В нем, прежде всего, останавливает внимание рост. Большинство писателей сходится на том, что марсиане должны быть очень высокого роста, примерно, вдвое против человеческого, исходя из того, что сила притяжения на Марсе невелика.

Однако, уже в этом рассуждении может быть допущена логическая ошибка: учитывая меньшую силу притяжения, сторонники высокого роста, марсиан допускают, как одно из бесспорных положений, что на Марсе сила развития организмов такова же, как и на земле. Однако, это может быть и иначе. Если бы семя земного растения или человеческого ребенка выросло на Марсе, то там земной «заряд» жизненной потенции (силы), встречая меньшее сопротивление притяжения, разумеется, мог бы дать более высокие «всходы». Но процесс роста на Марсе, тесно связанный с общими условиями жизни планеты, может протекать более вяло и замедленно[5]). И тогда рост марсиан окажется не выше, а скорее ниже земного, приближаясь к соотношению, существующему между ростом человеческого существа и величиной планеты. Поперечник Марса немного больше половины земного.

Если же на Марсе люди не столь высоки, то едва ли им окажется полезен и их «хобот», тем более, что разреженная атмосфера Марса требует усиленного обмена воздуха в легких, что скорее должно бы повести к укорочению носа и увеличению ноздрей для большего захвата воздуха.

Ведь даже на земле, при одинаковом на всей ее поверхности протяжении, встречаются племена пигмеев. Очевидно, сила притяжения не является решающей для роста.

Мало обосновано и наделение марсиан глазами в виде выдвигающихся и сдвигающихся подзорных трубок: изучение глазного аппарата земных животных и людей показывает, что работа «наведения на фокус» происходит в самом глазу (способность глазного хрусталика при помощи особых мускулов увеличивать кривизну своих поверхностей). «Трубки» лишь затрудняли бы эту работу. Притом, изучая эволюцию вида от обезьяны до человека, мы замечаем развитие глаза в сторону их большего «выпячивания» из главных орбит, хотя общее изменение формы черепа произошло весьма значительное.

Большое развитие ушных раковин, пожалуй, оправдывается более редкой атмосферой, слабее передающей звуки.

Существование у марсиан каких-то гусиных лап, вместо ступней, весьма сомнительно. Правда, почва Марса менее плотна, чем на земле, но ведь и все тела на Марсе весят почти втрое меньше, чем на земле. И потому марсиане едва ли нуждаются в широких ступнях для хождения, не проваливаясь в почве.

Наиболее научно-обоснованным следует признать существование у марсиан большого объема грудной клетки. Для того, чтобы вобрать в легкие достаточное количество кислорода из разряженной атмосферы Марса нужно обладать и большим объемом легких, а потому легкие, а с ними и грудная клетка должны быть увеличенного об’ема. Влияние плотности воздуха на об’ем груди мы можем наблюдать и на земле: в то время, как средний нормальный об’ем грудной клетки у человека 79 см., — у племени чоло, живущего в Перу на высоте 12 тысяч футов, об’ем груди достигает 92 см.

Фантастическое, но научно продуманное изображение предполагаемого типа марсиан. Необычайно развитая грудная клетка, хобото-образный нос, голенастые, как у аиста, ноги с перепончатыми пальцами, наконец, трубчатые глаза на огромной голове — все это, по предположению, оправдывается физическими условиями существования на Марсе. В руках марсиан мы видим странный инструмент, при помощи которого они дробят почву своей планеты. Посреди рисунка изображен обитатель земли — человек для сравнения с марсианином по отношению к росту и пропорциям частей тела.

Но все же и здесь мы должны оговориться, наделяя марсиан большой грудной клеткой, мы «персонизируем» их, допуская, что их организм для поддержания жизни должен поглощать то же количество кислорода, как и человеческий. А это не бесспорно: приспособляемость организмов безгранична, и на Марсе физико-биологические процессы, возникшие в иных условиях, могут протекать иначе.

Бесспорным остается только увеличенный об’ем головы марсиан. На эволюции человека (гомо-сапиенс) от обезьяны мы можем наблюдать безостановочный рост черепа в связи с развитием мозга. Идя дальше таким путем, голова человека через два миллиона лет может иметь вдвое больший об’ем. А так как Марс много старше земли, то и эволюция черепа у них должна уже подойти к такому об’ему.

Но американский журнал, не без основания наградив марсианина большой головой, оставил марсианам необычайно неразвитые тазовые кости, позабыв, очевидно, о таком естественном факте, как деторождение. Ведь, чтобы родить ребенка с такой головой, нужна и соответствующая ширина таза. Правда, увеличение таза, повидимому, несколько отстает от увеличения об’ема головы и у человека, недаром во всем животном мире самые трудные роды бывают у человека. И это несмотря на то, что об’ем таза у человека почти вдвое шире об’ема головы (примерно, 57:90 см. — у мужчины, 57:98—у женщины). Что же будет при обратном соотношении, когда голова будет вдвое больше об’ема таза?..

Так или иначе, марсиане, если они существуют, уже разрешили этот вопрос и могли бы дать нам ценные указания.

Но как спросить их об этом?..

А. Б.

http://epizodsspace.airbase.ru/bibl/vsem-...

Журнал «Всемирный следопыт" за 1925 год №7 , с. 77-79

Адъютанты не узнавали своего императора. Куда девались его сверхчеловеческое самообладание, его молниеносная решительность? Великий Наполеон, человек без колебаний, казался растерявшимся. Вспышки былой энергии сменялись у него целыми часами апатии или тягостного раздумья. То он требовал от Франции подкреплений, писал Сенату грозные послания, приказывал заготовлять провиант в Варшаве, Смоленске, рассылал своих генералов наблюдать за русской армией и воевать с собственными войсками, разбредавшимися по Москве. То вдруг уходил в себя и погружался в мрачное раздумье. Иногда подолгу смотрел на портрет сына, присланный из Франции накануне Бородинского боя, словно желая узнать судьбу империи и короны. .

Поздно вечером в нем вдруг вспыхнула былая энергия. Наполеон вызвал Даву и долго совещался с ним.. АдъЮтанты, • стоявшие за дверью, слышали'', как он возбужденно говорил Даву:

— Мы много потеряли людей?. Ну, что Же? Навербуем русских. Они хорошо умеют драться и их много. Я уже отдал приказ о вербовке.

— Да, но русские...— возразил Даву.

— Что-о? — воскликнул Наполеон, не терпевший возражений.

В это время явился один из адъютантов.

— А вот и вы! — И, обратившись к Даву, Наполеон сказал:

— Он нам сейчас расскажет, как идет вербовка русских.

— Ваше величество ... начал смущенно адъютант.

— К делу! Как цдет вербовка? . .

— Москва пуста. Русские бегут из сел и деревень.

— Ловить, расстреливать за отказ!

— Да, но,..

— Никаких но! Страхом и обещаниями можно заставить людей делать все!

— Да, государь, но что они делают?. ..

— Что еще? ..

— Наши вербовщики захватили в Москве нескольких крестьян, чтобы заставить сражаться в рядах наших войск ... — начал адъютант.

— Ну, и?.. — нетерпеливо перебил Наполеон.

— А чтобы они не бежали, им ставили на руку клейма...

— Подобно тому, .как на заводах клеймят лошадей? — улыбнулся. Наполеон. — Глупо. И дальше?

Один из крестьян спросил: что значит это клеймо? Ему ответили, что это знак того, что он теперь наполеоновский солдат. «Как! Я солдат Наполеона?!» воскликнул он, схватил топор, отрубил себе руку и, кинув ее к ногам присутствующих, сказал:

«— Нате, вам ваше клеймо!»

Наполеон быстро отступил на шаг назад и даже посмотрел на пол, словно это к его ногам была брошена''отрубленная рука, потом» чтобы скрыть свое волнение, круто повернулся, заложил руки назад и стал смотреть через окно на багровое небо.

Наступила зловещая пауза.

Чтобы смягчить впечатление от своего доклада, адъютант насмешливо промолвил:

— Тоже, нашелся лапотный Муций Сцевола!

— Как? — резко воскликнул Наполеон, повернувшись к адъютанту. И начал чеканить слова, как учитель перед бестолковым учеником:

— Этот безвестный мужик в лаптях, конечно, никогда не слыхал о Муции Сцеволе. Но в нем тот же дух. И если они все таковы, то это не смешно... («а страшно», хотел сказать Наполеон, но удержался.)

— Вы свободны! — почти крикнул он адъютанту.

Вербовка русских была прекращена, а с «лапотными Муциями» Наполеону еще пришлось встретиться, и они победили его.

Журнал "Костёр" №8. 1941 г., с. 18

Когда корабли Роджерса проходили мимо острова Хуан-Фернандеса,[2] матросы заметили на острове огонь.

Огонь могли зажечь потерпевшие кораблекрушение, и Роджерс послал на остров шлюпку. Она привезла множество раков и человека в козьей шкуре, который казался диким зверем. Он выкрикивал что-то странное, ворчал и с видимым напряжением вспоминал забытую человеческую речь. Иногда он произносил полуслова как будто на английском языке. Но понять его было невозможно. Пришлось, на первое время, объясняться жестами. Ему предложили водки. Он понюхал и отказался. Ему дали воды, он выпил. От корабельной пищи он также отказался. Видимо, он совершенно отвык от европейских блюд.

Моряки решили поохотиться и заодно познакомиться с островом, где жил «дикий человек». Захватили ружья, охотничьих собак, которые были на корабле, и отправились на остров.

«Дикий человек» показал им две хижины, крытые тростником и подбитые кожами коз. Хижины стояли на некотором расстоянии одна от другой. В одной он готовил, в другой спал — подальше от мух и кухонных отбросов.

Когда началась охота, «дикий человек» поразил моряков быстротою бега: ни одна гончая собака не могла угнаться за ним. Для охоты ему не нужно было и ружья. Он просто гнался за козой и ловил ее руками.

Дампиер долго вглядывался в черты лица этого странного человека. Казалось, он где-то встречал его. И вдруг вспомнил.

— Александр Селькирк! — вскрикнул Дампиер.

— Я, — ответил «дикий человек» и улыбнулся, словно полузабытое собственное имя вернуло его в среду культурных людей.

Капитан Дампиер служил одно время вместе с Александром Селькирком на корабле «Пять Портов» и хорошо знал Селькирка. Селькирк родился в Шотландии, в Ларго, в графстве Файф. Его готовили к морской службе с самой юности.

— И из Селькирка действительно вышел превосходный моряк, — говорил Дампиер Роджерсу. — Советую вам взять его в качестве подшкипера.

Когда речь Селькирка совершенно восстановилась, он рассказал:

— Я служил на корабле «Пять Портов». Капитаном у нас был Страдлинг, человек крутого нрава; вспыльчивый. Возражений и противоречий он не терпел. А я по молодости и горячности любил, чтобы последнее слово оставалось за мною. Нередко у нас с ним были горячие стычки, за это он и невзлюбил меня. Однажды мы проходили мимо острова Хуан-Фернандеса. Я вспомнил, что в прошлое путешествие я ездил на этот остров за водой и дровами. Тогда мы тут оставили двух человек, которые прожили на острове полгода — до возвращения корабля.

Страдлинг сказал, что я вру. Не может быть, чтобы люди прожили полгода на необитаемом острове и не погибли.

Слово за слово — и загорелся у нас спор, едва ли не до драки.

— Раз ты не унимаешься, — закричал Страдлинг, побагровев, как вареный омар, — то я отучу тебя от упрямства! Посмотрим, кто из нас прав. Спустить шлюпку и отправить его на остров.

Слово капитана — закон. Мне дали платье, постель, ружье, фунт пороху, пуль, табаку, топор, нож, котелок, библию. Отвезли меня на остров и оставили. На «Пяти Портах» подняли паруса, и скоро корабль скрылся из виду. Это было четыре года и четыре месяца тому назад.

Мною овладело отчаяние. Одиночество угнетало меня. Однако волей-неволей приходилось подумать о том, чтобы устроить себе сносное существование. Я построил две хижины, которые вы видели. У меня не было ни хлеба, ни соли. А без них есть сырое козье мясо было противно. У меня часто расстраивался желудок. Я вспомнил, как индейцы добывают огонь трением двух кусков дерева и научился этому искусству. Теперь я мог себе жарить и варить мясо. Но все же без соли и хлеба оно долго казалось отвратительным. Я ел его только в минуты крайнего голода, а когда от голода не мог уже стоять на ногах, я ложился спать. Чтобы сдобрить вкус козлятины, я начал изобретать приправы. Для огня я брал перечное дерево. Когда оно горело, его аромат действовал так приятно, что усталость проходила.

Рыбы было много, но я не мог ее есть без соли. Зато с особым удовольствием я лакомился большими вкусными речными раками.

Но вот вышел у меня весь порох, и снова начались голодные дни. Пришлось бегать за зверями и ловить их руками. Первое время я не мог угнаться за быстроногими дикими козами, и частенько ложился спать с пустым желудком, напрасно пробегав весь день.

Но голод всему научит. В конце концов я так наловчился бегать, что мог безостановочно преследовать козу, пока она не выбивалась из сил. Однажды я схватил козу на краю пропасти и упал вместе с нею. Падение оглушило меня, и я лишился чувств. Когда я пришел в себя, то увидел, что коза лежит подо мною мертвая. Я пролежал более суток на одном месте и едва мог дотащиться до своей хижины, которая находилась на расстоянии одной мили. В хижине я пролежал дней десять.

В конце концов я привык к мясу без соли и хлеба и даже находил его вкусным. Летом я нашел много превосходной репы, семена которой, вероятно, выбросили с какого-нибудь корабля. Я добывал также хорошую капусту с «капустного» дерева. Я приправлял еду так называемым английским перцем, которого на острове было много. Я нашел и черный перец. Он оказался очень полезным, когда болел живот.

Я беспрестанно бегал в лесах и кустарниках. Башмаки и платье у меня скоро износились. Зато мои ноги очень окрепли.

Я сшил себе куртку и шапку из козьих кож. Вместо ниток пошли ремешки, вместо иглы — гвоздь. Я сшил себе даже рубашки, воспользовавшись нитками от старых распущенных чулок. Когда мой нож истерся, я сделал новый из железного обруча, который нашел на берегу моря. Я разломал его на куски, расплюснул и отточил на камне.

Я придумывал себе развлечения: вырезывал на деревьях свое имя, пел или учил кошек и коз плясать со мною. Посмотрели бы вы, какие у меня были талантливые танцоры.

Кошки (вероятно, с кораблей) расплодились на острове. Крысы и мыши — тоже. На острове их было неимоверное количество. С кошками я первое время не ладил. Все они одичали, крали у меня продукты, мешали спать своими концертами. Крысы же не только истребляли продукты и портили платье, но по ночам грызли мои ноги. Тогда я решил заключить союз с кошками. Я приручил их, давая им куски мяса. В конце концов я достиг того, что несколько сот кошек располагались вокруг моей хижины, защищая меня от крыс и оберегая мой ночной покой. Если кто подкрадывался ко мне, кошки поднимали возню и мяуканье, и я просыпался.

Проходили ли мимо острова корабли? Да, проходили. Иногда люди сходили даже на остров. Но это были испанцы, их я боялся. Они убили бы меня.[3] Однажды они заметили меня и устроили погоню. Я убежал в лес и вскарабкался на дерево. Они долго ходили кругом и убили несколько коз на моих глазах, но меня не нашли.

И только когда я узнал наш английский корабль, я разложил костер, который вы и увидели.

А капитан Страдлинг так и не заходил на остров. Хотел бы я с ним увидаться, если он еще жив, и сказать ему свое последнее слово. Жаль, что я не держал с ним пари.

***

Многие, наверно, читали «Робинзона Крузо», увлекательный роман английского писателя Даниэля Дефо (родился в 1659 году, умер в 1731 году). Но немногие знают, что в основе романа лежит истинное происшествие, хотя и приукрашенное фантазией писателя: приключения шотландского моряка Александра Селькирка на острове Хуан-Фернандесе. Александр Селькирк пробыл на острове с 1704 по 1708 год. А знаменитый роман был написан в 1719 г.

1

Самая южная точка Южной Америки, при соединении Атлантического океана с Тихим.

2

Хуан-Фернандес — в Тихом океане, недалеко от берегов Чили.

3

Испанцы в то время воевали с англичанами.

Читатель, может быть, спросит: а где же известный спутник Робинзон Крузо — индеец Пятница?

У «Робинзона» — Александра Селькирка — его не было.

Быть может, Даниэль Дефо соединил здесь две истории. Прообразом Пятницы мог послужить индеец Москит Уиль, который был брошен капитаном Уотлингом на том же острове в 1681 году. Уиля нашли англичане в 1684 году. Его история напоминает историю Селькирка. Приключения индейца Уиля записаны в судовом журнале того же капитана Дампиера. Романист мог ознакомиться с приключениями Селькирка и индейца Уиля из одного источника. Но в жизни «Робинзон»-Селькирк и «Пятница»-Уиль никогда не встречались. Их дружба — плод фантазии автора бессмертной книги.

Очерк опубликован в журнале «Еж», 1935, № 12, с.20-23 . Рисунки Ю. Мезерницкого

https://www.litmir.me/br/?b=567409&p=2

Лингвоанализ https://coollib.xyz/b/370082/la

Сам Юры Пэн ня быў паводле свайго паходжаньня віцяблянін. Ён нарадзіўся ў 60-х гадох у ціхім павятовым гарадку былое Ковенскае губэрні, які беларусы называлі Езяросы, літоўцы — Зарасай, а расейцы перайменавалі ў гонар аднаго зь імпэратараўу Новааляксандраўск. Не зважаючы на вылучную галечу ягоных бацькоў, што межавала з жабрацтвам, Пэн, перамагаючы вялікія цяжкасьці, трапіў у Акадэмію Мастацтваў і скончыў яе ў 1885-ым годзе, атрымаўшы за посьпехі сярэбраны мэдаль і званьне мастака. Апошняе давала Пэну права застацца ў Пецярбургу, але ён вярнуўся з сталіцы ў гэтак званую рысу аседласьці, абраўшы для свайго сталага жыхарства Віцебск. Гэты выбар ня быў выпадковы, бо, паводле ўспамінаў скульптура Заіра Азгура ў кніжцы „Незабыўнае”, Пэн гаварыў: „Люблю я, разумееце, Віцебск. І як гэты горад не любіць! Цудоўная рака! Высокія, дзе абрывістыя, а дзе пакатыя берагі... Я люблю й цэрквы Віцебску, бо яны не падобныя на смаленскія. Разумееце, я люблю партрэтнасьць

413Артыкул Юркі Віцьбіча „Люблю я, поннмаете, Внгебсі” быў надрукаваны ў расейжамоўнай газэце „Новое Русское Слово” 1 верасьня 1971 г. Па-беларуску не друкаваўся. Беларускамоўны арыгінал перахоўваецца ў Фундацыі Пётры Крэчэўскага (Нью-Ёрк).

414Іеіуда (Юдаль) Пэн (1854-1937).

101

гораду. Кожны горад павінен мець свой партрэт. А наш Віцебск сваім абліччам адрозьніваецца ад другіх гарадоў”.

Прывабнасьць старадаўняга беларускага Віцебску ня толькі не засланяла, а, наадварот, спалучалася ў Пэна з гаротным жыцьцём кроўных яму габраяў, якіх было палавіна жыхароў гораду. І тут адразу згадваюцца ня гэткія ягоныя вялікія палотны, як „За ранішняй старонкайТ алмуду” й „Стары рабін”, а эцюд „Сьпіна старога габрая”. На ім пададзены ззаду згорблены дзед, які йдзе пакрысе немаведама куды й немаведама чаго, склаўшы за сьпіною рукі. Ягонага твару не відаць, але досыць толькі зірнуць на сьпіну, каб адчуць па ёй нявыказны цяжар — ад плачу на рэках Вавілонскіх да плачу на рэках Расейскай імпэрыі. Незабывальны таксама партрэт дзяўчыны, што звар ’яцела пасьля беластоцкага пагрому. Досыць зірнуць ёй у вочы, каб яны перасьледавалі вас колькі дзён. І пасьля гэтага ня дзівіць, калі ў Пэна ў сшытку для водгукаў наведнікаў ягонае карціннае галерэі быў запіс (цытую): „Вы мне адкрылі вочы на раней мне ня ведамае. Толькі ў вас я зразумеў, што такое „рыса аседласьці”. Сардэчны дзякуй. Ільля Рэпін”.

Калі карціны бытавога й партрэтнага жанраў былі ў Пэна пераважна габрайскія, дык пэйзажны жывапіс вылучна беларускі, прычым ня менш прачулы й дарэшты дасканалы. А з гэтых ягоных шмат якіх пэйзажаў найбольш вылучаецца „Млын на Віцьбе”, якім захапляўся выдатны майстар беларускага пэйзажу Вітольд Бялыніцкі-Біруля. Між іншага, калі да Пэна зварачаліся ў беларускай мове, дык ён беззаганна адказваў у ёй-жа, дадаючы пры гэтым: „Я думаю на габрайскай мове, але ведаю адмалку й беларускую. Я-ж зь Езяросаў, дзе шмат беларусаў”.

Напярэдадні рэвалюцыі талент Пэна, насуперак усім перашкодам, дасягнуў найбольшага росквіту. Ягоны партрэт ,Дзяўчына ў белым” меў яшчэ на Парыскім Салёне 1907 году вылучны посьпех і быў набыты ведамым калекцыянэрам Жакобам. Пэн, належачы паводле манэры свайго пісьма да рэалістычнай школы, дасягнуў найбольшае дасканаласьці ў партрэтах, якія можна было сустрэць у шмат якіх музэях Расеі. Характэрна, што гэта ў яго вучыліся гэткія знаныя пасьля мастакі, як Марк Шагал, Заір Азгур, Саламон Юдовін, Сорын, Мешчанінаў, Шульман, Эйдэльман ды ладна іншых.

Мастак паспрабаваў зразумець рэвалюцыю, працуючы ў 20-х гадох над гэткімі кампазыцыямі, як „Шавец-камсамолец” і „Габрай-калгасьнік”, але часткова мае слушнасьць Л. Дробаў, калі ў сваім артыкуле „Напеў гарадзкіх ускраін”, зьмешчаным у газэце

102

„Літаратура й Мастацтва” ад 6-га кастрычніка 1967 году, адзначае, што яны „не выходзяць за межы звычайнае ілюстрацыі”. Нарэшце ў 30-х гадох пачалося адкрытае цкаваньне Пэна. Ён абвінавачваўся вульгарызатарамі ў „нацыянальнай абмежаванасьці”, „габрайскім нацыяналізьме”, „прапагандзе юдаізму” й „сыянісцкім трызьненьні”. Перад ім рубам паставілі пытаньне пра „творчую перабудову” й пераход да так званага сацыялістычнага рэалізму. Мастак апынуўся ў абставінах бадай поўнае ізаляцыі і ў сваіх апошніх змрочных карцінах „Мастак і сьмерць” і „Выскал сьмерці” бы прадбачыў сваю собскую страшную сьмерць.

У 1937 годзе ўвесь Віцебск нечакана ўскаланула жудасная вестка, што ягонага мастака Юрыя Пэна знайшлі забітым у ягонай кватэры на Гогалеўскай вуліцы. Забілі яго ня з мэтай рабунку, бо ў шуфлядзе стала й нават у кішэні забітага захаваліся грошы. Забілі не ўначы, а ўдзень ды ў доме, што знаходзіцца ў самым цэнтры гораду й літаральна за трыццаць крокаў ад паставога міліцыянэра. Яму, сямідзесяцігадоваму дзеду, паводле пратаколу, праламалі чэрап чымсьці падобным да цагліны. Зразумела, што ў 30-х гадох забойцаў доўга не шукалі й знайшлі ў самы дзень забойства. Гэта былі быццам-бы шаснаццацігадовая пляменьніца Пэна і ейны жаніх. І хоць у часе адкрытага суда над імі іхная вінаватасьць відавочна для ўсіх нічым не была даведзеная, іх прысудзілі да найбольшага тэрміну зьняволеньня ў канцэнтрацыйных лягерах. Аднак сам Віцебск іх тады забойцамі не прызнаў.

Тысячы віцяблянаў прыйшлі правесьці Юрыя Пэна ў ягоную апошнюю дарогу. Прыйшлі аддаць яму разьвітальнае „бывай” і прыхільнікі ягонага таленту, і прататыпы ягоных шмат якіх пэрсанажаў із сваймі дзецьмі ды ўнукамі. На іхных вачах можна было пабачыць шчырыя сьлёзы, як і пачуць іхны непадроблены плач, выкліканы балючай стратай вернага сябра. А за пахавальнай працэсіяй, якая расьцягнулася на два кілямэтры, бегла з гістэрычным крыкам псыхічна хворая пажылая жанчына, што калісьці адбілася на Пэнаўскім партрэце дзяўчыны, звар’яцелай пасьля пагрому.

Мае рацыю Л. Дробаў, калі свой кагадзе згаданы мной артыкул канчае высноваю: „У гісторыю беларускага жывапісу Пэн увайшоў як цудоўны мастак-жанрыст, пясьняр гарадзкой беднаты, пясьняр роднай Віцебшчыны”.

Аднак уважаю за патрэбнае дадаць — пясьняр ня толькі беднаты, а ўсяго народу. Таму хочацца думаць, што на ягонай магіле на Пескавіцкім габрайскім могільніку ўжо стаіць адпаведны народнаму

103

мастаку помнік, што на тым доме, дзе ён жыў і тварыў, ёсьць мэмарыяльная дошка, што аднэй зь віцебскіх вуліцаў нададзена ягонае сьветлае імя. І хоць амаль 40 год прайшло пасьля пакутнае сьмерці Юрыя Пэна, але ўрэшце-рэшт трэба адшукаць і пакараць ягоных запраўдных забойцаў.

п ■ 415

Зь ліставаньня

5 сьнежня 1950 году Саўт Рывэр

Шаноўны Спадар Рэдактар!416

Хочацца думаць, што мае нарысы „Не чарнілам, а крывёю” спадабаліся Вам і чытачам „Нового Русского Слова”. Не сумняваюся таксама і ў тым, што яны не прыйшліся даспадобы рэдактару „Русского Голоса”, чытачы якога ў сваёй большасьці, на вялікі жаль, -беларусы старой эміграцыі. Спадзяюся ў найбліжэйшым часе даслаць Вам артыкул, прысьвечаны варварскому зьнішчэньню бальшавікамі на Беларусі амаль усіх помнікаў рэлігіі, гісторыі й мастацтва. А яшчэ больш, чым пра помнікі, хочацца напісаць пра шчырых працаўнікоў, замардаваных у шматлікіх савецкіх засьценках.

