночных ваз» в середине каждой «большой» улицы законодательно предусматривалась сточная канава. Что (особенно ещё и при обилии всадников и карет) вовсе не украшало улицы, которые (не верьте фильмам) отнюдь далеко не все блистали брусчаткой. Ну а что же касается помещений Лувра — так большая их часть «в целях гигиены» застилалась... слоем соломы, которую меняли лишь раз в неделю, а роскошество королевского дворца (которое мы при чтении романа подсознательно представляем опять же благодаря фильмам) появилось лишь где-то 50-тью годами спустя, уже при Людовике XIV. Да и то, после того как Людовик XIV «Король-солнце» перенёс королевскую резиденцию из Лувра в Версаль.

Так что — уж извините, если я кому-то исторической правдой жизни вдребезги разбил некие романтические иллюзии...

Для меня самое удивительное в этом фантастическое романе — что впервые прочитал его я во время срочной службы в (тогда ещё Советской) армии. Ощущения от прочитанного были просто феерические, особенно на фоне постылой срочной службы. При этом у журнала (и, соответственно, романа) уже не было первых страниц, так как обнаружил я его, увы, — отнюдь не в библиотеке. Причитал, помнится, сразу два раза подряд и потом писал письма на гражданку, — мол вот, нашёл я тут «Иностранку» без начала — напишите «что за роман, кто автор этого чуда, кто читал — что было вначале, у меня только с ...цатой страницы». Добрые люди мне тогда первые страницы на ксероксе (тогда фантастическая машина под строгим контролем первых и особых отделов) откатали и в армию прислали.

И только через три года я за бешеные по тем временам деньги купил «Опрокинутый мир» в ЗэФке и запоем прочитал его опять — бережно храню до сих пор это уникальное издание, так и не переизданного, увы, более романа.

Это, наверное, самая первая «взрослая» книга прочитанная мной в самом младшем школьном возрасте. Увлекательнейший и динамичный сюжет и, главное, герой «всего-то» чуть-чуть старше меня тогдашнего. Нашёл я эту книжку (в издании «рамочки» 1955 года выпуска) «дачным» летом в деревенском доме у брата моей бабушки в часе езды на электричке от Москвы. За это лето я прочитал её, наверное, раз пять.

После этого — всякие сказки, Агнии Барто и прочие Бианки стали «читалками для малышни» и я стал грезить парусниками, мушкетёрами и благородными разбойниками. Потом перечитал эту книгу ещё несчётное количество раз, а в школе с тех пор почти стал отличником по географии и истории. А любая книга в «рамочке» вызывала условный рефлекс — читать, читать, читать! И запись учителя в дневнике «на уроке литературы под партой читал книгу» — это почти про меня.

Позабавило голосование в классификации Фантлаба, где (на момент написания этого отзыва) 5 из 5-ти классификаторов указали время действия как 17-19 века. Хотя, если формально, то 1900 год — действительно всё ещё 19 век; но относить этот год к периоду 17-19 века — как-то очччень уж формально. И ведь англо-бурскую войну недаром её современники именовали Первой войной нового ХХ века — она сломала многие стереотипы ведения боевых действий, сформировавшиеся в XIX веке.

Предельно эмоционально и жестоко-натуралистически написанная книга. Тем, кто в мире трёх мушкетёров видит только романтические «плащи и шпаги» и как-то даже не догадывается о выливаемых из окон на улицы «ночных» нечистотах и дохлых мухах в кружках с вином, — эту книгу читать крайне нежелательно. Нельзя её читать и сторонникам «абстрактного гуманизма», ставящих жизнь каждого абстрактного человека превыше всего реального, что только существует в этом мире и считающим «гомункулусом» человека, который готов отдать свою жизнь за смерть ещё хотя бы одного врага.

Да, мы выросли на героико-патриотической литературе и кино эпохи социализма и, вместе с героями «А зори здесь тихие», ненавидим фашистских диверсантов, добивших своих раненых и преклоняемся перед нашими героями из десятков фильмов, когда они, раненые, говорят «уходите, я их задержу». Только вот — в реальной жизни реальной войны не всегда, увы, бывает всё так просто и героически. Если твой раненый друг без сознания, «на хвосте» эсэсовцы с овчарками, а ты остался один кто сможет выполнить приказ «дойти любой ценой и передать данные разведки» — вот тогда «просто» надо очень хотеть чтобы и тебе «если что — воздали тем же»... Да, у войны своя, несовместимая с человеческой, чудовищная логика — когда простым приказом приходится обрекать на смерть десятки, если на другой чаше весов жизни сотен и тысяч...

Да, бывало наверное и так, что партизаны забирали у жителей последнюю еду. Но вовсе не сказки, когда восьмилетний пацан отвечал пытающейся отдать ему хлеб комсомолке-разведчице: «У партизан брать нельзя. Мамка запретила, — вам фашистов убивать надо».

Это, несомненно, самое романтическое произведение из всей советской фантастики, явно догматически классифицируемое как «рассказ». Это — песня в прозе, поэма, былина. Эти всего-то шесть страниц текста я перечитал несчётное количество раз ещё в школе и, ненароком, запомнил их наизусть.

Ближе всего к ней, на мой взгляд, «Песня о Буревестнике», убитая в нашем сознании её школьной зубрёжкой. Когда (целую жизнь назад) на школьном уроке подошла моя очередь наизусть читать «Буревестника» (а к моей букве «Ч» её можно было запомнить и со слуха) я сказал, что перепутал и выучил другое. Учительница — у которой от «Буревестника» явно была уже стойкая идиосинкразия — вяло сказала «...ну, давай» — и я стал читать «Икар и Дедал». Несколько человек в классе облегчённо вздохнули — урок был сорван.

Одна из наилучших «провокаций» времён строительства развитого социализма и «дорогого Леонида Ильича». Женщины меня может быть и не поймут, но мужикам читать эту воистину «поэму в прозе» без ржача над каждой страницей — малореально. Ну, может быть, это касается по большому счёту уже только рождённых в СССР, но тогда, когда эту книгу в виде именно книги видели только «литературоведы в штатском» — примененные «к месту и по времени» цитаты из самиздатовских, полуслепых перепечаток были своеобразной «визитной карточкой» для «людей знающих».

Отдельная история — как смеялась вся страна, когда на излёте эпохи горбачёвской борьбы за трезвость первая общедоступная публикация книги в СССР произошла на страницах журнала «Трезвость и культура». А потом, с 89-го, когда издания, что называется, пошли косяком, как лосось на нерест, — книга обрела уже всенародную славу и читалась почти по В.Высоцкому: «Открою Кодекс на любой странице — и не могу, читаю до конца.»

А очередная неудачная попытка лирического героя найти в Москве Кремль — и сегодня вызывает вполне актуальные аллюзии.

ЗЫ: В Классификаторе поставил «Сюжетные ходы: Сверхъестественные способности, супергерои» в смысле, что ну нет у обычного человека способности столько и такого выпить. И не «Становление/взросление героя» же тут было ставить. )))

Сначала несколько вроде бы вовсе и не о Высоцком ...

Специалисты считают, что в стихах А.С.Пушкина нет и не может быть ни одного случайного слова. И действительно, даже в такой вроде бы простой бытовой зарисовке «...пока недремлющий Брегет не прозвонит ему обед» — слово «недремлющий» стоит вовсе не просто для соблюдения размера строфы или красного словца. Оно сугубо функционально и подчёркивает, что Онегин, франт эдакий, — носит достаточно тогда редкие, дорогие и модные часы с «продвинутой» для того времени функцией автоматического подзавода при ходьбе.

И вот вдруг во вроде бы совершенно «исторически-летописном» сюжете о былинных временах Олега Вещего — Пушкин вдруг «допускает» такую несуразность: «Пирует с дружиною вещий Олег / При звоне весёлом стакана». Позвольте, откуда в домонгольской Руси мог взяться какой-то «стакан»??? Или тут есть какое-то двойное дно подтекста? И вот ведь что ещё более загадочно: датируется это стихотворение, согласно помете в пушкинском автографе, 1 марта 1822 г. А напечатано оно Пушкиным впервые в альманахе „Северные Цветы на 1825 год» — т.е совсем незадолго до восстания Декабристов. И что после этого прикажете думать о строке «...примешь ты смерть от коня своего»?

