| Статья написана 30 января 2014 г. 16:25 |
цитата ЛентаСтроительная свая пробила тоннель московского метрополитена. Как сообщает «Интерфакс», инцидент произошел днем 22 января в перегоне между станциями «Автозаводская» и «Коломенская» Замоскворецкой линии. Свая, как уточнили в столичной подземке, пробила тоннель по направлению в центр. Аварию обнаружили в 15:28. В результате было нарушено движение поездов на участке от «Автозаводской» до «Орехово». Пострадавших в результате происшествия нет. ... По предварительной информации, тоннель пробили строители, которые возводят восьмиэтажный дом во 2-м Кожуховском проезде недалеко от станции «Автозаводская». При этом перегон «Автозаводская» — «Коломенская» в основном проходит по наземным путям метро, потому что пересекает Москву-реку по Нагатинскому мосту. Подземные участки расположены непосредственно на подъездах к станциям. Источник цитата — ...для установки рекламного билборда, — ворвался в салон взволнованный женский голос. — Работы вела бригада уроженцев Камеруна... ... — ...как сообщил рабочий, металлическая свая неожиданно целиком провалилась под землю! — в голосе дикторши звучал странный, почти сексуальный восторг. — Несмотря на это, бригада продолжила работу. Одна за другой сваи исчезали под землей, но это не остановило упорных камерунцев... ... — ...одиннадцатая по счету свая, — сообщила дикторша, — во что-то ударилась и застряла. Рабочие услышали из-под земли громкий скрежет. Двое испугались и убежали. Остальные не решились бросить порученный им объект и остались на месте. Как оказалось, свая пробила крышу вагона проходившего внизу поезда метро! Лишь по счастливой случайности обошлось без жертв... Г.Л.Олди, А.Валентинов. "Крепость души моей"
|
| | |
| Статья написана 26 октября 2012 г. 15:03 |
Намеки на то, что нас ждет от Олди в будущем: цитата Г.Л.ОлдиКнига "Крепость души моей" (совм. с Валентиновым) -- в работе. О ней мы заговорили вслух только потому, что половина книги уже написана. Новая книга из вселенной Ойкумены -- в разработках. План, тема-идея, наброски, эскизы, персонажи, сверхзадача... Поэтому хоть и говорится о ней вслух, но осторожно, без особой конкретики. Типа поживем-увидим. С официального форума Г.Л.Олди. О первой книге (истоники уточняются): цитата Ветхозаветные страсти в наше время, предельный реализм в гремучей смеси с мистикой О новом романе из вселенной "Ойкумены" (видео со встречи в Севастополе): цитата Третья трилогия (как мы ее продумываем) в своей основе, в стратегии сюжета вообще не связана ни с первой, ни со второй. ... А по настроению — она не слишком веселая складывается, но чем закончим — посмотрим. ... Расы Ойкумены сталкиваются с логическим продолжением своей эволюции, но которое никого не устраивает ... по целому ряду причин.