Адначасна зьвяртаюся да Вас, Спадар Рэдактар, зь вялікай просьбай, хоць яна й ня мае непасрэднага дачыненьня да газэты. Калісьці ў мяне была неблагая бібліятэка (каля 10 тысяч тамоў) і карціны работы вядомых мастакоў. Усё гэта часткова зьнікла падчас вобыскаў і арыштаў, а часткова — падчас вайны. У остэрбайтарскай торбе я змог прывезьці ў Нямеччыну дзясятак- другі кніг і столькі-ж карцін. Сярод іх ёсьць акварэль Ільлі Яфімавіча Рэпіна „Тры пальмы” (матыў вядомага лермантаўскага верша) і карціна (аловак) -„Дзяўчына, звар’яцелая пасьля пагрому” работы Юрыя Майсеевіча Пэна — у мінулым майго добрага знаёмага. Цяпер абставіны (я маю сям’ю й трэці тыдзень бяз працы) прымушаюць мяне прадаць гэтыя дзьве карціны, але хочацца, каб яны трапілі куды-небудзь у музэй або клюб. Магчыма, Вы, Спадар Рэдактар, ведаеце, каму можна іх прапанаваць, тым больш, што я не зьбіраюся прасіць за іх многа: мне проста сорамна прадаваць іх (карціна Пэна — ягоны падарунак), але жыцьцё вымушае...

Прабачце за клопаты.

415Арыгіналы лістоў перахоўваюцца ў архіве Юркі Віцьбіча (Фундацыя Пётры Крэчэўскага, Нью-Ёрк).

Ліст да рэдактара газэты „НовоеРусское Слово” (Нью-Ёрк).

104

Шчыра ўдзячны Вам Юрка Віцьбіч

5 ліпеня 1958 году Нью-Ёрк

Шаноўны Спадар Стукаліч!

Зь вялікай цікавасьцю прачытала Ваш артыкул пра мастака Пэна і ўсё, што зьвязана з горадам Віцебскам. Я нарадзілася й правяла сваё дзяцінства ў Віцебску, і ў памяці зьберагліся ўспаміны пра гэты цудоўны горад, людзей, што яго насялялі, і пра тое, што складала прывабнасьць гэтага гораду.

Буду Вам вельмі ўдзячная, калі Вы мне падкажаце, дзе і якія матар’ялы можа атрымаць пра Віцебск і дзе можна ўбачыць літаграфіі або карціны Пэна, якія я, верагодна, не адзін раз бачыла ў дзяцінстве.

Дзякую яшчэ раз за падараваную радасьць і дазвольце папрасіць Вас напісаць яшчэ пра Віцебск, Беларусь і пра жыцьцё ў гэтым краю.

Шчыра, з пашанай

Дора Давідсон

22 ліпеня 1958 году Саўт Рывэр, Нью Джэрзі

Шаноўная Спадарыня Давідсон!

Прашу прабачэньня, што са спазьненьнем адказваю на Ваш ветлівы ліст, за які вельмі ўдзячны — для літаратара гэта вялікая маральная падтрымка. Мне прыемна, што Вам спадабаўся мой нарыс пра Пэна й Віцебск. Сам я закаханы ў гэты горад, а з Пэнам, нягледзячы на вялікую розьніцу ў гадах, сябраваў.

Вас цікавіць, дзе і якія матар’ялы можна атрымаць пра Віцебск і дзе можна ўбачыць літаграфіі альбо карціны Пэна. Я мог-бы прыслаць Вам доўгі сьпіс літаратуры пра Віцебск, але ён будзе без карысьці, бо ў ЗША наагул, а ў Славянскім аддзеле Ньюёркаўскай Публічнай Бібліятэкі, у прыватнасьці, такой літаратуры амаль няма. І ўсё-ж, калі не памыляюся, там ёсьць: Россня. Под ред. В. П. Семёнова. Том ІХ. Верхнее Поднепровье н Белоруссня СПБ. Нзданне А. Ф. Деврнена. 1905. Натуральна, што гэта кніжка састарэла, як і яе аднагодак, Ваш пакорны слуга, але гістарычны матар’ял у ёй не згубіў сваёй вартасьці. Віцебску ў гэтай кнізе прысьвечаны пэтытам старонкі 453-459, а на ўкладцы зьмешчаны краявіды гораду.

Мне пісаць пра Віцебск значна памагаюць тыя абставіны, што некалі я займаўся археалягічнымі раскопкамі ў самім горадзе і ягоным навакольлі, кіраваў навуковай экспэдыцыяй па ўліку помнікаў гісторыі й мастацтва, працаваў над гісторыяй Віцебскіх фабрык і

105

заводаў і г.д., а яшчэ, фігуральна кажучы, праглынуў пуд архіўнага пылу. Шмат пісаў пра Віцебск і Беларусь у розных пэрыядычных выданьнях і ў асобна выдадзеных маіх кнігах. Мая асабістая бібліятэка ўВіцебску (каля 10 тысяч тамоў) згарэла на пачатку вайны, але некалькі дзясяткаў кніг я ўсё-ж дацягнуў да Саўт Рывэру. Між іх альбом з краявідамі Віцебску, Полацку, Дзьвіны й г.д. (каля 100 здымкаў), матар’ялы экспэдыцыі па ўліку помнікаў гісторыі й мастацтва (каля 50 здымкаў), вялікі плян Віцебску (1904 году), некалькі карцін, а між іх „Чорная Тройца” Юдовіна й Пэна — партрэт дзяўчынкі, якая звар’яцела пасьля пагрому, — падарункі саміх мастакоў. У ЗША зноў сабраў неблагую й немалую бібліятэку, выпісваю амаль усё, што выдаецца там пра Беларусь.

З каталёгаў „Международной Кннга” ведаю, што ў гэтым годзе ў Менску павінна выйсьці з друку кніжка пра Віцебск са шматлікімі ілюстрацыямі. Я ўжо замовіў яе для сябе ў Лёндане, дзе ёсьць адна кнігарня, якая прадае (таньней, як у Нью-Ёрку) кнігі, выдадзеныя ў СССР. Калі Вас гэтая кніга зацікавіць, дашлю Вам адрас лёнданскай кнігарні, дарэчы, ніякага авансу пры папярэдняй замове не патрабуецца. Але, зразумела, што гэтая кніга яшчэ больш тэндэнцыйная за вышэйназваны том ІХ і патрабуе вельмі крытычнага падыходу да яе.

З большасьці маіх уласных краявідаў Віцебску, Дзьвіны й г.д., зь пляну Віцебску, з карцін Пэна і Юдовіна зроблены фотакопіі адным ньюёркаўскім віцяблянінам са старой эміграцыі, які прыяжджаў у Саўт Рывэр. Калі палічыце патрэбным, я магу выслаць ягоны адрас і адначасна яго папярэдзіць.

На эміграцыі я, улічваючы абставіны, што пішу толькі ў вольны час, надрукаваў параўнальна багата пра Беларусь і Віцебск на рускай мове, але значна больш — на беларускай.

Калі Вас зацікавіць, я магу прыслаць даведнік пра надрукаванае мною ў рускіх пэрыядычных выданьнях. На беларускай мове ў мяне ёсьць кніжка, выдадзеная ў Мюнхэне, — „Плыве з-пад Сьвятое Гары Нёман”, у ёй — пра Беларусь і пра асабліва дарагі мне Віцебск, пра „Ідэл міт зайнэм фідэл”, пра Кагальны Роў у Гомлі, школішча ў Магілёве й г.д.

На жаль, ня ведаю, ці выйшла з друку кніжка на габрайскай мове пра Віцебскую габрайскую суполку, кніжку меўся выдаць УіІеЬзкі Вепеуоіепі-Аззосіаііоп і УіІеЬзкі ЬгапсЬ АгЬеіІег Кіп§ 224. Калі Вы ня маеце гэтай кнігі, прышлю адрас Камітэту па яе выданьні.

Аднак пара й спыніцца.

106

Яшчэ раз прашу прабачэньня за мой спозьнены адказ.

Прашу пісаць, калі будзе вольны час іжаданьне.

Юры Стукаліч

13 красавіка 1961 Нью-Ёрк

Высокапаважаны Спадар Віцьбіч!

Толькі сёньня прачытала Ваш артыкул, што зьявіўся нядаўна ў „НРС” і зноў з асаблівым задавальненьнем — тыя радкі, у якіх Вы ўпамінаеце пра Віцебск і гісторыю ўсяго гэтага краю.

Выпадкова толькі што нечакана знайшла Ваш першы ліст, дзе Вы так замілавана пішаце пра гэты горад. Я атрымала й Ваш другі ліст, але ўсё неяк была занятая й не пасьпела адпісаць, да таго-ж неяк і не ўспаміналася ні пра дзяцінства, ні пра Віцебск. Вы пішаце ў сваім лісьце: „Я закаханы ў гэты горад”. Мусіць, гэты горад сапраўды мае асаблівую прывабнасьць. Ня так даўно мне прыйшлося гаварыць з адным чалавекам зь Беларусі. І калі я сказала, што гэты край знаю, ён узрадаваўся: „Няўжо Вы й мой горад ведаеце — Віцебск?”. І мы вельмі ажыўлена ўвесь вечар прыгадвалі вуліцы, назвы, плян гораду і цудоўную Дзьвіну і мост празь яе, што вядзе да вакзалу. Мой ліст атрымаецца задоўгі, калі пачну зноў згадваць Дзьвіну, Губэрнатарскі сад, каменныя масты сярод гораду, скляпеньні гандлёвага раду й званіцу, дзесьці там, за турмой... Ён многа расказваў пра Віцебск у гады Другой вайны й бальшавізму, пра тамтэйшых людзей, моцных, лаяльных, але зь нейкай хітрынкай, пра тое, як разросься горад, як многа новых фабрык і які пабудавалі новы вялікі мост — цуд тэхнікі!

Як бачыце, „нашага палку пабольшала”, ёсьць яшчэ людзі ў Амэрыцы, якія захавалі ўспаміны пра Віцебск, ягоныя ўзгоркі, ягоныя навакольныя лясы. (А такіх зьмешаных лясоў нідзе ва ўсім сьвеце ня знойдзеш!).

Я працую ў бібліятэцы Калюмбійскага ўнівэрсытэту, і праз мае рукі праходзяць новыя выданьні рускіх кніг. Мне ўжо некалькі разоў трапляліся кнігі пра Беларусь і Віцебск. А ў адной кнізе ўбачыла малюнак берагу ў Полацку, там, дзе ўздымаецца гэтая знакамітая, здаецца, апетая ў цудоўным вершы Блока ,Белая царква”.

Буду Вам паведамляць, калі знайду што-небудзь, зьвязанае з Беларусьсю. Дзякую за зьвесткі пра кнігі, названыя ў Вашых лістах. Спадзяюся ўлучыць момант прачытаць іх, пакуль што часу вельмі мала, але ўсё-ж з прыемнасьцю падзялілася з Вамі сваімі ўражаньнямі

107

й „пяшчотнымі пачуцьцямі” да ўсяго гэтага краю зь ягонай сапраўднай своеасаблівай рамантыкай.

Пастараюся ў наступным больш акуратна адказваць на лісты. З прывітаньнем і найлепшымі пажаданьнямі

Дора Давідсон

13 траўня 1961 году Саўт Рывэр

Шаноўная Спадарыня Давідсон!

Прабачце, што са спазьненьнем адказваю на Ваш ветлівы ліст ад 13.4.61 г., за які вельмі ўдзячны. Мне прыемна, што Вам спадабаўся мой чарговы артыкул у „НРСлове”, дзе прыгадваюцца Віцебск і Беларусь. Наагул, дзякуючы гэтым сваім публікацыям, я пазнаёміўся з многімі віцяблянамі і час ад часу зь імі лістуюся.

Зайздрошчу Вам, што, працуючы ў такой вядомай і вялікай бібліятэцы, як бібліятэка Калюмбійскага ўнівэрсытэту, Вы маеце магчымасьць знаёміцца з новымі выданьнямі кніг, дзе ўпамінаюцца Віцебск і Беларусь. Ёсьць такія кнігі і ў маёй сьціплай асабістай бібліятэцы, якая лічыць каля 2 тысяч назваў. Аднак, маючы ў мінулым вопыт падсавецкага грамадзяніна, я крытычна стаўлюся да савецкіх выданьняў. Вось таму, напрыклад, новы мост празь Дзьвіну, пра які Вы чыталі, я-б не назваў цудам тэхнікі. Нягледзячы на маю закаханасьць у Віцебск, павінен зазначыць, што гэты новы мост, па якім я неаднойчы праходзіў, ва ўсіх адносінах саступае многім амэрыканскім мастам, а тым больш такім надзвычайным, як мост Вашынгтона ў Нью-Ёрку або мост праз праліў Залатыя Вароты ў Сан-Францыска. Апошнія, сапраўды, — цуда тэхнікі.

Я ня ўпэўнены, што менавіта тая царква на беразе ў Полацку, здымак зь якой вы бачылі, апетая Блокам у вершы „Белая церковь”. Але затое яна — Сафійскі сабор — упамінаецца яшчэ ў „Слове аб палку Ігаравым”. Яе муры часткова захавалі сьцены тысячагадовай даўнасьці і такога-ж веку фрэскі на іх.

Дазвольце яшчэ раз падзякаваць Вам за такі добры ліст.

Прашу пісаць, калі знойдуццачас і жаданьне.

Шчыра жадаю ўсяго найлепшага.

Юры Стукаліч

Дора Давідсон 69 Т ыман Плэйс Нью-Ёрк, 27

108

Высокапаважаны Спадар Стукаліч!

Калісьці мы з Вамі абменьваліся лістамі з нагоды агульных успамінаў пра горад Віцебск. Я даўно Вам не пісала, бо нічога новага й цікавага для Вас расказаць не магла.

Цяпер я працую ў „Кагііо ЬіЬегІу Сошшійее”, установе, Вам, безумоўна, знаёмай, і маю доступ да бібліятэкі пры Камітэце, у якой сабрана шмат літаратуры пра сучаснае жыцьцё ў Савецкім Саюзе. Нядаўна мне трапіўся ў рукі артыкул пра Віцебск у адным з савецкіх часапісаў. Я яго перапісала. Мне здаецца, што гэты артыкул можа Вас зацікавіць, бо ў ім — пра жыцьцё ў Віцебску пэрыяду ягонага інтэлектуальнага росквіту. Між іншым, пра той час, калі Марк Шагал арганізаваў там акадэмію, мне здарылася чытаць у амэрыканскіх мастацкіх часапісах. Наагул роля Віцебску, як мастацкага цэнтру, культурна-асьветніцкая праца, што праводзілі нашыя мастакі ў Віцебску, мела немалое значаньне для культурнага й мастацкага жыцьця наагул.

Тут, у Нью-Ёрку, мне надарылася сустрэць аднаго з вучняўЮ. М. Пэна. Хаця я сама й не пасьпела стаць вучаніцай Пэна, імя ягонае мне памятнае й па ўласных успамінах, якія, дарэчы сказаць, уваскрасілі Вы сваім артыкулам пра трагічнае жыцьцё гэтага, як я потым даведалася, вялікага працаўніка мастацтва.

У „Агі Зідйепі; Ьеадле”, гэта значыць, у тутэйшай ньюёркаўскай акадэміі, працуе выкладчыкам мастак Брэйнін (Вгеіпіп, Каушопй), які ў сваёй біяграфіі адзначае, што ён вучыўся ў Юрыя Пэна ў Віцебску. Я зь ім пазнаёмілася й расказала яму, што шмат чаго зьведала пра жыцьцё й сьмерць Пэна з Вашага артыкула. Ён сам — ураджэнец Віцебску, выехаў адтуль адзінаццацігадовым хлопчыкам у Амэрыку, але вельмі цікавіцца й мала чаго ведае пра жыцьцё Пэнапасьля свайго ад’езду.

Я й з гэтай прычыны таксама хацела Вам пісаць, бо спадар Брэйнін піша пра Віцебск, а галоўным чынам яго будзе цікавіць Ваш артыкул, што калісьці зьявіўся ў „Новом Русском Слове”.

Вось бачыце, я думаю, Вам прыемна будзе пачуць, што зярняты, пасеяныя ў Вашым любімым горадзе, далі ўсходы на амэрыканскай зямлі.

Трэба сказаць, што і Шагал упісаў слаўную старонку ў гісторыю нашага гораду, і многія іншыя, а ў гэтым артыкуле, што я вам пасылаю, яго рэзка крытыкуюць і сьмяюцца зь ягонага наватарства й самабытнасьці.

109

Я Вам паведамляю мой новы адрас: Бога БауЫзоп. 69 Тетап Ріасе, ар! 59. Кето Уогк, 27, 100027, а таксама адрас установы, дзе я працую. Калі будзеце пасылаць якія-небудзь матар’ялы, то прашу Вас пасылаць на адрас офіса, які падаю ніжэй: Кагііо ЬіЬегІу Соттійее. 30 Еаз! 42 8ігееІ. Уогк, Коот 49.

З глыбокай пашанаю й найлепшымі пажаданьнямі, з надзеяй, што пасланы артыкул Вам прыдасца да Вашай працы, а калі не, дык проста прынясе асалоду.

З прывітаньнем.

Дора Давідсон

29 сакавіка 1965 году Нью-Ёрк

Высокапаважаны Спадар Стукаліч!

Карыстаюся вольнай хвілінкай, каб падзякаваць Вам за адказ на мой ліст. Я вельмі радая, што прысланы мной артыкул Вам спадабаўся. Пасылаю Вам дадатковыя зьвесткі: імя аўтара і іншае.

Ці чытаеце Вы па-ангельску? У мяне захаваўся артыкул з ангельскага часапісу таксама пра гэты пэрыяд жыцьця Віцебску. Пры выпадку перашлю яго Вам.

Я дала Ваш адрас спадару Брэйніну. Рэйманд Брэйнін выехаў зь Віцебску адзінаццацігадовым хлопчыкам і з таго часу вестак адтуль ня мае, чуў толькі ад Шагала пра тое, што мастак Пэн быў забіты. Верагодна, ён Вам напіша, бо яго вельмі цікавіць лёс Пэна.

Прозьвішча Марковіч мне ведама па дзіцячых успамінах. Відаць, Віцебск валодае нейкім шармам, нездарма ўсе з такім захапленьнем успамінаюць яго, нават амэрыканскі кампазытар Арон Копланд назваў свой музычны твор „Віцебск”. Я мяркую напісаць да яго й запытацца, чаму? Верагодна, таксама зямляк!

З прывітаньнем і найлепшымі пажаданьнямі

Дора Давідсон

16 красавіка 1965 году Саўт Рывэр

Вельміпаважаная Спадарыня Давідсон!

Дзякую за Ваш ліст і за прозьвішча аўтара прысланага раней Вамі артыкула пра Юрыя Майсеевіча Пэна. Карыстаюся выпадкам яшчэ раз падзякаваць за яго.

Магчыма, Вы чыталі ў „НРСлове” мой артыкул „Віцебская берасьцяная грамата”. А ён-жа — старажытны наш горад, як зазначыў

110

у „Жнзнн Арсеньева” Іван Бунін, і, разам з тым, заўсёды... юны, жыцьцярадасны. Цяпер там вясна — такая непадобная на тутэйшую. На Дзьвіне крыгаход, празь нейкі час пойдуць па ёй параплавы й пацягнуцца плыты. Т ак хацелася-б сустрэць вясну на Мядзьведжай гары — ёсьць такая маляўнічая мясцовасьць на беразе Дзьвіны пад Віцебскам. Недалёка ад яе й Здраўнева, дзе жыў калісьці Ільля Яфімавіч Рэпін. Абстрагуючыся ад свайго веку, хочацца нагадаць:

Нль у молодца крылья связаны,

Нль путн ему все заказаны...

Вы ўпамянулі пра „Віцебск” амэрыканскага кампазытара Арона Копланда. Мне давялося чуць гэты музычны твор па тэлебачаньню. На жаль, я слаба разьбіраюся ў мадэрнай музыцы, магчыма, таму яна нічым не напомніла мне Віцебск.

А да Віцебску яшчэ мае адносіны мой добры знаёмы Рыгор Якаўлевіч Арансон, артыкулы якога час ад часу друкуюцца ў „НРСлове”. Ня ведаю толькі, ці ўраджэнец ён Віцебску, але жыў ён там яшчэ ў першыя гады савецкай улады.

Прашу пісаць, калі будзе час і ахвота.

З самымі найлепшымі пажаданьнямі

Юры Стукаліч

5 жнівеня 1958 году Бэвэрлі Гільс

Высокапаважаны Спадар Стукаліч!

Зь вялікім задавальненьнем прачытаў Ваш артыкул у „НРС” ад 29 чэрвеня „Памяці Юрыя Пэна”. Я сам нарадзіўся ў Віцебску й выехаў з гэтага гораду ў 1912 годзе, а потым наведаў Віцебск у 1918 годзе й быў там некалькі дзён.

З усёй нашай вялікай сям’і толькі адзін мой брат заставаўся там жыць і быў па-зьверску забіты ў час акупацыі немцамі, пра што я даведаўся з кніжкі пра злачынствы немцаў.

Мяркую па Вашым артыкуле, што Вы — віцяблянін, і калі гэта так, то цікава пачуць, калі Вы апошнім часам былі ў Віцебску?

У сваім артыкуле Вы ўпамінаеце кніжку „Ветер скоростн”, і я прашу Вас паведаміць мне, ці будзе яна цікавая для мяне як віцябляніна — прысьвечана гэтая кніжка цалкам Віцебску ці толькі мімаходзь закранае яго?

Калі Вам ня надта складана, прашу таксама паведаміць, дзе я магу знайсьці й купіцьгэтую кніжку.

Прабачце за клопаты.

111

З глыбокаю пашанаю

Самуіл Саламонавіч Марковіч

21 верасьня 1958 году Саўт Рывэр

Высокашаноўны Самуіл Саламонавіч!

Вельмі ўдзячны за Ваш ветлівы ліст — для літаратара ён зьяўляецца вялікай падтрымкай. Мне прыемна, што Вам прынёс задавальненьне мой нарыс „Памяці Юрыя Пэна”. Сам я закаханы ў Віцебск, а з Юрыем Майсеевічам Пэнам, нягледзячы на вялікую розьніцу ў гадах (ён нарадзіўся ў 70-х, а я — у 1905), сябраваў.

Вы не памыляецеся, мяркуючы, што я — віцяблянін. Праўда, нарадзіўся я ў Вяліжы Віцебскай губэрні, але перад вайной, пасьля бадзяньня па СССР, некалькі гадоўжыўу Віцебску. На пачатку вайны дайшоў разам з жонкаю (яна віцяблянка) пехатою да Вяліжу. Між іншым, сталінскі загад пра „голую зямлю” зьнішчыў і маю віцебскую асабістую бібліятэку, у якой было каля 10 тысяч кніг. Празь некаторы час Вяліж стаўся фронтам, і ў канцы красавіка 1942 г. я вярнуўся ў Віцебск, а пакінуў яго, гэта Вас цікавіць, увосень 1943. Дарэчы сказаць, гэты адыход і вяртаньне знайшлі сваё адлюстраваньне ў маім нарысе „Народ сьмяяўся” („НРС” ад 5 верасьня 1952), дзе прыгадваецца трагічны лёс тых віцебскіх габраяў, якія „схаваліся” ў Вяліжы.

Калі толькі мне не здраджвае памяць, з Вашым братам-лекарам я неаднойчы сустракаўся перад вайной. Здаецца, ён нэўрапаталёг. І калі апошняе адпавядае сапраўднасьці, я ахвотна напішу вам пра гэтыя сустрэчы, ад якіх захаваліся ў мяне найлепшыя ўспаміны.

Вас цікавіць кніга К. Паўстоўскага „Ветер скоростн” ў сувязі зь Віцебскам, які ўпамінаецца ў ёй. Гэтая кніжка прысьвечана паездцы аўтара на аўтамабілі (адсюль і назва) па заходняй частцы СССР. Пра Віцебску ёйтолькі тое, што язацытаваўу сваім нарысе.

А між іншым, калі, на жаль, віцяблян з новай эміграцыі можна пералічыць па пальцах (ні адзін горад на Беларусі не пацярпеў ад фашыстаў і ад бальшавікоў так, як Віцебск), то літаратура пра яго маецца. Калі будзе ў Вас жаданьне, магу прыслаць паказчык гэтай літаратуры, якая або ёсьць ў бібліятэках ЗША, або яе можна набыць у кнігарнях.

Яшчэ раз дазвольце выказаць сваю шчырую ўдзячнасьць за Ваш добры ліст.

Шчыра жадаю Вам усяго найлепшага.

112

Заўсёды гатовы да паслуг

Юры Стукаліч

25 лютага 1960 году

Высокашаноўны Спадар Стукаліч!

Вялікі дзякуй за Ваш мілы ліст і адрас для заказу кнігі пра Віцебск.

Я, безумоўна, выпішу гэтую кнігу дзеля цікавасьці. Але мне вельмі хацелася-б знайсьці дзе-небудзь старыя краявіды, паштоўкі, афішы, ілюстраваныя часапісы або газэты мінулага часу (да першай вайны або рэвалюцыі).

Я з жонкай вярнуўся прыблізна тры тыдні таму назад зь пяцімесячнай паездкі. Мы былі 7 дзён у Ленінградзе, 3 тыдні ў Маскве й 4 месяцы ў Парыжы.

На жаль, канец верасьня й пачатак кастрычніка для Масквы й Ленінграда — ня вельмі ўдалая пара ў кліматычных адносінах, і мы абое былі ўвесь час прастуджаныя, тым больш, што пасьля нашай каліфарнійскай цеплыні — розьніца калясальная.

Наша прастуда вельмі перашкаджала, і мы ня ўбачылі шмат з таго, што хацелі-б, акрамя сваякоў, тэатраў і музэяў. (А наагул мы маглі свабодна сустракаццай перамяшчацца).

Будаўніцтва ў Маскве асабліва вялікае і ў Ленінградзе -калясальнае, але патрэба ў кватэрах ня меншае. Нягледзячы на тое, што мы бачылі шматмільныя, цалкам новыя забудаваныя раёны, людзі жывуць яшчэ па 3 чалавекі ў адным пакоі, і камунальных кватэр яшчэ не пазбавіліся.

Пачулі шмат займальных анэкдотаў, але іх цікавей пераказваць пры асабістай сустрэчы.

На жаль, мы ў Нью-Ёрк ня трапілі, магчыма, праз 2-3 месяцы зьбяромся, тады можна будзе й сустрэцца.

У Парыжы я бачыўся з нашым земляком Маркам Шагалам (дарэчы, ягоная сястра, што жыве ў Ленінградзе, сябруе зь сям’ёй майго брата, і я яе там бачыў), і ён вельмі цёпла прыняў нас у сябе, мы ўспаміналі многае з нашага дзяцінства, агульных знаёмых, сяброў і наагулусё пра нашродны горад.

Я, прызнаюся, быў вельмі крануты ягонай цеплынёй, ласкай і ўвагай, нягледзячы на тое, што ён цяпер заняў вельмі высокае становішча ў сьвеце мастацтваня толькі Францыі, але й сусьветнага.

113

Ягоная сьціпласьць, просты й сяброўскі падыход мяне проста зачаравалі (ягоная жонка таксама вельмі мілая й таксама спрыяла гэтай сымпатычнай атмасфэры).

Шкада, што Вы так далёка жывяце, а то абавязкова мы й з Вамі шмат чаго ўспомнілі-б.