... Где-то я читал, что когда Высоцкий у себя дома садился работать — его стол (чтобы ничего не отвлекало) был девственно чист. И на чистой белой стене, у которой стоял стол, — висела лишь копия гипсовой посмертной маски Пушкина... А ведь в стихотворении Пушкина нет ни слова, что Олег как-то задумал «покарать» волхвов — есть лишь недовольство Олега собой: «Кудесник, ты лживый, безумный старик! / Презреть бы твоё предсказанье!». И вдруг Высоцкий, буквально боготворящий Пушкина, излагает совсем другую картину событий: «Ну, в общем, они не сносили голов, — / Шутить не могите c князьями — / И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями.»

И вот ну никуда я не могу от этого деться: гложут меня смутные сомнения, что в конце 1966 или в самом начале 1967 года — строка Высоцкого: «..Каждый волхвов покарать норовит, — / A нет бы — послушаться, правда?» — она, как и у Пушкина, тоже была не с бухты-барахты написана... Трудно что-то с уверенностью утверждать, но «зацепочек», вызывающих некие аллюзии, по рубежу 1966/67 годов — ой как хватает...

Достаточно редкий в «попаданческой» тематике цикл, написанный человеком, который явно хорошо (и главное глубоко!) разбирается в компьютерных технологиях. И (главное!) не только в сиюминутном «железе», но и в истории развития этих самых технологий — т.е., образно говоря, «что из чего выросло» и «кто чья прабабушка».

Но ценность цикла в том, что эти знания не просто сиюминутно «вплетены» в канву сюжета, а лежат фактически в самом его фундаменте и изложены так, что у читателя, даже абсолютно не сведущего в технологиях (и, вроде меня, отличающего трансформатор от конденсатора — только лингвистически, по латинским корням) не возникает ощущения, что он читает какую-то китайскую грамоту. И даже порой возникает смутно-внезапное понимание этого самого «что из чего выросло» в его домашнем компьютере.

Ну и отдельно надо упомянуть ещё то, что не-техническая часть текста очень ностальгически напомнила институтский курс политэкономии социализма и заставила (уже сегодняшние!) мозги закрутиться в отделении в том курсе «зёрен от плевел», т.е. политики от экономики. И ещё раз убедиться, что если бы в бытовом употреблении этой политэкономии — часть «полит» так сильно не перевешивала в советские времена часть «эконом», то и социализм мог бы получаться совсем с другим (по своему интеллекту) «человеческим лицом».

На самом-то деле «Охота на волков» — песня вовсе не про реальных лесных «серых хищников, матёрых и щенков». Опытный охотник только посмеётся над строкой «Волк не может, не должен иначе...»: в реальности флажки — непреодолимая преграда только для волков молодых (прибылых и переярков); а вот для волка матёрого — флажки вовсе и не непреодолимый барьер. Впрочем, отвлекаясь от сути стихотворения, во всей мировой литературе не заблуждался в описании повадок волков — пожалуй только Лев Толстой.

Но совсем по другому эта песня Высоцкого звучит, если понимаешь, что она вовсе не про охоту, что в ней стая волков — это олицетворение обычных, «нормальных» людей; власть — представлена в образе егерей и стрелков; а образ молодого волка, который «...из повиновения вышел — / За флажки, — жажда жизни сильней!» — мечта Высоцкого соответствовать этому образу.

Гротеск абсурда... в квадрате, в кубе, в бесконечности... Сразу вспоминается — «Фантастика — это окружающая нас реальность, доведённая до абсурда». Но Высоцкий «меняет полюсность» — и пишет об абсурде реальности; о том, что общество воспринимает гротескно-уродливые формы жизни как норму...

Первоначальное заглавие «Жизнь без сна» — аллюзия к кальдероновскому «Жизнь есть сон» — что, собственно, есть в самом тексте: «У Кальдерона — “Жизнь есть сон”. Там про то, как одного принца разбудили, а ему так все показалось мерзко, что он решил — это сон, а жизнь-то была во сне. Потому что не может быть жизнь цепью гнусностей и лжи». И «из Кальдерона» главный герой создаёт свою собственную модель мироздания: «Нет, вы представляете себе эту жизнь: все не спят, все только буйствуют или думают. Гениально!... Никто не спит, и никто не работает. Все лежат в психиатрической... И всем делают уколы, от которых развивается информация, т<о> е<сть> димпотенция конечно. И все — импотенты. И дети не родятся, и наступает конец света. Планета вымирает».

Вся повесть построена на пересекающихся и взаимопроникающих явных и скрытых аллюзиях — где-то прямым цитированием, где-то на уровне реминисценций перед читателем буквально калейдоскопом мелькают: Корнель и Расин (ставшие для гг «профессорами»), Горький и Маяковский, Вальтер Скотт и Дарвин, Ив Монтан и Брижит Бардо, Батюшков и Окуджава. Просто удивительно, как этот гигантский информационный пласт «комбинировался» 30-ти летним Высоцким без современного Интернета или хотя бы приличной библиотеки (с ссылками и с закладками) прямо под рукой. И венчает этот парад литературно-исторических аллюзий переосмысленный микст-гротеск «спасательного» с физиологическим: «Русь! Куда ж прешь-то! Дай ответ. Неважно, говорят, авось вынесет, и вынесло и пронесло, и несет до сих пор, и неизвестно, сколько еще нести будет».

Не знаю что больше мне напоминают «Дельфины и психи» — гоголевский «Нос» или ерофеевское «Москва-Петушки»... Но одно совершенно точно: все три повести поначалу кажутся невнятно-мозгодробительными; и только когда их читаешь не по первому разу — они дают всё новую и новую пищу для ума. Не берусь настаивать, что «Дельфины и психи» (как и «Нос» и «Москва-Петушки») можно безоговорочно отнести к фантастике... но приведу две цитаты из текста:

1. фрагмент о том, что профессор, по мнению дельфинов, плохо защищал их от оскорблений (заметьте, словесных, а не физических!) служителя океанариума и в результате консилиума тайно-разумных животных: «Кто-то подал еще более разумную идею, что профессор сам безумен. На том и порешили и упрятали самого великого профессора ихтиолога-лингвиста в психиатрическую лечебницу».

2. и как апофеоз — совсем коротенький эпилог повести: «Бродят какие-то тихие существа. Некоторые из них иногда что-то выкрикнут или забьются в истерике. К ним все время подплывают дельфины, и они гладят их по спинам, или дельфины гладят их. И существа позволяют дельфинам залезать им на спину и щекотать себя под мышками, и даже улыбаются».

По сути дела — вся повесть это два параллельных сюжета: жизнь в психиатрической лечебнице (совершенно в рамках соц.реализма) и некое «происшествие» в океанариуме (вроде как некая психоделика/фантасмогория/и т.д.). Естественно, что герой сюжета в океанариуме — в конечном итоге попадает в псих.лечебницу (при этом «разумную идею, что профессор сам безумен» выдвинули как раз дельфины и они же отправили профессора в психушку). Но и это бы тоже укладывалось в сюжетную линию «жизнь в психиатрической лечебнице»... — но вот кабы не эпилог, расставляющий акценты в приоритетах двух сюжетных линий и в итоге выводящий повествование к некоему постапокалипсису...

Говорят, что мировая история развивается по некоей «спирали»... Но порой вовсе и не «мировая», а своя собственная биография — возвращает нас к давно вроде бы забытым и (как тогда казалось) совершенно малозначимым эпизодам твоей жизни...

В моей туманной (увы уже) юности забросило меня проходить срочную службу в 11-ый Отдельный кавалерийский полк. Служба началась с того, что комэск пулемётного эскадрона подвёл пятерых призывников к деннику со своим жеребцом и спросил: «Кто пойдёт коня почистить?» Надо сказать, что полк формировался призывниками в основном на базе Ростовской области и Краснодарского края, — так что все «духи» кроме меня прекрасно знали, что жеребцы не только лягаются, но и кусаются похлеще иной собаки. Но я-то: «маменькин москвич» — поэтому, ничтоже сумняшеся, сунул жеребцу в нос раскрытую ладонь (как потом говорил комэск, — он уже попрощался с моими пальцами) и, сказав жеребцу вместо строгого и уставного «Прими!», что-то вроде (как тоже потом рассказывал комэск) «Подвинься пожалуйста...» — вошёл в денник.

Видимо, моя ладонь ещё сохраняла «запах маминых пирожков» и сам я показался жеребцу совершенно безопасным существом, — поэтому он, достаточно сильно охренев от такой фамильярности, согласился терпеть моё присутствие около себя-любимого. Так и появилась тогда в моём военном билете уникальная для тогдашней Советской армии запись воинской учётной специальности «Коновод-трубач».

