Елена Колядина «Цветочный крест»

«Срака — от лукавого. От Бога — афедрон!»

Мечтала в этом году прочитать весь короткий список Букера. Даже соревнование с подругой устроила, кто угадает победителя. Причём о Е. Колядиной всерьёз не думала, просто развлекало то, что она во всеуслышанье объявляла, что роман был написан на кухне ночью, когда её одолевали эротические фантазии. Лучше бы я ограничилась интервью.

Вот из-за того, что я человек азартный получила такой удар под дых. Никак по другому своё состояние после прочтения этого оцененного столь высоко произведения охарактеризовать не могу. Всего ожидала, но такой безграмотности! Зачем переносить действие в XVI век, если не знаешь его реалий? Никаких: ни бытовых (картошкой бедные крестьяне питаются, которую ещё и не завезли на Русь и вилками в плошках ковыряют), ни языковых (монополия и методологии с атмосферными явлениями).... Правда, в книжном формате подправили малость: картошку оставили в покое, лексику подкорректировали, хотя во многом она по-прежнему похожа на речь Ивана Васильевича, который меняет профессию.

Одни бабы, окромя пожаров, ничего не видали, другой поп вострономией своей етит…

— Астрономией, баба Матрена, — тихо поправила с одра Феодосья.

Сверкнула тишина.

(Вот эта сверкнувшая тишина тоже о многом говрит!)

Бедный, бедный XVI век. Нечем людям заняться было, только и занимались религией, блудом и игрой в синонимы к слову «задница».... чего-чего, а уж к этому слову, внимательно проштудировав текст, мы их штук 7-8 наберём. Да и прочие дивные слова к месту и не к месту густо рассыпаны по тексту, как и двусмысленности. Срамословие, пустословие и пустоутробие.

Охота на ведьм, которые и в срубах не горят, юный батюшка, скоморохи, колорит средневековой Руси (весьма сомнительный) — ничто не спасает романа. Если и пародия, то абсолютно несмешная, если это серьёзно... Боже, храни Букера!

P.S. А она ещё и продолжение пишет.

Необычная книга. Необычная – в хорошем смысле. Пожалуй, давно не попадалось мне столь самостоятельной нестандартной вещи, безо всяких аллюзий, подражаний и заимствований. Впрочем, я не сомневаюсь, что найдется масса высоко-филологически-образованных людей, которые готовы узреть и в Курочке Рябе отсылки к древнегреческой философии. Но я в эти мифологические джунгли лезть ленюсь.

Большая часть грязи вылилась на автора «Креста» со стороны людей, чьи трепетные души не вынесли лексических игр. Ну вот противно их естеству слово елда, от становой жилы – их бросает в дрожь, и они точно помнят, что десница – это правая рука, а никак не левая. У меня эти словесные развлечения никакого отторжения не вызвали, скорее позабавили. Более того, мне показалось любопытным то, как автор использует слова, которые с очевидностью даже для меня, далекой от старорусских терминов, имеют и имели другое значение, однако именно в том контексте, в котором она их употребляет, они вполне неплохо и уместно смотрятся, и нигде не вызывают сомнений в том, что именно слово обозначает. На мой взгляд, это признак того, что Колядина очень хорошо чувствует словарные ньюансы. И ее псевдо старорусский язык – получился вполне обаятельным, несмотря на обилие «срамных» слов. Опять-таки, у какого-нибудь Сорокина аналогичная наполненность текста коробит, а у Колядиной – улыбает.

Но отвлечемся, наконец, от языка. Начинается книга с исповеди. Юная Феодосья, девица 15 лет от роду, беседует с отцом Логгином, который уже взрослый – ему 22. Собственно Феодосья –это и есть главная героиня романа. Феодосья – очень интересный персонаж. Когда в одном человеке одновременно присутствует живое любопытство и слепая вера, это необычно. И читателю предоставляется возможность пронаблюдать за тем, как эти две черты развиваются, как сталкиваются, казалось бы, противоположности. За год Феодосья проживает целую жизнь – из очаровательной жизнелюбивой девушки она постепенно превращается

Переломным моментом в книге оказывается

Феодосья соображает, что все, жизнь кончена. С этим она легко мирится, но тут ее посещает вторая мысль: она-то к смерти еще не готова. Нужна домовина, нужна яма, нужно вымыться, и одеть все чистое. И вместе с грязью материальной она словно смывает с себя все самое страшное. Она снова чиста, она готова к смерти, а оказывается и к новой жизни тоже. А значит – к творчеству. И она