Сидя в полутемном зале, и ожидая начала фильма “Шкатулка проклятия”, я находился в противоречивых чувствах. Так всегда бывает, когда количество факторов, говорящих “за” и “против” уравновешивают друг друга, оставляя тебя в приятной неизвестности. В этом случае плюсы и минусы предсказуемы. Здесь есть и надежда на передачу чувства ужаса с экрана, есть вера в хорошего ведущего актера. При этом, меня до сеанса не отпускало чувство настороженности по поводу знакомого, и донельзя банального сюжета.

Спустя полтора часа той вещи, что мне показали, я нахожусь в примерно тех же чувствах. “Шкатулка” является показательным образцом того, что сейчас происходит с жанром хоррора — это некий странный мутант, в котором хорошие и плохие хромосомы смешались в неопределенном порядке.

С одной стороны фильму сильно подпортил атмосферу местный финт, где классическую схему про девочек и демонов решили сильно разбавить семейной драмой про развод. И это не то, чтобы плохо. Мешать, к примеру, лед и виски – тоже хорошая идея. Вот только если льда будет слишком много, то превратившись в воду, он лишь отравит вам весь вкус.

Драмы так много, что порой действительно сомневаешься – а на какой ты фильм то попал? Демона из шкатулки режиссер выпускает неохотно — ему гораздо интереснее в четвертый раз повторить план с вертолета, показывая местный “дом ужаса” сверху. Да и редкие моменты, которые зритель метко охарактеризует словосочетанием “БУ!”, здесь скорее похожи на сочетание “ФИ!” – настолько дежурно и скучно они выполнены. А поскольку местная “драма” затопила даже хорошего актера Джеффри Дина Моргана, который играет здесь в стиле “о, я пришел”, то что и говорить про остальных безликих манекенов, пускай даже и со стильными косичками.

Но! Но, но, но, но! Отбросив в сторону переживания по поводу того насколько плох здешний сценарий, стоит признать, что идея смешать драму и хоррор была неплоха – она просто не сработала. За счет слез и соплей, проливаемых родителями по поводу развода, короткий хронометраж картины кажется растянутым на года, а атмосфера ужаса обиженно отворачивается и отбывает скорой шкатулкой в следующий фильм про экзорцизм.

Помимо неплохой, в корне, идеи, за этим слезливым стеклом кроется еще кое-что – а именно множество мелочей, которые по отдельности выглядят “на ура”. Это касается всех аспектов – начиная от операторской работы, и заканчивая сюжетными деталями. Парадокс, но при общем ленивом ползучем сюжете, пара брошенных фраз или жестов оказываются в сто раз выразительней, нежели основная история. Здесь вам и бытовые мелочи, типа традиционного еврейского священника, слушающего на улице популярные мотивы в модных наушниках; и присутствие попытки игры с известными штампами. К примеру, родители долго разводящие телеги по поводу своего горя, внезапно, подхватывают, слетевшие было, штаны здравого смысла, и без излишних кривляний отдают самые дорогие вещи, для того, чтобы спасти свою дочь.

В плюсы бы хотелось еще записать чисто техническую сторону некоторых режиссерских идей – скажем, когда в определенной локации фильма отключается свет, отец героини, недолго думая, включает самый обычный фонарик на своем мобильном. Жизненно? Да еще как.

Две трети сцен фильма вообще отличительны со своих технических сторон – здесь есть и отличные крупные планы мелких деталей, и абсолютно холодные кадры, выстроенные чуть ли не по всем строгим геометрическим пропорциям.

Глядя на все эти великолепные составляющие, становится вдвойне обидно, что картина в целом оставляет скорее печальное зрелище. Поэтому ровно на этом месте я решил взять ментальную паузу, и, почесав то место, на котором, возможно, у меня когда-нибудь вырастет приятная глазу “борода мудрости", я задумался о том, а в чем состоит главная проблема современного хоррора?