Будзем спадзявацца, падчас нашай наступнай паездкі ў Нью-Ёрк мы зможам папярэдне сьпісацца й сустрэцца.

А пакуль што з найлепшымі пажаданьнямі застаюся

Самуіл Марковіч

12 сакавіка 1960 году Саўт Рывэр

Высокапаважаны Самуіл Саламонавіч!

Прабачце, што са спазьненьнем адказваю на Ваш ветлівы ліст ад 25.2.60 г. -трохі занядужаў.

Вас цікавіць, дзе можна знайсьці краявіды, паштоўкі, афішы й наагул усё друкаванае, што належыць да старога Віцебску. Мая віцебская асабістая бібліятэка (каля 10 тысяч кніг) згарэла падчас вайны, але мне ўсё-ж пашчасьціла тое-сёе дацягнуць да Саўт Рывэру. Акрамя дзьвюх-трох кніжак пра стары Віцебск, маю тут альбом з краявідамі Віцебску, Полацку, Заходняй Дзьвіны й г.д. (каля 100 здымкаў), матар’ялы Віцебскай навуковай экспэдыцыі 1939 г. па ўліку помнікаў гісторыі й мастацтва (53 здымкі), вялікі плян Віцебску (1904 г.), некалькі карцін, а між іх Юдовіна „Чорная Тройца” й Пэна -партрэт дзяўчыны, звар’яцелай пасьля пагрому — дарункі мастакоў.

Чатыры гады таму назад віцяблянін са старой эміграцыі, які жыве ў Нью-Ёрку, зрабіў копіі з большасьці гэтых здымкаў, а таксама з карцін Юдовіна, Пэна, з пляну Віцебску й г.д. Я ня маю цяпер зь ім сувязі, але спадзяюся, што ён жывы й здаровы і нэгатывы ў яго захаваліся. Вось ягоны адрас амаль чатырохгадовай даўнасьці: Мг. 8іапІ8Іато Сугвкі. 122 8оШЬ 1§[ 8ігееІ, Вгоокіуп, 11, КУ.

На жаль, ня ведаю, ці выйшла з друку кніжка на габрайскай мове пра Віцебскую габрайскую суполку. Гэтую кніжку меліся выдаць яшчэ ў 1955 г. УіІеЬзкі Вепеуоіепі-Лззосіаііоп і УіІеЬзкі ЬгапсЬ ЛгЬеіІег Кіп§ 224. Адрас Камітэту па выданьню яе быў такі: Мг. N. А. АЬгашзоп. 4075 3ггі Ауе. Вгопх 57, ^У.

Хаця Вы пра гэта ня пішаце, але, магчыма, Вам падчас сваёй цікавай паездкі пашчасьціла наведаць Віцебск? У Маскве, дзе Вы былі тры тыдні, я некалі пражыў дзевяць гадоў — працаваў на яе фабрыках і заводах і зарабляў сабе такім чынам (як сын сьвятара) права на

114

вышэйшую адукацыю. Наўрад ці нават і там, як і наагул у вялікіх гарадах СССР, будзе ліквідаваны жыльлёвы крызіс, пра які Вы ўпамінаеце. Ды й ці толькі жыльлёвы? Адзін мой прыяцель быў вельмі зьбянтэжаны, калі атрымаў просьбу зь Менску — дастаць і прыслаць іголкі для чысткі прымусаў. У ЗША ня толькі гэтыя прымітыўныя саматужныя іголкі, але й прымусы няведамыя.

Прыемна, што наш родны Віцебск даў сьвету Марка Шагала. Хаця, каюся, не разумею мадэрнага мастацтва і ў гэтых адносінах мне бліжэй „правінцыяльны” Юры Пэн. Як бліжэй мне, напрыклад, і Рэпін, зьвязаны, дарэчы, зь Віцебскам. Між іншым, пра гэта у „НРС” (13.11.55) быў мой нарыс „Рэпін на Беларусі”. Тут, у Саўт Рывэры, маю здымкі зь ягонага дому ў Здраўневе пад Віцебскам і, што найбольш каштоўна, — ягоны эскіз акварэльлю на лермантаўскі матыў „Тры пальмы”.

Спадзяюся ў гэтым годзе напісаць для „НРС” нарысы пра Полацак і мястэчка Бешанковічы. Як нельга ўявіць сабе Нью-Ёрк бяз хмарачосаў, так немагчыма ўявіць старую Беларусь без шматлікіх мястэчкаў. Там, у Бешанковічах, можна ўбачыць і швэдскія курганы, і вал маршала Сэн-Сіра, і палац, дзе гасьцявалі Пётр Першы, Напалеон, Аляксандар Першы. Менавіта ў гэтым самым палацы Пётр Першы прыняў вядомага пушкінскага казака-ганца, у шапцы якога быў зашыты

Донос нагетмана злодея

Царю Петру от Кочубея.

Між іншым, у Бешанковічах нарадзіўся Юдовін — беларускі Левітан. Ніхто зь беларускіх мастакоў не адлюстраваў на сваіх палотнах з такой цеплынёй беларускія старажытныя цэркаўкі й каплічкі, курганы й прыдарожныя крыжы, як габрай па нацыянальнасьці Юдовін.

Шчыра зычу Вам усяго найлепшага.

Юры Стукаліч

21 сакавіка 1960 году Бэвэрлі Гільс

Высокашаноўны Спадар Стукаліч!

Даруйце, што менавіта так да Вас зьвяртаюся, бо Ваш першы ліст недзе згубіўся, а Вы, магчыма, наагул не сказалі мне, як Вас завуць па бацьку.

Я быў вельмі ўзрадаваны Вашым лістом і пад ягоным уражаньнем пачаў гартаць кнігі, якія маю й на якія даўно ўжо не зьвяртаў увагі. На

115

вялікі жаль, яны на ідыттт. а я ледзь-ледзь умею чытаць на габрайскім жаргоне. Сярод іх і тая кніжка, якая была выдадзена пры ўдзеле спадара Абрамсона, у ёй падаюцца рэпрадукцыі карцін Юдовіна, Пэна, Шагала й прыводзіцца шмат цікавых фактаў пра Віцебск. На адной старонцы гаворыцца нават пратое, што калі ў 1885г. адкрылася аддзяленьне Дзяржаўнага банка, то мой дзед Лейба Гершман быў выбраны ганаровым старшынёй уліковага камітэту. Менавіта ад ягонага слова залежала, хто ў горадзе атрымае крэдыт, а хто не. У мяне ёсьць фота майго дзеда з мэдалямі, якія ён атрымаў ад цара за сваю адданасьць справе.

Кніжка гэтая добра выдадзеная, але, на жаль, я не разумею тэксту, хаця да дзевяцігадовага ўзросту мяне вучылі габрайскай мове, праўда, усяго толькі па адной гадзіне штодзень, а гэтага аказалася недастаткова, як я цяпер бачу.

Я маю яшчэ адну кніжку з вокладкай, намаляванай Шагалам, яна выйшла прыблізна ў 1957 г. у Ізраілю, але ўжо на старажытнай габрайскай мове. Т ам я знайшоў на с. 307 здымак маіх бацькоў, а над ім — партрэт дзеда. Але зноў-жа, на вялікі жаль, прачытаць нічога не магу. У гэтай кнізе на с. 135 ёсьць плян Віцебску, але назвы вуліц падаюцца па-габрайску. Можа, гэта перароблены Ваш плян гораду?

Вельмі цікава тое, што Вы пішаце пра Бешанковічы. Я помню гэтую назву, бо мае бацькі трымалі аптовыя мучныя склады, і мне прыпамінаецца, як зь Вяліжу, Бешанковічаў і зь іншых гарадкоў прыяжджалі, асабліва зімою, на санях па Дзьвіне, 40-50 і больш пакупнікоў па муку. Яны начавалі ў нас і суседзяў на дварэ, раніцай наладоўвалі сані пяціпудовымі мяхамі мукі й крупаў і ад’яжджалі ў свае мястэчкі. Усё гэта было да першай вайны або, больш дакладна, нават да 1912 г., пакуль я яшчэ жыў там і вучыўся ў Камэрцыйным вучылішчы.

Нас было 10 братоў, і старэйшыя, больш дужыя, заўсёды забаўляліся, наладжвалі спаборніцтвы зь вясковымі грузчыкамі-асілкамі (яны бралі па два пяціпудовыя мяхі адразу на плечы). Усё гэта адышло, мінула, засталося толькі шасьцёра братоў, ды й тыя разышліся па сьвеце.

Тут, у Бэвэрлі Гільс, жыве мой прыяцель Рыгор Глікман, ён нарадзіўся ў Бешанковічах і ўсё ўспамінае нейкі вялікі замак-палац, што належаў самаму буйному магнату-землеўладальніку Храптовічу-Буцянёву (калі я правільна яго называю), з сынам якога ён, Глікман, потым сустрэўся ў Парыжы.

116

Між іншым, Рыгор Глікман — мастак, ягоная спэцыяльнасьць -аголенае цела. Ён карыстаецца посьпехам тут, у Каліфорніі, і, здаецца, у бліжэйшым часе будзе выстаўляцца ў Нью-Ёрку. Яша Хейфец, які зь ім сябруе, мае даволі многа карцін Глікмана, таксама як і Рыгор Пяцігорскі, і Артур Рубінштэйн -усе ягоныя блізкія сябры.

Калі сустрэнецца Вам у газэце аб’ява пра выставу Глікмана, раю яе наведаць (напэўна, у адной з галерэй).

Дарэчы, Глікман дружыў і зь Юдовіным, гэта ён мне сам сказаў, калі ўбачыўу мяне кніжкі на габрайскай мове.

Між іншым, у гэтых дзьвюх кніжках зьмешчаны віды Віцебскага вакзалу й лёнапрадзільнай фабрыкі, маста празь Дзьвіну й шматлікія здымкі ўраджэнцаў гораду.

Заканчваю на гэтым ліст, дзякую Вам за ўсе зьвесткі. Жадаю шчасьця й посьпехаў ва ўсіх справах.

Самуіл Марковіч

11 красавіка 1971 году Саўт Рывэр

Шматпаважаная Фрыда Барысаўна!

Вельмі прыемна, што ў Вас знайшліся час і жаданьне адразу адказаць на мой ліст, хаця такая апэратыўнасьць, як Вы шчыра зазначылі, ня ў Вашым звычаі. Што да мяне, то гэтай акуратнасьці перашкаджаюць старэчыя хваробы, якія, дзякуй Богу, яшчэ сумяшчаю з творчай працай і папярэднім уседлівым азнаямленьнем з рознымі матар’яламі.

Аказваецца, мы маем агульную „Аіта шаіег” — Вяліскі пэдтэхнікум. Істотная розьніца, праўда, што я закончыў яго ў тым годзе, калі Вам было толькі 2 гады ад роду. Мой выпуск (другі) лічыў толькі 14 курсантаў, менавіта: Антаневіч, Багданава, Шчарбакоў, Высоцкі, Загароўскі, Токарава, Мамкіна, Кузьняцоў, Якаўлева, Мухіна, Сеўрукоў, Пухаўцаў, Мамантаў, Кірэенак. Здаецца, пералічыў усіх.

Магчыма, зь некаторымі Вы сустракаліся пазьней. У сваёй большасьці — гэта былі тады былыя вяліскія гімназісты й гімназісткі, што данашвалі яшчэ свае форменныя шапкі, шынялі й пэлярынкі. Данашвалі не зь вялікай прыхільнасьці да іх, а таму, што ў той час (НЭП), калі й зьявілася пасьля ваеннага камунізму амаль усё ў продажы, рэчыбылі вельмі дарагія.

Між іншым, яшчэ пры мне пэдтэхнікум перамясьціўся з будынку на наберажнай (да рэвалюцыі ў ім было пачатковае гарадзкое

117

вучылішча, перад вайной — электрастанцыя) у будынак былой мужчынскай гімназіі наБазарнай плошчы.

Хочацца яшчэ ўспомніць пра тое, што ў маю бытнасьць у пэдтэхнікуме панаваў модны тады, „звышрэвалюцыйны” комплексны мэтад, які мы ад усёй душы ненавідзелі за ягоную сумбурнасьць і цішком прысьвячалі яму розныя пародыі.

На жаль, не магу паслаць Вам свой нарыс „Народ сьмяяўся” і аповесьць „Лшона Габоа Бійрушалайм”, бо й сам іх ня маю. Знаю толькі, што першы можна выпісаць з архіву ,НРСлова”, а другая маецца ў Славянскім аддзеле Ньюёркскай Публічнай Бібліятэкі на 42-ой вуліцы.

І дазвольце цяпер перайсьці да самага істотнага. Вы, зыходзячы з самых лепшых намераў, прапануеце мне перапісвацца з Вашым добрым знаёмым, што жыве ў Вяліжы. Калі-б я, згубіўшы розум і гонар, паслаў яму ліст, то яго арыштавалі-б тут-жа, у той-жа дзень, калі ён гэты ліст атрымаў. Я завочна прысуджаны там да вышэйшай меры пакараньня. І да сёньня маё імя там, як за мінулае, так і за сучаснае, скланяецца й спрагаецца ў розных выданьнях — ад маскоўскіх да вяліскіх.

Запэўніваю Вас, што на маіх руках няма ні кроплі крыві габрайскага народу, да якога ставіўся й стаўлюся з выключнай сымпатыяй і, як стары жаўнер, хацеў-бы разам з гераічнымі салдатамі Ізраілю быць на Суэцкім канале.

Прашу Вас і Вашага мужа прыняць найлепшыя пажаданьні.

Пішыце, калі ласка, калі мая шчырасьць гэтаму не перашкодзіць.

З павагай

Юры Стукаліч

1 траўня 1971 году Саўт Рывэр

Высокашаноўная Фрыда Барысаўна!

Удзячны за Ваш зьмястоўны ліст і каштоўны падарунак. На жаль, не магу належным чынам Вам аддзякаваць і абмяжоўваюся толькі старонкай з газэты „Беларус”, прысьвечанай мне, грэшнаму. Спадзяюся, што беларуская мова Вам больш-менш зразумелая, бо блізкая да расейскай, праўда, не ў такой ступені, як, напрыклад, швэдская да нарвескай.

Вельмі прашу Вас адкінуць усякую боязь, быццам-бы ліставаньне з Вамі адрывае мяне ад працы. Праўда, апошняя патрабуе шмат часу, таму й не дазваляе быць акуратным (што не ў маім характары) у

118

ліставаньні. Але, разам з тым, лісты ад чытачоў, а тым больш ад зямлячкі, маральна падтрымліваюць, яны дзейнічаюць, як дождж на пасевы. А асабліва, паўтаруся, прыемна ліставацца зь зямлячкай. Хоць я, лічыце, і ўцёк у сваім раньнім юнацтве зь Вяліжу, але ён сам тут ні пры чым, ірадзіма назаўсёды застанецца непаўторнайрадзімай.

Вітаю Вашую любоў да кніг, сярод якіх і сам вырас, дый цяпер жыву. У вяліскай бібліятэцы маіх бацькоў, у вялікім і ўтульным доме ў Касьцельна-Усьпенскім завулку (Камсамольская вуліца?) іх было каля 8 тысяч, яны згарэлі падчас вайны. Згарэла і мая асабістая бібліятэка ў Віцебску, дзе было кніг каля 3 тысяч. Але чалавек заўсёды абрастае, а ў першую чаргу, для яго любімым. Вось і тут маю кніг ужо больш за 2 тысячы, сярод іх ёсьць і названыя Вамі.

Поўнасьцю разумею Вас як маці, асабліва калі ўлічыць, што дзеці ў Амэрыцы — гэта ня дзеці ранейшага Вяліжу. Мы (маю на ўвазе сваё пакаленьне) былі ў невымоўным захапленьні ад вартых жалю нямых фільмаў, што йшлі ў кінатэатры „Грёзы” на Ільінскай вуліцы (Праспэкт Камінтэрну?). А ў іх распараджэньні — усе каналы каляровага і агучанага тэлебачаньня, радыёпрымачы, якія дазваляюць чуць увесь сьвет, удасканаленыя прайгравальнікі й г.д. Праўда, у дзяцінстве ў мяне былі амаль усе дзіцячыя часапісы („Светлячок”, „Жаворонок”, „Путеводный огонёк”, „Золотое детство”), што выдаваліся ў старой Расеі, грамафон зь вялікай старамоднай трубой, куплены ва ўнівэрсальнай краме Барэнбаўма ў Новых Радах на гандлёвай плошчы, а разам з усім гэтым быў бясспрэчны аўтарытэт бацькоў і настаўнікаў. І ад усёй душы жадаю Вашым дзецям увабраць усе лепшыя традыцыі зямлі Вашынгтона й Лінкольна.

Аднак неабходна й кропіу ставіць.

Шчыра жадаю Вам і Вашай сям’і ўсяго добрага ад мяне й маіх.

З глыбокай пашанай. Ваш зямляк Юры Стукаліч

Р.8. Мне часам сьніццародны мой сад, што спускаецца тэрасамі да ручая Канеўца каля каменнага маста. І заўсёды хвалюе мяне вядомы верш:

Вечерннй звон, вечерннйзвон!

Как много дум наводат он

О юных днях в краюродном,

Где я любнл, где отчнй дом,

Н как я, с ннм навек простясь,

Т ам слушал звон в последннй раз!

119

Толькі пакідаючы назаўсёды Вяліж, я чуў не вячэрні звон (усе ягоныя званы былі разьбітыя яшчэ ў 30-я гады), а гул „кацюш” у раёне Кадолава, Жгутоў, Смаленскага бальшака й разрывы снарадаўу самім горадзе.

Яшчэ раз усяго добрага.

Юры Стукаліч

6 ліпеня 1971 году Саўт Рывэр

Вельмішаноўная Фрыда Барысаўна!

Ня цешу сябе вядомай прыказкай „Лепш позна, чым ніколі”, маючы на ўвазе сваё значнае спазьненьне з адказам на Ваш ветлівы ліст ад 24.5.71 г., за які вельмі ўдзячны. Праца над скрыптамі для радыё забірае шмат часу, але, здаецца, я ад іх цяпер пазбаўлюся, а значыць, буду мець больш свабоднага часу. Спадзяюся зноў больш-менш сыстэматычна друкавацца ў „НРСлове”. Гэтая цікавая газэта зьяўляецца цяпер большай трыбунай, чым радыё, якое там глушыцца і амаль не даходзіць да слухачоў.

Спадзяюся, Вам прыслалі з „НРСлова” мой нарыс „Народ сьмяяяўся”, і мяне цікавіць Вашая думка пра яго. Калі думаеш сёньня пра перажытае тады ў Вяліжы, то робіцца, па праўдзе кажучы, даволі жахліва, а ў тыя дні адчувалася нейкая абыякавасьць, атупеласьць, уласьцівыя наагул асуджаным. Хацелася-б убачыць, як выглядае родны горад цяпер, зрэдку бываю там... у сьне. Калі Вы маеце краявіды цяперашняга Вяліжу, то буду вельмі ўдзячны, калі Вы іх мне на кароткічас прышляце.

А пакуль што ў нецярпеньні чакаю да сябе ў госьці з Канады земляка, які выехаў у 1964 годзе з Суражу, ураджэнцам якога ён і зьяўляецца. Пазнаёміўся я зь ім праз „НРСлова”, зь ягонага ліста многа чаго цікавага даведаўся, але ўсё-ж яны (лісты) не даюць столькі, колькі жывая гутарка, як Вы зусім правільна зазначылі ў сваім лісьце.

Вы пытаецеся, у чым менавіта саветчыкі мяне абвінавачваюць. Шмат у чым, а гэтае многае можна падагульніць — у нянавісьці да іх, у барацьбе зь імі ўсімі даступнымі для мяне сродкамі. А ў мяне асабіста ёсьць за што іх ненавідзець да апошняга свайго ўздыху. Да таго-ж я літаратар, і маім сьвятым абавязкам зьяўляецца зрываць зь іх маскі, зусім неўласьцівыя іх нутру.

Яшчэ раз прашу прабачэньня за спазьненьне з адказам, цяпер спадзяюся быць больш акуратным.

Прашу Вас і Вашую сям’ю прыняць найлепшыя пажаданьні ад мяне й маёй сям’і.

120

Пішыце, калі ласка.

Шчыра зычу ўсяго найлепшага.

Юры Стукаліч

10 чэрвеня 1969 году Саўт Рывэр

Шаноўны Юры Сяргеевіч!

Вельмі ўдзячны за Ваш ласкавы ліст ад 30.5.69 г. і яшчэ дзякую за такую прыемную для мяне думку пра мой артыкул „Усіх нас не расстраляеце”. Маючы на ўвазе, што гэта ня столькі артыкул, колькі нарыс, працаваў над ім, пераадольваючы пэўныя цяжкасьці, хацелася, каб эмацыянальнасьць нідзе не сказіла фактаў. І гэтага я, здаецца, дасягнуў.

На чарзе ў мяне артыкул для „НРСлова” „Як Парэчча сталася Дзямідавым”, прысьвечаны гераічнай барацьбе братоў Жыгалавых. А для беларускага друку рыхтую артыкул пра Нясьвіскае паўстаньне ў красавіку 1919 году. Маю, акрамя ўспамінаў удзельнікаў і сьведкаў, запісаных мною, яшчэ й савецкія матар’ялы. Апошнія патрабуюць асьцярожнага падыходу да іх, але й першыя часам любяць прыхарашыць факты. Маючы пэўны жыцьцёвы вопыт, у асабліва складаных выпадках разьлічваю на нейкае чуцьцё й павінен зазначыць, што яно мяне амаль не падводзіла.

Калі тых або іншых матар’ялаў і няма ў маёй адносна вялікай бібліятэцы, то знаёмыя й нават асабіста не знаёмыя беларусы зь Нью-Ёрку, Вашынгтону, Чыкага, Лёндану, Парыжу, Таронта й г.д. прысылаюць бясплатна фотакопіі. Часам нават бяз просьбы з майго боку, а ў спадзяваньні, што яны, гэтыя матар’ялы, мяне зацікавяць. Прычым, ня толькі тое, што мае адносіны да антыбальшавіцкай барацьбы (гэта прысылаецца мне ў першую чаргу), але й да розных іншых праблемаў, закранутыху маёйтворчасьці.

Вітаю Ваш добры намер напісаць кніжку пра антыбальшавіцкую барацьбу й не сумняваюся, што яна будзе вельмі каштоўная для шырокага кола чытачоў. Ужо 20 гадоў я выразаю з газэтаў і некаторых часапісаў найбольш цікавыя для мяне публікацыі, а потым раскладаю іх па асобных папках, лік якіх большы за тысячу. І ў папках „Чырвоная/Савецкая армія” й „Грамадзянская вайна” маю амаль усе вашы выдатныя артыкулы, пачынаючы з 1961 году, як, напрыклад, „Мнровой пожар”, „Зубы дракона”, „Впечатлення н факты”, „Вольное пораженне” й г.д., і заканчваючы Вашым апошнім зьмястоўным лістом „Разгром нш разгром” у „НРСлове” ад 7.6.69. Маю таксама й

121

пярэчаньні Вашых апанэнтаў, такіх, як Паўловіч (нешта не чутно пра яго), Далгоў, Бальшухін, Паўлікоўскі. Між іншым, з апошнім у мяне даўняе і ўстойлівае ліставаньне: ён родам зь Менску. Усё гэта, разам узятае, дае мне права яшчэ раз зазначыць, што ваша кніжка будзе вельмі патрэбная, і ад душы жадаю Вам усялякіх посьпехаў.

Вельмі буду рады праз Вашае ласкавае пасрэдніцтва пазнаёміцца са сп. Драчалуцкім. Спадзяюся, што і ён будзе рады гэтаму, тым больш, што на эміграцыі амаль няма суражан і веліжан, як і наагул віцяблян. На фотакартцы, пра якую Вам пісаў, на носе прасторнай лодкі сядзіць сярод дзесяці пасажыраў да неверагоднасьці малады кадэт, магчыма, гэта і ёсьць сп. Драчалуцкі ў дзевяці-дзесяцігадовым узросьце. Дасталася мне гэтая картка, як „ваенны трафей”: усе экспанаты й фонды Віцебскага гістарычнага музэю немцы выкінулі праз вокны на вуліцу. Разам зь іншымі жыхарамі я сёе-тое з выкінутага падабраў, яно было стаптанае нямецкімі ботамі й шыпамі і ўжо часткова зьнішчылася дажджом. Між гэтым падабраным ёсьць цяпер у мяне акварэль І. Я. Рэпіна „Тры пальмы” на вядомы лермантаўскі матыў (Рэпін меў маёнтак Здраўнева пад Віцебскам, я пісаў пра гэта некалі ў „НРСлове”), пагоны генэрала Духоніна, пячатка Беларускай Народнай Рады 1918 году, калекцыя асыгнацыяў Белых урадаў часоў грамадзянскай вайны й г.д., а таксама і ўспомненая фотакартка. Мяркую, што яна была ў музэйным фондзе „Заходняя Дзьвіна”. На яе адваротным баку алоўкам напісана: „Упадзеньне Ўсьвячы ў Дзьвіну”.

Жадаю Вам усяго найлепшага.

Пішыце, калі ласка, калі будуць час і жаданьне.

У глыбокай пашане

Ваш Юры Стукаліч

Р.8. Пасьля публікацыі „Ўсіх нас не расстраляеце” знайшоў (падводзіць у старасьці памяць) у сваім вялікім архіве матар’ялы, дзе маецца рапарт невядомага афіцэра палкоўніку Канстанціну Езавітаву

— прадстаўніку Рады БНР у Латвіі і Эстоніі. Рапарт датычыцца партызанскага руху ў Віцебскай і Смаленскай губэрнях. У ім згадваюцца браты Жыгалавы, Грамабой, Воранаў і шэраг іншых партызанаў, такіх, як славуты „Барон Кіш” (Бельскі уезд), „Князь Сярэбраны” — Волкаў (Духаўшчынскі ўезд) і іншыя. Спадзяюся прыгадаць іх у артыкуле „Чаму Парэчча сталася Дзямідавым”.

Яшчэ раз усяго добрага.

122

24 жнівеня 1952 году Гранд Рапід, штат Мічыган

Высокашаноўны суайчыньнік Юры...

(нажаль, ня ведаю Вашага імя па бацьку)!

Зь вялікай цікавасьцю прачытаў Ваш артыкул у „НРСлове” ад 18.08.52. Шмат сумных і адначасна дарагіх успамінаў прабудзіў ён у мяне.

Справа ў тым, што я нарадзіўся ў 1898 г. у Полацку на Ніжне-Пакроўскай вуліцы, г. зн. амаль каля падножжа Сафійскага сабору. Вучыўся я ў Віцебску ў Духоўнай сэмінарыі, побач з Усьпенскім саборам, дзе сэмінарысты бывалі пастаянна, а я нават сьпяваўу хоры. Нарэшце ў эміграцыі (з 1920 г.) я жыў у Вільні й сотні разоў праходзіў, зьняўшы шапку перад Вострабрамскай Божай Маці, Старыя Вароты.