Но вернусь к книге Краснова... Через два года после описанных событий, когда товарищи офицеры уже давно поняли, что 27-ми летнего женатого москвича выгоднее (потому как не о том лишь как бы что/где/когда накосячить он думает) использовать на чём-то более сложном, чем «копать от забора и до обеда», а после обеда опять «копать от меня и до следующего дуба», — досталась мне в «дембельский аккорд» перепечатка на раздолбанной штабной «Эрике» малопонятной книжицы без обложки и титула со старорежимными «ятями».

Мыслями я, естественно, был уже практически дома, но неделя разборки дореформенной орфографии и тюкания 5-ти экземпляров под копирку на печатной машинки — что-то в моей голове да отложили... Поэтому, когда я взялся делать на Фантлабе библиографию атамана Краснова и открыл в ине-те текст этой книги чтобы определиться в учебные её издания ставить или куда-то ещё: тут же «щёлкнуло» — эвона, здравствуй, старый знакомый!

Что остаётся сказать про сам текст... К той любви, с которой Краснов пишет о лошадях, — вполне подходит определение: если даже у такого животного как человек есть душа — то она безусловно есть у лошадей и собак.

По словам самого автора роман классифицируется как «...альтернативная история без прогрессорства. Мы не будем никого ничему учить и сыпать направо и налево космическими откровениями. Мы просто придём и изменим Историю своими собственными нежными ручками. Причем я даже не обещаю, что Историю мы изменим в лучшую сторону.»

Принципиально не хочу писать о социально-политических аспектах утопии/антиутопии описанной автором, но что касается идеи автора поместить сознание старика из 2040 года в тело новорождённой девочки 31 декабря 1960 года — да, это на момент написания романа достаточно оригинально. Ведь варианты хода «переселение мужика-современника в мужика-предка» — читателю уже достаточно приелись, нужно, типа, искать новые сюжетные ходы...

И я бы предложил в качестве реализации незабвенного бредберевского тезиса «Фантастика — это окружающая нас реальность, доведённая до абсурда» (да и за собой «идею» застолбить))) ) использовать в сюжетном ходе «Наш человек в прошлом» перенос сознания в тело попугая сэра Генри Моргана. Вот тут-то такой попугай-вселенец и смог бы методами нейро-лингвистического программирования (особенно во сне) возвести до небес и так достаточно неплохую карьеру своего хозяина-симбиота. А если воспользоваться распространённым заблуждением, что продолжительность жизни попугаев может достигать 100 и более лет — этот попугай может «перебраться» на плечо Петру I и тут-то уж совсем автор сможет безудержно разгуляться...

Но, возвращаясь к роману, могу сказать, что читается он легко, с неослабевающим интересом и периодическими хи-хиками — особенно это относится к тем, кто хорошо (а не сугубо теоретически) представляет описываемое в романе время.

Уморительная история о том, как хронический алкаш/непросыхающий пьяница спасает земную цивилизацию от инопланетного порабощения. Самая изюминка, вполне рациональная мысль, позволившая добиться этого эпохального свершения — вполне логична и, главное, кристально трезва: «На кой чёрт пререкаться с собственными галлюцинациями?».

Главное — что и обе цивилизации остались «при своих», а конкретный индивидуум вполне доволен конечным результатом счастливого завершения ксено-контакта. Ещё одно подтверждение народной мудрости, что алкоголь в малых дозах — полезен в любом количестве. И что главное его зло — не когда его много, а когда его мало и приходится бежать в ларёк за добавкой, нарываясь при этом на кучу неприятностей.

Но незабвенный Венечка — вряд ли бы оценил такое «буржуинское счастье». Ведь главный «изюм» — «поговорить за жизнь» — тут отсутствует напрочь. И вот тут-то и зарыта главная собака взаимного непонимания между мега-этносами России и Америки. :-))

Когда был выпущен с свет 24-ый том «Библиотеки современной фантастики» (и как его только советская цензура пропустила) мне было всего-то 16 лет и мне, естественно, гораздо больше понравилась «Неукротимая планета» Гаррисона. «Человек без лица» — прошёл как что-то «попутное». Но «Планету» я перечитал только один раз (когда мне достались в Самиздате два романа-продолжения цикла), а к «Человеку» я возвращался раза три-четыре. Конечно, это было в те времена, когда полки книжных магазинов не ломились от фантастики на любой вкус и у меня дома не стояла стопка «в бумаге» в пол-метра «к прочтению».

Особенно мне «Человек...» вспоминался в пору срочной службу в славных рядах нашей Советской Армии. Читать мысли там необходимости не было — всё было написано непосредственно на лицах каждого персонажа — от салаги до полкана. Но как же мне помогала при получении очередного «начальского втыка» та самая песенка-оберег: «...а когда сказал — четыре, получил синяк под глаз, три-четыре, три-два-раз. Ах ты кАмбала, не вобла — смотри в оба, смотри в оба». Очень даже это помогало — как мантра — для экстренного отключения вторичной нервной системы и блокирования восприятия агрессивной тупости окружающей среды.

Вот такая вдруг зарисовка на тему «Книга — друг человека» получилась...

Когда читаешь этот рассказ — возникает ассоциация сразу с двумя другими рассказами: «И грянул гром» Рэя Брэдбери и «Седьмое путешествие Йона Тихого» Станислава Лема... Но вот только на самом деле хронологически по написанию — всё оказывается совершенно наоборот: «Я, снова я и ещё раз я» написан Уильямом Тенном в 1947 году. В то время как Рэй Брэдбери написал «И грянул гром» (введя в широкий оборот выражение «Эффект бабочки») лишь в 1954 году, а Станислав Лем уморительную историю «Седьмое путешествие Йона Тихого» (с целой толпой дублей г.г. из разных дней недели) — лишь в 1967. Таким образом, что с чем должно ассоциироваться и какие аллюзии из чего следовать — это ещё бабушка надвое сказала.

Кстати, когда мы говорим «Бабочка Бредбери», не нужно забывать, что (при всей устойчивости и красоте этого, ставшего воистину народным понятия): авторство термина «эффект бабочки», которая взмахивая крыльями где-то в Айове, может в отдалённом будущем вызвать лавину эффектов, достигающих высшей точки в дождливый сезон где-то в Индонезии, — принадлежит вовсе не Рэю Бредбери, а математику и метеорологу Эдварду Лоренцу.

Наверное, это самая культовая книга поколения молодёжи 80-х... Во времена, когда хоть и было по стране полным-полно книжных магазинов, но все они были забиты романами в которых (преимущественно) хорошее боролось с ещё более лучшим, а герои и героини боролись (в основном) за претворение в жизнь призыва «Пятилетку в четыре года!» — этот роман был как глоток свежего воздуха в дебрях торжества соц.реализма!

Первое издание в №№ 2-3-4 журнала «Новый мир» 1980 года, где роман был впервые опубликован, передавалось из рук в руки и только ближайшим друзьям. Мне, помнится, удалось их сильно потрёпанными выменять в собственность за 30 кг. макулатуры, уже в абонементном, естественно, эквиваленте (молодёжь и не поймёт небось о чём это я) у киоскёра «Союзпечати» в рабочем посёлке «Поварово» в часе езды от Москвы. Тогда я прочёл журналы два раза подряд, а через год перечитал роман и третий раз, — когда «СовПис» в 1981 году выпустил книгу. На журналы я что-то опять выменял, а книгу, хоть и в зачитанном друзьями почти до дыр состоянии, храню дома до сих пор. Только суперобложку на неё надел от «ковчеговской» серии «Русская рулетка».

Вот такой сюжет получился из истории материальной культуры эпохи развитого социализма.

Одно из самых романтических произведений Эпохи начала Космической эры! Сравниться с этим стихотворением по своей романтической поэтике — могут, пожалуй, только «Легенды о звёздных капитанах» Генриха Альтова. Сегодня, конечно, эти строки смотрятся донельзя наивно: представить себе картину, когда до старта «в запасе четырнадцать минут» и в это время «штурман уточняет последний раз маршрут» — современная космонавтика может только с большой иронией...

Хотя всё течёт, всё изменяется: строка «Заправлены в планшеты космические карты» — сегодня уже не кажется столь архаично-наивной, как это было лет 15 назад. Вместо кожаных офицерских планшетов — повсеместно на руках уже планшеты электронные. Смотришь, придёт время, и маршруты тоже будут за 14 минут уточнять. Как нынче электрички...

Только страх и любовь одинаковы во всей Вселенной...

Вряд ли найдётся человек, которому не знаком пусть и уже полузабытый детский страх огромной-пустой-тёмной комнаты, — в которой таится «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Но стоит лишь затеплиться одной-единственной маленькой свече — и страх умирает вместе с темнотой...