Ответов на этот вопрос несколько, но они сами по себе достаточно просты. Одной из проблем, к примеру, как в “Шкатулке”, является порочная страсть к жанроблудству. Причем смесь из жанров не обязательно должна проходить по схеме “Драма+Ужас”. Это вполне может быть “Ужас+Комедия”, обычно чернушная, как, например, “Зловещие мертвецы” или “Затащи меня в Ад” Сэма Рейми. (Который не случайно оказался в продюсерах “Шкатулки”)

Другим косяком современных ужастиков является отсутствие хороших сценариев – зритель либо пережидает момент от первого “БУ!” до следующего, и так до конца фильма; либо храпит под креслом. В качестве примера – расхваленные публикой “Астрал” и “Параномальное Явление”. И если в первом еще были кое-где интересные мысли и операторские решения, то второй я откровенно проспал. Актеры же, коих часто обвиняют, на мой взгляд, не являются такой уж проблемой – главное, чтобы смотрелись сносно. Почему? Да ведь зритель в первую очередь идет на ужастик для того, чтобы быть напуганным, а не для того, чтобы оценить проникновенную актерскую игру. Конечно, разные есть поджанры ужасов, но от фильмов типа “Шкатулки” зритель ждет совершенно определенного эффекта. И здесь мы на полном ходу выруливаем по Малхолланд-драйв к главной проблеме – ужастики просто перестали ставить себе целью зрительский испуг. Ужас стал дежурным, как мрачная уборщица университета в 6 утра понедельника. Сюжет пытается заигрывать с тем, что для самого жанра является отравой в соотношении 50/50, ведь риск проиграть очень велик.

Почему “Затащи меня в Ад” заставлял меня в кинотеатре вжиматься в кресло? Ведь он был таким простым. Но в этом-то и секрет. Рэйми не разводил сопли, не пытался придумать колесо – он просто брал зрителя за шкирку и начинал нещадно гонять его по “американским горкам ужаса”. У него была соблюдена динамика, прекрасно было выдержано сочетание между чернухой и нещадно пытающей героиню адской козой. Зритель делал все, что угодно – смеялся, орал, плевался попкорном от экранных “прелестей”, но не зевал.

Впрочем, “просто”- это для лохов, судя по всему, думают режиссеры хоррора. “Давайте дадим им что-нибудь пооригинальнее”, говорят они. А нам не надо оригинальнее – ей богу, да оставьте вы хоть тупых блондинок в роли пушечного мяса, но напугайте уже нас. Просто напугайте. Пожалуйста.

I`m back! И увы, пора признать неоспоримый факт – я слоупок, причем слоупок хронический, а стало быть не обремененный какими-то рамками совести и морали. Догадаться продолжить чтение серии “Ultimates”, чей первый сюжетный арк был переведен на русский язык, до меня дошло только на этой неделе. Звезды с небес нашептали мне что-то на ухо, колесо фортуны крутанулось, оставляя за собой огненный след, и внезапно я обнаружил себя посреди разрушенной к супергеройским хренам Америки, злобно улюлюкающим поганой вражине вослед.

Марк Миллар мог. О, черт возьми, как он, оказывается, мог. Причем снос крыши был заметен далеко не сразу – первый том “Ultimates” я бы назвал скорее “хорошим”, нежели “оху...”…ну вы поняли. Первая часть истории как-раз получилась неплохой, но вводной, ведь там нас заново знакомили с героями команды “Мстителей”. Знакомили с этими, такими знакомыми, но немножко непохожими на себя ребятами. Ведь действие разворачивалось в альтернативной вселенной “Marvel”, под названием “Ultimate”, которая предложила новый взгляд на уже известных всем героев. И внезапно, в какой-то магический момент, они перестали быть богами и великими учеными, и стали просто людьми. А стало быть, и идиотами.

Нет, конечно, идиотами они стали исключительно в самом лучшем смысле слова, но факт остался фактом. Серьезность основной вселенной безжалостно снес мальчишеский задор Миллара, из-за которого герои наконец-то подтянули штаны и сопли, и пошли мочить зло во вселенском сортире именно так, как и требует любая геройская сходка – то есть весело, с разрушениями, ядерными взрывами и окровавленной улыбкой на лице.