|
| | |
| Статья написана 8 октября 2012 г. 16:42 |
На портале для любителей книг "Прочтение" появился отрывок первой книги романа "Циклоп". В виде бонуса — активная литературоцентричная дискуссия на Кубикусе с участием Г. Л. Олди. цитата Я думал, казня тебя, что месть утоляет боль. Я ошибся. Ночь, когда умер король Фернандес, Вульм провел без сна. Он не знал, что яд уже во рту шута, и с утра на престол воссядет принц Ринальдо. Зато он отлично знал, что станет делать, если выйдет в город и доберется до пьяных горлопанов, мешающих спать честным людям. Гвалт стоял — хоть уши затыкай. Бочки с дармовым вином, должно быть, выкатили на каждый перекресток. Мимо гостиницы шлялись хмельные толпы, крича про изменников. Сам Вульм к последышам Янтарного грота относился с полным равнодушием. В его возрасте размен — штука бессмысленная, вроде ногтя на носу. А юнцы... Кому охота себя калечить ради грядущих барышей — вперед, милости просим! Иногда Вульм, конечно, задумывался о том, что число изменников в ТерТесете растет и скоро обычному человеку будет некуда податься, кроме гильдии метельщиков... Мимо протопала очередная толпа. Вульм вскочил, распахнул окно — и вылил ночной горшок крикунам на головы. — Бей изменника! — заорали снизу. Вульм плюнул, вернулся на тюфяк и, как ни странно, заснул. Вопреки обыкновению, а может, благодаря бессонной ночи встал он поздно. Кликнул служанку с тазом холодной воды, наскоро умылся, прислушиваясь к звукам наверху. Кажется, маги были у себя. Точнее сказать он не мог — пьяный загул, судя по шуму за стенами «Меча и Розы», продолжался. В гвалте проскальзывали нотки, хорошо знакомые Вульму. Их становилось все больше, пока он не уверился окончательно: убивают. Людей убивают, они кричат. А убийцы радуются — вдвое громче. Значит, убийцы случайные, без опыта. Мятеж? Вряд ли. Мятежники уже столкнулись бы со стражей, а нет, так с королевской гвардией. Погром? Вспомнилось ночное: «Бей изменника!» Вульм пожал плечами. Если честные тер-тесетцы вздумали уполовинить число последышей Янтарного грота, это их дело. И короля Фернандеса, вздумай его величество поддержать погромщиков — или насадить их головы на пики.
Объявление о смерти Фернандеса Великолепного и восшествии на трон Ринальдо Заступника, врага мерзких изменников, Вульм благополучно проспал. Вскоре маги покинули гостиницу, и Вульм увязался следом. Гостиница стояла на окраине, изменников в квартале жило — раз-два и обчелся. Девятый вал резни сюда не докатился, кипя багровой пеной в иных местах. Маги шли, беспокойно оглядываясь по сторонам. Циклоп что-то говорил Симону, Симон кивал. Вдали над крышами поднимались столбы дыма — густые, аспидно- черные на фоне бледного зимнего неба. Там горели дома. Мимо, торопясь, время от времени бежали какието люди. Мародеры, оценил Вульм. Тащат что попало. Маги свернули в переулок, где кого-то били, и остановились — так резко, что Вульм едва не налетел на подопечных. Встав за углом, он пригляделся. Били мальчишку. Камнями. Здоровенного детину — должно быть, отца — уже прикончили. Мальчишка ковылял прочь, держась за стену, потом полз, цепляясь за обледенелый булыжник; потом замер, ткнувшись носом в башмаки Циклопа. — Эй, чего встали? — Проваливайте! — Сами ублюдка добейте! Разрешаем! Уходите, одними губами шепнул Вульм. Ну, мальчишка. Ну, убьют. Одним изменником больше, одним меньше. Ваше-то какое дело? — Защитнички! — Песок сыплется! — Валите, пока мы добрые! От Симона пахнуло жаром. Маг врос в мостовую, окаменел без движения. Не уйдет, уверился Вульм. Вот ведь старый дурак... Он и тогда, двадцать лет назад, остался в подземельях, а я ушел. Я и сейчас уйду. Симон сожжет буянов, и мы пойдем дальше. Что ему грозит? Вызовут на королевский суд, оправдается... Мальчишка у ног Циклопа поднял голову. В мокрых от слез глазах изменника плескалась надежда. Наверное, у Мари были такие же глаза. Красавец Теодор Распен изгалялся