Гарольд Джеймисон, некогда главный инженер санитарного департамента Нью-Йорка, выходом на пенсию наслаждался. В узком дружеском кругу он знал некоторых, кому этого не удавалось, так что считал себя счастливчиком. У него был акр сада в Квинсе, где он хозяйничал с несколькими садоводами-единомышленниками, он открыл для себя «Netflix» и начал осваивать книги, что давно хотел прочитать. Он всё ещё скучал по жене, пять лет назад ставшей жертвой рака молочной железы, но, если не считать этой постоянной боли, жизнь была довольно насыщенной. Каждое утро, вставая, он напоминал себе, что нужно радоваться каждому дню. В свои шестьдесят восемь ему нравилось представлять, что в запасе ещё долгий путь, но нельзя было отрицать, что тот постепенно сужался.

Лучшей частью дня — при условии, что не было дождя, снега или слишком холодно — была прогулка о девяти кварталах до Центрального парка после завтрака. Хотя он носил с собой мобильник и пользовался электронным планшетом (фактически стал зависимым от него), он по-прежнему предпочитал печатную версию «Таймс». В парке он устраивался на любимой скамейке и проводил час, читая страницы с первой до последней, убеждая себя, что движется от великого до смешного.

Однажды утром в середине мая, когда погода была прохладной, но уже вполне подходящей для сидения на скамейке и чтения газет, он с раздражением оторвал взгляд от газеты и увидел мужчину, сидящего на другом конце его скамейки, хотя поблизости хватало свободных. Захватчику утреннего пространства Джеймисона на вид было около сорока пяти, он не был ни красивым, ни уродливым, скорее совершенно невзрачным. То же самое относилось и к его одежде: ходовые кроссовки «New Balance», джинсы, кепка «Янкиз» и их же толстовка с откинутым капюшоном. Джеймисон бросил косой взгляд, полный нетерпения, и приготовился пересесть на другую скамейку.

— Подождите, — сказал мужчина. — Я сел здесь, ибо мне нужна услуга. Она небольшая, но я заплачу.

Он полез в карман толстовки и достал двадцатидолларовую купюру.

— Я не оказываю услуг незнакомым мужчинам, — отрезал Джеймисон и встал.

— Но в этом-то всё и дело, что мы незнакомы. Выслушайте меня. Если скажете «нет», то никаких проблем. Но, пожалуйста, выслушайте меня. Вы могли бы... — Он прочистил горло, и Джеймисон понял, что парень нервничает. А может и чем-то напуган. — Вы могли бы спасти мне жизнь.

Джеймисон задумался, затем сел максимально далеко от мужчины, так чтоб обе ягодицы ещё умещались на скамейке.

— Я дам тебе минутку, но если будешь вести себя как псих, я уйду. И убери деньги. Я в них не нуждаюсь.

Мужчина посмотрел на купюру, будто удивляясь, что та всё ещё у него в руке, затем сунул её обратно в карман толстовки. Он положил руки на бёдра и глядел на них, а не на Джеймисона.

— Я алкоголик. Четыре месяца трезвости. Четыре месяца и двенадцать дней, если быть точным.

— Поздравляю, — сказал Джеймисон. Он сказал это искренне, но приготовился встать. Парень казался вменяемым, но Джеймисон был достаточно взрослым и знал, что иногда внутреннее «Бууу!» прорывается не сразу.

— Я уже трижды пытался, и разок почти год продержался. Я думаю, что сейчас, возможно, последний шанс заполучить медное кольцо. В Анонимных Алкоголиках это значит…

— Я в курсе. Как вас зовут, мистер Четыре трезвых месяца?

— Вы можете называть меня Джек, этого достаточно. Мы не называем фамилии в программе.

Джеймисон знал и это. У многих людей на канале «Netflix» были проблемы с алкоголем.

— Итак, что я могу для тебя сделать, Джек?

— Первые три раза, когда я пытался, у меня не было наставника в программе — кого-то, кто тебя слушает, кто отвечает на вопросы, иногда говорит, что делать. Но не в этот раз. Познакомился с парнем на собрании в западной части Бауэри, и мне действительно понравилось, что он говорил. И, понимаете, ещё как он себя вёл. Двенадцать лет трезвости, твёрдо стоит на ногах, работает продавцом, как и я.

Он повернулся, чтобы взглянуть на Джеймисона, и снова перевёл взгляд на свои руки.