В первом том “Ультимэйтсов” есть два основных сюжетных поворота, и если вы знакомы с ними, то знаете, что основную идею первого тома как раз и взял на вооружение Джосс Уидон, когда снимал своих “Мстителей”. Вот только экран не позволял в полной мере воплотить то веселое безумие, которое творилось на страницах комикса. Пацифист Тор разносил к чертям вражеский флот. Брюсс Баннер превращался в Халка и отправлялся бить морду парню Бетти Росс. А Тони Старк пил и спал со всеми женскими телесами, до которых умудрялся дотянуться в перерыве между масштабными сражениями.

На деле, принцип и первого и второго вольюма “Ультимэйтс” был донельзя прост, и проходил по одной схеме. В начале, мир оказывался в глубокой и далекой заднице, а герои получали по щщам, чтобы в финале утереть обиды между собой, и вдарить врагу как надо. Вот только, в отличие от других комиксов про команду спасителей Земли, эта — отличается совершенной чудовищной динамикой, подарить которую может только человек увлекающийся, то есть, реально повернутый, проще говоря.

И Миллар был таким, о, черт возьми, он был. Герои постоянно спорили, шутили между собой, били друг другу лица – и мужчины и женщины. Отношения бурлили и не давали зрителю расслабиться, а где-то на заднем плане начинал разворачиваться зловещий вражеский план, суть которого и в первый и во второй раз была не столь важна. Был важен результат, и эта химия между персонажами. Комикс не скрывал того, что поворотный момент этой истории – это герои, встающие с колен. И от этого становится чертовски хорошо – от этого можно расслабиться, и с удовольствием наблюдать за тем, что происходит перед тобой.

А происходило, между прочим, многое. Второй здоровенный том “Ультимэйтс” вобрал в себя все то лучшее, что Миллар и Хитч могли дать серии. Ни одной остановки, ни одной паузы – лишь лютая динамика и подростковая тяга к жестокости. И это было великолепно! Сюжетные ходы, которые на сегодняшний день уже утратили свою свежесть и актуальность, безжалостно били здесь в грудь, выбегая из-за угла; а мотивации персонажей весьма отличались от чистой идеи вселенского добра. Знаете, что было прекрасно? В этой истории, если злодею нужно было разбить челюсть, то герои не рефлексировали на эту тему, а просто брали и били. А эффект “ура-патриотизма”, который часто проявлялся в основной вселенной, был жестоко бит, и получил нужную порцию самоиронии.

Все происходящее во второй серии, в целом, можно было описать как “вселенский дурдом”, в котором Тони Старк, уже переспавший со всеми на свете, по-жесткому бухал перед битвой; Капитан Америка оказывался ревнивым солдафоном, зацикленным на прошлом; а Халку в лицо заявляли, что “он – отстой”. Это было весело, и это было далеко не все.

Это безумие вовсю поддерживал художник Брайан Хитч, чьи развороты были до краев заполнены действием. Особо там не мелочились – если разрушать, так до основания. Если убивать, то так, что во всю страницу. При этом к “мирным” моментам тоже нет особых нареканий. Прорисовка там, конечно, была несколько проще, чем при масштабных разворотах, но оно и понятно – тут люди не на красивую фигуру Ника Фьюри пришли смотреть.

“Ультимэйтсы” были шикарны. Да, второй том был лучше, чем первый. Да, это было просто, и, местами, чрезвычайно толсто. А если вы знакомы с поздними работами Миллара, то вы увидите и все те вещи, с которыми он потом перебарщивал. Но не здесь, нет. “Ультимэйтс”- это удивительный баланс детской тяги к разрушению, человеческой тяги к насилию, и самоупиения собственной крутостью. Об этом читателю говорили прямо, и да, черт возьми – это действительно было круто!