А что есть Человечество? Да всего лишь маленький (по Вселенским меркам) ребёнок, испуганно сидящий в своём дальнем уголке, тёмной и непредставимо-огромной комнаты Бесконечного Космоса. И сидит он, спрятавшись под одеяло своей маленькой и такой беззащитной планеты, и «накручивает» себя ужасами страшных чудовищ, высматривающих свою несчастную добычу из Бескрайней Великой Дали.

Но всего лишь два коротеньких, но точных как удары рапиры Мастера, вопроса Адвоката на Всепланетарном Суде над явившимся на нашу Землю чудищем-пришельцем — и волшебным образом затеплилась свеча всечеловеческой любви и понимания, рассеявшая мгновенно все надуманные кошмары испуганного Человечества.

... Один из великолепнейших по своей психологии рассказов Рассела.

С сегодняшней точки зрения, отягощённой пропастью в почти 60 лет от времени написания рассказа, — он кажется очень наивным своей «романтикой большого космоса». К тому же меня (сегодняшнего!) очень позабавило, что на межзвёздном корабле, перевозящим сотни пассажиров, имеется «магнитофон и 50 катушек с плёнками»))) Но на рубеже 60-70-х годов рассказ, конечно, читался «на ура!»

Впрочем, и сама земле-подобная планета, практически вся покрытая океаном но без штормов и даже ветра, — и именно поэтому абсолютно безмолвная — тоже некий нонсенс с точки зрения законов физики и природы. Поэтому многолетние и мучительные поиски земных учёных-психологов о создании на этой планете некоего акустико-положительного фона (извините за столь заумный стиль, но иначе это будет совсем уж откровенный спойлер) — кажутся донельзя надуманными. Ну а «найденное», лежащее на поверхности, этими учёными «гениальное» решение проблемы — кажется наивным вдвойне.

Но что однозначно спасает рассказ — так это великолепный слог, наполненный романтикой, так свойственной той эпохе мечты о скорой близости дальнего космоса. И за бережное сохранение этого авторского слога — отдельный низкий поклон переводчику Юлии Ивановне Жуковой.

Так уж сложилось в моём «читательстве», что в последние лет эдак чуть более десяти я очень мало читаю переводную фантастику, буквально пяток книг в год. Классические переводы советских времён — уже читаны перечитаны; а хлынувшее на рынок в начале 90-х и читанное мной начиная от газетных изданий типа «сложи-разрежь-будеткнижка» до всего подряд (по мере выхода) Поляриса и Северо-Запада — как-то надолго набило оскомину и привело к некой идиосинкразии на «труды» современных переводчиков.

И вот «решился» я на Змею... Ох, лучше бы не надо было, — ведь читал же ещё до этого дискуссии о переводах Фляка. Так что, при всём моём уважении и любви к пану Анджею, книгу я смог дочитать только до 28-ой страницы. Хватило (((.

— об описании Ламии в греческой мифологии я с переводчиком спорить не буду, но его примечание в сноске уже на первой странице, что мол Ламия заманивала к себе путников «сладострастным шипением» — меня поставило в тупик. Долго думал до какой же жизни мне лично нужно было бы дойти, чтобы какое-либо шипение мне вдруг показалось бы сладострастным.

— через несколько страниц — очередное откровение в сноске-примечании... Оказывается, на жаргоне советских солдат, служивших в Афганистане, коробка для боеприпасов называется «цинком» потому, что она именно из цинка и сделана. Сомневаюсь я, что переводчик держал в руках эту (в описываемые в книге времена) стальную коробку, покрашенную защитно-оливковой краской.

— к 18-ой странице у меня уже поднакопилась «критическая масса». А как прикажете отнестись к фразе: «Взрыв, по спине валит град гравия и мелких камешков». Можно долго спорить о стандартах размера гравия и «окатанности», отличающий его от просто «мелких камешков», но хоть убейте меня — я не могу представить себе ни солдата, понявшего что ему там валит по спине после взрыва гравий или камешки; ни такого подчёркнуто-выборочного мелкого размера этой смеси после взрыва от (как в книге) «попадания миномёта в самую середину блокпоста».

— ну и добили меня страницы 25 и 27, где слово-в-слово смачно повторяются описания результатов орудийно-ракетных обстрелов:«...перемешали, можно сказать, на настоящую однородную массу, как фарш для пельменей».

В общем хватило мне первых неполных 30-ти страниц чтобы составить себе мнение об этом переводе и белой завистью позавидовать тем, кто может как Vladimir Puziy прочитать Змею в оригинале. Нет, наверное я и в дальнейшем буду воздерживаться от переводной фантастики...

Для меня – это глубочайший и ярчайший роман, который я читал за последние годы. А среди непосредственно исторических романов – даже и не знаю с чем его можно сравнить. Что же касается его некоей фэнтезийности – тут не знаю… При том потрясающем впечатлении достоверной обыденности описываемых событий – как-то даже складывается впечатление, что два героя действительно вполне могли прожить до 100 лет на мощнейшем самовнушении запрета собственной смерти ранее достижения назначенной себе цели. Ну а уж такие «мелкие чудеса» как умение отводить глаза или йети в парме – вообще удивления не вызывают.

Думается, что эта книга уже никогда «не потеряется» и «не заблудится» в вале современных «одноразовых» публикаций.

Трилогию «Царь Фёдор» вряд ли можно назвать циклом — это единый роман, в котором каждая книга по отдельности не является хоть сколько-нибудь независимым произведением. Сюжет, согласно аннотации, вполне тривиален — очередной «наш попаданец» в эпоху Бориса Годунова. Но автор нашёл довольно нестандартный ход и развернул поистине эпическое повествование примерно с 1599 года и почти на 70 последующих лет. И, я думаю, не имеет смысла рассказывать, что это были за годы в нашей отечественной истории.

Злотников написал не столько «фантастическую историю» (название серии первого издания), а вполне мастерски прописанную эпическую Утопию (именно Утопию с большой буквы) и порой просто плакать хочется, что в реальной истории всё было совсем не так. Вполне реалистично и непротиворечиво в историческом контекста изложены первые годы «попаданчества» главного героя. Далее, естественно, начинают нарастать такие «историческое несостыковки» как, например, «не вовремя появляющиеся» талеры с русским клеймом или золотые монеты, но не надо и забывать, что годы деятельности героя в прошлом уже «убили бабочку Бредбери» и рисунок исторической реальности мог уже значительно измениться. Учитывая это, роман вполне можно считать исторической утопией в жанре социальной фантастики.

При этом в книге очень мало диалогов, да и вообще «экшена» в привычном его понимании — драк, стрельбы и батальных сцен. Изначально в прошлое попадает не спецназовец, не инженер-технарь, и даже не историк , который знает что и как будет, а крупный бизнесмен конца «нулевых» и единственные технологии (кроме как из курса школьной программы), которыми он хорошо владеет — это технологии управления и создания среды развития. На этом, собственно, и построен весь сюжет романа: создать непротиворечивую модель не только технологически, но и экономически и, главное, политически развитой России уже в эпоху Кромвеля и Мазарини. Что у Злотникова, на мой взгляд, в полной мере и достаточно исторически непротиворечиво вполне и получилось.

Ах, если бы и на самом деле так выглядел учебник истории России семнадцатого века...

Я без предубеждения отношусь к романам продолжениям/дополнениям/ответвлениям/и т.д АБС. Даже романы по типу «нэ так всё было» не вызывают у меня однозначного отторжения ещё до их прочтения. Благо, что «прививку» от этого я получил ещё на пред-премьерном показе «Сталкера» в московском «Доме кино», когда ещё практически никто и не знал, что «Пикник на обочине» и «Сталкер» — «это две таки большие разницы».

Но вот «Саракш: Кольцо ненависти» как-то выбило меня из такой колеи толерантности. И не потому, что я не согласен с развитием какой-либо сюжетной линии, а потому, что не увидел сколь-нибудь хорошо развитой хоть одной сюжетной линии. Сложилось впечатление, что автор просто захотел (типа) «застолбить» (или с более биологическим уклоном — «пометить») все возможные сюжеты развития взаимоотношений с Пандеей, Хонти, Островной Империей, Горцами, Южными варварами, а заодно приплести Льва Абалкина с Голованами и даже перво-контакт со Странниками.

Зато достаточно интересная тема, сформулированная где-то в середине книги вопросом Максима:«Зачем мы вообще явились сюда?», ограничилась в своём развитии коротеньким: «Есть причины, — буркнул Странник». Таким образом, ничего ИМХО интересного к продолжению/дополнению/ответвлению/и т.д. мира Обитаемого острова автор не добавил, но натоптал весьма и весьма прилично.