— Раньше я был чертовски хорошим продавцом — в течение пяти лет я возглавлял отдел продаж в... ну, не важно, но это большая контора, вы её наверняка знаете. Теперь я опустился до торговли открытками и энергетиками по кабакам Пяти округов. Последняя ступенька на лестнице, чувак.

— Ближе к делу, — сказал Джеймисон, но не резко; скорее даже заинтересованно. Не каждый день незнакомец садится на твою скамейку запасных и начинает изливать своё дерьмо. Особенно в Нью-Йорке. — Я хочу успеть на матч с «Метс». Они неплохо начали.

Джек провёл ладонью по губам.

— Мне понравился парень, с которым я познакомился на западе, поэтому после встречи я собрался с духом и попросил его стать моим наставником. Дело в марте было. Он оглядел меня и сказал, что возьмёт меня, но при двух условиях: я буду делать всё, что он скажет, и позвоню ему, если мне захочется выпить. «Тогда я буду звонить тебе каждую грёбаную ночь», — хмыкнул я, а он ответил: «Так звони мне каждую грёбаную ночь, и если я не отвечу, расскажи всё автоответчику». Затем он спросил меня, выполнил ли я шаги. Ты представляешь, что это?

— Смутно.

— Я ответил, что у меня времени не было. Он сказал, что если я хочу, чтобы он был моим наставником, мне придётся идти шаг за шагом. Он сказал, что первые три одновременно и самые трудные, и самые лёгкие. Они сводятся к следующему: «Я не могу остановиться сам, но с Божьей помощью смогу, поэтому позволю ему помочь».

Джеймисон хмыкнул.

— Я сказал, что не верю в Бога. Этот парень — его зовут Рэнди — ответил, что ему насрать. Он приказал мне каждое утро вставать на колени и просить этого Бога, в кого я не верю, помочь мне остаться трезвым ещё один день. И если я смогу, продолжил он, то встану на колени перед сном и поблагодарю Бога за мой трезвый день. Рэнди спросил, готов ли я это сделать, и я ответил, что готов. Потому что иначе потеряю его. Понимаете?

— Конечно. Вы совсем отчаялись.

— Верняк! «Отчаяние, дарованное свыше», вот как это называют в AA. Рэнди сказал, что если бы я не возносил эти молитвы, но сказал, что читаю, он бы почуял. Ибо потратил тридцать лет на враньё.

— Так вы это сделали? Даже не веря в Бога?

— Я сделал это, и это сработало. Что касается моей веры в то, что Бога нет... Чем дольше я остаюсь трезвым, тем больше она колеблется.

— Если вы собираетесь предложить мне помолиться вместе, то просто забудьте.

Джек улыбнулся, глядя на свои руки.

— Нет. Я всё ещё стесняюсь стоять на коленях, даже когда я один. В прошлом месяце — в апреле — Рэнди сказал мне сделать четвёртый шаг. Так вы проводите моральную проверку — предположительно, «глубокую и бесстрашную» — своего характера.

— И вы?

— Да. Рэнди сказал, что я должен был записать всё плохое, затем перевернуть страницу и перечислить всё хорошее. На всё плохое у меня ушло минут десять. Больше часа на всё хорошее. Когда я рассказал об этом Рэнди, тот счёл, что всё в порядке. «Ты пил почти тридцать лет», — сказал он. — «Это оставило много рубцов на самооценке. Но если ты останешься трезвым, они заживут». Затем он велел сжечь списки. Он сказал, что так я почувствую себя лучше.

— Получилось?

— Да, как ни странно. В любом случае, это подводит нас к приказу Рэнди на этот месяц.

— Скорее указанию, полагаю, — сказал Джеймисон, слегка улыбнувшись. Он свернул газету и отложил в сторону.

Джек тоже улыбнулся.

— Я думаю, вы уловили динамику наставник–подопечный. Рэнди сказал мне, что пришло время сделать пятый шаг.

— Какой именно?

— «Признайте перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу своих заблуждений», — сказал Джек, изобразив пальцами кавычки. — Я сказал: «Хорошо, я составлю список и зачитаю тебе. Бог услышит. Убьём двух зайцев одним выстрелом».

— Я думаю, он сказал: «нет».

— Он сказал: «нет». Он посоветовал мне обратиться к совершенно незнакомому человеку. Его первым предложением был священник или прислужник, но я не заходил в церковь с двенадцати лет, и у меня нет желания возвращаться. Во что бы я ни начал верить — а я пока не знаю, во что именно, — мне не нужно сидеть на церковной скамье, чтобы помогать вере.