Лето заканчивается, но на его исходе оно принесло нам маленькую дополнительную радость

У меня умерла бабушка. Это случилось еще 14 июля, но суть не в этом – рука поднялась писать только сейчас. Все как во сне. Опять. Так получилось, что на 84 году жизни сердце у нее не выдержало, и, опуская подробности, ее не стало. Да много лет, я в курсе. Но попробуйте подготовиться к смерти – потом мы с вами поговорим.

Свой текст я пишу для одной-единственной цели – дело не в просьбе о помощи (все хорошо, в смысле, нет, конечно, все плохо, но потом все будет хорошо – когда-нибудь), и мне ничего не требуется (все есть, правда, хорошие люди вокруг меня, спасибо), кроме одной вещи: я хочу, чтобы люди знали, почему я горжусь своей бабушкой, и что она сделала для меня. Почему я считаю ее героем. Там дальше не будет ничего особенного – просто выдержки из истории одной человеческой жизни. Это не будет красиво (я не смогу сдерживаться, я знаю). Но для меня это важно.

Текст, наверное, будет не очень большой, но заставлять мне никого не хочется. У кого появится желание – прочтет, кто захочет рассказать об этом еще кому-то – пожалуйста. Я считаю, что об этом человеке должно знать как можно больше людей, она этого достойна. Я не собираюсь обсуждать ее смерть и собственные чувства. (Врешь) В конце концов есть ли определенный и разумный ответ на вопрос “как ты?” в данном случае? Я так же, как и любой другой человек, который похоронил уже второго близкого. Никак. Вы когда-нибудь ощущали в своей груди огромную черную дыру, которая больше никогда в жизни не вернется к своему нормальному состоянию, больше никогда, НИКОГДА БЛЯДЬ В ЭТОЙ ГРЕБАННОЙ ЖИЗНИ, не вернется к нормальному состоянию. Вы больше не увидите этого человека, не услышите его голос вживую, вы больше никогда с ним не заговорите, не попросите совета, не обнимете, не поцелуете, и больше никогда не увидите, как его глаза хитро загорятся. Никогда, чтобы вы не делали. Все люди об этом знают, все слышали. Пока вы сами с этим не столкнулись – вы ничего не знаете. Но я не хочу об этом говорить.

Мою бабушку звали Косаева Валентина Леонидовна, и за свою жизнь, она сделала для меня, пожалуй, все возможное. Даже, наверное, больше, чем мама, как бы ни было кощунственно это говорить. Поэтому я хочу про нее рассказать. Не знаю, как это выглядит со стороны – наверное, жалко, или может быть, как будто я хочу привлечь к себе внимание, не знаю. Вам виднее – мне, честно говоря, все равно. Я считаю, что это правильно, и это мое право. Для меня это важно.

Все, в целом, я не помню, но кое-что я действительно могу рассказать. Так, пару фактов. Она родилась 25 октября в городе Ишим (это Тюменская область), потом много лет жила и в городе Салавате (Республика Башкортостан). Больше 20 лет она прожила в Санкт-Петербурге. Помимо этого, где она только не была – к, примеру, я что-то помню про Сибирь, что-то знаю про военные годы (год рождения у нее 1927). Она не воевала, правда, была в тылу, но все равно. Всю свою жизнь, насколько я помню, она работала врачом. Детским педиатром, по большей части, но и не только. Можете сейчас в уме с помощью фантазии прогнать множество разных историй о спасенных жизнях детей. Можете прогнать о мертвых – не спасенных. И тех и других было много. Но первых было больше.

Я так же знаю, что ее одной из первых пустили в Китай (годы СССР, как вы понимаете) в качестве врача, где она была замом в одной местной клинике. На стене до сих пор висит картина Порт-Артура. Знак уважения, плюс надпись на местном языке – не помню, что там написано. Год 1954. Звали назад, просили остаться – не осталась. Уехала с мужем, военным из Краснодара.