Балюча й цяжка, чытаючы артыкул, дазнавацца пра варварствы сталінскіх нелюдзяў — ворагаў нашых і ўсяго чалавецтва. Няўжо нам так і наканавана памерці на чужыне, ня ўбачыўшы нашай радзімы свабоднай і адпомшчанай за ўсе злачынствы?

Я паходжу са старой беларускай сям’і. Бацька мой усё жыцьцё служыў у Віцебскай губэрні ў ведамстве Міністэрства Фінансаў і быў бухгалтарам і казначэем у Полацку й Дрысе. Між іншым, у ягоным ведамстве па фінансах у Віцебску ўКазённай Палаце служыў таксама нехта Стукаліч, можа, Ваш родзіч? А ў Аляксееўскай гімназіі вучылася разам з маімі сёстрамі гімназістка, таксама Стукаліч, я знаў яе — румяная бландзінка з доўгай касой. Яшчэ юнаком я цікавіўся беларускай мінуўшчынай і, між іншым, дзейнасьцю віцебскага гісторыка і археалёга Сапунова. Шмат цікавага й карыснага давала наша сэмінарская фундамэнтальная бібліятэка (таксама зьнішчаная „дабрадзеямі роду чалавечага”).

Я ня буду злоўжываць успамінамі, іх многа, і не хачу Вас стамляць. Хачу толькі запытацца ў Вас, зь якой крыніцы Вы атрымалі зьвесткі пра разбурэньне Вострай Брамы ў Вільні? Справа ў тым, што пра гэтае варварства я чуў яшчэ ў Нямеччыне некалькі гадоў таму назад. Каб праверыць гэтыя чуткі, я напісаў у Лёндан праваслаўнаму (польскай юрысдыкцыі) архіяпіскапу Саве (цяпер ужо нябожчыку) і атрымаў адказ, што чуткі быццам-бы не пацьвердзіліся — Вострая Брама цэлая. Зрэшты, нельга быць упэўненымі ў паўнацэннасьці зьвестак, якія меў Сава, бо ён сам жыў толькі чуткамі.

Ці ня можаце Вы паведаміць, дзе магчыма купіць або атрымаць кнігі па гісторыі, этнаграфіі, археалёгіі й г.д. Беларусі,

123

Паўночна_Заходняга Краю, Старой Літвы на беларускай або рускай мове. Такая літаратура дае мне шмат задавальненьня, ва ўсякім разе, больш, чым палітыка нашай беларускай эміграцыі, якая разьдзіраецца нутранымі грамадзкімі й царкоўнымі спрэчкамі й да гэтай пары не стварыла агульнага й прадстаўнічага руху.

Чакаю адказу.

Моцна паціскаю Вашу руку й застаюся з пашанай

Ніл Валянцінавіч Мілоўскі

15 верасьня 1952 году Саўт Рывэр

Высокапаважаны Ніл Валянцінавіч!

Вельмі ўдзячны за Ваш ласкавы ліст, і велікадушна прабачце, што зь некаторым спазьненьнем адказваю на яго. Ён тым больш прыемны, што дасланы суайчыньнікам, які добра знаёмы з падзеямі, фактамі і асобамі, зь якімі я, у сваю чаргу, хацеў-бы пазнаёміць чытачоў „НРС”.

Мне добра знаёмая Ніжне-Пакроўская вуліца, дзе Вы нарадзіліся. Яшчэ ў 6-7-гадовым узросьце яразам з бацькам гасьцяваў тут у свайго дзядзькі, судовага сьледчага Івана Іванавіча Папова. Успамінаецца дом з высокімі прыступкамі, зашклёнай вэрандай і невялікім садам, які стаяў наводдаль ад вуліцы й быў абмежаваны з аднаго боку абрывам, а з другога — сьцяной Кадэцкага корпусу. Мой бацька жартам называў гэты сад „адным зь вісячых садоў Семіраміды”. А на Верхне-Пакроўскай вуліцы ў 1877 г. нарадзілася мая маці, якая жыве тут са мною ў добрым здароўі.

Знаёмая мне й Дрыса, дзе служыў Ваш бацька. Успамінаюцца дзьве царквы, касьцёл і маляўнічыя могілкі на ўскраіне. Мясцовы помнік 1812 г. быў спачатку павалены бальшавікамі, але праз колькі гадоў ізноў пастаўлены — на новым месцы. На плошчы бальшавікі таксама паставілі няўклюдны драўляны помнік на магіле 13 чырвонаармейцаў, якія патанулі ў 1939 г. ў Дзьвіне ў першы дзень нападу СССР на Польшчу.

Віцебскую Духоўную сэмінарыю, дзе Вы вучыліся, за год перад Вашым нараджэньнем закончыў мой бацька. У ёй настаўнічалі ў розныя гады мае сваякі. Пры бальшавіках да вайны ў будынку сэмінарыі разьмяшчаўся політэхнікум. Усьпенскі сабор яны спачатку выкарыстоўвалі як склад „Заготзерно”, а потым узарвалі адначасна з УваскрэсенскайРынкавай царквой.

Успомнены Вамі Стукаліч не зьяўляецца маім родзічам, але добра знаёмы мне як аўтар цэлага шэрагу краязнаўчых прац. Яго расстралялі

124

бальшавікі ў лютым 1919 году. Гімназістка Аляксееўскай гімназіі („румяная бландзінка з доўгай касой”) — ягоная малодшая дачка, сяброўка маёйжонкі, якая вучылася ў Марыінскай гімназіі.

Цікавае супадзеньне. У той дзень, калі я атрымаў Ваш ліст, дзе Вы ўспамінаеце праАляксея Парфёнавіча Сапунова, я закончыўі паслаўу адзін беларускі навуковы часапіс вялікі нарыс „У пошуках Альгердавага Шляху”, прысьвечаны ягонай памяці ў сувязі са стагодзьдзем зь дня яго нарадзін. Ён нарадзіўся ў 1852 г. у мястэчку Ўсьвяты, а памёр 2 кастрычніка 1924 г. у Віцебску. Яшчэ ў 1922 г. А. П. Сапуноў страціў зрок і памёр амаль што галоднай сьмерцю, затраўлены савецкім прапагандовым друкам. Толькі сьмерць пазбавіла яго ад непазьбежнай высылкі. Ягоная магіла на Трайчанкоўскіх могілках з часам згубілася, і толькі ў 1939 г. яе адшукалі і аднавілі супрацоўнікі навуковай экспэдыцыі, сярод якіх былі і ягоныя вучні.

Зьвесткі пра зьнішчэньне Вострай Брамы ў Вільні я атрымаў яшчэ чатыры гады таму назад з польскай газэты „Кгопіка”. Яна тады паведамляла, што Вострую Браму бальшавікі зьнішчылі таму, што яна нібыта перашкаджала вулічнаму руху. Ня ведаю, ці зьнішчэньне ВострайБрамы адпавядае праўдзе, але застаецца фактам тое, што, па-першае, бальшавікі, спасылаючыся на перашкоды для вулічнага руху, сапраўды зьнішчалі помнікі рэлігіі, гісторыі, мастацтва (Іверская капліца, сьцены Кітай-гораду, Трыумфальныя Вароты й г.д. у Маскве), а па-другое, „Кгопіка” здаецца сур’ёзнай газэтай.

Вас цікавіць, дзе можна набыць кнігі, прысьвечаныя гісторыі, этнаграфіі, археалёгіі й г.д. Беларусі. На гэтае пытаньне адказаць не магу. Здаецца, нідзе. Хаця час ад часу артыкулы й нарысы па гэтых пытаньнях сустракаюцца амаль ва ўсіх беларускіх пэрыядычных выданьнях. Учора паслаў Вам некаторыя з гэтых выданьняў, я іх атрымліваю бясплатна йчасам панекалькі экзэмпляраў.

Ліст мой атрымаўся задоўгі.

Прашу пісаць, калі будуцьчас іжаданьне.

Прашу прыняць прывітаньне ад маёй сям’і.

Шчыра жадаю Вам усяго найлепшага.

Юры Стукаліч

22 верасьня 1952 году

Дарагі суайчыньнік Юры Аляксандравіч!

Вельмі ўзрадаваў мяне Ваш ліст. Цяпер я разумею, чаму Вы так доўга не адказвалі — навуковая праца забірае ўвесь час. У сувязі з

125

Вашым адказам у мяне ўзьніклі новыя пытаньні і ўспаміны, якімі я хацеў-бы з Вамі й Вашай сям’ёй падзяліцца.

З Полацкам, дзе жыла мая сям’я на Ніжне-Пакроўскай вуліцы ў доме адстаўнога і, можа, вядомага Вашай мамегенэрала Аргамакава, а таксама з Дрысай у мяне зьвязаны ўспаміны дзяцінства і юнацтва. Полацак, безумоўна, больш цікавы, бо ён быў (дарэчы, і ёсьць) старым гістарычным горадам, дзе сьляды даўніны сустракаюцца на кожным кроку. Таму іўражаньняўу мяне пра яго значна больш.

Яшчэ ў маленстве, капаючыся ў пяскох Замкавай гары, каля падножжа Сафійскага сабору, мы з аднагодкамі знаходзілі чарапы й косьці, а таксама рэшткі зьедзенай часам зброі воінаў, палеглых у розных гістарычных бойках. Думаю, што ўсё, знойдзенае намі, можна аднесьці да эпохі Стэфана Баторыя, які штурмам браў Замкавую гару, выцясьняючы войска расейскага ваяводы Шарамецева. Здаецца, сярод нашых знаходак не было рэчаў, зьвязаных з 1812 годам, бо ў той час баі ішлі не на Замкавай гары, а ў навакольлі Полацку. І сапраўды, калі мы знаходзілі якія-небудзь прадметы за межамі гораду, напрыклад, у лясох і пяскох угодзьдзяў Еўфрасінеўскага манастыра (там амаль кожны год мы жылі на лецішчы), то ўсё гэта значна адрозьнівалася ад знаходак на Замкавай гары: і косьці, і чарапы былі сьвяжэйшыя — больш позьнія. Знаходзіліся й манэты, я сабраў іх ладную калекцыю. Вось тады й прачнулася ў маёй сьвядомасьці цікавасьць да гісторыі й стар ажытнасьці.

Але галоўныя ўспаміны, без сумненьня, пра Віцебск, дзе пачалося ўжо больш сьвядомае жыцьцё пасталелага фізычна й духова юнака. Калі я вучыўся ў Духоўнай сэмінарыі, то жыў на прыватнай кватэры ў Вераб’ёвым завулку (канец Варапаеўскай вуліцы), у свайго дзядзькі Мікалая Мілоўскага, які служыў у губэрнскай Земскай Управе, а потым у другога дзядзькі — Вечаслава Селязьнёва (матчынага брата), чыноўніка Кантрольнай Палаты, які наймаў кватэру ў доме Карзенкі за Віцьбай. Дочкі Карзенкі вучыліся ў Марыінскай гімназіі.

Але маё маладое сэрца больш цягнулася тады да гімназіі Аляксееўскай, можа, таму, што там вучыліся сёстры й было больш знаёмых. Прыгадваецца й хваляваньне пры сустрэчах з такімі гімназісткамі, як, напрыклад, сёстры Старыковічы або сёстры Ірочнікавы, зь якімі хоць і ня быў знаёмы, але часам сустракаўся на Замкавай вуліцы.

Думаю, што Вашай жонцы прыемна будзе ўспомніць некаторых настаўнікаў Духоўнай сэмінарыі, якія адначасна вучылі і ў Марыінскай гімназіі. Гэта Іван Пятровіч Вінаградаў (памёр у 1911г.),

126

Іван Фёдаравіч Іваніцкі (памёр у 1917 або 1918 г.), Мікалай Веніямінавіч Полазаў (ягоны лёс мне невядомы), Аляксей Аляксеевіч Краснеўскі (лёс невядомы), Канстанцін Мікалаевіч Махаеў (лёс невядомы). Шмат гадоў знаў і быў на пахаваньні ў 1917 г. дырэктара Марыінскай гімназіі Міхаіла Іванавіча Лебедзева. (Мая маці ў свой час таксама вучылася ў гэтай гімназіі).

Віцебск я пакінуў у 1918 г. пасьля забойства доктара генэрала Грыгаровіча й судзьдзі Бялыніцкага-Бірулі, а таксама зьверскага забойства на вуліцы Дрысы гарадзкога галавы — выключна шляхетнага, высакароднага Пятра Сямёнавіча Шахурына. У той час мяне ахапілі такая агіда йроспач, што я вырашыў назаўсёды парваць з „дабрадзеямі роду чалавечага”. У 1918 г. я пайшоў дабравольцам у армію генэрала Юдзеніча, і тады-ж пачалася мая эміграцыя, што цягнецца йда сёньняшняга дня.

Амаль увесь час эміграцыі я жыў у Гародні й Вільні і працаваў у кнігавыдавецтвах, між іншым, трымаў у Вільні кніжную кантору польскіх пэдагагічных выданьняў і вучэбных дапаможнікаў, такіх, як глёбусы і атласы. Кніжны гандаль мне ўдалося часткова ўзнавіць і ў Нямеччыне — у апошнія пяць гадоў майго жыцьця ў Мюнхэне. Т ам я меў рассыльную кнігарню пад назвай „Кніга — Поштай”. На жаль, тут, у Амэрыцы, я вымушаны здабываць сабе кавалак хлеба на мэблевай фабрыцы паліроўшчыкам — працай цяжкай і бяздушнай.

Я дзякую Вам за пасланыя Вамі літаратурныя й гістарычныя матар’ялы, хаця, мусіць, па віне пошты я іх яшчэ не атрымаў. Беларускімі праблемамі я заўсёды цікавіўся. Дарэчы, з прычыны нязгоды й міжусобнай барацьбы шматлікіх беларускіх груповак я не бяру ніякага ўдзелу ў іхным жыцьці, лічу, што такія зьявы толькі шкодзяць нацыянальнай беларускай справе, ствараюць у іншаземцаў уражаньне, што „невядома з кім гаварыць”, і сьведчаць пра нашую слабую арганізаванасьць. Я-б горача вітаў аб’яднаньне ўсіх беларускіх груповак у адзін цэнтар, сцэмэнтаваны Праваслаўнай Кананічнай Царквой. На царкоўным грунце можна было-б многае зрабіць, бо толькі Царква можа стаяць па-над усімі групоўкамі. У гэтым выпадку і я мог-бы аказваць пасільную дапамогу як асоба, блізкая і па выхаваньню, і па адукацыі да духоўнага сьвету.

Пад канец свайго ліста хачу яшчэ расказаць сёе-тое пра сябе. Мне зусім няведамы лёс маіх бацькоў і сёстраў. Як пайшоў я на эміграцыю, так і ня ведаю, што зь імі. Знаю толькі, што бацькі жылі ў Савецкім Саюзе недзе ў Вобалі, пад Полацкам, а сёстры павыходзілі замуж за

127

настаўнікаў. На ўсякі выпадак, называю іх прозьвішчы па мужу: Вера Валянцінаўна Петухова й Натальля Валянцінаўна Лапацінская.

Спробы зьвязацца зь імі падчас Другой сусьветнай вайны аказаліся безвыніковымі, а нямецкі Чырвоны Крыж пасьля росшукаў даў адказ: „У названых месцах невядомыя”. Я спрабаваў сам паехаць у Віцебскую губэрню, але немцы не далі пропуску. На ўсякі выпадак, напісаў Вам пра гэта.

Вельмі буду рады і ўдзячны, калі атрымаю ад Вас адказ і на гэты ліст. Калі Вы ня маеце часу, то, можа, Вашая жонка напіша колькі слоў.

Прывітаньні Вам і Вашай сям’і, цісну Вашу руку й застаюся з пашанай

Ніл Мілоўскі

1 кастрычніка 1952 году Саўт Рывэр

Высокашаноўны Ніл Валянцінавіч!

Удзячны за Ваш ласкавы ліст ад 22 верасьня. Крыўдна, што Вы не атрымалі маіх двух пакункаў зь беларускімі пэрыядычнымі выданьнямі, дзе часткова асьвятляюцца тыя праблемы, якія Вас цікавяць. Ва ўсякім разе, калі Вы й да сёньня не атрымалі іх, пайду „скандаліць” на мясцовую пошту.

На жаль, у бытнасьць маю там мне нічога не было ведама пра лёс Вашых бацькоў і сёстраў. Усё-ж на працягу двух-трох бліжэйшых тыдняў я спадзяюся сустрэцца з трыма беларусамі, што жылі ў раёне Вобалі і, магчыма, ад іх што-небудзь пачую. Затое ў самім Віцебску ўжо ў ваенны час я пазнаёміўся зь Мілоўскім, якога, здаецца, звалі Аляксандрам. Калі не памыляюся, то гэта Ваш стрыечны брат. Ён незадоўга перад вайной прадаў свае два дамы на Галубятніцкай вуліцы й перабраўся ў дом на Вераб’ёвай вуліцы. Калі пры наступе немцаў на Віцебск усе гэтыя дамы згарэлі, то Аляксандар Мілоўскі зноў пабудаваў сабе дом на Вераб’ёвай вуліцы. Пры адыходзе немцаў ён быў прымушаны імі, разам з усімі жыхарамі Віцебску, эвакуявацца. Ага, ледзь не забыўся, падчас вайны Аляксандар Мілоўскі скончыў у Віцебску пастырскія курсы, але ня ведаю, ці быў ён пасьвечаны ў сьвятары, здаецца, не. Апошні раз мы бачыліся ў Менску, і ён гаварыў мне, што архіяпіскап Філафей накіроўвае яго ў Жыровіцкі манастыр для ўдасканаленьня ведаў царкоўнага ўставу.

Калі не памыляюся, то, здаецца, мы з Вамі асабіста знаёмыя й пазнаёміліся ў Мюнхэне, на кватэры сп. Родзевіча. Я, наяжджаючы зь

128

беларускага ДП лягеру Міхельсдорф, каля Кама, у Мюнхэн, спыняўся або ў Родзевіча, або ў „Доме Міласэрнага Самарытаніна”, дзе, магчыма, у нас былі агульныя знаёмыя. Помняцца мне і аб’явы Вашага прадпрыемства ўрускіх газэтах таго часу.

Шкада, але мае асабістыя ўспаміны ня могуць цалкам супасьці з Вашымі, бо я нарадзіўся ў 1905 г. і вучыўся ў Вяліскай Мужчынскай гімназіі, закончыць якую мне ня даў „Вялікі Кастрычнік”. У далейшым я атрымаў закончаную адукацыю, але пераадолеўшы вялікія жыцьцёвыя цяжкасьці й вельмі далёка ад нашага гораду, бо я -сын сьвятара, г. зн., адпаведна савецкай тэрміналёгіі, — „сацыяльна варожы, а таму перасьледны”. Затое жонка мая, якая ўвесь час жыла ў Віцебску на Галубятніцкай вуліцы, добра помніць усіх названых Вамі настаўнікаў і сваіх сябровак — Ірочнікавых, Карзенкаў і інш. Сумна, але мне думаецца, што далейшы жыцьцёвы шлях усіх гэтых цікавых і жыцьцярадасных гімназістак быў усеяны шыпамі, бо яны належалі да тых слаёў грамадзтва, якія асабліва перасьледваліся бальшавікамі.

Спачуваю Вам у сувязі з Вашай цяжкай працай на фабрыцы. Спачуваю тым больш, што тое-ж маю і я. Толькі грузчыкам адпрацаваў я тут больш за год. Цяпер часова бяз працы, атрымліваю

26 даляраў на тыдзень, як беспрацоўны, і выкарыстоўваю гэты час для літаратурнага й журналісцкага занятку. Жонка працуе на швэйнай фабрыцы. І ўсё-ж — дзякуй Богу за ўсё. Мне „ў мінуту жыцьця трудную” заўсёды ўспамінаюцца дзясяткі маіх дарагіх сяброў -беларускіх пісьменьнікаў, паўстанцаў і партызанаў. Многія зь іх замучаны бальшавікамі, іншыя й дагэтуль пакутуюць на Калыме. І вось таму ў вольны час я пішу, каб расказаць тым, хто ня ведае або ня верыць, пра невыказныя пакуты падсавецкіх народаў, а сярод іх і нашага — беларускага.

Вы маеце рацыю, калі пішаце пра міжусобную грызьню сярод беларускай эміграцыі, што падрывае ейныя і без таго нязначныя сілы і ейны аўтарьпэт у вачах эміграцыі іншых народаў. Аднак аб’яднаньне гэтых варожых груповак вакол Праваслаўнай Кананічнай Царквы немагчыма. Беларускі народ, асабліва ягоная эміграцыя, падзяляецца на два веравызнаньні — праваслаўнае й каталіцкае. На жаль, і беларускія праваслаўныя архіпастыры на эміграцыі аказаліся не на вышыні. Гэты горкі вывад я зрабіў на аснове свайго блізкага, асабістага знаёмства зь імі, бо неаднойчы бываў у іх у Тырсгайме як рэфэрэнт веравызнаньняў пры беларускіх цэнтральных палітычных і грамадзкіх арганізацыях. Ва ўсякім разе, я цяпер адышоў ад усякай

129

палітычнай дзейнасьці нашай эміграцыі й займаюся ў вольны час выключна літаратурай іжурналістыкай.

Аднак я злоўжываю Вашым часам.

Прашу прыняць прывітаньні ад маёй сям’і.

Шчыра зычу Вам усяго добрага.

Юры Стукаліч

5 кастрычніка 1952 году

Высокашаноўны Юры Аляксандравіч!

Дзякую Вам за ліст ад 1 кастрычніка й сьпяшаюся сказаць, што атрымаў два вялікія пакункі беларускіх выданьняў, якія прыйшлі на другі ці на трэці дзень пасьля майго ліста. Шмат цікавага й карыснага знайшоў я ў гэтых матар’ялах. Калі ў Вас будуць яшчэ такія часапісы, асабліва з Вашымі артыкуламі, прысылайце іх адразу, буду вельмі ўдзячны.

Нечаканымі й цікавымі аказаліся для мяне Вашыя зьвесткі пра Аляксандра Мілоўскага. Гэта сапраўды мой стрыечны брат, які жыў яшчэ да рэвалюцыі на Галубятніцкай вуліцы. Ён на 10-12 гадоў старэйшы за мяне, і, калі ён яшчэ жывы, я не ўяўляю яго старым чалавекам з лысай галавой, хаця ён і тады меў ужо ладную лысіну. Безумоўна, ён павінен ведаць пра лёс маіх бацькоў і сёстраў, але невядома, ці трапіў ён на эміграцыю і ці будуць дзейснымі пошукі яго па газэтах. Ва ўсякім разе, улавіўшы ягоную сувязь з архіяпіскапам Філафеем, я адначасна пішу гэтаму апошняму ў Вісбадэн (Эўропа). Можа архіяпіскап Філафей ведае, ці трапіў брат зь Менску або Жыровіц наэміграцыю.

Зь сям’ёй Родзевічаў, якія выехалі ў Аўстралію, у Мюнхэне мы з жонкай падтрымлівалі блізкае знаёмства. Няма сумненьня, што калі Вы бывалі ў доме Ўсевалада, то пазнаёміўся з вамі і я. На жаль, сярод шматлікіх дзеячаў і гасьцей, бываўшых у Родзевічаў, мне цяжка Вас прыпомніць, і гэта вельмі шкода, бо многія пытаньні, закранутыя ў нашым ліставаньні, адпалі-б самі па сабе, калі-б яшчэ ў Мюнхэне я даведаўся, што Вы зь Віцебску.

Што да Вяліжу, то адтуль мне былі вядомыя толькі браты Зьміцер і Барыс Савіцкія — сэмінарысты, сыны тамашняга сьвятара. Па неправераных чутках, Барыс быццам-бы трапіў на эміграцыю ў ангельскую зону.

Вельмі прыемна пачуць, што Вы былі рэфэрэнтам па веравызнаньнях, гэтаробіць наша знаёмства яшчэ больш цікавым.

130

Праблемы беларускай царквы мне блізкія яшчэ й таму, што я па адукацыі ў пэўнай ступені асоба духоўная, жонка мая — шматгадовая рэфэрэнтка Гарадзенскай Духоўнай Кансысторыі. Яшчэ ў 1913 г. я прысутнічаў у Віцебску пры хіратаніі архімандрыта Панцеляймона, будучага мітрапаліта, цяпер ужо нябожчыка, галавы Беларускай Аўтакефальнай Царквы. А ў 1944 г. мы з жонкай былі эвакуяваныя разам зь епіскапатам у Нямеччыну ў Францэнсбад і жылі там пры архіярэях.

Пакідаючы ў баку асобу нябожчыка мітрапаліта Панцеляймона, які фактычна ня меў ніякага ўплыву на справы Царквы, я хачу сказаць, што сярод тых, хто застаўся ў жывых, знаходзіцца ў Нямеччыне законны намесьнік мітрапаліта Беларускай Аўтакефальнай Царквы архіяпіскап Філафей, а ў Аўстраліі — япіскап Афанасій. У мяне няма сумненьняў адносна іхнай поўнай і сур’ёзнай адданасьці беларускай Царкве й беларускаму народу; гэтыя архіярэі, акрамя 100-працэнтнага беларускага паходжаньня, маюць і вышэйшую духоўную адукацыю. Невыказна цяжкія ўмовы ваенных і паваенных гадоў вымушалі да розных юрыдычных фармулёвак нашай Аўтакефальнай Царквы, аднак не зьмянілі яе сутнасьці й цэльнасьці і асабліва кананічнасьці, г. зн. разуменьня боскай ласкі, якое выходзіць за рамкі людзкіх уплываў і выключае магчымасьць зьмен пры дапамозе чалавечай сілы. Т аму я думаю, што слова за нашай Царквой, і таму ня варта губляць надзею на нашае аб’яднаньне пад яе нейтральнай надпартыйнай апекай. Гэта маё сьціплае меркаваньне.

Калі што-небудзь пачуеце пра маіх родных, пішыце. Часапісы прысылайце.

Прывітаньне Вам і Вашай сям’і ад мяне й маёй жонкі.

Цісну руку. У глыбокай пашане

Ваш Н. Мілоўскі

16 студзеня 1953 году

Высокашаноўны Юры Аляксандравіч!

Віншую Вас зь сям’ёй з Новым Годам і Калядамі. Маё некалькі запозьненае віншаваньне з прычыны пераезду й рамонту новай кватэры перадаю з самымі найлепшымі пажаданьнямі на 1953 год.

Атрымаў я і ад уладыкі Філафея навагодняе віншаваньне разам з адказам на маё пытаньне адносна Аляксандра Мілоўскага. На жаль, ён нічога ўспомніць ня можа, за выключэньнем прыезду ў Менск зь Віцебску двух дэлегатаў з Царкоўнага Аддзелу Гарадзкой Управы. Магчыма, адзін зь іх і быў А. Мілоўскі.

131

У мяне ніякіх навін няма. Жыцьцё ўсё такое-ж аднастайнае, як і папярэднія два гады побыту ў Амэрыцы. Трэба цяжка працаваць і... спадзявацца на перамены. Але я ўжо 35 гадоў на эміграцыі жыўлюся надзеямі, і гэта „жыўленьне” парадкам надаела.

Вельмі буду рады, калі прышляце, як і раней, літаратуру йгазэты.