над жертвой, а девочка ждала: вот сейчас вернется отец. Сильный отец. Справедливый отец. Отец-защитник. Мари ждала, и надежда таяла. Пока не растаяла до конца. Вульм вышел из-за угла. Нет, годы никуда не делись. Да и Симону Пламенному вряд ли нужна помощь. Возраст помутил твой рассудок, Вульм из Сегентарры. Ты делаешь глупости, жалкий, сентиментальный старик, а значит, долго не проживешь. Он встал рядом с магами — и взялся за Свиное Шило. * * * Камни бьют в стену. Камни бьют в тело. Каждое попадание — изменение. Корчась под ударами, истекая кровью, Танни радуется. Он знает: калеча плоть, камни делают ему подарок за подарком. Превращают в иное, могучее существо. Грузчик? Воин! Он встанет с мостовой, и встанет в гневе и ярости. С хищным мечом в руке. С багровым глазом во лбу. С огнем, накинутым на плечи, словно плащ. Три старца, явившись из зимней стужи — не в смертной ли судороге разума? — соединят усилия, превратятся в одного беспощадного убийцу, и звать мстителя будут Танни. Какая-то заноза кроется в этой прекрасной будущности, мешая поверить до конца. Саднит, отравляет душу сомнением. Танни — воин! — вырывает занозу с корнем. Он отомстит за отца! Он отомстит за Эльзу. Он... Тепло. Жарко. Что-то давит на лоб. Нет, не ладонь сивиллы. Отец! ...Эльза! Страх упал с небес, вцепился когтями, окутал душными крыльями. До одури, до смертного озноба Танни боялся открыть глаза. Всего лишь миг назад он лежал на обледенелом булыжнике, под градом камней, и ничего не боялся, мечтая о мести. И вот — лежит на мягком, в тепле, задыхаясь от дурных предчувствий. «Тряпье, — подумал он. — Бросили на пол, как для собаки. Или расщедрились на топчан?» Лоб холодила мокрая повязка. С осторожностью зверька, угодившего в западню, мальчик принюхался. Он боялся выдать себя даже трепетом ноздрей. Запах жилья. Печная гарь, смолистые поленья. Ухо болит. Ой, как болит! Ноет, дергает. Спина тоже болит. И бедро. Губа распухла, как оладья. Во рту — острое, злое. Царапает. Голова? Голова вроде ничего. И отрезанные пальцы на ногах вспомнили, хвала Митре, что их нет... — Хитрец. Это хорошо. — Почему? — Хитрецы живучи... — Ну, не знаю. — Хватит притворяться, парень. Посмотри на меня. Веки дрогнули. Зрячий глаз слезился, мешая как следует разглядеть человека, раскусившего нехитрый обман. Танни моргнул, слезы потекли на щеку. Над ним склонился старик — тот, у кого лицо из разных половинок. Значит, троица — не бред помраченного рассудка. А мерцающий карбункул во лбу старика? Лоб незнакомца вновь скрывала кожаная повязка. Танни с ужасом представил, как она чернеет, обугливаясь, открывая камень-пожар, вросший в кость и мозг. — Вы... — Я. Что ты хочешь сказать еще? — Вы меня спасли? Осколок переднего зуба оцарапал язык. — Спас, — кивнул старик без особой приветливости. — Я... — Ты мне благодарен. Верю. Ты мне благодарен так, что у тебя нет слов. И в это верю. Урок первый: не спеши благодарить, даже если тебя удержали на краю пропасти. Иногда пропасть — спасение, а спасение — кошмар. Как тебя зовут? — Танни... Натан. До сих пор все звали его Танни. Но он больше не ребенок. Отец погиб, теперь Натан — старший мужчина в семье. Пусть старик зовет его полным именем. Даже если старик — сумасшедший. — Сесть сможешь? Вместо ответа Танни — нет, отныне и навсегда Натан — сел. Тело откликнулось многоголосием боли. Комната завертелась колесом. У окна в кресле, свесив подбородок на грудь, дремал второй старик — высоченный, лысый, древнее руин. Единственный, кто остался недвижен, как гвоздь, вокруг которого вертится мир. Это он сомневался в живучести хитрецов — и, должно быть, имел на то веские основания. — Голова кружится? Старик с повязкой на лбу видел мальчика насквозь. — Все, уже прошло. — Врешь. Значит, соображаешь. Я прав? — Наверно... — Соображай, парень. От этого зависит твоя жизнь. — Я понял. — Натан проглотил комок в горле. — Я понял, господин. — Зови меня