Помню ту историю про Китай, которую она рассказывала. Про одну из молодых работниц той клиники. Она очень привязалась к бабушке и, практически постоянно, ходила за ней хвостиком. И когда бабушка уезжала, работница очень плакала. Дело было на вокзале, и к бабушке подошли двое местных военных, с вопросом мол “что вы девушку обижаете” . Пришлось объяснять – они поняли в чем дело, и ушли. Девушка, по ее словам, так и продолжала плакать до конца.

Помню истории о том, как бабушка в молодости пыталась сбежать на фронт, подделав паспорт – по дороге ее завернули назад и отдали матери. Кстати говоря, у бабушки был младший брат. Они долго жили в месте, а потом жизнь раскидала их – он остался в Салавате, тогда как бабушка уехала в Петербург. Я помню его, слава богу. Каждый раз, когда мы ездили в Салават, он встречал нас с аэропорта ( ближний свет – два с лишним часа туда и сюда) на белых жигулях с фарами, в которые были вставлены куски фиолетового стекла. Так я и узнавал его машину. Он был седой, но у него была острая борода и один глаз со временем ослеп. Я перенял от него привычку одновременно подмигивать правым глазом и щелкать краем рта. Он был хороший человек. Бабушка на несколько лет пережила его.

Черт.

Сейчас, проглядывая фотографии (да – мне больно, мы же не будем скрывать очевидные мелочи, правда?), у меня в голове не ложится та мысль, что прожив со мной все те 19 лет, которые были наполнены всем на свете – и плохим, и хорошим, и очень плохим; бабушка жила и продолжала жить, да, ради меня. Так мерзко говорить, это эгоистично с моей стороны. Все так и было. Она пережила своего мужа. Она пережила своего младшего брата.

Блядь. Она пережила свою дочь.

Не знаю, почему так строится мир, я не понимаю — почему так происходит. Это несправедливо, это нечестно, так не должно быть. Так происходит, и я ничего не могу с этим сделать. Да и никто же не может. Я просто не понимаю, как она с этим справилась – да, она была сильной женщиной, но не железной же. Наверное, из-за меня.

Потом, когда мамы не стало, она заменила мне ее. Да и всех остальных тоже, уж, по крайней мере, отца. До этого я так же, в основном, проводил время с ней, пока мама была на работе, но это было не то. В детстве она научила меня читать, о чем потом, пожалуй, даже и пожалела, поскольку масштаб литературы, обитающий в нашей квартире, постоянно грозится приобрести поистине катастрофический размер. Да, по-моему, это очень важно, умение читать – оно во многом определило мое будущее направление в жизни. Помогло.

Конечно, в основном я могу рассказать эту историю только со своей точки зрения, но вряд ли ее будет рассказывать кто-нибудь другой. Это хреново, и, по-моему, несправедливо, поэтому я дальше просто перечислю те мелочи, которые были для меня важны.

Она готовила мне, стирала, убирала, заставляла учиться и подниматься с утра. Я не буду врать – было разное, и ругались мы практически каждый день. Но я люблю ее. Я говорил ей это в последние несколько лет, жалко, что раньше не говорил. Я ни в чем не нуждаюсь, я многое умею – и в этом состоит заслуга ее и моей мамы.

Что я помню…. Помню то, что она любила ходить в одних и тех же платьях, особенно под конец она не хотела вообще менять свою повседневную одежду. Помню, как она сидела рядом со мной на кухне, пока я пялился в монитор. (Не мельчи Саша – запомни это) Она рассказывала мне истории из своей жизни, часто заговариваясь, периодически засыпая. Я, в основном, не слушал. И был мудак, безусловно, но мы никогда не учимся на своих ошибках, никогда. И хоть пролей я на себя водопад из самосожаления, и кори я себя до конца дней – толку не будет, как не будет и результата. Я много чего не делал правильно по отношению к ней. Несколько лет назад мы постоянно друг на друга орали, пару раз дрались. (Она толкалась, вообще-то, будь здоров, я один раз даже, падая, заломал палец). Были вещи, о которых мне стыдно говорить. Очень плохие, мне жаль, правда, жаль – вот только толку от этой жалости ноль. Смерти жалость по барабану.