Джеймисон, не посещающий церковь, понимающе кивнул.

— Рэнди сказал: «Так подойди к кому-нибудь на Вашингтон-сквер или в Центральном парке и попроси послушать, как ты перечисляешь свои ошибки. Предложи несколько долларов, чтобы подсластить сделку, если нужно. Спрашивай всех подряд, пока кто-нибудь не согласится». Он сказал, что сложнее всего будет попросить, и он был прав.

— Я... — «Ваша первая жертва» — фраза сама собой пришла на ум, но Джеймисон решил, что это не совсем справедливо. — Я первый человек, к кому вы обратились?

— Второй. — Джек ухмыльнулся. — Вчера я обратился к таксисту на стоянке, и тот сказал мне отвалить.

Джеймисон вспомнил старый нью-йоркский анекдот — Приезжий подходит к парню на Лексингтон-авеню и говорит: «Ты можешь сказать мне, как добраться до мэрии, или мне просто пойти нахер?». Он решил, что не собирается посылать парня в форме «Янкиз» на хер. Он послушает, и когда в следующий раз встретится со своим приятелем Алексом (ещё одним пенсионером) за ланчем, у него будет о чём рассказать.

— Ладно, дерзай…

Джек полез в карман своей толстовки, достал листок бумаги и развернул его.

— Когда я учился в четвёртом классе…

— Если это будет история твоей жизни, пожалуй, лучше-таки отдать мне двадцатку.

Джек полез в карман толстовки свободной рукой, но Джеймисон отмахнулся.

— Шучу.

— Уверен?

Джеймисон не знал, уверен он или нет.

— Да. Но давайте не будем тянуть. У меня назначена встреча на восемь тридцать.

Это было неправдой, и Джеймисон подумал, что хорошо, что у него не было проблем с алкоголем, ибо, согласно просмотренным телешоу, для имевших проблемы честность значила многое.

— Давай, жми, я понял. Вот так. В четвёртом классе я подрался с другим ребёнком. Разбил ему губу и нос. Когда мы добрались до кабинета директора, я сказал, что он обозвал мою мать грязным словом. Он, конечно, отрицал, но нас обоих отправили домой с запиской для родителей. Или только для мамы в моём случае, потому что отец нас бросил, когда мне было два года.

— А что насчёт грязных слов?

— Соврал. У меня был плохой день, и я подумал, что почувствую себя лучше, если подерусь с этим парнем, а он мне давно не нравился. Я не знаю, почему — думаю, причина была, но я её не помню. Но она стала основой для всей последующей лжи.

— Я начал пить в младших классах средней школы. У матери лежала бутылка водки в морозилке. Я отпивал из неё, затем добавлял воды. В конце концов она меня застукала, и водка исчезла из морозилки. Я знал, куда она девалась — на верхнюю полку над плитой, — но оставил её в покое. К тому времени там, наверное, было полно воды. Я откладывал из карманных денег и монет на завтраки и просил какого-то старого алкаша купить мне выпивку. Он покупал четыре бутылки и оставлял себе одну. Я позволял ему пить. Так сказал бы мой наставник.

Джек покачал головой.

— Я не знаю, что случилось с этим парнем. Ральф, так его звали, только я думал о нём как о Несчастном Ральфе. Дети могут быть жестокими. Насколько знаю, он мёртв, и я помог его убить.

— Не увлекайся, — сказал Джеймисон. — Я уверен, тебе есть за что чувствовать себя виноватым и не стоит придумывать всякую всячину.

Джек поднял голову и ухмыльнулся. Джеймисон увидел, что в глазах у мужчины стоят слёзы. Не капают, а наполняют до краёв.

— Теперь ты говоришь, как Рэнди.

— А это хорошо?

— Думаю, да. Я думаю, мне повезло, что я нашёл тебя.

Джеймисон обнаружил, что ему на самом деле повезло, что его нашли.

— Что ещё в этом списке? Время-то идёт.

— Я поступил в Брауни и окончил его с отличием, но в основном я лгал и жульничал. У меня это хорошо получалось. И — это важно — мой куратор на последнем курсе был наркоманом. Я не буду вдаваться в подробности, как я это узнал, вы мне напомнили, что время идёт, но я узнал, и заключил с ним сделку. Хорошие рекомендации в обмен на упаковку кокса.

— В килограмм? — спросил Джеймисон. Его брови поднялись почти до линии роста волос.

