Вениамин Каверин «Освещённые окна»

(мемуары: становление молодого писателя)

Уйти, уйти от реальности, от серой, как тлен, повседневности! Уйти, уйти от фантастики, от выдуманных миров, от эльфов с саблезубыми троллями, от десантников с бластером наперевес, от чудищ алчущих жучеглазых! От выдумки прочь! Побыть хоть немного в чужой шкуре. Другим человеком. Не придуманным, настоящим. Хотя бы на время... Достаточно взять томик мемуаров, и почерпнуть мысли и чувства другого человека. Попытаться понять... Тоже выход.

Primus

... Детство. Стихи. Половой вопрос. Попытка самоубийства. Гимназия. Дуэли. Тынянов. Первая мировая. Революция. Под немцами. Первый ausweis. Первые муки творчества. Первые сомнения ...

Вступительная часть показалась более откровенной -- поскольку касалась в основном безобидных тем взросления, событий личной жизни автора и круга его близких. В последующих, где появилось большое количество известных, сделавших карьеру людей, автору приходилось сдерживаться, ограничиваться в ряде случаев простыми инициалами (вот где пригодились бы отсутствующие в книге комментарии!), отчего эти безалаберные, бесшабашные мемуары показались уже не такими чистосердечными.

Лоскутки воспоминаний -- незначительные, на первый взгляд, детали, которые отчего-то удержались в памяти автора. Взять хотя бы эпизод с козой, сжевавшей похвальный лист автора-гимназиста. Не исключено, что позднее на этой основе был написан рассказ -- помнится, читал такое в 1970-е гг. в журнале «Костёр». Правда -- вследствие странной аберрации памяти -- мнится, будто это происходило в повести про какого-то революционера -- вроде, Семашко.

Secundus

... Атмосфера Серебряного века. Состязания поэтов. Семья. Учёба. Служба. Большевики. Знакомства. Блок. Маяковский. Есенин. Бороться и искать! ...

После 1917-го умолчания, лакун и эзоповой речи становится больше. Сейчас многое прояснилось -- и стало понятно, откуда взялись эти странные молчаливые люди, обыскивающие квартиру знакомого, и эти чекисты, просматривающие архивы, и странные проскальзывающие выражения, всё объясняющие посвящённым -- загоревший? это всё Лагеря!

Впрочем, совсем избежать фантастики не удалось. «Золушка» в те годы ещё не была в загоне -- не брезговали фантастикой Чаянов и Грин, Ильф с Петровым, Платонов, Булгаков и Эренбург... Отдавал должное и сам Каверин. В последних частях резво пошли упоминания о фантастическом в его творчестве -- на истории «Летучего голландца» автор остановился подробней, прочие же упомянул мимоходом, равно как и о своём интересе к барону Брамбеусу — Сенковскому.

Tertius

... Найти и не сдаваться! Учёба. Горький. Серапионовы братья. Коллеги ...

В целом, воспоминания выдержаны в прилизанно-советском стиле: дореволюционная часть -- с непременным революционным душком, жизнь после революции -- восторженно-оптимистическая, всё больше о становлении молодого писателя.

Если себя автор ещё может выставить в не столь приглядном свете -- «сволочонок«! шепчут ему в ухо -- бездушный эгоист и карьерист! -- но критиковать партию и правительство -- ни-ни-ни! Живо окажешься в местах не столь отдалённых. Хотя приметы времени -- чекисты, обыски -- и просачиваются иногда, автор очень осторожен и сдержан в своих воспоминаниях.

Отрезвление, возможно, придёт позже, перед самым Эпилогом...

К мемуарам, опубликованным в советские годы отношусь предвзято -- не всё тогда можно было писать (если, конечно, не в «стол») и публиковать, а зашоривание собственных мыслей и воспоминаний принижают степень доверия к автору. О чём-то писатель недоговорил, где-то малость приукрасил -- и это уже не воссоздание прошлого, а рядовая проза, всё та же выдумка. Реализм только на 99%, а всё прочее -- от лукавого.

Быть может, «Освещенные окна» и не относятся к самым вершинам мемуаристики, но это по-своему интересное и занимательное чтение, с эгоцентричностью в рамках умеренного -- по возможности, не только о времени и о себе, но и о других тоже...

Практически в одно время читал несколько книг, рассказывающих о 1920-х (Булгаков, Шульгин, Штейнберг, Каверин). При всей несхожести, о времени в них можно вычитать что-то общее. А у Каверина, за исключением первой части, о времени не узнаете ничего! Будто бы всё происходило в абстрактные 1950-е, 60-е, а то и вовсе в 70-е годы. Гражданская война, нэп, насаждение социализма -- всё это где-то в стороне, мелькает лишь время от времени, а на первом плане -- становление молодого писателя, рассказы о родных и близких, написанные не самым бесталанным советским писателем, читаемым и сегодня.

PS/ Кое-что из оставшегося за рамками повествования можно узнать в книге «Литератор», вышедшей уже во время перестройки — переписка, выдержки из дневников, портреты и воспоминания. И конечно, надо прочитать «Эпилог».