Я помню, как она брала мою игрушечную обезьяну Чичи, которую подарил мне крестный давным-давно. Я помню, как она каждый день разгадывала скандворд из “Панорамы-Тв” (я больше не покупаю ее). Я помню, как она очень забавно показывала “хомяка” – двигала губами и прищуривала глаза. Я помню этого хомяка. В молодости – строгая прическа и платья. (Заведующая детской поликлиники е-мае) В старости — халат и постоянные платки на голове. Она любила соленые крекеры.

Проблема в том, что я, наверное, не смогу внятно на словах объяснить ценность того, что я помню, и что было. Это как ветеран, на груди которого висит куча наград – вы их видите, но что лежит за большинством из них – не знаете. Ну, у моей бабушки тоже была медаль (по-моему, даже не одна) – но для меня ценность вовсе не в ней.

Я не знаю, откровенно говоря, как передать то ощущение, которое сейчас живет у меня внутри. Ей продолжают звонить по телефону – друзья со всего света, люди, которые ее знали, которые ее любили и уважали. И в ответ мне приходиться говорить, что ее нет – что она умерла. Как можно это передать? Этот человек, который меня воспитал, который поддерживал меня, помогал и ругал на протяжении всей моей жизни, мертв. Я помню цвета одежды, голоса, фразы, крики. На комоде лежат старые очки и большая розовая расческа. В шкафу и коридоре весит одежда. Лежат карандаши и ластик на столе. Аудиокассеты. Книжка “Затерянный мир”. Она стояла у окна на кухне, смотрела во двор, часами ждала меня.

Помню смерть, и потом — в лоб, на прощание. Да, это очень холодно, очень. Теперь я знаю.

В квартире пусто.

И все же, несмотря на то, что я не знаю, как правильно описывать весь этот беспорядок в голове, я считаю, что то, что я сказал – правильно. Что рассказал. Маленький кусочек. Чтобы вы смогли составить приблизительное представление. Вряд ли это все, конечно же, не все. Это слишком мало по сравнению со всем тем, что она сделала для меня. Все те, кто был и есть рядом, знают – сколько она делала и сделала. Остальные просто поверьте – и расскажите кому-то еще, если вам захочется. Мне кажется, так правильно. Если никто, кроме меня, не может или не хочет рассказывать об этом человеке, я с радостью сделал это, и буду продолжать это делать. Потом, когда очнусь (нет, не осознал, прекрасно понимаю), возможно, я вспомню и расскажу больше. Потом, когда уже будет по-настоящему больно, а не так, как сейчас. Легче не становится, а значит, нужное время еще придет.

Я помню свою бабушку. Я люблю ее очень, очень люблю. Мне очень сильно ее не хватает. (Прости за то, каким я был) Мне очень больно от того, что я, по всей видимости, единственный, кто может рассказать об ее героизме и характере вслух. Ее сын живет в Москве, у него есть своя семья, и он помог мне, когда это было нужно, все было правильно. Спасибо.

У меня есть перед бабушкой большой долг. Огромный, который надо не растратить по жизни – сделать все правильно. Будет жаль, если получится не так. Она была героем. Черт, локальным что ли героем, но, да наплевать. К черту. Я живу правильно и просто живу, во многом, благодаря ей.

Спасибо ей за это. Спасибо за жизнь.

Все-таки я не удивлен тем результатом, который отдал на растерзание зрителю режиссер Марк Уэбб (Опустим дурацкие шутки про пауков и паутину, ок?). Человек, в общем-то, даже не виноват — среди его фильмографии значится только один серьезный проект — мелодрама. Поэтому взявшись за "Человека-Паука", Уэбб снял кино, обитающее примерно в той же области.

С одной стороны корить "Человека-паука" за сопли даже как-то и некрасиво — в памяти до сих пор живы минуты финала третьей серии от Сэма Рэйми, и лицо невольно подрагивает от этих страшных воспоминаний. Уэбб, в отличии от последнего кгхм...творца, все же в разы более адекватный человек в вопросе визуализирования человеческих отношений, но вот незадача — во все остальном он далеко не так хорош.