Прывітаньне Вам зь сям’ёй ад мяне й маёй жонкі.

З глыбокайпавагай

Н. Мілоўскі

24 сакавіка 1957 году Саўт Рывэр

Вельмішаноўны Ніл Валянцінавіч!

Колькі лет, колькі зім! Я ня ўпэўнены ў тым, што Вы атрымаеце гэты мой ліст (магчыма, у Вас новы адрас), і тым ня менш, пішу. Вельмі мала на эміграцыі, параўнальна зь іншымі гарадамі Беларусі, віцяблян, а таму ім неабходна між сабою час ад часу пераклікацца. Што можа быць больш прыемнае за ўзаемны абмен успамінамі пра старажытны, прыгожы й родны Віцебск!

Аднак, акрамя ўспамінаў, на мяне (напэўна, таму, што я — Юрка Віцьбіч) яшчэ ўскладзена лёсам місія памагаць землякам у пошуках зьвестак пра іхных родных і блізкіх. А для мяне прыемна й тое, што я стаў у гэтых адносінах для віцяблян на эміграцыі чымсьці накшталт цэнтру і, залежна ад сваіх магчымасьцяў, стараюся быць ім карысным. Зь цягам часу ў мяне ўсё больш пашыраецца кола знаёмых, што жылі некалі на Замкавай, Вакзальнай, Шасэйнай, на Пескаваціку, на Ялагах

і г.д. Гэтае кола выходзіць за межы Віцебску, распасьціраецца на ўсю Віцебшчыну, і ня менш радасна завязваць кантакты з ураджэнцамі Полацку, Вяліжу, Гарадка, Суражу, Янавічаў, Ушачаўі г.д. У сувязі з гэтым мне цяпер, магчыма, удасца хоць нешта даведацца пра лёс Вашых бацькоў і сёстраў. Адзін з маіх новых знаёмых жыў дзесьці каля Вобалі, я прашу Вас толькі ўдакладніць месца жыхарства й род заняткаў Вашых бацькоў.

У сваю чаргу, спадзяюся, што празь мяне (або непасрэдна) Вы паможаце віцябляніну сп. Цяцерскаму, які шукае зьвестак пра свайго друга Ксенафонта Васільевіча Спаскага, пляменьніка Стукаліча, расстралянага бальшавікамі ў 1919 г. У адным са сваіх лістоў Вы ўспамінаеце менавіта пра гэтага Стукаліча, а таму, магчыма, што-небудзь чулі й пра Спаскага. Прабачце, што не папярэдзіў Вас пра гэта й Ваш адрас падаў сп. Цяцерскаму. Магчыма, Вы ўжо атрымалі ліст ад

132

яго, а калі не, то напішыце, калі ласка, пра Спаскага мне, калі наагул што-небудзь пра яго вам ведама.

Коратка пра сваё асабістае. Працую на фабрыцы, у вольны час я літаратар і журналіст. Сыстэматычна друкуюся ў розных выданьнях, нядаўна ў Мюнхэне выйшла мая кніжка, прысьвечаная Беларусі, пішу скрыпты для радыёстанцыі „Вызваленьне” й г.д. Акрамя ўсяго гэтага, радуюся, што магу дапамагчы віцяблянам у пошуках сваякоў і знаёмых. Ад нашай, у вузкім сэнсе гэтага паняцьця, эміграцыйнай палітыкі я, які некалі прымаў у ёй самы актыўны ўдзел, цяпер вельмі далёка адышоў. Справа ў тым, што гэта скрозь вузкалобая, парою проста местачковая, „палітыка” толькі перашкаджае мне, як журналісту, быць палітыкам у змаганьні за вызваленьне маёй Радзімы

— Беларусі.

Спадзяюся ў блізкім часе атрымаць ад Вас ліст.

Прашу прыняць прывітаньне ад маёй сям’і.

Шчыра зычу Вам усяго найлепшага.

Ваш Юры Стукаліч

29 сакавіка 1957 году Рочастар, Нью-Ёрк

Вельмішаноўны Юры Аляксандравіч!

Вы мелі рацыю — ліст Ваш мне даслалі з Гранд Рапіда, дзе я больш не жыву. Цяжкія ўмовы маёй пяцігадовай працы на фабрыцы выклікалі цэлы кош хваробаў, звальненьне з фабрыкі (фактычна неабходнае, але юрыдычна дабравольнае, што не дае права на дапамогу), згублены заробак і пераезд з Гранд Рапіду ў Рочастар да сваякоў. Ужо некалькі месяцаў сяджу тут, падлечваюся й шукаю працу, пакуль што беспасьпяхова, бо ранейшая „ламавая” стала не пад сілу, пражываю свае невялікія зьберажэньні, якія ўдалося сабраць за папярэдні час. Сумна. Ці ня так?

Ліста ад сп. Цяцерскага я пакуль што не атрымаў. Але калі-б і атрымаў, то ня змог-бы яго парадаваць якімі-небудзь зьвесткамі пра К. В. Спаскага — такога чалавека я ня ведаю. Дзядзьку ягонага, сп. Стукаліча, ведаў, галоўным чынам, мой бацька па службе ў адным і тым-жа ведамстве Віцебскай Казённай Палаты. Бацьку майго ў Вобалі наўрад ці хто можа ведаць, пры бальшавікох ён быўужо стары й жыў у адстаўцы ў сясьцёр. Адна зь іх, Вера Петухова, па апошніх зьвестках, падчас вайны пераехала ў мястэчка Сенна, там яе сьлед згубіўся. Муж яе і яна настаўнікі.

133

Вельмі рады я, што Вам удалося выдаць у Мюнхэне кніжку. Калі Вы яе атрымаеце, адзін экзэмпляр прышліце мне з рахункам. Буду ўдзячны.

Што да беларускай местачковай палітыкі, то я называю яе „кухоннай”: сваёй развальнай пазыцыяй (вось ужо каля 40 гадоў) яна ніякай барацьбы з бальшавікамі не вядзе, а, наадварот, аблягчае ім барацьбу з намі.

Карыстаюся выпадкам і шлю Вашай сям’і й Вам віншаваньні са сьвятам блізкага дня Нараджэньня Хрыстова.

З пашанай

Ваш Н. Мілоўскі

134

Артикул: 241614

Год:

2001

Автор научной работы:

Шатских, Александра Семеновна

Ученая cтепень:

доктор искусствоведения

Место защиты диссертации:

Москва

Код cпециальности ВАК:

17.00.04

Специальность:

Изобразительное и декоративно-прикладное искусство и архитектура

Количество cтраниц:

375

Оглавление диссертации

Введение 7 Пролог

1.ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ ВИТЕБСКА

Ю.М.Пэн, жизнь и деятельность

Пэн как основоположник витебской школы живописи 35 Стилистика и жанровая структура живописи Пэна 39 "Школа рисования и живописи художника Пена"

Комиссар искусств Марк Шагал

Возвращение в Витебск

Украшение Витебска к 1 годовщине Октября. Оформление празднеств в городе при Шагале (1918-1920) 4 7 Устройство Витебского Народного художественного училища 50 Открытие Витебского Народного художественного училища

Руководители и мастерские Народного училища

М.В.Добужинский в Витебске 53 Предыстория и история витебских дней

Ивана Пуни и Ксаны Богуславской 55 Витебская графика Ивана Пуни

Мастерская прикладного искусства Ксаны Богуславской 58 Скульптурная мастерская И.Х.Тильберга 60 Подготовительная мастерская Н.И.Любавиной 62 Приезд в Витебск Веры Ермолаевой 63 Александр Ромм в Народном художественном училище 65 "Свободная мастерская" Марка Шагала

Витебские ученики Марка Шагала 69 Новелла о Моисее Кунине

Итоги первого учебного года в Народном училище

Начало 1919/1920 учебного года

Сентябрьский конфликт в школе

Витебск в жизни Эль Лисицкого

Первый витебский период 79 Политический лубок Лисицкого 80 "Мастерские архитектуры и графики"

Инициатива Лисицкого в приглашении Малевича в Витебск 83 1-ая Государственная выставка картин иесгных и московских художников Издание первой витебской книжки Малевича 90 Приближение к "утилитарному миру вещей"

Годовщина Витебского Народного художественного училища

Шаги грядущего Уновиса

Витебская постановка "Победы над Солнцем"

Нина Коган и ее супрематический балет

День рождения Уновиса

Организационные формы Уновиса 113 Ритуалы Уновиса 114 Гимн Уновиса

Просветительская деятельность и ее формы 116 Супрематическое цветение Витебска в мае 1920 года

Альманах Уновис №

Авторы и исполнители. Строительство Альманаха 120 Состав и материалы Альманаха 123 Супрематизм как основа нового синтеза 128 Педагогические установки Уновиса 129 "Работы кубисгической мастерской" 130 Общественное творчество Уновиса 133 "История и хроника Уновиса" и ее автор 136 Учебные программы Уновиса 13 7 "Совет утверждения новых форм в искусстве"

Групповой портрет Уновиса 5 июня 1920 года

Эпилог витебской жизни Марка Шагала

Всероссийская конференция учащих и учащихся искусству

Первая выставка Уновиса в Москве

Выход Уновиса на всероссийскую арену

Пермские мастерские

Уновис в Оренбурге

Смоленский Уновис и его руководители

Происхождение проунов Эль Лисицкого

Художник Давид Якерсон

План монументальной пропаганды в Витебске 162 Протоархитектоны Якерсона 164 Стереометрический супрематизм 167 Живопись Давида Якерсона

Скульптурная мастерская Народного училища

Ученики скульптурной мастерской

Витебск в биографии Казимира Малевича

Живу в Витебске не ради улучшения питания." 174 Выставка Малевича в Москве 174 Характер преподавания Малевича

Становление теории прибавочного элемента в живописи 177 Книги Малевича витебского периода 180 "Супрематизм. 34 рисунка"

Космические откровения в Витебске

Дневники Льва Юдина

Супрематические рельефы уновисцев

Уновис в Инхуке. Декабрь 1921 года

Витебляне в окружении Татлина

Выставки Уновиса

Вечер под лозунгом "Величайшина"

Издательская деятельность Уновиса

Уновисское созидание "Интернационала искусств"

Финал витебского Уновиса

Музей современного искусства в Витебске

Роберт Фальк и его витебские ученики

Фальк и Малевич 218 "Выставка трех"

Выставка учеников Пэна 1921 года

Юбилей Ю.МДэна в 1921 году

Письмо Марка Шагала учителю

Деятельность Общества им. И.Л.Переца в Витебске

П. ТЕАТРАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ВИТЕБСКА 231 Организация Дома просвещения 232 Городской театр в 1918 году

Актер и режиссер А.А.Сумароков

Режиссер Р.А.Унгерн, соратник Мейерхольда

Проект "Показательного театрального музея"

Юношеский драматический театр

Заря деятельности И.И.Соллертинского

Театрализованные суды над литературными и историческими героями

Витебский Теревсат (Театр революционной сатиры)

Марк Шагал как художник Теревсата

Национальные театры в Витебске

Витебский еврейский театр

Гастроли петроградского Еврейского Камерного театра-студии

III. МУЗЫКАЛЬНЫЙ ВИТЕБСК 1918 год в музыкальной жизни Витебска

Н.А.Малько, его жизнь и деятельность

Витебский симфонический оркестр под управлением Н.А.Малько 259 Десятилетний юбилей творческой деятельности Н.А.Малько 260 Финал Витебского симфонического оркестра

Витебский государственный хор, хоровые коллективы, оркестры народной музыки

Музыкальный клан Юдиных 263 Музыканты-исполнители, дирижеры и солисты 265 Музыкальная чета Беллингов в Витебске 267 Витебская Народная консерватория

Деятели русского балета в Витебске

В.И.Пресняков, директор Народной консерватории 273 Витебская хореографическая студия М.К.Андерсон

Гастрольная жизнь Витебска в 1917 — 1922 годах

1У. БАХТИН И ЕГО КРУГ В ВИТЕБСКЕ Некоторые черты дореволюционного литературного быта Витебска 277 П.Н.Медведев, литератор и общественный деятель

Предвитебские месяцы: Невельская научная ассоциация

Диспуты, лекции, театральные проекты

М.И.Каган, "марбургский философ"

Введение диссертации (часть автореферата)

На тему "Витебск, жизнь искусства, 1917-1922 гг."

Жизнь искусства в Витебске 1917-1922 годов отличалась высокой интенсивностью, обеспечившей ей особое место в истории не только отечественного, но и мирового искусства. Вместе с тем, она привлекала внимание исследователей чаще всего лишь в соотнесении с биографией того или иного деятеля, находившегося в послереволюционные годы в провинциальном городе. Как известно, среди жителей Витебска тех времен были художники Марк Шагал, Казимир Малевич, Эль Лисицкий, философ-литературовед Михаил Бахтин, музыкант Николай Малько и другие. Помимо них в городе жили и работали талантливые мастера, чей вклад в отечественную культуру трудно переоценить. Перечисление их имен заняло бы немало места, но нельзя не назвать живописцев и графиков Ю.М.Пэна, С.Б.Юдовина, Р.Р.Фалька, В.М.Ермолаеву, И.Г.Чашника, Н.М.Суетина, Л.А.Юдина, Л.М.Хидекеля, А.М.Бразера, Д.А.Якерсона, филологов и литературоведов Л.В.Пумпянского, П.Н.Медведева, музыковеда И.И.Соллертинского, актеров А.А.Сумарокова и М.А.Разумного, режиссера Р.А.Унгерна, — и этот список далеко не полный.

Упоминание губернского центра в околичностях биографий многих великих людей дало основание для возникновения эффектного термина «витебский ренессанс», впервые употребленного историком русского авангарда Е.Ф.Ковтуном. Это в высшей степени условное определение закрепилось в литературе, однако «витебский ренессанс» никогда не становился предметом отдельного рассмотрения как целостный феномен.

По мере углубления в материал перед автором настоящей работы все настоятельнее вырисовывалась необходимость создания общей картины бытования искусства в послереволюционном Витебске во всем многообразии его проявлений. Созданию панорамной истории культурной жизни Витебска 1917-1922 годов и были отданы многолетние усилия диссертанта.

Витебск был ареной деятельности выдающихся творцов в разных сферах культуры; вместе с тем, именно художественная жизнь города в перспективе времени выдвинулась в явление мирового масштаба. Существенность художественных процессов, масштаб дарований их многочисленных участников придали витебской ситуации статус уникального феномена XX века. Анализ художественной жизни города в соответствии с историческим положением дел занимает доминирующее место в диссертации.

Все стороны духовной жизни города были неразрывно связаны друг с другом; освещение событий в театральной, музыкальной и интеллектуальной сфере аккомпанирует центральному сюжету работы, хотя историческое исследование этих видов творчества традиционно относится к разным академическим: дисциплинам. Междисциплинарностьповествования о Витебске послереволюционных времен является отличительной особенностью данной работы.

Пластические произведения, как известно, присутствуют в первозданном виде в актуальной жизни; специфика пространственных искусств создает им некоторые преимущества перед теми видами, чье бытование определяется физическим временем и воспринимается будущими поколениями опосредовано (музыкальное исполнительство и театральные постановки). Освещение интенсивной концертной и театральной жизни послереволюционного Витебска опирается на опосредованные данные и носит в диссертации исторически-обзорный характер.

Интеллектуальная жизнь послереволюционного Витебска оставила по себе замечательные памятники. Сложение так называемого бахтинского круга началось в Петрограде и продолжилось в уездном городке Витебской губернии, Невеле (ныне в Российской Федерации). Кристаллизация же этого неформального сообщества произошла, как представляется, именно в Витебске. Город стал местом создания главного философского труда Бахтина; в губернском центре широкую просветительскую работу вели П.Н.Медведев и Л.В.Пумпянский; в витебских изданиях появились первые публикации В.Н.Волошинова; М.И.Каган читал здесь лекции, а Мария Юдина выступала с концертами. Следует сказать, что Витебск воспринимался и Бахтиным, и его друзьями как транзитный хронотоп; однако в свете их дальнейших судеб со всей определенностью выявилось, что витебский период был одним из самых счастливых времен (если не самым счастливым) в существовании бахтинского круга.

Обилие, многообразие, значимость того, что совершалось в городе, стало определяющим фактором для установления хронологических рамок работы. Однако необходимо отметить, что нижняя дата, 1917 год, достаточно условна. Развитие художественной жизни Витебска было во многом обусловлено деятельностью художника Ю.М.Пэна (1854-1937), работавшего в губернии с конца 19 века. Пэн стал родоначальником особой ветви в отечественном искусстве, русско-еврейской живописи; его педагогическая деятельность способствовала превращению города в художественный центр. Анализ творчества витебского патриарха по логике вещей перерос в развернутое вступление к изложению основных событий заявленной темы.

Верхняя дата диссертации действительно замыкает повествование, поскольку 1922 год стал границей, разделившей культурную ситуацию послереволюционных лет и ту, что начала устанавливаться после окончания гражданской войны. Граница эта и совпадает, и обусловлена несколькими фиксированными датами — первым выпуском студентов Витебского художественно-практического института, отъездом Казимира Малевича и его единомышленников в Петроград, концом витебского Уновиса. После 1922 года из всех стержневых героев «витебского ренессанса» в городе оставался один Бахтин. И здесь следует привести один красноречивый пример: в 1923-1924 годах Бахтин читал лекции по истории русской литературы двум подросткам и, даже делая поправку на личные обстоятельства Бахтина, нельзя не увидеть разительного отличия двух периодов — до 1922 года объявления о лекциях Пумпянского, Медведева, Бахтина, Кагана помещались в газетах и имели огромную аудиторию.

В силу избранной темы и поставленных задач на первое место для автора выдвинулось разыскание, изучение и осмысление первоисточников, которые могли дать цельное представление о реальной истории художественного Витебска. Первоисточниками стали архивные материалы и документы государственных хранилищ; свидетельства прессы, синхронные событиям; документы, письма, фотографии частных и семейных архивов; устные и письменные воспоминания современников.

Архивные материалы, проливающие свет на витебскую послереволюционную жизнь, из-за исторических катаклизмов разбросаны по учреждениям различных стран и городов; они сохранились далеко не в полном виде. Автором диссертации были обследованы следующие архивы:в Москве — Российский государственный архив литературы и искусства; Российский государственный архив; Государственный архив Октябрьской революции; Рукописный отдел Государственной Третьяковской галереи; архив Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина; архив Государственного музея театрального искусства имени А.А.Бахрушина; Рукописный отдел Российской национальной библиотеки; фонды Государственного института марксизма-ленинизма; архив Союза художников СССР; отдел фонодокументов Научной библиотеки имени М.Горького Московского государственного университета;в Ленинграде/Петербурге — Ленинградский (Петербургский) государственный архив литературы и искусства; архив Государственного музея театрального и музыкального искусства; Рукописный отдел Российской национальной (Публичной) библиотекиимени М.Е.Салтыкова-Щедрина; Рукописный отдел Государственного Русского музея; Научно-библиографический архив Российской академии художеств; в Смоленске — Государственный архив Смоленской области;в Витебске — Государственный архив Витебской области; архив Витебского краеведческого музея;в Минске — Государственный исторический архив Белорусской ССР; архив Союза художников Белоруссии.

Важные материалы были обнаружены также в зарубежных архивах: архиве Казимира Малевича в Стеделийк Музеуме, Амстердам; архиве Культурного центра «Фонд Харджиева — Чаги», Стеделийк Музеум, Амстердам; архиве Музея современного искусства (Музея А.Йорна), Силькеборг, Дания; архиве Фонда Гетти в Лос-Анжелесе, США; архивном отделе научной библиотеки Йельского университета, США; фондах Израильского музея в Иерусалиме.

Помимо отечественных государственных архивов автор ознакомился с большим количеством семейных собраний (документы семьи Кабищер-Якерсон, Г.Я.Юдина, М.М.Лермана, И.А.Байтина (все — Москва), В.К.Зейлерта (Витебск); собрания наследников Л.Я.Зевина, М.И.Кагана, М.М.Кунина, Н.А.Малько, К.Ц.Розенгольц, А.Г.Ромма, Л.О.Циперсона, Н.М.Эфроса (все — Москва), Л.В.Пумпянского, С.М.Гершова, Л.А.Юдина (все — Ленинград) и других).

Воспоминания современников и участников событий как в виде устных рассказов, записанных диссертантом, так и в рукописных вариантах, были неоценимым подспорьем в работе. Долголетнее общение связывало автора с учениками Витебского Народного художественного училища Е.А.Кабищер, И.А.Байтиным, М.М.Лерманом, учеником Витебской Народной консерватории Г.Я.Юдиным; много ценных сведений было почерпнуто в личных беседах с А.Ахола-Вальо, С.М.Гершовым, В.К.Зейлертом, дочерью Малевича У.К.Малевич-Уриман, сестрой и племянницей Шагала М.З.Шагал и С.З.Грибовой-Шагал, а также Василем Быковым, В.С.Виханским, М.А.Гороховой, М.Б.Зевиным, Е.М.Иссерлин, С.И. и Ю.М.Каган, Е.Б.Левиной-Розенгольц, О.Н.Малько, Ю.П.Медведевым, Е.В.Нагаевской-Ромм, Б.М.Раяком, Е.М.Фейгельсон и другими. Ценные письма автору прислали И.В.Антощенко-Оленев (Калуга), Лидия Гинзбург (Ленинград), С.С.Меклер (Ленинград), Л.В.Хмельницкая (Витебск), Давид Шпиро (Тель-Авив, Израиль).

Огромное количество данных было извлечено из витебской, московской, петроградской прессы дореволюционных и послереволюционных лет; следует отметить, что раннесоветская витебская пресса, неоценимый источник информации, посути дела имеет архивный статус, поскольку номера витебских газет зачастую имеются лишь в одном экземпляре и нередко хранятся в архивах, а не библиотеках.

Сведения, почерпнутые автором диссертации из первоисточников, необходимы были для выстраивания фактологически достоверной канвы культурной жизни Витебска. Осмысление же ее событий и процессов опиралось на изучение книг и статей, посвященных как отдельным деятелям, так и сообществам творцов, коими был богат послереволюционный губернский центр.

Методологические основания диссертации базируются на трудах ученых Государственного научно-исследовательского института искусствознания, на протяжении последних десятилетий XX века выпускавших книги и сборники, освещавшие проблемы художественной культуры России, начиная со второй половины XIX века и вплоть до революций 1917 года. В работах инициатора этого направления в отечественном искусствознании, Г.Ю.Стернина, данная методология получила хрестоматийное воплощение. В одной из своих книг ученый писал: «Выявить наиболее значительные события хроники культурного быта, не подавляя теоретическими построениями живой и прихотливой логики фактов, представлялось нам важной и самостоятельной исследовательской задачей» /1/. Этот принцип исторического осмысления процессов наиболее близок автору настоящих строк.

В работах ученых института нашла исчерпывающее выражение еще одна основополагающая характеристика данной методологии. Анализ культурного быта эпохи в коллективных трудах касался всех видов и жанров искусства: пластические искусства, театр, музыка существовали в единой исторической действительности, и само это единство было предметом рефлексии ученых.

Заявленный исследовательский аспект в течение десятилетий доказал свою перспективность и результативность; развиваясь и обогащаясь, методология междисциплинарного исследования культуры той или иной эпохи породила большую литературу. Настоящая диссертация находится в русле данного направления в российском искусствознании и опирается на его методологические установки.

Диссертация делится на 4 части (художественная, музыкальная, театральная жизнь города, а также жизнедеятельность «бахтинского круга») — в библиографическом обзоре повторена эта структура.

Художественная жизнь Витебска. Самое раннее изложение и характеристика художественной жизни города 1917-1922 годов были сделаны современником иучастником событий, художником И.Т.Гаврисом, в разделе «Изобразительные искусства в г.Витебске» во втором томе сборника «Витебщина», опубликованного в Витебске на белорусском языке в 1928 году. Автор, бывший член Уновиса, претендовал на определенную объективность и «оправдание истории»; однако в коротком повествовании Гавриса события времен шагаловского правления в школе и деятельности Уновиса занимали скромное место и не избегли конъюнктурной критики.

В 1930 году в эссе А.М.Эфроса о Марке Шагале была упомянута его работа в послереволюционном Витебске: художник, по слову автора, «по-своему делал революцию» /2/.

Эти краткие изложения и упоминания многие десятилетия были единственным откликом в СССР на жизнь искусства в послереволюционном Витебске. Лишь в 1962 году в чудом напечатанной статье Н.И.Харджиева «Эль Лисицкий- художник книги» было скупо процитировано письмо Лисицкого из Витебска к Малевичу, и в нескольких абзацах упоминались его витебские работы /3/.

Статью с названием «Это было в Витебске.» опубликовал в 1964 году в журнале «Искусство» И.Абрамский /4/; он некогда играл видную роль в издательских начинаниях юных витеблян, а затем стал известным советским журналистом. В статье были сообщены некоторые примечательные факты (их удалось верифицировать), однако в целом она представляла собой пропагандистскую фальсификацию, написанную подневольным «бойцом идеологического фронта».

В книге И.М.Елатомцевой «Монументальная летопись эпохи» (Минск, 1969)/5/ были кратко затронуты витебские мероприятия по проведению плана монументальной пропаганды в качестве академически-обязательной предыстории становления белорусского монументального искусства. В соответствии с господствующей в то время идеологией полезность этих мероприятий виделась в самом факте установки памятников, а сами памятники анализировались с позиций социалистического реализма. Вместе с тем, нельзя не отметить попытку автора ввести в книгу новые документальные сведения (в частности, здесь впервые было упомянуто о монументах скульптора Давида Якерсона, установленных в Витебске в 1920 году /6/.

В 1980 году в «Сообщениях ГМИИ им.A.C.Пушкина» автором настоящих строк были опубликованы письма Марка Шагала к П.Д.Эттингеру; в обширном письме от 2 апреля 1920 года Шагал по просьбе своего адресата рассказывал о художественной жизни Витебска — комментирование этого послания положило начало настоящей работе III.

Один из аспектов витебской жизни искусств нашел отражение в диссертации минского исследователя В.В.Шамшура, на основе которой в минском издательстве «Наука и техника» в 1989 году была опубликована книга «Празднества революции. Организация и оформление советских массовых торжеств в Белоруссии». В главе «У истоков новой праздничной культуры» наибольшее место было отведено витебским мероприятиям послереволюционных лет /8/. Шамшур, анализируя праздничное убранство Витебска в раннесоветские годы, приходит к выводу: «Основополагающее значение для развития праздничной культуры имеет тот знаменательный факт, что здесь впервые был использован целый комплекс пространственных и временных искусств, подчиненный единой цели» 191. К большим достоинствам книги следует отнести стремление автора проанализировать художественную жизнь Витебска, не ограничиваясь только проблемами декоративно-праздничного оформления города, но и привлекая к рассмотрению смежные вопросы. Исследуя деятельность Малевича и членов Уновиса в Витебске, Шамшур уделил определенное место рождению новых форм в искусстве и их взаимоотношению с реальностью. Однако книга несет на себе печать времени; требования этого времени были непреодолимы для автора, публикующего книгу в столице Советской Белоруссии, в советском издательстве с неколебимыми идеологическими критериями.