— Точно. Он заплатил мне, и я перевёз кокс через канадскую границу, засунув в запасное колесо моего старого «Форда». Я пытался выглядеть как любой другой студент колледжа, что провёл каникулы, развлекаясь и трахаясь в Торонто, но моё сердце билось как сумасшедшее, и, держу пари, кровяное давление подскочило до предела. Машину передо мной на контрольно-пропускном пункте полностью разворотили, но мне разрешили проехать, лишь я показал водительские права. Конечно, тогда всё было намного проще. — Он помолчал, затем сказал: — Я ещё и заплатил меньше за упаковку. Прикарманил разницу.

— Но ты сам не употреблял кокаин?

— Нет, на этом поле я не играл. Время от времени я мог втянуть пару дорожек, но чего я хотел всегда — и всё ещё хочу — так это зернового дистилята. Когда я устраивался на работу, то врал своим нанимателям, но в конце концов это дало сбой. Это было не похоже на колледж, и некому было подгонять кокаин. Во всяком случае, я его не нашёл.

— Чем именно ты занимался?

— Манипулировал с прайс-листами. Назначал фиктивные встречи, чтобы скрыть дни, когда я слишком страдал с похмелья. Подтасовывал отчёты о расходах. Та первая работа была хорошей. Предел мечтаний. Но я всё испортил.

— После того, как они меня изгнали, я решил, что нужно сменить место жительства. В Анонимных Алкоголиках это называют «географическим лечением». Никогда не срабатывает, но я этого не знал. Сейчас-то очевидно: если вы посадите мудака на самолёт в Бостоне, мудак сойдёт в Лос-Анджелесе или Денвере. Или Де-Мойн. Я облажался со второй работой, не такой хорошей, как первая, но хорошей. Это было в Сан-Диего. И тогда я решил, что мне нужно жениться и остепениться. Это решило бы проблему. Итак, я женился на милой девушке, заслуживающей лучшего. Это продолжалось два года, я постоянно врал о своём пьянстве. Придумывал несуществующие деловые встречи, чтобы объяснить, почему я поздно прихожу домой, симулировал симптомы гриппа, чтобы объяснить, почему я опаздываю или не прихожу вообще. Я обогатил компании, производящие освежители дыхания — «Altoids», «Breath Savers», — но мог ли одурачить её?

— Полагаю, что нет, — решил Джеймисон. — Послушайте, мы близки к концу?

— Да. Всего пять минут. Обещаю.

— Хорошо.

— Мы ссорились, и с каждым разом всё сильнее. Время от времени кто-то швырялся вещами, и не только она. Наступила ночь, когда я вернулся домой около полуночи, в стельку пьяный, и она стала меня грузить. Знаете, вроде обычная болтовня, но всё было правдой. Я чувствовал себя так, словно она метала в меня отравленные стрелы и ни разу не промахнулась.

Джек снова смотрел на свои руки. Уголки его рта так резко опустились, что на мгновение Джеймисону показалось, что он увидел Эммета Келли, того знаменитого клоуна с печальным лицом.

— Знаешь, кто мне вспомнился, пока она кричала? Гленн Фергюсон, тот пацан, кого я избил в четвёртом классе. Как это было хорошо, будто выдавливаешь гной из прыща. Я подумал, что было бы неплохо поколотить её, и уж точно никто не отправил бы меня домой с запиской для матери, потому как мама умерла через год после того, как я окончил Брауну.

— Ох, — сказал Джеймисон. Его хорошее настроение по поводу этого непрошеного признания улетучилось. На смену ему пришло беспокойство. Он не был уверен, что хочет слушать дальше.

— Я ушёл, — сказал Джек. — Но я был достаточно напуган, чтобы понять, что должен что-то делать со своим пьянством. Это был первый раз, когда я зарулил к Анонимным Алкоголикам, там, в Сан-Диего. Я был трезв, когда вернулся в Нью-Йорк, но это продолжалось недолго. Попробовал ещё раз, и тоже не долго. Как и в третий. Но теперь у меня есть Рэнди, и на этот раз я, возможно, справлюсь. Отчасти благодаря тебе. — Он протянул руку.

— Что ж, не за что, — сказал Джеймисон и пожал её.

— Есть кое-что ещё, — продолжал Джек. Его хватка была очень сильной. Он смотрел Джеймисону в глаза и улыбался. — Я действительно ушёл, но перед этим перерезал горло этой суке. Я не бросил пить, но мне стало легче. То, как я избил Гленна Фергюсона, заставило меня почувствовать себя лучше. А тот алкаш, про него я тебе рассказал? Пиная его, я тоже почувствовал себя лучше. Не знаю, убил ли я его, но навешал изрядно.