Этот рассказ я читал первый раз в школьном детстве — класс 7-ой, наверное. Но тогда на уроках труда мы в столярке как раз делали эти самые табуретки. Что-то, наверное, в рассказе меня уже тогда зацепило и я вызвался «за прогул» убрать мастерскую, а заодно без помех доделал свою табуретку. Хотите верьте, хотите нет — но лет 40 уже с тех пор прошло и я больше в жизни никогда не столярничал, а моя табуретка до сих пор стоит у нас на даче. Рассохлась вот только и краска местами пооблезла.

Очень трудно определить что же в книге действительно надо отнести к жанру фантастики, когда эту фантастику пишет профессиональный физик-ядерщик... Например, как это при «калибровке радиоактивных источников» может получаться, что «сумма не равна двум слагаемым»? — хотя тут-то даже и не физику в итоге вдруг всё оказывается «предельно ясно»))).

Или другой вопрос: относится ли к реальности обнаружение подводных лодок противника «измерением нейтринных полей» (да ещё и в 1977 году) или это и сегодня ещё фантастика? Но вот то, что как побочный эффект таких измерений на экране телевизора «Рубин» (используемого по недостаточности финансирования в сверх-секретном НИИ в качестве монитора) вдруг каким-то странным образом появляется в Новостях сообщение об уходе на пенсию «дорогого Леонида Ильича» — это уже вроде точно чистой воды альт.реальность... Хотя... Чёрт его знает — поначалу автор так хитро «выплетает» причинно-следственные связи, что вдруг как-то начинаешь сомневаться: где она реальность, а где альт.

Писать в отзыве как и что было в дальнейшем — практически невозможно без преждевременного (явно преждевременного!) раскрытия сюжета. Но этот сюжет столь же точен в своих бытовых и исторических деталях, сколь альтернативна непосредственно его историческая «генеральная линия» развития.

Ярчайший и один из несомненно лучших примеров классической советской фантастики. И при этом, в отличии от многих н/ф книг того времени работа учёного показана не как весёлое и увлекательное занятие с периодическими гениальными озарениями у энтузиаста «без страха и упрёка», а как просто ежедневная серьёзная и ответственная работа с подлинными этическими поисками и моральными сомнениями в «открытии себя».

Может быть, такой подход у многих вызвал бы лишь скуку, но гениально подобранные эпиграфы к каждой главе — и роман «заиграл» как глубокое ночное небо с россыпями ярких звёзд. Буквально сразу роман растащили на цитаты, и К.Прутков-инженер, — стал именем нарицательным.

А самодельный плакат «ПРЕЖДЕ ЧЕМ ДЕЛАТЬ ОТКРЫТИЕ — ЗАГЛЯНИ В СПРАВОЧНИК» — стал непременным атрибутом многих и многих Конструкторских бюро эпохи 70-х годов.

Одна из многих вершин в творчестве Шекли. Как по самой идее рассказа, так и по её (идеи) изложению. Сборники рассказов Шекли в советские времена фэны (хотя тогда и слова-то такого не было) хранили как драгоценность.

И в 90-е годы я понял почему... Когда на прилавки книжных магазинов хлынул вал переводной фантастики — стало ясно, что в ТЕ сборники действительно было отобрано САМОЕ лучшее, а ПЕРЕВОДЫ тогда делали действительно МАСТЕРА, сами влюблённые в фантастику. Когда, ради «вала», ново-издатели стали «лепить» тираж за тиражом, — а продавалось всё «с колёс», лишь бы обложка была поярче и «посисястее», — появились ТАКИЕ «машинные подстрочники», пересказанные младшими научными сотрудниками с недосданным языковым кандидатским минимумом, что я порой с трудом узнавал давно знакомый и любимый рассказ, но в «новом» переводе.

С тех пор «старую» зарубежную классику фантастики если и перечитываю (ностальгия, господа, ностальгия), то только в изданиях ТЕХ лет. Что и Вам настоятельно рекомендую — в НИХ самое лучшее !

Хоть Александр Галич и говорил, что песня эта является своего рода политическим манифестом — для «манифеста» у неё слишком открытый и неопределённый финал. Но вот совсем недавно я совершенно неожиданно на просторах сети обнаружил, что, оказывается, у песни есть «вольное развитие сюжета», написанное неизвестным автором и представляющее вполне логичное для сюжета завершение:

«Чернила?» -, спросил я, и подписал, / И чёрт поразился аж!

И руку мне долго в передней жал... / Шептал мне: «Теперь ты наш!»

Ах как мне хотелось, чтоб он смолчал, / Чтоб просто покинул дом,

Но он мне всё руку в передней жал, / Как будто бы дело в нём...

А «дело» упало в его саквояж / На самое, сука, дно...

И я осознал, что теперь я «наш» / И, впрочем, уже давно...

В окошке застыл, побелев фонарь, — / Чёрт в спешке надел сюртук

И тихо сказал: «А ты всё-таки тварь — / Наш новый, надёжный друг»

Довольно неожиданно-приятное продолжение первой книги. И если отзыв по первой книге ровно год назад я завершил словами: «И, вроде бы, автор оставляет себе пути развития повествования; и, вполне возможно, оставить финал открытым, потому как и так всё уже ясно.» — то вторая книга порадовала достаточно необычным продолжением сюжета. И «экшен с элементами детектива по схеме наши в другом мире» — превратился в достаточно оригинальную альт.историю, не потеряв при этом насыщенности экшена и (по крайней мере до середины книги) закрученности детектива.

Ну и финал порадовал: с одной стороны — все сюжетные линии вполне логически завершены, а с другой — есть широкое открытое поле для дальнейшего развития сюжета в уже совершенно других декорациях.

Очень наивная по своей идее и очень архаичная по своему исполнению полумечта-полусказка о будущем (лет через сорок от времени написания романа) России. Представляет в ней интерес скорее не литературная составляющая, а этно-культурная мечта-утопия самой первой волны русской эмиграции.

Убеждённый и последовательный враг советской власти, Краснов по свом политическии пристрастиям был ещё в самом начале Гражданской войны сторонником союза не со странами Антанты, «давно привыкшими таскать из огня каштаны русскими руками», а политиком прогерманской ориентации. Что и заставило его уже в феврале 1919 года уйти в отставку и вскоре эмигрировать в Германию. Поэтому особый интерес представляют изложенные в этом романе «прогнозы» Краснова (а ведь повесть написана ещё в 1921 году) о неизбежном приходе к власти в Германии социалистической партии. Правда «германский социализм» виделся Краснову как «спартаковский», а история, как известно, сложилась совсем по другому.

Не знаю будет ли ребёнок-дошколёнок рад любой сказке, которую прочтут ему родители на сон грядущий; но любой мужик, прошедший «срочную», — с удовольствием прочтёт почти любой «армейский мемуар». Так что тему Дивов использовал просто беспроигрышную, я и сам прочёл эту книгу с нескрываемым удовольствием всего лишь за два вечера. И даже приснившийся мне после первого вечера «мужской кошмар» (не подумайте что, не читавшие книгу, — это по тексту: что меня опять призвали на сроч.службу) не помешал, я им всем просто сразу во сне сказал: Вы мне все просто снитесь, ...., идите «в», «к» и «на» — это у нас в части такой «интеллигентский посыл» был «иди в кина», и «южные братья семьи народов» после него просто в ступор впадали, независимо от срока службы.

Да, — нет такого российского мужика который, пройдя «срочку», при случае не потравил бы об этом баек в кругу друзей. Ну а писателю с доармейской журналистской практикой – тут уж и сам Бог велел. Дивов, правда, заявляет, что всё видел собственными глазами или, в крайнем случае, успевал прибежать непосредственно «прям сразу после», пока участники событий ещё не успевали красочно досочинить «как оно всё былО». Я, конечно, уважаю принцип «не хочешь не слушай, а врать не мешай» но, ещё в начале книги, Дивов (ненароком правда и вскользь) «проехался не знаючи реалий» по в/ч, где я сам оттащил свои 2 года срочной – и сразу, хошь-нехошь, стал я к его «мемуару» относиться более настороженно. Извините уж – но глубоко личное…

Естественно, не интересно пытаться подловить автора на каких-то частностях и конкретике, но вот хоть вы меня убейте — не поверю я в историю с проблемой «как вскрыть банку тушёнки без консервного ножа» (кстати, гл.герой читает на банке «Каша гречневая с мясом», а Дивов почему-то именует её тушёнкой). Ну могу я тут поверить, что два солдата в этой конкретной в/ч действительно «не знали за ненадобностью», что консервы уже многие поколения в войсках умеют открывать краем пряхи от солдатского ремня, но вот то, что это «народное умение» вылетело из головы сразу ещё и двух строевых офицеров – тут уж, извините «Не верю!!!».