Следует отметить, что в научной литературе даже в условиях существования СССР были предприняты попытки ввести творчество Марка Шагала в контекст русской истории искусства начала прошлого века. Так, еще в 1969 году Д.З.Коган в книге «История русского искусства» /10/ проанализировала искусство Шагала в соотнесении с неопримитивистскими тенденциями, характерными для раннего творчества художников, сгруппировавшихся в общества «Бубновый Валет» и «Ослиный хвост» (Шагал участвовал в выставках этих объединений). В перестроечные времена в СССР появилось несколько научных публикаций о творчестве Марка Шагала на родине; их авторами были А.А.Каменский /11/, впоследствии выпустивший в Париже монографию о художнике (см. ниже), Ю.А.Русаков, организовавший выставку книжных работ мастера в Эрмитаже и выпустивший каталог /12/. Однако эти искусствоведческие статьи были посвящены прежде всего анализу разных сторон творческой практики Шагала, и культурная жизнь Витебска, хоть и упоминалась вскользь, но отнюдь не становилась предметом рассмотрения.

Помимо этих немногочисленных разнохарактерных работ библиография, имеющая хоть какое-то отношение к теме «художественная жизнь Витебска 1917 -1922 годов», в советские времена практически вся была иноязычной, если даже авторкакой-либо книги или статьи был отечественным историком искусства. Ниже в хронологическом порядке будут отмечены наиболее важные издания, вышедшие за рубежом; в силу специфики материала здесь применен хронологически-монографический принцип, то есть работы, посвященные одному и тому же деятелю искусств, группируются в единый блок.

Первый иноязычный обзор витебской художественной жизни был показательным для всей советской эпохи: написанная по-русски автобиография Марка Шагала увидела свет в переводе на французский в 1931 году (русский оригинал не найден и по сию пору). Автобиография создавалась в начале 1920-х годов, и художник по свежим следам описал события в родном городе в бытность свою «комиссаром искусств». Несколько опережая изложение, следует сказать, что внимание шагаловедов к послереволюционной деятельности великого витеблянина неизбежно — без Шагала вообще, как представляется, не пришлось бы говорить о «витебском ренессансе»; вместе с тем, в шагаловедческой литературе столь же неизбежно одностороннее описание витебских лет художника с позиций, заявленных в его автобиографии. Остросубъективная проза Шагала воспринималась (и воспринимается по сию пору) как документ, первоисточник. Однако «Моя жизнь», равно как живопись и графика мастера, при всех сугубо автобиографических чертах прежде всего плод художественного творчества. Шагал преображал собственную жизнь в особую индивидуальную мифологию, придававшую монолитную целостность его искусству; его изложение событий могло совпадать с реальностью, могло не совпадать -убедительность художественных образов не зависела от их буквального соответствия действительности.

Деятельность «комиссара искусств» была предметом рассмотрения в книге Франца Майера «Марк Шагал. Жизнь и творчество», опубликованной в начале 1960-х годов /13/. Историк искусства, директор Кунстхалле в Базеле Франц Майер, будучи зятем художника, создавал книгу в многолетнем и тесном сотрудничестве с ним. В личном архиве Шагала сбереглись фотографии и документы; память мастера сохранила многие подробности и факты далекого прошлого. Помимо этого, большую помощь Майеру оказал известный русский историк литературы и архивист И.С.Зильберштейн. Глава книги Майера «The Academy. Chagall as Commissar for Art» (P.265-278), насыщенная фактологическими данными, анализирует живописное и графическое творчество Шагала витебских лет, рассказывает о его общественной деятельности, ее развитии и завершении. Поскольку жанр монографий неизбежно сопряжен с глорификацией центрального героя, постольку ситуация, сложившаяся к весне 1920года в Витебске, рассматривалась автором исключительно в ключе противоборства Шагала и Малевича, изгнавшего в конце концов оппонента из родного города. Картина, как будет показано в дальнейшем, была несколько иной.

В 1988 году во Франции вышла переведенная на французский язык монография А.А.Каменского, озаглавленная «Марк Шагал. Русский и советский период»; в 1990 году автор защитил докторскую диссертацию «Творчество М.З.Шагала. Российский период», опиравшуюся на текст монографии /14/. Продолжатель эссеистических традиций А.М.Эфроса и Я.А.Тугендхольда, Каменский был воодушевлен идеей представить российский опыт мастера как основу всего его творчества. В первой главе четвертой части диссертации — «Марк Шагал — комиссар изобразительных искусств» рассказывалось о деятельности художника в послереволюционном Витебске. В тексте были бегло охарактеризованы мероприятия урожденного витеблянина и отводилось определенное место отдельным сторонам его общественно-художественной деятельности — украшению города к праздничным годовщинам, организации Витебского Народного художественного училища. Вместе с тем, некритическое отношение автора к первоисточникам привело к появлению ошибочных сведений (так, к примеру, со слов С.М.Гершова указывалось, что в Витебске преподавал А.В.Куприн /15/).

Внимание Каменского в книге и диссертации было сосредоточено только на деятельности Шагала; освещение богатейшего контекста витебской жизни тех лет и не входило в задачи автора, что представляется вполне закономерным.

Лучшие работы во всю свою столетнюю жизнь Шагал, как известно, создал в России — отсюда неувядающий интерес исследователей к его русским годам. Столетний юбилей Шагала в 1987 году был ознаменован его официальным признанием на родине; выставка в Государственном музее изобразительных искусств им.А.С.Пушкина сопровождалась каталогом, статьи которого вошли в следующем году в первое масштабное издание о творчестве великого соотечественника, альбом «Возвращение Мастера» (М.: Советский художник, 1988). Много полезных материалов содержали каталоги больших выставок живописца, проведенных в 1990-х годах, где демонстрировались его произведения российских лет, что и дало общее название всем выставкам: «Марк Шагал. Русские годы. 1907 — 1922 » (география выставок обширна: Швейцария, Германия, Франция, США, Россия, Япония, Финляндия и др.). Большое количество обстоятельных статей, помещенных в этих иноязычных каталогах, способствовало углублению наших знаний и понимания «русских лет» великогохудожника; особо следует отметить публикации (часто факсимильные) документов из разных архивов.

В 1990-е годы появились первые большие исследования творчества Марка Шагала на родине. Следует отметить книги Н.А.Алчинской «Графика Марка Шагала» (М., 1990) и ее же «Марк Шагал. Портрет художника» (М., 1995). Впервые был полностью издан текст книги Шагала «Моя жизнь» (М., 1994), в обратном переводе Н.Мавлевич с французского на русский язык, комментарии к которому были сделаны также Апчинской. Витебский контекст жизни Шагала находил определенное место в этих изданиях, но, как и ранее, играл служебную роль «фона в портрете».

Признание самим Витебском своего великого сына совпало с распадом СССР. Первые Шагаловские чтения были проведены на малой родине Шагала в декабре 1991 года, став затем составной частью регулярных Шагаловских дней, празднуемых в Витебске ежегодно и приуроченных ко дню рождения художника (б июля). К исследованию и творчества самого Шагала, и художников, работавших в Витебске, подключились многочисленные белорусские, русские, зарубежные исследователи. По итогам 1-У Шагаловских чтений (1991-1995) был выпущен «Шагаловский сборник», среди многочисленных статей которого был ряд работ, раскрывающих те или иные аспекты художественной жизни города в послереволюционные времена (прежде всего статьи Е.Кичиной, А.Подлипского, Е.Трусовой, Л.Хмельницкой, Д.Симановича и др.)Марк Шагал пригласил преподавать в Витебск Ивана Пуни и его жену, художницу Ксану Богуславскую. Они прожили в провинции несколько месяцев в начале 1919 года. Несмотря на краткость пребывания, в семейном архиве художнической четы сохранилось множество примечательных материалов. Они были опубликованы в первом томе фундаментальной монографии, посвященной Ивану Пуни, прославившемуся на Западе под именем Жан Пуни. Фотографии, документы, описания событий и воспроизведения многочисленных работ художника, созданных в Витебске, были неоценимым материалом для автора диссертации /16/.

Другой грандиозной фигурой, обеспечившей пристальный интерес к послереволюционному Витебску, был Казимир Малевич. Он провел в провинциальном городе два с половиной года, значение которых в его биографии трудно переоценить. В Витебске были созданы центральные философские труды супрематиста, здесь было положено начало его будущим научно-художественным исследованиям, здесь вокруг него сложился круг учеников и последователей, получивший название Уновис (Утвердители нового искусства). Членами Уновиса были Эль Лисицкий, ВераЕрмолаева, Илья Чашник, Николай Суетин, Лазарь Хидекель и другие художники, сумевшие полноценно реализовать свой талант. Литература о художественных процессах, имевших место в Витебске и носивших радикально новаторский характер, включает в себя книги и статьи как о творчестве самого Казимира Малевиче, так и его единомышленников.

Следует отметить, что на заре зарождения «малевичеведения» и затем, во времена существования «железного занавеса», важную роль в этой отрасли искусствоведения играли труды именно отечественных исследователей и знатоков. Историк искусства Е.Ф.Ковтун и литературовед Н.И.Харджиев, художница А.А.Лепорская, коллекционер Г.Д.Костаки были теми людьми, что просвещали западных исследователей, снабжали их архивными материалами, делились с ними знаниями и размышлениями (и зачастую по собственной просьбе оставались в тени из-за обстоятельств общественной жизни в СССР).

В 1967 году в чешском журнале «Vytvame Umeni» были опубликованы статья Е.Ф.Ковтуна о Казимире Малевиче и статья чешского историка искусства Йржи Падрта «Малевич и его круг». В этих сравнительно небольших текстах впервые была сделана попытка в целом обрисовать деятельность витебского Уновиса.

Издательство «Verlag der Kunst» в Дрездене на протяжении 1960-1970-х годов стараниями профессора Хорста Йенера (директора и редактора) восполняло лакуны в истории русского искусства, выпуская книги об авангардистах, творчество которых замалчивалось в СССР. Неоценимым достоинством дрезденских изданий была публикация огромного количества иллюстративного материала, весьма красноречивого самого по себе.

В 1967 году в «Verlag der Kunst» вышла книга, посвященная Эль Лисшдкому, сыгравшему значительную роль в становлении Уновиса. В описательно-историческом ключе в ней была представлена творческая эволюция художника. Однако, книга эта, хотя и была издана в Восточной Германии, не избегла идеологической деформации; упор был сделан на достижениях Эль Лисицкого в области дизайна советских выставочных ансамблей, они почитались главным его достижением; его деятельность в Витебске и связи с Малевичем освещались скупо /17/.

В 1978 году в Дрездене была опубликована книга советского исследователя Ларисы Жадовой «Поиск и эксперимент» /18/. Центральной фигурой здесь был Казимир Малевич; характерно, что в английском переиздании книги было восстановлено ее первоначальное название, «Казимир Малевич», — в дрезденском издательстве оно было изменено из-за конъюнктурных соображений «проходимости»(сообщено профессором Йенером в разговоре с автором в 1992 году). Л.А.Жадова, работавшая над книгой с начала 1970-х годов, прокладывала путь во многом по целине. В ее труде прослеживалось становление новаторского формотворчества на примерах экспериментальной деятельности как самого Малевича, так и членов Уновиса; общественным оправданием этой деятельности была ее полезность в деле становления дизайна, уже узаконенного в СССР к 1970-м годам. И в других статьях Жадовой, появлявшихся в специальных выпусках Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики (ВНИИТЭ) и в научных сборниках, деятельность Малевича и членов Уновиса рассматривалась прежде всего как деятельность предтеч отечественного дизайна.

В позднеперестроечные времена и Казимир Малевич вслед за Марком Шагалом был официально признан советскими властями. Выставка 1988 года сопровождалась обстоятельным каталогом; в статье Е.Ф.Ковтуна «Путь Малевича» был специальный раздел, посвященный витебской жизни художника. Книгой «Казимир Малевич -художник и теоретик», изданной по материалам выставки и конференции, было положено начало официальным публикациям отечественных исследователей на родине художника. Всестороннее освещение творчество Малевича стало получать в последующие годы в книгах и статьях Д.В.Сарабьянова, С.О.Хан-Магомедова, А.А.Стригалева, Е.Ф.Ковтуна, Е.В.Баснер, И.А.Вакар, Т.В.Горячевой, О.Н.Шихиревой и других.

В 1988 году автором настоящих строк была опубликована статья «Малевич в Витебске», где на основании архивных изысканий впервые была представлена фактологически выверенная история появления Казимира Малевича в городе и назван инициатор этого появления, Л.М.Лисицкий /19/. В следующем году появилась статья того же автора, проливающая свет на мистифицированную легенду о взаимоотношениях Марка Шагала и Казимира Малевича в Витебске, а также восстанавливающая истинную картину отъезда великого витеблянина из города /20/.

Однако наибольшее число книг и статей, посвященных художникам, работавшим в Витебске, в последние десятилетия XX века было написано зарубежными исследователями. Количественно их труды и по сию пору превосходят все то, что было издано в России. В этом разделе искусствоведения наличествуют свои традиции, свои установки, своя методология, что неизбежно влечет за собой выделение работ зарубежных исследователей и историков искусства, связанных с темой настоящей диссертации, в отдельный раздел библиографического обзора.

Датскому историку искусства Троэльсу Андерсену принадлежит пальма первенства во всестороннем и скрупулезном исследовании творческого наследия Казимира Малевича; в изданном им в 1968-1978 годах на английском языке четырехтомном собрании сочинений русского авангардиста немало места отведено его витебским сочинениям /21/.

На протяжении 1970-х годов, в преддверии столетнего юбилея Малевича в 1978 году, количество литературы возросло во много раз; монографические выставки супрематиста положили начало своеобразному «буму» русского авангарда, в следующем десятилетии мощно подкрепленному общественно-историческими процессами, приведшими, как известно к распаду СССР.

В книгах, статьях и публикациях зарубежных авторов — Джона Боулта, Шарлотты Дуглас, Дональда Каршана, Алана Бернхольца, Шервина Симмонса, Мирослава Ламача, Йржи Падрта, Шимона Бойко, Януша Загродского, Андржея Туровского, Жана-Клода Маркадэ и других содержалось немало полезных материалов и обобщений. Особо нужно отметить книгу Тимоти Кларка «Прощание с Идеей» с большим разделом, посвященным Уновису /22/; вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что анализ деятельности витебской «партии в искусстве» проводится автором, сторонником лево-радикальных неомарксистских теорий, с социологических позиций -Кларк видит в деятельности Малевича и его группы с одной стороны, выражение процессов политического огосударствления искусства, с другой — противостояние капиталистическому, буржуазному потреблению искусства.

Обращаясь к иноязычной историографии темы, нельзя не остановиться на одной крайне болезненной проблеме. Витебск послереволюционных лет был родиной «проклятого вопроса» бахтинистики, связанного со спорами вокруг авторства книг (Бахтин-Медведев-Волошинов); как представляется, этот хронотоп не избег печальной участи стать родиной «проклятой проблемы» русского авангарда, сказавшейся в определенной степени на его авторитете в мире. Именно членам витебского Уновиса и их лидеру Малевичу приписывают подавляющее число фальсифицированных произведений, наводнивших с конца 1970-х — начала 1980-х годов Европу, а с 1990-х начавших свое завоевание России. Зарубежные книги и каталоги, посвященные художникам русского авангарда, при наличии текстов с отработанными теоретическими концепциями и анализами, нередко изумляют количеством воспроизведенных сомнительных работ. Вокруг имен некоторых членов Уновиса возникли сотни и сотни таких произведений; Нина Коган и Лазарь Хидекель являютсячемпионами по количеству приписываемых им новодельных супрематических композиций.

В силу такого прискорбного положения дел академический библиографический обзор неизбежно упирается в сферу этики: с этической точки зрения диссертанту не представляется возможным анализировать целый ряд искусствоведческих трудов, авторы которых то ли сознательно, то ли в силу малой компетенции, то ли из-за внеположных истории искусства соображений принимают участие в дискредитации русского авангарда, помещая в качестве иллюстраций к своим рассуждениям фальшивые произведения (в этих случаях затруднительно верить в научную состоятельность текстов, базирующихся на фальсифицированной основе и призванных,скорее, способствовать легитимизации сомнительных работ).* * *Качественное изменение общественной ситуации после распада СССР и образования самостоятельных государств обусловило увеличение количества изданий в 1990-х годы; на ниве истории русского авангарда трудятся ныне многие российские и белорусские исследователи.

В 1991-1993 годах большое турне по миру совершила выставка «Великая Утопия. Русский и советский авангард 1915 -1932». Автором настоящих строк для каталога этой выставки были написаны две статьи. В первой из них, «Уновис — очаг нового мира», излагалась история, структура, функционирование витебского объединения; во второй («Краткая история Обмоху»), помимо истории Общества молодых художников, затрагивался вопрос о взаимоотношениях Уновиса и Обмоху, существенный для картины художественной жизни раннесоветских лет.

Важный материал был представлен в книге «Неизвестный русский авангард в музеях и частных коллекциях» (М., 1992, составитель А.Д.Сарабьянов). В книге воспроизводились многочисленные работы членов Уновиса, дополняющие картину творческой жизни этого объединения.

Общественные процессы, происходившие в последние годы существования СССР и вскоре после его распада, споспешествовали выходу книги Г.Казовского «Художники Витебска. Иегуда Пэн и его ученики» (М., <1992>). К безусловно положительным чертам этого издания следует отнести саму постановку вопроса о витебской школе живописи, наличие большого иллюстративного материала, впервые вводящего в научный оборот множество произведений уроженцев Витебска. Вместе с тем, установка автора на сугубо национальное происхождение и значение витебской школы живописи, его поспешность и поверхностное знакомство с первоисточникамиобусловили узко конъюнктурное искажение исторической картины и появление ошибок, неточностей, неверифицируемых сведений.

С 1995 года в московском издательстве «Гилея» выходит Собрание сочинений в пяти томах Казимира Малевича; тома сопровождаются вступительной статьей и комментариями ко всем текстам. В первом томе были переизданы работы, увидевшие свет при жизни художника; тексты, созданные в провинициальном городе, выделены в отдельный раздел /23/.

Со второй половины 1990-х годов деятельность Казимира Малевича и его соратников в Витебске, наконец, превратилась в обширное поле исследований для российских и белорусских ученых. Город является ныне местом проведения многочисленных конференций; в нем развернута результативная издательская деятельность. Витебские и не только витебские историки и исследователи получили трибуну в виде сборников конференций и уникального издания «Диалог. Карнавал. Хронотоп», регулярно выходившего в городе в последнее десятилетие века; ныне журнал продолжает выходить в Москве. Значение витебских публикаций в свете темы настоящей диссертации крайне существенно. Витебские историки и краеведы, московские и петербургские ученые восстанавливали и восстанавливают отдельные стороны, аспекты художественной, театральной, музыкальной и литературной жизни города, исследуют процессы, излагают свои концепции творческих свершений, связанных с «витебским ренессансом». В периодически выходящих сборниках «Малевич. Классический авангард. Витебск» (1997, 1998, 1999, 2000; все сборники изданы под редакцией Т.В.Котович) опубликованы статьи О.Акуневич, В.Бабича, Д.Бернштейна, Т.Горячевой, Г.Губановой, Т.Котович, АЛисова, А.Малея, Л.Михневич, Д.Симановича, А.Шатских, О.Шихиревой и других, посвященные отдельным темам и проблемам художественной жизни города послереволюционных лет.

В 1994 году в Витебске была выпущена брошюра «К истории художественной жизни Витебска (1918-1922)». Автор-составитель ЛД.Наливайко поставила своей задачей воссоздать в хронологической последовательности историю художественной жизни Витебска на протяжении первого послеоктябрьского пятилетия. Приводимые разрозненные сведения (брошюра представляет собой монтаж фрагментов архивных документов и газетных публикаций) должны были, по мысли составителя, «стать частью будущей, пока еще не написанной, истории художественной жизни Витебска двадцатых годов». Брошюра в качестве популяризаторского издания имеет свой смысл, однако отсутствие точных датировок, ошибочность прочтения имен, хронологическая неразбериха мешают этому изданию стать подспорьем в научной работе.

Во второй части настоящей работы, «Театральной жизни Витебска», история театральной жизни города выстроена на основании исследования первоисточников. Помимо архивных документов и прессы, к ним следует отнести книги актера и режиссера А.А.Сумарокова, работавшего в те годы в Витебске.

Важной основой для этого раздела диссертации послужило фундаментальное издание «Советский театр. Документы и материалы. 1917 — 1921» /24/ и книга Д.Золотницкого «Зори театрального Октября» (Л., 1976), академически обстоятельные, поразительные по скрупулезности и внимательности к фактологической достоверности освещаемых событий. Однако в этих изданиях витебская театральная жизнь не могла быть выделена в особый сюжет, поскольку составителей и авторов интересовали общероссийские процессы в становлении новых форм в театральном искусстве.

В разделе «Театральная жизнь Витебска» освещаются неизвестные страницы театральной жизни провинциального города, в научный оборот вводятся новые факты и сведения. Они проливают свет на становление новых национальных театров, новых театральных форм, новых типов театров в раннесоветские годы. К новым типам театра следует отнести прежде всего Театр революционной сатиры (Теревсат), чьей родиной стал Витебск; первым художником Теревсата был Марк Шагал, и это сыграло свою роль в будущей его деятельности в Государственном еврейском камерном театре.

На страницах работы впервые в театроведении освещена деятельность Р.А.Унгерна, незаслуженно забытого соратника В.Э.Мейерхольда, режиссера, ведшего большую творческую и просветительскую работу в губернии.

В следующем большом разделе, освещающем музыкальную жизнь города («Музыкальный Витебск»), помимо общих для всей диссертации архивных первоисточников использовались книги и статьи витебских уроженцев, композитора Г.Я.Юдина /25/ и музыковеда Ю.Я.Вайнкопа /26/. Витебским дням отведено определенное место в книгах, посвященных творчеству Н.А.Малько, М.В.Юдиной, И.И.Соллертинского. Ссылки на них содержатся в соответствующих разделах работы.

Последняя большая часть диссертации, «Бахтин и его круг в Витебске», в силу специфики материала обладает огромной литературой. Библиография, отведенная жизни и творчеству М.М.Бахтина, является, как известно, предметом самостоятельных научных исследований и отдельных публикаций /27/.

Одним из самых обширных текстов, в котором рассматривается культурная жизнь Витебска в годы пребывания в нем Бахтина, являются соответствующие разделы в монографии «Михаил Бахтин» Катерины Кларк и Майкла Холквиста /28/. Авторы стремились внимательно и точно зафиксировать основные события витебской культурной жизни и их преломление в восприятии молодого философа; их книга была долгое время практически единственным источником представлений о богатейшей жизни искусства в Витебске послереволюционных лет. Американские исследователи восстанавливали витебские художественные процессы по публикациям в прессе, по книгам и статьям Бахтина и членов бахтинского круга; за рамками изучения, таким образом, остались труднодоступные зарубежным исследователям архивы других, нежели Москва и Ленинград, городов. Вместе с тем, витебская культурная жизнь, как в случае всех других монографий, служила фоном для создания портрета главного героя книги.

Одним из самых необычных библиографических источников для данной работы стали устные воспоминания Бахтина, записанные на магнитофонную ленту В.Д.Дувакиным в 1973 году. Автор настоящих строк провел много часов в Музее фонографии Московского государственного университета, слушая и конспектируя воспоминания Бахтина, рассказывавшего о жизни Витебска в начале 1920-х годов. В 1996 году книга «Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным» увидела свет в московском издательстве «Прогресс»; комментарии к витебским рассказам философа были написаны автором настоящей диссертации.

В уже упоминавшемся журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (бессменным издателем журнала с подзаголовком «Ежеквартальный журнал исследователей, последователей и оппонентов М.М.Бахтина» является профессор Н.А.Паньков) публиковалось и публикуется множество статей, посвященных витебским дням и трудам как Бахтина, так и членов бахтинского круга. Ценность этих статей и публикаций неоценима, равно как и материалов, помещенных в сборниках-приложениях к журналу, опиравшихся на доклады и выступления на Международных научных конференциях 1995 и 1996 годов (Сб.: Бахтинские чтения I. Витебск: Издатель Н.А.Паньков, 1996; Сб.: Бахтинские чтения II. Витебск: Издатель Н.А.Паньков, 1998).

Вышедший в 2000 году долгожданный том сочинений Л.В.Пумпянского «Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы» /29/ позволяет составить представление о литературоведческих трудах ученого, созданных в невельски-витебский период. Той же цели служит превосходно откомментированный второй том Собрания сочинений в семи томах М.М.Бахтина (М.: Русские словари,2000), где осуществлена наиболее полная публикация витебских лекций теоретика, записанных Р.М.Миркиной (редакторы тома С.Г.Бочаров, Л.С.Мелихова; публикация С.Г.Бочарова, В.В.Кожинова; комментарии С.Г.Бочарова, Л.С.Мелиховой, В.Л.Махлина, Б.Пула).

В Библиографии диссертации приведены надлежащие библиографическиесведения по изданиям, использованным автором в работе на диссертацией.* * *В 1989-1993 годах автором настоящих строк была написана книга «Витебск. Жизнь искусства. 1917-1922», увидевшая свет в 2001 году в московском издательстве «Языки русской культуры». Сбор материалов для книги велся с начала 1980-х годов; документальное повествование, основанное на архивных изысканиях, носило эвристический характер. В силу всем известных причин книгу долго не удавалось опубликовать. Как уже было сказано выше, в последние годы немалое количество исследователей обратило свое внимание на сюжеты, связанные с витебской культурной жизнью послереволюционных времен. Со средины 1990-х годов в статьях и публикациях стали встречаться пассажи, акцентировавшие первооткрывательский приоритет того или иного автора в архивных открытиях, касающихся витебской художественной жизни послереволюционных времен. Безусловно, новые исследователи не могли знать содержания неопубликованной книги; вместе с тем, приоритет автора настоящих строк в открытии многих существенных сторон витебской жизни и ряда художественных феноменов не исчезал от того, что книга с 1993 года скиталась по издательствам. Поэтому при реально возникшей возможности издания книги в 2000 году автором было принято решение оставить текст в том виде, в каком он была создан в свое время.

Настоящая диссертация в основном опирается на текст данной книги. Однако в диссертации учтена и указана та литература, что появилась после 1993 года; определенные уточнения внесены в главы, темы которых вошли составной частью в капитальные исследования (к примеру, каталог выставки Государственного Русского музея «Музей в музее», изданный в 1998 году, позволил более детально прояснить вопрос о собрании витебского Музея современного искусства). Вместе с тем, следует отметить, что тщательность проработки первоисточников при подготовке книги на рубеже 1980-1990-х годов обусловили ее фундаментальность, и новая литература не изменила ее основных тем и положений.

ПРОЛОГ

Имя Витебска, провинциального российского города, приобрело всемирную известность благодаря полотнам Марка Шагала. Однако не только искусством великого живописца одарил Витебск мир. Особой насыщенностью, плодовитостью и богатством отличалась интеллектуальная и художественная жизнь города в первые послереволюционные годы; многое из того, что было наработано, создано тогда урожденными и пришлыми витеблянами, вошло ныне в золотой фонд отечественного и общечеловеческого духовного достояния.