Джеймисон попытался вырваться, но хватка была слишком сильной. Другая рука снова оказалась в кармане толстовки «Янкиз».

— Я действительно хочу бросить пить, но не могу сделать полный Пятый шаг, не признавшись, что мне, кажется, действительно нравится...

Что-то похожее на полосу горячего белого света скользнуло меж рёбер Джеймисона, и когда Джек убрал влажную пешню в карман толстовки, Джеймисон понял, что не может дышать.

— ...убивать людей. Я знаю, это мой недостаток и, вероятно, главная из ошибок.

Он поднялся на ноги.

— Спасибо, сэр. Я не знаю, как вас зовут, но вы мне очень помогли.

Он направился в сторону Западного Центрального парка, затем повернулся к Джеймисону. Тот слепо хватался за «Таймс»... словно надеясь, что беглый просмотр раздела «Искусство и досуг» всё исправит.

— Сегодня вечером я буду молиться за тебя, — сказал Джек.

Примечания

Бауэри — улица и примыкающий к ней район в Нью-Йорке.

Пять округов — Бронкс, Бруклин, Куинс, Манхэттен и Статен-Айленд — из них, собственно, и состоит Нью-Йорк.

«Нью-Йорк Янкиз», «Нью-Йорк Метс» — профессиональные бейсбольные клубы.

Брауни — Брауновский университет, Нью-Йорк. Первый колледж в США, принимавший студентов независимо от их религиозной принадлежности.

Эммет Лео Келли (1898-1979) — американский артист цирка, создавший клоунский образ «Усталый Вилли», взяв за основу бродяг времён Великой депрессии.

12 шагов Анонимных Алкоголиков

1 шаг. Мы признали своё бессилие перед алкоголем, признали, что наши жизни стали неуправляемы.

2 шаг. Пришли к убеждению, что только Сила, более могущественная, чем мы, может вернуть нам здравомыслие.

3 шаг. Приняли решение препоручить нашу волю и нашу жизнь заботе Бога, как мы Его понимаем.

4 шаг. Глубоко и бесстрашно оценили себя и свою жизнь с нравственной точки зрения.

5 шаг. Признали перед Богом, собой и каким-либо другим человеком истинную природу наших заблуждений.

6 шаг. Полностью подготовили себя к тому, чтобы Бог избавил нас от всех наших недостатков.

7 шаг. Смиренно просили Его исправить наши изъяны.

8 шаг. Составили список всех тех людей, кому мы причинили зло, и преисполнились готовностью загладить свою вину перед ними.

9 шаг. Лично возмещали причинённый этим людям ущерб, где только возможно, кроме тех случаев, когда это могло повредить им или кому-либо другому.

10 шаг. Продолжали самоанализ и, когда допускали ошибки, сразу признавали это.

11 шаг. Стремились путём молитвы и размышления улучшить соприкосновение с Богом, как мы понимаем Его, молясь лишь о знании Его воли, которую нам надлежит исполнить, и о даровании силы для этого.

12 шаг. Достигнув духовного пробуждения, к которому привели эти шаги, мы старались донести смысл наших идей до других алкоголиков и применять эти принципы во всех наших делах.

Она была очень старой женщиной, любящей сидеть под солнцем в саду и слушать птиц. Иногда она смотрела на чаек, с криками пролетающих над головой в направлении Пропонтиды (1), и представляла, как летит вслед за ними к азиатскому побережью и дальше, дальше. Никогда она не путешествовала далеко, даже в юности, и практически всю жизнь провела взаперти, в местах вроде этого сада, где сидела сейчас, иногда бормоча что-то себе под нос, возможно, вознося молитвы, как думали слуги, впрочем, наверняка они не знали. Иногда она издавала странные тихие звуки, обращаясь к птичкам в кустах, будто за прожитые годы научилась их тайному языку.

Но что бы она ни делала, она делала единственно верно, ибо была василиссой, императрицей ромеев, и наместницей Бога на Земле.

Слуги терпеливо ожидали рядом.

Послышались шаги, и она подняла глаза, поначалу сбитая с толку, увидев лицо, как ей казалось, давно уже покинувшего мир живых. Она вспомнила стройного темноволосого мальчика с чёрными глазами, с обольстительной улыбкой и обаятельными манерами, о ком у неё когда-то были мысли восторженные и запретные. Она увидела его лицо, выглядывающее из-за маски морщин и обвисшей плоти. Глаза были всё те же. Да. Она их узнала.