Более того – «сценической площадкой» этой истории выступает командированный на командно-штабные учения а/м «Урал» с кунгом, где ну не может не быть штатного ремкомплекта. И как апофеоз всей этой истории – на следующей странице выясняется, что у солдат даже топор с собой есть… Да какие же проблемы у этой «великолепной четвёрки» могли быть с этой банкой тушёнки??? Ну прям «не наши» мужики какие-то, а анекдотичные, почти «по Задорнову», тупые американцы, глубоко страдающие от отсутствия в вещевом довольствии туалетной бумаги.

Но, «не смотря на» — книга всё равно понравилась, хоть и с ложкой дёгтя. И хоть «Не дай Бог война со Швецией, а у нас бордюры не в уставной цвет покрашены» — мы «им» если что ….. так, что и сами испугаемся. Потому, что «Нам бояться некого – мы только сами себя боимся».

Вполне добротно (и сюжетно, и литературно) подготовленный цикл. Я бы даже сказал, что не столько цикл, сколько сюжетно единое произведение. Первая книга ещё как-то читается отдельно от остальных — сюжет тут логически обоснованно завершён. После второй книги — понятно, что просто-таки обязано быть сюжетное продолжение, что и сделано в третьей книге, опять же с логическим завершением сюжета. Четвёртая книга разворачивает новую сюжетную линию, которая в очередной раз благополучно завершается в пятой книге. Остаётся только добавить, что хоть в пятой книге сюжетная линия и завершена, но простор для нового поворота сюжета — вполне обширный.

Что касается самого сюжета — тут, да, вроде бы и вполне банальная хроно-опера. Но есть один немаленький нюанс, который выводит цикл из разряда банальных: действия гл.героя-спецназовца автором не «высосаны из пальца», а написаны «по мотивам» собственного (и явно немалого) боевого опыта. Казалось бы, всё уже читателям о «Рембо в прошлом» наперёд известно, но тут, порой, какой-то (вроде и незначительный) штрих — и уже не можешь воскликнуть сакраментальное «Не верю». И (если читать весь цикл целиком) такие штрихи вполне себе сливаются в полноценную добротную картину.

ЗЫ: А вот дописанные в 2013-2014 годах 6-я и 7-я книги — выводят цикл уже на несколько иной уровень. Тут уже не столько попаданческие стрелялки-догонялки, сколько «приключения разума» — борьба разведок/контрразведок и прочие подковёрные политические баталии. И, надо сказать, что тут экшена не меньше, чем в первых пяти книгах.

Это на мой взгляд вовсе и не рассказ. Тут нет ни одного диалога и абсолютно никакого «действия». Это скорее некое послание-манифест автора всему человечеству, только что перешагнувшему порог ядерной эпохи — с всего лишь одной, но самой парадоксальной из мыслей, которая мне встречалась в фантастике: «Во всей Вселенной одно Человечество достигло высокого уровня интеллекта, не достигнув высокого уровня здравого смысла.» И поэтому оно — единственная бессмертная раса, ибо коллективно-безумно и будет бесконечно сражаться с самим собой, разрушать себя и вновь возрождаться на пепелище. Потому, что никогда не образумится, а «божественно — лишь безумие»

И я не берусь судить — гениальный ли это вымысел автора или та самая прекрасная реальность, обозначенная им как «гениальное безумие»...

На мой взгляд, главная интрига этого рассказа — являются ли «волновики» существами мыслящими... И вообще, понимают ли они откуда для них вдруг взялось такое обилие вкусной жратвы? Ф.Браун намеренно «развёл» максимально далеко друг от друга саму природную сущность землян и этих пришельцев, сформулировав свой главный вопрос словами:«Если инстинкт можно назвать особым видом сознания, то почему нельзя назвать разум особым родом инстинкта?»

И, думается мне, что тут всё намного глубже, чем кажется нам, сегодняшним, сейчас. Ведь рассказ написан в 1945 году, — эпоха вершины великих потрясений человеческой цивилизации, взаимопроникновения различных культур и идеологий. Кто чей «хлеб» будет жрать и не останется ли хозяин сам голодным? И вообще насколько «мыслящи» те, — там за океанами, кто развязал эту всемирную бойню, «сожравшую» столько людей и ресурсов?

ЗЫ: Только вот сомнительно в рассказе — зачем существам, поглощающим без остатка всё атмосферное электричество, гоняться за каждой искрой от заводящегося автомобиля? Масштабы-то — просто не сопоставимы... Но, может быть, это как раз и подтверждает, что рассказ совсем не о том, о чём он кажется на первый взгляд?

Ах, Арбат... — как много в этом звуке... Старый московский Арбат (не тот — новый, который называют вставной челюстью увядающей красотки)... он канул в Лету с вместе с музыкой радиол во дворах и танцами под них на асфальте... То что с 1986 года на его месте — превратилось к началу XXI века в «пешеходный» золотой бомжатник; его постоянными обитателями стали, увы, уже не его жители, а носители «вечного праздника» под окнами и около дворов немногочисленных «последних могикан» Арбата...

Но настоящий Старый Арбат — он остался навеки в стихах Булата Окуджавы! Я успел «зацепить» его лишь краешком — в те старые добрые времена когда машин на нём было ещё мало и улицу можно перейти в любом месте. Меня, тогда (в самом начале 60-х) ещё дошкольника, «выгуливали» от Сретенки до Собачьей площадки — через Красную площадь и старый Центральный военторг, где мне (наивному ребёнку) обещали купить тельняшку, «как только их завезут» размерами для школьной формы младше-классников))) А потом, с 1980-го, я почти семь лет проработал наискосок от театра Вахтангова и рядом со знаменитым «домом с рыцарем», в котором, возможно, была квартира «критика Латунского» и возможно, что Рыцарь на фасаде дома — не кто иной, как Коровьев-Фагот из свиты Воланда. Машин, конечно, тогда уже было больше, но пешеходы традиционно переходили улицу где попало... только вот никому из водителей и не приходило в голову им возмущённо посигналить.

Слава Богам, я ещё до эпохального «обновления» Старого Арбата стал уже работать не там. И до сих пор стараюсь туда не ходить. И когда недавно была встреча фантлабовцев в арбатском пабе (как это парадоксально звучит!) «Эрик Рыжий» — я, пока добирался пешком до места от метро, старался смотреть только себе под ноги и грустно напевал: «Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия, мостовые твои подо мной лежат...»

Вот такой грустный отзыв о стихотворении получился... но имеет ли смысл что-то о нём вообще говорить — пусть лучше этот отзыв послужит поводом найти в сети и ещё раз послушать Булата Шалвовича.

Увы, но повествование обрывается всего лишь на третьей главе... Просто до слёз обидно, что безвременная кончина автора оборвала этот цикл. Даже, собственно, и не столько цикл — сколько (в своём общем контексте) абсолютно единый и цельный роман-эпопею. А ведь главному герою в (оказавшейся последней) книге — всего-то 14 лет и наверняка в планах автора «была ещё практически целая его жизнь»...

Не знаю хватит ли смелости соавторам подцикла «Ратнинские бабы» замахнуться на продолжение основной части цикла... Тем более не могу знать насколько в авторской канве это может у них получиться, но расставаться навсегда с Мишкой Лисовиным — очень и очень грустно!

Насколько же сегодня — в после-знании истории СССР и воспоминаний о жизни в те годы — совсем по другому (чем когда я её слушал на двойной грампластинке фирмы «Мелодия» 1976 года) воспринимается текст этой на первый взгляд казалось бы совсем незамысловатой сказочной песенки... Хотел этого Владимир Семёнович или не хотел — но текст (особенно с сегодняшней точки зрения) получился полный двусмысленностей и аллюзий на современный ему «Союз нерушимых республик свободных...», где «бегают фантазии на тоненьких ногах».

И, что бы не говорили о ненужных выдумках и иллюзиях при прочтении, но когда я не просто перечитал текст самой песни, а еще и прочитал всё что в этот текст не вошло (это и наброски, и даже черновой вариант песни) — вот тут-то и пришло понимание: в окончательную редакцию те самые аллюзии попали абсолютно в полном составе.

»...Так-то дружок, / В этом-то всё и дело.»