Циклопом. — Хорошо, господин Циклоп. Вы маг? — Нет. — Придвинув табурет, Циклоп сел напротив. — Теперь спроси, добрый ли я человек. И я снова отвечу: нет. Я тебя спас не по доброте душевной. Заруби себе это на носу, хитрец Натан. Ты мне нужен. Вслушайся в мои слова. В них звучит все добро нашего славного мира: «Ты мне нужен!» Большего я тебе предложить не смогу. — Зачем я вам нужен, господин Циклоп? В жарко натопленной комнате Натану сделалось зябко. Он едва совладал с дрожью. Руки старика лежали на бедрах и были вовсе не старыми. Гладкая, упругая кожа; сильные пальцы музыканта. Эти руки скорее принадлежали мужчине средних лет. В сравнении с морщинистым, странноватым лицом... Словно подслушав чужие мысли, Циклоп сцепил пальцы обеих рук на колене. — Боюсь, ты последний из изменников Тер-Тесета. — Последний?! — Если спасся еще кто-то, он сейчас за сто лиг отсюда. Забился в такую нору, что и днем с огнем не отыщешь. А ты — вот он. Хоть режь тебя, хоть с кашей ешь. — Что вы хотите со мной сделать? — Еще не знаю. — Циклоп задумчиво поскреб подбородок. Под его взглядом мальчик чувствовал себя тушкой кролика под секачом умелого повара. — Ты только начинаешь меняться. Это кстати. Грозный Митра, как же это кстати! Я буду за тобой наблюдать. Буду тебя изучать. Возможно, ставить опыты... — Опыты? Это как? В ожидании ответа Натан весь покрылся испариной. Циклоп, как нарочно, не спешил. Встал, прошелся по комнате. С помощью кочерги открыл раскаленную печную дверку, подбросил поленьев в огненное нутро. Вернулся, снова взгромоздился на табурет. — Опыты и пытки — родные братья. И те и другие бывают болезненными. И те и другие ставят одну задачу: постижение истины. Так говорила Инес ди Сальваре, а она знала толк в истине. Где кроется истина, хитрец Натан? В сердцевине. Значит, — Циклоп сунул в руки мальчику жестяную кружку, доверху полную рябинового чая; чай остыл, был еле-еле теплым, — нужно узнать, что творится у человека внутри. — Вы будете меня резать?! Чай выплеснулся мальчику на ноги. Был бы кипяток — ошпарил бы, как пить дать. С минуту Натан, да и Циклоп тоже смотрели на кружку. Жесть уступила давлению, от пальцев остались глубокие вмятины. Еще чуть-чуть, и Натан скомкал бы посуду в кулаке.
|
| | |
| Статья написана 2 октября 2012 г. 15:59 |
UPD вот к этому сообщению от Г.Л.Олди. Теперь демо-фрагмент первой книги романа "Циклоп" можно почитать/скачать и у нас на сайте — в карточке азбучного издания. цитата Он ненавидел эту лестницу. Циклоп шел медленно, считая каждый шаг. Щербатые ступени потешались над ним. Словно орда нищих попрошаек, уложенных внахлест на бесконечный пандус, разинула рты в хохоте -- да так и окаменела. Не слишком удачное сравнение, да. Циклоп был мало склонен к риторике базарного поэта, торгующего своей болтовней в кабаках: пять монет за сонет, а нет денег, так налейте кружку вина. Другое дело, что двадцать лет жизни бок о бок с Красоткой скажутся даже на дубовом чурбане. Сам не заметишь, как начнешь ронять перлы красноречия. «Перлы, -- подумал он. -- Ну и словечко...» На стенах копошились светляки. Мерцали слабыми, зеленоватыми огоньками. Светляков было много, их россыпи напоминали остатки ковра, в прошлом -- богатого, яркого, но с годами превратившегося в драные лохмотья. Трепеща усиками, орда перемещалась вниз, к ступеням, и даже на ступени, пожирая тень Циклопа. На лестнице сделалось светлее, огни разгорелись от сытости. Стал слышен тихий скрежет жвал -- так меч покидает ножны, окованные по краю металлом. От звука кости начинали мерзко вибрировать, и затылок ломило. Я устроил им пир, думал Циклоп, стараясь держать поднос ровнее. Здесь уже давно, кроме меня, никто не ходит. Трижды в день, если не чаще, я кормлю их моей темнотой. В остальное время светляки сидят на голодном пайке, довольствуясь тенями перил, а то и своими собственными. О да, моя тьма -- лакомство. Сколько ни ешь, ее меньше не станет.
|
|
|