— Императрица... Ваше Величество... Моя госпожа! — Он поклонился.

Она узнала и голос. Теперь ей стало ясно всё, будто она открыла книгу, прочитала первую страницу и поняла, что читала эту книгу раньше и помнила её наизусть.

Она увидела, что вновь прибывший привёл с собой нескольких человек. На мгновение она испугалась.

То был её давний враг, великий логофет (2).

Проверяя его намерения, она жестом приказала его слугам удалиться. Он кивнул им, и те ушли.

Она велела ему подняться и сесть на скамью рядом.

Он открыл маленькую коробочку и достал кольцо. Он подался к ней — она не отстранилась — и надел сверкающую драгоценную безделушку ей на палец.

— Это очень редкое украшение, — объяснил он. — Из Индии. Когда-то оно принадлежало великой королеве.

Она сняла кольцо с пальца и тихо рассмеялась.

— Когда-то я радовалась таким вещам. Теперь я слишком уродлива, чтобы что-то могло сделать меня красивой.

— Императрица, в моих глазах ваша красота соперничает с красотой Царицы Небесной!”

— Тише! Ты богохульствуешь, но у тебя всё ещё хорошо получается…

Она мельком увидела его давно забытую, совершенно обезоруживающую улыбку. Она заплакала.

— Императрица?

— Я устала. Почему мы и в самом конце всё ещё должны хватать друг друга за горло?

— Госпожа?

— Не лги мне. У тебя и это всё ещё хорошо получается... — Она назвала его личным именем, не произносимым вслух уже много лет. — Мы с тобой боролись дольше, чем большинство людей живёт на свете. Мы играли в наши игру. Я сняла твою фигуру. Отравленный слуга. Ты взял мою. Мы меняли игры. Камень, ножницы, бумага. Неясный шепоток, клевета, слух раздувались, подобно искре, пока из неё не разгорится пламя. Мы кружим друг вокруг друга, подобно скорпионам в бутылке. Но я спрашиваю тебя, зачем всё это ещё продолжается?

— Мирская суета подобна золотому плащу, — сказал он после короткого раздумья, — обременительна, но её трудно сбросить.

— Несомненно, мы с тобой сейчас ближе к Небесам, чем к миру. — Теперь она сжимала кольцо в сложенных, будто в молитве, ладонях, вздрагивая. — Единственное золото, волнующее меня сейчас, — это крылья ангелов. Я думаю, у них золотые крылья, прямо как на иконах. Не так ли?

— Я уверен в этом, — он согласился.

— Разве мы не можем забыть о наших разногласиях?..

— Госпожа, я пришёл обсудить именно это...

Но они не обсуждали это, по крайней мере, не сразу. Они говорили о пустяках, о тех редких случаях, когда они вместе переплывали на лодке через Пропонтиду и достигали азиатского берега. Он вспомнил куплет из песни, забытой поколения назад. Она попыталась вспомнить остальное. Она вспомнила ещё кое-что, известное, казалось, только двум давно умершим детям. Когда-то, давным-давно, они любили друг друга, прежде чем узнали, что жизнь — это маска, и её придётся надеть, и есть только суровый ритуальный танец, наполняющий дни и придворного, и василиссы.

Она ощущала себя узницей под грузом множества цепей, получившей в самый последний момент шанс их потерять. Сбросить все маски. Разве они не могли бы сделать это вдвоём? Неужели они не могли всё забыть, никого не объявлять победителем или проигравшим, просто остановиться?

Проходили часы, а они всё сидели бок о бок. Она прислонилась к его плечу. Иногда они говорили. Иногда слушали чаек, кружащих над Пропонтидой. Она видела сны наяву. Возможно, она разрешила себе надеяться. Он обещал ей покой и полное завершение.

В конце концов они обнялись. Он поцеловал её в губы. Она не протестовала, когда он снова надел кольцо на её иссохший палец. Прежде чем он ушёл, они помолились вместе.

— Встретимся ли мы снова, здесь или на Небесах?

— Мы можем надеяться только на Небеса, госпожа. Мы никогда не можем быть уверены ни в чём ином.

Она чуть не сказала что-то ещё. Она произнесла эти слова одними губами, но не вслух.

Затем он ушёл.