Краткий витебский ренессанс 1917-1922 годов, порожденный революцией и ею же впоследствии изглаженный, никогда не становился предметом исследований во всей полноте и целостности своих проявлений. Более того, на протяжении многих десятилетий он замалчивался, от него открещивались и старались стереть любой его отблеск, отзвук. На своем тысячелетнем веку Витебск испытал множество превратностей, но наиболее горькие, трагические события он пережил в советское время, разделив их с историей всего государства. Вместе с тем Витебску выпал уникальный, счастливый жребий стать ареной деятельности выдающихся людей XX столетия. Творчество одних было напрямую и нерасторжимо связано с витебской жизнью, с витебскими реалиями, у других оно получило на местной почве новые импульсы, у третьих работа здесь только начиналась, плоды же принесла в иных краях и странах. Волею судеб недолгое сосредоточение блистательных умов и талантов в одном месте в одно и то же время привело к возникновению в Витебске духовной атмосферы высокого потенциала.

Витебск прожил ровно половину нашей эры: в XX веке ему исполнилось тысяча лет — по историческому возрасту он почти ровесник христианства на Руси. Точная дата его возникновения не установлена — в древнерусских летописях город впервые упоминался под 1021 годом, когда великий князь киевский Ярослав Мудрый уступил полоцкому князю Брячиславу два города, одним из которых был "Витбеск". Согласно первому упоминанию в летописях 900-летие Витебска собирались торжественно отметить в 1921 году — это празднество достойно увенчало бы подвижническую деятельность витебского историка Алексея Парфеновича Сапунова (1852-1924), жизнь положившего на собирание, изучение, публикацию архивных документов и материалов, касающихся стародавних земель Белой Руси. И доныне огромные тома "Витебской старины", изданные 5 ученым в 1883- 1888 годах, остаются самыми фундаментальными сборниками древнихактов, грамот, пожалований и разнообразных письменных свидетельств, связанных с историей витебского и полоцкого края.

Ученые старой школы, Сапунов и его предшественники и коллеги, российские и белорусские историки и этнографы А.М.Сементовский, Н.Я.Никифоровский, В.К.Стукалич и другие, были строже и педантичнее наших современников и не позволяли себе никаких гипотез относительно даты 974 год. Именно она была указана как год основания города в польской рукопи-си "Витебская летопись", компилятивном сочинении витеблянина Стефана Аверки, созданном в ХУШ веке. Стефан Аверка, в свою очередь, опирался на недошедшую до нас польскую рукопись другого витебского летописца, М.Панцырного. Легенда из "Витебской летописи" гласила, что город был основан княгиней Ольгой при ее походе на север; в 974 году она приказала возвести крепость при слиянии рек Двина и Витьба, получившую название Витебск (Видбес, Видебск, Витепеск, Витьбеск в древнерусских летописях). Здесь уместно будет заметить, что на протяжении всей истории в летописях, старинных рукописях, литературных произведениях жители этого города по-русски именовались "витеблянами"; в названиях "витебчане", "витьбичи", "витебцы", появившихся сравнительно недавно, отсутствуют исторические корни, это неологизмы советского времени.

Дореволюционные ученые, отвергая дату 974 год, справедливо указывали, что княгини Ольги к тому времени пять лет как уже не было в живых, а карательный поход в земли взбунтовавшихся кривичей и древлян, убивших ее любимого супруга, князя Игоря, был предпринят ею в 945-947 годах. Много позднее в советских научных кругах была высказана догадка, сколь остроумная, столь и необязательная, что Аверка, переписывая легенду из летописи Панцырного, просто перепутал цифры, переставил их и вместо 974 надо читать 947. Помпезные торжества по поводу тысячелетия Витебска гремели тем не менее в 1974 году — с ливнем орденов, наград и пожалований, со сносом старинной застройки, с чередой безликих сооружений, возведенных в честь юбилея в центре города.

Развитию города на протяжении столетий способствовало его географическое положение — оно было для него и счастьем, и бедой. Через Витебск проходили многочисленные дороги, связывавшие север и юг, запад и восток. В эпоху Киевской Руси здесь пролегал путь "из варяг в греки", в более поздние времена Западная Европа торговала с московскими, смоленскими, новогородскими землями. До начала XIУ века Витебск находился под властью русских князей, а затем в 1345 году был присоединен к Великому княжеству Литовскому Ольгердом Гедиминовичем, женившмуся на единственной дочери последнего витебского князя Ярослава Васильевича. Приобразовании Речи Посполитой, объединившей Польшу и Литовское княжество, Витебск стал одним из полутора десятков самых крупных городов нового государства. 17 марта 1597 года городу было даровано магдебургское право и новый герб — голова Иисуса Христа на голубом поле с мечом понизу. Через четверть века это право было отнято при драматических обстоятельствах.

С давних времен в Витебске, детище пограничной цивилизации, селились и жили люди разных национальностей, разных культур, разных вероисповеданий; православные, католики, иудеи, протестанты почитали и любили свою родину, Витебск, возводили храмы и молитвенные дома, рожали детей и умирали здесь. Полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич в свою веру людей принялся обращать насильно, притеснениями и гонениями. Витебляне ответили бунтом — 12 ноября 1623 года епископ был убит и сброшен в реку с Успенской горки. Горожане поплатились за свое вольнолюбие казнью многих жителей, лишением магдебургского права почти на два десятилетия, разрушением городской ратуши, снесением старинной Успенской церкви.

В силу геополитического положения Витебску словно на роду было написано претерпевать великие и малые войны, происходившие на протяжении столетий между российскими государственными образованиями и их западными соседями. Развитие, существование Витебска постоянным фоном имело катастрофические, драматические события. Город на пограничных землях завоевывали и осаждали, уничтожали и отстраивали, он переходил из одного государства в другое и обратно. Так, в 1654 году Витебск был взят русскими войсками под командованием Василия Шереметева, а в 1667 снова возвращен Речи Посполитой. В начале ХУШ века в городе несколько раз бывал Петр I — однако, вознегодовав на горожан за поддержку войск шведского короля Карла XII, русский царь приказал сжечь Витебск и откупиться от огненной казни удалось лишь одной части города.

К Российской империи город вместе с другими землями Белой Руси отошел после первого раздела Польши (1772). Центром Белорусской губернии Витебск сделался в 1796 году, а в 1802 при образовании Витебской губернии стал ее главным городом. Классицистическое здание Дворянского собрания, купленное городскими властями в 1806 году для управителей края, видело в своих стенах честолюбивого завоевателя мира, французского императора Наполеона. 16 июля 1812 года Наполеон въехал в город, сделав своей резиденцией губернаторский дворец; отсюда через две недели император отбыл в Смоленск. Разбитая французская армия откатилась от Витебска в октябре месяце. В честь победы русского оружия в Отечественной войне 1812 года в сквере перед губернаторским дворцом через сто лет был установлен памятник-обелиск; архитектор-неоклассикИ.А.Фомин с безукоризненным чувством стиля создал прекрасный ансамбль, по счастью, дошедший до наших дней.

Что касается мировых катаклизмов XX века, то чудом можно назвать то, что Витебск не был затронут ни первой мировой войной, ни гражданской, подходившей, правда, иногда очень близко к городу. В значительной степени этому чуду обязан был Витебск своим послереволюционным расцветом.

Вторая мировая война прошла по городу смертоносной поступью. В результате Великой Отечественной войны Витебск был разрушен более чем наполовину и при освобождении Красной армией в нем насчитывалось 118 человек.

На протяжении XIX века Витебск переживал бурный подъем. Город, как известно, входил в российскую черту оседлости; евреям по законам империи не разрешалось заниматься крестьянским трудом, поэтому традиционными занятиями для множества витеблян были ремесла и торговля (60% населения Витебска составляли евреи). В городе возникали фабрики, мануфактуры, открывались банки, посреднические конторы. В 1860-е годы через Витебск были проложены железнодорожные пути, связавшие западные и срединные земли России. Железная дорога, соединившая Петербург с Одессой и Киевом, послужила одним из мощнейших импульсов культурного расцвета Витебска. Она проведена по географической карте — как и прославленная Николаевская между Москвой и Петербургом — словно по линейке: удобство и быстрота достижения столицы обеспечили интенсивную гастрольную жизнь губернскому городу, а затем, после революций, способствовали и выбору его в качестве постоянного местожительства видными столичными деятелями. Вокзал в Петербурге, где начинались и заканчивались чугунные рельсы, носил название "Витебский", что являлось предметом особой гордости провинциалов.

В 1898 году был пущен первый трамвай на электрической тяге — патриотически настроенный витеблянин расскажет вам, что трамвай этот был чуть ли не первым в России, и появился он в губернском центре раньше, чем в Петербурге и Москве, лишь Киеву удалось опередить Витебск. Витебскому трамваю суждено будет сыграть неожиданную роль в художественных начинаниях рубежа 1910-1920-х годов.

Центрами духовной и общественной жизни Витебска на протяжении многих десятилетий были учебные заведения и государственные (по терминологии тех лет "казенные") учреждения, вокруг которых группировалась местная интеллигенция. Одним из просветительских очагов в крае стала мужская гимназия, открытая в Витебске в 1808 году. Она просуществовала до Октябрьской революции, в ней учились юные витебляненезависимо от национальности и вероисповедания — конфессиональными наставниками здесь были батюшка, раввин, ксендз и пастор. Конечно, не все было так идиллично — для евреев существовала процентная норма, об обучении на белорусском языке даже не помышляли.

Круг витебской интеллигенции сложился и около Губернского статистического комитета, основанного в 1836 году. Здесь служили ученые и общественные деятели, много сделавшие для истории и науки края (в том числе Сапунов, Никифоровский, Стукалич и др.). В "Памятных книжках Витебской губернии", справочных изданиях, довольно регулярно выпускаемых комитетом с 1860 года, помещались обширные статьи по истории, этнографии витебских, полоцких, могилевских земель, тщательно регистрировались данные о современном состоянии губернских городов и весей. Сухие документы, таблицы и справки становились зеркалом, в котором отражалась история города в пору его наиболее интенсивного развития; в деловых строчках ежегодного статистического обзора жизни Витебска для нас много поэзии, много пищи. Последняя "Памятная книжка Витебской губернии" была выпущена накануне первой мировой войны.

Деятели Губернского статистического комитета основали первый музей Витебска; в коллекцию Церковно-археологического музея входили исторические и церковные реликвии, а также предметы, найденные при раскопках.

Сапунов и его коллеги были инициаторами и организаторами дела высшего и среднего образования в Витебске. Их рвение и настойчивость привели к учреждению в городе Витебского отделения Московского Археологического института, где читались лекции по истории, археологии, истории искусства. Забота о просвещении края вызвала к жизни Учительский институт, готовивший преподавателей для народных школ и училищ.

Губернским городом Витебск был почти 130 лет, с 1796 по 1924, когда Витебская губерния, входившая в состав Российской Советской федерации, была окончательно передана Белоруссии и преобразована в Витебский край (позднее область). На протяжении губернской истории Витебском и витебскими землями управляли генерал-губернаторы, затем здесь было введено губернаторство, и город получил новый российский герб — по голубому полю гарцевал всадник на белом коне.

Среди витебских генерал-губернаторов, губернаторов, вице-губернаторов нередко встречались люди, причастные писательскому труду, одаренные литераторы. Так, в 18081813 годах губернией управлял П.И.Сумароков, племянник знаменитого русского драматурга А.П.Сумарокова, сам плодовитый писатель, оставивший после себя множество беллетристических и драматических произведений.

Пятнадцать месяцев (1827-1828) витебским вице-губернатором состоял граф М.Н.Муравьев-Виленский, в историю вошедший не с этим титулом, а с безжалостно-точным прозвищем "Муравьев-вешатель". Ярый русификатор западнорусских зе-мель, жестоко разгромивший польские восстания, Муравьев был незаурядной, талантливой личностью.

Прославленный исторический романист И.И.Лажечников занимал пост витебского вице-губернатора в 1853-1854 годах. Читая его письма из Витебска, невозможно не вспомнить сюжеты и персонажей гоголевских произведений.

После Февральской революции городским головой (Городская дума существовала в Витебске с 1876 года) был избран литератор П.Н.Медведев, подробнее о котором будет рассказано ниже.

Своеобразным продолжением традиций видится публицистическая деятельность одного из последних градоначальников в бытность Витебска губернским городом. Советскую власть в городе устанавливал пламенный большевик С.Н.Крылов, в 1922-1923 годах занимавший пост председателя исполкома Витебского губернского Совета депутатов. Он счел необходимым предать бумаге деяния свои и своих товарищей. Под редакцией Крылова в конце 1922 года вышел сборник "Красная быль. Большевики в Витебске", в который были включены и его собственные статьи. Это беспощадный документ времени. Крылов не сомневался в том, что классовая цель оправдывает любые средства. Как и многие его соратники, Крылов в 1930-е годы оказался жертвой общественного порядка, который насаждал с такой фанатичной убежденностью..Было что-то в Витебске, пробуждавшее творчество не только урожденных витеблян, но и понуждавшее пришлых и проезжих, гостей и визитеров, — пусть даже мимоходом увидевших город, — оставить воспоминания о нем, своего рода "образы Витебска". Литературные портреты города есть в прозе И.А.Бунина, А.В.Куприна, С.Ан-ского, В.Б.Шкловского, С.М.Эйзенштейна, К.Г.Паустовского и других. И.Е.Репин назвал Витебск "российским Толедо", и есть в этом талантливом сравнении художественная убедительность: облик Витебска, как и облик прославленного Эль Греко испанского города, впечатлял прихотливыми силуэтами церквей, костелов, синагог, колоколен, вырезными зазубринами увенчивавших холмы высокого берега Двины.

Храмов в Витебске было не перечесть: самой древней была Благовещенская церковь ХП века, самым грандиозным и великолепным Успенский собор на Успенской горке, самой необычной и редкостной — деревянная Свято-Троицкая церковь ХУП века на Песковатике, в народе называемая "Троицей Черной", "Черной церковью". Ни одна из нихне уцелела, разделив судьбу многих других, менее древних, менее знаменитых. Лишь Троица Черная погибла, как это ни кощунственно звучит, естественной смертью, сгорев в одночасье от удара молнии в 1921 году.

Успенский собор, хорошо знакомый по полотнам Марка Шагала, был начат постройкой в 1743 году на месте древней православной Успенской церкви — из нее был извлечен Иосафат Кунцевич, за что потом и казнили храм. Зодчий Антон (Осип) Фонтана возводил собор как католический храм, отсюда капризные формы барочной архитектуры. Затем костел передали базилианскому ордеру униатской церкви, а после воссоединения в 1839 году униатской и православной церкви здание было освящено для богослужений по православному обряду. Законченный постройкой в 1785 году, полуторастолетний собор вряд ли был таким уж ветхим, как объяснялась его разборка в 1930-х годах.

Горько осознавать, что то, что пережило 1920-1930-е с их антирелигиозным ражем, то, чему посчастливилось уцелеть в годы войны, бездумно, преступно было уничтожено "отцами города" в мирные времена. Благовещенский собор на протяжении столетий был для витеблян тем же, чем храмы святой Софии для киевлян и новгородцев. Один из немногих дошедших до XX века бесценных памятников домонгольской Руси, он был капитально отреставрирован в 1865 году, на самом высоком по тем временам научном уровне, не говоря уж о качестве строительных работ. В Великую Отечественную храм потерял лишь главу и часть кровли. Через полтора десятка лет советскими властями было сочтено, что его дешевле уничтожить, чем починить покрытие. Церковь взорвали 13 декабря 1961 года.

Неподалеку от кирпичного дома по Покровской улице, выстроенного витебским мещанином Хацкелем Шагалом, располагалась старинная деревянная Ильинская церковь. Она приняла кончину, обычную для деревянных строений — ее спалила молния во время грозы 13 апреля 1904 года. Полыханье старой церкви, должно быть, видел шестнадцатилетний сын Шагалов, Моисей, будущий Марк Шагал: к пожарам у него было особое отношение — по рассказам матери он знал, что в часы его рождения в Витебске бушевало небывалое пламя, охватившее огромные пространства города. До самой революции в нескольких витебских храмах ежегодно служили благодарственный молебен по поводу чудесного избавления того или иного прихода от огненной купели, свирепствовавшей 24 июня 1887 года при появлении на свет великого художника XX века.

Из окон родительского дома Марка Шагала хорошо был виден каменный Спасо-Преображенский храм, возведенный в начале XX столетия на высоком берегу Двины. В шагаловских картинах, где витебский пейзаж основа мироздания, эта ампирная церковь соскромным зеленым куполком стала непременным действующим "лицом"; ее образ в последние десятилетия жизни Марка Захаровича превратился в некий символ-знак благоговейно почитаемой родины. Спасо-Преображенская церковь живет у Шагала на библейских землях, сияет посреди Парижа или на небесах; трудно найти полотно, где не было бы ее, вплоть до последних картин, написанных почти столетним мастером. Сам храм был уничтожен, скорее всего, в конце 1930-х годов. Памятником ему остались холсты благодарного земляка.

Старинный город изменился очень сильно. Шагал не решился посетить родные края, приехав в Россию в 1973 году — его старое сердце не вынесло бы исчезновения боготворимого Витебска. Однако нам, знакомым с обликом этого уникального города по полотнам и рисункам знаменитых и менее знаменитых — но страстно любивших Витебск -художников, воочию увидев его, не избегнуть былых чар. Они действуют наперекор страшной судьбе — и доныне есть в Витебске то, что древние называли "гением места". Все так же — как во времена и княгини Ольги, и Наполеона, и Шагала, — изгибается река, уплывая в бесконечность, все теми же остались соотношения земли и неба, и, глядя на дома и улицы с Успенской горки, невозможно не испытать ощущения полета, парения над городом.

На протяжении губернской своей истории Витебск словно излучал какую-то таинственную энергию, влиявшую на всех талантливых людей, в биографии которых он возник, пусть на первый взгляд, и случайно. Огромный цикл офортов к "Мертвым душам" Н.В.Гоголя, награвированный Марком Шагалом в Париже в 1923-1925 годах, стал своеобразным итогом его российских революционных лет — гоголевский губернский город НН не мог не превратиться у художника в ненаглядный Витебск. Почти не удивляешься, когда узнаешь, что Гоголь сумел придать небывалую достоверность своему провинциальному НН, опираясь на впечатления чуть ли не одного-единственного дня, проведенного в настоящем российском захолустье. В этот день ему пришлось долго дожидаться перемены лошадей при проезде из благословенной Малороссии в сумрачный Петербург. Декабрьский день 1828 года Гоголь провел в Витебске.

Гоголевский и шагаловский Витебск хорошо был знаком Михаилу Бахтину, жившему здесь в 1920-1924 годах. Читая Бахтина, нельзя не вспомнить, в какой карнавальный балаган превращала улицы Витебска революция, украшая дома невероятными шагаловскими "летающими евреями" или засыпая город бешеным супрематическим "конфетти" Малевича и уновисцев.

Перезвон, перекличка имен и названий эхом разносятся в исторических пространствах, исторических временах Витебска, все связано со всем, и постепенно привыкаешь к невероятным совпадениям.

Высокой человеческой любовью и верностью одарил город сурового Казимира Малевича — витебские приверженцы оказались самыми стойкими его сторонниками и сохранили преданность опальному учителю до последних дней. Быть может, Витебск таким образом отечески "опекал" своего "отпрыска", быть может, у Малевича были корни в Витебске? Сохранились сведения, что в 1840-е годы в мужской гимназии города преподавал латынь Александр Антонович Малевич; имя "Антон" было традиционным в роде художника, отца его звали Северин Антонович, а одного из братьев — Антон, в честь деда. Совпадения? Наверное. Истины теперь уже не доищешься, новые поколения Малевичей свою генеалогию, как и большинство людей бывшего Советского Союза, знают, к сожалению, лишь до дедушек.

Но вот еще одни отголосок, отзвук, еще один примечательный резонанс. Через сто с небольшим лет после губернаторства Павла Ивановича Сумарокова в городе Витебске здесь же бурно развернулась творческая и общественная деятельность артиста Александра Александровича Сумарокова. Из его воспоминаний явствует, что он понятия не имел о своем сановном родственнике, "предшественнике" на местной арене (среди своих предков актер счел необходимым назвать лишь прапрадядю, знаменитого драматурга). Для нас же анналы Витебска пополняются еще одним явлением-"кольцом", еще одной фамильной "рифмой", одушевляющей историческое пространство города.

Атмосфера Витебска, похоже, не проходила бесследно ни для кого. Колдовской город, "сильное место" на Земле. Быть может, в будущем этому феномену найдутся какие-нибудь естественнонаучные объяснения. Автору же угодно думать, что каждый, кто полюбил или полюбит Витебск, обнаружит в себе еще одну национальную принадлежность — витебскую. Витебляна-ми по национальности были М.Панцырный и Стефан Аверка, по-польски написавшие историю родного города; витеблянами по национальности были А.П.Сапунов и Ю.М.Пэн, не говоря уж о великом витеблянине Марке Шагале. Витебляне по национальности завершили губернскую историю города нерукотворным памятником.

Определение контуров этого памятника и составляет главную тему настоящей диссертации.

Заключение диссертации

по теме "Изобразительное и декоративно-прикладное искусство и архитектура", Шатских, Александра Семеновна

Заключение

В перспективе времени со всей определенностью проявилось, что многие существенные процессы, протекавшие в раннесоветском Витебске, стали своеобразной моделью событий, происходивших впоследствии далеко за его пределами.

Витебск на шаг — а иногда и больше — опережал возникновение, развитие и завершение многих общественных и художественных феноменов. Так, в Витебске раньше, чем в столичных городах, был осуществлен переход от широкой просветительски-образовательной художественной педагогики первых двух-трех послереволюционных лет к целенаправленному взращиванию новых творцов на основе новых педагогических методов и программ. В Витебске была сделана попытка -отчасти осуществленная — воплотить новую концепцию музейного строительства. В Витебске в масштабах всего города впервые были реализованы — пусть на краткое время праздника — стилеобразующие потенции беспредметного искусства. В Витебске появились проуны Эль Лисицкого, чье влияние на развитие европейского авангардного искусства 1920-х годов несомненно. В Витебске в 1920 году были возведены монументы Давида Якерсона, первые реальные объемные сооружения, восходившие к супрематическому формообразованию. Витебск стал родиной одного из самых мощных в художественном отношении объединений XX века, Уновиса. Витебск подарил существенный театральный опыт своему великому сыну, Марку Шагапу. В Витебске родились новые театральные формы — «супрематический балет» и спектакли Теревсата. Витебск обеспечил условия, при которых Малевич и Бахтин написали здесь свои главные философские труды (эта ситуация в их биографиях не повторилась больше никогда).

Можно перечислить еще многое, родиной чего стал Витебск 1917-1922 годов. Иногда складывается впечатление, что этот хронотоп превратился в некую реализованную художественную утопию, невзирая на лишения и бедствия гражданской войны. Однако этому же хронотопу суждено было стать родиной самого раннего свершения трагических общественно-социальных процессов, впоследствии ставших уделом всей страны. Уже в 1918 году был узаконен как образец эксперимент витебских большевиков, демонстративно попиравший общечеловеческие моральные нормы в угоду партийно-государственной доктрине установления господства пролетариата. И в сфере культуры в Витебске была отработана модель удушения вольного расцвета искусств. Механизм этого удушения заключался в изобличении «формальной» и «непролетарской» природы искусства и его обыкновенной ликвидации. Витебский

311 симфонический оркестр как чуждый народу был распущен уже в 1921 году. Памятники Якерсона были разрушены в 1923 году за «формализм» (весь остальной СССР будет жить под знаком борьбы с формализмом гораздо позже). В том же году за ненужностью был окончательно расформирован Музей современного искусства. Витебский Художественно-практический институт и Народную консерваторию тогда же превратили в заурядные техникумы.

Витебский ренессанс» был успешно изглажен официальными властями и забыт до конца существования Советского Союза.

Время, как всегда, расставило все по своим местам. То, чем одарил Витебск раннесоветских лет мировую культуру, будет питать и искусство, и научные исследования. Автор настоящей диссертации, основанной на книге «Витебск. Жизнь искусства. 1917-1922», в своей многолетней работе руководствовался этой задачей, необходимостью зафиксировать контуры творческого наследия легендарного хронотопа, Витебска 1917-1922 годов.

Список литературы диссертационного исследования

доктор искусствоведения Шатских, Александра Семеновна, 2001 год

1. Бродский В.Я., Земцова A.M. Соломон Борисович Юдовин. Л.: Художник РСФСР, 1962.- 198 е.: ил.

2. Великая утопия. Русский и советский авангард: 1915 1932. Кат. выст. — М.: Галарт, 1993.- 832 е.: ил.

3. Витебск. Энциклопедический справочник. Минск: Белорусская Советская Энциклопедия, 1988. — 408 е.: ил.

4. Власова Т.В. Из истории художественной жизни революционной Москвы: деятельность Всероссийского центрального выставочного бюро (1918-1921) // Сов. искусствознание 23. М„ 1988. С.317-336.

5. Все есть степень." К портрету Евы Левиной-Розенгольц / Сост. М.В.Шашкина// Панорама искусств 7. М., 1984. С.235246: ил.

6. Гаурыс I. Вобразнае мастацтва у Нцебску // Вщебшчына. Т. II. 1928. С.168-173.

7. Генина Д.Н. Витебск в десяти веках. Библиографический указатель литературы Витебск: Гос. Б-ка БССР, 1975. — 159 с.

8. Гланц Т. Видение русских авангардов. Прага: Кардовский унт, 1999.- 175 с. Горячева Т. в. Супрематизм как утопия: Соотношение теории и практики в художественной концепции К.Малевича: Автореф. дис. . канд. Искусствоведения / Моск. ун-т.-М., 1996. -24 с.

9. Гусарова А.П. Мстислав Добужинский. Живопись. Графика. Театр. М.: Изобраз. искусство, 1982.-203 е.: ил.

10. Гущин А. Художественное оформление массовых празднеств в Ленинграде: 1918- 1931. -М.-Л.: ОГИЗ-ИЗОГИЗ, 1931. 31 е.: ил.

11. Давид Штеренберг / Авт.-сост. М.П.Лазарев. М.:Галактика, 1992. —240 е.: ил. Давид Якерсон: Скульптура. Работы на бумаге. Кат. выст. / Сост. Л.Михневич, А.Савинов, А.Шатских.- М.: Гос. музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, 2000. — 84 с.: ил.

12. Елатомцева И. Монументальная летопись эпохи. Минск: Наука и техника, 1969.-212 е.: ил.

13. Зборник выступленняу на навуковай канферэнцы, прысвечанай 75-годцзю Вщебскай мастацкай школы: Сб. Вщебск, 1994. — 140 с.

14. Зингерман Б.И. Парижская школа: Пикассо, Модильяни, Сутин, Шагал. М.: Союзтеатр, 1993.-335 е.: ил.