Перечитывал рассказ в сб. «Наши в городе»: о боги! — насколько же этот рассказ эмоционально выделяется из «наших» образца 90-х годов...

Какой прекрасный образчик старой-доброй советской фантастики. Рассказ из времён, когда читатель ждал от книги не наворотов крутого экшена, сдобренного изрядной долей трэша, а чего-то «разумного, доброго, вечного»... А писатели-фантасты (даже в жизни высококлассные физики) — были в душе убеждёнными лириками. И как не приземлёна была окружающая действительность — так хотелось верить вот в такие волшебные города «Полдня».

И это сегодня лишь вызывают недоумение строки погибшего в январе 1943 года Михаила Кульчицкого: «Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок – как в девятнадцатом году» — а в 1971 ведь действительно наивно мечталось, что «вот-вот»... а на Главном павильоне ВДНХ красовалась за сотни метров видная отлитая в бронзе надпись: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

Вот такая ностальгия невольно вырисовывается...

По большому счёту это роман-цикл из трёх самостоятельных книг. Они первоначально и издавались отдельно, по мере написания с 1947 по 1951 год. Восхитительно сняты режиссёром Ильёй Фрезом фильмы по первой и второй книгам; здесь была первая, и уже тогда талантливо сыгранная, роль актрисы-четвероклассницы Наташи Рычаговой, более известной по фильму «Офицеры». И вообще все дети-актёры в этом фильме — очень естественны и поэтому веришь в то, что происходит на экране... в отличие от современного кино.

Особенно когда-то я любил первую книгу — одно из ярчайших произведений детиздатовского соцреализма. В сегодняшнем восприятии — практически «фантастическая волшебная сказка»: три юных «богатыря», преодоление ими всяческой кривды, мудрый «волшебник-джедай» с молодым падаваном. Отличие от современной волшебной сказки только в отсутствии отрицательных персонажей, здесь хорошее борется с ещё более лучшим за всенародное счастье для всех и для каждого.

Теперь это всё кажется очень наивным и малоправдоподобным, но, думаю, что именно о таких книгах писал и пел Владимир Семёнович: «...Значит, нужные книги ты в детстве читал!»

Очень неплохой юношеско-приключенческий цикл с довольно тщательно «вырисованной» планетарно-политической географией. Первая и вторая книги — буквально насыщены популяризацией знаний из области политэкономии и прикладной психологии общества. Да к тому же физико-математическое и астрономическое образование автора регулярно подбрасывает и взрослому читателю пищу (и, надо признать, довольно вкусную пищу) для размышлений.

Мальчишки 10-12 летнего возраста от книги будут просто в восторге, а если сразу затем им «паровозиком» подсунуть читать Астровитянку Николая Горькавыго, — то их школьные учителя физики рискуют быть замученными «неудобными» детскими вопросами.

В целом цикл достоин и более высокой оценки, но концовка третьей книги оставляет столь обширный простор для дальнейшего повествования, что обида на его отсутствие вот уже в течении 4-х лет — эту высокую оценку несколько и принижает.

ЗЫ: И совсем грустно, что и к 2020 году про продолжение — ничего не слышно...

Эпическое полотно в жанре альтернативной истории во временных рамках с 21 июня 1941 по сентябрь 1944. На первый взгляд сюжет довольно прост — наш «попаданец»; один день до начала войны; НЛО, его туда закинувшее и, в виде «бонусов», давшее ему немыслимую регенерацию и супер-удачу. «Бабочка Бредбери» — конечно весьма красивая гипотеза, полностью отвергающая принцип «упругости» развития событий в природе и, тем более, в истории, да и сюжет этот — всего лишь для небольшого рассказа. Тут же — в основу сюжета положен принцип «потому, что в кузне — не было гвоздя» и всё что не сделал главный герой, с учётом его знаний истории и неслабых умений (а ведь даже такие простые вещи, как «гранатная растяжка» для минирование следа или выплавление тола из снарядов — летом 1941 были ещё отнюдь не в ходу) из спецназовского опыта, поначалу привело всего лишь к тому, что Киев был взят немцами на каких-то 4 дня позже.

Но, благодаря пророчеству Мессинга, г.г. оказывается в сфере интереса лично Верховного и (дабы не раскрывать дальнейший сюжет) мы берём Берлин уже в сентябре 1944, но с такими занимательными «альтернативными кренделями», что порой просто диву даёшься (исключительно в хорошем смысле) авторской фантазии. Вот на этих-то «кренделях» вдруг и понимаешь, что четырех-книжный «попаданческий» цикл на самом деле оказывается неплохо продуманным единым повествованием. И если первая книга цикла — не более, чем хорошо закрученный экшен, то со второй книги чисто партизанско-фронтовые приключения в объёме как-то заметно уменьшаются, уступая место строительству автором из мельчайших «событийных кубиков» цельной конструкции исторически-непротиворечивого альтернативного развития исторических событий.

А вот с «кренделями» фантазии лениздатовских художников — «это была совсем другая история». И оформление обложек опять меня «порадовало» ( см. P.S. отзыва к http://fantlab.ru/work117566 ). Пусть нечто лазерно-монстрообразное на обложке http://fantlab.ru/edition37925 просто воспалённая фантазия художника, к тексту никакого отношения не имеющая, но красные звёзды на касках образца СШ-40 — уже совсем историческая бредятина, их ещё с опытных образцов на госприёмке С.М.Будёный убрать велел во избежании демаскировки и облегчению противнику прицельной стрельбы. Тщательно прорисованные автоматы (хоть и действительно соответствуют «альтернативности» исторических событий) http://fantlab.ru/edition37927 — умиляют при таком «ухвате» (почему-то левой рукой) исчезновением курка. Хотя, может быть, эти «художества художника» и к лучшему — был дополнительный повод «похихикать» при «поглощении» этого неплохого цикла.

Конечно, неприятно пользоваться принципом «Пастернака я не читал, но знаю...» Поэтому лишь скажу, что «Голубое сало» Сорокина я не читал, лишь полистал по проф.необходимости знания ассортимента для книжного магазина и понял, что заставить себя читать это — я не смогу... Хотя бы, исходя из того, что время — это практически невосполнимый ресурс, дальнейшие попытки знакомства с творчеством этого автора — прекратил.

Схлынул «девятый вал» публикаций 2011-2013 годов приквелов/сиквелов/вбоквелов к «Обитаемому острову», началось даже новое возвращение к теме — подциклом «Весь этот джакч» Андрея Лазарчука и Михаила Успенского... Но так и не нашлось авторов кто бы смог попытаться написать не только об ужасах войны, разрухи, развале общества в целом и тяжких испытаниях, которые выпали на долю конкретных персонажей романа АБС... А написать о том, что произошло с миром Острова (если и не в конечном итоге, то хотя бы что появилась какая-то надежда на приход мирной и спокойной жизни) как-то никто из авторов, увы, так и не собрался...

Невольно создаётся впечатление, что романы цикла (как, впрочем, и большинство романов в современной отечественной фантастике) находятся под тяжким гнётом жизни в условиях «постапокалиптического СССР». Всё буквально по стихотворению 1904 года Зинаиды Гиппиус: «Страшное, грубое, липкое, грязное, / жёстко-тупое, всегда безобразное...». И, опять же невольно, возникает вопрос: что же за эпоха такая у нас всё тянется и тянется с 1991 года — что пишется и публикуется у нас такая безнадёга — всё про постапокалипсис, да про постапокалипсис... И так ли плох был СССР, если фантастика в те годы издавалась с куда как жизнеутверждающем стержнем. И хочется, хочется, хочется почитать что-то о «Светлом Полдне»... и, желательно, нашего с вами века.

Интересно покопаться в смысловом составе этой вроде бы незамысловатой песенки... Вот что удалось нарыть в сети и скомпилировать в нечто более-менее единое целое:

Аицын, правильно «а гиц ин» паровоз — изначально выражение означало «ехать на паровозе» или «едет паровоз». Появилось оно в период, когда мимо еврейских местечек начали ходить поезда, которые поначалу были в диковинку, но постепенно трансформировалось в «ничего особенного». А есть и другое мнение: А гиц ин паровоз — дословно: искра, жар в паровозе. По смыслу можно перевести как «обычный паровоз», нечто банальное, заурядное, как всем известный факт. Типа, ни для кого не секрет, что в 7-40 приходит паровоз.