* * *

— Она слабеет, — объявил он своим людям, как только оказался вне пределов слышимости. — Пора исполнить наши планы.

* * *

Она прошептала одному из своих слуг:

— Убейте его сейчас.

* * *

Она была очень старой женщиной, любящей сидеть в саду и слушать птиц. Как-то она слышала, что у прежнего василевса были золотые механические птицы, сидевшие на золотом дереве. Бессмертные, они могли петь вечно.

1) Пропонтида — Мраморное море

2) Логофет — чиновник в Византии. Великий логофет заведовал казначейством.

На Рождество в крошечное почтовое отделение Коллип Сент-Панкрас прибыла большая посылка странной формы.

Почтальон Альберт Баттон, взглянув на неё, объявил:

— Я не могу её доставить — она слишком большая! Но, в любом случае, что там внутри?

— Ты не поверишь, — сказал почтмейстер, — но там куропатка на груше!

И действительно, из-под обёрточной бумаги и скотча доносилось шуршание и ворчание, каковое может издавать маленькая сердитая птичка, проведшая всю ночь в посылке.

Итак, Альберт Баттон прикрепил посылку к передней части своего велосипеда и крутил педали всю дорогу до большого дома на холме, где ему открыла дверь чрезвычайно красивая молодая леди, не забывшая про чаевые.

В День подарков прибыл ящик, полный воркующих звуков.

— Экспресс-доставка, — хмыкнул почтмейстер. — Я так понимаю, там две горлицы.

На следующий день он заглянул в корзину и увидел трёх толстеньких птичек в беретах, распивающих красное вино. Одна из них играла на аккордеоне.

— Полагаю, это три французские курицы, — сказал Альберт, привязывая ящик к велосипеду.

На четвёртый день Рождества...

— Её настоящая любовь вряд ли подумал о бедном старом почтальоне, — пропыхтел Альберт, взбираясь на холм с посылкой о четырёх весьма тяжёлых поящих дроздах.

На следующий день, разумеется, было лишь пять золотых колец, весьма порадовавших молодую леди. Она улыбнулась Альберту, и тот насвистывал всю дорогу домой.

Он даже не возражал против доставки шести гусынь, на следующее утро набивших яйцами всю его почтовую сумку. Но вот с семью плывущими лебедями Баттон был очень осторожен.

— Они способны сломать человеку руку одним ударом своего клюва, — пояснил он.

На восьмой день Рождества он сообщил восьми молодым кормилицам:

— Послушайте, дамы, на моём велосипеде для вас всех места не хватит. Мне придётся везти вас по очереди, например, на перекладине.

И он покраснел.

К девятому дню Альберт был готов.

— Так, парни, — он построил отбившихся барабанщиков, обклеенных марками в один пенни. — Теперь все вместе — и-раз, и-два, и-раз-два-три-четыре...

На десятый день он гордо ехал на велосипеде впереди десяти трубачей, исполнявших «Неужели ты не вернёшься?».

На одиннадцатый день он танцевал вальс, фокстрот и танго на холме с одиннадцатью юными танцовщицами, а одна из них, очень привлекательная брюнетка, даже поцеловала его.

Но на двенадцатый день Рождества почтмейстер сказал:

— Они наверняка потерялись.

— Потерялись? — возмутился Альберт. — Потерялись? Как могли потеряться двенадцать прыгающих лордов?

— Они, вероятно, запрыгнули на товарняк до Кру, — объяснил почтмейстер. — «Британская железная дорога» всё утро потратила на поиски. Нашлось всё, что угодно, но только не лорды. Они правда нашли мелкого барона в почтовом ящике у Бата, но я разъяснил им, что это не один из наших, и его вернули обратно.

— Это ужасно! — воскликнул Альберт. — Леди будет очень разочарована. Возможно, даже подумает, что её настоящая любовь забыла их отправить!

Он вскочил на свой потрёпанный велосипед и, бешено крутя педали, помчался к Главному почтовому отделению в Блэкбери, где вместе с остальными почтальонами, уже наслышанными о странных отправлениях, быстро просмотрел все посылки.

Не было даже завалящего рыцаря, а графом вообще не пахло.

Альберт Баттон сел на кипу писем, обхватив голову руками. Затуманенным взглядом посмотрел на почтальонов. Их было шестеро.

«Возьмём телефониста и его техников, итого девять, — подумал он. — А ещё почтмейстер, его заместитель и я — итого двенадцать».