Самые натуралистичные сцены в фильме (натуралистичные сцены в блокбастере — хи хи) — это как раз моменты, касающиеся отношений между Паркером и Гвен Стейси, его первой возлюбленной. Эта химия — знакомое Уэббу поле, на котором он чувствует себя не хуже профессионального спортсмена. Но в "Пауке" нет легкости "500 дней лета", просто потому, что режиссеру мешает весь остальной сюжетный материал. Он и рад бы показать как Питер и Гвен гуляют по крышам, но из-за угла то опять вылезает доктор Курт Коннорс в образе Ящера, то гады-сценаристы заставляют показывать очередную экшен-сцену. Блин, ребята, да какое вам дело как Человек-Паук летает по строительным кранам — вы лучше посмотри какие няшные гольфики носит Гвен!

Увы, но за счет всего остального, что есть в фильме, знакомая Уэббу формула резко начинает давать сильный сбой. Для начала, веры в большую и чистую первую любовь просто нет — увы, Паркер и Стейси за весь хронометраж проводят друг с другом очень немного времени. Питеру было бы просто некогда тратить силы на любовь к Стейси — у него помимо нее есть еще куча своих дел.

Новый образ Паука, переработанный под современную молодежную аудиторию (Я, конечно, ботан, но у меня есть скейт и причесон от Edvard Kallen), так же несет в себе определенную проблему. Да, Паук от Рейми бесспорно проливал гораздо больше горьких слез, чем Волк в "Ну погоди!", но по нему все-таки было видно, что он как-никак, но заинтересован в своей супергеройской деятельности. Более того, в какой-то момент он начал ловить с нее определенный кайф. Паркер по Уэббу — это такое ботанидзе, застрявшее где-то в переходном возрасте, когда ребенок начинает много молчать, проводить время на странных форумах, и всячески выражает свой протестЪ. Опустим тот момент, что здешние Питер и Гвен на вид такие же школьники, как я — доктор химических наук, но местный Паркер, как и режиссер, не заинтересован в погонях по городу за гигансткой ящерицей — ему бы с девушкой в кино, а тут снова приходится мир спасать. Поэтому местные сцены экшена выглядят хоть и неплохо, но как-то блекло, без огонька. Как утверждение готовой отчетности "ты сцену сделал? — Сделал!." Сделать сделал, и даже вид от первого лица добавил — но вот только зачем это нужно, если на это неинтересно смотреть.

Если сюжетные вопросы не касаются экшена или отношений, то развития событий тут, обычно, происходит два — либо ситуацию спасают актеры старого эшелона, либо Уэбб топит себя и зрителя в озере боянов. Угадайте, чего больше — первого или второго?

Правильно. К примеру, неплохая сцена, открывающая фильм, пускает себе пулю в голову в тот момент, когда

Есть, конечно, и определенные плюсы, но порою даже они вызывают сомнение. Ну и что, что актеры играют хорошо, юмор неплох, а физическая мощь Ящера передана на "ура". Вы на физическую мощь Ящера пришли посмотреть в кино? От чего-то я сомневаюсь в этом.

Подводя итог, пожалуй соберу все куски мыслей в одну, которая лучше всего характерезует проблему "Нового Человека-Паука": у фильма нет динамики, он провисает, и все это происходит просто потому, что режиссеру, судя по всему, был не интересен тот материал, с которым ему, в основном, приходилось работать. "Человек-Паук" похож на мутный кисель, из которого в разные стороны торчат отдельные куски. Какие-то удачные, какие-то не очень, но если посмотреть на картину в целом, то серая жижа так и останется серой. Хоть ты ее в красный раскрась, хоть в синий.

P.s. Госпожа История, грязная ты стерва! Ну почему ты не дала снять "Паука" Кэмерону? WHYYYYYYYYYY ?!