Есть и ещё одна версия... Живым носителем «ортодоксального» текста этой песни был Леонид Утёсов (в «девичестве» – Лейзер Иосифович Вайсбейн). «Семь-сорок», как всякая истинно народная песня, имеет кучу вариантов, особенно интересна последняя строка второго куплета в исполнении Утёсова: «Наш старый добрый фрей, то есть Теодор» или «Наш славный доблестный Герциль Теодор». Так что же в этой строчке есть что?.. «Фрей» (свободный – из идиша) чуть позже превратится во «фраера». А вот Теодор Герцль – личность вполне историческая, но для советской пропаганды — несколько... эээ... неудобная. Потому что он – «ихний дедушка Ленин». Герцль не только «придумал» сионизм и теоретически его обосновал, но и (можно сказать) практически воплотил его в жизнь. Причём происходило это (вот нонсенс-то) там же (то есть – в Швейцарии) и тогда же, когда Ульянов (ещё не будучи Лениным) придумывал своих «большевиков».

Вот такой не очень-то и фантастический экскурс получился...

Что я всегда не люблю (и в целом по жизни, и в истории вообще, и в литературе в частности) — так это когда всей толпой ищут самого виноватого «крайнего» на которого можно радостно повесить всех собак. Делается это в большинстве случаев в первую очередь для того чтобы всем остальным «отмазаться». Ну а тот, кто первым крикнул «держи вора» — сам обычно оказывается «самым пушистым в белой жилетке».

Закон любой диктаторской системы гласит: «Должны быть замазаны все! Все! Все поголовно!» Поэтому в советской истории 20-30-х годов — абсолютно все одной кровью мазаны/повязаны. И глупо спорить кто был «больший деспот», а кто «скорее демократ». Белые мятежи, как и красные восстания, — вспыхивали не от хорошей жизни. И в Гражданской войне товарищ Тухачевский был не менее кровав чем товарищ Троцкий или генерал Шкуро. А подписей «дорогого Никиты Сергеевича» под расстрельными приговорами 30-х годов — ничуть не меньше, чем любого другого члена Политбюро. Просто он самым первым рискнул попробовать свалить всё и вся на Мертвеца и дать сигнал остальным, что и они могут дружно последовать его примеру.

Что же касается гг этого романа, то приходится заметить, что в реальности Берия возглавил НКВД лишь 25 ноября 1938 и многие историки считали, что с приходом Берии на пост главы НКВД масштабы репрессий резко сократились, «Большой террор» завершился. Действительно, в 1939—40 из под следствия было освобождено подавляющее большинство лиц, которых ещё не успели осудить; также на свободу вышла часть осуждённых и отправленных в лагеря. И, действительно, в эти годы на Берию «молились» не меньше, чем на Хрущёва после ХХ съезда партии. Хотя, по большому счёту, как нарком НКВД — Берия немногим отличался от сталинских наркомов Ягоды и Ежова.

Но дьявол, как говорится, таится в мелочах... И действительно смешно себе представить куратором ядерного проекта СССР того же тов.Хрущёва. А ведь даже последовательный недруг СССР Уинстон Черчилль, сказавший что Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой — таким образом косвенно признал заслугу Берии. Так что есть некая сырмяжная правда в определении его как «эффективного менеджера».

Ну и наконец-то, после столь пространного вступления, — к самой книге и к нынешним (хотя, каким уж «нынешним» когда более 20 лет прошло) временам... Я своими глазами видел и танки на Тверской в 1991, и вертолёты над Белым домом в 1993. Был я директором книжного магазина и при Горбачёве, и при Ельцине, и при Путине/Медведеве... Поэтому на своей шкуре и как покупатель, и как продавец испытал всю прелесть «шоковой терапии» пост.советской экономики. Тряс меня и ОБХСС, и в райисполком «на ковёр» вызывали... Но с самого начала «нового НЭПа» я интуитивно не доверял кабинетным теоретикам, истово проповедовавшим ценности «свободного рынка», который сам как только придёт — так тут же всё и исправит. И вот именно поэтому мне было очень приятно почитать «фантазию» (помечтать-то невредно) как «кровавый сталинский палач» без какого-то либо разбора дрючит и ГКЧПистов, и демократов, и чиновников, и «револьюционэров».

Ну и по поводу моей оценки, чтобы она не вводила в заблуждение. В моей шкале поставленная 7-ка — вовсе не есть хорошая оценка: просто «5» в этой шкале есть некий «уровень плинтуса», а «1» — это когда от кроваво-сексуального трэша, извиняюсь, блевать тянет. Но в такие книги я более чем до 10-й стр. не углубляюсь, посему по правилам сайта и оценить «достойно» права не имею. Так что «7» — это скорее за скомканную и как-то надуманную концовку романа и отсутствие продолжения. Потому как для полноты картины — была бы нужна вторая книга, где бы Берия после 1991 ожил бы ещё и в 2011, чтобы как следует вздрючить бы нынешних чиновников районных управ, отличающихся от советских районных исполкомов — разве только что в худшую сторону.

Это в буквальном смысле слова «Библия» всех туристов-водников!!! Жванецкий, Задорнов и прочие авторы-юмористы — прикинулись ветошью и тихо плачут где-то в сторонке!)))

Когда я в 1985 году совершенно случайно наткнулся на эту брошюрку в легендарном (теперь уже, увы) магазине «Спортивная книга» на Сретенке и прочитал у прилавка пару страниц — скупил не задумываясь аж сразу 9 экз. по смешной даже тогда цене 45 копеек, выгребя из кошелька практически всё подчистую. Помню как потом совершенно неприлично ржал, читая в метро, и прогулял первую пару в институте, сидя на подоконнике и дочитывая запоем книгу до конца.

А потом один из экземпляров стал, наравне с рем.комплектом, «штатной единицей комплектования» моего Тайменя. И во времена горбачёвского сухого закона можно было совершенно спокойно не рыскать перед тур.слётами в поиске спиртного — первое же чтение у костра показало, что на раскаты хохота очень быстро кто-то придёт в гости «со своим» и будет сманивать в свою компанию, где «всё необходимое для чтения есть в наличии»)))

С небольшим ознакомительным фрагментом книги — можно ознакомиться в моей авторской колонке, статья от 8 февраля 2014 г.

По своему внешнему сюжету — этот роман несомненно нужно отнести к альт.истории начала ХХ века. Правда, корни этой «альт.» и точка развилки — автором упоминаются лишь вскользь... Только «по косвенным» можно прийти к выводу: всё началось с того, что Рюрик не приходил княжить в Киев, а основал на Неве город Северск. И более никаких авторских экскурсов в историю «как оно усё було»... Но как-то так всё сложилось, что русское служилое дворянство массово вдруг перешло из кавалерии сразу в авиацию, хоть и осталось «жить по понятиям» рыцарской романтики времён короля Артура и его Круглого стола.

Но, как я уже писал, — это всего лишь внешний антураж; а главная мысль книги — вполне в традициях (как это не смешно звучит) марксистской логики и принципов социалистического реализма. И вполне укладывается в тезисы, что «война — дело грязное» и «победить в бою в белых перчатках — возможно, но выиграть войну — уже нет!».

И точно так же, как во времена Первой мировой войны, благородный обычай русского офицерства «не кланяться пулям» и идти в штыковую впереди своих бойцов — быстро сходит на нет по вполне прозаической причине очень быстрой гибели слишком многих «романтиков». Но фантастика на том и стоит, что в ней «окружающая нас реальность доводится до абсурда» — поэтому аэро-дворянство «применено» именно как гипербола неминуемости смерти в бою. И это позволяет показать как быстро война из романтического приключения превращается в тяжёлую кровавую работу, где в конечном итоге побеждает не самый благородный рыцарь, а самая жестоко-вызверевшаяся стая.

... и как это точно, на уровне аллюзий, перекликается уже с нашей реальной современностью, — когда романтических «теоретиков перестройки» очень быстро сменили прожжённые практики сначала «дикого», а потом «хронически-недоразвитого» капитализма.

В современном бизнесе — проблема, с которой столкнулся «нувориш-грабитель», определяется как «недостаточный уровень допуска компетентности для освоения полученной инсайдерской информации». Или, говоря проще и по-русски: «Нафига козе баян!».

Но в рассказе — Америка конца 40-х годов, совсем недавно вышедшая из Великой депрессии, когда в бизнесе выжили только самые настырные и поворотливые. И «нувориш-грабитель» — не заморачивается умными формулировками о том, что он объективно что-то не может сделать; а готов, ухватив свою удачу за хвост, день за днём, год за годом — бить и бить в одну точку. Потому, что где-то за горизонтом на долю секунды мелькнул призрак «Великой Американской Мечты» — получить в итоге всё, сразу и много...

Получится ли? У немногих, но — получалась...