— Джентльмены, — сказал Баттон, вставая, — ситуация критическая. Есть ли здесь поблизости место, где мы могли бы взять напрокат несколько шёлковых бриджей и дюжину венцов?

На двенадцатый день Рождества молодая леди из дома на холме выглянула из окна и увидела, как на лужайке перед домом устанавливают большой батут.

— Так, ребята! — прошипел Альберт. — Прыгайте, как никогда в жизни!

Они взлетали и опускались, крутясь колесом, кувыркаясь и выписывая восьмёрки. Бам! Прыжок! Переворот!

— Мы лорды, — многозначительно сообщил Альберт, проплывая вверх тормашками мимо окна. — Не сомневайтесь! Правда, парни?

Она улыбнулась и помахала им рукой.

На тринадцатый день Рождества она вышла замуж за свою настоящую любовь, и шафером, стоявшем в своём лучшем мундире, с начищенными пуговицами и пятью золотыми кольцами в руке, был Альберт Баттон. Венец лорда плотно застрял на его голове и форменное кепи пришлось натянуть сверху. Но он улыбался.

Дэниел Абрахам — автор квадрилогии «Суровая расплата», пары десятков рассказов, трети книги под названием «Бегство охотника» и некоторых историй М. Л. Н. Ганновера. За свой рассказ он получил премию Международной гильдии ужасов.

От рассвета до заката «Последняя выпивка у Птичьей головы» — это магазин рыболовных снастей на краю протоки, примерно в 30 милях к востоку от окраин Нового Орлеана. С захода солнца и до тех пор, пока все не заснут, это питейный клуб для джентльменов (купи выпивку, и ты член клуба), весьма известный среди блюзменов и рокеров. Название он получил от старой вывески — головы утки-кряквы с надписью «Последняя выпивка на 80 миль болот», нанесённой золотой аэрозольной краской по трафарету у дороги.

В последний раз я был там в 1993 году. Даже тогда смотреть было особо не на что. Потрёпанный и простоватый, очень похожий на полусгнивший и разваливающийся, если только не наклеить ценник «500 долларов» на каждый деревянный стул. Как бы то ни было, я был там с девушкой, в то время я встречался с сенаторской дочкой с длинными каштановыми волосами. И было в ней нечто большее, чем подростковая необузданность. Я влюбился в неё довольно сильно, а она решила, что я достаточно забавный, чтобы побыть со мной какое-то время.

Мы ехали на «Юго» с выбитым задним стеклом (долгая история), так что перемещение по шоссе было весьма проблематичным. Мы добрались туда примерно на два часа позже, чем планировали, поэтому пропустили вечеринку. Я помню, как сделал последний поворот и увидел это место; окна и двери были открыты, и свет лился в темноту, будто из фонаря. Деревья, казалось, склонялись к нему, просто чтобы лучше слышать. Я подогнал «Юго» поближе к северной стене, и мы вошли внутрь. Я родом из высокогорной пустыни, так что для меня влажный воздух на уровне моря казался весьма густым. Том Уэйтс (без балды!) играл на пианино и напевал песню о любви. Я не нашёл потом эту песню ни на одной из его записей. В помещении размером с мою студию толпилось не меньше трёх десятков людей, от стены до стены; пахло морепродуктами и чёрным перцем, жаром и потом. Мы с дочерью сенатора втиснулись внутрь, и Мортон, владелец заведения, выдал нам пару пластиковых стаканчиков с холодным пивом. Если я закрою глаза, я всё ещё могу более или менее вспомнить, каково было её тело, прижатое к моему в узком пространстве, с настоящей музыкой в воздухе и без сотовой связи.

Я атеист, поэтому я не верю во всякие такие истории, но я не раз слышал кое-что от людей, чей опыт посещения «Последней выпивки у Птичьей головы» был во многом похож на мой, но чьё понимание Бога более глубокое, и поэтому повторю их здесь: возможно, что в сверхъестественном балансе сил добра и зла существуют места настолько возвышенные и в то же время настолько истинные, что ангелы и демоны собираются там вместе, пьют друг с другом, танцуют медленные танцы и плачут, а если потом выходят подраться на парковке, то это происходит от пустоты в их тварных душах, возникающей от осознания, что момент единения прошёл мимо них и что они снова всего лишь ангелы и демоны, тогда как на мгновение они были чем-то большим, более сложным и таким прекрасным, что глупый, опьянённый любовью мальчишка, и дочь сенатора, и сами деревья, погружённые в тень, — все склонялись чуть ближе, просто чтобы послушать.