15. И.Гурвич. Выставка картин и рисунков (статья Игоря Грабаря). Л.: Изд. Ленинградского областного товарищества художников, 1935.

16. И.Гурвич. Выставка картин и рисунков / Ст. Игоря Грабаря- Л.: Изд. Ленинградского областного товарищества художников, 1935.-24 е.: ил.

17. Казимир Малевич 1878- 1935. Кат. выст. Ленинград, Москва, Амстердам. Амстердам: Городской музей, 1988. — 280 е.: ил.

18. Казимир Малевич в Русском музее. Кат. выст СПб.: Palace Editions, 2000. — 450 е.: ил.

19. Казовский Г. Художники Витебска. Иегуда Пэн и его ученики- М.: Имедж, <1992>. 77 е.: ил.

20. Ковровая сказка. Творчество Рувима Мазеля и традиционное ковровое искусство туркмен. Кат. выст.-М.: Галарт, 1995. —59 е.: ил.

21. Ковтун Е. Русский авангард 1920-х 1930-х годов. — СПб., Бурнемут: Аврора, Паркстоун, 1996.-287 е.: ил.

22. Ковтун Е. Художница книги Вера Михайловна Ермолаева // Искусство книги. М.: Искусство, 1975. Вып.8. С.68-81.

23. Котович Т. Супрематический балет// "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1995. № 1. С. 16-23.

24. Красная быль. Большевики в Витебске: Сб. статей, воспоминаний и материалов под редакцией С.Крылова. Витебск: Витебское губернское бюро Истории Партии, 1923.-212 с.

25. Крусанов A.B. Русский авангард: 1907 1932: Исторический обзор. В трех томах. Том 1.

26. Боевое десятилетие СПб.: Новое лит. обозрение, 1996. — 320 е.: ил.

27. Кунин М. Об УНОВИСе // Искусство. Витебск, 1921. № 23. С. 15.

28. Лазарь Маркович Лисицкий: 1890 1941. Выставка произведений к столетию со днярождения. М., Эйндховен: Гос. Третьяковская галерея, 1990. — 132 е.: ил.

29. Лапшин В.П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 г. -М.: Сов. художник,1983.-495 е.: ил.

30. Левина Т. Роберт Фальк. М.: Слово, 1996.- 95 е.: ил.

31. Лисов А.Г., Трусова Е.Г. На пути к созданию «Нового завета мира»: Тезисы двух непопулярных лекций Казимира Малевича // "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1998. № 1.С. 66-80.

32. Лобанов В. Художественные группировки за последние 25 лет. М.: АХР, 1930 — 187 с. М.В.Добужинский 1875 — 1975. К столетию со дня рождения. Кат. выст. -М.: Гос. Третьяковская галерея, 1975. — 151 е.: ил.

33. Мазаев А.И. Концепция «производственного искусства» 20х годов. М.: Наука, 1975. -272 с.

34. Малевич. Классический авангард. Витебск 2 / Сб. материалов III Международной научной конференции (Витебск, 12-13 мая, 1998 год). Под ред. Т.В.Котович. -Витебск: Витебский городской исполнительный комитет, 1998. — 192 с.

35. Малевич. Классический авангард. Витебск 3. Посвящается 80-летию Витебской художественной школы: Сб. под ред. Т.В.Котович. — Витебск: Витебский областной краеведческий музей, 1999. — 184 е.: ил.

36. Малевич. Классический авангард. Витебск 4. Посвящается 80-летию УНОВИСа (Утвердители Нового Искусства): Сб. под ред. Т.В.Котович-Витебск: Витебский областной краеведческий музей, 2000.- 176 е.: ил.

37. Малевич К. "Лень как действительная истина человечества". С приложением статьи Ф.Ф.Ингольда «Реабилитация праздности» / Вступ. ст., подгот. текста, примеч. А.С.Шатских. М.: Гилея, 1994. — 48 е.: ил.

38. Малевич К. Поэзия / Сост., вступ. ст., публ., подгот. текста, коммент. и примеч. А.С.Шатских. М.: Эпифания, 2000. — 176 е.: ил.

39. Малевич К. Собр. соч. в пяти томах. Т. 1. Статьи, манифесты, теоретические сочинения и другие работы: 1913-1929 / Общая ред., сост., вступ. ст., подгот. текстов, коммент. и примеч. А.С.Шатских. М.: Гилея, 1995.- 394 е.: ил.

40. Малевич К. Собр. соч. в пяти томах. Том 2. Статьи и теоретические сочинения, опубликованные в Германии, Польше и на Украине: 1924- 1930 / Сост., предисл., редакция переводов, коммент. Г.Л.Демосфеновой. Науч.ред. А.С.Шатских. М.: Гилея, 1998.-374 е.: ил.

41. Малевич К. Собрание сочинений. Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность или Вечный покой. С приложением писем К.С.Малевича к М.О.Гершензону (19181924) / Сост., вступ. ст., подгот. текста, коммент. и примеч. А.С.Шатских. М. : Гилея, 200. -392 е.: ил.

42. Малевич К. Художественно-научный фильм "Живопись и проблемы архитектурного приближения новой классической архитектурной системы" / Публ., подгот. текста и коммент. А.С.Шатских//Малевич. Классический авангард. Витебск. 3. Витебск, 1999. С. 33-40.

43. Марк Шагал — книжный иллюстратор. Кат. выст / Вступ. ст. и сост. Ю.А.Русакова. Л.: Гос. Эрмитаж, 1987. — 86 е.: ил.

44. Марк Шагал. Ангел над крышами: Стихи. Проза. Статьи. Выступления. Письма / Сост., автор предисл., коммент.; Пер. с идиш Л.Беринжого. М.: Современник, 1989. — 222 е.: ил.

45. Марк Шагал. Моя жизнь / Пер. с франц. Н.С.Мавлевич. Послесл., коммент Н.В.Апчинской.- М.: Эллис Лак, 1994.-208 е.: ил.

46. Михневич Л., Савинов А., Шатских А. Давид Якерсон: Скульптура. Работы на бумаге. Кат. выст. М.: ГИИИ им. А.С.Пушкина, 2000. — 84 е.: ил.

47. Музей в музее: Русский авангард из коллекции Музея художественной культуры в собрании Государственного Русского музея / Ст., сост. и подгот. изд. И. Караси {е- СПб.: Palace Editions, 1998. 400 е.: ил.

48. Наливайко Л.Д. К истории художественной жизни Витебска: 1918 — 1922. -Витебск: Витебский областной краеведческий музей, 1994.- 38 е.: ил

49. Неизвестный русский авангард в музеях и частных собраниях / Авт. сост. А.Д.Сарабьянов.- М.: Сов. художник, 1992.- 352 е.: ил.

50. Неизвестный Шагал: Новые поступления в Государственный музей изобразительных искусств имени А.С.Пушкина / Сост. М.Бессонова, В.Мишин. М.: ГМИИ, 1992. — 28 е.: ил.

51. Переписка Казимира Малевича и Эль Лисицкого (1922-1925) / Вступ. ст., публ., подгот. текста, коммент. и примеч. А.С.Шатских, Л.А.Зыкова, А.Г.Каминской. — М.: Пинакотека, 2000. 40 е.: ил.

52. Письма М.Шагала к П.Д.Эттингеру / Публ., вступ. ст. и коммент. А.С.Шатских // Сообщения Гос. Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. Вып. 6. М., 1980. С.191-218.

53. Поспелов Г.Г. «Бубновый Валет»: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. М.: Сов. художник, 1990.- 272 е.: ил.

54. Поспелов Г.Г. Русское искусство начала XX века: Судьба и облик России. -4VL: Наука, 1999.- 128 е.: ил.

55. Ракитин В. Николай Михайлович Суетин. М.: RA Palace Editions, 1998. — 227.: ил.

56. Русская художественная культура конца XIX- начала XX века (1908 -1917). Кн. четвертая. Изобразительное искусство. Архитектура. Декоративноприкладное искусство.- М.: Наука, 1980. -495 е.: ил.

57. Русский авангард 1910-х 1920-х годов в европейском контексте: Сб. / Отв. ред. Г.Ф.Коваленко. — СПб.: Наука, 2000. — 310 с.

58. С.Юдовин. Гравюры на дереве. Текст И.Иоффе и Э.Голлербаха. Л.: Изд. С.Б. Юдовина, 1928.-48 е.: ил.

59. Сарабьянов Д., Шатских А. Казимир Малевич. Живопись. Теория. М.: Искусство, 1993.- 414 е.: ил.

60. Сарабьянов Д.В. Русская живопись. Пробуждение памяти: Сб. — М.: Искусствознание, 1998.-432 е.: ил.

61. Сидорина Е. Русский конструктивизм: истоки, идеи, практика. М.: Изд. авт., 1995. — 240 с.

62. Сидорина Е. Сквозь весь двадцатый век. Художественно-проектные концепции русского авангарда. -М.: Русский мир, 1994.- 373 с.

63. Советское искусство за 15 лет. Материалы и документация: Сб. / Под ред. И.Л.Маца. М.-Л.: ОГИЗ-ИЗОГИЗ, 1933. — 654 с.: ил.

64. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России 1900 -1910-х годов. M .: Искусство, 1988. -285 с.

65. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России начала ХХвека. M .: Искусство, 1976. -224 с.

66. Стригалев А. Искусство конструктивистов: от выставки к выставке (1914-1932) // Советское искусствознание 27. М., 1991. С. 121-155.

67. Стригалев А. М.В.Добужинский в революционные годы // Сов. монумент, искусство 75/77. М., 1979. С. 245-270.

68. Тильберг Янис Роберт (1880-1972). Кат. выст.- М.: Советский художник, 1973.- б/п <1 уч.- изд. л.>: ил.

69. Фальк P.P. Беседы об искусстве. Письма. Воспоминания о художнике. М.: Сов. художник, 1981. — 184 е.: ил.

70. Фрумак Р.З. Выставка произведений: Каталог / Вступ. ст. Л.В.Мочалов. Л.: Художник РСФСР, 1983. — 12 е.: ил.

71. Хан-Магомедов С.О. Две концепции стилеобразования предметно-пространственной среды : Конструктивизм и супрематизм (московская и витебская школы) /V Проблемы единства предметного мира. М., 1980. С. 83 107.

72. Хан-Магомедов С.О. Пионеры советского дизайна. -М.: Галарт, 1995.-424 е.: ил. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде. В двух томах-М.: RA, 1997. Т. 1: 391 е.: ил.; Т.2: 319 с.: ил.

73. Шатских А. Витебский "малый синтез" Эль Лисицкого // Авангард 1910х 1920-х годов. Взаимодействие искусств. М., 1998. С. 164-170.

74. Шатских А. Гоголевский мир глазами Марка Шагала. Витебск: Музей Марка Шагала, 1999.-28 с.

75. Шатских А. Давид Якерсон, скульптор, живописец// Предмет искусства. 1996. № 1. С. 1625.

76. Шатских А. Деревянная скульптура ДЛкерсона (1897-1946) // Советская скульптура- 8. М., 1984. С. 160-169.

77. Шатских А. Казимир Малевич и кино (дополн. и исправл. вариант)// Малевич.

78. Классический авангард. Витебск. 3. Витебск, 1999. С.10-32.

79. Шатских А. Казимир Малевич.-М .: Слово, 1996. 96 е.: ил.

80. Шатских А. Когда и где родился Марк Шагал // Искусство. 1989. № 1. С.6768.

81. Шатских А. Малевич в Витебске // Искусство. 1988. № 11. С.3843.

82. Шатских А. Малевич и наука//Художественный журнал. 1996. № 14. С.2022.

83. Шатских А. Малевич и XX век // Двадцатый век и пути европейской культуры. М., 2000. С. 163-172.

84. Шатских А. Марк Шагал. Творящая ностальгия // Наше наследие. 1995. № 34. С.118427. Шатских А. Неизвестная декларация Казимира Малевича // Супремус, 1992, № 1 (сине-желтый). С.1, 9 оборот.

85. Шатских А. Неизвестная персональная выставка Казимира Малевича// Супремус, <1991>. С. 10-11.

86. Шатских А. Оскар Мещанинов (1886-1956) // Евреи в культуре русского зарубежья. Статьи, мемуары, публикации и эссе / Сост. и издатель М.Пархомовский. Том IY: 19391960. Иерусалим, 1995. С.421-425.

87. Шатских А. Политический лубок Эль Лисицкого // Бахтинские чтения I. Материалы Междунар. конф. Витебск, 1996. С. 116-124.

88. Шатских А. Шагал и Малевич в Витебске: К истории взаимоотношений // Бюллетень Международной ассоциации художественных критиков (АИКА). МоскваЦюрих, 1989. С. 7-10.

89. Эфрос А. Шагал // В его кн.: Профили. М., 1930. С. 177208.

90. Эфрос А., Тугендхольд Я. Искусство Марка Шагала. М.: Геликон, 1918. — 112 е.: ил.1.. ТЕАТРАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ВИТЕБСКА Витебский "Театр революционной сатиры" // Вестник театра. Москва, 1920. № 59. 30 марта 4 апреля. С. 16.

91. Золотницкий Д. Зори театрального Октября. Ленинград: Ленинградское отделение издва "Искусство", 1976. — 576 е.: ил.

92. Исбах А. Начало РОСТА // Журналист. Москва, 1968. № 5. С.5052.

93. Медведев П. К постановке "Дантона" Ромен Роллана (Шесто рецензии) // Искусство.

94. Витебск, 1921. №2-3. С.25.

95. Пустынин М. Театр шумного сегодня // Вестник общественно-политической жизни,искусства, театра и литературы. Петроград, 191 8. № 9. С.З

96. Русская советская эстрада: 1917-1929. М.: Искусство, 1976. -387 с.

97. Русский авангард 1910-х 1920-х годов и театр: Сб. / Отв. ред. Г.Ф.Коваленко. — СПб.:

98. Изд. Дмитрий Буланин, 2000.- 407 с.

99. Советский театр: Документы и материалы: 19174921. Ленинград: Ленинградское отделение изд-ва "Искусство", 1968 — 432 с.

100. Сумароков A.A. Без грима. Записки старого актера Киев: Государственное издательство изобразительного искусства, 1961. -274 с.

101. Сумароков A.A. Глазами актера. -Киев: Мистецтво, 1966,- 312 с.

102. Уварова Е. Пятнами красок и звоном лозунгов // Советская эстрада и цирк. М., 1967. № 5. С.14-15.

103. Унгерн Р. Мысли о театре. "Тоже актеры" и студии, их порождающие // Искусство. Витебск, 1921. № 1.

104. Унгерн Р. Мысли о театре. 2. Студии драматического искусства// Искусство. Витебск, 1921. №2-3. С. 11-15.

105. Юбилей "Вампуки" // Театр и искусство. 1909. № 51. С.941.

106. I. МУЗЫКАЛЬНЫЙ ВИТЕБСК Афанасьев П. Из архивов М.К.Васильевой-Андерсон // Киргизстан: Альм. Фрунзе. 1952. Кн. 1 (13). С.104-110.

107. Афанасьев П. Счастье и трагедия актрисы // Нева. 1966. № 4. С.219220. Беллинг С. Из недавнего прошлого: Воспоминания // Государственная Публичная библиотека. Ф.341. Ед.хр. 518.

108. Вайнкоп Ю. Витебск город музыкальный // Вопросы фортепианного творчества, исполнительства и педагогики. Л.М.: Сов. композитор. 1973. С.21-29.

109. Памяти И.И.Соллертинского: Воспоминания, материалы, исследования. -Л.: Ленинград, отд. "Сов. композитора", 1978.-256 с.

110. Селю Ю.С. Воспоминания о Марии Вениаминовне Юдиной // "Диалог. Карнавал.

111. Хронотоп". Витебск, 1997. № 3. С. 123-175.

112. Слонимский Ю. Чудесное было рядом с нами. Л., 1984. С. 84.1.. БАХТИН И ЕГО КРУГ В ВИТЕБСКЕ.

113. Аверинцев С. Михаил Бахтин: ретроспектива и перспектива // Дружба народов. 1988. № 3. С.257-261.

114. Анциферов Н.П. Три главы из воспоминаний // Память: Исторический сб. Вып4. Париж: YMCA Press, 1981. С.55-152.

115. Аронсон Г. Россия накануне революций. Исторические этюды. Монархисты, либералы, масоны, социалисты. Нью-Йорк, 1962. С. 118-119.

116. Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Неизвестные материалы о Б.М.Зубакине // "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1998. № 2. С.58-64.

117. Бахтин М.М. Работы 1920-х годов / Коммент. С.С.Аверинцева, С.Г.Бочарова.- Киев: Next,1994.-384 с.

118. Бахтин М.М. Собр. соч. Т.2.-М.: Рус. словари, 2000.-799 с.

119. Бахтин М.М. "Бахтин под маской": Тетралогия,- М.: Лабиринт, 1998.- 542 с.

120. Бахтин М.М. Эстетическое наследие и современность / Межвуз. сб. науч. тр. -Саранск:

121. Изд-во Мордовского ун-та, 1992. Ч. I: 1-175 е.: ил.; ч. II: с.176-368.

122. Бахтин Н.М. Из жизни идей / Сост., послесл., коммент. С.Р.Федякина- М.: Лабиринт,1995,- 151 с.

123. Берберова Нина. Люди и ложи. New-York, 1986. С. 110, 163.

124. Библер B.C. Михаил Михайлович Бахтин, или Поэтика культуры М.: Прогресс, Гнозис, 1991,- 169 с.

125. Бочаров С.Г. Об одном разговоре и вокруг него // Новое лит. обозрение. 1993. № 2. С.70-89.

126. Бочаров С.Г. Событие бытия: Предисловие к публикации "Разговоры с Бахтиным" // Человек. 1993. №4. С. 137-139.

127. Вагинов Конст. Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова. Бамбочада/ Сост. А.Вагиновой. Подгот. текста, вступ. ст. Т.Никольской. М.: Худож. лит., 1989. — 477 с.

128. Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук,- СПб.:, 1995. -396 с. "Душа не хочет жить обманом." (Поэтпрофессор Борис Зубакин) / Публ. Ю.Дойкова // Белый пароход: Лит.-худож. альм. Архангельск, 1993. № 1. С. 64 1.

129. Иванов Вяч. Be. Об авторстве книг В.Н.Волошинова и П.Н.Медведева// 'Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1995. № 4. С. 134-139.

130. Каган Ю.М. О старыхбумагах из семейного архива: М.М.Бахтин и М.И.Каган // «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Витебск, 1992. № 1. С.60-88.

131. Как пишут труды, или Происхождение несозданного авантюрного романа: Вадим Кожинов рассказывает о судьбе и личности М.М.Бахтина // «Диалог. Каргавал. Хронотоп». Витебск, 1992. № 1. С. 109-122.

132. Клеберг Л. Пепельная Среда/Пер. с шведского М.Сафонова. Вступ. заметка и примеч.

133. B.Махлина) // Бахтинский сборник. Вып.2. Бахтин между Россией и Западом. М., 1991.1. C. 221-242.

134. Кожинов В.В. Книга, вокруг которой не умолкают споры // "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1995. №4. С. 140-147.

135. Лекции и выступления М.М.Бахтина 1924-1925 гг. в записях Л.В.Пумпянского / Вступит, заметка, подгот. текста и примеч. Н.И.Николаева) // М.М.Бахтин как философ. М., 1992. С.221-252.

136. Лекции и выступления М.М.Бахтина 1924-1925 гг. в записях Л.В.Пумпянского / Вступ. заметка, подгот. текста и примеч. Н.И.Николаева) // М.М.Бахтин как философ. М.: Наука, 1992.

137. Лисов А.Г. П.Н.Медведев в Витебске //"Диалог. Карнавал. Хронотоп'.' Витебск, 2000. № 2. С.85-119.

138. Лисов А.Г., Подлипский A.M. «Друг Керенского»: Краткий очерк биографии В.А.Вейгер Рейдемейстера // «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Витебск- Москва, 2000. № 1 (30). С.53-71.

139. Лисов А.Г., Трусова Е.Г. Реплика по поводу автобиографического мифотворчества М.М.Бахтина: Новая находка в фондах Витебского архива // "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1996. №3. С.161-166.

140. Лосев Алексей. Женщина-мыслитель: Роман // Москва. 1993. N2X2 47.

141. М.М.Бахтин как философ / С.С.Аверинцев, Ю.Н.Давыдов, В.Н.Турбин и др.- М.: Наука, 1992. 256 с.

142. Махлин B.JI. Бахтин и Запад: Опыт обзорной ориентации // Вопр. философии. 1993. № 1. С.94-114; №3. С.134-150.

143. Медведев П.Н. В лаборатории писателя. JI.: Сов. писатель, 1971.- 356 с.

144. Медведев Ю. Бахтин для бедных: Две рецензии в виде письма с примечаниями // "Диалог.

145. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 2000. № 1. С. 110-126.

146. Медведев Ю.П. "Нас было много на челне." // «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Витебск, 1992. № 1. С.89-108.

147. Медведев Ю.П. Письмо в редакцию журнала "Диалог. Карнавал. Хронотоп" //"Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 1995. №4. С.148-156.

148. Миркина P.M. Бахтин, каким я его знала: Молодой Бахтин // «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Витебск, 1993. №1(2). С.92-96

149. Миркина P.M. Бахтин, каким я его знала: Молодой Бахтин (расширенный вариант) // Новое лит. обозрение. 1993. №2.

150. Михаил Михайлович Бахтин. Библиографический указатель,- Саранск: Мордовский гос. университет им. Н.П.Огарева, 1989.- 152 с.

151. Немировский А.И., Уколова В.И. Свет звезд, илипоследний русский розенкрейцер, М.: Прогресс, 1994. — 456 с.

152. Пешков И. Конец «Делу» венец: промежуточный текстологический финиш в бахтинском вопросе, или Еще раз об авторстве М.М.Бахтина в «спорных текстах» // "Диалог. Карнавал. Хронотоп". Витебск, 2000. № 1. С.72-109.

153. Пул Б. Роль М.И.Кагана в становлении философии М.М.Бахтина: От Германа Когена к Максу Шелеру//Бахтинский сборник- III. М., 1997. С.162-181.

154. Шатских А. Событие встречи: Бахтин и Малевич // «Диалог. Карнавал. Хронотоп». Витебск, 1994. № з. С. 16-33.

155. Эджертон В. Ю.Г.Оксман, М.И.Лопатго, Н.М.Бахтин и вопрос о книгоиздательстве "Омфалос": Переписка и встреча с М.И.Лопатго // Пятые тыняновские чтения. Тез. докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990. С.211-244.

156. Библиография на иностранных языках:

157. Andersen Tr. Malevich. Catalogue raisonne of the Berlin Exhibition 1927. Amsterdam: The Stedelijk Museum, 1970. — 168 p.: ill.

158. Andersen Tr., ed. K.S.Malevich. The Artist, Infinity, Suprematism: Unpublished writings 19131933. Vol.IY. Copenhagen: Borgen, 1978.-261 p.: ill.

159. Andersen Tr., ed. K.S.Malevich. The World as Non-Objectivity. Unpublished writings 1922-25. Vol.111. Copenhagen: Borgen, 1976. — 376 p.: ill.

160. Berninger H., Cartier J.-A. Pougny. Cataloque de l'oeuvre. Vol. 1. -Tubingen: Editions Ernst Wasmuth, 1972. -256 p.: ill.

161. Chan-Magomedov Selim O. Pioniere der sowietischen Architektur. -Dresden: VEB Verlag der Kunst, 1983.- 881 S.: 111.

162. Chapiro Jacque. La Ruch. Paris: Flammarion, 1960. — 312 p.: ill.

163. Clark K., Holquist M. Mikhail Bachtin. Cambridge (Mass.), London, 1984. — 484 p.: ill.

164. Clark T.J. Farewell to an Idea. Episodes from a History of Modernism. New Haven and London: Yale University Press, 1999. — 484 p.: ill.

165. El Lissitzky. Maler. Architekt. Typograf. Fotograf. Dresden: Verlag der Kunst, 1967. — 407 S.: 111.

166. Fauchereau S. Kazimir Malevitch. Paris: Cercle d'art, 1991. — 222 p.: ill.

167. Hilton A. Kazimir Malevitch. Ney York: Rizzoli International Publications, 1992. — 24. p.: ill.1.ya Grigorievich Chashnik. New-York: Leonard Hutton Galleries, 1979. — 85 p.: ill.

168. Janusz Zagrodzki. Katarzyna Kobro i kompozycja przestrzeni. Warszawa: Panstwowe

169. Wydawnictwo Naukowe, 1984. 168 s.: ill.

170. Jefim M.Rojak: 1906-1987. Malerei. Collage. Zeichnung. Exp. Cat. Ludwigsgafen/Rh.: Museum Bochum, 1991. — 96. S.: 111.

171. Kamensky A. Chagall. Periode russe et sovietique: 1907 -1922. Paris: Edition du Regard, 1988. -458 p.: ill.

172. Kasimir Malewitsch. Zum 100. Geburstag. Exh. Cat. Köln: Galerie Gmurzynska, 1978. — 317 S.: III.

173. Kasimir Malewitsch: Werk und Wirkung. Exh. Cat. Köln: Museum Ludwig, 1995. — 271 S.: III. Kazimir Malevich: 1878 — 1935. Exh. Cat. — Los Angeles: Armand Hammer Museum of Art and Cultural Center, 1990. — 230 p.: ill.

174. Kimmo Sarje. Aleksanteri Ahola-Valo// Siksi, Helsinki, 1992, no 1. P. 10-15. Malewitsch. Suetin. Tschaschnik. Autor des Kataloges Wassili Rakitin. Köln: Galerie Gmurzynska, 1992. — 311 S.: III.

175. Marc Chagall. Die russischen Jahre: 1906 1922. — Frankfurt: Schim Kunsthalle, 1991. — 399 S.: III.

176. Russian Avant-Garde : 1910-1930. The G.Costakis Collection. — Athens: The National Gallery and Alexandres Soutzos Museum, The European Cultural Center of Delphi, 1995. — Vol.1- 712368p.: ill; Vol.11 858 p.: 111.

177. Russian Jewish Artists in a Century of Change: 1890-1990 / Exh. Cat. New York: Prestel, 1996.-267 p.: 111.

178. The Jewish Art of Solomon Yudovin (1892-1954): From Folk Art to Socialist Realism. -Jerusalem: The Israel Museum, 1991. 121 p.: ill.

179. Tradition and Revolution: The Jewish Renaissance in Russian Avant-Garde Art: 1912 1928.

180. Exh. Cat. Jerusalem: The Israel Museum, 1987. — 262 p.: ill.

181. Turowski A. Budowniczowie Swiata. Krakow: Universitas, 1998. -414 s.: ill.

182. Turowski A. Miedzy sztuka a komuna. Krakow: Universitas, 1998. — 534 s.: ill.

183. Turowski A. Wielka Utopia awangardy. Warszawa: Panstwowe Wydawnictwo Naukowe,1990.-257 s.: ill.

184. Zhadova L. Malevich: Suprematism and Revolution in Russian Art: 1910 1930. — New York: Thames and Hudson, 1982. — 371 p.: ill.

Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat http://www.dissercat.com/content/vitebsk-...